50 мин.

Он был главредом «Евроспорта», но уехал в Новую Зеландию и работает на стекольном заводе. Как, зачем, почему?

175

Вадим Кораблев поговорил с Игорем Зеленицыным о больших переменах.

Игорь Зеленицын строил успешную карьеру в России: в 2013 году он стал главным редактором сайта Eurosport.ru и проработал на этой должности почти четыре года. А потом уволился, чтобы начать новую жизнь – и не в России, а в Новой Зеландии. 

Мы узнали у Зеленицына, почему он решился все бросить и как себя чувствует на другом конце света.

«Евроспорт» Зеленицына – безумные заголовки, рейтинги порнозвезд и тактика от Васюхина. Эти четыре года он планировал эмиграцию

– Вчерашний вечер я провел в романтике нулевых. 2005 год, Максим Галкин, «Кто хочет стать миллионером?». Как ты попал в программу? 

– Там мне 21 год. Участвовал, чтобы подзаработать денег, потому что тот период был не особо богатым. Прошел телефонный отбор, потом меня выбрал жребий. Я был студентом 3-го курса Бауманки и, как и любой студент, любил пивко, поэтому, возвращаясь домой под пивком, часто звонил на передачу. Да, в 2005-м было не так много занятий. Развлекался и попал к Галкину. 

– Галкин там говорит: «Игорь работает продавцом и хочет стать металлургом». Что ты продавал? 

– Работал в ночную смену в «Азбуке вкуса». Сложно было найти что-то другое, потому что учеба была требовательной. Разве что вариант с программированием, но кодить я не умел. 

Когда на телике Максим Галкин спрашивает, кем ты хочешь стать, ты люто теряешься. Наверное, про металлургию я брякнул первое, что взбрело в голову. Потому что учился на металлурга. 

– Ты как раз говоришь там, что не хочешь быть металлургом. 

– А, это была правда. С металлургией было не очень понятно в то время, потому что завод «Серп и Молот» загибался, а сейчас, кажется, его территорию застроили всяким жильем. Были в Москве и поменьше заводы, но в основном все металлургическое производство – за пределами Москвы. Переезжать точно не хотелось. 

– Как потратил 32 тысячи, которые выиграл? 

– Храбро собирался все пропить, но потом взыграла совесть, и я почти все деньги отдал маме. Оставил совсем чуть-чуть себе на развлечения. Купили в квартиру какую-то ерунду типа шкафов. Ничего суперромантичного. 

– Неплохие деньги для 2005-го. 

– Что-то в районе трех моих месячных зарплат. 

– Как ты оказался в спортивных медиа? 

– Довольно неожиданным способом – через несколько месяцев после «Кто хочет стать миллионером?». У меня во дворе был чувак, с которым мы играли в футбол. После игры обычно все болтают, делятся новостями, ржут. Все как подорванные искали работу, потому что открывалась самостоятельная жизнь. И этот парень, который горел ставками, увидел на букмекерском форуме, что в России открывается сайт «Евроспорта». Рассказал, что написал туда – и его взяли. Я с этого долго угорал: «Если тебя взяли, то меня точно возьмут». Он учился на журналиста, говорил, что меня из Бауманки в их сферу не возьмут. Но в итоге я прошел собеседование и тоже попал на «Евроспорт». 

– Сколько лет прошло, прежде чем ты стал главредом? 

– Пришел в 2006-м, а главредом назначили в 2013-м. Были разговоры еще в 2008-м, но я как раз начинал комментировать на телике, и руководство не очень хотело, чтобы я брал на себя масштабные функции главного редактора и совмещал два дела. Надо было выбирать – и я выбрал телик. Комментировать футбол, наверное, лучшая работа, которой я занимался в жизни. Много ли в мире вещей лучше футбола? Мне кажется, нет. 

– Мне сказали, что это назначение притормозило твой отъезд за границу. Это так? 

– Я задумывался об отъезде. Первый раз выехал за границу в 2009-м, мне было 25 лет. Мы прилетели в Бангкок, и я просто офигел: «Блин, как же круто, хочу попробовать пожить где-то еще». И дальше все как в фильме «Начало» – тебе поселяют в голову идею, и там она разрастается. Я потреблял все больше контента о том, как живут люди в других странах. 

– Почти четыре года главредом «Евроспорта» – это счастливое время? 

– Конечно. Было очень много позитива. Только последний год был странным, потому что сменились владельцы. Мне не очень нравилось работать с человеком, который заведовал русским «Евроспортом» в 2016 году, – мы по-разному смотрели на развитие. После первых двух-трех разговоров я понял, что уйду. 

– Твои главные успехи за четыре года? 

– Во-первых, видеораздел, который мы сделали с нуля. У нас был парижский головной офис, где сидели люди, которые настраивали политику для всех сайтов крупными мазками. Приезжали в разные страны и говорили: «Будущее – за видео». Приводили в пример Buzzfeed, проект Al Jazeera на фейсбуке, что-то еще. Спрашивали, есть ли у нас на рынке что-то похожее, и я им скидывал «Картавого Ника». Им очень нравилось: «Какой же крутой парень». Мы искали кого-то бодрого в кадре и взяли в штат Артема Нечаева (сейчас у него почти миллион подписчиков на ютубе – Sports.ru). 

Во-вторых, Олимпиада в Сочи. Это был момент, когда мы искали и уже выстраивали новое направление редакции, в том числе вместе с Саней Аксеновым (главный редактор Sports.ru с сентября 2018-го по ноябрь 2020-го, сейчас делает футбольные интервью в ютубе), который пришел с телика на «Евроспорт». На этой Олимпиаде мы работали как сволочи. Вы на Sports.ru точно понимаете, что такое работа во время большого турнира: месяц-полтора спишь по 5-6 часов. Сначала – чтобы все подготовить, потом – чтобы отработать турнир. 

В третьих, перестройка, которую мы задумали и выполнили. Понятно же, о чем я сейчас? 

– Объясни для всех. 

– Бывший главред Илья Минский офигительно рассказывал про спорт, но не выходил за его рамки. Когда я стал главредом, то задумался: на рынке есть несколько игроков, чем мы можем выделяться? «Чемпионат» и Р Спорт делают упор на ленту новостей, но мы так не сможем, потому что у них бюджет в 700 тысяч раз больше. Есть Sports.ru, который офигительно рассказывает про спорт. Я буквально наслаждался русским языком редакции Вани Калашникова. Переиграть вас на вашей же территории было очень трудно: сложно найти людей сильнее Миши Калашникова, Димы Долгих, Дениса Романцова и так далее. 

Все-таки делать акцент на новости – это такое буквоедство, где все строго по учебнику. Сделали акцент на выход за пределы спорта.

Вместе с Саней Аксеновым мы набирали новых людей, объясняли им, как круче использовать русский язык, чтобы это было интересно. Стали делать больше визуала.   

– Парни, которые с тобой работали, говорят, что ты был одним из первых, кто вычищал из текстов канцеляризмы стиля «Советского спорта» и «Спорт-Экспресса». 

– Это довольно иронично, потому что я все свое позднее тинейджерство и студенчество от корки до корки читал «Спорт-Экспресс».

Потом уже этот стиль казался мне невероятно скучным. Такая энергия вялого ###, когда ты читаешь отчет о матче «Амкар» – «Крылья Советов» и понимаешь, что человеку пофигу на этот матч. Он просто забивает место на газетной полосе, чтобы получить деньги. 

