Журналист Илья Азар работал в «Совспорте», а потом – под пулями на Майдане. Теперь он депутат и рулит протестами
Головин поговорил с русским Азаром.
Если вы думали, что с футболом связаны только три Азара, то это не совсем правда. В России живет еще один человек с фамилией Азар. Карьеру в журналистике он начинал в «Советском Спорте» и журнале Total Football (ежемесячный глянцевый журнал о футболе издавался с 2006 по 2013 год), а для GQ целый год писал текст о Федоре Смолове.
Сейчас Илья Азар – спецкор «Новой газеты», муниципальный депутат района Хамовники (там же хотел избираться Булыкин) и болельщик «Ливерпуля», который устроил самый масштабный протест против шейхов за 10 лет. Сам Азар тоже организовывал акцию протеста – самый многочисленный митинг оппозиции за семь лет (60 тысяч человек) прошел 10 августа на проспекте Сахарова в Москве. Там Илья был в том числе ведущим.
За протестную активность (после 10 августа Азар выходил уже на несогласованные акции) он уже пострадал – 2 сентября прямо из собственной квартиры его забрал наряд полиции, но через несколько часов отпустил. Суд (рассмотрит протокол о повторном нарушении правил проведения митингов) перенесли на 23 сентября – возможно, депутата посадят на 30 суток.
Александр Головин встретился с Азаром и расспросил о проигранном споре из-за «Спартака», командировках на Сахалин и Майдан и, конечно, политике.
Фамилия Азар популярна в Ливане, а на английском фамилия русского Азара не похожа на бельгийскую
– Давай с главного. Откуда у тебя такая фамилия?
– Я всегда шучу, что я родственник Эдена, что это мой младший, братуха, который добился в жизни больше, чем старший брат-неудачник, работающий за гроши в московской прессе.
Хотя мне еще в детстве папа всегда рассказывал историю, что Азар – французская фамилия, потому что во время революции его мама как-то попала во Францию, и ее усыновили французские виконты по фамилии Де’Азар. Как я понимаю, на 99% это шутка, но вдруг так и есть.
– Я прочитал, что это вообще еврейская фамилия.
– Ну да, папа у меня еврей. Логично предположить, что это еврейская фамилия. Мама не еврей, поэтому тут классический случай: в России я еврей, а в Израиле – русский. И там, и тут – чужой.
– У папы еще имя необычное – Вильям. Оно-то как появилось?
– Советское переложение английского имени Уильям. В Союзе и Шекспира называли Вильям. Я встречал и других людей с таким отчеством или именем. Но опять же – папа не особо распространялся о своих родственниках, поэтому в честь кого его назвали и откуда точно фамилия, я не в курсе.
– Когда ты прилетаешь в Лондон и Бельгию, как на тебя реагируют?
– Никак. Все же на латинице Эден – Hazard, а я – Azar. Реальные проблемы были только один раз. Помню, еще в юности, когда мы все пользовались ICQ, я пробивал людей по фамилии Азар. Все они были не из Израиля, а из арабских стран. Так я выяснил, что это популярная фамилия на Ближнем Востоке.
За год до сирийской войны я приехал в Ливан. Все там начинали спрашивать про фамилию. В отель заселяешься, отдаешь паспорт: «О, Азар? А вы что, ливанец?» – «Нет». И начинают допытываться: «У вас что, отец – ливанец?» – «Нет». А я понимаю, что мы находимся в Ливане, а не в кафе «Одесса-мама», поэтому лучше лишний раз не упоминать, что ты еврей. При этом я очень не люблю врать. И мне некомфортно говорить, что папа русский. Начинал юлить, пытаться уходить от вопросов.
В отеле удалось не ответить. Потом на выезде из Ливана на паспортном контроле все друзья прошли, а мне говорят: «Азар?». Смотрят с подозрением и предлагают подождать. Потом отправляют в другую кабинку. Я уже не знал, что думать – насильно репатриируют, скажут, что ливанец, дадут гражданство? Но через 10 минут спокойно пропустили. Думаю, были какие-то подозрения в ливанскости.
– Расскажи про фото в майке Азара.
– Мне подарил ее Антон Носик незадолго до смерти. В ней в футбол играю.
Вживую игру Эдена видел только в Ростове во время ЧМ на матче Бельгия – Япония. Я болею за «Ливерпуль» в Англии и немного за «Лидс» по старой памяти. И вообще не люблю команду «Челси». Но Азару, когда он там играл, всегда симпатизировал в силу фамилии.
Азара уволили из журнала, потому что он перепутал возраст Роналду. Никто не заметил, что он придумал целую сборную
– Сейчас ты топовый общественно-политический журналист, но начинал карьеру в спорте. Как это случилось?
– Мне кажется, все нормальные дети интересуются футболом. В электричке и метро я читал «Спорт-Экспресс».
