«Слишком короткая жизнь: трагедия Роберта Энке» 13. Остров отдыха
***
Днем у него было время взглянуть на жизнь. Он направился к гавани Санта-Крус. Постояв некоторое время без дела, он обнаружил стену и вскарабкался на нее. Оттуда открывался вид на причал круизного лайнера, а также на краны и контейнеры грузовой верфи.Вдалеке из Атлантики вырастали зубчатые горы Тенерифе.
Роберт сидел на стене и не двигался. Он наблюдал за людьми в гавани. «Как же они счастливы», — подумал он про себя и почувствовал, что снова стал одним из них.
В последний день зимнего трансферного окна он перешел в «Депортиво Тенерифе». Предложения, которые он получил, говорили многое о его репутации в профессиональном футболе: «Анкона», аутсайдер итальянской лиги; «Кернтен», аутсайдер лиги в Австрии: и «Ден Хааг», команда, занявшая одно из последних мест, в Нидерландах. Он решил поехать на Тенерифе, во Второй испанский дивизион.
Для немецкой футбольной сцены он перестал существовать. Только люди, знающие его лично, интересовались, как там он, в маленькой рубрике «Кикер» об иностранном футболе. Питер Грейбер, тренер вратарей «Кельна», прислал ему сообщение, когда прочитал о победе «Тенерифе» со счетом 1:0: «Молодец, сухой матч». Роберт ответил: «Спасибо. К сожалению, в воротах стоял не я». Даже во втором дивизионе он был лишь запасным вратарем. С момента одного того матча в Стамбуле он не сыграл больше ни одной игры. Ему не доверяли.
В «Кельне» Йорг задался вопросом: вратарь на скамейке запасных во втором дивизионе — это конец? Он позвонил Роберту. «Давай, парень, ты должен бросить вызов вратарю номер один!»
Роберт ответил: «Успокойся, так и будет».
Сидя у гавани каждый день, он понимал, что видит вещи иначе, чем Йорг, иначе, чем принято в профессиональном футболе. «Футбол превращает тебя в человека, который всегда хочет большего, который никогда не бывает доволен», — говорил он. За последние несколько месяцев он научился быть благодарным за то, что у него было.
Из гавани он часто отправлялся на прогулку за молочным коктейлем. Он знал, где лучшее кафе-мороженое в городе и он был этим безумно горд. В одиночку исследовав город, он знал его так хорошо, что мог бы быть гидом.
Тереза осталась в Барселоне. Она была беременна, с ней были собаки, они думали, что переезжать не стоит, он пробудет на Тенерифе всего полсезона, пока не найдет что-нибудь получше — если повезет. Это была та же ситуация, что и в Турции. Но в Стамбуле он чувствовал себя потерянным без Терезы. В Санта-Крусе он почувствовал вдохновение.
Он жил в съемной четырехкомнатной квартире недалеко от парка Гарсия Санабриа. Квартира была полностью меблирована, но все равно выглядела пустой. Кроме спутниковой тарелки, все еще стоящей на полу не распакованной, он не привез никаких личных вещей. В обстановке им ничего не было изменено: он даже оставил картины, натюрморты с апельсинами и бананами, висящими на стенах. Он сказал, что не стоит устраиваться на эти несколько месяцев. На кровати лежал триллер Хеннинга Манкелля. На посудной полке, вымытые вручную стояли тарелка и стакан.
«Для него это было как быть студентом», — говорит Тереза.
Каждое утро он покупал две спортивные газеты в киоске возле своей квартиры. Однажды, пробегая глазами по страницам, он заметил знакомую фотографию. Она была на первой странице, в правом верхнем углу. Он удивился, почему они использовали именно эту фотографию — фотографии было больше шести месяцев. На ней он едва узнавал себя.
Это была фотография его презентации в «Фенербахче» — его лицо покраснело, рот открыт, выражение лица измученное. «Посмотри на эту фотографию, — сказал он. — Я даже на себя не похож». Он вытащил страницу, чтобы сохранить ее. Ему не хотелось забывать, какие чувства были во время депрессии.
Он положил газеты на пассажирское сиденье. Ему нужно было ехать на тренировку. Клуб предоставил в его распоряжение спортивную машину — в его контракте был пункт, в котором об этом говорилось. В первый же день к нему подошел спортивный директор Франсиско Карраско и вручил ключи от машины. Его товарищи по команде рассмеялись. «Что не так?» — спросил Роберт. Карраско пришлось отдать ему свою служебную машину, потому что она была единственной, которая у них была. Ему пришло в голову, что профессиональный футбол в Сегунде — это лишь поверхностно та же самая работа, которой он занимался целую вечность. Его зарплата составляла десятую часть того, что он зарабатывал в «Барсе», но он был одним из самых высокооплачиваемых профессионалов в «Тенерифе».
Когда ему пришло первое месячное жалованье в «Тенерифе», он долго смотрел на свой чек. Через семь месяцев на счету появилась еще одна выплата. «Это чувство, что деньги только уходят, было пугающим. — Он заколебался. — Будучи футболистом, ты не смеешь этого говорить, потому что другие люди страдают гораздо сильнее. Но ощущение отсутствия работы не менее плохо для профессионального футболиста, чем для электрика. Ты чувствуешь себя никчемным».
В другом пункте его контракта говорилось, что клуб предоставит Терезе билеты на три рейса из Барселоны. Когда он понял, насколько копеечным был перелет в первый раз, когда она прилетела, ему стало стыдно. Сто шестьдесят евро, и он заставил Йорга бороться за это условие. Что о нем подумают в клубе? «Тенерифе» в течение многих лет боролся за возможность платить своим профессионалам половину приличной зарплаты, а он создавал трудности менее чем за пятьсот евро, получая приличную зарплату. После тренировки, когда одному из его товарищей по команде нужно было ехать по какому-то поручению, Роберт часто говорил: «Вот, возьми это» и бросал ему ключ от своей машины.
Прошел февраль 2004 года, затем март, а он все еще был запасным вратарем. Ему позвонил Йорг. — Это нехорошо, ты должен поговорить с Карраско. Он вызывал тебя как номера один!
