Комментатор «Зенита» Крестинин − кто он и откуда взялся? Большое интервью Кораблеву
У нас (и у вас) масса вопросов.
Михаил Крестинин – самый обсуждаемый комментатор в 2025-м. Год назад он появился на «Матч ТВ» и молниеносно стал голосом всех домашних матчей «Зенита». «Победа нашей команды» и «наш тренерский штаб» – фразы Крестинина, которые разозлили болельщиков и подогрели дискуссию: насколько честно, что ведущий «Радио «Зенит» комментирует матчи клуба в федеральном эфире? Успешно ли он справляется? Это новый Орлов?
Вадим Кораблев встретился с Крестининым, чтобы узнать его со всех сторон: как он оказался на радио и попал на «Матч», что с его чувствами к «Зениту», что он сам думает о своем образе в медиа – и из чего еще состоит его жизнь вне темы клуба?
Первый «Денди» в городе – из плавания отца, черно-белые мультики на английском – в морском общежитии. Как Крестинин рос на Дальнем Востоке
– Ты вырос в Комсомольске-на-Амуре. Что это за место?
– Уникальный город. Его строили всем Союзом – последняя станция Байкало-Амурской магистрали. Он должен был стать символом светлого социалистического будущего и промышленной столицей Хабаровского края. И стал. Четыре завода: производят «Сухой Суперджет 100» и атомные подводные лодки, перерабатывают нефть, которая поступает с Сахалина. Два университета, несмотря на всего 250 тысяч жителей.
В определенный момент Комсомольск-на-Амуре, как и все места в нашей стране, переживал глубочайший кризис. Ушел госзаказ, многие объединения с этим не справлялись – люди уезжали. Старшее поколение моей семьи напрямую связано с заводской деятельностью, поэтому мы очень переживали. Это сказывалось и на моей жизни. Человека, который родился и взрослел на переломе.
Еще известный факт: Комсомольск-на-Амуре был криминальной столицей не только Дальнего Востока, но и всей Восточной Сибири и дальше до самой Камчатки. 80% молодого населения вовлечены в организованную преступность. Все это происходило на моих глазах – очень многие товарищи хлебнули лихие годы.
Когда смотрю фильмы про 90-е, точно могу сказать, что было немножечко по-другому. Жестче.
– Ты этой лихости избежал?
– Отчасти избежал. Большое спасибо моей семье, школе. Но полностью находиться вне системы было сложно: перейдешь из одного двора в другой – и должен доказывать, что имеешь право там ходить.
– Тебе приходилось доказывать?
– Конечно. У нас это было сплошь и рядом. Школа не самая спокойная. Многие ребята все на себе испытали – вплоть до тюрьмы.
Еще Комсомольск-на-Амуре – это дальневосточный колорит: красная рыба, красная икра. Большие деньги. Отец, судостроитель по образованию, до 1995 года был моряком. Чтобы находиться поближе к нему, мы переезжали в Николаевск-на-Амуре, где было пароходство. Отец по четыре-шесть месяцев ходил на Филиппины, в Японию, Южную Корею. Оттуда моряки привозили мопеды, праворульные машины. Мы все обкатывали.
Помню видеомагнитофоны, которые не настроены на PAL/SEСAM (европейские стандарты кодирования цвета – Спортс’’) и которые показывали только в черно-белом. Все иностранные мультики были на английском языке. У меня тогда появились первые приставки «Денди» и кроссовки на липучках. При этом жили в морском общежитии. Интересный период.
Потом в какой-то момент мама настояла, чтобы отец списался с корабля. Я становился подростком, а ее внимания уже не хватало.
– Подарок отца, который тебя сильнее всего впечатлил.
– Можно перечислять бесконечно. Конечно, первая приставка. Вообще первая и единственная восьмибитная приставка в городе Николаевск-на-Амуре. Разумеется, уровень заинтересованности детворы ко мне поднимался до небес. Вахтеры говорили: «Сколько можно ходить в эту комнату?» Она была метров 10, и все в нее набивались.
При этом я никогда не ощущал материального разделения. Мы все жили бедно. Если у кого-то что-то появлялось, все этим делились. Если кому-то отец привозил блок жвачки, он сразу распределялся по всем комнатам. Никто не говорил, что это сын капитана, это сын третьего механика, а это – дочь боцмана. Коммунальная жизнь.
Когда отцы возвращались из плавания, обязательно устраивался праздник. В Юго-Восточном регионе время было и остается не очень спокойным – некоторые отцы не возвращались. Происходили трагедии: крушения, пиратство, торговля людьми. [Однажды] судно отца моего друга нашли – но без экипажа.
– Любимая история, которую отец привез из плавания.
– Когда сейчас мы встречаемся с отцом, он рассказывает истории, и я удивляюсь, почему не слышал их раньше. Например, о плавании на морском буксире. Судне, так скажем, не совсем океанских размеров. На нем вышли из Николаевска-на-Амуре – через Филиппины, Индокитай, Шри-Ланку – в Аденский залив. Потом еще вернулись обратно.
По пути набирали продукты – например, ящики фруктов. И где-то, как говорили в фильме «Карты, деньги, два ствола», подсадили мохнатых эмигрантов. Насекомых. В какой-то момент сложилась идеальная атмосфера, чтобы эти создания выросли до нужных размеров. Когда отец в столовой ел суп, его нужно было прикрывать рукой. Потому что с потолка постоянно пикировали огромного размера чудовища. Съесть нужно очень быстро – и сразу бежать. Весь потолок был черным.
Где-то под Северной Кореей, видимо, все насекомые замерзли и сдохли.
– Чем занималась мама?
– Я как будто ребенок из анекдота: папа – инженер, мама – учитель. Русского и литературы. Постоянно работала в моих школах, при этом не вела у меня занятия. Всегда подчеркивала, чтобы не пользовался административными рычагами, ха-ха.
– Чем ты хотел заниматься?
– В пять лет хотел стать хоккейным вратарем – исключительно потому, что у них очень красивые шлемы. В подростковом возрасте особенно нравился шлем Мартина Бродера из «Нью-Джерси». Но потом я понял, что, не научившись кататься на коньках, вряд ли получится играть в хоккей.
Дальше у меня была мысль стать военным. К девятому классу обозначил намерение поступить в Суворовское училище. Но папа сказал, что к этому вопросу мы вернемся после девятого класса. И да, после девятого класса эта мысль пропала.
У меня всегда хорошо шел иностранный язык – наверное, благодаря тем мультикам на английском. К одиннадцатому классу понял, что хочу связать жизнь с языками. Родители поддержали. В 2000-м поступил в педагогический и к тому моменту уже читал на английском художественную литературу. Казалось, это перспективное направление: активно осваивался сахалинский нефтяной шельф.
– Был большой проект с американцами – «Сахалин-1».
– Да, туда уезжали многие ребята с дипломом преподавателя английского. Кем только не работали: начальниками участка, логистами, на складах, переводчиками. Главное – общаться с иностранцами. Время было бедное, а платили там в 10 раз больше, чем в городе.
Но это казалось неплохой перспективой в 2000-м, а в 2006-м все выглядело уже не так радужно. Ставки заканчивались. Плюс ребята там жили вахтовым методом: два месяца работают – на месяц возвращаются домой. Сложно организовать семью. И часто этот месяц некоторые проводили в дичайших запоях.
– Ты преподаватель не только английского, но и французского.
– Да, насколько смог, выучил и французский. Естественно, никакой языковой практики на Дальнем Востоке не было.
– Ты связывал жизнь с Дальним Востоком?
– Друзья, которые раньше нас переехали на запад России, рассказывали: когда спрашивали жену «Может, вы тоже переедете?», она отвечала, что со мной это обсуждать бесполезно и даже предлагать не будет.
После университета я устроился в молодежную политику и на радио. Лет девять проработал, был карьерный рост. Мы очень много ездили, в Комсомольске-на-Амуре есть программа – государство раз в два года оплачивает перелет по стране туда-обратно. Туристами летали в Европу, в Петербурге встречались с друзьями.
В какой-то момент я предложил жене: «А мы можем продать все и переехать?» Естественно, продать в два раза больше и купить в два раза меньше. Жена – бухгалтер – посчитала, что можем.
Сейчас из друзей моего поколения в Комсомольске-на-Амуре почти никого не осталось. Там живут родители и, пользуясь льготами, каждый год летают к нам в гости. Мы были там два года назад. Город преобразился. Но летать постоянно, тем более с ребенком, непросто: 8 часов летишь в Хабаровск, а потом еще 6 часов едешь на автобусе.
– Вы продали квартиру в Комсомольске-на-Амуре и купили в Петербурге?
– Продали две квартиры. Спасибо родителям: и у меня, и у жены были однокомнатные на первом этаже. Когда пожили в браке, семейный бюджет позволил превратить одну такую квартиру в трехкомнатную на пятом этаже.
В 2013-м, продав однушку и трешку, приобрели скромненькую квартирку недалеко от метро Академическая. Сейчас мы живем в другой, но в том же районе. У метро Лесная.
– Петербург выбрали, потому что понравился город?
– Да, жена очень любит Петербург.
Как Крестинин попал на «Радио «Зенит»? Откликнулся на вакансию только благодаря жене
– Как в твоей жизни появился «Зенит»?
– В Комсомольске-на-Амуре очень сложно быть ярым футбольным болельщиком. Там был во втором дивизионе был клуб «Смена» от авиационного завода. Мы плюс-минус регулярно ходили на стадион «Авангард» и поддерживали ребят. У них не было денег на первый дивизион, поэтому они первую половину сезона выигрывали, а потом подсаживались – чтобы не повышаться. Все об этом хорошо знали – форма общественного договора.