Когда закончил школу, возник вопрос куда поступать. Мама хотела на журфак и вообще в МГУ. Я тяготел к Высшей школе экономики в силу ее прогрессивности, либеральности и современности образования. В год когда поступал, там еще не было журфака, поэтому поступил на то, что было наиболее близко мне самому: в старших классах интересовался политикой, читал под партой журналы «Власть» и «Итоги». При этом мама – литератор, редактор, папа долго работал в экономической газете журналистом, повесть написал, я интересовался журналистикой.
В «Советский спорт» устроился, потому что считал, что разбираюсь в спорте, там платили 300 долларов и был гибкий график на ленте новостей.
– Работал только на новостях? Я нашел твой древний блог.
– Блог не на «Советском спорте», и хорошо бы его как-то удалить, потому что это просто кошмарные заметки. Но работал я только на ленте. Все что помню: редакция находилась в одном дворе с синагогой в Большом Спасоглинищевском переулке. Как-то выхожу в «Макдоналдс», а во дворе стоят клетки с курами. Вокруг много женщин, в центре раввин торгует этими живыми курами. Они орали, кудахтали, летели перья. Довольно атмосферно.
Помню, в редакционной курилке все время были в дупель пьяные мужики. А еще я подрался с коллегой по ленте новостей в кабинете. Хоть убей не помню из-за чего. Мимо проходил финдиректор, на звук открыл дверь. Сказал: «Что вы тут делаете?». Но никого не уволили.
Это была странная работа. Например, прошел в Англии тур, состоялись 10 матчей. И ты, основываясь на результате матча, должен написать про него хоть что-то. Например, «МЮ» сыграл с «Саутгемптоном» 2:2. Я смотрю на счет: Рио Фердинанд, 20 минута, потом кто-то – 30-я. Пишу: «Начало было за «МЮ». За полчаса забила два безответных гола и контролировали ситуацию, но в конце что-то испортилось в игре «красных дьяволов», и они пропустили два гола». Но по факту все могло быть иначе: может, весь матч давил соперник, «МЮ» забил случайно два гола в начале, а потом сидел в обороне?
Еще вели текстовые онлайн-трансляции. Что-то показывают по телеку, а ты перекладываешь это в текст. Это было самое творческое в работе. Параллельно трансляции вели и в Gazeta.ru. Помню, Рубен Зарбабян там сделал трансляцию сначала от лица гея, потом от лица русского нациста. Условно: «Гол, ##### ###### [нацистское приветствие, по законодательству РФ нам запрещено его употреблять даже в прямой речи], ура!». После второго эксперимента его уволили, а текст удалили.
– После «Совспорта» ты ушел в Total Football (Азар работал там с июня 2005-го по апрель 2006-го – Sports.ru).
– В журнал меня позвали еще до запуска. До этого писал про компьютерные игры, это был один издательский дом, поэтому меня и посоветовали в журнал. Там я числился редактором, но редакторской работой не занимался – писал тексты.
– Коллега из Eurosport работал в журнале Eurofootball. Во время ЧМ-2014 владелец сказал, что ему нужно интервью с Месси. Коллега выдумал его, текст опубликовали.
– Есть и у меня похожая история. К ЧМ-2006 нужно было сделать справочник: стадионы, игроки, факты. Сейчас эту роль для меня выполняет журнал стикеров – я снова подсел на Panini, как в детстве. Последние два чемпионата снова покупаю, клею. Правда, больше не клянчу у мамы. У жены клянчу эти стикеры, чтобы самому не покупать, а то так пропадает магия.
– Но каждый раз там не совпадают составы.
– В этом и суть истории. Тот мой справочник, как и журналы с наклейками, нужно было сдать заранее. За пару месяцев до турнира. Официальные составы известны не были. Их нужно было придумать самому. У основных сборных – там примерно понятно. Но возникла проблема со сборной Анголы. Сейчас кажется странным, но тогда я не смог найти данные ангольских игроков. Требовались не только фамилии, еще дата рождения, рост, вес и клуб. Перед интервью специально посмотрел, что Transfermarkt, оказывается, существует с 2002 года, но тогда то ли я о нем не знал, то ли не нагуглил. И просто пришлось от балды вставлять.
Штук 10 реальных из Анголы я нашел. Остальных придумал. Вес и рост тоже придумывал. Размышлял так: «Это же португальская колония? Должен быть какой-то Антонио Суареш. Будет невысоким крепышом – 170/75. А этот – нападающий-дылда – 187/72». Составил такую сборную Анголы.
Сборная Анголы на ЧМ-2006
Потом уже читатели заметили косяк, но не про Анголу. Я ошибся в возрасте Роналду, потому что спешил. То ли графы местами перепутал, то ли не те данные внес. В редакцию начали писать: «Вы че, охренели?». И меня уволили за это. Про Анголу никто, наверное, так и не знает. Мне до сих пор стыдно, и я сомневаюсь, рассказывать ли эту историю, как и было в реальности.
