Нобелевская премия мира – у главреда «Новой газеты» Дмитрия Муратова. Он большой фанат спорта и спасает детей
От редакции: Нобелевскую премию мира за 2021-й год в паре с филиппинской журналисткой Марией Ресса получил главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов. По такому прекрасному поводу мы поднимаем интервью, которое Муратов дал Головину в 2020-м. Здесь – огромная любовь к хоккею и много добрых и важных дел.
Дмитрий Муратов – сооснователь и главный редактор «Новой газеты» с 1995-го (с перерывом на два года). Даже если вы ничего не слышали о таком медиа, то наверняка знаете имя Анны Политковской – журналиста, которую в 2006 году убили в подъезде собственного дома в центре Москвы за профессиональную деятельность.
Дмитрий Муратов
Политковская работала в «Новой». Как и еще шесть ее коллег, убитых за последние два десятилетия. Все потому, что «Новая» последовательно, из номера в номер, пишет на темы, которых в современной России принято опасаться: Кавказ, теракты, коррупция во власти.
Еще газета прямо помогает людям. Помните девочку Фатиму из фильма Дудя про Беслан? «Новая» шефствует над ней много лет: выбивает деньги на реабилитационные поездки в Германию и навещает так часто, как если бы теракт произошел месяц назад. Удивительная забота для нашего времени.
Последние несколько месяцев газета занялась темой СМА – спинальной мышечной атрофией, редкой и страшной болезни, которая убивает детей. Инъекция от нее стоит сотни миллионов рублей, а денег у государства нет. Чтобы помочь в сборе денег и придать ему публичности, главный редактор «Новой» выставил на аукцион клюшку Валерия Харламова из собственной коллекции. Ее почти сразу купили, а деньги на инъекцию нашлись уже следующим утром.
На очереди – еще тысяча детей, которым нужна точно такая же помощь. Дмитрий Муратов хочет спасти их всех.
Александр Головин встретился с главным редактором «Новой газеты».
Кабинет Муратова – музей хоккея: есть клюшки Михайлова, Гретцки, Ягра (и еще сотня), шлем Василевского и блин Третьяка
– Как у вас появилась клюшка Харламова?
– Несколько лет назад я очень хотел себе в редакцию на позицию руководителя отдела политики Андрюшу Колесникова. Не того, который в «Коммерсе» – он Иванович. А есть Колесников, Владимирович, который долгие годы работал в «Известиях», а сейчас – в фонде Карнеги.
Он играл в хоккей в «Крыльях Советов» на высоком уровне. Любимый хоккеист у него – Балдерис. Я залез на Авито, просто написал: «Купить клюшку Балдериса». И купил за несколько тысяч рублей потрепанную. После чего написал Андрею: «Колесников, в кабинете, который я тебе присмотрел, в шкафу стоит клюшка Балдериса. Предложение действует до 20:00 сегодняшнего дня». В 19 часов с вещичками приперся Колесников, и мы с ним счастливо проработали несколько прекрасных лет.
Потом под Новый год я позвонил тому человеку, у которого купил клюшку и говорю: «А можно я догадаюсь, откуда у вас появилась клюшка?» – «Догадайтесь». Я знал, что это была одна из самых твердых советских валют: мечта каждого мальчишки – получить клюшку ЭФСИ. Ими играли и в высшей лиге, и в первой лиге, но в магазинах они не продавались, хотя стоили 3 рубля 70 копеек. Только иногда в Москве появлялись, но в моем закрытом Куйбышеве найти их было невозможно. Поэтому нашими клюшками обычно служили те, которые ломались на хоккее взрослых команд. Сломанную клюшку судья выкидывал за борт, со всего дворца спорта за ней летели, ломая головы и ребра, пацаны, чтобы собрать обломки и склеить.
Так вот, догадку я изложил тому человеку: «Кормили всех хоккеистов на базах, там клюшки как деньги были не нужны. Лечили их как достояние народа свои врачи – тоже не нужны. Но еще все они любили гонять на машинах, а обслуживались не у своих. Значит ваш отец, от которого вам Балдерис достался, или автомеханик, или бывший сотрудник ГИБДД» – «Ну, не отец, а дядька. И да – автомеханик» – «А что еще есть?» – «Да я сейчас поищу по подвалам». Заехал ко мне, в багажнике лежали несколько клюшек, в том числе Харламова. Она потом прошла проверку – все настоящее.
– А как проходит проверка?
– Есть эксперты. Они смотрят год, издание, загиб, угол, центр тяжести, правильность написания личного клейма. Их же делают на фабрике, с фабрики получают в упаковках с фамилией игрока. В советское время это уже было. И все строго под индивидуальные параметры. Например, Мальцев играл коротенькими клюшками, а Якушев мог играть и длинной палкой, и короткой. Зарипов играет высокими – предел разрешенный высоты.
Плюс много значат тактильные ощущения и опыт. У эталонной клюшки Харламова загиб должен быть точно таким и уж точно не в другую сторону. Бывает, попадаются надписи, сделанные с ошибками. У меня есть одна такая клюшка, которая, видимо, не настоящая. Эксперты ее одну из всех не то что отбраковали – она точно из того времени. Но сказали, что вряд ли это клюшка Геннадия Цыганкова.
– Почему?
– Написано с ошибкой. Вероятно, это последующее нанесение. Еще говорят, что такой намотки у Цыганкова не было. Что вот эта штука на титане изготовлена позднее, чем закончились титаны.
Все остальные абсолютно подлинные. Вот безумно красивая клюшка Ягра.
Эту случайно купил на толкучке. Ее подарили коллективу фабрики «Гжель». В те годы игроки ездили в трудовые коллективы.
