Кшиштоф Олива: «Когда я прилетел в Торонто, меня встречал польский священник»
Североамериканцы сравнивали его с желудочной болью: вроде внешне все в порядке, а организм трясет. Кшиштоф Олива, получивший прозвище Польский Молот, сам предпочитающий называть себя хоккейным Полотой, в свое время, посягнул на самое святое, что оставалось у североамериканцев. Ведь до сих пор представители Старого Света теснили аборигенов по всем показателям - набранным очкам, забитым голам, результативным передачам... По всем, кроме штрафных минут.
Расскажите о вашем детстве.
– Я родился в небольшом польском городке Тыхы, расположенным в 20 километрах к югу от Катовице. Мне было десять лет, когда мой дедушка, который работал на мельнице, подарил мне мою первую пару коньков. В основном я играл на утоптанном снегу во дворе. Стояли сильные морозы, и снег затвердевал не хуже льда. Мои сверстники уже в семь лет поехали на турнир в Швейцарию, я им жутко завидовал, но на тот момент, мои родители не могли финансово оплатить эту поездку. Тогда я решил зарабатывать деньги. У нас были очень суровые зимы, в Тыхы было не так много снегоуборочной техники, потому что было не так много автомобилей. Когда выпадал снег, мне приходилось брать лопату в руки, и подрабатывать дворником.
Ваша фамилия по отцу Грабовский. Почему вы взяли фамилию отчима?
– Когда мне было одиннадцать лет, мои родители развелись. Мы с мамой, бабушкой и дедушкой, переехали жить в другой район. После того, как мама снова вышла замуж, у нас с ней состоялся серьезный разговор, и мы решили, что для меня будет лучше, поменять фамилию. Это длинная история, и я не хотел бы о ней говорить.
Это правда, что вы работали на шахте?
– Да. В Тыхы, очень развита горнодобывающая промышленность, в то время, это был основной заработок у всех мужчин. В шестнадцать лет мой отчим привел меня на шахту, и я проработал там три года на полставки в бригаде по ремонту оборудования. Три дня в неделю, я не видел солнечного света. Вставал в четыре утра, садился на поезд, и в шесть утра спускался в шахту. Рабочий день заканчивался в шесть часов вечера. Эта работа для настоящих мужчин. Любая ошибка может привести к трагическим последствиям. У нас на шахте был такой случай, когда бригада ремонтировала аппарат, кто-то включил его, трое человек лишились своих пальцев, среди них, был мой друг детства.
Как вы оказались на просмотре в швейцарском "Цуге"?
– На одном из матчей "ГКС" ( Тыхы ), присутствовали представители швейцарского клуба, они предложили мне приехать на просмотр. Но когда я добрался до Цуга, меня ждали неутешительные новости. В команде был исчерпан лимит на иностранных игроков. В любом случае, канадцы и американцы были гораздо предпочтительнее чем я. Но главный тренер "Цуга" Майк Макнамара, сказал, что у меня есть потенциал, и что он может договориться с командой "Welland Flames", которая играла в юниорской лиге Онтарио B.
У вас были сомнения по поводу поездки в Канаду?
– Я сразу сказал, что не вижу смысла в этой поездке. Но Макнамара был настойчив, в конце концов я согласился. Я прошел ускоренный курс английского языка, и занял денег у родственников на билет в один конец. Когда я пришел в канадское посольство в Варшаве, меня там приняли за сумасшедшего. Я же на вопрос о целях поездки так прямо и сказал: еду играть в профессиональный хоккей! Это была осень 1992 года. Когда я прилетел в Торонто, меня встречал священник из польской церкви, которая находилась в Welland. Я ночевал в церкви в течение нескольких дней. На одной из месс священник объявил:"Что приехал польский хоккеист, и он хочет играть за юниорскую команду, и ему нужен дом". После мессы, одна семья, изъявила желание взять меня к себе. Команда платила за меня 100-долларов в неделю. Вот так началась моя жизнь в Канаде.
Что вы чувствовали находясь вдали от дома?