С «Зенитом» связан мой первый комментаторский опыт. 2008 год, финал Кубка УЕФА против «Рейнджерс». На Дальнем Востоке – утро. Мы с товарищем ведем эфир на радио. Разница во времени позволяла не вторгаться в федеральный эфир: Москва спала – могли делать что хотим.
Готовлюсь к эфиру, и вдруг забегает товарищ с маленьким телевизором. И говорит: «Миша, сейчас «Зенит» играет с «Рейнджерс».
Говорю: «Давай посмотрим». – «Да чего смотреть? Давай комментировать в прямом эфире. Финал же. Наверняка послушают». Интернет ужасный, нормально подготовиться сложновато. Но мы справились и, перемежаясь на песни, прокомментировали весь матч. Отпраздновали победу в эфире.
Дальше с «Зенитом» столкнулся, только когда супруга увидела вакансию на «Радио «Зенит». А в Петербурге уже, во-первых, в любом случае внимательно следишь за «Зенитом». А во-вторых, понимаешь, что для города – это больше, чем просто спортивное объединение. Социокультурный феномен, вплетенный в историю.
– То есть не было такого, что ты мечтал работать в клубе или быть рядом с ним?
– Совсем нет. Когда жена сказала, что «Радио «Зенит» нужен комментатор, я, человек, хоть и не лишенный амбиций, ответил: «Ты же понимаешь, что я вообще не спортивный комментатор? Никогда в жизни ничего не комментировал. В Петербурге 7 миллионов человек – думаешь, они не найдут ведущего?» – «Да ладно, отправь демку радийную». – «Ну хорошо».
Это вообще моя черта: кажется, что не справлюсь. А вот жена, спасибо ей, в меня верит. Видимо, я попал в какую-то базу, и через полгода мне позвонила Татьяна Волович, начальник новостного отдела: «Освободилась вакансия городских новостей».
А я до этого новости тоже не особо читал на радио. Когда программный директор узнал, что я с Дальнего Востока, сказал: «Все понятно». Расшифрую: там работало очень много дальневосточников. Из-за того, что много приезжих, у нас достаточно чистый язык, без говора.
Это еще указывало на мою спортивную осведомленность. Далекую от той, что позволяет работать на спортивной радиостанции.
Ради утреннего шоу Крестинин встает в 4:30 утра. Кто слушает «Радио «Зенит»?
– На каком радио ты работал в Комсомольске-на-Амуре?
– Начинал на «Русском радио». Это каждый вечер Ирина Аллегрова, перемежающаяся с Еленой Ваенгой – в зависимости, кого поздравляют с днем рождения. «Дискотека Авария» – самое альтернативное, что можно включать в эфире. Потом перешел в соседнюю студию на «Авторадио».
Утром мы вели тематическое шоу с розыгрышами и рубриками, а вечером – программу по заявкам. Звонят, берешь трубку, слушаешь поздравление. Обязательно зачитывают стихотворение с открытки и говорят: «Поставьте, пожалуйста, уважаемую Ирину Аллегрову с композицией «С днем рождения». – «Ваше желание исполнено».
До этого выходил в начале часа и говорил, что сегодня пятница и нужно готовиться к выходным. Не очень обремененная смыслом речь. И уходил с песни на песню.
– Тогда люди еще активно звонили на радио?
– Конечно. Перед вечерним эфиром мы шли к специальному почтовому ящику, и оттуда вылетало облако блесток. В них были все открытки. Затем выуживал сами открытки и зачитывал в эфире.
Тогда только начинали появляться СМС-порталы. А до этого люди звонили или писали открытки.
У меня еще не все песни были в базе, поэтому что-то запускали с дисков. И не было специальной радийной программы – только четыре винампа, запущенных в разные звуковые карты. Я вот так двигал по экрану, чтобы они пошли в радиоэфир. Сейчас запускать музыку на радио – просто изи.
– Что тебя вообще зацепило в работе на радио?
– Я пришел, когда работа музыкальным диджеем уже шла на спад. Если ты не суперзвезда вроде Бачинского или Стиллавина, то был просто одним из многих. Но все равно интересно. В то время я в молодежной политике вел концерты, где поздравлял сотрудников энергетической области с профессиональным праздником. Нужная история, конечно, но не очень зажигательная для молодого человека.
Товарищ, который работал со мной в молодежной политике, однажды сказал: «Не хочешь попробовать себя на радио?» Программным директором там оказался человек, который учился на филфаке. Я принес демку, он сказал, что смысла слушать ее нет: «Садись в эфир». И я почти сразу сел в эфир. Он сел рядом и все показывал.
Я [тогда] уже подумывал, что надо жениться, а денег не то чтобы много. Это достойный дополнительный заработок. Утром шел на радио, потом на основную работу, а после нее возвращался на вечерний эфир. Приходил домой к одиннадцати вечера.
– С чего ты начинал на «Радио «Зенит»?
– После городских новостей стал ведущим спортивных новостей. Потом меня допускали к предматчевым и послематчевым шоу-раскачкам «Зенитный расчет». После того, как у радио изменились акционер, место пребывания и линейная сетка, мне предложили работать линейным ведущим. А линейный ведущий должен и интервью взять, и программу провести, и ее подготовить. Очень много работы. Еще в этот момент случился перелом: внедрялась съемка прямых эфиров с гостями – и это тоже ложилось на линейного.
У меня есть смешная история про работу в потоке. Подбегают: «Сейчас придет Кашкаров». Наш прославленный биатлонист, двукратный олимпийский чемпион. Отдам должное: человек очень воспитанный и терпеливый. Потому что я спросил: «Вы сейчас связаны с биатлоном?» А он входил в методическую комиссию по созданию методической подложки биатлона. Оставалось только развести руками и выйти из студии, но он скромно объяснил, чем занимается.
Когда в 2016 году у нас заболел комментатор хоккея, мне предложили прокомментировать матч. Поработать в прямом эфире на спортивном событии – это, мне кажется, предел. Топ. Так и началось комментирование, в том числе футбольных матчей.
Еще спустя время мне предложили стать продюсером и ведущим утреннего шоу.
– Ты всегда подчеркиваешь, что хорошая радиостанция – та, у которой хорошее утреннее шоу. Почему?
– Потому что утреннее шоу – это квинтэссенция всего радийного.
Во-первых, должно быть ярко, музыкально, развлекательно и незанудно. Все материалы, которые вы готовите, должны умещаться в шесть минут, потому что постоянно меняется аудитория. Момент прослушивания радио – 20 минут. Ты не можешь проводить одну тему от первого часа до третьего. Нужно делать сжато, но при этом насыщенно и интересно.
Во-вторых, к тебе регулярно приходят гости на интервью. А утром люди в абсолютно разном настроении.
В-третьих, ты подводишь спортивные итоги предыдущего дня, обсуждаешь главные новости и результаты.
В-четвертых, это прайм-тайм. Нет права на ошибку. Хотя существует огромное количество факторов, которые могут не сработать и повлиять на эфир.
А еще тебе надо разыгрывать подарки и выводить слушателей в прямой эфир. Я очень люблю и ценю наших слушателей, но не всегда в прямой эфир попадают адекватные люди. Не знаешь, что они скажут прямо сейчас.
Утреннее шоу – это маленькая жизнь. Посмотрите фильм «Доброе утро» с Рэйчел Макадамс и Харрисоном Фордом. Там героиня объясняет другу, какая большая разница между его спортивным обозрением и утренней программой.
– Ты просыпаешься в районе пяти утра?
– В четыре тридцать.
– Сколько раз в неделю?
– Пять – с понедельника по пятницу.
– Уже привык?
– Привыкнуть к этому невозможно, ха-ха. Хотя если не ставлю будильник, все равно встаю около пяти. Просто потом приходит осознание, что сегодня выходной и можно еще поспать.
Мне обычно говорят: «Ну, ты же рано ложишься». Хм, но что такое рано? У меня же семья: уроки, общение с сыном и супругой – и вот уже двенадцать. Спишь четыре часа, едешь на радио, где проводишь очень интенсивные три часа. Потом у тебя есть люфт в 30-40 минут, пока едешь на вторую работу.
– Ты когда-нибудь просыпал?
– Это страшный сон всех радиоведущих… Да, просыпал. Для этого, слава богу, в нашем утреннем шоу работают три человека.
Чего таить, опоздания на эфиры происходят – на две-три-четыре минуты. Но иногда. И не больше.
– Можешь сравнить комментарий матча для радио и для телика?
– В радийном комментарии нужно в два-три раза больше говорить. Потому что человек не видит, что происходит на поле, и ты должен давать [об этом] представление. Если на телевидении можешь помолчать или рассказать что-то отвлеченное, когда центральные защитники катают мяч, на радио это невозможно. Всегда отслеживаешь, где мяч. При этом еще должен внедрять истории и давать оценку.
Оценивая усталость, могу сказать, что дома после радийных матчей я вообще не разговариваю. Жена просто кормит ужином, и я ложусь спать. Физически невозможно общаться. Сделать радиорепортаж цветастым, эмоциональным, добиться, чтобы человек до конца его прослушал, – это суперумение. Вряд ли я когда-нибудь до него дорасту, но у нас есть люди, которые в радиорепортажах чувствуют себя очень круто.
В телевизионном репортаже другая история – про эмоциональное давление. Если на радио мы говорим об ответственности, то на федеральном телевидении ответственность помножена на 100. Ты должен тщательнее наблюдать за речью – здесь уже не до оговорок. Плюс к этому есть телевизионная картинка, и ты должен переключаться с поля на технический монитор. Фокус внимания – на несколько точек.
– Самый незабываемый радиоэфир в твоей жизни.
