26 шагов. Как меня покорил Айленд-Пик
«Петя, спроси у него, сколько еще это будет продолжаться?». Вот уже три часа как мы идем – очень круто вверх по скальным отвалам. Меня обуревают мысли о безнадежности бесконечности.
Петя маячит в своей ярко-оранжевой куртке на несколько шагов выше. Перед ним – гид, имя которого мы воспроизводим с трудом. Что-то связанное с рыбкой из мультика – то ли Ниму, то ли Немо. С именами вообще в этот раз неразбериха. Наш самый главный в этом путешествии друг и проводник был сначала ДжаМбу, затем ДжаНбу, а уже перед расставанием выяснилось, что он, на самом деле, ДжаНГбу. Петя же был для меня Ильей, а для Сони – Олегом. Что сказать, бывает и такое.
Кроме нас, на горе этой ночью еще с три десятка человек. Мы идем особняком. Основная масса восходителей – внизу, опережают нас человека четыре. Но Ниму явно хочет быть на вершине первым и берет темп, который кажется быстрым даже Пете.
Джангбу, побегав за нами недельку, решил, что в день восхождения наш стройный отряд – я, Соня и Петя – разделится. Сам он планировал пойти с Соней, а нас с Петей вручил своему коллеге, которому недвусмысленно намекнул, что мы на редкость шустры. Именно поэтому сегодня ночью мы еле поспеваем за ним. Ниму не многословен, чем сильно отличается от нашего Джангбу, серьезен. Просто идет и идет, позволяя нам только совсем короткие остановки на «подышать».
Мне же в два часа ночи на горе нужно, чтобы со мной поговорили и дали ориентиры – как жить эту жизнь дальше. Ну, скажем, мне нужно понимание, что вот этот сложный кусок – с каменными ступенями, круто забирающими вверх, закончится примерно через час. После начнется что-то еще, не менее сложное, но оно тоже обязательно закончится. Потом еще что-то и еще, а там уже и вершина. Неизвестность и неопределенность будущего волнуют меня, мозг не находя, за что ему зацепиться, пытается саботировать происходящее. Но Ниму неумолим в своей прямолинейности. Он удивленно смотрит на меня – вниз – через плечо: «Это будет продолжаться восемь часов». «Восемь часов – только вверх?», переспрашиваю я. «Восемь часов исключительно вверх», отражает меня Ниму.
Я почти в отчаянии. Это как будто бы сказать, что бежать нужно 120 километров или, скажем, 26 часов. Это невозможно. Возможно – 3 часа, потом еще 3, 4…. Или же, если хотите, 10, 20 километров, 30…. Именно столько вмещает сознание.
Решаю жить событиями. Cмотрю вверх – фонарики впередиидущих не отличить от звезд. Кажется, что гора уходит вертикально ввысь, конца и края ее, что называется, не видно. Возвращаю взгляд себе под ноги, теперь оглядываюсь назад – далеко внизу длинные шеренги любителей приключений, которым еще только предстоит дойти до того места, где я уже нахожусь. Определив свое место в пространстве, мысленно делю дистанцию на части: скала, камни, гребень, crampons point (место, где мы наденем кошки), снег, техническая часть, где нужно будет пользоваться перилами, вершина. Гала-событие ночи – рассвет. Теперь можно двигаться этапами: забывая о конечной цели, подниматься так, как будто бы существует только конкретный момент времени и одна конкретная задача. Два часа ночи, скоро уже три. Все еще темно. Ослепительной яркости звезды. Точеные силуэты гор.
Способность находиться в моменте – навык, который я пытаюсь освоить все то время, что нахожусь в Непале. Вот уже почти две недели я просто иду. Из одной деревни в другую. То вверх, то вниз. Медитативное движение вперед, наслаждение сумасшедшими видами и оторванность от прочего мира – каждый день здесь я была счастлива просто жить.
При этом я постоянно слежу. За временем, за количеством пройденных шагов, за тем, что и сколько я съела. Когда иду, думаю о том, что буду делать, когда дойду до конечной точки – что закажу на ужин, что достану из рюкзака, а что уберу. Я настолько заморочена контролем, что, выбирая между тем, зарядить ли телефон или Garmin (а приходилось выбирать), неизменно выбираю часы, которые на следующий день будут снова напоминать мне о необходимости пройти какое-то расстояние и нервировать тем, что не считают шаги вверх. Такая глупость – тратить время здесь таким вот образом. С силой возвращаюсь. Заставляю себя смотреть, видеть, запоминать.
В Непале я в третий раз. Поздним октябрьским вечером 2079-года оказалась в аэропорту Катманду (Трибхуван). Процесс обнуления начался сразу же. Не включились телефоны, не сработал роуминг и вай-фай, не встретил гид. Стою поодаль от здания аэропорта в толпе непальцев, облокотившись на свой огромный рюкзак, и задумчиво наблюдаю за разбегающимися туристами, не зная, куда нужно ехать мне. «В Тамель», называю я случайному водителю самый популярный среди приезжих адрес. Туристический район города, где располагаются отели, рынок, рестораны, бары, скалодром и по слухам даже стрипклуб. Один из отелей – совершенно точно мой. Знать бы название. Догадываюсь попросить набрать номер своего непальского визави. Водитель что-то эмоционально обсуждает с кем-то, кто, предположительно является моим неудавшимся встречающим, я облокачиваюсь на сиденье и с удовольствием узнаю места, мимо которых мы проезжаем. Уже через несколько минут оказываюсь дома. Главное, чтобы меня не потеряли на горе, думаю я перед тем, как сладко заснуть после дороги длиною в целые сутки.
Следующий день целиком оказался в моем единоличном распоряжении. Плана не было – кроме как насладиться городом. Катманду обрушивается на меня запахами, красками, людьми. Иду куда глаза глядят и постоянно улыбаюсь, то и дело уворачиваясь от мопедов. Забавно. Практически сразу попала в историю, в которой проявилась вся суть обманчивого азиатского гостеприимства. В этот раз со мной разыграли целый спектакль, но оказаться его частью было даже приятно.
Улыбчивый парень предложил показать мне дорогу на площадь Дурбар, где находится дворец живой богини – Кумари. Я с радостью согласилась: увидеть Кумари считается хорошей приметой. По пути мы разговорились, мой новый друг оказался очень общительным и открытым – на прекрасном английском рассказал мне про свою семью и с неподдельным, как мне казалось, интересом расспрашивал про мою жизнь в Москве. За короткое время мы достигли такого уровня близости, что я показала ему фотографию своего кота. Дорога до Дурбара растянулась и петляла: мы то и дело ныряли в какие-то дворы, мой непальский приятель показывал мне, как местные справляют ритуалы. Оказалось, в городе проходит религиозный фестиваль. Я узнала, как правильно ставить свечки индуистским богам, получила на лоб “тилаку” – точку, которая символизирует благословение. Отдавшись во власть местных традиций, в конце концов оказалась в академии, где мой друг, как оказалось, изучает искусство создания мандал (геометрические рисунки – модели Вселенной). О таком стремительном развитии событий в первый час своего пребывания в Катманду я и не могла мечтать. Гостеприимство и радушие непальцев в лице конкретно взятого случайного встречного тронуло меня до глубины души. Я очень люблю такие истории, они подкрепляют мою веру в людей (несмотря ни на что).