– Было очень тяжело. Особенно первый сезон. Я спал в подвале дома на маленькой кровати, рядом с водонагревателем. Когда наступило Рождество, к моей приемной семье пришли гости, они сказали, чтобы я этот день провел в другом месте. Я просто бродил по улицам, не зная ни слова по-английский, я словно был пришельцем на чужой планете. Было очень холодно, и очень грустно, я никогда не думал, что вот так проведу этот волшебный праздник. В рождественское утро выпало очень много снега, и я решил заработать немного денег, потому что никто из дворников, не вышел на работу. Взял лопату и начал расчищать подъездные пути. Я заработал хорошие деньги, и смог купить себе необходимые вещи.
Как вас приняли в "Welland Flames"?
– Хорошо. Я быстро понял, что могу играть с этими ребятами на одном уровне. Мне было трудно приспособиться только к их культуре. Вскоре я переехал в семью к своему партнеру по команде. Я был счастлив, избавиться от запаха подвала, кошачьих мисок для туалета, и шумной трубы водонагревателя. Чтобы выучить английский язык, я посещал занятия со старшеклассниками, которые были моложе меня на пять лет. Я оставался даже после уроков, и они мне помогали в изучении языка. Я вырос в коммунистическом времени, и поэтому меня не пугали трудности.
В вашей карьере был такой период, когда вы хотели все бросить и вернуться домой?
– Да. В 1995 году меня посещали такие мысли. Я колесил между ECHL и AHL, и не видел никаких перспектив, чтобы попасть в состав "Нью-Джерси". В то время я познакомился со своей будущей женой, она работала в ресторане, который я очень часто посещал. Именно благодаря ее поддержке, я не совершил самую большую ошибку в своей жизни. Не уехал в Польшу.
Ваша бывшая жена - Рассвет, говорит, что вы прекрасный отец.
– Знаете, я был на седьмом небе от счастья, когда Рассвет родила дочку. Когда Скайлар была маленькой, я старался уделять ей, как можно больше времени, насколько это было возможно. Я кормил ее из бутылочки, менял подгузники, купал, гулял в парке и т.д. Вообщем, делал все то, что должны делать нормальные родители, а не нянечки.
Как вы стали энфорсером?
– Это случилось в AHL, в ферме "Albany River Rats". Еще на родине я отличался умением навязать противнику жесткую силовую борьбу, поэтому в Северной Америке сразу почувствовал себя достаточно уверенно. Я никогда не задумывался о драках, но соперники думали иначе, и постоянно вызывали меня на бой. Возможно это было из-за моих габаритов ( 196 см, 111 кг ), или что-то еще. Не знаю. В один прекрасный день мне надоело получать по лицу, и я обратился за советом к Дарину Кимблу и Риду Симпсону. Это было интенсивное обучение, потому что бой на льду не так прост, как может показаться. Изящный танец идет вместе с жестокостью падения перчатки. Мне нужно было научиться сотни тонких трюков - держать удар, сохранять равновесие, использовать слабые места оппонента и т.д. Я записался в секции бокса, и каратэ. В конце концов, это дало результат, я научился защищать себя, и своих партнеров. В сезоне - 1997/98 я стал основным энфорсером "Нью-Джерси".
Расскажите о самом трогательном моменте в вашей карьере.
– Я даже назову вам дату этого дня. 18 января 2000 года. На матче с "Каролиной" присутствовала моя мама - Кристина, и отчим - Хенрик. Меня впервые за мою карьеру перед игрой бил мандраж. В начале третьего периода я переиграл Эрика Фишо, и удвоил наше преимущество. Мы выиграли - 5:2, а меня признали первой звездой матча. Я не знаю, кто пишет наши жизненные сценарии, но я ему очень благодарен, за этот незабываемый день моей жизни. После матча мама плакала, только она знала, через что мне пришлось пройти, чтобы осуществить свою мечту - стать профессиональным хоккеистом. Рассвет и Скайлар в этот знаменательный для меня день остались дома, и смотрели игру по телевизору, так-как заболели гриппом. Но я на расстоянии чувствовал, как они переживали за меня.
Много слухов ходило о вашем расстовании с "Нью-Джерси". Согласитесь, что со стороны это выглядело довольно странно. Команда только что выигрывает Кубок Стэнли, и обменивает основного энфорсера в "Коламбус".