– Крутейшие эфиры – когда встречаешь кумиров юности. И у меня есть такой момент. В 1998-м друзья подарили на день рождения альбом «Короля и Шута». Там были очень молодые Горшок и Князев. Есть эпичная, всем хорошо знакомая фотография.
И тут мне говорят: «К нам придет Андрей Князев». Я с ним знакомлюсь, общаюсь и в какой-то момент понимаю: «Я же говорю с Андреем Князевым! Человеком, который был на моей любимой кассете».
Не знаю, какой получился эфир, но я пребывал в эйфории. Князев, кстати, оказался абсолютно воспитанным, интересным. Вот петербуржец.
То же самое было с группой «Пикник» – разговаривал со Шклярским. Недавно рассказываю отцу: «Шклярский ко мне приходил». Он шепотом: «Как, сам Шклярский?»
И вот я общаюсь с человеком, к которому в Комсомольске-на-Амуре лез за автографом на концерте. А после эфира мы прекрасно попили кофе.
– Кто из гостей поразил настолько, что о нем поменялось мнение?
– Когда Виктор Тихонов играл за СКА, у нас были очень крутые эфиры. Я никогда так не хохотал во время интервью. Они с супругой Женей – суперкоманда. Постоянно подтрунивают друг над другом, рассказывают отличные истории. Тот момент, когда браки заключаются на небесах. Небольшая деталь: когда Женя приезжала на матч, она сначала проходила по всем пресс-центрам, со всеми здоровалась и только потом поднималась в ВИП-ложу. Была близким нам всем человеком.
Я влюбился в ребят.
– Кто ваши слушатели? Можно сказать, что это болельщики «Зенита», у которых есть автомобили?
– Безусловно, это люди, у которых есть автомобили. Глупо отрицать: радио в основном слушают в машине или когда высаживают или собирают картошку.
Когда ведем предматчевую программу, кажется, что все и на сто процентов – болельщики «Зенита». Потому что каждый норовит дать совет и оценку. Но как только заводим речь о чем-то другом… Например, недавно обсуждали гастроли знаменитой пермской балетной труппы – слушатели тут же заговорили о балете. И очень экспертно.
Тогда я думаю: кто вы? Болельщики «Зенита»? Любители балета? Не могу навесить на них ярлык. Петербуржцы – вот что могу сказать. Возраст – от 35 до 40. Хотя есть и старше, и младше.
– По моему опыту: зумеры даже не знают, что такое радио. Что-то слышали, но не сталкивались.
– Когда привожу сына на радио, рассказываю: вот микрофон, сейчас тысячи людей будут меня слышать. Он посмотрел – и пошел дальше. Ну, что тут сделать, ха-ха.
– Расскажи про ощущения человека изнутри: в 2025-м радио живо?
– Герой «Москва слезам не верит» говорил, что сначала исчезнут книги, а потом театр. В итоге и то, и другое живо. В 2009-м мне говорили, что радио погибает, потому что линейные эфиры, которые в 90-е подняли радио на колоссальный уровень популярности, сходили на нет. Но этого не случилось. Радио видоизменилось – обросло видеотрансляциями, сайтами, внеэфирными проектами.
Не могу сказать, что в 2025-м радио погибает. Да, мир другой, но это вопрос не к радио, а к редакционным командам, которые должны реагировать на вызовы.
У нас вообще люди воспринимают радио как музыкальную коробочку. Это отличает нас от слушателей в Европе, где любят именно разговорные эфиры. Нет варианта лучше или хуже – просто такая традиция.
Главное, что могу сказать: мы работаем с максимальной любовью. Команда «Радио «Зенит» – это невероятные энтузиасты.
– Сколько человек слушают утреннее шоу? Тысячи или десятки тысяч?
– Десятки тысяч.
«Радио «Зенит» слушает Алексей Миллер. Знаком ли с ним Крестинин и есть ли в эфире цензура?
– Как за время работы на радио эволюционировали твои чувства к «Зениту»?
– Ввиду того, что я столько времени нахожусь в повестке «Зенита»… Не скажу, что они стали мне близкими людьми, но начинаешь воспринимать команду как часть жизни. Это некие дальние родственники. Ты им сочувствуешь, иногда не понимаешь, радуешься победам.
Но дело даже не в том, что я работаю на «Радио «Зенит». Мне кажется, это вообще петербургская история. Потому что о «Зените» здесь говорят много: всем городом осуждают, любят, ценят. Опять же, это как отношение к родственникам. Вряд ли ты можешь сказать, что невероятно любишь двоюродного дядю. Вряд ли он вызывает у тебя такие сильные эмоции. Но ты не можешь быть безучастным. Все равно пытаешься оставаться на связи и на какой-то эмоциональной волне.
Для меня «Зенит» не просто футбольный клуб. Это сообщество близких людей, за жизнью которых регулярно слежу.
– Ты когда-нибудь получал от людей из клуба отзывы о работе на радио?
– Регулярно получаю, когда приходят игроки. В последний раз – от Саши Ерохина. Нужно постараться, чтобы человек из основной обоймы «Зенита» так рано приехал. Ты понимаешь, что это нарушает его режим. Ерохин [сначала] был нахохлившийся, как и все утром, но потом не хотел от нас уходить: «А можно еще немного у вас посижу? У вас так здорово».
– Все равно это среда, где любят обижаться на журналистов. На вас обижались спортсмены или клубы?
– Однажды мне прилетел штраф за интервью с Владимиром Александровичем Гомельским. Интервью пошло не так с самого начала. Пандемия, разговор по видео. Его везде заанонсили, интерес со стороны руководства и болельщиков – огромный.
Я, в отличие от товарища по радийной команде, не слишком хорошо разбираюсь в баскетболе. Товарищ очень нервничал. Я – не очень, потому что не до конца понимал, насколько важное сейчас будет интервью. В итоге его нервозность передалась мне и повлияла на все происходящее. Включается Гомельский по зуму, и первое, что говорит мой товарищ: «Александр…» То есть называет его именем отца.
Понятно, что это оговорка. Понятно, что настроение у него падает. Он тут же немножечко обижается. Мы это видим – и у нас тоже падает настроение. В таком режиме проходит все интервью. Мы задали вопросы по списку, он на них ответил – спасибо и до свидания. После этого нам упали штрафы.
Но такого, чтобы прямо сильно обижались, не было. Люди приходят к нам в гости – и мы как гостеприимные хозяева не провоцируем их на обиды. Они же приходят на радио не за негативными эмоциями. Хорошая доверительная беседа – вот наша цель.
– Мне рассказывали, что ваш слушатель – Алексей Миллер.
– Да, Алексей Борисович слушает нас. Допустим, встречается Сергей Циммерман (журналист «Матч ТВ» и ведущий «Радио «Зенит» – Спортс’’) с командой, и тут неожиданно к ней в гости приходит Алексей Борисович. Он успевает обронить Циммерману две фразы, после которых понятно: слушал нас тогда, тогда и тогда.
Коллеги рассказывали, что когда приезжали к Алексею Борисовичу на встречу, у него звучало «Радио «Зенит».
– Как это на вас влияет?
– Как бы «Зенит» ни играл – он остается командой из Петербурга. Это как старший брат: ты можешь осуждать его, иногда не понимать, но ты все равно его любишь.
Если «Зенит» проиграл, мы не будем черное превращать в белое. Скажем, что «Зенит» проиграл по тем-то причинам. Но никогда не переходим грань, которую, на мой взгляд, не должны переходить не только журналисты, а даже люди в простом общении. Не сваливаемся в неоправданную критику и в эмоциональные ненужные заявления.
На «Радио «Зенит» мы стараемся создавать позитивное настроение нашим программам. Даже если сейчас плохо, наверняка будет хорошо. Можно сделать вот это, вот это и вот это – и все исправится.
Люди, конечно, любят негатив. Любят смотреть трэшанину. Но долго так не продержишься.
– Это влияет на разумную хлесткость высказываний и вопросы? Которые стоит задать, но раз слушает высшее руководство, можно и оставить при себе.
– У нас нет списка стоп-вопросов. Никто такой список не спускал.
Мы работаем с мыслью, что любая критика должна быть аргументирована, подтверждаться данными и цифрами. «Они проиграли, потому что глаза не горели» – что это за критика, кому она нужна?
Или: «Нужно уволить Семака после этого проигрыша». Мы такого никогда не скажем. Это популистские, громкие и ненужные заявления. И ни к чему не приводящие. Зачем засорять эфир?
– Но можно сказать, что Семак, по твоему мнению, не справляется?
– Однажды в эфире я критиковал главного тренера (не Семака), когда была действительно серьезная турнирная ситуация. Говорил, что замены никак не повлияли на ход игры, даже пошли в минус. Никаких штрафов и взысканий не получил.
Мы критикуем. Но критикуем, пытаясь найти даже не оправдание, а причину. Причин всегда много.
Очень много было критики, когда Максим Глушенков не попадал в стартовый состав. И мы ссылались на тренерский штаб, который объяснял: в основу попадают игроки, которые хорошо тренируются. Нам часто вменяли, что мы прикрываем Семака. Мы отвечали: подождите, сейчас, возможно, все исправится. И исправилось.
Да, мы могли раскритиковать Семака, но предложили смотреть на дело во временной перспективе.
– Ты когда-нибудь встречался с Алексеем Миллером?
– Нет, лично видеться не довелось.
– А получал фидбэк о своей работе?
– От руководства «Газпрома» – нет.
– Может, кто-то что-то передавал.
– Я регулярно вижусь с руководителем пресс-службы «Зенита», у нас нормальное общение. Видимо, никаких претензий нет.
От коллег я получаю и фидбэк, и советы. По мере возможностей стараюсь им следовать.
– На «Радио «Зенит» когда-то была возможность позвать в эфир Миллера?
