Форвард № 17: Повесть о Валерии Харламове. Часть 1. Глава 3 - «Мал да удал! Как стать любимцем»
Любимцами становятся, как замечено, обычно те, кто специально для этого усилий не прилагает. Валерий Харламов был (как ни горько, но приходится употребить это слово в прошедшем времени) всеобщим любимцем! Его боготворили поклонники ЦСКА, обожали все советские любители хоккея, знали и поклонялись любители игры и спорта во многих странах мира. Зрители овацией приветствовали Валерия на стадионах Канады и Чехословакии, США и Швеции, Польши и Австрии, Швейцарии и ФРГ.
Сам Харламов, уверены, знали его много лет, «рецепта», как завоевать всеобщее признание, не дал бы. Если и задали бы ему такой вопрос, отшутился бы и все.
…Как-то во время встречи со школьниками Б. Кулагина спросили:
– Скажите, а как быть Харламовым? Чтоб так же болельщики любили?
Тренер посмотрел на рыженького худенького мальчика в очках, который задал вопрос, усмехнулся:
– Это очень просто…
– А что нужно делать? – настаивал рыженький, от нетерпения даже привстав с места.
– Если вы хотите стать любимцем не только болельщиков ЦСКА, но всех поклонников хоккея, нужно совсем немного… – Кулагин выдержал актерскую паузу и продолжал, – нужно собрать в своей коллекции десяток золотых медалей чемпионатов СССР, восемь медалей мировых первенств, две – Олимпийских игр. Кроме того, очень не помешает стоять во главе списка бомбардиров чемпионатов мира, Европы и Олимпиад по системе гол плюс пас, имея на своем лицевом счету сто девяносто два очка – больше всех. Рекомендую также произвести такое впечатление на родоначальников хоккея с шайбой канадцев, чтобы во всех канадских провинциях любой произносил твое имя почти без акцента…
Ребята улыбались, и шире всех рыженький мальчик в очках. Совсем не разочарованно, нет, скорее влюбленно, наверное, потому, что тоже принадлежал к многомиллионной армии поклонников Харламова.
– Но это еще не все, – продолжал Борис Павлович Кулагин. – Нужно еще быть спокойным, добрым человеком, ладящим с товарищами и тренерами, что порой не так-то легко. Нужно обладать чувством юмора, чтобы не очень-то всерьез принимать свою славу. Короче, нужно быть Валерием Харламовым.
Рецепт, как видите, чрезвычайно прост. Но в 1962 году, когда Валера Харламов, невысокий, четырнадцатилетний мальчуган, увязавшись за товарищами по дворовым играм, пришел на Ленинградский проспект на стадион ЦСКА, он меньше всего думал о славе. Еще меньше о болельщиках. Думал он о первой тренировке, на которую шел.
Тре-ни-ров-ка. Серьезное, деловое слово. Это тебе не «Валер, пошли погоняем». Тре-ни-ров-ка. Он уже почти, настоящий спортсмен, идущий на тренировку. Почти, потому что в глубине сознания то и дело юркой ящерицей проскакивала пугающая мыслишка: а что, если тренер Кулагин ошибся накануне? Что, если сейчас ему скажут: «Мальчик, ты куда? Иди домой».
Мысль эта так овладела им, что Валера даже чуть удивился, оказавшись на льду вместе с другими новобранцами клуба.
На этот раз с ребятами занимался Виктор Георгиевич Ерфилов, неторопливый, приветливый человек.
– Так, ребята, – сказал тренер, хлопнув в ладоши,- прошлый раз на просмотре вы просто катались, потому что Борис Павлович Кулагин хотел получше узнать, что вы умеете, поэтому прошу вас сейчас разогнаться и резко затормозить.