В академии, небольшой квартирке на втором этаже жилого дома, было очень много рисунков – только начатых и уже законченных. Тут же материализовался еще один парнишка, который принялся рассказывать мне про эти самые мандалы – что на них нарисовано и что все это означает. Мы говорили про Нирвану, Сансару и Будду. Я уже понимала, что не смогу уйти отсюда, не купив на память и в благодарность какой-то из рисунков. Конечно, на то и был расчет, однако же обманываться таким образом я была рада. Мне казалось, что все разыгрывается ради меня одной и я хотела отблагодарить ребят за старания. Купила самую маленькую мандалу, которую, как мне сказал мой провожатый, нарисовал он сам. Мне виделся в этом особый символизм. Под конец нашей посиделки я записала свое имя в тетрадку, и мне пообещали молиться, пока я буду на горе. Абсолютно счастливая, покинула своих новых непальских друзей, намереваясь продолжить пропадать в Катманду. Показав дорогу на Monkey Temple «с отличным видом на город», парень, имя которого я так и не запомнила, обнял меня на прощание и исчез. Я улыбнулась. Мне было приятно, что город встречает меня именно таким образом, а, главное, я верила, что все было абсолютно искренним и по-настоящему.
Забрела в какой-то совсем не туристический район. Потерялась, нашлась. Долго сидела на обочине и смотрела на разноцветные дома, на улицу, где всюду пробивалась жизнь, – на небо, на цветущие изгороди, на голубей и смешных собак, на куда-то спешащих ребятишек в школьной форме и женщин в сари.
Вернулась обратно. Все-таки дошла до Дурбара, где повстречала еще одного гида, который попытался взять с меня деньги за то, что рассказал, что Катманду – это «wooden city». Я отказалась, рассказав, как мне казалось, поучительную историю о том, как бескорыстно водят по городу гостей его сограждане. И даже мандалы показывают. Он очень разозлился и сказал, что мои друзья с мандалами – вовсе не друзья, а бизнесмены. Мне не хотелось ему верить – до тех пор, пока внезапно тем же вечером мне не написал мой друг Егор Шаров, который по чудесному совпадению в тот же день оказался в Непале. С Егором, который вместе с Гелей собирался идти вокруг Даулагири, провернули ровно ту же самую манипуляцию – со свечками и мандалами, которая успешно завершилась записью в тетрадке, где он и обнаружил мое имя. Встретившись позже в тибетской момошной (пельменной, то есть), мы долго смеялись находчивости и хитрости непальцев. Но, повторюсь, стать жертвой такого обмана было приятно. Магия Непала.
Здесь все иначе. Непальский календарь опережает наш приблизительно на 56 лет и 8 месяцев. Разница во времени с Москвой составляет непривычные 2:45. При встрече непальцы здороваются с Богом внутри тебя («Намасте») или – в горных районах ближе к Тибету – желают «Счастье и мир» (Tashi Delek). Касты есть, но официально нет. Кроме того, страну населяет множество народностей, каждая из которых говорит на своем языке. Например, шерпы – потомки тибетцев, переселившиеся сюда в Средние века. В восхождениях на горные вершины шерпы не заменимы. Считается, что у них есть наследственная высотная адаптация. Почти все из них – буддисты. Однако ведущей религией в Непале считается индуизм. Буддисты отличаются от индуистов, среди прочего, чистоплотностью. Так, и те, и другие сжигают своих умерших. Мы с Петей наблюдали погребальные костры в священном для индуистов месте – Пашупатинатхе. То, что остается от покойного, сбрасывается в реку, в водах которой местные жители не брезгуют умываться, мыться, бриться, стирать вещи. Река бежит в город и что происходит дальше, лучше даже не думать. Буддисты же пепел своих умерших близких хранят дома в специальной коробочке, которую с почестями спустя 49 дней хоронят в джунглях.
Об этом и многом другом нам во время нашего путешествия рассказывал Джангбу, с которым мы познакомились ночью того же дня, когда случилась история с мандалами. Мы – это я, Соня и Петя. Соня станет моей соседкой по комнате во всех лоджах (гостевых домах), которые нам предстоит посетить, поверенной по спальникам, поддержкой в минуты, когда мне будет здесь очень и очень плохо, и другом, который разделит счастье, когда мне будет здесь очень и очень хорошо. Петя. Петя в этой поездке – это наш ангел. Не раз он спасет нам с Соней жизнь, хотя его скромность не позволяет признать, что это так («Можешь помочь – помогай»). Петя, кстати, тоже бегун, был единственным, у кого ничего не болело, кому не было холодно и кому никогда не было тяжело. Он никогда не уставал и с готовностью принимал все тяготы походного быта. Таких как Петя в конце концов начинают не любить, но нам с Соней он повседневно придавал мужества и мотивировал на подвиги.
Мы познакомились очень наскоро, т.к. буквально через несколько часов после того, как прилетели ребята, нам предстояло отправиться в увлекательное путешествие из Катманду в Ramechapp – место, где находится аэропорт, откуда улетают самолеты в Луклу (и по совместительству – родная деревня парнишки, который так упоительно рассказывал мне про сансару). Лукла (2 860) – место легендарное. Перевалочный пункт, откуда начинаются все смелые восхождения на Эверест. Не менее легендарен и аэропорт в Лукле, который считается одним из сложнейших в мире. Взлётно-посадочная полоса здесь длиной всего 520 метров и обрывается в глубокое ущелье. Если пилотам не удастся с первого раза поднять самолёт в воздух, то катастрофа неизбежна. Права на ошибку попросту нет. Интересно, что аэропорт есть также и в Намче-Базар, куда мы через несколько дней придем пешком из Луклы. Прилетев туда, можно было бы сэкономить два или три дня пути. Однако тот аэропорт не используют, так как власти таким образом поддерживают малый бизнес, пуская туристов по тропе, где они едят и пьют в разнообразных гостевых домах, расположенных между двумя этими населенными пунктами.
Итак, наша первая совместная ночь прошла в очень утомительной дороге по жуткому серпантину – мы ехали 5 часов, чтобы еще три часа ждать самолет, который за 15 минут должен был доставить нас до места. Нас всех, кроме, конечно, Пети, страшно укачало, после бессонной ночи очень хотелось спать. Но все это не могло испортить радостного предвкушения от скорого свидания с горами.
Одна из особенностей Непала – пренебрежение к расписаниям, светофорам и прочим атрибутам упорядочивания жизни. Здесь царит организованный хаос – непонятно как, но все работает. Например, самолет в Непале или полетит, или нет, это мне было известно еще со времен того, как я давным-давно пыталась выбраться из деревни Джомсом в Покхару. В Ramechapp (и в Лукле, как это стало понятно на обратном пути) многое определялось не только погодой, но и количеством человек, ожидающим отправки самолета. Скажем, вы знаете только, что ваш вылет запланирован на 8 утра. Но это всего лишь ориентир – такой же у всех остальных, кто также намеревается улететь. Самолеты в Луклу летают как маршрутки – туда-сюда. Поэтому вы, скорее всего, улетите на пятом или, скажем, восьмом рейсе.
Посмотрев на небольшие винтовые самолеты, пока что припаркованные, и восхитившись мастерством пилотов, которые несколько раз на дню выполняют сложнейшие операции взлет-посадки, мы отправились в ближайшее кафе – ждать, пока туман рассеется. Здесь мы познакомились с Ману и его друзьями. Ману в этом путешествии – моя несбывшаяся мечта. Немец, пилот Люфтганзы. Общительный, обаятельный. Взгляд с поволокой. Мы сидели за одним длинным столом. Он и его компания пили чай с шоколадным печеньем, пока мы уныло поглощали бутерброды из отельных ланчбоксов. «Угости меня, угости меня», пробормотала я про себя по-русски, смотря в сторону, будто бы даже не особо заинтересованная происходящим у других завтраком. Петя и Соня улыбнулись. “Wanna cookie?”, Ману внезапно протягивает мне коробку. Вселенная, ты незаслуженно добра ко мне.