В то же время я старался потреблять много неспортивного контента. Молился на журнал «Афиша», на журнал «Афиша-Мир». Перечитывал Довлатова, которого открыл как раз в те годы. Открывать «Спорт-Экспресс» после Довлатова очень сложно: «Этот побежал вперед, этот побежал назад, на 90-й минуте забил Мартин Йиранек». 

Спорт – это про эмоции прежде всего. Про то, что люди приходят получать удовольствие и выплескивают его. Ты смотришь на трибуны где-нибудь в Шотландии и думаешь: как же это охренительно. Потом смотришь на трибуны где-нибудь в Перми: полтора человека на стадионе «Звезда», на фоне какие-то высотки. Это просто перетекание энергии вялого ### из одного сосуда в другой. Здесь – футболисты, которым особо ничего не нужно. Здесь – болельщики, которым не очень интересно ходить на стадион. Здесь – журналисты, которые должны все это заряжать позитивом и бодростью, чтобы как минимум их газету чаще покупали, но которым тоже насрать. Круг, из которого невозможно выбраться. 

Когда у меня появились инструменты, чтобы делать иначе, я ими воспользовался.

– Одно из главных отличий твоего «Евроспорта» – безумные заголовки вроде «Йе, Бало». Это сознательно запустилось или случайно? 

– Конечно, сознательно. Ну, мы хулиганили. А что нам делать? Мы молодые веселые ребята. Устали, что про спорт в стране рассказывали так, что мухи на лету засыпали и дохли (это сравнение я стырил из текста Миши Калашникова). Да, мы будем перегибать. В этом нет ничего постыдного и ужасного. По крайней мере, люди нас запомнят. 

Потихоньку я доносил свои идеи офису владельцев, мне за наши самые яркие заголовки, кажется, никто не предъявлял. Потом мы стали смотреть на Complex.com (медиа про стиль и поп-культуру – Sports.ru), который очень котировал Саня Аксенов. Как-то они составили топ-100 порнозвезд, и мы выбрали тех, кто связан со спортом – типа Миа Халифы и Лизы Энн, которая рекламировала фэнтэзи футбол. Сделали текст с заходом «10 порнозвезд из рейтинга Complex.com, которые дружат с футболом». Тут владельцы уже не выдержали и откусили мне голову, сказав, что про порно мы больше не пишем. Я очень расстроился. 

Потом со злости мы сели и придумали делать видосы про тактику. Рассказывать о ней так, чтобы это было интересно смотреть. Это стало нас двигать в другом направлении.  

– У вас как раз начинал Никита Васюхин (аналитик «Рубина», до этого работал в «Зените» – Sports.ru). 

– Он и писал сценарий для всей этой истории. 

– Почему он быстро ушел? 

– Я точно не помню, сколько он у нас работал. Но, честно говоря, такие перцы, как он, стали больше, чем редакция сайта «Евроспорт». В свое время Алекс Фергюсон по этому же поводу выгонял из «МЮ» Бекхэма, потому что он как сущность стал более весомым, чем «МЮ». 

Я удерживал их насколько это было возможно, но понимал, что задержать надолго не удастся. Дальнейшее развитие Васюхина это подтвердило. 

– Революция, которую ты запустил, увеличила посещаемость сайта? 

– Я не помню точных цифр и не помню метрик, которыми тогда пользовался. Скорее всего, это был древний LiveInternet, еще не Similarweb. Но точно помню, что на плече от июля-августа 2013 года до Олимпиады в Сочи мы росли быстрее всех на рынке русских спортивных медиа. Я сам это замерял с помощью общественно доступных инструментов. 

Потом была история, что наши французские коллеги полностью переделали сайт, и он перестал быть настолько удобным. После перестройки сайта трафик всегда частично падает – могу здесь ошибаться, но у нас было так.

– Ты даже сейчас с большим вовлечением и вдохновением рассказываешь о той жизни. Как в 2016-м ты решил все это оставить? 

– Я решил начать новую жизнь еще в 2015-м. Мы с семьей прилетели в Стамбул и катались по стране на междугородних автобусах. Нашли там какой-то офигительный песчаный пляж – 17 километров в длину. Только в одной его части много людей, остальные 17 километров совершенно пустые. Безумная красота. Мы сидели и наслаждались местом. Наслаждались собой. Вдруг нам начинают обрывать телефоны наши родители. Посыл такой: «Что у вас тут делается? Нам тут по телику в России рассказывают, что в Турции какой-то переворот, всем срочно нужно ненавидеть турок». 

Не помню, что именно случилось, но начали мочить Эрдогана. То ли что-то не то сказал, то ли цены на помидоры задрал. Мы тогда подумали: ну сколько же можно-то? Тебе из всех щелей рассказывают, что и как тебе думать. Полный бред. Переглянулись с женой и решили, что нужно двигаться дальше. 

– В 2015-м Турция сбила российский истребитель.

– Может быть. Это вещи, которые ты не хочешь держать в памяти. Все они сливаются в какой-то единый бесконечный ###### [капец].

В общем, я несколько лет прокачивал жену, что надо уезжать. С другой стороны ей лили в уши, что впереди неизвестность. Когда в 2016-м у нас сменился владелец, с которым я не был согласен, то подумал, что это идеальный момент. На работе вроде все складывается не супер – я, конечно, могу с этим побороться и продлить свое существование, но это только существование. Нафиг такое нужно. 

Сначала я хотел сразу отнести заявление на стол, но потом понял, что он просто приведет своих корешей такого же склада ума. Они всех разгонят и вернут прежний «Евроспорт». Месяцев восемь я работал с новым владельцем, чтобы немножко втереться в доверие, как бы пафосно это ни звучало. Чтобы показать, что мы восприимчивы к его грандиозным идеям, что с нами можно работать. И когда я ушел, то сказал: «Это Максим Акманцев, он со мной работал последние 3 года. Рекомендую сделать его главным редактором». 

Это проканало, я сохранил редакцию в более-менее надежных руках. 

Тяжелая глава про отношения с родителями. Никто не принимал эмиграцию

– Ты уехал в том числе из-за политической обстановки? 

– Я бы выделил несколько факторов. Мне было интересно пожить в другом месте. Наверное, мне бы хотелось пожить в Париже, но я слишком ленив, чтобы с нуля учить французский. Поэтому выбрал англоязычную страну. 

Как я уже говорил, идея появилась в конце нулевых-начале десятых. Потом началась история с Болотной и Навальным, постепенно прессинг власти возрастал. Я понимал, что не хочу думать так, как мне говорят. А этот серый ком, размазывающий людей, у которых другая точка зрения, давил все сильнее. Ты просто высказываешь свое мнение, а тебя засовывают в автозак, потому что это мнение не совпадает с генеральной линией партии.

В общем, я постепенно утверждался в мысли, что ничего страшного в переезде нет, даже несмотря на то, что весь мой опыт заключается в оперировании русским языком.

– Как вы объявляли об отъезде родственникам? 

– У меня старенькая мама, она меня воспитывала одна. Классическая история про позднего ребенка, у которого мать-одиночка – расставание с детьми дается очень тяжело. Говорила: «На кого ты меня оставляешь, что же теперь будет». При том, что мама не позволяла телепропаганде промывать себе мозги. 

У нас была серия разговоров, где я объяснял, что не умираю, что мне просто интересно, что буду летать обратно. То, что человек должен проходить лет в 18, когда улетает из условного Обнинска учиться в Москву, у меня проходило лет на 10 позже. 