Вот когда по-настоящему оценил Валера папину заботу. Велико ли дело – наточить коньки. Прижми лезвие к наждачному кругу, а если нет его, поработай напильником, проверь на ногте края, остры ли, и вся недолга. Но в точку коньков, как, наверное, и в каждое дело, нужно вложить душу. Борис Сергеевич Харламов – человек сдержанный, отнюдь не сентиментальный, сына никогда не зацеловывал. Но очень любил. И выражал эту любовь сдержанно, по-мужски. Одним из проявлений этой любви и были всегда идеально наточенные коньки.
Валера разогнался из всех сил, резко повернул коньки, наклонив круто тело. И по тому, как точно впились ребра лезвий в лед, подняв маленькое облачко ледовой пыли, по тому, как удовлетворенно кивнул тренер, мальчик понял, что зря боялся.
Потом ребятам раздали клюшки, и тренер попросил их делать передачи соседу, сначала стоящему на месте, потом бегущему на коньках.
В конце занятий Виктор Георгиевич Ерфилов сказал:
– Ребята, сейчас вы получите форму, пусть пока не новую, но хорошую, берегите ее, и пусть родители придут расписаться за ее получение.
Форма! Настоящая клюшка! Настоящие шайбы! Настоящие хоккейные перчатки на руках! Только тот, кто годами гонял палкой на дворе пустую консервную банку, может увидеть волшебное сияние, исходившее от стираных-перестираных рубашек, щитков, гетр, наплечников, нагрудников, налокотников. Только тот, кто годами мечтал о шлеме, может понять восторг, который ощутил четырнадцатилетний мальчик, несмело надев на голову красную пластмассовую каску.
Эх, посмотрели бы на него сейчас ребята со двора! Конечно, жалко, что из всей компании он один попал в ЦСКА, но очень хотелось похвастаться своим видом.
Он вспомнил первую свою клюшку. Ее сделал отец из своей клюшки для хоккея с мячом: подстругал, подрезал, распарил и выгнул немного крюк. Как гордился тогда ею Валерка, как удобно лежала клюшка в руке, как легко было подхватить ею гремящую консервную банку и отправить ее между двух потрепанных ранцев, которые изображали стойки ворот.
Возможно, эти строчки вызовут сегодня у ребят снисходительную улыбку: нашли что вспомнить – консервную банку! В чем-то они правы, эти сегодняшние ребята, делающие первый шаг на льду в купленном накануне шлеме. Пустая консервная банка из-под сайры или судака в томате, безусловно, не заслуживает вдохновенных од. Но не забывайте, что многие волшебники футбольного мяча начинали с тряпочного, а кудесники шайбы – с пустой консервной банки.
Мы не беремся отстаивать педагогическую и методическую ценность диких дворовых баталий, но где-то в глубине сознания таится мысль: а может, и не так-то уж худо, если самые первые шаги ребята делают в спорте сами, с консервной банкой, с полуспущенным детским мячиком, с перекладиной пожарной лестницы вместо турника? Может, именно такие дички, облагороженные затем уже настоящей школой, и становятся быстрее неповторимыми Пеле, Федотовыми, Бобровыми, Харламовыми?
Дома Валера сказал отцу:
– Пап, тебя капитан вызывает…
Борис Сергеевич почувствовал, как сердце его пропустило удар, а потом помчалось, как пришпоренное. Неужели милиция? Как, почему? Такой ведь хороший парень…
– Какой капитан? – спросил он и облизнул сразу пересохшие губы.
Валера опустил голову и виновато сказал:
– Капитан Кулагин. В ЦСКА. Тренер. За форму расписаться.
– Ты… ты… – от мгновенного прилива облегчения Борис Сергеевич никак не мог закончить вопрос, а хотел он спросить, каким образом его сын очутился в ЦСКА и при чем здесь форма.
– Я там… в хоккейной группе… Еще справку надо о состоянии здоровья…
Теперь Борис Сергеевич уже знал, что делать. Он схватил сына под мышку и помчался с ним в Морозоаскую больницу. В ушах стоял голос строгого врача, говорившей ему годом раньше: «И ни в коем случае ему нельзя заниматься спортом».