Знакомство, начавшееся с печенья, продолжилось уже на лице. Самолет ждали все вместе. Говорили о многом. Петя, я, Соня, Ману – делились своими жизнями. Внезапно во мне проснулся жгучий интерес к авиации. Ману же был явно заинтересован бегом (я, конечно же, рассказала о том, что бегала Берлинский марафон и даже написала об этом книгу). Мы обменялись контактами. Ману и его группа, которая шла к базовому лагерю Эвереста, не единожды встречались нам на пути – в лоджах на обеде, на тропе… Однако мне так и не суждено было узнать всех секретов немецкого пилотирования, ибо наша группа в конце концов свернула в сторону Айленд-Пик. Ману я больше не видела и с некоторой грустью думаю о том, что дала неверные координаты, не позволяющие меня найти. Но что поделать, мечта на то и мечта.
А в то утро у нас всех все еще только начиналось. Мы погрузились в небольшой самолет, который, разогнавшись, затормозил прямо перед самым взлетом. В повисшей тишине мой гид сказал, что ему страшно. Но со второй попытки все получилось, и уже через несколько минут сумасшедших видов под крылом мы приземлились в Лукле. Наше восхождение официально стартовало.
В Лукле мы пробыли недолго. Пообедали, встретились с портерами, распределили багаж. Особенности треккинга в Непале – он доступен абсолютно всем. Даже тем, кого от походов отвращает идея носить на себе многокилограммовую поклажу. Меж тем, вопрос неоднозначный. Соня терзалась этичностью использования чужого труда и пыталась всячески облегчить ношу молодого парня, который был назначен ответственным за ее рюкзак. В мой первый приезд в Непал я была с ней солидарна, однако в этот раз смотрела на институт портеров несколько с иной стороны, предпочитая думать, что это возможность заработать неплохие деньги, что для Непала в общем-то ценно. Обычно носильщики таскают холодильники и стройматериалы из одной деревни в другую – за гораздо меньшие зарплаты. Напротив, труд портеров отчасти регламентируется – есть определенный вес, который они могут переносить (хотя по факту никто не проверяет, соблюдаются ли нормы), и стоит это по меркам Непала дороже. Я даже читала о том, что у портеров есть свой профсоюз. В целом попасть в носильщики к туристам считается удачей. Кроме того, портер через 5-7 лет такой работы может рассчитывать перейти в элиту высокогорных или же треккинговых гидов. Но это все, конечно, не отменяет того, что труд портеров неблагодарный и тяжелый. Один из наших помощников заболел на полпути, и другому пришлось большую часть времени нести все три наших рюкзака.
В первый день трек занял всего три часа. Из Луклы начинается один из самых популярных треков в Непале – к базовому лагерю Эвереста (Everest Base Camp, EBC), поэтому на тропе достаточно много людей, особенно в сезон. Постоянно приходилось кого-то обгонять, чтобы остаться одной. Уже к вечеру мы были в деревушке Пхадинг (2 610), где и остановились на ночлег в первом лодже. Так заведено, что обычно останавливаются у друзей гида или членов его семьи, и считается недопустимым, например, остановиться в одном лодже и поесть в другом. Об этом как-то сразу узнают и могут даже выгнать.
В Пхадинге я допустила роковую ошибку – легла спать с легкомысленно непокрытой головой. Дело в том, что лодж – это дом без всякого отопления, что ночью в горах изнеженным цивилизацией организмом осознается в полной мере. Ложиться спать полагается в своем спальнике, надевать на себя нужно много теплого, на голову – обязательно шапку. Это правило я проигнорировала и в первое же утро встала с ощущением, что меня продуло. У меня заложило нос и заболело горло. Вроде, ерунда, но, учитывая, что мы набирали высоту, выздороветь у меня не было никаких шансов. В горах вообще все процессы жизнедеятельности идут гораздо медленнее – волосы и ногти не растут, раны не заживают. С каждым днем мне становилось все хуже.
Monjo (2 855). Идем по очень живописной дороге – вдоль реки, любуемся пиками, хребтами, водопадами, деревнями. На пути много интересного – например, в одной деревушке купила книгу о культуре Непала, подписанную (и проданную) автором. Как будущий писатель, испытала что-то вроде солидарности.
На входе в Sagarmatha National Park – большой чек-поинт, где нужно отметиться и показать пермит. Парк огромен – здесь располагаются несколько знаковых вершин, в т.ч., Лхоцзе (8 516), Чо-Ойю (8 201) и, конечно, Сагарматха, она же Джомолунгма или Эверест (8 848). Здесь находится и наша главная цель – Айленд-Пик (по-непальски – Imja Tse). 6 165 метров высоты.
Айленд Пик получил свое название в 1951 году. Когда члены британской экспедиции, которые впоследствии и стали первопроходцами (1953), увидели пик из деревни Дингбоче, то он напомнил им «остров в море, покрытый снегом». Одним из восходителей был и будущий покоритель Эвереста – шерп Тенцинг Норгей. Собственно, гора стала тренировочной вершиной перед первовосхождением на Джомолунгму. По какой-то причине долгое время я считала, что «Айленд» – от слова «лед». Оказалось – от слова «остров». Проблемы с именами и названиями продолжали преследовать меня.
Признаюсь, что была немного разочарована, т.к. название практически каждой горы в Непале что-то да означает. Как правило, поэтическое. Ну, скажем, Сагарматха – «Мать богов» или же Манаслу – «Гора духов». В данном случае гора и называлась невыразительно, и выглядела также. Мы разглядываем пик на карте, а после – из той же деревни, где вершину наблюдали первопроходцы. Гора в форме трапеции кажется нам совсем невысокой. Нахождение на одной панораме с Эверестом делает ее просто-таки холмом. Однако это, конечно же, не так – как всякая другая гора, Айленд-Пик заслуживает уважения. Несмотря на невзрачность, Айленд не назовешь простой целью. По отечественной классификации гора тянет на категорию 3А-3Б, что означает, что альпинисту требуется хорошая форма и умение пользоваться страховочным снаряжением.
В нашем отряде я была наименее готова к техническим сложностям: прикосновение к страховочному снаряжению, хоть и знакомому мне, все еще вызывает любопытство и чувство новизны. Нужно оговориться, что, как это часто бывает в случае с коммерческими восхождениями, на гору берут в общем-то всех. И тех, кто может сам надеть кошки, и тех, кто видит их в первый раз. Местные гиды перед восхождением проводят, как правило, одну ознакомительную тренировку в базовом лагере или чуть пониже – в деревне Чукунг. На простом каменистом склоне вы сначала идете с жумаром вверх, а потом – с восьмеркой – вниз, но этого явно недостаточно для того, чтобы чувствовать себя на горе уверенно. Все же это технический навык, который нарабатывается некоторым количеством повторений. И такие люди, как я, не только идут на риск для самих себя, они также создают опасность для окружающих. Непосредственно на восхождении мне помогал гид – пока что у меня самой на это уходит слишком много времени, да и в целом, каждый раз перестёгивая карабин, я чувствую себя так, будто сама себе собираю парашют. Однако я прекрасно осознаю, что если соберусь выше (а я соберусь), то этот пробел мне нужно будет обязательно закрывать.