У моей девушки Ксении было сложнее. Отец – военный, для него я был предателем родины. Мама Ксении меня прокляла – когда мы были в Новой Зеландии, она написала большое полотно. 

Уже в Новой Зеландии я узнал примеры совсем другого отношения. Когда родители помогают, а не проклинают. 

– Как сейчас у тебя с мамой? 

– Она умерла в 2017 году, через две недели после нашего отлета. Я возвращался в Москву заниматься похоронами, потом возвращался. Представляешь мое состояние, да? Я не хочу украшать интервью дальнейшей россыпью звездочек, но это жесть. Когда вернулся в Новую Зеландию, просто несколько месяцев просидел на диване, не мог даже встать. Новая страна, где я пока ничего не понимаю. Не могу даже искать работу. Обволакивает депрессия. Потом жена дала мне пинка, и я сдвинулся с места. 

– Извини, но смерть мамы связана с отъездом? 

– Это тяжелый вопрос. Как бы мне ни хотелось ответить обратное, думаю, это связано с переездом. Я все время работал с психологом, чтобы разобраться с этим вопросом и как-то двигаться дальше. Читал разные умные книжки. 

Зачастую отношения родителей и детей – очень сложные. И во всех случаях ребенок в какой-то момент должен отпочковаться от родителей и жить самостоятельно. Вопрос, на который себе должен ответить каждый: как прожить счастливо? Для этого тебе нужно быть самостоятельным. Нужно, чтобы никто не лез тебе в голову, не решал за тебя вопросы, которые ты должен решать сам. Ответственность за это лежит на родителях, потому что они более опытные. Но зачастую они не делают этого в силу каких-то своих соображений – например, бытового удобства или гиперопеки. В таком случае это нужно делать ребенку. Этого можно и не делать и продолжать существовать в созависимых отношениях, но в идеале это необходимо. 

Я ее начал постепенно готовить к тому, что хочу пожить за рубежом, к чему она очень негативно относилась. Параллельно у нее по возрастным причинам ухудшалось здоровье. Когда мы сказали, что переезд – это уже не теоретический разговор, а мы занимаемся его решением, она сломала шейку бедра. Конец 2016 года и первую половину 2017-го, когда я уже не работал на «Евроспорте», я занимался ее здоровьем практически фулл-тайм. И передо мной встал выбор, который я бы никому не пожелал: либо поставить переезд на паузу и посвятить жизнь уходу за мамой и столкнуться с непредсказуемыми психологическими последствиями, либо доверить это профессионалам, которые в этом разбираются и смогут обеспечить качественный круглосуточный уход.

Я выбрал второй вариант. В процессе этого выбора я как раз и работал с психологом. Мне нужна была психологическая поддержка, потому что я сомневался и до сих пор сомневаюсь, правильный ли выбор сделал. Сейчас уже сомневаюсь меньше. 

Когда я сделал этот выбор, я не думаю, что она его на сто процентов приняла. Как мне кажется, я стремился сделать лучше всем. Ей – потому что она регулярно получает специализированную помощь. Мне – потому что я не жертвую свою жизнь другому человеку. В итоге получилось так, как получилось. Через две недели после моего отъезда она умерла.

– Как вы готовились к переезду? Что читали, смотрели? 

– Я читал «ЖЖ», когда он еще был более-менее актуален. Нашел чувака, который в свое время переехал в Новую Зеландию из России. Новая Зеландия даже сейчас не нанесена на карту стран, в которые обычно хотят уезжать. Все хотят в Европу, США и Канаду. Может быть, в Австралию. А до Новой Зеландии доезжали единицы. Этот чувак начал общаться с местными учебными заведениями, чтобы давать людям входной билет в страну: или для полноценной учебы, или для подтверждения квалификации, если ты, например, айтишник. Тебе дают открытую визу на три года, чтобы найти работу. Когда находишь работу, делают рабочую визу. 

Дальше появляется выход на резидентство. Например, если твой работодатель соответствует стандартам, принятым министерством иммиграции Новой Зеландии. Раньше здесь еще работала система баллов. Тебе нужно было просто набрать определенное количество баллов, чтобы попасть в пул, из которого министерство с определенной периодичностью выдергивало людей и рассматривало их заявки. Это было очень доступно еще в первой половине и середине 2010-х. 

Так вот, этот чувак открыл бизнес и создал кластер людей, которые пропагандировали в интернете Новую Зеландию среди русскоязычных ребят. Система называется Kiwi Education, их и сейчас можно найти на ютубе, только там чуть поменялся подход. 

Мы связались с его компанией, сходили на какой-то семинар. Я не так много изучал сам, они все взяли на себя.

 – Вы им платили? 

– Нет, потому что им платят учебные заведения. А этим учебным заведениям студенты из-за рубежа платят в три раза больше, чем местные. 

– То есть вы вписались в какую-то учебную программу? 

– Нет, я, как храбрый мужик, запряг учиться жену. Но она сейчас только рада, потому что расправилась с огромным грузом. У нее был совсем базовый английский, она за короткий срок его серьезно подняла, чтобы подготовиться к учебе. 

Я ехал с уверенностью, что выживу и найду работу. Не знаю, откуда это. Хотел, чтобы у нас с Ксюшей были равные шансы нащупать выход на резидентство. Это важно, чтобы чувствовать себя спокойно. 

Ксюша – творческий человек. Когда мы смотрели список творческих специальностей, выводящих на резиденство, там было полтора названия. Поэтому в получении нового образования была генеральная идея – оставить творческое в стороне и получить шанс нащупать что-то более часто встречаемое в этом листе специальностей. 

В России Ксюша работала на себя, организовывала разные праздники и ивенты. В Новой Зеландии поступила на бизнес-администрирование – у нее в дипломе написано Postgraduate Diploma in Business. Это один шаг до MBA, куда мы уже решили не идти.

– Насколько тебя смущало, что все твои заслуги в России будут стерты? После работы главного редактора придется заниматься тем, для чего даже не нужно образование. 

– Не знаю, поверишь или нет, но я ни на секунду об этом не задумывался. 

– Сложно поверить. 

– Когда я был главредом, к нам приходили новые люди, и на одной из планерок я поймал контраст. К нам постучался 16-летний пацан Кирилл Воробьев, который до этого оборвал мне все контакты и предлагал миллион идей – просто поток сознания. Я сказал: «Ну приходи». И он пришел. На той планерке сидели матерые уставшие редакторы и фонтанирующий Кирилл Воробьев. Я тогда понял, что у меня уже нет и не будет столько энергии.

В какой-то момент я понял, что мне придется менять род деятельности. Когда мы уехали, я ни капли не волновался. Был уверен, что что-то все равно получится.

В итоге я оказался на стекольной фабрике. Обычным рабочим.

– И там тоже никогда не сожалел? 

– На производстве было несколько моментов, когда понимал – ну это пипец. Когда я видел, что на одной из коробок люди складывают двузначные числа столбиком… Да что это за херня такая? Когда через три недели они поняли, что я знаю, куда тыкать ложкой, стали объяснять мне, как делать более сложный продукт. Посадили нас вместе с еще одним неглупым парнем и сказали, что сейчас будут объяснять, как делать одну очень сложную штуку. Даже спросили: «Ты точно готов?» И начали: «Вот тут отнимаешь 12. И здесь тоже отнимаешь 12. 12+12=24. То есть ты отнимешь 24, понял? Вот у тебя есть число, отнимешь от него 24 и получаешь результат. С этим результатом идешь дальше работать».