— Потерпи, — ответил Роберт. В конце концов, он будет играть.
Он никогда не говорил этого вслух, потому что считал это неприличным, но он думал, что он лучше, чем первый номер Альваро Иглесиас. В его пользу было несколько объективных аргументов: его прекрасные сейвы, его прыжки, его предвосхищение событий — каждый день на тренировках разница была очевидна. Но он также видел, что Альваро безупречно играл в матчах. Возможно, Альваро был так убедителен именно потому, что у него был более сильный соперник, дышащий ему в затылок. Вратарь, сыгравший свою роль без ошибок, заслуживал, по мнению Роберта, того, чтобы остаться в воротах. Это было верно, даже несмотря на то, что он сам был жертвой ситуации.
Но, чтобы выполнить свой долг и иметь возможность сказать Йоргу: «Видишь, я сделал это», он пошел к спортивному директору.
Ситуация была более неловкой для Карраско, чем для него. Карраско привез его в «Тенерифе». «Роберт был моей личной ставкой», и теперь тренер не наигрывал вратаря. В свои сорок пять лет Карраско был похож не столько на бывшего футболиста, сколько на активного бегуна на длинные дистанции — стройный, высокий, подвижный. Они оба знали, что должны сказать, и ни один из них не мог ничего сделать, чтобы изменить ситуацию.
— Ты сказал, что берешь меня первым номером.
— Я знаю, но я не могу указывать тренеру, какие игроки должны быть на поле.
Испытав облегчение от того, что все это осталось позади, они перешли к другим темам.
«Прежде всего я мог бы сказать, как сильно он был влюблен в Терезу, — говорит Карраско шесть лет спустя в мадридском пригороде Аравака, где он живет сегодня, все еще стройный и элегантный в своем костюме, когда пьет утренний кофе. Любовь не кажется самой очевидной темой, когда спортивный директор и его вратарь встречаются для переговоров о кризисе. — В то время он собирался стать отцом. Мне было за сорок, я уже был отцом, я кое-что знал об этом — сразу было видно, насколько сильно кто-то влюблен». Карраско одиннадцать лет играл за «Барсу», его волосы уже поседели, поэтому его называли «Лобо» — Волк. Он выиграл три Кубка чемпионов, в 1984 году дошел до финала в чемпионате Европы со сборной Испании, а после этого сам занялся журналистикой. После победы «Барсы» со счетом 1:0 в Брюгге именно он написал в «Эль Мундо Депортиво»: «Выступление Энке было посланием ван Галу».
Что осталось в памяти Карраско об этом спортсмене, так это «элегантность, с которой Роберт переносил свое трудное положение в качестве игрока замены. Он всегда вел себя со мной по-деловому. Он никогда не жаловался в прессе».
Роберт дал Альваро Иглесиасу, вратарю, на которого он должен был оказывать давление, и которого он должен был убрать со своей дороги для того, чтобы снова играть в воротах, восемь пар перчаток. Он получил от своего спонсора сделанные на заказ модели перчаток, которые Альваро, долгое время служивший вратарем в низших дивизионах, не мог достать «Absolutgrip и Aquasoft, лучшие латексные поверхности от "Ульспорт"», — с энтузиазмом вспоминает Иглесиас сегодня так же, как другие люди называют имена своих детей. Роберт также отдал восемь пар третьему вратарю, Адольфо Бейнсу. Но Бейнс не надевал их на тренировки. Перчатки были такими шикарными, сказал он Роберту, что он прибережет их для особых дней.
Теперь на тренировке на стадионе «Элиодоро Родригес» было два Роберта Энке, судя по индивидуальным застежкам на липучках перчаток обоих вратарей. Но оригинал всегда было легко обнаружить.
Тренер организовал небольшой матч, атака против обороны. Нападающий вышел один на один с вратарем, и Роберт ждал, согнув одно колено внутрь, чтобы нападающий не мог направить мяч ему между ног, его торс был выпрямлен, руки вытянуты, чтобы выглядеть шире. Нападающий нанес удар внутренней стороной стопы, пытаясь обогнуть вратаря. Роберт оттолкнулся от земли значительным прыжком, но что было действительно великолепно, так это взрывная сила его движения. Он молниеносно метнулся влево. Пенсионеры на трибунах захлопали, когда он кончиками пальцев перевел мяч мимо, который, казалось, был на пути в ворота. «Вот чего мне больше всего не хватало, — сказал он, — это чувство, что то, что ты делаешь, для кого-то важно».
Конечно, вопросы все еще беспокоили его в тот день за лучшим шоколадным молочным коктейлем на острове. Что, если бы он никогда не покидал «Бенфику»? Что такой человек, как он, делал на скамейке запасных во Втором испанском дивизионе? «А потом я подумал про себя: должен же быть какой-то смысл в том, чтобы Энке заболел». И он уже нашел этот смысл: он снова наслаждался простыми жизненными вещами. «Принадлежу к команде и знаю, что в десять часов тренировка. Снова быть нужным».
До следующей тренировки оставалось всего девять с половиной часов. Он сидел в гостиной, столь полный радости, что не мог заснуть. На полках, где должны были стоять книги и статуэтки, лежали две дюжины пар перчаток и щитки для голеней. Он был одет в джинсы и футболку, и на каждой руке у него были разные модели перчаток, одна Absolutgrip и одна Aquasoft.
Он застегнул липучку. Он сжал кулаки, размял пальцы, потер перчатки и стоял сосредоточившись посреди комнаты. Как будто он прислушивался к перчаткам на своих руках.
Нет более приятного чувства для вратаря, чем надеть перчатки и застегнуть липучку. Тогда он чувствует себя в безопасности, зачастую просто неуязвимым. По этой причине большинство вратарей предпочитают прочную пару — броню для своей души. Роберт, с другой стороны, носил необычайно легкие перчатки. Он хотел как можно меньше ограничивать подвижность пальцев; он должен был чувствовать мяч, когда поймает его, не только перчатками, но и кончиками пальцев.