Илья пропустил чемпионский матч «Спартака», потому что проиграл спор – в нем он пообещал не ходить на стадион
– Знаю, что ты дикий фанат фифы. Или менеджера?
– Фифа – это секс, а менеджер – онанизм. В менеджер играешь один, а в фифу – я лично только с друзьями. Специально для этого собираемся в квартире. А менеджер – без твоего вмешательства бегают кружочки по полю. Это просто убийство времени.
– Смолов же тоже любит фифу. Играл с ним и дружишь?
– Нет, и мы не общаемся. У нас нет ничего общего. Я просто делал о нем материал в GQ. До этого не был знаком.
Тот материал я делал почти год, потому что то я не мог, то он не мог встретиться. Он же тогда играл в Краснодаре, а я работал в «Медузе», каждый день ходил в офис. Не мог уехать в командировку для другого издания. Поэтому периодически переписывались. Обсуждали какие-то детали встреч и другие вещи. А идею придумал главред GQ Ким Белов. При нем я получил премию GQ, он проникся ко мне приятельскими чувствами. Стали дружить, и он заказал мне материал, потому что думал, что это будет круто. Я этим особо не хотел заниматься, он настаивал. Согласился в том числе из-за того, что гонорары в глянце несравнимы с гонорарами в обычных изданиях.
– Сколько ты получил?
– Смотри, гонорар в обычных интернет-изданиях – тысяч 5-7. Иногда 10, если это хорошее издание. В глянце – 30 примерно. На то время. И есть версия, что с тех пор ничего и не повышали. Правда, тот текст получился неудачным.
– Я перечитывал его пару часов назад – правда не очень: не самое сильное интервью, переложенное в косвенную речь. Тебе тоже не понравился?
– Нет, конечно. Почему не получилось – я не самый гениальный журналист. И мне неблизка тема. Я вообще считаю, что интервью со спортсменами, если не брать твои и старые Юры, – это максимально дебильный жанр, из которого ты можешь узнать, что игроки собираются выложиться до конца, забить и не пропустить. Что они уважают «Реал» и ненавидят «Арсенал». На личные темы они говорят неохотно, про тренера не говорят из-за контракта, но ты рискуешь на две тысячи долларов зарплаты. А они – на миллионы.
Смолов тогда тоже особо не стремился говорить. Но мне казалось, что в его истории был интересный конфликт: пока он встречался с Викой Лопыревой, то не мог забить ни гола и превратился в насмешку, а потом расстался с шаблонной блондинкой и превратился в лучшего нападающего России. Для журналиста такая резкая перемена интересна.
Ну и в процессе общения он мне показался симпатичным и интересным парнем. Нормальным. У него нет звездной болезни, он не быдло, без распальцовки. Было приятно с ним общаться. Утверждает, что читает книги. По скайпу показывал мне книги в камеру. Хотя думаю, больше слушает музыку.
– Как ты понял?
– Когда мы общались, он все время говорил: «Но это не точно». Так же какой-то рэпер говорит? Биг Дэдди… Биг чего-то там (Big Russian Boss – Sports.ru). Я вообще рэп не слушаю, из-за этого даже на митинге опростоволосился, неудачно пошутил.
– Из-за Фейса (Азар был ведущим протестного митинга 10 августа, где выступал Фейс, и представил его так: «Честно сказать, я не слышал ни одной песни этого музыканта, но сейчас послушаю наконец первый раз» – Sports.ru)?
– Да, но я же не обязан его слушать. Хотя это была шутка, мне вообще свойственны непонятные шутки, никто не понимает юмора. И я как бы хотел сказать, что я такой мудак, не понимаю Фейса, но вы-то его знаете. Ну, неудачная фраза.
Но больше всего меня поразило, что потом ко мне подошел его брат и начал предъявлять. Суть его слов: мы вписались в эту не самую очевидную тему для артиста, а ты моего брата так представил. Я извинился. Так он второй раз начал. Тогда я уже ответил: «Какого хрена главный артист России комплексует, что его какой-то непонятный и неизвестный чел представил так? Это что, реальная проблема?».
А Фейса я так и не послушал. Даже там – был такой стресс.
– Ты упомянул переписку со Смоловым. О чем она?
– О каких-то новостях. Его агент – Герман Ткаченко, с ним я тоже познакомился, иногда переписываемся. Поздравлял меня с победой на муниципальных выборах, и как раз он рассказывал Смолову про «Медузу». Федор ответил, что почитывает.
Я его троллил иногда: по поводу перехода в «Спартак» или свадьбы Лопыревой.