– В начале сезона -1999/2000 года я обратился в арбитраж, который выиграл. В конце сезона я порвал связки на колене. Я чувствовал, что необходимо хирургическое вмешательство и консультации специалистов, не связанных с "Нью-Джерси". Но Робби Фторек и Лу Ламорелло, считали, что в плей-офф я смогу играть на одной ноге. Эта трещина в наших отношениях стала пропастью. Я лег под нож хирурга и, по сути был подвергнут остракизму.
Моя фотография была удалена с официального сайта "Нью-Джерси", средствам массовой информации клуба запретили упоминать мое имя в прессе, на телевидении и радио. После победной игры в финале плей-офф-2000 в Далласе, я летел за свой счет, так-как меня не взяли в чартер команды. Меня не пригласили на командный банкет по случаю победы в Кубке Стэнли, отсутствовал я и на параде. Я благодарен ребятам, за то, что они настояли на том, чтобы мое имя было выгравировано на Кубке Стэнли. Я получил свой перстень, и бонус за победу в кубке 160000 долларов. У меня была мечта, привезти Кубок Стэнли в Польшу, к сожалению не получилось. Когда еще теперь представится такая возможность польскому хоккеисту...
Я отдал "Нью-Джерси" свое сердце и душу, я семь лет был в системе клуба, и служил ему верой и правдой. Я всегда считал, что признание к человеку приходит через его труд. Я упорно трудился на тренировках, чтобы однажды надеть джерси этого великого клуба. Когда было необходимо, я всегда вставал на защиту своих товарищей по команде. У нас был отличный коллектив, и я горжусь, что выходил на лед вместе с легендами НХЛ - Марти Бродо, Скоттом Нидермайером, Кеном Данейко, Скоттом Стивенсом. Я до сих пор помню свою первую смену в НХЛ, когда я вызвал на "танец" Боба Бугнера, и уложил его одним ударом. Это был самый волнующий момент в моей карьере.
В "Коламбусе" вы провели полгода, затем вас обменяли в "Питтсбург". Можете назвать причины почему не заиграли в "Блю Джекетс"?
– В Коламбусе мне нравилось. Правда, понадобилось некоторое время на привыкание, так как я не слишком часто играл на Западе. На самом деле, у меня произошел конфликт с капитаном команды Лайлом Оделейном, и руководство клуба приняло решение меня обменять, к тому же в матче с "Детройтом", я получил сложнейший перелом предплечья, после силового приема Мэтью Дандено. Болельщики с нетерпением ждали нашей встречи с Одолейном, но мы с Лайлом закопали топор войны, и когда я приехал с "Питтсбургом" в Коламбус, то мы выбрали себе разных оппонентов.
В "Питтсбург" вас брали, как телохранителя Марио Лемье. Но за два сезона, вы провели чуть более 80 матчей.
– Я дважды просил у своего хозяина и одновременно подопечного Марио Лемье обмена. Виной тому то, что ни Иван Глинка, ни Рик Кихоу не видели меня в основном составе команды. Для игроков нашего амплуа главное - доверие. В "Питтсбурге" же о энфорсерах вспоминали лишь в матчах с самыми принципиальными соперниками.
Вы провели 164 боя в НХЛ...
– Я анализировал свои бои - лучшими были как раз те, в которых я оставался совершенно спокойным. Кровь не закипала. Есть еще нюанс - почти все, с кем приходилось драться, орудовали левой рукой. А я правша. Хотя, бил левой так же сильно. Никто не догадывался, что мне немножко неудобно. На мои бои особенно интересно смотреть. Они самые зрелищные. Потому что между мной и соперником есть расстояние - все, что нужно для хорошего удара. Моя драка - всегда открытая.
Какой-то бой вспоминаете с содроганием?
– Нет. Со смелостью и духом у меня всегда было все в порядке.
Как изгнать страх из души, когда побывал в нокауте?
– В нокаут, к счастью, попадал только несколько раз. Ни страхов, ни комплексов после этого не появилось. Наоборот, заставлял себя тренироваться еще больше. В нашем деле один пропущенный удар может стоить карьеры. В 1999 году, в матче с "Чикаго" я пропустил нокаутирующий удар от Брэда Брауна и, несмотря на подозрения на перелом лицевой кости, доиграл матч до конца.
Как удалось избежать проблем со здоровьем?