– Может, он когда-то и был в эфире. «Радио «Зенит» существует с 2007-го, а я работаю с 2013-го. За время моей работы Алексея Борисовича, кажется, не было.
– Что бы ты у него спросил, если бы он пришел?
– Когда встречаюсь с людьми, которые заняты каким-то очень серьезным делом и о котором я даже не имею представления, всегда очень интересно: как у них все получается?
Я бы спросил у Алексея Борисовича, сколько часов в его сутках. Как ему удается руководить госкорпорацией, участвовать во множестве проектов и быть болельщиком? Это колоссальный труд и колоссальная самодисциплина.
Как Крестинин попал на «Матч ТВ» и почему так молниеносно получил топ-матчи
– Как ты попал на «Матч ТВ»?
– Я не стремился. Мне, конечно, было интересно, но я никогда не выражал желания работать на «Матч ТВ». Казалось, это нереальная история. Просто в определенный момент наш генеральный директор позвонила и сказала, что сейчас со мной свяжется Сергей Акулинин. Он предложил попробовать – прокомментировать матч с Георгием Черданцевым.
Я сказал, что в Петербурге от такого не отказываются. Интересно попробовать себя и свои силы. Насколько я к этому готов.
– Были предпосылки к этому звонку? Может, кто-то перешептывался.
– Ничего не было. Как гром среди ясного неба.
– Что ты испытал?
– Да волнение, конечно. Сказал жене, что уже не так молод, чтобы на меня это все падало. Ответственность. Дрожи в коленках не было, но начал думать: как это будет отличаться от радио, какие ошибки важно не допустить.
– Была мысль: «Я пока не готов»?
– Нет. В определенный момент понимаешь, что можно, конечно, отказаться. Так ведь больше не предложат.
Скорее, воспринял как факт: нужно попробовать.
– Ты размышлял в таком духе: «Меня позвали, потому что я хорош в этом, этом и этом»?
– Подожди, мне кажется, если спросить любого человека, он скажет, что молодец в определенной деятельности.
Во-первых, сказали, что не факт, что мою кандидатуру утвердят. Никто не гарантировал, что я теперь комментатор матчей «Зенита». И я подразумевал, что это конкурс, есть другие претенденты.
Во-вторых, просто пошел показать себя. Я не могу прыгнуть выше головы: пошел и провел репортаж так, как проводил бы во время радиовещания. Чуть поменьше говорил, чуть побольше привязывался к картинке. Все.
– Тебе известно, кто еще претендовал?
– Нет-нет, я точно не знаю. Когда встретился с Георгием Черданцевым, он сказал: «Если получится, здорово. А не получится, будут другие люди».
Я просто подразумевал, что будет перечень соискателей.
– Ты общался с Акулининым по телефону?
– Да. Сергей провел со мной методическую работу, мы хорошо поговорили. Важный момент: я же не сразу матч мужского «Зенита» комментировал – сначала женского. Сергей прослушал матч, указал на ошибки. Как и Георгий Черданцев.
И после этого мне дали матч мужского «Зенита».
– Что говорил Черданцев?
– Он провел со мной два с половиной часа до матча и все это время давал рекомендации: что происходит, что будет происходить и как нужно на это реагировать. Потом еще разобрал репортаж. Во время матча выключал микрофон и подсказывал, если я допускал ошибку. Не фактическую, а в подаче информации, описании происходящего.
Могу сказать ему большое спасибо. Следующий матч был с Романом Трушечкиным – ему тоже огромное спасибо. Он действовал примерно по той же схеме.
– Как тебе объясняли роль?
– Что комментирую домашние матчи «Зенита». Если будут товарищеские – комментирую их. Иногда меня будут задействовать для матчей женского «Зенита».
От редакции: в этой главе было еще два вопроса, значимых для редакции и автора, но мы не можем их опубликовать по согласованию с работодателем героя.
– Твой первый матч: «Зенит» – «Ахмат» в Кубке России в сентябре 2024-го.
– Допускаю, что да. У меня их столько уже было.
– Не помнишь первый матч?
– Да, точно, Кубок России. Комментировали с Черданцевым. Первый матч Соболева, кажется.
– Каково тебе было вести первый репортаж с Черданцевым? Как бы к нему ни относились, это все равно большая звезда.
– Мы были знакомы с Георгием: он приезжал на «Радио «Зенит», я брал у него интервью. У меня же образование – нежурналистское. И Георгий говорит: «Михаил, вы как спортивный журналист…» Когда интервью закончилось, редакция смеялась: «Тебя сам Геогрий Черданцев посвятил в спортивные журналисты. Теперь вариантов нет – надо менять запись в дипломе».
А комментировать с Черданцевым… Вообще, когда работаешь с коллегами, которые намного круче, чувствуешь себя под защитой. Что бы ни произошло в эфире, эти профессионалища справятся.
Еще помню, что все прошло молниеносно. Пронеслось – и точка. Черданцев жмет руку: «Хорошо поработали». Круговерть образов.
– Еще обсудим эту игру. Обычно комментаторы начинают с матчей вроде «Алавес» – «Леванте», и это может длиться пару лет. Беспокоило, что для коллег ты мог выглядеть человеком, который слишком нагло и быстро подобрался к топ-матчам?
– Чувствую, так я и выглядел. И не только в глазах коллег, но и телезрителей.
Что бы я ни говорил, никак ситуацию не поменяет. Меня сразу назначили на все матчи «Зенита». Кто я? Никак повлиять на это отношение к себе не могу. Могу только постараться продолжать хорошо делать свою работу.
– Но у тебя есть понимание, почему все так молниеносно? Или ты удивлен так же, как коллеги и зрители?
– Я скромный человек. Прекрасно знаю свои сильные и слабые стороны. Знаю, что в Петербурге есть коллеги гораздо опытнее и, на мой взгляд, интереснее меня. Больше ли они подходят для телевизионного комментирования? Оценивать не могу.
Мне сказали: проведи. И я как исполнительный человек провел. Мне интересно. Буду и дальше этим заниматься. Но никогда не стану говорить, что молодец, достиг, чемпион, герой. Мне есть над чем работать.
Можно сослаться на везение. Мне повезло.
– А ты никогда не спрашивал у того же Акулинина: «Почему я?»
– Мне никто не расскажет. Я только слышал, что рассматривалось несколько кандидатур. Какой уж там фактор сыграл – для меня загадка.
– Этот стремительный взлет повлиял на тебя? Все-таки федеральный эфир.
– Количество шуток на радиостанции возросло многократно. Каждый намеревался сказать, что я теперь комментатор федерального уровня. А жена отметила, что я стал дерганным.
Мне кажется, в общении с другими людьми я не поменялся. Остался таким же. Никакой короны на голове точно не появилось.
«Самоуважения поубавится, если перегну в сторону «Зенита». Нормально ли, что «Матч ТВ» дает Петербургу столько своих комментаторов?
– О чем думаешь, когда тебя называют зенитовским комментатором? Не в том смысле, что работаешь на домашних матчах…
– … А в том, что болею за «Зенит» больше, чем за другую команду?
– Да, в том, что у тебя к «Зениту» пристрастие.
– Это самый серьезный вызов, который у меня был в жизни: отделить себя от «Зенита». Потому что я по-прежнему сотрудник «Радио «Зенит». Именно поэтому иногда проскакивают оговорки, за которые я абсолютно справедливо получаю критику болельщиков.
Я всеми силами стараюсь, чтобы подобных казусов не случалось.
Во время матчей мне интересно наблюдать спортивный процесс. И в случае успешного действия одной из команд подчеркиваю успешность этого действия. Если у «Зенита» получается лучше, он получает больше положительных эпитетов. Если ситуация обратная, больше положительных характеристик даю другой команде.
Я переслушиваю свои репортажи. На мой взгляд, [в них я] нахожусь над схваткой и комментирую достаточно нейтрально. Кто-то говорит, что слово «Гол!» кричу громче, когда забивает «Зенит». Ну, красота в глазах смотрящего.
Подчеркну: я – с Дальнего Востока. Не петербуржец. «Зенит» не часть моего культурного кода. Да, я многое знаю об этих ребятах, они стали мне ближе, потому что я слежу за их жизнью. Нельзя следить и оставаться безучастным.
За пределами комментирования отношусь к «Зениту» как команде, которая базируется и представляет город, в котором я живу.
– Когда ты получил работу на «Матче», появилось ощущение: теперь есть обязательство быть к «Зениту» чуть теплее, чем к остальным?
– Сложно быть к «Зениту» теплее, чем во время моих радиопередач. Там я абсолютно справедливо говорю, что «Зенит» – наша команда. Потому что, во-первых, говорю это для петербуржцев. А во-вторых, я работаю на клубном радио.
Стал ли теплее относиться к «Зениту» на «Матч ТВ»? Мне кажется, наоборот. За этот год постарался абстрагироваться от «Зенита» с точки зрения восприятия того, что происходит в команде.
Но это никак не сказалось на моих радиоэфирах.
– Ты прокручиваешь в голове, что если в репортажах не будешь предан «Зениту», можешь это место потерять?
– Любая критика должна быть аргументирована. Если комментатор скатывается до необоснованной критики – «Зенита», ЦСКА или «Акрона» – он в принципе может потерять место.
Думаю, если буду максимально сочувствовать «Зениту» на поле, точно так же потеряю место. Руководство посчитает, что это никуда не годится.
Знаешь, в чем у нас еще проблема? Даже не проблема, а тенденция. Комментаторы сейчас не только комментируют, но и развлекают, дискутируют с болельщиками и арбитрами, интерпретируют, что происходит на поле. Нейтрально наррадорствовать не получится – это неправильно с точки зрения современной работы. Но и перегибов допускать нельзя.