– А ты же болельщик «Спартака».
– И не скрываю этого. И от этого постоянный дискомфорт. Кажется, у меня даже несварение происходит в основном из-за этого. Я болею за «Спартак» с детства, несу этот крест, но с 2017 года стал намного меньше болеть. Исполнилось желание всей моей жизни. Хотя всегда болел больше как кузьмич. Разве что в юности ходил на В6 в «Луже», тогда это считалось круто. Ну и все.
Главная моя история со «Спартаком» такая: я ходил на стадион редко, но на всех матчах с конями и «Зенитом» был. В основном мы проигрывали или играли вничью. Начал шутить с друзьями, что это проклятие: иду на стадион – не выигрываем. Поспорил со знакомой: если в следующий раз пойду на стадион «Спартака», и мы проиграем, то больше никогда на «Спартак» не приду. Специально выбрал матч с «Анжи». На последних минутах мы пропустили и просрали 1:2. А я же заранее написал про спор в твиттере. Так и не хожу.
Зато на следующий сезон мы взяли чемпионство. А я не был даже на чемпионском матче. С тех пор сходил только раз на «Спартак» – «Ливерпуль». Подумал, что если болею за обе команды, то проклятие аннигилируется, так и произошло – 1:1.
Но я не эксперт в футболе, смотрю его как женщина. Тексты Вадима Лукомского мне непонятны, и я не понимаю, зачем они нужны. Я не понимаю и не хочу понимать хороший опорник или нет. Я смотрю на комбинации и голы.
– Как либерал как ты отнесся к ЧМ и Олимпиаде в России – гигантский распил?
– Олимпиада вообще прошла без меня. Она шла во время Майдана и Крыма, поэтому не видел ее. Чемпионат – ходил на два матча: Бельгия – Япония, еще был в Саранске. Билетами начал заниматься, уже когда их почти не оставалось. Было очевидно, что можно легко попасть только на Панама – Тунис. День игры переходил в мой день рождения, поэтому подумал, что идеальная история: худший матч чемпионата в самом скучном городе в такой день. Но получилось прикольно: в Саранске перекрыли весь центр. С утра начался концерт, странные выступления, в том числе местных коллективов. Мордовия вообще место специфическое. Я не знаю, как они продавили этот город.
– Есть версия, что это подарок Меркушкину за то, что он заинтересовал Путина футболом.
– Может быть, так, да.
Но против этих событий я не был. В нашей стране все гигантский распил. Что ж, теперь вообще ничего не делать? В моем понимании, есть гораздо более грустные распилы, которые никому не приносят никакой радости. А это распил, который принес радость населению. Да, половину положили в карман. Но если посмотреть любое расследование Навального – там просто распил, никому он радости не приносит. Просто люди расхищают родину.
Это сложная тема, как строительство Грозного. Город восстановили – и слава богу. Много минусов, сталинский режим в Чечне, но зато хоть город сделали. А чемпионат вообще раскрепостил людей, показал, что можно жить по-другому, общаться с иностранцами, которые – надо же – не все шпионы и гомосексуалисты.
– Твоя самая сильная эмоция от него?
– Я уже женат, какие тут истории. И они вообще всегда мимо меня проходят. Помню, как пропустил празднование после Голландии в 2008-м. Матч смотрел на водохранилище в Подмосковье, картинка была черно-белая, ничего не видно, только чуть-чуть слышно. Там порадовались, выпили – а я радуюсь и сильно болею за Россию, хоть, может, это и странно для либерала, ведь их почему-то считают пятой колонной. Потом сели в машину, доехали до Тверской. Той части, где не происходила основная тусовка. Меня выгрузили из машины, я пошел с полузакрытыми глазами домой, слышу, что шум. Но спать хочу дико. Думаю: «Ладно, ##### какая-то». И пошел домой. С утра проснулся – выяснил, что Москва-то гуляла, а я это пропустил.
Еще помню 2005 год, когда «Ливерпуль» выиграл у «Милана». Тогда я начал за него болеть. Мы пошли на финал Лиги чемпионов в бар. После первого тайма лучший друг ушел, я тоже хотел уйти. Все ведь было понятно. Но почему- то остался – с тех пор болею за «Ливерпуль».
– То есть глор?
– Ну я же не перестал потом болеть за него. Все же глор – тот, кто постоянно начинает болеть за другие более успешные команды.
Кстати, когда я начинал, культа «Ливерпуля» еще не было в Москве. Сейчас придешь на матч, 90% будет болеть за «Ливерпуль». Тогда же в баре было больше болельщиков «Милана».
Недавно Азар объездил Курильские острова. Люди там 25 лет живут в вагончиках, но поддерживают Путина
– Раньше ты постоянно не вылезал из командировок, но хочу спросить про весеннюю – Курилы. Как опишешь эти острова одним словом?