Его спонсор хотел, чтобы он каждый год играл в самой последней модели. «С Робертом нам всегда требовалось около восьми попыток, пока мы не находили для него подходящую пару», — говорит Лотар Бисингер, который присматривает за профессиональными вратарями в «Ульспорт». Восемь попыток означали, что, примерив их в первый раз, Роберт мог сказать, что перчатка слишком туго обтягивает большой палец правой руки, а затем перчатку нужно было сделать заново с большим пальцем на миллиметр шире. Тогда он мог заметить, что с широким большим пальцем другие пальцы теперь казались слишком тугими. Портной расширял пальцы. «И так, мы продвигались вперед, миллиметр за миллиметром», — говорит Бисингер. В «Тенерифе» согнув запястье, липучка показалась Роберту слишком тугой.
Шов на его перчатках всегда был снаружи большого пальца; на других пальцах он настаивал на том, чтобы шов был внутри. Без внешнего шва мяч лучше погружался в пену, в то время как на большом пальце он чувствовал шов на своей коже, когда тот был внутри, и это раздражало. «У него еще был и латекс внутри перчатки, — говорит Жозе Морейра, который, естественно, опробовал перчатки Роберта во время их совместной работы в Лиссабоне. — Раньше я этого не знал, до него в Португалии такого не было. Я сразу же заказал их у своего производителя».
Пена с внутренней стороны перчаток Роберта была толщиной в семь миллиметров: четыре миллиметра пены, три миллиметра подкладки. Такие перчатки не купишь. Слой пены в перчатках массового производства имеет толщину шесть миллиметров. Когда Роберт надел обычные вратарские перчатки, он сразу заметил разницу в один миллиметр.
В чем именно разница между прокладкой из натурального каучука в Absolutgrip и Aquasoft, даже Бисингер не мог ему сказать. Во всем мире есть только три поставщика резины для вратарских перчаток. «Рецепты такие же секретные, как и рецепт Кока-колы, — говорит Бисингер. — Лишь производители знают, была ли температура изменена на три градуса при выпечке резинового теста, или было добавлено новое химическое вещество, чтобы получить новый слой с улучшенной сцепки».
Роберту нужно было проверить различия между Absolutgrip и Aquasoft.
На протяжении всей своей карьеры он всегда носил Absolutgrip, но сейчас, в своей гостиной, он пробовал Aquasoft. В Санта-Крусе было уже за полночь. Я бросал мяч, он ловил его, пока не рассмеялся так, что не мог больше продолжать.
Он еще не решил, сказал он, внезапно посерьезнев, какую пару наденет на свою первую игру за «Тенерифе». Его слова сомнения прозвучали с необъяснимой, но абсолютной уверенностью: в конце концов, скоро у него будет первая игра.
Его тихая радость делала Терезу счастливой и в то же время напоминала ей о ее собственной печали. Она была беременна и была одна в Барселоне. Однажды ночью она проснулась, дрожа всем телом. Ее затошнило, и она уже направлялась в ванную, чтобы попить из-под крана, когда внезапно почувствовала головокружение. Не осмелившись вернуться вниз в спальню, она легла на полотенце на полу в ванной и стала ждать, пока пройдет головокружение. У нее было слишком много времени для раздумий, пока она была там.
Обычно беременность проходит не так. В таких ситуациях вашу голову придерживает муж.
Это всего на несколько месяцев, так он сказал ей по телефону.
Она подумала: «Он такой спокойный, это просто прекрасно; но как грустно, что мы не можем разделить эти моменты друг с другом».
Несмотря на беременность, она косила газон. Она уволила садовника во время депрессии Роберта, не столько из-за того, что им не хватало денег, сколько из-за смутного предчувствия, что больше они ничего не заработают. Вечером она в изнеможении сидела перед телевизором.
Вдруг что-то ударило в окно. Она затаила дыхание. Когда они только начали жить в Сан-Кугате, на ее улице произошла стрельба, припомнила она. Снова в стекло ударил камешек.
Она осторожно подошла к окну. Внизу, у входной двери, стоял ее муж, сияя и махая рукой. Он прилетел без предупреждения с Тенерифе, рейсом за три с половиной часа. Он отправился в путь в полдень после тренировки и должен был вернуться первым рейсом на следующее утро. Она вырубилась после того, как подстригла газон. Еще не было и девяти вечера, но ее веки отяжелели. Она сожалела, но ей нужно было поспать. «Это не имеет значения», — сказал он, и действительно имел это в виду. Он смотрел, как она спит.
Вернувшись на Тенерифе, он начал делать то, чего не делал с тех пор, как посвятил себя профессиональному спорту в подростковом возрасте. Он пошел в кино один. Он часами читал книгу. Он отправился с командой на карнавал. Он надел полосатую футболку, прикрепил к груди лист бумаги формата А4, нарисовал на нем номер и сказал, что он сбежавший взломщик сейфа. Когда он увидел своих товарищей по команде, ему захотелось провалиться сквозь землю. Альваро Иглесиас был медсестрой в настоящей униформе, включая красную помаду, Адольфо Бейнс был Рэмбо. У всех, кроме него, было много хлопот со своими маскарадными костюмами. Ему было двадцать шесть, и он все еще учился тому, как развлекаются другие люди.
После полуночи, когда основная часть перешла из ресторана в ночной клуб, он вернулся домой усталый, но счастливый. Он лучше, чем когда-либо, знал, кем он хочет быть. Всю свою жизнь он был спокоен, деловит, вежлив с другими людьми, «не экстраверт, но открыт», — говорит Иглесиас. И теперь, впервые за долгие годы, он внутренне почувствовал, каким он казался внешне; теперь он также был внимателен и сочувствовал самому себе. Узколобое мышление молодежи уступило место здоровым амбициям; голод, который испытывают молодые спортсмены, их полная сосредоточенность на том, чтобы быть лучшими, уступил место определенной безмятежности. Он часто задавался вопросом, каково это — идти зашоренным по жизни, абсолютно уверенным в себе и своей работе. Возможно, тогда он был бы лучшим вратарем. Но, может быть, сказал он себе сейчас, в конце концов, быть лучшим вратарем не так уж и важно.