Сейчас будет самый интересный кусок интервью. У тебя есть заготовка под окно и рама, которая отступает от края стекла, чтобы этот промежуток залить герметиком: 12 сантиметров с одной стороны и 12 с другой. Я ответил, что все понял, и они дали пару примеров в качестве теста. Начали делать страшный чертеж: «У тебя окно длиной 637 см. Если ты отнимешь 12+12, сколько получится?» Я сходу отвечаю – 613. Чувак удивленно на меня смотрит, достает калькулятор и пересчитывает. Дает еще один пример посложнее: 713-24. Я снова с ходу ответил – 689. Он просто поразился.

В такие моменты я немного приунывал. В одну из пятниц мы с братьями по цеху остались на парковке выпить пива после вечерней смены. Я нахерачился и стал одному хорватскому товарищу рассказывать: «Там я был главным редактором! А здесь...» Он оказался нормальным чуваком и почти это не вспоминал. 

Несколько таких приходов у меня были уже постфактум.

Сейчас у Зеленицына большая должность на заводе. За полтора года он может накопить на двушку в Москве

– Помнишь первый день в Новой Зеландии? 

– Помню, но с первым днем сложно. Сначала ты летишь 9 часов из Москвы в Бангкок, где проводишь 10 часов, а потом 11 часов летишь в Окленд. Первая мысль по прилете была такая: я хочу спать. Решили дотерпеть до вечера, чтобы перебороть джетлаг. 

Ксюша, которая прилетела чуть раньше, сказала, что у нее есть сюрприз. В одном квартале от университетской общаги, где мы сначала остановились, была улица под названием Huia Road. Когда я увидел этот указатель, настроение сразу улучшилось, как говорил незабвенный Гришковец. 

А если не брать последствия перелета – это просто другой мир. В Москве я видел горизонт на Рязанском проспекте, когда мы с Ксюшей съехались и снимали там квартиру, и периодически на Измайловском бульваре. В Новой Зеландии, если убрать за скобки центр Окленда, потому что это вообще ни разу не Новая Зеландия, я вижу горизонт постоянно. Вокруг одноэтажная застройка. Наша двухэтажная общага считалась небоскребом. Ты приходишь – ну реально деревня. Со всеми плюсами и минусами. 

После Москвы все настолько размеренно, тихо и по-другому, что можно об это очень серьезно споткнуться. Расплющить нос, заплакать и уехать обратно. И первые впечатления были как раз такими. Понятно, что очень красиво, солнце садится за холмы, вокруг все очень зеленое, но есть и более сложные моменты. В первый день мы поехали в парк неподалеку от общаги, одно из базовых мест Окленда – там водятся черные лебеди. Они и так водятся в Новой Зеландии, но в этом парке их прямо очень много. И вот ты заходишь в этот парк с асфальтовыми дорожками, но асфальта не видишь – все засрано птицами. И я думал: блин, а почему местный Собянин ничего не делает? 

Потом ты понимаешь, что вот так существует природа. Привыкаешь к этому. 

– На какие деньги вы жили первое время? 

– Поскольку я родился в Москве, то воспользовался преференциями москвича и продал хату. Двухкомнатную. Этого хватило, чтобы не работать весь 2017-й, а заниматься обустройством.

– Что-то из той суммы осталось? 

– Нет, ты чего. Когда мы приехали, новозеландский доллар стоил около 40 с чем-то рублей. А мы платили 450 долларов в неделю за аренду. Сейчас я плачу за новую квартиру 600 баксов. Доллар стоит 51 рубль. То есть я плачу 30 с лишним тысяч в неделю. Нынешняя зарплата позволяет делать это более-менее комфортно, но на старте все просто исчезало. 

– Ты говоришь, что первое время вы жили в общаге. Когда это изменилось? 

– Раньше я никогда не жил в общежитии, поэтому подумал: а почему бы и нет? Это длилось недолго: Ксюша жила два месяца, а я три недели. Потом мы снимали такой большой деревенский дом.

– В России многие представляют общагу примерно так: обшарпанные стены и алкаши за стенкой. Было ведь совсем иначе?

– Главным алкашом там был я. А общага очень цивильная и уютная, никто ни у кого не сидит на шее. У каждого своя комната. Есть люди, которые ухаживают за общими зонами – гостиной, кухней и так далее. Все очень приветливо. 

– С какими-то бытовыми сложностями столкнулись? 

– Была история с интернетом. В тот момент я еще не водил, а с общественным транспортом после Москвы в Новой Зеландии точно не все круто. Даже если место, которое тебе нужно, находится в шести километрах, нужно сделать несколько пересадок. А автобусы то опаздывают, то приезжают раньше времени. Это проблема, потому что дома здесь сдаются полностью пустыми. Только в центре дома полностью мебелированы. Тебе нужно купить все: холодильник, стиралку, диван, телик, тарелки и так далее. А провести интернет – это вообще жесть. 

За год до этого мы облагораживали новую квартиру в Балашихе. Подключили интернет за два дня: позвонили в контору, на следующий день пришел чувак, воткнул провод и ушел. А в Новой Зеландии я мучился несколько недель. Мне даже кажется, что люди в Новой Зеландии похожи на людей в России – такое же ############ [разгильдяйство], тоже пьют, но не воруют. Есть свод правил, которого все стараются придерживаться. И когда ты подключаешь интернет, тебя прогоняют через строгий перечень шагов. 

Звонить надо не провайдеру, а людям, которые прокладывают провода. Они ответили, что к нашему дому идут четыре провода на три квартиры. Чтобы подключить нас, провайдеру сначала нужно отключить предыдущих жильцов. Но они испугались, что перекроют не то соединение. «Ну давайте что-то с этим сделаем», – предложил я. «Вот и сделайте», – и короткие гудки. 

Оказалось, они не могут прислать чувака с модемом. То есть мне нужно где-то взять модем – но это ладно. Его еще нужно подключить, а для этого надо звонить в отдельную службу. Позвонить можно только по городскому телефону, а я даже не помню, когда им последний раз пользовался. Что-то попросил у соседей, что-то стрельнул у русских ребят, с которыми училась Ксюша. В итоге потом приехал чувак, который воткнул провода, но что-то не там просверлил. Я начал думать, что нам теперь не вернут залог – мало ли как эта система здесь работает. Но все было нормально. 

– Сейчас вы живете там же? 

– Нет, переехали поближе к центру – в более престижный район. Из двух соображений. Первое – чтобы отдать Вову в хорошую публичную школу. Второе – Ксюша хотела поближе к центру, потому что она занимается танцами, а там много всяких активностей. 

– Чего тебе не хватает в доме из того, что было в России? 

– Центрального отопления. Это правда жесть. В России по нормам толщина стен должна быть 80 с чем-то сантиметров. Здесь же каркас из брусьев обшивают картоном и пихают какую-то стекловату – заезжайте. Берут огромные деньги. 

Наш юнит был построен в 60-х, такая местная хрущевка. Под дверью щель с палец толщиной. Какие-то одинарные тонюсенькие окна, продувается вообще все. Я прошу местных не говорить, что я русский и привык к холоду, потому что самые холодные дни я перенес в Новой Зеландии. Когда +4 снаружи – +4 и внутри. Попробуй поспи, это не особо приятно. 