Сергей Акулинин четко обозначил: «Ты – нейтральный комментатор». Никогда не было директивы свыше болеть за «Зенит» посильнее. И такого не может быть. Это непрофессионально. И подозревать такое – странно.
– Насколько правильно, что у «Зенита» на домашних матчах есть свои комментаторы? Даже не один, а целая связка.
– Ты имеешь в виду Алексея Петровского?
– И его, и Павла Богданова, который работал с тобой чуть раньше.
– С точки зрения логистики «Матч ТВ» – это правильно. Не нужно постоянно отправлять людей в командировки.
Насколько это в принципе правильно… Не берусь судить. Надо же понимать: это негативно сказывается? На чем, на самом репортаже? Если да, то это минус. Но я слушал коллег по цеху, и мне не кажется, что в наших с Алексеем Петровским репортажах есть особая привязанность к «Зениту». Мы нормально оцениваем футбол.
И Богданов, и Петровский – не люди с улицы. Они очень долго занимались обозрением спортивных событий. Будучи петербуржцами часть проектов посвящали «Зениту».
Может, если мы разбираемся в отдельной команде больше, чем остальные, наши репортажи становятся информативнее?
– Представь себя болельщиком московского клуба. Он подумает, что даже на уровне идеи это…
– … Особые условия?
– Как минимум – несправедливо.
– Первое: мы же никак не можем повлиять на результат матча. Об этом нужно всегда помнить.
Второе: я никак не могу повлиять на отношение условных болельщиков ЦСКА. Я живу в Петербурге и добираюсь до стадиона «Газпром-Арена» за 40 минут. А Георгию Черданцеву нужно для этого восемь часов.
Простите, мы здесь про что? Про удобство, правильную логистику, правильное использование финансовых ресурсов телеканала?
– Так ты точно не убедишь болельщиков…
– … А я и не собираюсь, потому что не могу повлиять на отношение человека. Если человек предан московскому или тольяттинскому клубу, его не убедит даже татуировка «Нейтральный комментатор» во всю спину.
Я могу только сказать, что сделаю все, чтобы в трансляциях оставаться непредвзятым комментатором.
– Болельщик думает не о логистике «Матч ТВ» и не о том, что каналу придется оплатить дорогу Георгию Черданцеву. А о качестве репортажей. И если «Зенит» комментируют два человека с принадлежностью к команде, у них будут вопросы. У других команд тоже есть амбиции и любовь зрителей.
– Хорошо, давай смоделируем ситуацию: два сочинских комментатора работают на матчах «Сочи». Ни у кого же не вызвало бы это резкого протеста? Наверное, вопрос не ко мне и не к идее, что есть домашние комментаторы. Вопрос – в отношении болельщиков непосредственно к «Зениту».
Нас, комментаторов, задело по касательной. «Ага, у них еще и комментаторы свои».
Мы как журналисты стараемся работать максимально честно и профессионально.
Константина Генича или Георгия Черданцева будут точно так же обвинять в предвзятом отношении – или к «Зениту», или к гостевому клубу. Так было всегда.
– Только Генич не работает на «Радио «Спартак».
– У нас нет таких радиостанций. Если бы была, туда бы позвали людей, которые разбираются в спортивной журналистике. И, возможно, туда бы попал человек из комментаторского цеха «Матч ТВ».
Надо понимать, что «Радио «Зенит» появилось за много лет до «Матч ТВ». Нельзя соотносить телеканал и радиостанцию. Если бы Константин Генич работал на «Радио «Спартак», он бы не смог комментировать его матчи? Растерял бы весь профессионализм?
– Но подожди. Ты понимаешь злость условного болельщика «Локомотива», который включает матч с «Зенитом» на федеральном канале, а его комментирует ведущий «Радио «Зенит» и Алексей Петровский – человек, которого я знаю как соведущего Феди Погорелова в «Грустной передаче о футболе»?
– А я знаю его как программного директора «Нашего радио». Но да, они действительно вели передачу с Федором Погореловым.
– Передачу болельщиков «Зенита» – для болельщиков «Зенита».
– Да.
– Понимаешь, почему у людей возникает раздражение?
– Я людей понимаю прекрасно. От себя могу только сказать, что мы с Алексеем Петровским делаем все, чтобы наш репортаж прозвучал абсолютно непредвзято.
В конце концов, если бы мы хотели поболеть за «Зенит», точно бы делали это не в телеэфире. Алексей Петровский – тоже большой профессионал. На стадион мы приходим работать.
У нас есть самоуважение. И этого самоуважения поубавится, если я перегну палку в сторону «Зенита».
– Это звучит странно. В эфире ты говорил: «Победа нашей команды» и «Наш тренерский штаб».
– Это отголоски моей деятельности на «Радио «Зенит». Там я работаю 13 лет, а комментирую для «Матч ТВ» – всего год. 13 лет «Зенит» – наша команда. Это речевая привычка, которая выдает такую фразу.
Поверьте, я не меньше вашего переживаю и корю себя, что сказал так в эфире. Это недопустимо. И это не потому что я такой: «Все, ребята, «Зенит» победил, перекрываем Невский!»
Сделаю все, чтобы такого не повторилось.
– То есть это не прилив чувств, а профдеформация?
– Да, абсолютно.
– Какие у тебя отношения с Богдановым и Петровским?
– Исключительно профессиональные. Мы общаемся в день матча, обсуждаем моменты, связанные с трансляцией. После матчей благодарим друг друга.
– Вы не приятельствуете? Не можете выпить пива вечером после эфира?
– Думаю, если такая инициатива возникнет, никто не откажется. Но учитывая график современной жизни, очень сложно это сделать.
«У меня стиль осведомленного любителя». Как Крестинин готовится к матчам?
– Ты чуть больше года на «Матч ТВ». Главное, чему научился?
– Внимательно слушать режиссера трансляции и редактора, которые говорят одновременно с тобой. Слышать их – и не сбиваться. Этот навык мне еще предстоит постигать.
– А с точки зрения говорения?
– [Допускаю] меньше канцеляризмов. Это важный момент. Вот есть негативные реакции болельщиков после моих фраз и просто по факту моего существования в эфире. И плевать, хороший или плохой репортаж я провел. Я комментарии читаю редко, но это все равно подспудно на тебя влияет. Начинаешь комментировать нарочито нейтрально. Мозг переключается на абсолютно нейтральные фразы – и вырываются канцеляризмы. Например: «Подопечные». Ну какие подопечные? Речь становится сухой.
Начал в той или иной мере успешно осваивать разноображевание и при этом упрощение речи.
– Как бы ты охарактеризовал свой стиль комментирования?
– Я получал отзывы от людей, с которыми даже не знаком. Говорю не про болельщиков, а про людей, которые в принципе на стадион не ходят. Например, от отца друга. Он сказал, что ему не нравится, когда человек сыпет энциклопедическими данными с большим количеством цифр. Говорит: «А у тебя по-другому. Четкое сочетание эмоций и статистики».
Так могу охарактеризовать: стиль осведомленного любителя. Мне кажется, для ряда наших телезрителей этот стиль наиболее приемлем. Им нужно, чтобы человек дал представление об игроках на поле и эмоционально сопровождал их действия. И хотя бы примерно объяснял решения арбитра.
– Что у тебя лучше всего получается?
– Не могу ответить. Пускай ответят люди, которые смотрят трансляции.
– А что не получается?
– Четко отслеживать поле и одновременно следить за монитором. Над этим работаю.
– Какую бы оценку поставил себе за этот год? От 1 до 10.
– Семерку. Я же по-прежнему комментатор матчей «Зенита». Ниже пяти уже точно не поставишь.
Поработал в разных условиях, получил дозу хейта. Серьезную. При этом у меня не пропало желание комментировать и становиться лучше. Я не озлобился.
– Обращаешь внимание на комментарии и посты в телеге?
– В некоторые моменты не могу не обращать. После «нашего тренерского штаба» улетал в отпуск и мне звонили журналисты: «Обсуждали ли вы оговорки с Геннадием Сергеевичем Орловым?»
Думаю, если буду звонить Геннадию Сергеевичу и предлагать обсуждать оговорки, он окажется не в восторге. При том, что мы много лет знакомы.
– Ты не как Костя Генич, настроение которого сильно зависит от того, что он о себе прочитал?
– Это твое суждение. 13 лет работы на радио закалили характер и сделали менее чувствительным. Стараюсь ко всему подходить с холодной головой. Когда вижу такие комментарии, во-первых, могу только развести руками. А во-вторых, сказать, что в моей радиокарьере были огрехи и посильнее.
– Можешь назвать матч, который ты сделал лучше?
– Какой хороший вопрос… Когда мы комментируем для радио, у нас каждый матч лучше, чем на самом деле. Подаешь его гораздо эмоциональнее, чем это выглядит на поле. Кажется, отчасти я эту историю перенес на телевидение. Бери любую ничью. Человек с радио сделает из нее не просто ничью, а СУПЕРНИЧЬЮ.
Хотя я считаю, что это погрешность – описывать лучше, чем есть на самом деле.
– Матч, который ты испортил.
– Не понравился матч со «Сьоном». Несмотря на большое количество голов (5:3 в сентябре – Спортс’’), я не додержал эмоцию. Можно было сделать просто праздник футбола, но у меня не очень хорошо получилось.
– Как ты готовишься к матчам?
– Учитывая работу на «Радио «Зенит», я не выпадаю из футбольной повестки. Постоянно читаю новости. Готовиться начинаю за сутки: просматриваю составы, последние события, интервью – в том числе благодаря вашему сайту. Накапливаю в голове информацию.
В день матча еще раз просматриваю новости. В компьютере есть папка по каждой команде с информацией по всем игрокам. Составлял их для радиорепортажей.