Мяч отскочил в штрафной; голкипер должен был выйти до того, как будет нанесен какой-либо вред. И Альваро Иглесиас уже был там. Он решительно потянулся за мячом. Нападающий «Райо Вальекано» прыгнул на него, хотя очень маловероятно, что он доберется до мяча. Делая подобные вещи, нападающие обычно уже думают о следующей возможности забить гол; они хотят напугать вратаря, запугать его, чтобы он слишком долго колебался при следующей критической ситуации. Лоб Альваро кровоточил. Это был просто порез, сказал доктор, который наложил ему три шва на поле, и игра продолжилась. Альваро отыграл оставшиеся сорок восемь минут, и «Тенерифе» забил во время добавленного времени, добившись ничьей.
На следующее утро рентген показал,что скула Альваро получила двойной перелом возле правого глаза. Кость была зафиксирована четырьмя штифтами на одном переломе, шестью — на другом. «Те еще ощущения», —— сказал Альваро Роберту, когда тот впервые после операции заглянул в раздевалку. «Ты можешь пальцем прочувствовать отдельные булавки под кожей». Роберт вздрогнул, почувствовав их.
Место вратаря было свободно.
Он думал об Альваро, о том, каково это — вот так потерять свое место. Через четыре месяца Альваро исполнится тридцать два, и он проведет свой первый настоящий сезон в профессиональном футболе; до этого он провел десять лет в дивизионах Сегунда Б и Терсера, затрачивая усилия профессионала, но получая зарплату за неполный рабочий день. Всякий раз, когда он видел Альваро на стадионе, он подходил к нему и спрашивал о выздоровлении. В мире футбола это было необычайно сердечно. «Роберт был очень близок со мной в те дни, когда я получил травму», — говорит Альваро, который, несмотря на эту неудачу, утверждал себя во Втором дивизионе до тридцати шести лет.
На девятом году карьеры Роберта все еще казалось, что так будет продолжаться вечно: у его команд были высокие ожидания, которые они никогда не оправдывали. «Менхенгладбах», «Бенфика», «Барса», «Фенербахче» — где бы он ни был, его команда спотыкалась. В «Тенерифе» все не было иначе. Перед началом сезона они положили глаз на верхнюю часть таблицы. Перед игрой с «Эльче» в середине апреля они были на грани вылета.
Роберт вернулся к тому, с чего начал: полупустой стадион во втором дивизионе, как в матче «Ганновера» против «Йены» в ноябре 1995 года. Спортивный директор Лобо Карраско не счел это сравнение клеветническим. «У Роберта был энтузиазм новичка», — говорит он.
Он надел перчатки — он, как всегда, выбрал Absolutgrip. Он не играл девять месяцев.
Игра продолжалась не более минуты, и он еще не прикоснулся к мячу, когда «Эльче» прорвался на фланг. Последовал высокий, но не слишком сильный кросс. Центральный полузащитник «Тенерифе» Мирослав Джукич не пошел за мячом, он ждал, когда выйдет Роберт — мяч был легкой добычей для вратаря. Но Роберт оставался на линии. Ему повезло. Мяч пролетел мимо своего и чужого и вышел из игры.
Роберт извинился перед Джукичем, подняв руку и слабо улыбнувшись. Это выглядело так, как будто он больше не относился катастрафически к своим собственным ошибкам. Конечно, думали болельщики, такого опытного вратаря, как Энке, ничто не могло свести с ума.
Это был один из тех футбольных матчей, в которых вратарю напоминают о его беспомощности, о том, что иногда он ничего не может сделать, кроме как ждать. На пятьдесят третьей минуте Ниньо из «Эльче» наконец вышел один на один с вратарем. Он пробил, изящно закрутив мяч подъемом. Роберт совершил величественный сейв. «Тенерифе» выиграл со счетом 2:1, защитник Сесар Белли ответственен за гол в ворота Роберта. Поколебавшись при первом кроссе, Роберт разобрался с работой вратаря и поймал несколько полуопасных мячей. Его броски также были стремительными и мощными. Больше он ничего не мог поделать.
Спортивные обозреватели в Санта-Крусе пытались изобразить его великим вратарем, которого все хотели видеть в «Тенерифе». «Удар головой от Cарате пролетел над воротами, как будто Энке одним взглядом направил мяч над перекладиной», — писали в «Эль Диа».
На следующий день после игры Роберт впервые в жизни прочитал сразу пять газет, и все они так или иначе сообщали о его возвращении.
Он вознаградил себя днем в Барселоне — выходил утром, возвращался вечером. Второе ультразвуковое исследование было скоро, на двадцатой неделе беременности. Вы сможете увидеть ручки и головку ребенка, сказали друзья с детьми; если вам повезет, можно даже будет определить пол ребенка.
Медсестра провела зондом по животу Терезы, и на экране появилась картинка — белые контуры на черной, как ночь, земле. Это была девочка. Это была Лара.
Они сели в приемной. Доктор Онбарги через минуту обсудит с ними результаты сканирования.
Терезе казалось, что им придется ждать невероятно долго.
«Сеньора, — испанские секретари всегда делают паузу прежде чем произнести иностранные имена, — Энке?»
Доктор Лейла Кэтрин Онбарги-Хантер, обучавшаяся в Северо-Западном университете Чикаго, с дипломом Американского конгресса акушерства и гинекологии, была одним из врачей, которые обеспечили Медицинскому центру Текнон в Барселоне репутацию превосходной больницы. Но у нее не было простого ответа на самую большую проблему, с которой сталкиваются все врачи: как преподносить плохие новости?
Выбегая из комнаты Тереза плакала. Роберт попытался поддержать ее, хотя сам с трудом сохранял самообладание.
У Лары был порок сердца. «Есть большая вероятность, что ребенок умрет в утробе матери, но давайте подождем еще неделю, а потом снова осмотрим его».