– Ожидаемое разочарование. Не знаю, как это одним словом описать – есть даже такой телеграм-канал, где пишут словосочетания, которым нет аналога одним словом, например, две голевых передачи в одном матче, вторая бутылка водки или гол, забитый в гостях. Называется – «Платье подруги».
Разочарование от того, что там все ужасно. В моем представлении, эта территория настолько маленькая и настолько важная, что из нее можно было бы сделать конфетку. Чтобы это выглядело как в Исландии или хотя бы на Шпицбергене. Понятно, что у нас не Норвегия и не Исландия, просто эту территорию оспаривает другое государство. Активно и долгие годы. Есть сомнения у жителей, с кем они хотят быть. А ты управляешь ей так, что она в ужасном состоянии.
– В твоем инстаграме все выглядит красиво.
– Он для того и есть, чтобы было красиво. Но люди на Курилах выживают. Они не живут. Сейчас-то еще становится чуть лучше. В прошлом году на Шикотане и Кунашире появился мобильный интернет. До этого какие-то местные умельцы открыли палатку с техникой, провели туда вайфай, весь остров ходил к ним пользоваться. У них же они покупали телефоны, которые до этого были не нужны, потому что связи нет. Потом эти телефоны использовали только рядом с палаткой.
Школа на Шикотане появилась только в этом году. До этого она существовала, но разрушилась во время землетрясения 1994 года. Дети занимались в бараках, в которых раньше был детский сад. Но он разваливался.
Жилье разваливается до сих пор, иногда пополам. Гниет. Ничего не строится. Только в конце 2000-х – сделали новые государственные здания: школу, дом культуры и пять домов для арендного жилья недавно. Их еще даже не достроили, а уже говорят, что там что-то не так, херово сделали. Все остальные дома – деревянные старые бараки.
Дороги нет – только грунтовая.
Понимаю, что это обычная история для подобного населенного пункта в России. Даже в Европейской части есть полно и похуже мест. Но Курилы – особое место, сравнимое по значимости для России с Крымом. При этом в таком плачевном состоянии.
Хотя заплаты там высокие. Люди работают на рыбных заводах или в сфере услуг. Но и цены высокие, потому что туда хрен доберешься и довезешь что-то. Цены вполне московские. До аэропорта минут 20 – тысячу рублей азербайджанец взял. Но тратить негде, потому что ничего нет. Есть одно кафе на Шикотане и несколько кафе на Кунашире. Там по вечерам танцуют женщины-бухгалтера, а их клеят кавказцы.
– Откуда они там?
– Так зарплаты высокие.
– Самый необычный человек, которого ты встретил на Курилах?
– Мне понравился дядя Юра. Он Георгий, а кто-то называет его Жорой. Работал в дельфинарии в Севастополе, где они проводили испытания дельфинов для военных целей. Правда, армия дельфинов так и не использовала. Дальше переехал на Курилы. Выучил японский и теперь преподает его. У него кружок, хотя сам он не сильно хорошо знает язык. Выглядит все так: дядя Юра говорит слово – другой должен его перевести. Нет ощущения, что они занимаются какой-то грамматикой или разговорным языком.
– Люди на островах хотят остаться в составе России?
– На Кунашире больше хотят. На Шикотане не то что именно хотят перейти в Японию… Многие любят это место, но их достало отношение государства, условия – холод, ветер, транспорт. Каждый год на несколько недель Шикотан отрезает от цивилизации из-за ветров и льда. Поэтому в сердцах говорят: «Лучше бы здесь была Япония, тогда бы нормально жили». При этом считают, что если станут Японией, то японцы выкупят их жилье и землю, дадут денег, и они уедут. Японцев не любят и жить с ними не готовы.
– Почему японцев не любят?
– Считают неискренними людьми, которые улыбаются в лицо, а за глаза делают другое. Все считают их подстилками американцев, а американцев там многие не любят. Распространяется страшилка о том, что японцы делали с китайцами во время второй мировой. Рассказывают: японцы не так просты как кажутся – спят и видят, как кого-то зарезать в особо жесткой форме.
При этом японцев на Курилах вообще нет – им это свое правительство запрещает, они не могут туда прилететь. В основном приезжают только те, кто родился на Курилах и жил там до конца 40-х годов, и родственники тех, кто там похоронен, – на могилы близких. А курильцам при этом не дадут визу в Японию.
– Как они относятся к Путину?
– Не могу говорить за всех. Весной к нему были вопросы: он долго не высказывался четко на тему того, что мы Курилы не отдадим. Японский премьер сказал, что сейчас вернет их, все СМИ начали писать об этом, а наши молчали.
А так – нормальное отношение, как у пока еще большей части людей в стране. Крым же, просто восточный.