Одна из хитростей, с помощью которой владельцы до нас снижали счет за электричество, заключалась в том, что у них были хитрожопые шторы. Не просто тканевые, а еще со слоем винила – весят, наверное, как моя машина. Сначала я не понял, что это вообще такое. Смотрю – какие-то всратые шторы, надо постирать. Засунул их в стиралку и вынул ком какой-то слипшейся херни. Попытался высушить и развесить под солнцем, но мокрая слипшаяся херня стала сухой слипшейся херней. 

Максимально тупые вещи, с которыми ты сталкиваешься первый раз в жизни. 

– А как обогревается дом? 

– Электрическими обогревателями. Когда начинается зима, счет за электричество вырастает практически в два раза. Прошлой зимой я платил долларов 300, а летом – что-то в районе 150. 

– Как ты нашел работу? 

– Извини, сначала проговорю одну штуку. Нас часто спрашивают, почему мы удаленно не работаем на российский рынок. Во-первых, понятно, что просто несопоставимы гонорары. Во-вторых, работа на российский рынок отнимает время, которое можно потратить на то, чтобы чего-то добиться здесь. Пускай это будет не такая кайфовая вещь, как писать профайл Люси Луолесс, новозеландской «Зены – королевы воинов», но вдолгую она тебе принесет больше пользы. 

С этими мыслями я нашел сервис, который соединял работодателей и соискателей. Через него работал в общепите и в местном Олимпийском, куда приезжают главные звезды – воздвигал декорации и все такое. 

Забавная история. Когда я созванивался с этим сервисом, они сказали, что нужно соблюсти дресс-код: черные брюки, черная рубашка и черные ботинки – такая униформа. А в английском же особо никто не называет туфли отдельным словом, shoes – и есть shoes. Я подумал: блин, все так серьезно. И поехал в магазин Kmart, где можно купить вообще все – только продуктов там нет. Когда увидел там ботинки, понял, что никогда в жизни их не надену. В таком стыдно ходить. Поехал в нормальный магазин и купил туфли за 250 баксов. Приехал, как дурак, в этих туфлях на собеседование, там спросили: «Это что такое?» Оказалось, были нужны steel shoes – обувь со стальным носком. Мало ли что на ногу упадет.

В общем, поехал снова в Kmart и купил те чертовы ботинки. Утрамбовал в них чувство прекрасного, чтобы оно не пищало. После этого я надевал те красивые туфли только потому, что у меня есть обувь, за которую я отдал 250 баксов. 

А полноценную работу я нашел через футбол. Вбил в гугле Football in Auckland, нашел организацию, которая проводит лиги 5х5, 7х7 и так далее. Нашел команду, мы сразу заняли второе место, получили ваучер от лиги и пошли бухать. Я выпил и начал до всех докапываться: кто чем занимается, есть ли у них вакансии. И один отзывчивый чувак из Англии спросил у подруги: «У тебя же на заводе искали кого-то?» Ей, кажется, не очень понравилась эта идея. Но потом я прислал ей письмо, и она меня устроила на этот завод.  

Одним из первых, кого я там встретил, был чувак, которому я крепко зарядил по ногам в финале сезона. Он улыбнулся. А дальше уже история успеха: 17,5 доллара в час, работа с ребятами, которые двузначные числа складывали в столбик и кидались стеклом. 

600 баксов в неделю, 450 из которых уходили на жилье.

– Что за люди с тобой работали? Откуда они? 

– Люди – одна из вещей, за которыми я уезжал из России. Мне намного больше нравится идея собственной принадлежности к миру в целом, чем к какому-то отдельному куску, где еще вдобавок культивируется фраза «Где родился – там и пригодился». 

Со мной работают люди из Хорватии, Мексики, ЮАР, Великобритании, Чехии, Индии, Филиппин и тихоокеанских островов. Здесь тихоокеанские острова примерно как Средняя Азия для России – дешевая, не совсем рабочая, но все-таки сила. 

И вот эта история, когда ты находишься в котле цивилизации, очень бодрит. Люди, о которых в телике говорят, что они враги – нифига не враги. 

– Как там представляют Россию? 

– Да никак не представляют. По всяким фильмам. Я встречал людей, которые не знают, где находится Россия. Подводишь их к карте, и они удивляются, что она такая огромная. А еще один индус спросил, на каком языке мы говорим. Я сказал, что на русском. Он спросил, откуда мы. Я сказал, что из России. Он спросил: «Это что, в Новой Зеландии где-то?» Говорить, что мой друг белорус, даже не было смысла. 

Люди просто слышали, что есть такая страна – не более. В России таких ведь тоже полно. У меня как-то был замечательный диалог с одним человеком, который приехал к нам в гости в Москву. Я тогда как раз копил деньги на путешествие в Новую Зеландию, но съездить не получилось. Рассказал о планах, а он отреагировал так: «Так там же Эбола?» 

Такие моменты не отображают причастность человека к какой-либо стране. Везде есть люди, которые путаются в географии. Например, мой здешний товарищ из Иркутска как-то проткнул руку на нашей опасной работе и поехал в госпиталь зашивать. Его зашивала новозеландская фигуристка, которая летала на турниры в Россию. Она отлично знает, где это и что это.  

– На «Палаче» ты писал, что быстро стал тимлидом одной из смен. Это как раз потому, что сильно выделялся среди остальных?

– Очень много страданий в нашей жизни оттого, что мы вынуждены работать с необязательными людьми. У ребят с тихоокеанских островов нет чувства обязательности. Они могут не прийти на работу просто потому, что им впадлу. Они играли до четырех утра в Fortnite, а через полчаса уже надо вставать. И до них не дойдет, что нужно закончить пораньше и лечь в 23:00.

Конечно, это создает возможности. У меня ведь не так много инструментов доказывать состоятельность. Довольно скудный по местным меркам английский. Я не смог перевезти сюда свои компетенции в журналистике, потому что они завязаны на русском языке. Другим – айтишникам, электрикам – с этим легче. Я просто ##### [упорно работаю]. И это единственное, что я могу делать.

Плюс я любопытный чувак. Мне все интересно. Поэтому мне стало интересно работать в новой сфере, разобраться в ней. Я, можно сказать, разбрызгивал вокруг себя энергию, и люди к ней потянулись. 

Через полгода после начала работы я стал тренером: писал официальную документацию на английском и обучал людей делать то, что сам только начал полгода назад. Потом я вел условный учет людей, которые к нам приходили, оценивал их навыки в соответствии с нормами. Эти нормы я редактировал, писал новые. Очень многое было завязано на моем редакторском бэкграунде. 

В начале 2020-го я стал менеджером по контролю качества. Уже новый уровень ответственности. Много бумажной работы, которую я, кстати, тоже брал на себя на «Евроспорте», чтобы оставить творческую часть Саше Аксенову, а затем Феде Маслову. 

А сейчас я продакшн-менеджер на испытательном сроке. То есть за три года я дошел до такой должности, начиная поднимателем стекла за минимальную оплату.

– Продакшн-менеджер – как это расшифровать?

– Честно говоря, даже не знаю, потому что не работал на производстве в России. В общем, я слежу, чтобы заказы, которые покупатели размещают у нас на заводе, выходили из задней двери целыми, вовремя и соответствовали стандартам качества. Нанимаю людей и страдаю оттого, что они не выходят на работу. 

– Как сильно увеличился твой доход за эти три года?