Из Пхадинга мы двигаемся в Намче-Базар (3 446) – столицу горного края. Идти около 6 часов. Вокруг все бурлит, живет. Водопады, зеленеющие склоны. Заросли рододендронов, которые зацветут весной. Подвесные мосты. Буддистские флажки с молитвами, которые ветер уносит в небо.
В день мы набираем не более 400-600 метров. Нам с Петей это кажется несерьезным – мы были готовы покрывать за день гораздо большее расстояние. Всякий раз Джангбу со смесью восхищения и укоризны говорил, что мы идем слишком быстро, опережая график. За одним из первых ужинов это послужило поводом для разговора о том, возможно ли совершить восхождение раньше – по плану мы должны были отправиться на штурм Айленд-Пик только в среду ночью на второй неделе нашего путешествия. Такая долгая акклиматизация и блуждания вокруг вершины нам представлялись избыточными. Имея конкретную цель, Петя, я и Соня предпочитали отправиться в треккинговую часть (до EBC) уже после восхождения. Но гид настоял на том, что торопиться не нужно.
Намче прекрасен – он стал для нас прообразом рая, куда мы всей душой стремились вернуться после восхождения. Здесь есть Ирландский паб, кофейни, библиотека, почта. Бесплатные розетки и теплая вода. Ночи здесь настолько теплые, что можно даже вытащить одну ногу из спальника (правда, в шерстяном носке). Здесь мы остались на две ночи, поднявшись в один из дней к смотровой площадке на 3 880 метров – роскошный Hotel Everest View, с террасы которого, попивая ginger tea with lemon and honey (мой фаворит, заместивший традиционный масала-чай), можно было любоваться Эверестом.
Изморозь на траве, низкая растительность, уже довольно холодно. Следуя завету Джангбу – не торопиться жить, пытаюсь забыть дни недели и числа. На тропе все больше хочется молчать, не хочется даже слушать музыку – вокруг очень много звуков, приятных, природных. Вечерами не хочется читать. Отвыкаю от телефона в руке. Интернет – платно и не везде. Новости узнаю раз в три дня – поверхностно, по заголовкам. Не найдя сообщений о том, что самолеты в Россию больше не летают, выключаю телефон, убираю вглубь рюкзака и не переживаю, когда заряд в конце концов полностью садится.
Постепенно обрастаем привычками на это путешествие. Каждый вечер разбирать рюкзак, а утром его собирать – одна из моих. Соня же ежедневно поражала меня своей нетревожностью и независимостью – она продолжала нежиться в спальнике, даже несмотря на то, что я разводила в 6 утра в нашей общей комнате бурную деятельность. Петя жил в соседней комнате, но к концу первой недели во многом мы синхронизировались и могли предугадывать действия друг друга. Сэндвич на завтрак или огромная порция макарон. Черный кофе или кофе с молоком. Куртка или две куртки. По утрам все вместе заказываем hot pots и завариваем в дорогу чай. По вечерам любим баловаться apple pie. Яблочный пирог стал этаким салатом «Цезарь» – он есть в меню всех лодж, но в каждом его готовят по-разному. О качестве сервиса в целом во многом можно было сложить мнение, отведав кусочек этого незамысловатого десерта.
Путешествуя по Непалу, нужно быть готовым к тому, что есть вещи, с которыми необходимо смириться с самого начала. Ну, например, невозможность помыться. Нет, конечно, гипотетически такая опция существует. Hot shower есть во многих лоджах и стоит около трехсот рублей в пересчете на наши деньги, однако зачастую это газовая горелка с обязательным открытым окном в целях соблюдения техники безопасности или же кабинка на улице. Во время трека вокруг Манаслу в качестве душа мне однажды было предложено ведро подогретой воды и туалет, который оказался таким образом совмещен, так сказать, с ванной. Но главным дискомфортом гигиенических процедур выступает холод. Раздеваться и мыться в таких условиях на высотах от четырех тысяч – неописуемо холодно. Под утро замерзает и вода в баках, откуда предлагается набирать воду, чтобы просто умыться. Да что там, замерзает до состояния льда вода в бутылке, которую ты оставляешь на ночь возле кровати, чтобы выпить утром. Когда мы поднялись уже основательно высоко, испытанием стала простая чистка зубов. Каждый раз я чуть не плакала от того, как сильно замерзали у меня пальцы через пять минут неловких попыток привести себя в порядок. Кое-как умывшись, после я долго сидела в комнате и грела руки в карманах куртки, которую уже почти не снимала. На завтрак выходила в перчатках и шапке.
Долгое время ты не видишь себя без одежды. Вечером и особенно ночью на тебе зачастую надета половина содержимого твоего рюкзака и иногда ты с трудом помещаешься в спальнике (да, я знаю, что это нужно делать без одежды – но, право, я не встречала ни одного человека, который так делает). С каждым днем у тебя все меньше чистых вещей – в конце концов важным становится только то, насколько они теплые.
Но все эти обстоятельства нужно воспринимать философски. В нашей пересыщенной благами жизни мы слишком много придаем значения вещам, которые в действительности не так важны. Непальское бытие учит быть счастливым по самым простым поводам – горячая домашняя еда, крыша над головой, ясное небо, ничем не ограниченная возможность общения с природой. Главное условие при этом – запас влажных салфеток, и чтобы никто другой из твоей группы тоже не мылся, иначе гармония может быть легко нарушена.
В Намче мы закупились тем, что нам не хватало для восхождения. Петя не смог устоять перед курткой сумасшедшего оранжевого цвета, я – искала таблетки. Моя болезнь прогрессировала. Каждый вечер поднималась высокая температура, меня душил кашель и насморк, все время не хватало воздуха. Ночи стали пытками – мне было одновременно холодно и жарко. Переболев однажды в Непале дизентерией, в этот раз я взяла с собой все возможные средства от кишечных инфекций, но то, что я заболею здесь простудой, совершенно не входило в мои планы, поэтому в моей аптечке был только «Стрепсилс» и «Терафлю», которые быстро обнаружили свою несостоятельность в борьбе с неведомой хворью, которая меня обуяла. Я отчаянно желала, чтобы эта болезнь стала горной, – тогда можно было бы надеяться на то, что она пройдет. Моим лечением дирижировала Настя, девушка Пети, которая из далекого Еревана давала советы о том, в каких пропорциях следует смешивать «Немисил» с «Терафлю», а после – уже о том, как пить антибиотики, которые ребята нашли мне в местной аптеке.
Корчась в спальнике, я намеревалась следующим же утром вызвать себе вертолет и улететь в Катманду, будучи уверена в небезопасности продолжения пути в таком состоянии и уж тем более – восхождения на шеститысячник. Однако всякий раз утром я оживала и чувствовала себе настолько же хорошо, насколько плохо мне было накануне. Записи в моем дневнике за это время говорили о начинающемся биполярном расстройстве: «Какой грустный день» и сразу же – «Какой чудесный день». Я продолжала идти.
Один из моих самых любимых дней – дорога в Тенгбоче (3 867). Здесь находится древний буддистский монастырь (Гомпа), в котором нам даже повезло попасть на службу (действие, надо сказать, завораживающее – трубные звуки, молитвы на странном языке, гулкие удары в барабаны, окуривания). Но тропа Намче-Базар-Тенгбоче великолепна, прежде всего, своими видами. Подъем под ногами совершенно не ощущается – мы идем вверх, «обнимая» гору, при этом взору открываются совершенно фантастические виды на уже заснеженные вершины. Эверест, Лхоцзе, Ама-Дамблам – в ясную погоду будут видны на протяжении всего пути. Градиенты, тени, внизу долины и реки. Пихты с мягкими иголочками, какие-то родные березы, голубые сосны. Все вместе это божественно красиво. На встречу уже попадаются яки – большие лохматые коровы, переносящие грузы. Завидев колонну яков, нужно прижаться к горе, иначе есть риск улететь в пропасть.