У Терезы зазвонил телефон. За пределами больницы над живыми изгородями возвышались пальмы, подстриженными по формам геометрических фигур. По словам помощника Онбарги, была немедленно назначена встреча с кардиологом. Обратный рейс Роберта отправлялся через восемьдесят минут. Это был его последний шанс успеть на тренировку на следующий день.
— Робби, садись на свой самолет, я справлюсь.
— Я не оставлю тебя одну сейчас.
— Пожалуйста, у нас и так достаточно проблем. Мы не хотим создавать еще одну в футболе из-за того, что ты не успеешь на тренировку. Я бы хотела, чтобы ты сел на свой самолет.
Он позвонил ей из аэропорта. Врач рекомендовал как можно скорее извлечь ребенка из утробы и сделать операцию на сердце.
Через день Тереза хотела, чтобы доктор Онбарги снова спокойно объяснила ей диагноз. Но она боялась, что будет так нервничать, что неправильно поймет некоторые детали. Она попросила подругу пойти с ней к врачу. По словам доктора Онбарги, у ребенка был не только порок сердца, но и хромосомные повреждения. Они говорили о синдроме Тернера. Люди с синдромом Тернера ограничены в росте, у них высокий риск деформаций уха и короткая продолжительность жизни.
Тереза прилетела в Мюнхен, чтобы получить второе заключение от Немецкого кардиологического центра и, чтобы рассмотреть все сценарии, узнать у гинеколога, как будет проходить аборт. Там кардиолог диагностировал левосторонний гипопластический синдром. Ни в коем случае нельзя вызывать преждевременные роды, как предположил его коллега из Барселоны — это будет верная смерть. После первого года жизни потребуется три операции на сердце, тогда ваш ребенок будет жить. Терезе показалось, что он говорил совершенно спокойно.
Ещё один друг обнаружил, что дети с синдромом Тернера обладают средним интеллектом, и гормональное лечение с двенадцати лет может регулировать их рост. Учитывая возможные повреждения, о которых упоминалось первоначально, это были только самые крайние признаки синдрома Тернера, и только очень немногие пациенты были ими сильно затронуты.
Родители и братья Терезы сказали ей, что она не знает, что значит воспитывать такого серьезно больного ребенка. Родители Роберта сказали ему, что поддержат любое принятое решение.
Роберт сидел на острове отдыха недалеко от Африки и разбирался со всеми этими противоречивыми мнениями, которые приходили к нему издалека.. Как он мог оценить, насколько на самом деле была серьезная ситуация для их ребенка? Когда Тереза приняла решение о том, что нужно сделать, прежде чем он примет свое решение, он был этому рад. Прервать или произвести на свет — ему больше не нужно было делать выбор, с облегчением осознал он. Теперь, когда она приняла решение, он, конечно, согласится с ним, потому что именно она носит ребенка в своем животе. Оставалось только развить в себе такую же твердую убежденность, как и у Терезы.
Это ее ребенок, сказала она. Он должен жить, со всеми последствиями.
Внезапно все показалось очень простым. Они очень хорошо знали, что жизнь с тяжелобольным ребенком будет трудной, но сложности были абстрактными, пока ребенка не было рядом. Тем не менее, когда они пытались представить свою жизнь, все трое вместе, они чувствовали уверенность, что так или иначе справятся.
Одна фраза вернулась к жизни, которую он произнес полтора года назад, когда футбольный клуб «Кайзерслаутерн» не хотел его видеть и позвонила «Барса»: «Ясно, что для меня ничего нормально не происходит». Тогда мы над этим смеялись.
В то время как он беспокоился о жизни своего ребенка, он «переродился как вратарь», говорит Лобо Карраско. Клуб «Депортиво Нумансия» из маленького городка Сория, названного в честь нумантийцев, которые ожесточенно сопротивлялись римлянам за 150 лет до Рождества Христова, прибыл в Санта-Крус в качестве лидеров дивизиона и вернулся домой побежденным. Роберт совершил три сейва, которые заставили одиннадцать тысяч болельщиков на трибунах вскочить на ноги. «Люди влюблялись с первого взгляда, — говорит Карраско. — Они признали вратаря, которого купила "Барса", тем после всего, через что ему пришлось пройти. Люди были охвачены мыслью, что кто-то вроде него играл за "Тенерифе"».
Роберта в воротах охватило чувство удовлетворения. Возможно, он никогда больше не окажется в таком большом клубе, как «Бенфика» или «Барса», возможно, он закончит свои игровые дни в дивизионе Сегунда, но теперь он точно знал, каким вратарем хочет быть, и если он приблизится к этому идеалу, он будет рад, независимо от того, на каком уровне он играет. В середине своей карьеры он нашел свой стиль.
Он всегда учился у других: в «Менхенгладбахе» у Уве Кампса, который придерживался линии ворот и хотел быть эффектным, который нырял и выбивал мяч кулаком; в «Барселоне» его сводил с ума Франс Хук с его выкриками «Вперед! Ногой! Ван дер Сар». «Больше всего меня раздражало то, что я позволил ему убедить меня, что я ничего не умею». Он всегда очень внимательно наблюдал за своими коллегами. Кампс, Боссио, Бонано, Вальдес — он мог чему-то научиться у всех них, даже у Альваро Иглесиаса, который долгое время играл только в «Сегунде В», но чье расположение на угловых и при кроссах было превосходным. Игра за границей обогатила его. Роберт заметил, что в Германии, самопровозглашенной стране вратарей, он вырос в девяностых годах с очень причудливой вратарской теорией — прятаться на линии ворот, выбивать мячи кулаками, держаться за переднюю стойку во время кроссов, бросаться, когда нападающий сближается с воротами, тренироваться, направляя свои усилия на силовую выносливость. На нового вратаря больше повлияла аргентинская школа — он неподвижно стоял перед нападающим в ситуациях один на один и выбивал мяч с рук сбоку, а прямо. Аргентинский вратарь Херман Бургос даже изобрел упражнение, чтобы подавить человеческий рефлекс отворачивать лицо в ответ на удары с близкого расстояния: тренер вратарей связывал руки Бургоса за спиной и сильно бил в него с близкого расстояния; все, что Бургосу нужно было сделать, это парировать мяч лицом, снова и снова. Иногда у него ломался нос. Роберт больше узнал от аргентинца Роберто Бонано, чем от кого-либо другого. Он улучшил позицию своего тела в поединке с нападающим после того, как увидел Бонано: он больше не делал шпагат, но, как и Бонано, оставался в вертикальном положении, застыв перед нападающим, хотя он держал одно колено согнутым вовнутрь — его фирменный знак — так что нападающий не мог бить мячом между его ног. Другие вратари не могли мощно прыгать на газон, повернув колено внутрь. Он стал мастером в искусстве останавливать нападающих в ситуациях один на один. От паха вниз его поза все еще была Энке, от бедер вверх — Бонано.