В больнице долго искали карточку сына, потом врач устало прочел ее и посмотрел на Бориса Сергеевича:
– Что, у мальчика ухудшение? К сожалению, госпитализировать сейчас мы не сможем…
– Да нет, спасибо. Госпитализировать его не нужно. Он, понимаете, играет в хоккей и даже записался в хоккейную школу при ЦСКА. Теперь ему нужна справка.
Врач помассировал средними пальцами веки под очками, несколько раз зажмурил и открыл глаза и спросил:
– Как вы сказали, простите? Хоккей?
– Да, – тихо промолвил Борис Сергеевич и почувствовал острую вину: все-таки никудышный, видно, он отец, если не уследил за парнишкой и дал ему тайком играть в хоккей. «И ни в коем случае, – опять прозвучал предупреждающий голос врача, – и ни в коем случае…»
– Вы понимаете, что делаете? – врач перестал массировать веки и смотрел на Бориса Сергеевича прокурорским суровым взглядом.
– Я… – смешался Борис Сергеевич, – он…
– Позовите мальчика.
Борис Сергеевич втолкнул Валеру в кабинет.
– Подними рубашку, – строго скомандовал врач и прижал к мальчишеской костлявой груди холодную чашечку фонендоскопа. – Повернись спиной.
Через десять минут, в течение которых врач безостановочно выслушивал, выстукивал и выспрашивал мальчика, он снова перечитал историю болезни и вдруг улыбнулся.
– Послушайте, – сказал он Борису Сергеевичу,- а вы уверены, что это тот самый мальчик?
Как и большинство людей, Борис Сергеевич привык относиться к врачам настороженно, и шутки их казались неинтересными и даже пугающими.
– Как… в каком смысле? – промямлил он.
– Мы еще будем исследовать вашего сына, но совершенно неожиданно для нас он здоров, если не как бык, то уж как бычок, безусловно.
– И мне можно играть в хоккей? – спросил Валера.
– Думаю, можно. Впрочем, если очень захочешь, можешь выбрать регби или какой-нибудь другой «тихий» вид спорта, например, бокс. Значит, куда, вы говорите, нужна справка?
Так неожиданно Валерий Харламов получил медицинское благословение в начале своей хоккейной карьеры и смог начать долгий путь к вершине, на которой мы его видели столько незабываемых лет. А путь шел через тренировки, тренировки и еще раз тренировки. И вели его тренеры.
Тренеры делятся на две неравные по величине группы. В одной – той, что всегда на авансцене, – знаменитые тренеры, наставники знаменитых команд, чьи лица мы часто видим на экранах телевизоров. Они стоят, по-наполеоновски скрестив руки на груди, сидят, напряженно следя за игрой, медленно прохаживаются за скамейкой, молчат, делают замечания, подбадривают, дают интервью. Они полководцы, бросающие в бой все свои резервы, люди, отвечающие головой и репутацией за вверенные им клубы. Они пожинают славу в звездные часы и пишут заявления об уходе по собственному (желанию в дни неудач.
В другой части тренерского корпуса трудятся люди, почти неизвестные широкой публике. На них не направляют камеры, и их не осаждают репортеры. Но в их относительной анонимности есть и плюсы: они работают в более спокойной обстановке, это часто лучшие педагоги. И немудрено, потому что трудно учить в свете юпитеров, трудно быть терпеливым педагогом, когда зрачки объективов напряженно ждут драматических ситуаций.
Виктор Георгиевич Ерфилов принадлежит ко второй группе тренеров. Он играл в молодости в футбол, хоккей, окончил институт физкультуры, стал тренером. И нашел себя в работе с ребятами. Он обладает удивительным даром выявлять в ребятах дремлющие способности, открывать таланты. Назовем лишь некоторых, кто прошел его школу: Владимир Лутченко, Владислав Третьяк, Валерий Харламов, Юрий Лебедев, Вячеслав Анисин, Александр Бодунов.