А вот какие разные клюшки: у Радулова, например, черная лопатка. Он ею маскирует шайбу, на фоне черного крюка черную шайбу не видно. А Дацюк играет белой, потому что он маскирует крюк. У всех свои хитрости.
Вот клюшки Яшина, Фетисова, Ларионова.
– Сейчас у вас в кабинете сотня клюшек. Те – из партии вместе с харламовской – стали первыми?
– Да, фактически из-за Колесникова. Но попадали ко мне по-разному. Были смешные истории. Вот на годовщину гибели Бориса Немцова я попросил его маму, чтобы она написала о нем текст с точки зрения мамы под простым названием вроде «О сыне». Она отнекивалась, потом блестяще сделала.
Мы его напечатали, на следующий день звонок: «Здравствуйте, я когда-то была близкой подругой Немцова» – «Это не ко мне» – «Нет-нет, я вот сегодня прочитала текст, у нас были великолепные отношения до конца его жизни. И мне от него ничего не нужно было, ему от меня – тем более. Но как-то, когда он работал еще вице-премьером, по обязанности мы пошли на хоккей, где играла Красная машина». То есть Ларионов, Крутов, Буре, Макаров, Касатонов, Федоров. Они ему подарили клюшку Canadian с надписью на пластыре «Борису Немцову с пожеланием успехов от хоккеистов сборной России».
И женщина сказала: «Я хочу вам ее подарить» – «А почему?» – «Да муж говорит: «Прекрати вспоминать палку Немцова, глядя на эту хоккейную палку».
Сейчас она стоит у меня дома, я подарю ее Жанне Немцовой в фонд Бориса Ефимовича. Мне, конечно, будет очень жалко, но я подарю.
Некоторые клюшки – с большой историей. Вот та, которая пропала когда-то во время пожара в канадском посольстве. Клюшка канадского вратаря Кена Драйдена.
– Посольство в Москве?
– Да, ему клюшку подарили хоккеисты после окончания Суперсерии 1972 года. Через время я купил ее, но как-то выяснил, что она – та самая, что украли. Написал письмо в посольство. Они брали ее продемонстрировать, когда в позапрошлом году приезжали оставшиеся участники великой Суперсерии, а потом вернули со словами: «Нам очень нравится, что она будет храниться у вас». Так что здесь краденых вещей нет.
– Гретцки, Лемье – каким образом они здесь?
– Подарили, выменивал. У меня есть хороший товарищ, который тоже увлечен хоккеем, мы с ним поменялись не помню на какую. У меня есть еще одна Гретцки, может когда-нибудь я выменяю его на Харламова. Здесь есть и другие знаменитые канадцы: Марк Хоу, Горди Хоу, Хендерсон, Маховлич.
Маховлич, кстати, приезжал в Москву. Я к нему пришел в какой-то канадско-мексиканский спортивный бар на Никольской, а он красавец – под два метра, выглядит просто как действующий игрок. Говорю: «Питер, посмотрите». Он раз – и под пиджак, то есть узнал, обхватил как на площадке. «Я вам, конечно, ее дарю» – «Нет, это абсолютная реликвия, поэтому я вам на ней распишусь». Рядом стоял наш хоккеист, тоже участник той Суперсерии – Блинов. Он тоже расписался. Хотя я автографы не собираю.
– Самая большая сумма, за которую покупали клюшку?
– Наверное, 25-30 тысяч рублей. Я не устоял, потому что у меня уже был Харламов, Михайлов, но не было Петрова. Чтобы получилась тройка, я купил. А за некоторые из них уже мне предлагали солидные деньги: 100-150-200 тысяч. Аналогичные вещи на аукционах в Канаде стоят 1000-1500 долларов. Например, за Бобби Халла с его страшным загибом дали бы хорошо. Он первый бросок всегда делал в сторону головы вратаря, чтобы сразу его смутить. До сих пор непревзойденный по силе бросок, хотя палки были тяжелые, теперь это все карбон. Похожие я видел в музее в Торонто.
В Канаде еще правильно делают: для благотворительных аукционов выпускают реплики клюшек того времени, на них расписывают игроки, вышедшие на пенсию, но когда-то гремевшие. Такие клюшки бывают и с Эспозито. У меня нет Эспозито, но есть клюшка с автографом Эспозито и с автографами «Нью-Йорк Рэйнджерс».
– Самая дорогая сердцу – какая?
– Я отдал ее – Харламова.
– Потому что любимый хоккеист?
– Конечно. Якушев, Харламов и Третьяк из того времени для меня – да. Но харламовская еще была с автографами, такая боевая KOHA, жемчужина. Хотя мне ни капли не жалко, и я очень рад, что так все произошло, она помогла пацану. Это круто.
Кстати, я бы еще поискал Харламова, но знаю, кого точно не найду. Нет клюшек Евгения Зимина, Владимира Викулова, Виктора Кузькина – той великой сборной, которая играла в Суперсерии с канадцами 1972 года. Я забрасывал во все сети, по всем известным мне телефонам, всем экспертам, но этих клюшек нет.
Муратов занимался хоккеем, но стал военным корреспондентом: виновата жесткая травма в 15 лет
– Как вы заболели хоккеем?
– С детства, конечно.
Куйбышев – закрытый город: оборонка и космос, авиационный завод. Главный район назывался Безымянка, потому что во время войны туда эшелонами сгружали оборудование, чтобы срочно начать выпуск ИЛов. Так и остался Безымянкой.
Раз в два года в Куйбышев к команде СКА, которая занимала места в конце и очень редко в середине турнирной таблицы первой лиги, приезжал ЦСКА. Со всеми звездами, всеми чемпионами мира. Тогда это называлось товарищеская встреча. Каждый раз счет был примерно 20:10, чтобы все насладились. Билетов не достать. Этот маленький, снесенный в прошлом году Дворец Спорта, пятитысячник, естественно, оказывался переполнен. Но мы как-то проникали туда с моим товарищем Женей, с которым жили на третьем и четвертом этажах одной хрущевки.