– Вы полагаете, удалось? У меня было очень много травм - просто стараюсь о них не рассказывать. У меня очень много шрамов на голове, два раза я ломал коленную чашечку. Три операции на предплечье, во мне есть металлическая пластина, шурупы и болты. На моих кулаках, сломаны все кости. Все покрыто шрамами, костными мозолями и шишками. Когда я был неопытным бойцом, то бил кулаками, не особенно раздумывая – идет удар в шлем, значит, туда и попадет. С опытом я стал более хладнокровным и более расчетливым, знал когда и куда бить.
У вас было несколько постоянных оппонентов, Джоди Шелли, Андрей Назаров, Сэнди Маккарти, Стю Гримсон, Джим Маккензи. Вы как-то по-другому готовились к игре с "злейшими" друзьями?
– Никакой разницы в подготовке. Вышел на игру, раз примял кого-то у бортика, другой - тебя сразу приметят. И начнут против тебя играть так же. А оттуда - и до предложения на бой недалеко. Я дрался со всеми. Победить или проиграть, что теперь. Никакой стратегии, они все были моими главными соперниками.
Я не ненавидел какого-то одного игрока больше чем других, но я не любил играть с "Баффало". Не потому что я боялся их, а из-за их трусливой тактики. Все что-то говорят и несут какую-то чушь. Типа: "Ну давай-давай". Преуспевал в этом Мэтт Барнэби. В командах, в которых я играл не было столь много говорунов, потому что мы соблюдали Кодекс. Никакой пустой болтовни и ругани, только честная драка.
Кто для вас является эталоном энфорсера?
– Тай Доми. Уникальность его в том, что, обладая весьма скромными габаритами, он сумел более десятилетия продержаться на вершине. Причем именно в то время, когда на первые роли начали выходить люди с ростом под два метра и весом под сто килограммов. Отметил бы, что Доми всегда выбирал себе в соперники именно лучших энфорсеров и почти никогда не разменивался на "играющих" хоккеистов. Еще не могу не отметить уникальную технику албанца. Лично для меня он был одним из самых неудобных противников.
У него уникальная голова, над которой в НХЛ много подшучивали и которая способна в неограниченном количестве безболезненно принимать удары соперника. Не случайно ему дали прозвище Железная голова. Доми всегда действовал сверхграмотно. Он в 99 процентах случаев сам подставлялся под первый удар - чтобы разорвать дистанцию и перейти в ближний бой. А на коротком расстоянии он неудержим - особенно учитывая то, что завалить его невозможно из-за крайне низкого центра тяжести.
И последний вопрос. У вас очень необычное для энфорсера хобби -астрономия.
– Когда я играл в "Нью-Джерси", то купил себе телескоп, и установил его на крыше дома. Почти каждый вечер я наблюдал свои любимые планеты - Сатурн и Юпитер. Особенно красив восход Сатурна и многочисленных лун, которые его окружают. Я очень люблю астрономию, она меня расслабляет и настраивает на философский лад. Благодаря ей я забывал о многочисленных НХЛовских сражениях.
Материал Joe Lapointe. Источник www.nytimes.com
На счет чаще огребал... Сейчас посмотрел его боевую карту. Практически около 70 процентов выигранных боев. А в его послужном списке такие имена, как - Доми, Беруби, Лос, Бугнер, Вукота, Маккензи, Максорли, Кордик, Баумгартнер, Гримсон, Сэнди Маккарти, Уоррелл, Рокки Томпсон, Рэй, Лэнгдон, Бугнер.
Мальчиками для битья этих парней, вряд ли можно назвать.
Примечателен еще тем, что побил рекорд Кена Данейко по колличеству штрафных минут за сезон. Олива был в шаге, от того, чтобы побить рекорд всех времен - Пола Лоса - 39 драк за сезон.
А Вы говорите, что он не примечателен был...
В середине 90-х, входил в десятку лучших энфорсеров.
Олива, конечно не входит в контингент избранных. Но свой след, в истории он безусловно оставил.
Век энфорсера - пять, шесть лет. Кто на вершине держится дольше этого времени. заслуживает уважение братства. Как ни странно, Олива его заслужил. несмотря на то, что он пришлый.
ps а про Наза будет?
и куда делись из блога более ранние записи? Первая часть про Проберта и рассказ про Брашира и Семенко?