– Меня впечатлил фоторепортаж, который пару лет назад публиковала «Медуза». Заброшенный военный город, но там до сих пор живут люди с детьми. Страшнее мало что может быть. А что ты видел там из страшного?
– Квинтэссенция – это Гренада. Шикотан очень сильно пострадал от землетрясения 1994 года, хотя погибло всего три человека. Жителям, у которых разрушилось жилье, сказали: «На полгода мы выделяем вам строительные вагончики». И сделали из них целый микрорайон – вагончиков 50. Прошло 25 лет – в них до сих пор живут. И ничего им не дали другого, потому что ничего не строится. Новые дома – для чиновников, бюджетников и военных.
В вагончиках люди живут без пола, фундамента. Там все 10 раз прогнило. Они не входят в программу аварийного жилья, потому что это не считается домом. С другой стороны, остальные входят, но домов не строят, какой толк от программы.
В одном из вагончиков жила бабушка, с которой мы 40 минут дискутировали на повышенных тонах. Она яростный любитель Путина. Я говорил: «Как вы можете любить Путина, если вы 25 лет живете в строительном вагончике? Вы же не строитель». Она кричала, что мы позорные либералы. Говорила, что отлично живется: «Все прогнило, завтра могу не проснуться, потому что крыша упадет, но ничего». Что не надо хаять Россию.
– Почему Курилы такие?
– Разворовывают. Денег туда выделялось много. Было несколько курильских программ, одна до сих пор идет. Уже третья. Хотя на Шикотане уверены, что это Кунашир все забирает себе, а до них ничего не доходит.
Два острова связывают две небольшие баржи. На них названия написаны по-японски. Это корабли, которые Япония подарила в 1994 году. Сейчас якобы строятся новые суда, но 25 лет Кунашир и Шикотан связывают между собой старые японские баржи. О какой гордости в этом случае можно говорить?
На войну в Осетию Азар поехал без бронежилета, а потом его чуть не расстреляли свои
– Твоя самая опасная командировка?
– Был на войне в Южной Осетии и на Майдане. Один день в Киеве как минимум получился опасный – последний день, когда погибло 100 человек во время расстрела на Институтской. Люди с картонными щитами и строительными касками шли вперед, а мимо них обратно несли трупы. А они идут вперед. Смотришь и думаешь: «Куда?». Ладно бы еще была какая-то цель, как в Средневековье – осада замка, где сидит царь, а ты залезешь по лестнице на стену и возьмешь город. Да, в Киеве улица вела к правительственному кварталу, но реального смысла идти к нему нет.
Мы с коллегами в тот момент вжались в стену. Свистят пули снайперов. Спрашиваю у Бабченко (бывший солдат-контрактник, участвовал во второй чеченской войне, затем стал военным журналистом, на Майдане работал для Snob.ru – Sports.ru): «Откуда стреляют?». Он же с опытом: «М-м-м, не знаю. Может, оттуда, может, оттуда». Я вообще не понимаю откуда. Решил, что если Бабченко здесь стоит, значит безопасно.
Но если мы еще могли стоять у гостиницы «Украина» – похоже, что стреляли с нее – и все было видно, то фотокорреспондентам надо же сделать фото. Так они становились прямо за человеком с деревянным щитом и ползли за ним. В моем понимали это геройство, смешанное с безрассудством.
– В России до сих пор считают, что половина Майдана – это провокаторы, бойцы, а в чаны с едой и чаем добавляли наркотики.
– Я не ел из чанов. Странно объедать людей, которые там живут. Но уверен, это абсолютная неправда.
Майдан – это такое странное, не имеющее аналогов событие, когда люди жили три месяца круглосуточно на площади. Там был целый городок. В нем разный контингент – дофига киевлян, которые приходили потусоваться, пообщаться с друзьями, послушать выступления, а спать уходили домой. Так происходит в Москве на каждом протесте. И большинство киевлян так делали.
Оставалось ядро, оно жило в палатках. В основном это люди не из Киева. Они более идейные, составляли сердце Майдана. Была палатка с бывшими афганцами, они играли организационную роль. Много людей из Львовской области, сельского типа.
Нормальная атмосфера, никакой русофобии я не заметил. Разные люди разных социальных классов. Каких-то подготовленных бойцов я не видел. Даже Правый сектор – это молодые националистически настроенные парни, что тоже нормально. Боевиками я бы их не назвал. Первый погибший вообще был армянин – симпатичный парень.
– После Майдана ты поехал в Крым. Какой увидел Крымскую весну?
– Большинство людей проголосовали за Россию – это факт. Но сам по себе референдум, который проходит в присутствии вооруженных людей неизвестной страны – хотя все понимают какой — не может быть признан. Люди эти стояли в городе, с ними многие фотографировались. В первый день они заняли правительственные здания, стояли на перекрестках, их было много. Мне кажется, это референдумом назвать нельзя.