Позже его пригласили в маленький, но яро хоккейный городок Кирово-Чепецк, где он тренировал команду «Олимпия». И здесь он открыл вратаря Владимира Мышкина и многих хоккеистов, впоследствии выступавших в командах высшей лиги.
Вот к такому тренеру попал Валерий Харламов.
Увы, среди детских тренеров немало нетерпеливых, невыдержанных, резких людей, забывающих, а то и не ведающих, что в тринадцать-четырнадцать лет одно необдуманное слово может нанести незаживающую душевную травму.
К счастью для Валеры Харламова, Ерфилов был прирожденным педагогом. Снова и снова, не раздражаясь, он терпеливо показывал своим подопечным хоккейные азы, всем своим видом подчеркивая, что учит он ребят, достойных уважения, толковых и способных.
Пройдут года, и Валерий Борисович Харламов будет возвращать долг любви и уважения младшим, вспоминая уроки Виктора Георгиевича Ерфилова. Он, взрослый человек, офицер, заслуженный мастер спорта, торопясь к своим детям после тяжелого и утомительного дня, никогда не мог пройти мимо дворовой хоккейной коробки, когда оттуда неслось:
– Дядь Валера, сыграйте с нами, хоть минутку, хоть чуть-чуть…
Чуть-чуть обычно растягивалось минимум на полчаса. И нахмуренная жена никак не могла понять, как драгоценны были эти минуты для Харламова, как отдыхал он среди визжащих от восторга ребятишек, когда укладывал их на лед неуловимыми финтами…
А пока что Ерфилов говорил ребятам:
– А сейчас посмотрим, зрячие вы у меня или не очень.
– Как это? – галдели юные хоккеисты.
– Да никак. Играйте себе, а я посмотрю.
Ребята начинали играть, и в самый разгар игры по знаку тренера вратарь неожиданно и незаметно покидал ворота. Большинство в пылу схватки не обращали ни малейшего внимания на пустые ворота. Но не Харламов. О, этот черненький ловкий мальчуган словно обладал четырьмя глазами: где бы он ни находился, мгновенно замечал опустевший створ ворот и тут же посылал туда шайбу…
Как-то Ерфилов отозвал в сторону Валеру и тихонько сказал:
– Может быть, не стоит твоему отцу носить тебе на тренировки рюкзак? А то как-то неудобно – взрослый парень, он же тебе не слуга. Хорошо?
– Обязательно ему скажу, – вспыхнул Валера. Он уже не раз говорил об этом отцу, но тот отмалчивался.
Пройдут годы, и Борис Сергеевич Харламов признается нам:
– Не в моем характере таскать за парня рюкзак, какой бы тяжелый он ни был. Но, – и тут он смущенно улыбнулся, – так мне было интересно следить за тренировками, что я готов был любой повод выдумать. Эх, мне бы в свое время такого тренера, может, и из меня классный игрок получился…
На одну из тренировок к Ерфилову пришел тренер, занимавшийся с ребятами возрастом постарше.
– Форвард у меня один заболел, – посетовал он, – хороший парнишка, боюсь, некем заменить, а играть со «Спартаком» на первенство Москвы. Никого не можешь порекомендовать?
– Посмотри сам, – пригласил Ерфилов, – может быть, приглянется кто.
Тренер посидел на трибуне минут десять и снова подошел к Ерфилову:
– Меня заинтересовал вон тот паренек, черненький, это кто?
– Харламов Валерий. Наш капитан. Способный пацан. Скорость есть, бросает неплохо.
– Щупленький очень…
– Кто чем берет.
– Забивает?
– На тренировках выделяется, – осторожно ответил Ерфилов.
Как и многие тренеры в подобной ситуации, переживал он в эту минуту некую раздвоенность. С одной стороны, это было его тренерское назначение – готовить ребят в старшие группы. С другой – не хотелось отпускать такого паренька. Какой-то особой прозорливостью детского тренера видел он перед собой не худенького длинноносого воробушка, а стремительного и необычайно ловкого форварда, одетого в такой мускульный панцирь, который давал ему возможность не бояться силовых схваток даже с тяжелыми и мощными защитниками.