И как-то после матча мы с Женей решили попросить автограф у Третьяка. За что нас один из сопровождающих жутким диким матом послал нахер. Мы – пятый класс, далеко ли нас надо было посылать. Конечно, переживали. Вплоть до того, что у товарища случилось реальное расстройство, сейчас бы медицински диагностировали.
Наши мамы со злобы взяли и написали письмо в «Комсомольскую правду», что вот, наорали на пацанов, что это вообще такое. Хотя тогда мы ничего не знали про это. Через время приходят два письма – мне и ему. Внутри – фотография Третьяка с автографом. У Жени широкий снимок: «Жене от вратаря ЦСКА и сборной СССР Владислава Третьяка». У меня – длинный и узкий, где он стоит в маске с ловушкой под мышкой: «Диме от вратаря ЦСКА и Сборной СССР Владислава Третьяка». И маленькое письмо: «Выполняю вашу просьбу. Корреспондент отдела информации спорта газеты «Комсомольская правда» Владимир Снегирев».
Я тогда подумал: «Вот, где бы я хотел работать». Так оно странным делом и получилось. Меня пригласили в «Комсомольскую правду» из «Молодежки» Куйбышева в 1986 году. Там я встретился со Снегиревым, уже знаменитым журналистом. Он потом рассказывал, что по-своему понял письма наших мам: взял набор фотографий, поехал с ними на базу, где сборная собиралась перед чемпионатом мира, и там все это дело подписал.
– Вы сами играли в хоккей в Куйбышеве. До какого уровня поднялись?
– Никуда не поднялся. Я бы очень хотел продолжать играть в хоккей или стать спортивным комментатором или работать где-то сейчас рядом с вами на Sports.ru, но все сложилось по-другому: в 15 лет, в 1977 году, мне сломали правую ногу одним присестом на 16 осколков – после этого все закончилось.
Правда, я не хочу об этом рассказывать – мама переживает.
– Все было настолько серьезно?
– Это большой семейный рассказ. Если коротко, я долго лежал в больнице на вытяжке – спица ЦИТО, груз – то есть аппарат Илизарова. Потом много месяцев в гипсе.
Мама переживает. Ей недавно исполнилось 82 года. Я ее расстраивать этими переживаниями сильно не хочу.
– Она прочитает?
– Конечно. Как что-то скажешь в эфире или в газете – добрые люди непременно донесут.
– Вы сказали, что очень хотели быть спортивным журналистом или спортивным комментатором, но сложилось по-другому. А пытались?
– После университета – армия, областная «Молодежка» по распределению, потом вызов в «Комсомольскую правду», а там уже жизнь совсем другая. Там Карабах, Баку, Афганистан, события в Вильнюсе и в Риге (массовые столкновения местных граждан и военных союзов с советской армией и милицией в январе 1991-го, связаны с выходом из состава СССР – Sports.ru). Это все места моих командировок, и там была война не на льду, а совсем другая.
А дальше первый съезд народных депутатов, фантастически интересная насыщенная общественная жизнь, миллион людей и больше могли выйти по поводу отмены шестой статьи. Получилось не до спорта.
Самая теплая встреча Муратова с хоккеистом – с Гимаевым. Они встретились спустя десятилетия и вспоминали молодость в Самаре
– Ваша любимая команда, кроме сборной и СКА Куйбышев?
– У меня есть люди, за которых болею персонально, несмотря на то, что они играют в разных командах. Например, Мозякин в «Магнитке», в «Автомобилисте» до последнего времени Павел Дацюк. Или Василевский, который сейчас в «Тампа-Бэй».
– Почему они?
– Манера, умение читать игру, высочайший интеллект. То, что творят Мозякин и Дацюк, – явление культуры в самом широком смысле. Это как Cirque du Soleil: даже тот, кто ничего не понимает в цирке, все равно будет потрясен. Вот игрой Мозякина или тройки Зарипов – Зиновьев – Морозов можно реально восхищаться. Это именно то, что описывалось в книгах об искусстве как бескорыстное наслаждение, в результате которого возникает катарсис.
– Самая невероятная встреча с хоккеистом?
– Крутов, которого Тарасов считал лучшим хоккеистом всех времен и народов. Он приходил в редакцию «Новой газеты». Я хотел сделать рубрику – с теми великими смотреть сегодняшний хоккей. Мы посмотрели чуть-чуть, Крутов сказал: «Давай выключим этот телевизор?». Выключили, налили по рюмке, спрашиваю: «А в чем ваше отличие от них?». Он посмотрел на меня глазами Христа, которого ведут на распятие. Они у него всегда были абсолютно страдальческими: «Дим, видишь в чем дело, мы задом катались быстрее, чем они передом». Мне стало понятно его отношение. И как-то рубрика у нас не прижилась.
Еще была история. В СКА Куйбышев играл только-только призванный в армию из Уфы защитник, похожий на еще неокрепшего длинноногого оленя, – Сергей Гимаев. Он был немного не сложившимся. Для этих бойцов первой лиги, которым за 30 лет и которые поиграли в высшей лиге, – совсем юниор. Но он прямо бился, реально бился.
Мы познакомились во время тренировки СКА, разговорились. Я чего-то с ним хотел сделать для газеты, потом притаскивал фотографии. В общем, болтали. Потом он уехал из СКА, и пути разошлись. Пока не встретились на матче «Ак Барса», когда он проиграл СКА в финале Кубка Гагарина. Увидел его на трибуне: «Сергей Наильевич, я хотел вам напомнить – я работал в газете» – «Газеты читаю, знаю хорошо. А вы тот?» – «Да, я тот» – «Я помню. В СКА как было… В СКА мы тогда зажигали». Пошли в соседний ресторан, хотя он не выпивал. И прекрасно провели вечер.