А по городу ходили какие-то в основном люмпены, которые очень радовались происходящему. Нормальные люди сидели дома. В такой ситуации образованные люди стараются сидеть дома – мало ли что.
– Южная Осетия. Ты приехал в нее после войны (7-12 августа 2008 года, началась с грузинского нападения на столицу непризнанной республики Южная Осетия, после чего Россия начала операцию по принуждению к миру – Sports.ru)?
– Во время. Это первый опыт конфликта. И я с трудом уехал, потому что начальство не хотело давать денег. Смешная история, как 8 августа я говорю, что надо ехать на войну – отвечал за этот регион. Они говорят: «Да надо бы». – «Ну давайте командировку делать». – «Можно, но бухгалтерия не работает». – «И что мне делать?» – «Не знаю». – «Ну дай денег, начальник» – «У меня нет, только что сделал ремонт у мамы дома. Вообще нет денег. Если найдешь до вечера, то поедешь. А так – не поедешь». Пошел к главному редактору, он говорит: «Ой, Илюха, я тоже только что сделал ремонт».
– Как их фамилии?
– Рома Баданин и Миша Михайлин. Оба не дали деньги. Искал сам, а тогда было сложно такую сумму быстро найти. Немного знал друзей, которые могли выдать 30 тысяч рублей разом. Правда, в итоге кроме билета деньги вообще не пригодились. Там нечего было есть, нечего купить.
Вообще странная поездка. На войну тогда поехал без броника, не подумал даже. В последний день с фотографом Максом Авдеевым ехали на фронт на перекладных то с одними ополченцами, то с другими: у каждого калаш торчит, у кого-то [гранатомет] «Муха» на заднем сиденье. Пересаживались из машины в машину, в какой-то момент догнали колонну, сели в нее – в «Урал» к майору на переднее сиденье. Он говорит: «Вы чего, мудаки, что ли?». А мы в футболках и жилетах с карманами, там же жарко. «Впереди колонна из 50 танков, а вы в футболках».
Война кончилась, пока мы ехали. У меня телефон был с GPRS. Открываю wap.gazeta.ru, там заголовок: «Медведев закончил войну». Я такой: «Майор, война кончилась». – «Сейчас разберемся, подождите. Не знаю, что там у вас пишут. У нас впереди еще танки».
Дальше начали разбираться, кто мы вообще такие, почему мы находимся с ними. Посадили на броню и повезли. Один сказал: «Я «Новую газету» ненавижу». А у Макса как раз была пресс-карта «Новой». И вот куда-то везут по пустым грузинским селам, сворачивают в лесок. В лесу оказывается ставка, еще стоит какая-то техника. Главный полковник спрашивает, кто такие. Поговорили, и он: «Ну все, давайте их к оврагу». И пауза. Через нее, насладившись эффектом, добавляет: «Шутка».
– Пустые села – это реально территория Грузии?
– Да. Она начинается сразу за Цхинвали. Когда наши и осетинские войска туда входили, местные покинули дома. А в самом Цхинвали я видел трупы грузинских солдат. Но уже после их вторжения, которое я не застал.
На самом деле ничего хорошего на той войне не было. И я тогда никого не знал, а Бабченко с Орханом Джемалем (военный журналист, с двумя коллегами убит неизвестными 31 июля 2018 года в ЦАР – Sports.ru) знали Сулима Ямадаева (бывший боевик, который во второй чеченской войне перешел на сторону России и командовал батальоном «Восток» – Sports.ru) и вписались к нему на броню. Я тоже хотел, все журналисты это обсуждали в поселке МЧС, но не не вышло. Они в итоге попали в засаду у села Никози. Бабченко рассказывал, как кого-то вытаскивал из-под обстрела. А я подумал, что если бы попал в тот замес – артиллерийский обстрел, то не знаю, что со мной было бы.
С тех пор я прошел пару тренингов, как вести себя в таких историях. В основном этим англичане занимаются – бывшие спецназовцы. Три дня длится: первая помощь и все такое.
Стандартный текст Азара – в два раза больше этого интервью. Он пишет его полторы недели
– Твои тексты всегда гигантские – на 50-70-100 тысяч знаков. Когда началась тяга к ним?
– Она не начиналась. У меня нет такой тяги. Так получается. Каждый человек куда-то развивается – я не туда, куда надо. Иногда перечитываю старые тексты и поражаюсь, что они достаточно компактные. Некоторые лучше, чем сейчас.
Есть в российской журналистике увлечение объективностью – загон, что журналист не должен высказывать своего мнения, при этом должен отразить все точки зрения по максимуму. С возрастом я ушел в это еще больше.