Но он больше не хотел никому подражать. Впервые он ясно увидел, что для него хорошо, а что нет. Поэтому в «Тенерифе» он собрал из всех отдельных частей, которые он набрал за эти годы вратаря, который станет образцом для многих других. Он поставил трезвость ума и спокойствие в центр своей игры. Он расположился явно дальше перед воротами, чем Оливер Кан, эффектный спаситель, но не так далеко впереди, как ван дер Сар, одиннадцатый полевой игрок. Он не будет спешить на каждом кроссе, как требовал Хук и как уже училось следующее поколение вратарей, не в последнюю очередь в Германии. Даже Альваро размещал себя по середине ворот во время кроссов, за три или четыре года до него, в то время как Роберт держался ближе к ближней штанге и линии ворот. «Роберт, до задней штанги слишком далеко, когда туда полетит навес, ты не сможешь до него добраться». Он знал, что Альваро был прав, но эта консервативная позиционная игра была с детства частью его вратарского подхода; он чувствовал себя в безопасности с ней, поэтому он сохранит ее и оставит на откуп защитникам несколько кроссов в заднюю часть штрафной. Но когда он все-таки выходил за кроссом, то благополучно ловил его.
Роберт Энке был кем-то средним между Каном и ван дер Саром, между реакцией и ожиданием, между консервативной игрой и риском. Срединный путь часто кажется скучным и обычно разумным.
«Тенерифе», находившийся на грани вылета, когда Роберт только начинал выходить за них в старте, больше не проигрывал. «Есть много футболистов, которые имеют индивидуальное значение, и есть несколько футболистов, которые имеют значение для коллектива, — говорит Лобо Карраско. — Роберт принадлежал ко второй категории. До этого мы были командой в полулегком весе, с ним у нас развился другой менталитет, другое внутреннее убеждение».
В Мадриде всего два градуса, и между его прекрасной светло-голубой рубашкой и пиджаком на Карраско надето что-то вроде спортивной куртки из полиэстера. Это даже выглядит модно на нем. «Одну минуту, пожалуйста, — говорит он и достает ноутбук. По его словам, он пишет книгу о мальчике, который перешел в профессиональный футбол и рассказывает о своем опыте. Он очень уважает писательство и много читает, чтобы стать лучше. — Я включил Роберта в книгу. Потому что он показал нам, каким должен быть футболист. — Он проводит указательным пальцем по экрану ноутбука. Внезапно становится непонятно, говорит ли он свободно или читает по написанному. — В «Тенерифе» вежливый, чуткий в своей серьезности Роберт показал нам, что все можно уладить, когда кто-то восстает против неудачи, против несправедливости. И как он восстал против того, что с ним сделали в "Барсе". — Карраско тронут собственными словами. — Если бы у него был тренер в "Барсе", который сказал ему после Новелды: "Держись, ты по-прежнему будешь моим номером один, я тебе верю", — в "Барселоне" он стал бы тем игроком, которого мы видели в "Тенерифе". — Карраско, проработавший в профессиональном футболе три десятилетия, складывает руки за головой. — За всю свою жизнь я не видел и десяти вратарей с таким потенциалом, как у Роберта. Он был похож на быка. Но наша жизнь определяется тем, с кем мы встречаемся в какой момент времени. Если вратарю случается работать с тренером, который убирает его после одной ошибки, ущерб уже нанесен, и с психологической точки зрения это ужасно».
Карраско не заказал ни кофе, ни стакана воды. Он проводит свой утренний перерыв без напитков. «Я не могу не вспомнить, что он подарил другим вратарям перчатки — какой великолепный жест. Как будто он говорил своим оппонентам: "Я даю вам то же самое оружие"».
Экран ноутбука Карраско все еще светится. «Это был четверг сразу после смерти Роберта, — написано в середине. — С тех пор я не могу писать».
В «Тенерифе» Роберт по-новому осознал расстояния. Он был не только географически далек от своей предыдущей жизни, примерно в 2236 километрах к югу от Барселоны, но и чувствовал себя очень далеко. Он читал новости в спортивных газетах с той же точки зрения, что и портовые рабочие рядом с ним в кафе. Он стал аутсайдером. Однажды он случайно обнаружил, что Тимо Хильдебранд упомянул его имя в интервью. В 2004 году Хильдебранд был восходящей звездой среди немецких вратарей; он только что установил рекорд Бундеслиги: 884 минуты без пропущенного гола. Нужно очень хорошенько подумать о переходе в большой иностранный клуб, сказал Хильдебранд, иначе можно закончить так же, как Роберт Энке, который уехал за границу слишком молодым.
Его должен был раздражать такой упрощенный взгляд на вещи. На самом деле он был рад, что Хильдебранд помнит его.
Когда играла «Барса», он ходил в бар отеля, чтобы посмотреть матч по спутниковому телевидению. Телевизор в съемной квартире принимал лишь несколько испанских континентальных каналов. Тереза с удовлетворением отметила, когда приехала к нему, что теперь он почти никогда не смотрит футбол по телевизору. Он гордился тем, что открыл для себя гостиничный бар как место для просмотра футбола — привычка, скорее ритуал, который он придумал сам. Слово «рутина» звучит плохо, но для него это было жизненно важно. Есть за что зацепиться.