– Что вспоминали?
– СКА. У Пруста есть роман «По направлению к Свану». Там кусочек лимонного заварного пирожного вдруг возвращает человеку детство. Вкус открывает какое-то устройство в памяти. Вот так и мы зацепились за какие-то фамилии и погнали.
– Кто самый великий тренер в истории хоккея?
– Скажу вещь непопулярную: не Тарасов и не Тихонов. И даже не Всеволод Бобров. Я бы сказал, что это Чернышев и Кулагин – они придумывали фантастические схемы, тройки – складывали их, они высматривали талантливых людей. Харламова Кулагин высмотрел и подсказал Тарасову вернуть из ссылки.
– К Тарасову сейчас полярное отношение.
– Давайте вспомним, что Анатолий Владимирович Тарасов играл в одной тройке с Бобровым и Бабичем. Это лучшая тройка в ЦСКА. Туда бы говно не поставили, поэтому игроком он был от души.
– Я про тренера.
– Если вы посмотрите тренировочный процесс Тарасова, то он такой же изобретательный как, например, спектакли Петра Наумовича Фоменко. Там ничего не повторялось, безумные тренировки. Я видел их в СКА – Юрий Иванович Моисеев во многом перенимал манеру Тарасова, начиная от резинок, которые прикреплены к бортам, чтобы от них оторваться для силового противодействия, кончая индивидуальными вещами: знаменитый мячик Третьяка, особый режим Рагулина, попытки ввести в хоккей полузащитника.
Может быть, из-за Тарасова кто-то ушел раньше, чем мог. Имею в виду Альметова, Полупанова, отчасти Локтева. Но я бы абсолютно не минусовал Тарасова, если его не минусуют люди, которые разбираются в хоккее намного лучше меня. Например, Фетисов. Я общаюсь с Фетисовым и про тренеров кое-чего от него наслушался.
На Тарасова можно посмотреть и по-другому – у него же абсолютно трагическая судьба. Человек добивался Суперсерии, готовил силовую физическую подготовку наших хоккеистов сумасшедшим образом, чтобы они могли противостоять, победил на Олимпиаде 1972 года, но его сняли и больше он не вернулся в сборную. Никогда. Человек с неуемной энергией и фантазией в обвисших тренировочных штанах подвязывал у себя на даче помидоры сломанными клюшками.
Потом ему сказали: «Вот хотя бы Золотая шайба, в большой хоккей не пустим – сильно неуживчив». И вся сила отдавалась пацанам. Есть много хроники – общение Тарасова с мелюзгой. Он все отдавал, он горел весь, у него реально не было другой жизни. Я категорически против вот таких вот минусов.
Допустим, я не люблю манеру Тихонова. Но если вы возьмете рабочие тетради Тихонова – они опубликованы в его книге, то поймете, что он за каждым хоккеистом наблюдал, как врачи за космонавтами. Он расписывает каждое упражнение, каждую минуту, каждую секунду. Он писал безумный сценарий на каждое занятие.
Это люди одержимые. И за это их надо уважать.
Муратов спрашивал Ротенберга, зачем тот выходил за медалью ЧМ. Он ответил, что его «пацаны попросили»
– Хоккей сейчас главный вид спорта элиты. У вас есть объяснение почему?
– Есть своя версия. В Советском Союзе вся элита, которая между собой решала вопросы – распределяла заказы, пилила бабло, все это проворачивала в банях и на охоте. Есть знаменитые кадры, как Брежнев от убитого кабана отрезает куски, а рядом их заворачивают. И он лично на кусках пишет – кому какой: это – Суслову, это – Андропову, это – Чебрикову. Баня и охота – чисто мужской клуб, в баню женщин не допускали и на охоту тоже не брали.
Теперь появился президент со спортивным прошлым, выправкой – бухло по баням стало непопулярным. Больше того – животных он любит намного больше, чем людей, это видно и по тигрице, и по стерхам, и по собакам. И как-то хвастаться охотой стало неприлично. Создали новый мужской клуб – «раздевалка». Не случайно, крупнейшие сделки по приобретению медиаактивов или по вытеснению в тюрьму братьев Магомедовых принимались там.
Конечно, есть те, кто на самом деле играл в хоккей всю жизнь – Мишустин или Кудрин, они увлечены этим по-настоящему. Но многим пришлось научиться, потому что важные люди теперь собираются на хоккее и важные терки там трут. Где-то, конечно, надо тереть. Но плохо, когда для этого начинают залезать в настоящий спорт из своего любительского и когда Набоков уползает восемь раз, чтобы шайба в него не попала.
Все это доходит в своем увлечении до того, что они стали вредить игре. Ротенберг-младший тренируется вместе с национальной командой – вы чего, охерели, братва? Ну вы сравните уровни!
А когда Ротенберг-старший выходит за бронзовыми медалями на московском чемпионате мира вместе с командой – почему? Потому что ты спонсор? А петь в опере не пробовали сами, если следующий президент будет увлекаться оперой?
Василий Сталин, который крутил судьбами людей, собирая себе команду ВВС, – просто ребенок рядом с нынешними решалами из клуба принятия решений. Я Ротенберга-старшего спросил на какой-то встрече: «Зачем вы с командой на поле вылезли?» – «Это пацаны попросили».
Чего? Медаль получить попросили пацаны? Все, у меня больше вопросов не было.
Если у вас есть бабло, если вы короли госзаказов, так помогайте вы этому. Хоккей стал дорогим видом спорта. Вы знаете, сколько стоит амуниция? Возьмем вратаря: блин и ловушка – приблизительно полторы тысячи долларов. Теперь посмотрим, кто может позволить себе современное хоккейное обмундирование из родителей. При средней зарплате по стране 24-32 тысячи рублей каким образом родители могут себе позволить?