Кроме того, это часть трассы знаменитого Everest Marathon, что, конечно же, не могло оставить меня равнодушной. Самый высокогорный забег в мире со стартом на высоте 5 356 метров проходит ежегодно 29 мая – именно в этот день в 1953 году на вершину Эвереста впервые в мире поднялись люди – Эдмунд Хиллари и Тенцинг Норгей. Марафонцы бегут преимущественно вниз – до Намче-Базар, где находится финиш. Кажется, в этом соревновании сочетается все самое лучшее – можно попрыгать по камням, с ветерком пробежаться вниз, есть возможность и показать навыки бега вверх. Приправлено все красотами, поистине захватывающими дух. Определенно, Everest Marathon отправляется в копилку соревнований, которые я обязательно когда-нибудь пробегу.
Из Тенгбоче сразу отправились в Дебоче (3 890), запомнившийся мне, кроме всего прочего, садом рододендронов. На тропе и в лоджах все еще довольно людно, т.к. мы все идем по направлению к EBC, но уже совсем скоро потоки разделятся. Практически во всех «боче» жить становилось холоднее и дороже. Кроме того, моя болезнь продолжала крепко держать меня за горло. «It’s time to feel bad!», шутила я за ужином, когда в «свое обычное время» чувствовала приближение лихорадки. По вечерам я ощущала себя грязной и больной, оплывшей от высоты и местной еды, а по утрам вскакивала – скорее радоваться тому, как же мне красиво и свободно.
Из Дебоче в Дингбоче (4 358). Снова пихтовый лес, заросли можжевельника и рододендрона. Молитвенные стены (ману), буддистские ступы, украшенные молитвенными флажками-мантрами. Вокруг ступ – молитвенные барабаны, которые мы обязательно крутим, проходя мимо. Растительность постепенно исчезает. Все чаще по дороге мне начинает хотеться спать и на последних метрах подъема кружится голова. Отмечаю про себя, что раньше высоту переносила гораздо лучше – подобные симптомы начинала ощущать не раньше 5 000 метров, но то ли сказывается возраст, то ли перенесенный не так давно ковид, то ли болезнь, которая мучает меня сейчас.
Дингбоче – деревня, откуда в 1951 году британская экспедиция лицезрела Айленд-Пик. Я здесь хожу как рыбка, выброшенная на берег, – с открытым ртом, дышать мне становится совсем тяжело. Немеют пальцы и лицо. Ночью снится странный сон о том, как я плыву – почему-то по Гудзону – в сторону Манхеттена. Как есть – во флиске, треккинговых штанах и ботинках. Плыву, потом переворачиваюсь на спину, смотрю в небо и решаю, что устала. Во сне я была готова утонить.
Задаюсь вопросами. Что со мной? Простуда, которая никак не может пройти на высоте, или же такая странная горная болезнь? А, может, это очищается карма? «Кто увидел Гималаи – тот очистил свою карму», говорит древний индийский эпос. И, главное, в какой момент еще не поздно будет принять решение вернуться обратно? Когда одолевают трудности, велико желание сдаться на милость обстоятельств. Мы встаем перед выбором – проявить характер или же принять самое простое решение. У меня была опция вернуться в Катманду и оттуда в Москву, где у меня была бы еще неделя блаженного ничегонеделания – с горячей ванной, прогулками и книгами – своей и чужими. Разве же мог бы меня кто-нибудь осудить за такой выбор? Ведь если тебе плохо, нужно сделать так, чтобы тебе стало хорошо. В конце концов, чем ближе было восхождение, тем больше я думала о рисках. Я знала, что, в случае чего, гид не сможет меня спасти, он даже вряд ли смог бы вызвать на гору вертолет, а вот, смогу ли я спуститься сама, – не знала, как и то, как поведет себя на высоте ослабленный болезнью организм. Это марафоны я бегала больная, а на гору лезть еще не приходилось. Гид, да и вообще никто другой не мог принять за меня решение – идти или не идти, его я должна была принять под свою ответственность сама. И это очень сложно сделать, когда ты лежишь в спальнике, мечтая только о тепле и о воздухе. Конечно же, в городе мне бы моментально стало легче. Но, оказаться слабее, чем я всегда думала о себе, – один из самых больших моих страхов. Поэтому в Катманду, стоя под горячим душем, я бы обязательно пожалела о сделанном выборе. Нет, возвращаться я не хочу. Соня шутит, что мне просто не нужно давать останавливаться – я должна все время идти.
До Лобуче (4 928), откуда за пару-тройку часов можно добраться до легендарного EBC, иду медленно, никого не обгоняя, – высота присмиряет. По дороге видели мемориал – сложенные из камней небольшие памятники с всенепременными молитвенными флажками и именными табличками, полными любви и тоски по умершим близким. Здесь скорбят о тех, кто не вернулся и навсегда остался в горах. Итальянцы, бельгийцы, есть и русские имена. Был найден даже Роб Холл – новозеландский альпинист, гид, известный в связи с трагической гибелью его самого и нескольких членов его команды на Эвересте в 1996 году. Пока ждем Соню, я брожу меж чужих воспоминаний и боли. Думаю, естественно, о смерти. К концу первой недели треккинга и за несколько дней до восхождения у меня начала болеть верхушка легких, знобило уже и на ходу. Соблазнительно кружили вокруг вертолеты – их здесь очень много. В основном туристические рейсы: не все готовы проделать такой долгий путь, чтобы посмотреть, где альпинисты готовятся к восхождению на Эверест. Однако много и эвакуационных – выбраться отсюда можно только пешком, на лошади (ослике) или на вертолете. За две недели мы не увидели ни одной машины. Любая, самая простая травма может послужить поводом для прекращения путешествия, поэтому оформление страховки, в которую включена услуга эвакуации вертолетом, – обязательная часть подготовки к восхождению.
Наконец-то появляется Соня. Отмахиваюсь от своих мыслей и вертолетов, беру палки и направляюсь к ребятам.
Пейзаж меняется. Заснеженные вершины кажутся еще ближе. Камни, лед, холодные реки и изумрудные озера. Зелени нет, вскоре исчезнут и приземистые кустарники с мелкими фиолетовыми цветочками.
В Лобуче мы также провели две ночи. Отсюда состоялась наша главная акклиматизационная вылазка – на Калапатар («Черная скала», 5 645), с вершины которого открывается вид на Эверест, базовый лагерь и ледник Кхумбу.
На самом деле, крюк до EBC для акклиматизации совсем не нужен – подняться на нужную высоту можно и в Дингбоче, но такова была программа, на которую мы уже никак не могли повлиять. Петя задумал не терять время и добраться в тот же день, когда мы поднялись на Калапатар, еще и до EBC. Изначально это была моя идея. Когда обсуждали план, Джангбу сказал, что за то время, что у нас есть, мы не успеем и подняться на гору, и сходить на EBC, но нам с Петей показалось вполне реальным сделать это за один день. Гид тогда подивился нашей craziness, в чем, собственно, и был весь цимес. Но, как вы уже знаете, чем ближе была возможность исполнения задуманного, тем хуже я себя чувствовала. На обеде после Калапатара в промежуточной точке маршрута между Лобуче и EBC – Горак Шеп (5 100) – я размышляла над своими перспективами и в итоге решила не рисковать и поберечь силы для дня Х. Тем более, что осенью на Эверест не ходят, и сейчас лагерь стоит пустым. Петя же сказал, что общественность в лице аудитории его социальных сетей ждет исполнения обещанного – фотографии на фоне камня с надписью «Everest Base Camp» – и отправился в соло-путешествие, к нашему большому удивлению вернувшись домой еще до ужина. Кажется, так раньше до него не делал здесь никто. Я же решила, что вернусь в базовый лагерь однажды весной, когда побегу Everest marathon. «Ты не станешь хуже или лучше, если сегодня побудешь слабой», записала я в своем дневнике.
