6 мин.

Игры разума. Василий Уткин – об Олимпиаде в Турине

6 k

Фото: РИА Новости/Юрий Сомов

На зимние олимпиады у меня получалось попадать через раз, а это едва ли не самое увлекательное мероприятие из всех возможных. Там всегда очень весело, поскольку вокруг множество событий, и все они разные. И при этом их не так много, как летом – кажется даже, что можно за всеми уследить. Или почти за всеми. Уютно как-то.

Так задушевно, как семь лет назад в Турине, не было, наверное, никогда. Большой город, самый большой из зимнеолимпийских на тот момент (сейчас Ванкувер уже переплюнул, но там я не был), полный тихих буржуазных соблазнов, и белоснежные горные деревни – вокруг одной бегают на лыжах, там почтреливает биатлон, а по дороге сани. Кстати, в Турине мы близко познакомились с такими сегодняшними буднями, как навигатор. Он был у нашего технического директора Олега Колесникова, который теперь отвечает за огромный кусок вещательной подготовки к сочинской Олимпиаде; Олег иногда одалживал нам эту штуку, и мы ездили за гору на лыжные развлечения под умиротворяющий голос электробабы. Как-то раз Олег пожадничал, мы, двигаясь утром в заспанной машине, лениво злословили по этому поводу, и вдруг, при въезде на платную дорогу, точно таким же голосом к нам обратился кассовый автомат. Хохотали мы весьоставшийся путь; мы-то думали, что Колесников зажал, а на самом деле у него баба сегодня на платной дороге халтурила!

В Праджелато, где бегали на лыжах, мы с коллегой Чуковским особенно любили ездить. Нужно было рано вставать, с одной стороны. Но с другой, пройдя по зябкой улице до машины, через час ты попадал в совершенно другой мир – из индустриального Турина словно на странную зимнюю дачу. С ранья в олимпийской деревне завтракать яичницей с сосисками не хотелось. То есть в первый-то раз мы, конечно, просто проспали! А ехали мы на мужской масс-старт. И к его финишу, который закончился победой нашего Евгения Дементьева – боже, как же я орал! – я уже с трудом дожидался, пока коллега Чуковский наберет в микст-зоне все необходимые интерыью и сбегает перегнать их в наш туринский штаб. Счастливый миг настал, и мы вразвалочку, довольные, что день задался, отправились в недра Праджелато искать, чего бы перехватить.

Это, кстати, тоже стало спортом. В маленьких деревнях, которые сменяли одна другую, крохотных, иногда на четыре-пять столиков, заведений было как шоколадной крошки на шарике мороженого. Мы не всегда ездили вместе, и тогда старались найти что-то новое, чтобы перехватить лидерство, так сказать. Как-то раз Митя вернулся в Турин с вестью, что нашел удивительный ресторанчик с какой-то уютной француженкой во главе, где ткнул пальцем в меню – и ему принесли какое-то рагу с кусочками мяса, очень вкусного, но ему не удалось понять, кто это был, когда кусочки были единым целым. Это не удалось выяснить и спросив, поскольку это был не баран и не теленочек, а какое-то дикое животное, и этого французского слова Митя не знал.

Называлась эта штука «боккончини». В следующий раз мы поехали после соревнований туда вместе, но и у меня не вышло ни собственными рецепторами, ни с помощью хозяйки, которая в объяснении перешла на занятную пантомиму, опознать боккончинную природу. Мало того – вернувшись с этим неведением в Турин, мы пристали с этим вопросом к Юре Черданцеву, который говорит по-итальянски как по-русски. Но и он не знал, кто такие боккончини.

Кстати, один ужин в Турине стоил нам репутации в известном смысле. Окружающие сочли нас лжецами, причем дважды. И это уже было в нашем, так сказать, штабном заведении, которое к тому времени было облюбовано; кстати, в нем мы устроили в почледний день легкий банкет для всей плюсовской олимпийской бригады... Так вот, мы решили устроить день рождения Борису Александровичу Майорову, он как раз пришелся на первую неделю туринских игр. Борис Александрович некоторое время сопротивлялся, но вечером мы с румяными щеками уже собирались заказывать что-то основное, а Юра трепался с соседями о чем-то итальянском уже давно. Мы его в бок – мол, закажи что-нибудь – и он перешел на родной, а потом опять перегнулся любезничать с итальянской компанией... Но через минуту развернулся к нам уже насовсем. Те спросили его, что это былза язык, и Юра сказал, что вот мы все из России.

И ему не поверили.

А потом Борис Александрович заговорил с каким-то канадцем на хоккейный счет, тот удивился разумности суждений, ну, и тоже спросил типа – а кто вы. Наша легенда смутилась, поскольку Майоров был уверен, что канадец его узнал. В этой паузе мы почти хором сказали косному кленоносцу, кто перед ним... Ну, вы понимаете. Тот широко улыбнулся, сказал «Да ладно!», похлопал по плечу и ушел, мерзко хихикая.

Главное, с чего б нам их всех обманывать? Не знают они от Турина до Гамильтона, что в Россию можно только верить...

Но это все было потом. И даже совсем потом, как вот Майоров устроил ответную вечеринку, угостив нас почти домашней стариной – как сиживали они, наверное, с братом и Старшиновым во времена оны на очередном чемпионате мира: в номере, на укрытом «Гадзеттой делло Спорт» столе, с ломаным багетом, колбасками, тут же порезанным салатом и – вершина! – бутылкой водки, захваченной из дому как раз для такого случая, выставленной с утра на улицу... Ох, сколько он тогда нарассказывал! А за окном телевизора катался Плющенко, и я практически уверен, что если б не эта ностальгическая пирушка в номере Майорова, может, ничего б у него и не получилось.

И мы ничего этого в точности не знали, конечно, когда в первый лыжный день, отработав первую мужскую гонку и имея пару часов до женской, лениво, не спеша, потому что дело не в том, что голодно, а вот мы дружно идем с работы и на нее вернемся, – когда мы шли по путаным улицам маленького Праджелато. И везде все было закрыто, потому что открывалось в одиннадцать. Бог мой, да давайте уже открываться, вы ж итальянцы, не немцы...

И вот мы оказались в замкнутом дворике, в углу которого была открытая дверь и оттуда неслись кулинарные запахи и звуки. Там нам тоже сказали – в одиннадцать! Но тут выглянуло солнце, да так, что захотелось снять куртку к чертям. И кто-то сказал хозяину, типа – да ты дольше накрывать будешь...

И мы вынесли наружу простой деревянный стол, и за ним другой, и тут же возникли тарелки, и итальянские колбаски, и ломаный сыр... И кувшинчик домашнего вина, и свежайший хлеб. А потом и что-то, шипящее на сковородке.

Никогда не забуду это солнечное утро в феврале, когда мы сидели всемером и говорили о чем придется, поглядывая на часы, но никуда не спеша. Утро, в которое не случилось ничего особенно памятного и важного. Просто началась Олимпиада. Победа наших, хорошо сделанная работа и солнце на стенках запотевшего кувшинчика домашнего вина.

Сильнейший город. Василий Уткин – о Владикавказе

Когда Гершкович уезжал домой. Василий Уткин – о развлечениях сборной России