А больше в хоккейных школах форму не выдают. Это не хоккейные школы моего детства. Теперь ты должен ее купить. Причем ребенок растет, формы на вырост не бывает, потому что она травмоопасна.
Бюджет на хоккеиста может потянуть только самая верхушка среднего класса и выше – так вложитесь сюда. Почему Овечкин покупает форму пацанве, а вы только за олимпийскими медалями выходите?
– Вы сказали, что в матчах Ночной лиги принимаются такие решения, как по братьям Магомедовым. Что именно?
– Без диктофона могу рассказать. Одного из братьев я хорошо знаю – Зиявудина. И очень сочувствую его нынешнему положению. Его посадили в тюрьму, чтобы раздербанить то, что было вокруг компании «Сумма». Я могу рассказать – как и где принималось решение, но поскольку они находятся в тюрьме, совсем не хочу усугубить их положение.
– Алексей Навальный сказал бы здесь, как им можно сочувствовать, если они давали взятки Пескову.
– Видимо, так устроен бизнес в нашей стране, что ты без этого не можешь им заниматься.
У нас с Магомедовым все началось с конфликта. Как раз вышел какой-то материал по одному из его бизнесов. Потом мы общались, но нечасто. Дальше начался этот громкий процесс, я пошел в суд, когда продляли меру пресечения.
Их просто держат, не проводя никаких следственных действий, ну а цель, конечно, понятна. Она самом деле ничем не отличается от дела Магнитского, которому тоже все время ухудшали содержание в СИЗО в «Матроске»: перебрасывали из камеры в камеру. Только обживаешься, только налаживается быт, только ты познакомился с соседями – встал, пошел дальше. Это реально пыточный конвейер.
– Ваши слова: Магомедов много сделал для Дагестана. Правда?
– Очень много. Он принадлежит к одной из основных народностей Дагестана, но делал максимальную просветительскую работу для всех, поддерживая языки, культуру, издавая книги, наполняя библиотеки, платя стипендии. Он принадлежит к золотой молодежи – окончил МГУ, но каким-то образом у него осталось огромное чувство привязанности и желание быть полезным своей родине, своей республике. Это меня подкупило в нем.
Муратов добивается, чтобы тяжелобольных детей лечило государство, и внесло эту поправку в конституцию. Ее отвергли депутаты, в том числе – легенда хоккея
– Спинальная мышечная атрофия. Как вы узнали об этой проблеме?
– В нашей газете сначала Ваня Жилин написал про девочку Аню из Новоуральска с таким диагнозом, а потом Даша Зеленая и Лиза Кирпанова – про Тимура, которому помогла клюшка Харламова. До этого ничего не знал. Сейчас бы занимался совсем другими делами. Но увидел суммы: 48 миллионов, 24 миллиона, 160 миллионов…
– Если коротко, то что такое СМА?
– В каждом человеке есть система генов – геном. Два гена – SMN1 и SMN2 – у детей с таким диагнозом сломаны. Они не вырабатывают нужный белок, поэтому тело атрофируется. Начинается атрофия с щиколоток и идет выше.
Болезнь врожденная, а внутриутробного скрининга СМА в России пока не делают. Хотя проявляется она именно в раннем возрасте – важно сразу ввести лекарство. Чем раньше лекарство введено, тем меньшая часть тела стала атрофирована. Иначе постепенно отнимется все.
Есть дневники родителей детей, которые живут со СМА – лучше этого никогда не читать, но мне приходится по роду работы. Там описывается, как все происходит со слов ребенка: он рассказывает, что с ним происходит, что не работает это, то. Когда доходит до горла, то атрофируется мышца в горле. При этом в голове мышц нет, мозг атрофии не подвержен. Получается, при полном сознании человек наблюдает собственную смерть. То есть видит, что он умер.
– Как это лечить?
– 10 лет компания Novartis из Швейцарии разрабатывала специальное лечение. Теперь оно есть в виде препарата «Золгенсма». Его суть: создается специальный вирус – аденовирус, внутрь которого монтируется здоровый ген. Через позвоночный ствол этот аденовирус вводится в человека и доходит до РНК, где сломанный ген заменяется на работающий ген. Это космос, это просто космос. Это сложно себе представить и можно сравнить с актом появления мира.
В исследования и разработку вложены миллиарды, поэтому инъекция дорогая. Стоит 2,4 миллиона долларов – 160 миллионов рублей по курсу до обвала.
– При этом достаточно одной инъекции?
– Если речь про «Золгенсму» – да. Ее сделали Тимуру – болезнь остановлена, дальше не развивается. Но то, что у него атрофировалось до – это уже навсегда, оживить нельзя.
Еще и вторая компания Biogen – она разработала препарат «Спинраза». Это лекарство, нужно колоть не один раз, а всю жизнь. Действие практически то же самое, как и у «Золгенсмы», просто она заставляет соседний ген давать больше белка. Это не вылечивает болезнь – это ее останавливает.
Одна инъекция «Спинразы» стоит 125 тысяч долларов. Делается в первый год лечения шесть раз, в последующие – по три.
– Что эффективнее?
– Вопрос в другом – «Золнгесма» вводится только тем, кому не исполнилось два года. Почему я называю это гонками наперегонки со смертью – потому что, когда ребенку исполняется два года, организм начинает вырабатывать антитела. У него появляется иммунитет на любой вирус. И когда вводят «Золгенсму», антитела обесценивают это лекарство. В любом возрасте действует «Спинраза». Но лучше успеть, пока не исполнилось два года. Это тяжелейшая история: в человеке нужно убить иммунитет и только потом ввести лекарство.
– Сколько детей со СМА в России?