На самом деле, когда мы наконец-то добрались до пяти тысяч метров, физический дискомфорт и недомогания уже перестали меня заботить. Наступила стадия очищения и переосмысления. Как будто бы моя болезнь – страсти, которые выходят из меня. Как будто бы это расплата за все мои непотребства и допущенные ошибки по пути к Нирване. Принимаю все происходящее с благодарностью. И, как это часто бывает, мне стало становиться легче.
Но в Лобуче заболела Соня. Дружно проснулись с тошнотой и больной головой. «Я устала бороться за выживание», вздыхает моя подруга, поедая утреннюю порцию обезболивающих. Вслед за симптомами, которые мы приписали горной болезни, проявились и все «мои» – к вечеру у Сони поднялась температура и развился сильнейший насморк. Джангбу выразил надежду на то, что нам станет лучше, когда мы спустимся немного ниже – в Чукунг (4 730), откуда в скором времени и должно начаться восхождение.
Джангбу оказался прав. Дорога из Лобуче через уже знакомый нам Дингбоче, по крайней мере, для меня была очень приятной. Высота постепенно отпускала, стало легче дышать. Было очень тепло, не было ветра и, самое главное, у меня ничего не болело. Как же хорошо было чувствовать себя сильной и здоровой и просто идти! Хотелось петь и танцевать, что я и делала, слегка отстав от Пети и Джангбу. В Чукунге я почувствовала себя абсолютно здоровой. Впервые вечером у меня не было температуры. Я выкарабкалась или же организм мобилизовался перед решающим броском.
В Чукунге вы встретите тех, кто уже спустился с Айленд-Пик или только туда собирается – никого с EBC здесь уже почти нет. Лодж, где мы остановились, был достаточно спартанским. Деревянные бараки, в комнате – царство холода, нет тумбочек, мусорного ведра, крючков на стенах (ничего не значащая проза жизни, согласна), а в бочке, к которой зачем-то привязан носок, нет воды. Болеющая Соня устроила скандал с поминанием «Альпиндустрии», которая, как нам казалось, предоставила совсем не тот уровень сервиса, который мы могли бы получить за те деньги, что заплатили. Нас быстро переселили на второй этаж, где оказалось несколько теплее.
Но никакие бытовые неурядицы более не могли омрачить мое ощущение абсолютного счастья, которое я ежеминутно испытывала в этой деревушке – особенно, когда за день до восхождения после обеда пошла гулять вдоль реки и увидела указатели на начало тропы до Айленд-Пик. Я хотела эту гору, как ничто другое.
Перед отправкой в базовый лагерь Айленда (5 240) – день отдыха. У хозяина нашего лоджа мы арендуем недостающее оборудование – ледорубы, кошки, каски, ботинки, страховочную систему, жумары, карабины. Остаток дня посвящаем короткой тренировке, во время которой Джангбу показывает, как правильно жумарить, встегиваться, выстегиваться и вязать узлы на восьмерке, а также сборам штурмовых рюкзаков. Часть вещей останется в Чукунге и будет дожидаться нашего возвращения.
Загодя о восхождении нам было известно немногое – в основном противоречащие друг другу сведения, поступающие от других альпинистов и просто сочувствующих. Больше всего нас интересовала длина веревки, по которой предстоит подниматься на заключительном взлете к вершине (от 5 до 400 метров) и температура на горе (от минус 26 до полного, со слов участников предыдущих экспедиций, обнажения на вершине). Достоверно было известно только то, что у гида нет спутникового телефона, теплого спальника на случай форс-мажора во время штурма, аптечки и, как оказалось впоследствии, работающей рации. Мы очень полюбили своего Джангбу и были уверены, что с ним проблем у нас возникнуть не должно, но он был явно не так хорошо готов к возможным эксцессам, как нам того хотелось бы. Вселяло некоторое беспокойство и его философское, однозначно буддистское, отношение к смерти. Джангбу совершенно спокойно рассказывал нам о том, как у него в группе на Эвересте умерла женщина и равно спокойно реагировал на новости о недавней гибели других шерпа на Ама-Дабламе и Ларке Ла. Мол, есть жизнь и есть смерть. Такие дела.
Однако доверие опыту наших гидов и их легендарная выносливость перевешивали все тревоги и сомнения, хотя мы с Соней знатно повеселились, разыгрывая в лицах сцену того, как пытаемся на 6000 метрах дозвониться до страховой: «Назовите, пожалуйста, ваш точный адрес. Простите, вас не слышно».
Восхождение должно было состояться в ночь со среды на четверг. От Чукунга до базового лагеря можно дойти за 2,5 – 3 часа по пологому подъему среди старых морен. В среду, довольно поздно, примерно в 11 утра мы вышли из деревни. Тянули сознательно – хотели как можно меньше времени провести в палатке. Шли не торопясь. На привале в ожидании Сони, слегка задремав на солнышке, снова почувствовала высоту. К слову, Джангбу рассказывал о том, что ни в коем случае нельзя спать на больших высотах во время восхождения. Даже показывал видео, как шерпы вытаскивают из палатки несчастного альпиниста, который, устав после вершины, заснул на 8 000 и случайно снял с себя кислородную маску. Тело с горы забрали родственники спустя два года. С неохотой открываю глаза. Постепенно голову начало сжимать в тисках, появилась характерная боль в затылке. Петя лечит мою высотную болезнь чаем и прихваченной из Еревана курагой.
В палатке-столовой, где мы, дойдя до места, присели в ожидании жареных макарон с хлебом, которые нам предложили в качестве обеда, напротив нас сидели довольно сильно обгоревшие и обветренные мужчины, по всему – только что спустившиеся с вершины. У одного почему-то был огромный синяк под глазом. Пока мы размышляли о природе ранения, материализовалась группа русских ребят, которых мы уже встречали накануне в Чукунге. Это была компания больших бородатых мужчин, разительно выделявшихся на фоне низкорослых непальцев. «Викинги. Нет. Богатыри», уважительно отозвался Петя. Ребята оказались откуда-то из Владивостока – шумные, по-настоящему какие-то русские. «Треккинг – это тяжело, а альпинизм – это контролируемый выход за пределы своих возможностей, проверка себя», задумчиво потягивая чай, охарактеризовал наше занятие один из них. От осознания того, что большие русские парни будут на горе в ту же ночь, что и мы, стало спокойнее.
Прогулявшись из лагеря немного выше, прямо за мореной обнаружила просто потрясающий вид на горное озеро Имджа Тзцо. Его воды постоянно подпитываются ледником Имджа, который обрывается прямо в озеро, и на поверхности воды можно видеть глыбы, отколотые от ледника. Озеро гулко шумит, а если приглядеться, можно заметить, как оно бьется волнами о высокие ледовые берега.