Он смотрел матч «Барсы» в Кубке УЕФА. Они быстро вышли вперед, а затем сделали счет 2:0. Стало скучно. Он зациклился на мужчине перед ним, который вечно ковырял в носу. «Это отвратительно или как? Смотри! — Что он чувствовал, когда смотрел «Барсу» по телевизору? — Совсем ничего. У меня никогда не было ощущения, что я ее часть».
В июне 2004 года дистанция между ним и тем, что он считал настоящим футболом, приобрела новое измерение. Повсюду люди смотрели футбол, повсюду люди говорили о футболе, а он продолжал играть в футбол, и никто за пределами «Тенерифе» этого не замечал. Начинался чемпионат Европы в Португалии. Участие в этом турнире было его заветной мечтой всего два года назад, в Лиссабоне — в другой жизни. Теперь, параллельно с чемпионатом Европы, ему предстояло пройти оставшуюся часть сезона в Сегунде.
Никому не приходило в голову сравнивать Кана, Буффона и Касильяса на чемпионате Европы с Энке в играх против «Эйбара», «Кадиса» и «Хихона» — подобное сравнение звучит нелепо. Но правда в том, что на этом чемпионате Европы, где не было никаких выдающихся вратарских достижений и мало сейвов, чтобы сравниться с Робертом против Сайзара из «Эйбара» и Билича из «Хихона».
Роберту также никогда бы не пришло в голову провести такое сравнение. Что касается его самого, то во время чемпионата Европы он был взволнованным курортником перед телевизором на Тенерифе.
Лобо Карраско попросил Роберта зайти к нему в кабинет. Он хотел заключить с ним контракт с «Тенерифе» еще на один сезон. «С Робертом весь проект приобрел новый ориентир: вверх». За него также боролись «Ганновер-96» и «Альбасете Баломпье» — две команды высшего дивизиона, соответственно в Германии и Испании.
Он говорил с Карраско о футболе меньше десяти минут. В конце концов они заговорили о Ларе. Тереза была на седьмом месяце.
Она больше не могла разговаривать с женой Марко Кристиной. Кристина часто пыталась дозвониться: Тереза слушала, как звонит телефон, и не могла поднять трубку. Ей было невыносимо разговаривать с подругой, у которой беременность проходила хорошо.
Роберт подумал, что выбор нового клуба как-то связан с Ларой: они должны жить в месте с хорошим доступом к престижному детскому кардиологу. Но даже несмотря на то, что до родов оставалось всего шесть или семь недель, эти важные решения казались ему далеким будущим. У него было смутное ощущение, что все само собой уладится.
* * *
В Португалии вот-вот должен был начаться первый крупный матч, сборная Чехии против Нидерландов, две небрежно элегантные команды выставили двух выдающихся вратарей — Петра Чеха и Эдвина ван дер Сара. И Роберт не мог посмотреть игру. В тот вечер он должен был играть сам, в незначительном матче концовки сезона против «Хетафе» на стадионе «Элиодоро Родригес». «Тенерифе» были беззаботны. Когда Роберт впервые за них сыграл в середине апреля, команда занимала двадцатое место в таблице, а сейчас была восьмой. В своих восьми играх с ним в составе они ни разу не проиграли.
За пять дней до матча, в понедельник, ему позвонили. «Помнит ли он его?» — спросил звонивший. Это был вице-президент «Алавеса»; они вели переговоры два года назад, когда Роберт выбрал «Барсу», что было понятно.
Роберт предположил, что вице-президент хочет предложить ему контракт на предстоящий сезон. К тому времени «Алавес» играл в дивизионе Сегунда, но все еще имел шанс подняться наверх в последний день игры. Он попытался вспомнить. Ему понравился тот маленький городок Витория.
Он хотел сделать ему предложение, вице-президент сказал: он заплатит «Тенерифе» 100 тыс. евро, если они обыграют «Хетафе».
«Алавес» поднимется в Примеру лишь в случае, если «Хетафе» проиграет.
«Час портфелей, полных денег» — так называется последний день сезона в низших профессиональных дивизионах Испании. Некоторые клубы отчаянно борются за повышение или за то, чтобы избежать вылета; другие уже находятся в зоне комфорта — сундуки с деньгами должны помочь им с их мотивацией.
Сто тысяч евро. Это было добрых пять тысяч на игрока — limpio, или чистыми, как в Испании называют деньги после уплаты налогов.
Во вторник, за четыре дня до матча с «Хетафе», Роберт попросил минутку покоя в раздевалке перед тренировкой. Он получил интересный телефонный звонок.
Бонусы за победы, подобные тому, что предлагал вице-президент «Алавеса», в Испании были допустимы. Слишком много профессионалов в низших испанских дивизионах месяцами не получают зарплату от своих хронически скупых клубов. Кто бы мог ожидать, что в последние дни сезона у них в голове не будет этих maletas de dinero – портфелей, набитых деньгами? Роберт все еще ждал половину своей зарплаты в «Тенерифе», и он предполагал, что он не был единственным.
В тот же день, после тренировки, Карраско поговорил с капитаном команды Антонио Идальго. «Я не знаю, что происходит, — сказал он. — Если «Алавес» предложил вам бонус за победу, это прекрасно. Но ходят слухи, что мы продаем игру «Хетафе». Ты несешь ответственность за то, чтобы команда не бросала играть». Если он что-нибудь услышит, он вмешается, пообещал Идальго.
Роберт пошел выпить шоколадный молочный коктейль в прогулочную зону, так как это, вероятно, были его последние дни на острове. Он познакомился с Эвальдом Линеном, тренером «Ганновера-96», и почувствовал, что нашел тренера, который будет относиться к нему не только как к футболисту, но и как к человеку. Он выпил молочный коктейль с чувством, что заслужил награду.
В среду перед тренировкой выступил один из ближайших знакомых Роберта по команде. «Если ты не упомянешь мое имя, — говорит мне этот игрок шесть лет спустя, — я расскажу тебе, что произошло».