– По разным подсчетам – от 911 до 1000 человек.
– В чем главные проблемы?
– У нас в законе написано, что врач выписывает инъекции «Спинразы» просто в рецепте. Рецепт можно выписать, но никто же инъекциями не обеспечит, потому что по какой-то забавной причине это отдано регионам, а регионы – нищие.
Разворачивается реальная драма. Выдающийся врач одной из самых крупных клиник страны говорит мне: «Ампул – три, а детей в отделении – 18. И что мне делать?». Доходит до того, что родители нападают на врачей с требованием лекарства, а врачам не дают закупить. Наш обозреватель в Красноярске Леша Тарасов написал, например, про семью Рукосуевых: девочка и два брата, у обоих братьев выяснилось СМА. Захар не дождался лекарства и умер, но возбудилась общественность. Родители подали в суд, и ценой жизни Захар спас младшего брата Добрыню. Ему уже сделали укол.
Сейчас вообще по всей стране родители судятся с правительством, губернаторами, местными отделами здравоохранения, чтобы те обеспечили детей «Спинразой». Мы требуем этого от депутатов, сенаторов, администрации президента. Напечатали даже специальный выпуск газеты, который разложили всем на рабочие места в Думе и Совете Федерации. Чтобы не делали вид, что не знают: «Ой, мы впервые услышали». В Совете быстро разрешили, в Думе решали три дня.
В администрации президента забрали сразу несколько пачек, чтобы у всех лежало и все понимали, что каждую секунду, пока они тянут с решением, пока они говорят, что мы сейчас будем делать отечественный препарат, хотя еще даже испытания не начались, в жутких мучениях будут умирать дети.
При этом в 38 странах Евросоюза проблему решили. Например, у поляков 700 больных – это сравнимо с Россией. И они закупили лекарства централизованно. Novartis дал какую-то скидку. Кстати, еще 100 порций для детей со всего мира Novartis разыгрывает бесплатно. Как лотерею.
Решили и румыны. У нас – не могут.
Сейчас объяснили, что надо тратить деньги на более перспективных. Кто-то у них сидит и решает, что этот человек бесперспективен, этот – перспективен. Хотя у Захарченко же 12,5 миллиарда обнаружили, у Черкалина – 16. От отчаяния в эфире «Эха» я предложил: «Конфискованное просто отдайте детям».
Во-вторых, проблема со скринингом. Укол можно делать в самом раннем возрасте, не дожидаясь симптомов СМА. Просто обнаружив болезнь на послеродовом скрининге, когда из пятки берется капелька крови и выявляется 23 различных врожденных заболевания. Но скрининг на СМА не делают, потому что тогда будут обязаны лечить. Вместо этого просто ждут, когда появятся симптомы и говорят: «Ну, уже поздно». Таких детей некоторые врачи называют «просроченными». Им лекарство дается в последнюю очередь, если дается вообще.
– Потому что считается, что как бы уже и не надо, пусть умирают?
– Да. А есть, которые называются «породистые», которые вне очереди получают, потому что их родители работают в определенных структурах.
Это происходит по всей стране, для меня это была новая проблема, но теперь я в ней отлично ориентируюсь. Это титанический трагедийный пласт нашей жизни.
– И даже хотите, чтобы помощь государства при СМА прописали в новой конституции.
– Конечно. С регионального уровня проблема должны быть поднята на федеральный, потому что федеральный бюджет лопается от денег, он переполнен. Есть заявление Кудрина о том, что у нас не потрачены в связи с неэффективным управлением финансами свыше 1,2 триллиона рублей. Они просто лежат, потому что вот так плохо мы поуправляли распределением.
Мы пробивали государство в думском комитете по здравоохранению. Удивительно, но четыре депутата из фракции ЛДПР внесли поправку, а комитет по здравоохранению отверг ее с аргументом, что на поправку не получено заключение правительства. Что само по себе звучит дико, потому что у нас есть разделение властей. Есть власть исполнительная и есть законодательная. Исполнительная почему так называется? Потому что она исполняет законы, которые принимает законодательная власть.
Теперь наша задача – сделать так, чтобы СМА внесли в перечень высокозатратных нозологий (если коротко, то болезней – Sports.ru), что обеспечит финансирование лекарств за федеральный счет. Нас поддержали сенаторы. В середине апреля из Совета Федерации пришел ответ на нашу просьбу закрепить в Конституции гарантии о медпомощи детям с редкими заболеваниями. В письме говорилось, что поднимаемые нами вопросы «имеют приоритетное значение, поскольку затрагивают основные конституционные права граждан».
Нельзя прятаться за тем, чтобы деньги выделять из регионального бюджета. Это то же самое, что послать #####.
– Вы сказали, что изначально поправку отвергли депутаты в Думе. Кто они?
– К сожалению, один из них – Владислав Третьяк.
– Как вы относитесь к таким трансформациям, когда кумир детства и великий вратарь голосует за людоедские законы?
– Для меня это два разных человека. Третьяк, который функционер в некоторой партии, и Третьяк, который стоял на льду и вытаскивал невероятные броски. Нет, умом я понимаю, что это один человек, но происходит трансформация. Власть обладает свойством радиации, и люди начинают мутировать.
Точно так же я не требую политических опций от действующих игроков. Я ни капли не упрекаю Овечкина, что он вошел в путинскую команду. Это его политические выбор, я должен уважать политический выбор других людей. Если у нас люди проголосовали за президента – я что, не должен уважать народ, с которым мы живем вместе? Так неправильно. У нас разные взгляды и убеждения, но ничего не сделаешь, ничего страшного. Я не могу выбирать между Панариным, который высказывался критично по поводу существующей политики, и Овечкиным. Зачем? Они радуют другим.