– У меня подписан NDA (договор о неразглашении – Sports.ru), поэтому не могу назвать точную сумму. Давай так: двушку в Измайлово, которую я продал, я бы сейчас купил за полтора года, если бы питался солнцем. Надо понимать, что здесь бутылочка колы стоит 4-5 долларов, пачка сигарет – 30. А я курю. 

Сыну Зеленицына сложно освоиться в школе. В Новой Зеландии есть футбольная Премьер-лига – из хорошего там пиво и хот-доги

– Как ты проводишь свободное время? 

– До локдауна три-четыре раза в неделю играл в футбол, ходил в зал, встречался с друзьями. Ездили куда-то. Новая Зеландия же очень красивая, если на выходных солнце – прыгаешь в машину и едешь смотреть красоту. Театров, музеев и так далее здесь совсем немного.

Интересно, что в Москве я был белоручкой, а здесь начал абсолютно нормально относится к DIY (Do It Yourself – «сделай сам» – Sports.ru) – это когда ты, например, сидишь и просто что-то пилишь. Я долго угарал над тем чуваком из Иркутска, когда он решил у себя в машине поменять пыльник. Он мне долго объяснял, что это такое, нужно разобрать чуть ли не пол машины, поэтому он весь день провел с отверткой. 

Ты знаешь, что такое пыльник?

– Нет.

– Вот и я не знаю. Журналистов этому не учат. Я ему говорил, что он просто просрал день, лучше бы отвез машину в сервис, там бы этот пыльник спокойно поменяли. Относился к таким штукам как к плебейской забаве. А сейчас уже лоялен. Даже не лоялен, а нахожу в этом какой-то кайф. Может, я старею. Фиг знает. 

– А ходил смотреть футбол? 

– Есть австралийская A-Лига, в нее пустили команду из Веллингтона – он находится в 700 километрах от Окленда, как Питер от Москвы. Дважды в год эта команда приезжает играть в Окленд, я стараюсь не пропускать матчи, потому что приезжают бывшие игроки из Европы. За «Веллингтон Феникс» играл Гэри Хупер, который когда-то за «Селтик» забивал «Спартаку». Смотришь: о, блин, Алекс Майер, он же вроде за «Айнтрахт» играл. Швейцарец Пирмин Швиглер, который у меня до сих пор звучит голосом Андронова. 

Еще есть новозеландский чемпионат, который они называют Премьер-лигой. Но вот стадионов в нашем понимании тут всего штук восемь на всю страну. И почти все про регби. Чемпион Новой Зеландии, которые ездит на клубные турниры ФИФА, играет на стадионе… Это надо видеть. У меня на даче было поле такого уровня. Там вокруг домики, расстояние от бровки до улицы сквозь трибуну – метров пять. Ну и сама трибуна на пять рядов. Она еще и занимает не всю длину поля, а только его небольшую часть. Люди стоят, облокотившись на забор. Я как-то походил посмотрел на это… Главный кайф этого мероприятия в том, что можно прийти и посидеть на трибуне с дешевым пивом и дешевым хот-догом, чтобы прочувствовать экзотику. А футбол там довольно спорный. 

Здесь очень развит любительский спорт. Играют все и во все. Зимой проходит футбольный сезон, а летом мы играем в крикет. Там не надо особо бегать, это хорошо: летом в Новой Зеландии крайне тяжело – весь мир знает про озоновую дыру над страной. Она вроде подзакрылась, но все равно печет страшно. Надо постоянно мазаться солнцезащитными кремами, иначе рак кожи и вообще капец. 

– Ходил на регби?

– Ходил, но до сих пор не понимаю, что происходит на поле. Точнее, понимаю, что происходит, но не понимаю, почему люди от этого кайфуют. Когда ты смотришь футбол, баскет или хоккей, то понимаешь, как строится комбинация. Условно, люди со снарядом ищут зазоры в защите соперника – это мыслительный процесс, понятный. 

В регби чуваки просто носятся с одного края на другой, друг в друга врезаются. Я не знаю, когда они успевают подумать. Когда на парня с мячом несется ватага соперников, он пытается сунуть этот мяч куда угодно, лишь бы не убили. Я не понимаю, где здесь мыслительный процесс. С точки зрения фитнеса и маскулинности – да, это топовый вид спорта. 

Кстати, боссы двух моих знакомых белорусов – бывшие игроки All Blacks (сборной Новой Зеландии по регби – Sports.ru). А All Blacks здесь как религия. Знакомые говорят, что у бывших регбистов в руках нет суставов. Переломаны все кости пальцев, все протезировано. 

– Ты писал в твиттере, что Ксюша стала чемпионом Новой Зеландии по латинским танцам.

– Да, есть такая штука кизомба – ее изобрели в Анголе, относится к классу латинских танцев. 

– Она правда занималась с сестрой премьер-министра? Это нормальная история здесь? 

– Абсолютно. Ее группе как-то понадобилась красная одежда для выступления, и одна девушка сказала, что у ее сестры дома очень много красных вещей. Кто-то спросил: «У тебя сестра что, держит склад одежды?» Оказалось, сестра – Джасинда Ардерн, премьер-министр. Она ведь глава Лейбористской партии, а у них главный цвет – красный.

Еще когда я начал играть в футбол 11x11, люди добавлялись в друзья, и я решил поизучать аккаунты – интересно, чем живут ребята в Новой Зеландии. Зашел к одному чуваку в фейсбуке, и он мне выдал список самых популярных его друзей – а там личная страница Джасинды. Кликаю на нее – и могу отмотать ленту хоть до ее старшей школы. Все прозрачно, все сохранилось. 

Сильный контраст с Россией, где власти прячутся за трехметровыми заборами.

– Вова ходит в новозеландскую школу. Как там? 

– Ему очень тяжело. Наверное, Вове тяжелее всех. Честно говоря, когда я все это планировал, думал, что 11-12 лет – самый оптимальный возраст для переезда. Потому что ребенок уже самостоятельный, за ним не нужно так сильно смотреть, как в 7-9 лет. При этом он все еще открыт. 

Но оказалось, все не так просто. Перед переездом мы готовили его к английскому. Есть две шкалы. Первая – когды ты общаешься в России и Европе. Вторая – когда приезжаешь в страну носителей языка. В этот момент ты понимаешь, что все, что учил до этого, не имеет никакого значения. Что твой английский где-то в районе нуля. 

А еще на трудности с языком накладывается модное слово «расизм». Как бы мы ни пытались представлять кайф от того, что Вова будет вариться в котле очень разных людей, красные птички летают с красными, синие – с синими. Несмотря на то что они все вместе как-то сосуществуют, все равно проводят время в своих группах. Люди с островов – друг с другом, белые – друг с другом, китайцы как-то общаются с индусами, а эмигранты уже как получится. 

Когда я еще работал в «Евроспорте», Вова был таким сыном полка – приходил ко мне на работу и очень раскованно себя чувствовал. Он всегда себя чувствовал наравне со взрослыми, ему было с ними интереснее. А Новая Зеландия еще в целом – про семью, про детей. Здесь к этому очень серьезно относятся. В первых классах школы на них не наваливают миллион предметов, а учат, например, готовить какие-то легкие вещи. Фишка в том, что они дают детям побыть детьми. 