– Какого года? – спросил тренер.
– Харламов? Сорок девятого. У меня все сорок девятого.
– Попробуем, выхода у меня нет.
Четырнадцатилетние армейцы и спартаковцы набрали в тот сезон в первенстве Москвы одинаковое количество очков, и предстояла переигровка, в которой должен был принять участие Валерий Харламов. Волновался ли он? Много лет спустя, когда вспоминали мы с ним тот матч, он не ответил на этот вопрос: едва заметно пожал плечами и улыбнулся. Мы настаивали.
– Понимаете, – улыбнулся Харламов, – ваш вопрос немножко наивный. Судите сами: четырнадцатилетний мальчишка выходит первый раз в жизни на официальный матч. Не на тренировку, а на матч. И рядом на льду не будет Виктора Георгиевича Ерфилова. И он не скажет: «Валер, смотри, как надо делать». Вместо него будут чужие ребята, каждый из которых норовит обыграть тебя, задержать, оттереть, отнять у тебя шайбу. А тут еще мучит мысль: вдруг узнают, что год себе убавил. Как не волноваться. Да я, пока амуницию в раздевалке прилаживал, прямо трясся весь.
Другое дело, что в игре все забываешь. Наверное, один из секретов успехов в спорте, причем в любом виде, – это способность предельно концентрироваться в каждый данный момент на решении одной конкретной задачи, стоящей перед тобой.
Допустим, ты хоккейный форвард. И ты выходишь один на один с вратарем. Бросать сразу или сделать еще несколько шагов? Обводить вратаря, стараясь уложить его финтом на лед, или пробивать в лоб? Решение требуется принять в доли секунды, именно в доли, это я не для красного словца говорю.
Однажды кто-то из журналистов, не помню уж кто, с маленькой черной машинкой в руках подсчитал, что иногда форварду требуется принять решение за десятую долю секунды. Так вот, остается ли время на страх, волнение? Если остается – плохо. Без предельной концентрации внимания нет игры. – Валерий чуть виновато усмехнулся, словно извинялся за вспышку красноречия, и добавил: – А вы спрашиваете, волновался ли…
Вспоминает Виктор Георгиевич Ерфилов, который, естественно, пришел посмотреть матч:
– Удивительно, столько лет прошло, а вижу тот матч поразительно отчетливо, с мысленными замедленными повторами. В основном я следил, конечно, за Харламовым. Я чувствовал, что не потеряется он на площадке, но все-таки игра есть игра. И вот в какой-то момент Валера прорывается с шайбой к синей линии. На него бросаются сразу два спартаковских защитника, Игорь Лапин – он потом в мастерах не один сезон играл – и Саша Стеблин, ныне он во Всесоюзном спорткомитете работает. Оба мощные ребята, рослые, широкоплечие. Валерка рядом с ними выглядел совсем маленьким. Он затормозил перед ними. Лицо испуганное, вот-вот заплачет, уже нос наморщился. Защитники тоже остановились, любопытно все-таки посмотреть на плачущего форварда – не каждый день увидишь. Остановились они, а Валерка тут же ногами заработал, набрал скорость и объехал их. Защитники только разворачивались, а улыбающийся Харламов уже вышел один на один с вратарем и точным броском отправил шайбу в сетку.
Знаете, хотя я и был в то время еще молодым человеком – ведь больше двадцати лет прошло, – но всетаки не новичок, кое-что повидал. А тут прямо дух у меня захватило: так артистически сыграл в тот момент мой подопечный! Именно артистически, потому что, кроме техники,скорости, проявил он в этом мгновенном эпизоде чисто актерское дарование… Забил он и еще один гол в этой игре, решающий. Армейцы выиграли, если не ошибаюсь, со счетом 4:3.