Во вторник ему позвонили по телефону. Если бы он допустил несколько незаметных ошибок, гарантирующих победу «Хетафе», кто-то заплатил бы ему — он не сказал кто — двадцать пять миллионов песет. После того как игрок отклонил предложение, звонивший перезвонил через день и предложил сорок миллионов.
Роберту сначала пришлось перевести их в евро — честно говоря, испанцам с их песетами, через три года после смены валюты. Это было ровно 240 400 евро.
«Я сказал звонившему оставить меня в покое, я не делаю подобных вещей, — сказал игрок в раздевалке «Тенерифе» перед тренировкой в четверг. — Если кто-то еще получил подобный звонок, сейчас самое время сказать».
Никто не произнес ни слова.
Перед последней тренировкой сезона Лобо Карраско спустился в раздевалку. Стены в катакомбах стадиона были выкрашены в синий и белый цвета; под краской виднелись очертания голых кирпичей. «Если вы получите премию за победу над «Алавесом», все в порядке, — спокойно начал он. — Но бонус за поражение всегда будет пятном на вашей карьере и вашей совести. Вы никогда не оправитесь от этого. Если я узнаю, если поймаю кого-нибудь, он покинет команду. И я позабочусь о том, чтобы он никогда и нигде не получил другого контракта — я сообщу о нем. Вы поняли?»
Некоторые игроки кивали, некоторые смотрели в пол. Никто ничего не сказал.
Когда игроки на стадионе «Элиодоро Родригес» подняли глаза, они увидели горы Тенерифе, мягкие и зеленые, естественные продолжения трибун. Сразу после начала игры Роберт услышал наверху какое-то бормотание. От тех болельщиков, у которых были радиоприемники, распространялись новости о том, что Нидерланды выигрывали у Чехии со счетом 2:0 всего через девятнадцать минут после начала матча.
«На стадионе царило праздничное настроение», — вспоминает Карраско.
Роберт хотел победить любой ценой. Он хотел уехать с Тенерифе и иметь возможность сказать: Я там ни разу не проиграл. Полчаса спустя он забыл свой испанский, крича на своих центральных полузащитников Корону и Сезара Пелли. «Я был так взбешен, что мог кричать только по-немецки». Они слышали и понимали проклятия Роберта на скамейке запасных, говорит Альваро Иглесиас, который и сегодня может повторить эти слова на безупречном немецком языке: «Scheisse! Arschloch!» (прим. пер.: грубые немецкие ругательства)
«Тенерифе» проигрывал со счетом 3:0.
«Хетафе» неоднократно искал Пачона, своего проворного нападающего: «Я чувствовал, что наши защитники открывают ему путь, — сказал Роберт. — В конце концов два члена команды противника свободно стояли передо мной. "Вы совсем спятили!" — ревел я на наших защитников».
Это превратилось в увлекательную игру. Одиннадцать тысяч болельщиков считали, что это лучший вид летнего футбола. Освободившись от давления необходимости побеждать, «Тенерифе» играл с энтузиазмом, но без концентрации. Если бы они проиграли, это было бы не так уж плохо: болельщики не возражали против того, чтобы позволить «Хетафе» выйти в Примеру — они были командой из пригорода Мадрида, архетипическими очаровательными аутсайдерами. Роберт думал, что игроки «Тенерифе» играют друг против друга. Девять человек, яростно пытающихся выиграть игру, и портфель «Алавеса», полный денег, и один, возможно, два игрока, пытающиеся проиграть, чтобы наполнить свою собственную казну. Карраско сидел на трибуне и видел обе версии: невинную, которую видели болельщики, и ядовитую, подозреваемую честными игроками. «Я не заметил ничего странного, но тогда что вообще странное? Пачон летал по полю, он был полон энергии, а в сознании наших игроков они были уже на пляже».
В Авейру на севере Португалии Чешская Республика в игре, которую никто никогда не забудет, превратила свой проигрыш со счетом 2:0 в победу со счетом 3:2 над Нидерландами. В Санта-Крусе Пачон забил пять голов. «Хетафе» выиграл со счетом 5:3 и был переведен в дивизион Примера, и игра, которую никогда не забудут, была описана даже в испанских спортивных газетах пятнадцатью строками на странице тридцать девять. Только одна местная газета Канарских островов, «Ла Опиньон», выразила некоторые сомнения: «Крайняя хрупкость была чем-то очень любопытным в защите, которая была чрезвычайно прочной до вчерашнего дня».
Разбрызгиватели газона включились, когда «Хетафе» на поле все еще праздновали свое повышение. «Тенерифе» спешили завершить сезон.
В раздевалке настроение было приглушенным. «Конечно, мы разозлились, — говорит Альваро Иглесиас. — Мы никогда не сможем это доказать, но у нас было такое чувство, что кто-то из нашей собственной команды испортил наш бонус от «Алавеса». Кто-то набил свои карманы за наш счет».
В декабре 2008 года появились недвусмысленные доказательства того, что несколько игр в испанском профессиональном футболе были договорными. Большинство газет сообщали об этом в течение одного дня. Испанская футбольная ассоциация заявила, что они не несут ответственности, испанская судебная система также заявила, что они не несут ответственности. И игры продолжались.
Роберт открыл крышу своей машины. Он вез посетителя в аэропорт и скоро уедет сам. Небо над Тенерифе было молочным, туманным, южный ветер приносил песок из Африки. Для немецких спортивных журналистов это была его нижайшая точка, переход во Второй дивизион Испании, на остров отдыха. Для него она была высокой. Ни одно отягчающее обстоятельство последней игры не могло этого испортить. «Думаю, сегодня я съем гамбургер», — сказал он и включил радио. Он напевал песню, которую не знал.
***
Автор перевода: Антон Перепелкин
Редактор перевода: Алёна Цуликова
***
Любите немецкий футбол! Цените немецкий футбол!
Смотрите немецкий футбол, подписывайтесь на наш блог и твиттер.
Присоединяйтесь к нашему каналу на YouTube, телеграм-каналу и группе VK.