И вот приехал Вова, который всегда сидит вместе с нашими взрослыми друзьями и которого мы никогда не выгоняем в другую комнату. И тут его помещают в школу, где ему не очень интересно с детьми его возраста. Он пытался нащупать культурные и воспитательные точки соприкосновения, нащупывал-нащупывал, а потом закончился год – и он перешел из средней школы в колледж. Здесь так устроено, что с 1-го по 6-й год учишься в начальной школе, до 8-го – в средней, потом – колледж. И это все разные места. 

В итоге он расстался с друзьями, потому что мы не попали в колледж, куда пошло большинство его друзей. Еще через год мы поменяли колледж, потому что он находился в районе, где много слабо мотивированных выходцев из тихоокеанских островов. А у меня мнение, что в его возрасте среда сильно определяет сознание. Я хотел поместить его в ту среду, где бы он развивался. А среди немотивированных ребят ты сам теряешь остроту своих желаний и мечт. Меньше хочешь, меньше стремишься.

Получается, на протяжении трех лет Вова каждый раз менял школу. Сейчас он ходит в одну из лучших публичных школ Окленда. Вроде постепенно привыкает. Правда, в этой школе мальчики учатся только с мальчиками. Знал бы ты, сколько всего я о себе выслушал. Ну, через дорогу есть школа для девочек. 

– В школах Новой Зеландии много нестандартных уроков. Как это устроено?

– Здесь в начальной школе они час учились готовить, час – играть в футбол, час занимались сексуальным воспитанием. А потом есть час свободного времени. В этот час школа может пригласить любого крутого чувака, который интересно о чем-то рассказывает. И в класс Вовы приходил тату-мастер. На тихоокеанских островах татуированные почти все, это большая культура. 

В чем концептуальная разница между школами в России и Новой Зеландии? В России в голову ребенка стараются утрамбовать как можно больше знаний. Не важно, воспринимается это детьми или не очень, эти знания надо вложить. Концепция советского эрудита, который знает все обо всем. Сидит в пиджаке с потертыми рукавами и не знает, как заработать денег. А здесь детей просто готовят к жизни, чтобы они росли счастливыми людьми. Чтобы они не сломались. Пусть они не будут знать, где находится Россия, но так ли это важно, в конце концов? 

Чего глобально хотеть от ребенка? Есть люди, которые хотят, чтобы он вырос чемпионом мира по фигурному катанию, и насилуют его ради этого. Это правильно? Мне кажется, не особо. Я совершенно спокойно готов смириться с тем, что мой ребенок не будет чемпионом мира по фигурному катанию. И окей, пусть он не будет знать, как размножаются растения на другом краю Земли. Ничего страшного. Пусть он лучше наслаждается жизнью. Это, кстати, не так просто. 

– Как относятся к детям вне школы?

– Здесь интересный симбиоз. Дети растут сами по себе, и в то же время за ними очень внимательно ухаживают. То есть в два года ребенок сам одевается – натянет на себя не бог весть что, но сам. Постоянно бегают по улицам босиком. 

Но как только у детей каникулы – все куда-то уезжают. Потому что если у тебя ребенок, его надо обязательно развлекать, куда-то свозить, что-то показать. 

Кстати, здесь нельзя легально оставлять ребенка одного дома, пока ему не исполнится 14. В России у нас Вова с 7 лет оставался дома, поэтому было очень удивительно. 

– Даже в магазин ближайший не выйти?

– Да, всех детей с собой. Но если есть 14-летний ребенок, он может посидеть с остальными. 

– А ты себя уже почувствовал своим? 

– Мне до сих пор некомфортно, потому что я все еще не резидент. Почитаемая за пределами Новой Зеландии Джасинда Ардерн так закрутила миграционные гайки, что это просто жесть. 

Был случай. В страну из Уэльса приехал доктор, ему захотелось остаться. Он работал в сельском коммьюнити. Пытался сделать резидентство, но правительство в начале наступления ковида просто закрыло систему с баллами. Уже полтора года она не работает. Этот доктор не смог остаться в стране и уехал. В то же время резидентство получили преступники. В России писали, что в Окленде чувак в супермаркете схватил с полки нож и начал нападать на людей?

– Да, вот совсем недавно. 

– С точки зрения иммиграционного давления это просто максимально бредовая история. Человек приехал сюда студентом из Шри-Ланки, через два года запросил статус беженца. В 2016 году власти объявили, что обеспокоены его заинтересованностью в радикальных идеях. Поставили на учет, следили за ним, сажали под домашний арест. И они даже не могли его убрать из страны, потому что так работает закон о беженцах. 

Хорошо, что они хотя бы его вели – через минуту после нападения в супермаркет зашел коп под прикрытием и его застрелил.

А сейчас еще в министерстве иммиграции говорят, что из-за локдауна не могут обрабатывать заявки. Люди ждут резидентства по два года. Так что завтра мы с тобой, может, будем пить пиво на Чистых прудах. 

– Тебя удерживает в стране рабочая виза? 

– Да, до 2022 года. Скоро ее должны продлить, поскольку у меня вроде неплохо получается работать. Технически я могу и подать на резиденство, все условия выполнены. Но мешает локдаун. 

А в целом мне стало спокойно, когда Ксюша нашла фуллтайм работу. Диджитал-маркетологом в федерации футбола Океании. 

– Вау!

– Да, в начале 2020-го подразумевалось, что она будет ездить по всей Океании, но начался ковид. В итоге она успела съездить только в Папуа – Новую Гвинею, хотя даже сделала визу на Таити. Перед ее поездкой я смотрел фильмы BBC про Папуа – Новую Гвинею – это просто жесть. У них вся страна управляется скорее бандами, а не полицией. Чтобы молодому человеку пройти обряд посвящения в банду, нужно на улице изнасиловать женщину. А после этого ее убить. 

В начале 2010-х там был саммит АТЭС, Медведев туда летал. Ксюша потом объясняла, что у них есть место-витрина – типа «Москвы-Сити». И оно вообще не синхронизируется со страной. Там современное благоустройство, нормальные дороги. Ксюшу и ее делегацию возили под конвоем. Отель, в котором она жила, был под охраной. Знакомый знакомых по футболу переехал во второй по величине город Папуа – Новой Гвинеи, их жилой комплекс охраняется автоматчиками. Только с ними они выезжают за продуктами на джипе.

Зеленицын больше не хочет читать новости о России. И мечтает работать в аэрокосмической компании

– С какими чувствами ты сейчас читаешь новости о России?

– Я их практически не читаю. Мне прямо физически плохо становилось от новостей из России. Подкатывал ком к горлу. 

Раньше я считал, что это все интересно, что надо быть в повестке. Но потихоньку стал отрезать от себя такой контент. Где-то от «Медузы» отписался, где-то – от «Афиши». Потихоньку отписываюсь от журналистов и всяких политических деятелей. 

Мне могут друзья скинуть какой-то уже совсем кромешный сатанизм. Я себе поставил на этот год цель – совсем завязать. Прямо не могу.

– Когда читаешь новости, у тебя возникает ощущение: «Как же хорошо, что я уехал»?

– Нет. Ну а зачем? Мне кажется, нет смысла сидеть и ретроспективно наяривать на то, какой я молодец. Опять же, возвращаясь к истории резидентства: я ведь еще не тут, а между. 

Я хочу двигаться дальше. Хочу выполнить задачу с резидентством. 

– Ты бы чувствовал себя комфортно в России, если бы приехал на пару месяцев? 

– Конечно. Раз на пару месяцев, значит, это отпуск. Значит, есть деньги хорошо провести время, посмотреть места, которые не видел. На Камчатке я не был, на Байкале, в Дагестане. 