После проданной клюшки Харламова деньги детям перевели русские миллиардеры. Муратов отвечает, сможет ли он после этого критиковать их
– В один момент вы решили помочь сами. Как появилась идея с клюшкой?
– Напечатали в газете материал про Тимура Дмитриенко. Стало понятно, что собрать 2,4 миллиона долларов путем смсок не получится. Все-таки их отправляют люди не совсем состоятельные. Но поскольку каждый должен сделать что-то, вечером того дня я подошел сюда – стоит клюшка Харламова. Настоящая клюшка с автографами всей сборной Советского Союза 1974 год.
И я попросил написать в фейсбуке газеты о том, что я отдаю ее Тимуру, меньше 100 тысяч долларов не предлагать. Той же ночью позволили и сказали: «Да». Крупный бизнесмен, фамилию не назову. Потом он добавил, что, возможно, через некоторое время клюшка вернется, чтобы поучаствовать еще в одном аукционе. Хорошо, если так.
Да даже если не так, то это лучшая судьба, которая могла постичь клюшку Валерия Борисовича, потому что после клюшки все сдвинулось с места. Утром потом позвонил Костин – президент «ВТБ»: «Из своего фонда я перечисляю миллион долларов сразу, а если не наберут, то выделю еще миллион, и мы точно его спасем». Потом еще один из руководителей страны перечислил личные два миллиона рублей. Дальше мы узнали, что Лисин, председатель совета директоров «Новолипецкого металлургического комбината», один из наших форбсов, перечислил деньги двум детям на Урале, а потом – еще одному, и еще...
– К помощи детям вообще нет вопросов, это огромное и нужное дело. Спрошу про другое. Как вы относитесь к ситуации, что есть Андрей Леонидович Костин, который на не самые честные деньги покупает Наиле Аскер-Заде две квартиры в Зачатьевском переулке, дом на Рублевке, самолет, а потом с барского плеча кидает 2 млн долларов больным детей.
– Вопрос отличный, больной и, как вы понимаете, я над ним тоже много размышляю.
Я знаю Костина с 1996 или 1997 года, когда он и наш будущий акционер Александр Евгеньевич Лебедев вернулись из Лондона и замутили первые дела с Национальным резервным банком. Они обслуживали долги третьих стран, успешно это сделали, России вернули массу денег, заработали себе баснословные суммы, десятки миллионов. Потом вместе построили театр Петра Фоменко там, где находился бывший кинотеатр Киев. На открытии здания я с Костиными познакомился.
До самой смерти, да и после смерти Петра Наумовича я хожу туда и считаю, что этот театр – одно из выдающихся явлений культуры, которые есть у нас в стране. Благодарен ли я за это Костину? Конечно, благодарен.
Потом случилась еще встреча. Лет 10 назад у нас вышел материал про мальчика, у которого тяжелейшее заболевание. Нужно было собрать на срочную операцию 60 тысяч долларов. Я пришел на работу утром, звонок из приемной Костина: «У меня лежит газета с рассказом про мальчика, не надо собирать денег, пусть родители приедут». Оказалось, что у него есть фонд, из которого он тогда выделил деньги родителям.
Так что наши отношения прерывистые. Но я читал расследование Навального, в том числе еще старое – про вышки, какие-то буровые установки, которые, как Алексей высчитал, выкуплены по не тем ценам. И вот возникает ситуация: выходит текст и начинаются реально гонки со смертью. Этому парню Тимуру до исполнения двух лет остается буквально кратчайшее время, чуть ли не неделя, а у родителей – папа – программист, мама – сидит с ребенком – к тому моменту собрано 17 миллионов. А нужно 120 с копейками. Утром следующего дня звонит Костин.
В тот момент я абсолютно точно не думал про расследование Алексея Навального. Я думал, что есть реальный способ решить проблему. Других мыслей у меня не было.
Я понимаю, сейчас политбюро фейсбука на меня накинется. Там же реально есть люди, которые обязательно объяснят, кто рукопожатный, кто – нет. С кем на одном поле срать сядешь, с кем – нет. Хотя не только чистенькие должны совершать подвиги и не только те, кто предоставил все доказательства полной невинности перед Богом.
Я очень благодарен Андрею Леонидовичу Костину, что он это сделал. Костин реально решил судьбу парня. Я не знаю, из каких денег. Знаю только, что из фонда, потому что фонд перечислял.
За что-то наверняка, как и любого из нас, Андрея Леонидовича можно осудить, но я не могу его осудить за скамейку с лирической надписью. Может, у человека чувство такое? Я не знаком с Наилей Аскер-Заде и телевидение не смотрю совсем, ну или совсем редко и совсем другие каналы, поэтому ничего не могу сказать.
Может быть, он будет гореть в аду за все, что ему приписывает Навальный, а, может быть, и Алексей Анатольевич будет гореть в аду – не знаю. Но то, что за это и за другие подобные поступки Костину оливковое масло на сковородку нальют, чтобы как-то менее мучительно было – думаю, да.
Вот еще: как мне относиться к Владимиру Сергеевичу Лисину? Ничего, кроме как «Владимир Сергеевич – вы герой», я сказать не могу, потому что выделить 12 миллионов евро до того, как даже шум начался, – это поступок.
Суть в том, что у нас в газете было напечатано письмо: помогите вы, вы, вы, Усманов, Лисин, Фридман. Прям прямое обращение к богатым людям. И когда мы это печатали, мы не говорили: «Вы сначала очиститесь от любых подозрений в свой адрес, дети подождут. А потом мы попросим у вас самые чистые и зачищенные деньги на это выделить». Мы абсолютно в этом смысле реалисты: вот у тебя есть объект приложения и силы, вот – люди, у которых есть деньги. Возможно, этот принцип неправильный, и вы его осудите. И я соглашусь, что вы меня правильно осудили. Но мы напечатали письмо.