Еще один рассказ зрителя, присутствовавшего на том матче детских команд.
– Когда Валерка забил второй гол, сидевший рядом со мной мужчина спросил: «Не знаете, что это за мальчик?»- «Знаю,- говорю,- это мой сын В. Харламов». Так почему-то и сказал: В. Почему В., а не Валерий, до сих пор понять не могу. Нервничал, надо думать, и гордился.
Вечером В. Харламов долго шмыгал носом, ходил вокруг да около отца, потом решился.
– Пап, – тяжко вздохнул он, – не знаю, чего делать…
– А что случилось?
– Да сам не знаю зачем, брякнул, когда записывался, что я сорок девятого года. Год себе убавил. Ну, а теперь, наверное, выяснится все…
– Помнишь, что делают те, кто заваривает кашу?- нахмурился Борис Сергеевич.
– Помню. Расхлебывают.
– Вот именно. Завтра тренировка, завтра и расхлебай.
Ерфилов был строг и сух:
– Вопрос о твоем пребывании в клубе будет решать коллектив. Ты ведь всех обманул.
На голосование поставили два предложения: первое – отчислить за обман, второе – перевести в команду мальчиков, старше на год, с испытательным сроком. Проголосовали за второе. Но подняли бы ребята руки за предложение отчислить, и неизвестно, стал бы заслуженным мастером спорта Валерий Харламов.
Если вы, дорогой читатель, должны будете тоже когда-нибудь голосовать, отчислить кого-нибудь или поверить человеку, не торопитесь, еще раз взвесьте все «за» и «против»…
Тем временем будущему суперзвезды мирового хоккея угрожала еще одна опасность – футбол. Футбольные гены коломенского деда, переданные сыну Борисом Сергеевичем, бушевали в Валерке, тянули его на зеленый газон, благо летом хоккейная жизнь замирала.
В футбольной школе ЦСКА он «не показался», но в детских и юношеских командах «Метростроя» на Красной Пресне поиграл на первенствах Москвы немало. Там одобряли его дриблинг, точные передачи, взрывную скорость, красивые голы.
Но на помощь хоккею пришел телевизор. Зимой
1963 года наше телевидение впервые проводило показ матчей чемпионата мира по хоккею. И Валерий все вечера просиживал перед маленьким телевизионным экраном. Смотрел, как играли гранды мирового хоккея. Следил за виртуозным владением клюшкой Вениамина Александрова, поразительно выверенными пассами Александра Рагулина, финтами Бориса Майорова, катапультными выстрелами Александра Альметова.
И не просто следил. Ловил себя на том, что мысленно повторял все то, что выделывали на льду премьеры ледовых спектаклей. А порой думал пятнадцатилетний паренек, что он сыграл бы не так. Оригинальнее. Острее. Конечно, на 99 процентов то была юношеская наивная самоуверенность. А остающийся процент? То был незаурядный талант, который зрел в мальчишке, сидевшем перед телевизором. Он не желал уже тогда слепо копировать других. После закончившегося чемпионата решил хоккей не бросать.
– Лентяем никогда не был, но, честно говоря, и носиться без толку по футбольному полю не любил. Моими футбольными кумирами были Всеволод Бобров и Эдуард Стрельцов. Оба казались на поле спокойными, даже сонными. Но вот приходит момент, и они оказывались именно в той точке поля, где им выгоднее всего было быть, и делали все то, что им следовало делать, с такой скоростью, какую нужно было включить. Они и забивали и делали игру умной, захватывающей. Они делали игру игрой, а не нудной работой. УвЫ, большинство футбольных тренеров того времени, да и нынешнего тоже, только и повторяли: работай, работай, двигайся больше! В хоккее хоть проще: оттолкнулся раз – и всю площадку пересек. В общем, остался я в хоккее.