Учитывая, что у меня в дни [кубковых] матчей утренние эфиры, обязательно полтора часа сплю. Без этого не могу.
Приезжаю на стадион за два часа. Дают составы. Захожу в папку команды, сопоставляю с новостями, которые читал за день до этого. Делаю последние наброски. Беру лист формата А4, черчу поле, расставляю игроков и подписываю – все от руки. Я вообще очень многое делаю от руки – помогает запоминать. Два-три-четыре слова про каждого. Можно, конечно, сделать 20 листов, но потом ничего в них не найдешь.
– «Зениту» при подготовке ты уделяешь значительно меньше времени, чем сопернику?
– Про «Зенит» я и так знаю очень многое. Мы постоянно говорим о нем на радио.
Разбираем ошибки и оговорки: откуда взялись «наша команда» и «наш тренерский штаб», Латышонок (вместо Караваева) и ШПанцев (вместо ШНапцева)
– Вернемся к твоему первому матчу: «Зенит» – «Локомотив». Журналист Виктор Ладненко писал тогда: «Дикий момент у «Локомотива» в самом конце, Сулейманов бьет с нескольких метров мимо, никаких эмоций. Тишина. Как будто рядовой эпизод в центре поля. Повышать голос исключительно в тех случаях, когда атакует одна команда и шепотом встречать атаки другой – такое вижу вообще впервые. Тот случай, когда лучше бы оставили интершум».
Что думаешь?
– Я не помню конкретно этот эпизод. Все-таки год прошел.
– Хорошо, вот мое общее впечатление, не по одному матчу: ты даешь намного больше эмоций, когда «Зенит» атакует, создает моменты и забивает. И меньше внимания уделяешь другим командам.
– Сейчас отчасти удается преодолеть эту историю. Ты ведь не хочешь ошибаться в фактах. Когда под самый конец игры вышли какие-нибудь резервисты «Оренбурга»… Ну, не все знают резервистов «Оренбурга». Иногда бывают фамилии, с которыми сейчас столкнешься, и вряд ли они снова попадутся в работе в ближайшее время. Ты не хочешь ошибиться в факте, начинаешь вспоминать, а игрок в это время бьет. И все говорят: «А что он тут не эмоционировал?» А ты пытался не ошибиться фактически. Это никак не касается моего отношения к команде и игрокам.
Допускаю, что год назад такое было. Я понимал, что матч с «Локомотивом» – водораздел. Не дай бог бы ошибся конкретно в этом эпизоде и конкретно в этой игре. Может, ничего бы и не произошло. Но еще раз обращаюсь к нашим читателям: ты понимаешь, что уровень ответственности – колоссальный.
Да, твоя работа – не корабли строить. Если ошибся в сварном шве, этого, может, никто и не заметит. Хотя от твоей работы зависят жизни людей. От работы комментатора жизни людей не зависят. Но на тебя все смотрят. Хотя если бы на сварщика все смотрели, у него, может, тоже бы задрожали руки.
Я понимаю, что это специфика работы. Соглашаясь на нее, понимал правила игры. Но в начале пути сложно со всем справиться так непринужденно.
– Нет такого, что «Пари НН» или «Динамо» Махачкала тебе просто менее интересны, чем «Зенит»? Их игроки, их моменты, какая у кого история.
– Вот ты мне сейчас сказал – и когда в среду буду комментировать «Оренбург» (имеется в виду игра Кубка России 22 октября – Спортс’’), еще раз обращу на это внимание. Может, я действительно как-то не так реагирую на эпизоды.
Повторюсь: половину жизни я смотрел футбол, не являясь болельщиком какого-то клуба. Я никогда не был на Вираже. У меня дома нет символики «Зенита». Мне были в одинаковой степени интересны обе команды. И я по-прежнему могу включать этот режим. И делаю это.
– Мы уже частично проговорили, но все-таки: «победа нашей команды» с «Рубином» и «наш тренерский штаб» с ЦСКА – как именно это вышло?
– Матч с «Рубином» я комментировал с Геннадием Сергеевичем Орловым, легендарным голосом ленинградского и петербургского футбола. Поэтому пытался привносить нейтральности. И когда все закончилось, я такой: «Фух, вроде мы справились». Сознание отключилось, и я сказал: «Победа нашей команды». Ну вот как так? Весь матч продержался, выдерживая нейтральную линию.
С Геннадием Сергеевичем я очень долго вел программу на радио. Мы знаем друг друга, я могу его если не перебить, то хотя бы вклиниться. И столько усилий положил, выдохнул, расслабился – и момент расслабления тут же вылился в эту непроизвольную фразу.
Очень обидно.
– О чем ты подумал?
– Да о чем… О том, что надо все закончить. Выключить все эти кнопки и пойти погрустить, глядя на Финский залив. Как известно, ты можешь сколько угодно выстроить мостов и высадить садов, а запомнят тебя по другому.
Задавался вопросом: «Как же я так опростоволосился?» Сергей Акулинин правильно говорит, что все мои косяки происходят в конце трансляций. Да, у меня пока нет такого профессионализма, как у коллег с большим опытом. Прорываются оговорки, когда мозг устает.
Но опять же, сколько матчей я провел? А ошибок только две. В процентном соотношении вроде все неплохо. Но запомнят лучшее, ха-ха.
– В такие моменты даже болельщикам «Зенита» кажется, что ты перебарщиваешь. Сталкиваешься с этим?
– Матч в воскресенье, а утром эфир на радио – думаешь, мне не пишут болельщики? Прямо с утра в наш радийный вотсап все выскажут – и как я комментировал, и где ошибся, и как неправильно назвал игрока.
Меня не щадят. Все досконально разберут.
– Как ты это воспринимаешь? По тому, как ты об этом рассказываешь, кажется, что довольно спокойно.
– Это правда. Первое: понимаю, что уже не могу ничего поправить.
Второе: понимаю, что если буду воспринимать близко к сердцу, никакого сердца не хватит.
Третье: я уже столько наошибался в радиоэфире, что все воспринимаю спокойнее.
Гораздо важнее – работа над собой и самоуважение.
– «Зенит» – «Нижний», 30 августа. Ты назвал Вячеслава Караваева, которого показали на вип-трибуне, Евгением Латышонком. Почему?
– Объясню. Ты смотришь, что происходит на поле, и в это время режиссер телетрансляции говорит: «Внимание на трибуну». Поворачиваешься – и тут же кадр меняется. Ты примерно видел лицо и думаешь: «Латышонок же по-любому». И говоришь, что Латышонок.
– То есть ты угадывал?
– Да. Я уже потом думаю: а с чего Латышонок? С тем же успехом мог назвать Марка Твена. Латышонок ведь не мог оказаться на этой трибуне.
Редактор не может постоянно говорить в ухо – иначе у меня не будет связной нормальной речи. Он мог бы сказать, что это был не Латышонок, а Караваев. Но не стал. Все, заиграно, матч продолжается.
– В этом же матче ты называл Максима ШНапцева – ШПанцевым. Как это получилось?
– Единственный матч, за который Акулинин надавал по шапке. Не знаю, что случилось. Может, магнитные бури, ха-ха.
– А к «нашей команде» и «нашему тренерскому штабу» Акулинин спокойнее отнесся?
– Да, Сергей ведь понимает: это не потому, что я такой ярый болельщик «Зенита». Когда вы берете комментировать человека с «Радио «Зенит», однажды эта палка выстрелит. Что он может сказать? «Ну, поаккуратнее».
– А кто тебе потом сказал, что правильно – Шнапцев, а не Шпанцев?
– В перерыве написал сотрудник «Пари НН». Мне было так неудобно – перед матчем он дал много интересной информации, которую я озвучил в эфире. И потом его сообщение после первого тайма… Думаю: «Вот как сейчас обо мне человек думает? Я же не со зла».
– 23 августа, «Динамо» Махачкала. Гол Мантуана.
– Так, а я что сказал?
– Табидзе выбивал мяч, но попал в ногу Мантуана. Ты говоришь: «Вполне осмысленный удар. Поднимал мяч для того, чтобы голкипера «Динамо» перевесить. Подождал немного, чтобы мяч будет в оптимальной позиции, чтобы он полетел по той траектории, которая задумывалась». То есть описал так, будто Мантуан сделал что-то очень изобретательное. А в него просто выбили мяч.
– Видимо, к тому моменту еще не подоспел повтор.
– И после повторов тоже.
– Ха-ха, у меня нет ответа на этот вопрос.
– Не было умысла показать Мантуана лучше, чем он есть на самом деле?
– Нет, абсолютно. Когда голы курьезные, я говорю, что они курьезные. Это же глупо: люди видят, а я говорю другое.
Может, я просто не разобрался в моменте. Не увидел. Что я могу сказать? Буду стараться делать лучше.
– На ошибки указывает только Акулинин?
– Да, он мой непосредственный руководитель.
– В каком виде?
– Присылает документ с разбором матча по нескольким критериям: ошибки, рекомендации. Рабочий процесс.
– Какая обычно тональность?
– Абсолютно нейтральная. Мы с Сергеем уже знакомы лично. Очень грамотный подход. Ни поблажек, ни излишней жесткости. Все по делу.
– После этих эпизодов ты думал: «Может, я не тяну? Может, мне этим не заниматься?»
– Есть достаточное количество светлых голов, которые мне скажут, если я не буду тянуть. Самоуничижением можно загнать себя в состояние, из которого уже не выйдешь. Я могу загнаться, но знаю, что это не скажется положительно ни на моей работе, ни на семейной жизни, ни на чем.
Нужно отвлекаться, не принимать все близко к сердцу и становиться лучше.
– Завидую твоему подходу.
– А выбора-то нет. Через неделю следующий матч. Некогда погружаться в рефлексию.