Отбой запланирован на 18 часов, подъем – в полночь, выход на тропу в час ночи. Быстро темнеет, собираемся на ужин. Разговоры все, понятно, только о предстоящем испытании. Кто что планирует надеть («Никто еще не умер от жары на горе!»), нужны ли каски, берем ли ледорубы, когда лучше всего надеть страховку. Катя, единственная девушка, затесавшаяся к русским богатырям, протягивает нам собственноручно приготовленное сублимированное мясо, угощаемся. Мясо в Непале – деликатес, мы скучаем по куриным грудкам и стейкам (а еще фруктам и овощам). «Да бросьте, все поднимемся», звучит с другого конца стола. «Пенсионеры (имеются в виду виденные нами в обед европейцы) поднялись – значит, и нам грех не подняться». Я не согласна. «Начнем с того, что не подняться – не грех». Будучи готова приложить все необходимые усилия, я, тем не менее, допускаю любую вероятность развития событий. Все-таки жизнь дороже гор.
После ужина, надев на себя почти все, в чем собиралась идти на гору, я забралась в спальник. Предчувствуя не просто холодную, а очень холодную ночь, мы с Соней переселили Петю в свою палатку. Забегая вперед, скажу, что, кажется, все трое получили от этой ночи удовольствие. Перед сном посмотрели «Белое солнце пустыни» (есть в этом что-то такое – смотреть фильм про пустыню и море, когда лежишь в палатке в окружении снегов) и погрузились в свои неглубокие сны. Со всех сторон из разных палаток начал тут же раздаваться храп. Богатыри есть богатыри.
В ночь восхождения все складывалось как нельзя лучше с самого начала. Те несколько часов, что мы провели в палатке, оказались не такими страшными, как мы себе это представляли накануне. Было холодно, конечно, но не холоднее, чем в любую другую ночь в каком-нибудь Динг или любом другом «боче». Петя дышал в мою сторону, в то время как Соня всем своим спальником прижималась к моей спине и я, заняв самое выгодное место в палатке, уютно свернувшись, чувствовала уют и некоторое время даже тепло.
В полночь вылезла из палатки в радостном предвкушении событий. Снаружи было гораздо теплее, чем обещанные минус 26. Ветра не было вовсе. На фоне иссиня-черного неба выделялись очертания гор, а звезды светили так ярко и их было так много, что заставить себя оторвать взгляд было просто невозможно. Просто стоять и смотреть на созвездия и туманности, каких не видно ни в одном самом прекрасном городе мира, можно до самого утра. Но отвлечься от созерцания все же приходится – тайминг плотный, ждать никто не будет. Легкий завтрак – яйца или овсянка, по кружке чая или кофе, получение пайка (печенье, сок, яблоко) и мы готовы выходить. Потянулись светлячки-фонарики. «Легких ног, ребята!», говорю я по привычке.
Тропа почти сразу заворачивает круто вверх, идем по моренным валам. Чуть выше по дороге видим штурмовой лагерь (ок. 5 500) – это одиноко стоящая палатка, в которой светится горелка. От штурмового лагеря – скальный кулуар. Осыпи. Туры – груды камней. В целом ничего сверхсложного – все проходится ногами, но в паре мест на коротких участках приходится слегка помогать себе руками. Основная сложность здесь в том, что каждый шаг дается с несколько большим усилием, чем на равнине. Дышу глубоко, стараюсь поймать правильный темп – этой ночью я никуда не тороплюсь. Знаю, что быстрое начало убивает финиш.
Петя помогал мне всю дорогу. Отдал свою пуховку, в которой было очень тепло жить. Подкармливал и поил чаем, когда я ленилась доставать свой (термос завернут в шерстяной носок и убран вглубь рюкзака). Забрал мою каску, которая, будучи прицеплена к рюкзаку, больно била меня по голове. Мне создали комфорт и безопасность, которые только были возможны на горе, – от меня требовалось только идти.
Скальный гребень метров на 10 вывел нас к началу ледника. Долгожданный crampons point. Сюда мы с Петей и Ниму пришли к началу рассвета. Надеваем амуницию: кошки, обвязки. Замешкались, пока Ниму вязал веревку. Через некоторое время тропа выведет нас под крутой снежный склон, где под ногами будет закрытый ледник и есть риск трещин, которые мы сейчас не видим, поэтому идти полагается в связке. Нам с Петей это казалось избыточным и даже опасным, учитывая, что в итоге никто из нас не взял ледорубы, но с Ниму мы предпочитали не спорить.
Спустя минут 20-30 оказываемся под склоном, провешенным перилами (веревками). Это единственная техническая и она же – самая сложная часть пути. Склон 45-50 градусов крутизны (хотя мы с Соней оценили его на все 90) выходит уже на вершинный гребень. Петя, прекрасно владеющий жумаром, умчался вверх. Я осталась с Ниму, который командовал моим передвижением. Честно говоря, мне ужасно плохо даются все виды спорта, где, кроме моего тела, присутствует еще какой-либо механизм – ролики, велосипед, коньки, скалолазание, поэтому этим ранним утром я никак не могу понять, как мне должен помогать жумар. Всю нагрузку я переношу на ноги, и икры в неудобном – висячем – положении моментально забиваются. Жумар в моих руках двигается свободно, никак не давая точку опоры, только создавая дополнительные неудобства, потому что его нужно было раз 10, вместе со всей страховочной системой, перестегивать. Вот-вот освоившись, я доходила до узла, где операцию с самостраховкой (safety first!) нужно было начинать сначала. Ниму висит на соседней веревке и, пока здесь еще никого, кроме нас, нет, может спокойно помогать мне со всей технической частью. Я уже страшно устала, но веревка все не кончается. Поднимаю голову и вижу Петину спину – сам склон кажется бесконечным. Мы провели здесь примерно полтора часа. Солнце уже поднялось. От желания все бросить меня держала только показавшаяся уже наконец-то вершина.
Отстегнувшись в последний раз, оказались на гребне. Ниму уходит вперед. Вправо вверх – 100 метров по узкому гребню. 26 шагов.
Айленд-Пик.
Петя улыбается, протягивает мне руку. Почти шесть тысяч двести метров над уровнем моря. Мой Эверест. Моя вершина мира. Я замираю, оглядываюсь во все стороны. Лхоцзе. Нуптце. Ама-Даблам. Другие горы, названия которых я не знаю. И тишина. Абсолютная тишина и покой. Набираю полную грудь воздуха. Усталость снимает как рукой. Мир такой красивый. Чувствую благодарность за возможность жить и – видеть его таким, каким его задумал Бог. Сейчас я чувствую себя по-настоящему свободной и счастливой.
Наконец-то оказавшись в (тот самом) моменте и полностью его прочувствовав, я даже забываю сделать свое памятное фото. Но Ниму говорит, что уже пора спускаться.
Вниз предстояло идти по той же тропе, повторяя все этапы восхождения в обратном порядке. Оказавшись на перилах, на веревках мы обнаружили очередь тех, кто шел за нами. Нам повезло – поднявшись за рекордные 6 часов (ладно, я за 6:20), на крошечном пятачке вершины мы были только втроем. Ниму напоминает мне, как следует дюльферять – зацепившись восьмеркой, упереться в склон ногами и отталкиваться от него, держась одной рукой за веревку позади себя, подтаскивая ее, другой – задавать себе направление. Обязательно смотреть назад через плечо, чтобы не наехать на кого-то, кто поднимается снизу. Дюльферять оказалось не легче, чем жумарить, поэтому, когда я наконец-то крепко встала ногами на снег и отвязала веревку, вздохнула с облегчением – самое сложное в этом восхождении было позади.