А футбол люблю, стараюсь не пропускать матчи, когда есть возможность посмотреть. И играю при случае. Помню, как-то в Хосте мы, хоккеисты ЦСКА, сыграли в футбол с футболистами «Локомотива». И что вы думаете? Выиграли. Несколько раз мне удалось сделать точные передачи, Мишаков ловко и неожиданно пропускал мяч между ног, выскакивал из засады Кузьмин и забивал!
Позже, когда В. Бобров стал старшим тренером футболистов ЦСКА, он приглашал Валерия в свою команду, но к тому времени Харламов уже был «звездой» хоккея советского и мирового. И футболистов порой поддразнивал: ваша игра самая умная… после перетягивания каната.
Но вернемся в 1962 год. На одной из тренировок в Харламова неожиданно врезался сзади кто-то из ребят. Он упал на лед лицом вниз. Несколько секунд никто не обращал на него внимания: упал и упал, сейчас встанет, кто не падает в хоккее. Но Валера не вставал, и тренер поспешил на помощь, а за ним и врач. Пришел он в себя только в медпункте, и всю дорогу домой его слегка покачивало.
Дома, как назло, дверь открыла мать, увидела изжелта-синие подтеки на лице, испугалась:
– Валерик, мальчик, кто же тебя так?
– Да никто, мам, в хоккее. Упал…
И тут Бегоня произнесла фразу, которую потом, во время первых встреч с канадцами, когда грубо атаковали и вывели из строя Харламова, как бы повторил знаменитый наш спортивный комментатор. Она твердо заявила:
– Не нужен тебе такой хоккей!
Если в нашем рассказе мы чаще говорим об отце хоккеиста Борисе Сергеевиче Харламове, чем о матери, то это вовсе не потому, что она меньше была привязана к сыну или он к ней. Просто клюшки, шайбы, счет – все эти вещи были ближе отцу и сыну, объединяли их внутри семьи в некую спортивную секцию.
Слово Бегони было почти всегда в делах семейных решающим, но здесь отец и сын взмолились в один голос, и, вздохнув, она пошла на уступки. Он продолжал бегать три раза в неделю в сумрачный и гулкий Дворец спорта ЦСКА, тренировался усердно, но и школьные дела не запускал.
По этой части Ерфилов был строг: дневники просматривал регулярно и за плохие отметки карал безжалостно. Конечно, совмещать тренировки с учебой в школе не так-то просто, но, с другой стороны, привычка к точности и собранность позволяют экономить время.
Во всяком случае, Валера учился успешно. Чаще получал четверки, пятерки и тройки – реже, двойки – почти никогда. Математика и другие точные науки давались ему легко, даже брал призы на школьных математических олимпиадах, но на уроках русского языка бывал рассеян: порой забывал в конце слов писать букву «а».
Отношения с ребятами никогда не были для него проблемой, он никогда не хвастался, не задирался, не перебивал товарищей «а вот я…». Терпеливо и внимательно слушал других, иногда лишь, если уж кто-то очень завирался, лукаво посмеивался.
По натуре был скорее склонен к компромиссу и таким остался на всю жизнь. И хотя, случалось, в пылу спора товарищи по легендарной тройке бросали ему: «Ты, Валер, дипломат», потом отходили и прислушивались к разумным речам товарища.
Родители в 1964 году получили квартиру в Угловом переулке. Дом Харламовых – небольшая двухкомнатная квартирка на пятом этаже – всегда был открыт для товарищей сына, и они любили приходить в эту приветливую дружную семью, где все четверо ее членов были спаяны глубокой и нежной привязанностью друг к другу. Тетя Бегоня – так ребята звали Валеркину маму – любила петь, могла перетанцевать любого. Харламов тоже неплохо танцевал и пел – детсадовским малышом даже в Колонном зале выступал. И взрослым он любил танцевать на вечеринках. А дядя Боря был всегда своим человеком для юных спортсменов.
Валера рос, набирался сил, играл в хоккей, учился. Подходил момент, когда, окончив школу, нужно было выбирать жизненный путь.