Хочет ли Крестинин стать новым Орловым и чувствует ли уважение Петербурга
– Когда ты узнал, что прокомментируешь матч с «Рубином» вместе с Орловым?
– За день до игры.
– Что почувствовал?
– Только порадовался. После того, как ушел из вечерней программы в утренний сегмент, мы виделись реже. Круто, что получилось прокомментировать с легендой.
– Какие у вас были отношения, когда вместе вели передачу?
– Геннадий Сергеевич выступал как эксперт, а я озвучивал и интерпретировал сообщения от слушателей. Когда Геннадий Сергеевич совсем уходил в аналитику, нужно было придавать программе нужный ритм.
Сначала было трудновато, но потом мы с ним нашли принцип взаимодействия.
– Чему-то он тебя научил? Орлов любит давать советы.
– Это правда. В свое время Геннадий Сергеевич посоветовал не торопиться. Не рубить с плеча в конкретном эпизоде. Нужно немножко подождать, потому что спорт и подготовка команды – это процесс.
– Вы проводили время за пределами передачи?
– Нет. Общались на радийных совещаниях и студиях.
– Что думаешь про репортаж с «Рубином»?
– Удивляюсь профессиональному долголетию Геннадия Сергеевича. Два часа прокомментировать в нужном темпе… Светлейшая голова. Можно равняться. Не только с точки зрения комментирования, но и в подходе к жизни, энергии.
– Что особенного он делает в эфире? Что дает ему уникальность?
– Он умеет говорить небыстро, не тараторить, но всегда успевать во время скоростной комбинации. Это опыт. Он же комментировал еще до эпохи цифрового ТВ и прошел с индустрией все стадии.
– Тогда было ощущение, что он захватил все пространство.
– Ну, конечно. А как он мог не захватить пространство? Обладатель ТЭФИ, комментатор всесоюзного и всероссийского уровня. С таким опытом [нам с Павлом Богдановым] было бы глупо выбивать эфирное пространство: «А давайте я тоже скажу, Геннадий Сергеевич?»
Нет, конечно. Сколько можно было говорить, столько я и говорил.
– То есть не было обид?
– Я слишком давно с Геннадием Сергеевичем работаю, давным-давно перестал на него обижаться. Да и не обижался никогда.
– Согласен, что Орлов притапливал за «Зенит»?
– Я бы так сказал: он был более петербургским. Прочувствовалась эмоциональная сопричастность. Но не могу сказать, что он прямо притапливал: «Зенит» был на голову выше «Рубина». Если на поле одна команда гораздо сильнее другой, естественно, о ней говорят больше.
– Когда бил игрок «Рубина», Орлов сказал: «Ну что же вы, ребята, надо накрывать».
– С филологической точки зрения мы не можем ему предъявить… Ну, надо накрывать. Это совет футболистам в целом, ха-ха.
– Болельщики «Рубина» смотрели матч с тремя зенитовскими комментаторами.
– Не зенитовскими, а петербуржскими. Ну да, мы все из Петербурга. А Роман Титов, например, комментирует игры “Рубина” в Казани.
– У тебя есть амбиция стать для Петербурга и «Зенита» новым Геннадием Орловым?
– Во-первых, стать новым Геннадием Орловым невозможно. Во-вторых, если отвечу утвердительно, это помножит на ноль все, что говорил о непредвзятости. Потому что Геннадий Сергеевич, «Зенит» и Петербург/Ленинград – единая связка. Пока меня держат в профессии, я хочу стать профессиональным телекомментатором. Который не будет ошибаться, оговариваться и производить впечатление, что он больше эмоционирует во время атак одной команды.
– А ты уже чувствуешь стрит кридабилити? Узнают в Петербурге, благодарят за работу?
– Пока, наверное, нет. Мне кажется, узнавать и не будут. Сейчас в нашей жизни так много футбола и так много всего интересного… На футболе сосредоточено меньше внимания, а комментаторов стало намного больше, чем раньше. В индустрии намного больше ярких медийных личностей. Я все-таки стараюсь эту медийность не сильно выпячивать.
Почему Крестинин вне комментаторской тусовки?
– У тебя есть любимые комментаторы?
– Мне нравится Роман Трушечкин. Голос, подача информации. Нравятся Черданцев, Генич.
Мне вообще нравятся комментаторы «Матч ТВ». Я не смотрю другие площадки, но полностью отдаю отчет, что на канале очень крутые коллеги.
– А ты общаешься с ними?
– Нет повода. Закидывать их сообщениями и спрашивать мнения… Есть люди, которые оценят репортаж, потому что это их обязанность.
– Просто для себя узнать. Послушать тех, кто нравится.
– Не знаю. Я прекрасно понимаю, что времени у всех нас очень мало. Если лично попрошу Романа Трушечкина, тем самым обяжу это сделать. Он наверняка не откажет, но тем не менее я займу его время.
Думаю, когда-нибудь к этому приду.
– А ты вообще хочешь стать ближе к комментаторской тусовке?
– Нет. Надеюсь, не прозвучит грубо, но мне есть, чем заняться в жизни. Времени мало, а еще географическая оторванность. Все это сказывается. Мне интересен прежде всего производственный процесс, а не нахождение в тусовке.
– Приедешь, если позовут в офис на корпоратив?
– Конечно. Мне будет приятно познакомиться с людьми.
Крестинин – специалист по работе с молодежью (это основная работа). Его воспитанник выиграл чемпионат мира по настолкам
– Михаил, мы в молодежном пространстве «Спасатель» на самом севере Петербурга. Почему?
– Потому что часть моей трудовой деятельности всегда связана с молодежной политикой. Я не только комментатор и радиоведущий, но и специалист по работе с молодежью.
«Спасатель» – клубное формирование. Я организовал его в Петербурге после переезда из Комсомольска-на-Амуре. Там я тоже работал параллельно на радио и в молодежной политике.
Все, что ты видишь, – результат кропотливой работы на протяжении десяти лет. Конкретно в этой секции мы занимаемся настольными стратегическими играми – полтора месяца назад наконец-то получили современное и интересное пространство.
Хобби, которое стало профессиональной деятельностью.
– Специалист по работе с молодежью – что это?
– В нашей стране активно работают со школьниками и дошкольниками. Этот досуг прекрасно представляется: помимо школы дети ходят в кружки. Но как только дети становятся молодежью… По законодательству, возраст молодежи – с 14 до 35 лет. Это большой промежуток времени: человек сильно меняется, социализируется, у него появляется семья и работа. Но еще человеку хочется организовать досуг, чтобы реализовать интересы, найти товарищей.
Как показывает мой опыт, у взрослых людей не всегда получается грамотно организовать досуг. Этим мы и занимаемся – создаем пространство. Не только цифровое, но и физическое, куда молодые люди могут прийти и заняться любимым хобби.
– Это требует специального образования?
– Да, у меня педагогическое – преподаватель английского и французского языка. Для людей с гуманитарным образованием есть профильные курсы по повышению квалификации.
– Почему тебе это интересно и важно?
– Это такой экзистенциальный вопрос. Когда работаешь с молодыми людьми и видишь результат труда здесь и сейчас, понимаешь, что занят действительно нужным делом. И я прекрасно понимаю, что на эту работу есть социальный запрос. Аудитория «Спасателя» постоянно растет.
Как бы громко ни звучало, молодежь – будущее нашей страны. Я вспоминаю свои молодые годы и понимаю, что если бы у меня была такая форма досуга, жизнь складывалась бы интереснее, насыщеннее и ярче. В 90-е на детских площадках самым интересным объектом была стойка, где выбивали ковры.
Считаю, что это очень полезно. Особенно когда мы говорим об интеллектуальном досуге. Что у нас в стране могут сделать молодые люди? Ну, на квиз сходить. В шахматы поиграть.
Люблю делать полезные дела.
– Чем вы здесь занимаетесь?
– У нас несколько клубных формирований: по скалолазанию, практической стрельбе, спортивному туризму. Конкретно я отвечаю за направление настольных стратегических игр. То же самое, что на компьютере, только на столе. Прямое общение – всегда здорово и интересно. Это знакомство с людьми примерно твоего возраста из разных областей. У вас одно дело, которым вы горите. Сейчас у некоторых ребят уже семьи, а впервые они пришли к нам в 14 лет.
И здесь есть турнирная составляющая. Один из моих воспитанников ездил в Испанию и стал чемпионом мира.
– Вау.
– Да, он выиграл региональные, а затем всероссийские соревнования. Участвовал в разных турнирах, набирал рейтинговые очки – и его пригласили на чемпионат мира в Виго, где зажигал Александр Мостовой. К нам приезжали ребята из других стран – Финляндии, Сербии, Германии. Сейчас – из Беларуси и Казахстана. Наши воспитанники регулярно становятся чемпионами России.
У нас уникальное пространство. Мы единственные в стране, кто превратил стратегические игры как форму интеллектуального досуга в своего рода социальную услугу. В городе есть коммерческие клубы, но в «Спасателе» все бесплатно. Благодаря руководству Калининского района и Санкт-Петербурга.
– Ты сказал, что начал заниматься этим еще на Дальнем Востоке.
– Да, и там это было намного сложнее. 2008-й год: другое информационное пространство, меньше людей, гораздо больше расстояния между городами. Из Хабаровска до Комсомольска-на-Амуре – 500 километров. И таких городов, откуда люди могут приехать, – всего пять-шесть. Мы на пальцах убеждали людей, почему им это может быть интересно. И они приезжали.
Но на Дальнем Востоке в молодежной политике я занимался не только этим.
– Чем еще?
– Организацией школьного КВНа, работой со студенческими профкомами, летними образовательными программами, адаптацией федеральных программ на местный уровень.