Снова прошли ледник, сняли обвязки и кошки. Разделись. Выпили чаю и перекусили на дорожку. Предстоял долгий каменистый спуск. Петя по традиции ушел вперед, гид достался мне, но шел он как-то сам по себе, предоставляя мне возможность спускаться, самостоятельно выбирая дорогу (не всегда очевидную), а сам двигался перебежками – то посидит, то бежит вперед. Спуск же для меня всегда тяжелее подъема, где я максимально собрана и сосредоточена. На спуске я теряю концентрацию и последние силы, начинаю думать о финише и страдать от монотонности движения. Спуск с Айленд-Пик был сложен еще и тем, что не было ни одного выполаживания, где можно было бы дать ногам отдохнуть – когда закончился скальный участок, начался бесконечный спуск по каменным ступеням. Я сильно набила большие пальцы ног в тяжелых ботинках и к началу второго часа боль уже не давала мне быстро идти, что еще больше усилило и продлило спусковую агонию.
Гид продолжал держаться на почтительном расстоянии, видимо, понимая, что в любой момент я буду готова сорваться на него, будто бы он виноват в том, что здесь насыпали столько камней. Однако вскоре вдалеке показалось озеро, и через два часа после того, как мы начали спуск с crampons point, я оказалась в базовом лагере – ровно в 11:05, где Петя дожидался меня уже целый час. На то, чтобы подняться и спуститься мне понадобилось 10 часов, Пете – 9, и это было так быстро, что здесь нас даже не ждали. Шерпы пили чай и готовились встречать альпинистов обедом гораздо позднее, поэтому нам достались остатки то ли ужина, то ли завтрака. Но мы были не в претензии: задерживаться в лагере в наши планы не входило. Быстро собрав вещи и взяв нашего портера в качестве провожатого, мы побежали в сторону Чукунга, где и планировали ждать Соню с Джангбу.
В деревне мы оказались спустя пару часов, еще до обеда. И вот здесь нас догнала наконец-то усталость. Снова стало холодно, опустился туман, но от осознания того, что большое дело сделано, было тепло и уютно.
Однако же Cоня и Джангбу все никак не появлялись. Связи с базовым лагерем не было. «Скорее всего, они остались в палатке», предположил Петя. И добавил: «Самое простое объяснение – самое правильное». Мне снова почему-то стало тяжело дышать. Засыпая впервые за долгое время без Сони, я переживала за нее, думая о том, что она после такого сложного дня вторую ночь проводит в палатке, но на этот раз совершенно одна. Наутро решили, что, если ребята не появятся в скором времени, мы с Петей вернемся в лагерь. Но, как оказалось, Петя был прав – спустившись с горы за 16 часов, Соня отказалась идти дальше и они с Джангбу остались в базовом лагере. К сожалению, мы об этом не знали вплоть до того момента, когда ребята появились в лодже. Из Чукунга было невозможно связаться с лагерем, как и в лагере – не было возможности связаться с Чукунгом и, скажем, вызвать помощь. «Как так получилось, Джангбу, что у вас не было раций?», спрашивали мы потом нашего гида. «Почему же, рации были», ответил тот. «Просто они не работали». Магия Непала.
Дальше последовал обратный спуск по уже знакомой нам тропе. Дебоче. Пангбоче. Снова все зеленеет, шумят реки, поют птицы и гуляют яки. С каждым днем становилось все теплее, а воздуха было так много, что его можно было резать ножом. По традиции везде ждали Соню. На одном из привалов растянулись на лужайке под солнцем. Лежали и смотрели на Айленд-Пик, на вершине которого стояли всего сутки назад. Молчали каждый о своем. Странное ощущение. Как будто бы вот теперь все закончилось, и мы прощаемся с Горой, с Гималаями. Это был, безусловно, интересный и непростой марафон. Уверена, что этот опыт во многих жизненных ситуациях впоследствии позволит мне чувствовать себя твердо стоящей на ногах. Спрашиваю себя, что чувствую сейчас. Сейчас я была собой довольна, немного даже горда и безразмерно счастлива. «И, глядя с вершины горы, откуда ты увидишь разрешенными все свои проблемы, ты удивишься: «Как же я сразу не понял?» Словно существовало то, что возможно было понять» (Экзюпери, «Цитадель»).
Добуче. Тенгбоче. Снова Намче-Базар, откуда уже фактически виден дом. Эти последние дни были настоящей сказкой. «How happy I am to be here», сообщаю на одном из привалов Джангбу. Смеется. В лесу видели павлинов, за обедами говорили об отношениях, по дороге встречали тех, кто только начинал свой путь на EBC. Однажды встретили и бегунов, которые, по всей видимости, приехали на Solukhumbu Trail Race, который должен был стартовать здесь со дня на день (254 км с набором 5 500 метров). Мимо меня пронесся парень с трейловым рюкзаком – с некоторой завистью я проводила его взглядом. Чем ниже мы спускались, тем чаще я ловила себя на мысли, что измеряю расстояния между деревнями уже не часами, но километрами, и узнав, что до Луклы всего 18, конечно же, немного жалела о том, что не могу оставить вещи и броситься бежать. Местные тропы очень соблазняют, чтобы по ним пробежаться, но в то же время волшебство Непала в том, что через медленную долгую ходьбу он погружает тебя в себя, и иногда мне кажется, что бегом можно ненароком это волшебство разрушить. Поэтому жалела я не долго. Напротив, наш последний день растягивала как могла. И мы даже почти не ждали Соню – так и не поняли, то ли она стала быстрее, то ли мы наконец-то подстроились под ее темп.
Еще не дойдя до финальной точки, я уже скучала по горам. В Лукле – большом городе с легким налетом средневековья, делаем памятное фото и не торопясь следуем к месту своего последнего ночлега. Вечером будет совместный ужин – здесь так принято. Мы позовем нашего портера, имя которого мы так и не смогли запомнить, Джангбу, будем пить местное яблочное вино и вспоминать наши совместные приключения. Совершенно точно нам повезло с проводниками. Джангбу и … эх, нет с именами в этот раз беда, наш портер, оказались чудесными ребятами. Добрыми, работящими, отзывчивыми. Совершенно точно снова пошла бы с ними в поход (только, пожалуй, подарила бы сначала Джангбу рацию).
В аэропорту Луклы мы, ожидаемо, провели пару лишних часов перед тем, как попали на свой самолет. Здесь уже толпятся видавшие виды туристы, которые ведут одни и те же разговоры – о пройденных маршрутах, об отсутствии чистых вещей и о желании поскорее оказаться под горячим душем. Прислоняюсь лбом к окну и долго смотрю на то, как садятся и взлетают бойкие горные самолеты. Настроение меланхоличное – все почти закончилось, совсем скоро я окажусь там, куда мечтала попасть, и у меня снова будет все, чего мне так не хватало: большая кровать, в которой не нужен спальник, чистая одежда, горячая вода в кране, волосы, которые хорошо пахнут, и по-настоящему теплое солнце – такое, что даже не нужно надевать термобелье. Но, кажется, это все мне уже не важно. Через пару дней я была бы готова идти дальше. Джангбу, сколько там до следующей деревни?
Катманду. Последний закат в Непале. Насмотревшись на ступы и обезьян и увидев Кумари, идем через площадь Дурбар, где всего пару недель назад для меня все только начиналось. «Петя, я замерзла», поежилась я в одной футболке. Петя исполняет роль ангела до самого конца – достает из рюкзака ветровку. «Пойдешь со мной на Манаслу?», спрашиваю я. Джангбу сказал, что у меня получится, и теперь мне нужна команда. Петя не теряется. «А ты со мной на Ама-Даблам?».
Улыбаюсь. Катманду, я не прощаюсь.