Да, я бы, наверное, сейчас охерел от Москвы, потому что живу в стране, где 5 миллионов человек. Столько московское метро каждый день перевозит, даже больше – миллионов 9 вроде было когда-то. 

– Хорошо, а если бы тебе нужно было вернуться в Россию? 

– Недавно думал об этом из-за всех трудностей в борьбе за резидентство. Я бы задумался о том, как попробовать себя в Канаде. Теперь у меня есть опыт и какая-то квалификация в английском языке, мне по-прежнему интересно смотреть мир. 

– Поехал бы дальше, не остался? 

– Поехал бы дальше, да. Мне интересно посмотреть, как обстоят дела в другой части мира. Я никогда не был в Западном полушарии. Я бы вообще хотел пожить в Аргентине, Уругвае. Чуть-чуть бы приукрасил резюме и подался бы на какой-нибудь стекольный завод в Уругвае, стал бы потом совладельцем. Это все про расширение горизонтов. Хочется увидеть больше, узнать больше.

У меня, кстати, уже здесь было самое незабываемое путешествие, которое просто изменило сознание, – в Непал. Там неважно, насколько тебе херово и насколько ты устал – ты все равно идешь дальше. Мы не нанимали портеров, которые в горах носят огромные грузы с твоими вещами. Ходили втроем с Ксюшей и Вовой. А я же не мог нагрузить их 20-килограммовым грузом. В какой-то момент у тебя сводит мышцы, появляется судорога. Твои попутчики могут сесть и начать плакать. 

Ты понимаешь, что можешь сейчас сдаться, но с чем ты окажешься? Ты идешь уставший, за горы заходит солнце, над головой у тебя сходится то ли бамбук, то ли еще что-то, и прямо над тобой начинают скакать бабуины. Ты понимаешь, что тебе нужно двигаться дальше, чтобы у тебя ребенка не украли бабуины, которые передвигаются только в огромных стаях. Но если ты идешь, даже медленно, то все равно доберешься из точки А в точку Б. Встанешь – все. 

Если я вернусь в Россию, то встану.  

– И все-таки чего-то из прошлой жизни тебе не хватает? 

– Центрального отопления.

– Кроме центрального отопления и близких людей. 

– Общественный транспорт, понятно, лучше развит. Но сейчас я сам вожу. Надо подумать… В принципе, что тебя делает счастливым? Мои бытовые вопросы закрылись. А в остальном все хорошо. 

– Ты купил машину? 

– Да, но не суперпафосную – езжу на Nissan Maxima мухоморного 2001 или 2002 года. Это моя первая тачка. Когда я ее купил, она выглядела норм, но сейчас – ужасно. Я на ней впиливался куда только можно – в столбы, в другие тачки. Бампер передний болтается на соплях. Решение купить дешевую первую тачку на 100% себя оправдало. 

Хотя на нее я угробил все свои биткоиновые сбережения. В 2017-м купил немного биткоинов, чтобы посмотреть, как это работает. Когда через полтора года покупал машину, потратил на нее те сбережения. И на ремонт тоже. 

– В Новой Зеландии тебя что-нибудь раздражает? 

– Нет, честно. Меня вообще тяжело выбесить. Это скорее про человеческий фактор. Когда сталкиваешься с каким-нибудь зазнайкой и задавалой. У меня нет такого, из-за чего бы я плохо спал. 

– Я все хотел узнать, как ты терпишь больших насекомых, но потом прочитал, что у вас далеко не как в Австралии. 

– Да, это распространенное заблуждение. Самая злобная фигня, которую ты тут можешь словить, – пара ядовитеньких пауков, которые водятся далеко не везде. Ксюшу, кстати, один из них кусал – как оса ужалила. Появилась шишка на ноге, но не смертельно. 

На некоторых пляжах есть ######### [доставучая] мошка. Она будто выгрызает плоть – очень неприятная история. 

А, ну и есть акулы, которые периодически кого-нибудь грызут. Но если ты не серфер или пловец, который переплывает с северного острова на южный, то должно быть норм. Ну и акулы далеко не везде. В оклендских бухтах, где заливы, очень спокойная вода. Акул там нет.

– Что тебе дала Новая Зеландия? 

– Я стал более открытым. Намного более открытым, чем раньше. Сейчас мне вообще кажется, что журналистика не совсем моя история, потому что я устаю от людей. Даже сейчас, а раньше это было ощутимее.

Еще я стал более спокойным, не стремлюсь выжать из себя все ради карьеры. Раньше у меня была семья на втором плане. К большому сожалению, я не могу сказать, что я хороший отец. Понимаю, что работать – это круто, я сфокусирован на своих рабочих целях, потому что дом у океана сам себя не купит. Но в то же время я пытаюсь не зацикливаться на этом. Пытаюсь соответствовать тому, что в Новой Зеландии называется Whanau – это про семью, про заботу о людях, которые с тобой. 

Я, конечно, не был Акакием Акакиевичем, застегнутым на все пуговицы, но все же скорее был человеком-функцией. Стараюсь больше человеческого в себе раскрывать.

В России я не считал, что нахожусь где-то очень высоко в пищевой цепочке, но это все-таки выше, чем оператор на заводе. Когда после этого ты становишься оператором на заводе, начинаешь ценить простые вещи. Хорошую погоду, например. В Москве с конца сентября по середину апреля серость и холод, а здесь все зеленое, синее, море, горы.

– Ты счастлив? 

– Мне интересно. Если мне интересно, то я доволен тем, как все развивается. И мне любопытно, что будет дальше. Думаю, эти слагаемые в каком-то виде входят в счастье. 

Вижу ли я и понимаю ли, как хотел бы жить дальше? Не до конца. Могу сказать, чего я хочу. И могу сказать, осуществимо ли это. Я понимаю, что слагаемых для счастья здесь у меня больше, чем было в Москве. 

Я не могу сказать, что я уже достиг счастья. Я все еще голоден.

– Что тебе поможет максимально приблизиться к счастью? 

– Я хочу работать в Rocket Lab (частный американский производитель аэрокосмической техники, поставляет услуги по запуску малых спутников – Sports.ru). Они находятся буквально за углом от моей нынешней работы. Это же просто охренительно – принимать участие в освоении космоса. Я не знаю, что может быть лучше этого в 21 веке. 

Пока я расширяю свой набор навыков и умений, чтобы когда-то, возможно, туда попасть.

– Классно, что эта мечта очень предметная. 

– Ну а смысл мне мечтать о мире во всем мире. Мне кажется, это подростковая история, когда ты не можешь сформулировать, что тебе нужно конкретно. Может, я слишком примитивно устроен, но абстракции не окажут на меня такого влияния. Конечно, будет круто, если настанет мир во всем мире. Но сейчас я, Игорь Зеленицын, мечтаю работать в Rocket Lab. 

Вадим Кораблев завел телеграм-канал. Подписывайтесь! 

«Непомнящему за границей кланялись, а сейчас наших тренеров просто пошлют». Интервью с королем трансферов конца 80-х и 90-х

«Стадион Галицкого не устареет, он вечной формы». Звездный архитектор, который проектировал «Краснодар», «Лужники» и «ВТБ Арену»

Фото: globallookpress.com/Sergei Ilyin, Rocket Lab

logoвысшая лига Австралия
logoЕвроспорт
logoвысшая лига Новая Зеландия
logoпремьер-лига Россия
почитать