Потом я начал выяснять, как дела с девочкой из уральской деревни, не пора ли на нее переключиться. Позвонил одному из помощников Лисина, спросил, не хочет ли он в этом поучаствовать. А помощница перезвонила: «Уже ж все сделано». То есть они напрямую встретились с семьями и закрыли проблему, никому не сообщив. Лисин молодец? Молодец.
– Это очень сложная дилемма. С одной стороны – Навальный и Баданин, которые занимают радикальную позицию. С другой – вы: «Я жму руки, возможно, не тем, но при этом я помогаю». Даже благотворители сталкивались с этим, та же доктор Лиза.
– Я за доктора Лизу, я – товарищ доктора, я дружил с ней. Когда на нее нападали всякие патриоты и замучивали до чертиков, мы были на стороне Лизы. Я не видел ничего плохого, что она вывозит для лечения раненых во время боевых действий детей.
Она такая. Глубочайшим образом переживающая, рефлексирующая. И никто после доктора Лизы – никто из этих чистых, умных достойных, не укравших ни одной чужой копейки, постоянно взвешивающих на весах судьбы свою репутацию людей – не ходит к бомжам на Павелецкий вокзал.
Я вам прямо могу сказать: я люблю и горжусь нашей дружбой с Чулпан, она мой близкий друг. А другой мой друг Юра Шевчук каждый год обязательно поет для выздоровевших детей. Шевчук не участвует ни в одном корпоративе – это исключение для него. Двором воспитан и магаданским прошлым. Но для детей поет.
Люди, которые говорят, что Чулпан Хаматова просит деньги у Путина и из-за Путина у детей нет денег… Пускай хоть один из них хоть раз съездит в клинику Димы Рогачева и один раз этот аргумент приведет родителям детей из лейкозного отделения. Найдет родителей заболевших детей и скажет: «Давайте мы сначала сменим власть, проведем честные выборы и сразу же решим проблему».
Кстати, знаете историю Чулпан? Она приехала в Москву, чтобы учиться. Она знает несколько языков, училась на математика в Казани, но ее призвание оказалось в другом, очевидно же. Так вот она без денег, без всего, ночевала в РАМТе, пока училась на курсе Бородина. И ломом, 20-килограммовым куском железа, обкалывала лед вокруг Большого театра. Она была дворничихой во времена студенчества.
Она намного лучше разных людей, которые позволяют угнетать ее. Она знает эту сторону жизни. И да, она ходила к Путину просить за Херманиса, чтобы Херманису дали возможность ставить спектакли в стране. Да, она за клинику Рогачева готова стать доверенным лицом. И даже пусть назовут Чайкой и в космос запустят... А в клинику стоит съездить и посмотреть – чего они достигли. Это феерический результат, там уже десятки тысяч на лечении. И впервые там начали делать пересадку костного мозга, там собраны лучшие врачи.
Часто приходится действовать в предлагаемых обстоятельствах. Наверное, необходимы такие ребята, как диванное партбюро, которое считает так: тот, кто там спасает детей – оплот режима, а тот, кто ничего не делает, – является борцом с ним. Наверное, такие люди тоже нужны. Я ж не осуждаю, не пристаю к ним, ну и вы не приставайте.
Я не видел для нас другого выхода. Я ценю эту редакцию, она спуска никому не даст, а уж мне тем более. Когда узнал про Костина, я всех здесь собрал, сказал, что такая ситуация. И меня поддержали все. Самые непримиримые критики и самые последовательные сторонники Алексея Анатольевича. Если у нас есть возможность вот так вот использовать деньги Костина, надо это делать. Я так считаю до сих пор.
– Как быть не с моральной, а профессиональной дилеммой? С одной стороны, есть Костин, который помог детям. С другой – у вас на руках компромат на него, как, например, тот, что был у Навального. Опубликуете?
– Я себе этот вопрос задавал. А буду ли я любезен в отношении тех людей, если встречу их упоминание в публикации для «Новой газеты»? У меня нет прямого ответа. Я буду думать как раз над такой ситуацией сегодня, завтра. Когда мы с вами закончим, я буду обсуждать это.
– Обсуждать с редакцией?
– Редколлегия соберется.
Я знаю от коллег в крупнейших иностранных изданиях, что у них такие дилеммы тоже возникают. С рекламодателями они не могут возникать, не имеют права, потому что между рекламной политикой и редакционной – стена. В NY Times даже этажи разных цветов. С этого на этот не можешь перейти, потому что здесь занимаются рекламой, а ты занимаешься контентом.
А когда дело касается крупных благотворителей, начинаются ограничения стандартов.
Вот такая фигня. На большинство вопросов ответы есть, а на этот – «Можно ли, учитывая огромный вклад в благотворительность и спасение жизни героя газеты потом на страницах этой же газеты что-то с человеком делать» – нет.
По-человечески – есть: у меня рука не поднимется, я не смогу. Только утром тебе позвонили и сказали «Да, мы спасаем мальчика», а через какое-то время ты херачишь этого человека – я так не умею. Но я соглашусь с мнением, что это неправильно.
Не разделяете?
Помочь детям с диагнозом СМА можно через фонд, который организовали родители таких ребят
Фото: РИА Новости/Михаил Климентьев, Сергей Лидов, Евгений Одиноков, А. Бочинин, Артур Лебедев, Владимир Астапкович, Сергей Гунеев, Григорий Сысоев, Сергей Мамонтов; globallookpress.com/Dirk Shadd/ZUMAPRESS.com, АГН Москва/Global Look Press, Komsomolskaya Pravda/Global Look Press, Kremlin Pool/Global Look Press, Zamir Usmanov/Global Look Press; novayagazeta.ru
Так и живем.
зато ты себя считаешь рукопожатым, если даже читать не умеешь?