Со стороны кажется, что это чиновничья работа.
– Именно так.
– Да, есть представление, что это не очень насыщенная адреналином работа с документами. Но контакты с молодежью придают ей смысл и желание.
Вот программа помощи молодым семьям. Со стороны кажется, что скучно. Но когда встречаешься с молодыми семьями, узнаешь проблемы и помогаешь их решить, понимаешь, зачем ты это делаешь.
Это вопрос не о честолюбии. А о полезности траты твоего времени.
– У тебя есть политические амбиции?
– Нет. В рамках молодежной политики я участвовал в организации выборных процессов, после чего понял, что политика – не мое.
Мне нравится, когда в центре внимания – не человек, который организовывает деятельность. А человек, который получает от нее пользу.
– Ты состоишь в партии?
– Нет. И никогда к этому не стремился.
– У вас почти целое здание, два этажа, все выглядит очень масштабно. Как вы это получили?
– Когда ребята из других городов спрашивают, как им получить такое пространство и договориться с государством, я всегда говорю, что сначала нужно сделать работающий проект. Вложить в него много средств, сил, энтузиазма и желания. И уже потом предлагать его на муниципальном уровне. Тогда, скорее всего, инициативу поддержат.
Мы очень много вложили – и денег, и времени. Сначала нашли пространство и попросили заведующего собираться, чтобы заниматься хобби. Он выделил нам уголочек. Потом это все обрастало мясом, и, когда показали результаты руководству, оно сказало, что надо создавать клубное формирование.
Параллельно я участвовал с проектом в конкурсах. Все-таки я – лучший работник молодежной политики Петербурга 2020 года в одной из номинаций 😅
– Твое руководство – это кто?
– Подростково-молодежный центр «Калининский», в структуре которого большое количество клубов нашего района.
– Так, вы отнесли руководству проект.
– Не было такого, что мы прямо относим документы. Все хорошо знали, чем мы занимаемся. Руководство приезжало, смотрело, удивлялось, расспрашивало. И когда открылась возможность выделить помещение, ставку и небольшие, но все-таки средства для развития, мы с удовольствием начали полновесную работу.
Планов – громадье.
– Ты сказал, что вы вложили много своих денег.
– Да. Главная цель клуба стратегических игр – чтобы человек пришел и у него был набор фигурок, красивый ландшафт, который выглядит как поле сражения. Леса, здания. Все это должен предоставить клуб. А чтобы клуб предоставил, нужно все это купить, оформить и обставить.
Мы вложили около полумиллиона. И продолжаем вкладывать. Один из маркеров интереса людей: они сами предлагают что-то приобрести и поставить в клубе.
– Это полноценная работа? Ты в найме?
– Да, я работник молодежной политики Санкт-Петербурга. В ПМЦ «Калининский» у меня лежит трудовая книжка.
– Сколько это занимает времени?
– По мнению жены, слишком много. По мнению меня, слишком мало. Обыкновенный рабочий день – восемь часов. Иногда на выходные выпадают мероприятия.
– При этом у тебя еще «Радио «Зенит» и «Матч ТВ».
– На радио у меня утренние эфиры – с семи до десяти часов. Есть программные компоненты и внередакционная работа (взять интервью, продвигать проекты), но основная деятельность – именно утренние эфиры. В десять часов я собираюсь и еду в «Спасатель». Матчи «Зенита» комментирую только по выходным – и не каждую неделю.
А ответ на вопрос, как все это совмещать, знает любой человек. У меня все работы – любимые. Плюс здесь проводят время жена и сын.
– Что тебе приносит больше дохода?
– В паритете. Рассказать детальнее не могу.
– Ты сказал: «Планов – громадье». А какая глобальная цель?
– Нет никакой глобальной цели на самом деле. Главное – процесс. Делать досуг молодых людей интереснее.
Отец всегда говорил, что нельзя работать спустя рукава. В любом деле выкладываться на максимум – собираешь ты скворечник, комментируешь футбол или что-то другое. Так, чтобы можно было похвастать перед мамой. Сейчас я пытаюсь донести это сыну.
Крестинин пробил битой стену в студии «Радио «Зенит»
– Оказывается, ты поклонник бейсбола.
– Поклонник – хороший термин. Мне нравится игра, знаю правила, с удовольствием смотрю трансляции. В детстве занимался восточными единоборствами и не очень понимал прелесть командных взаимодействий. Потом начал играть в бейсбол – оказалось интересно и классно, но добиться каких-то невероятных высот не получилось.
– Бейсбол в твоей жизни появился на Дальнем Востоке?
– Нет, и это интересная история: с дальневосточными бейсболистами я познакомился в Петербурге. В нашей команде ребята из Венесуэлы, Кубы, Петербурга и Хабаровска. Уже потом узнал, что на Дальнем Востоке невероятно крутые бейсболисты.
В местном бейсболе колоритно: очень много ребят из Южной Америки. Интересные истории. Когда слушал венесуэльцев, понимал, что у Комсомольска-на-Амуре не такое уж и криминальное прошлое – у [этих] ребят все намного трагичнее и жестче.
Один из них рассказывал, что из его товарищей по двору никого не осталось в живых. Ему повезло, что образованные родители вытолкнули учиться в Петербург. Он – инженер, работает по специальности.
– Самое удивительное знакомство в бейсболе.
– Кубинец Эдди из нашей команды. У него здесь магазин штор. Чтобы ты понимал: он играл еще в чемпионате СССР. В 1988 году приехал сюда студентом и объездил весь Союз с петербургской командой. Ему за 50, по-прежнему играет и в полном порядке.
– Люди в России – и я в том числе – часто не понимают: в чем кайф бейсбола?
– Мы с ребятами часто сталкиваемся с этим вопросом. Например, когда сотрудники ДПС останавливают и видят в багажнике биту. В такие моменты рядом обязательно должны быть бейсбольная перчатка и мяч.
Фишка бейсбола в том, что моменты приложения усилия и положительного результата очень рядом. Ты хорошо бросил мяч – и товарищ его поймал. Сразу расстаешься с мячом, меняешься базами – и молниеносность движений поддерживает уровень гормона счастья. Ты постоянно при деле. А еще постоянно находишься в напряжении, потому что не знаешь, как и куда полетит мяч.
Только со стороны кажется, что в бейсболе статичная картинка.
– Ты играешь в чемпионате города.
– Да, там всего шесть команд. Я как мужчина, пришедший в бейсбол в почтенном возрасте, во втором составе. Каждое лето зарубаемся на стадионе «Светлана».
– Говорят, ты автор вмятины в студии «Радио «Зенит». Потрудился бейсбольной битой.
– Ха-ха, говорят абсолютную правду. Но это не та бита, что лежит в багажнике машины. Просто к нам приходили бейсболисты и подарили биту – она больше сувенирная. И я на эмоциях, показывая товарищам по эфиру, как нужно встать, чтобы отбить мяч, зафиндилил по одной из звукоизолирующих пластин. Это было вне эфира, конечно.
Пришел главный инженер: «Ну что такое? Ты же взрослый человек». Я потом все починил.
***
– Михаил Крестинин – хороший радиоведущий?
– Хороший, профессиональный радиоведущий. Это могу сказать 100%.
– Михаил Крестинин – хороший комментатор?
– Об этом будут судить зрители.
– Почему ты можешь судить за радиослушателей, но не за телезрителей?
– Потому что на радио я работаю уже 17 лет. Ни раз переслушивал свои программы. Я поработал во всех сферах, во всех вариантах вещания, во всех эфирных должностях. И прекрасно знаю, что уверенно справлюсь с любой задачей. Эти задачи на меня регулярно падают.
В телекомментировании таким опытом похвастаться не могу. Поэтому буду стараться делать лучше. Как справлюсь – пусть об этом выскажутся телезрители.
– Какой бы ты хотел видеть свою жизнь через пять лет?
– Я уже в том возрасте, когда больше думаешь не о себе, а о подрастающем поколении. Будущую жизнь воспринимаю через призму, насколько она будет комфортна и интересна для моего ребенка.
Через пять лет хочу проживать в Санкт-Петербурге и иметь возможность показать сыну красоту нашей страны и этого мира. Это главное. В свое время у меня такой возможности не было. Потом возможность появилась, и мы попутешествовали. А когда до путешествий дорос сын, поездки стали ограничены.
– Что должно обязательно остаться через пять лет: радио, «Матч ТВ» или «Спасатель»?
– Работа в молодежной политике. У меня еще достаточно задумок, энергии и ресурса. Считаю это своим наследием.
– Наследием?
– Производственным наследием. Радиовещание – это сиюминутная история. Ты сказал – и слова растворились во времени. Это нематериально.
Я хочу организовать общество, коммуникативное пространство, которое продолжит существовать, когда я по каким-либо причинам отстранюсь. Думаю, в «Спасателе» мне это удается.
– Ты счастливый человек?
– Да, я точно счастливый человек.
– О чем мечтаешь?
– Мечтать надо о великом, да?
– Может, и необязательно о великом.
– Мечтаю, что мне когда-нибудь удастся уговорить родителей переехать с Дальнего Востока в Ленинградскую или Псковскую область. Потому что там их уже ничего не держит.
К определенному возрасту понимаешь, что здоровье и любовь родителей – важные моменты, которые многое определяют в твоей жизни. Хочется, чтобы родители были поближе. Чтобы я мог им помочь.
Фото: РИА Новости/АМихаил Киреев, Анатолий Медведь, Алексей Даничев, Владимир Астапкович, Александр Вильф, Алексей Филиппов, Александр Лыскин; Maksim Konstantinov/Global Look Press; «Радио «Зенит» 89.7 FM
Искренне желаю закончить карьеру этой бездарности