Мне кажется некорректным использовать две цитаты из часового разговора. Поэтому использую много цитат, чтобы побольше раскрыть каждого героя через мнения по разным вопросам. Получается снежный ком, где каждая подтема обрастает цитатами разных героев. И этот объем вырастает до немыслимых величин. Но я осознаю, что тексты больше 20 тысяч знаков может прочитать редкий человек, и я сам не такой. Поэтому мне хорошо понятно, что это неверный путь. Но ничего с собой поделать не могу.
– Какой твой рекорд по знакам?
– 110-115 тысяч. Он так и вышел. Про Кемерово. Я случайно приехал в командировку одновременно с коллегой из «Медузы», которая пришла на мое место, – Таей Бекбулатовой. Тема у нас была одинаковая «Как живет Кузбасс без Тулеева». Мы многое делали параллельно из-за этого, и стало понятно, что надо работать быстрее, чтобы ее опередить, но когда ты пишешь огромный текст, оперативно это сделать сложно. Тая справилась быстрее, я подумал, что написать почти то же самое будет тупо, поэтому придумал формат «Малой Кемеровской энциклопедии».
– Боссы прессуют за такой объем?
– Есть такое. Но в «Новой газете» пока придумал вариант, что в газету редактор сокращает как хочет, а в интернете выходит мой вариант. Почти всегда это удается. В газете даже не читаю – боюсь представить, как из 70 тысяч знаков можно сократить до 10. Не хочу расстраиваться. Да и вдруг выяснится, что так гораздо лучше.
– Слышал, что ты такой маньяк, что борешься за каждое слово и просишь убрать фамилию, если в тексте что-то поменяли.
– Не считаю себя маньяком, просто для меня это важно. Не люблю вмешательства в тексты со стороны редактора.
– Из-за этого тебя уволили из «Медузы»?
– Мы не сошлись характерами с новым редактором отдела спецкорров Шуриком Горбачевым. Попробовали [сработаться] – не получилось.
– Знаю версию, что ты неуправляемый сотрудник. Говорят ехать на Кавказ, а ты идешь в суд. И на тебя невозможно повлиять.
– Такого не было вообще никогда. Это невозможно. Нельзя взять и поехать в другое место. Думаю, Горбачеву просто не понравился недостаток субординации. Я достаточно свободно общаюсь с начальством, считаю, что не обязан ходить на цыпочках и преклоняться перед редактором. Наверное, его это не устраивало, как и сами тексты. Он их не хвалил. При этом он хороший редактор. Жаль, что он не работает больше в журналистике.
– Зашел на сайт «Новой», там два-четыре твоих текста в месяц – короче, редко. Сейчас ты все еще журналист или больше депутат?
– Для спецкора это не редко. Два-три текста для спецкора – нормальная выработка. Во-вторых, этим летом я внезапно больше занимаюсь протестной активностью. Депутат – это общественная нагрузка, но я в штате «Новой газеты».
– Подожди, про два-три текста ты серьезно? Мои редакторы рассказывают, что это супермало.
– Текст из командировки – это полторы недели при хорошем темпе. Ты едешь на три-четыре дня – и это еще быстро, многие на две недели уезжают, чтобы погрузиться в тему. После этого два-три дня расшифровываешь. Потом еще три дня пишешь.
В «Новой газете» все такие. У нас 10 спецкоров – все так пишут. Я еще быстро работаю. В «Медузе» была претензия, что пишу редко, хотя там писал больше, чем в «Новой». И я сильно возмущался по поводу этих претензий.
Азар работает депутатом бесплатно. Правда, полномочий у него тоже нет
– Уже два года ты муниципальный депутат района Хамовники. Как много времени тратишь на эту работу?
– Сложно сказать. Это такая странная работа, где не хватает полномочий. В Госдуме достаточно ходить на заседания и голосовать, потому что важные вопросы рассматриваются. А здесь большая часть работы – это выражение несогласия с тем, что делает власть в районе. Формальных рычагов на это повлиять у нас нет. Если сносят дом, памятник архитектуры, то мы обращаемся в разные ведомства, пишем письмо мэру и префекту. Потом в ответ приходят отписки. Почти вся работа заключается в этом. Еще можно организовать публичную защиту дома – здесь депутатский голос будет звучать громче, чем голос простого жителя.
Еще мы влияем на благоустройство района – подписываем не все, что приносит управа. Прямых полномочий повлиять на проект благоустройства двора тут нет, но мы участвуем в согласовании проекта. Более настойчиво доносим пожелания жителей до управы, чтобы она изменила проект по их требованию.
Наша подпись стоит на капремонте среди прочих под актом о приемке капремонта каждого дома. Здесь мы дополнительная защита для жителей. Не ставим подпись, если что-то не так. Требуем, чтобы недоделки ремонта исправили. Тогда управа и фонд ремонта идут навстречу. Если нет – начинается тяжба.
– Давай три конкретных примера. Что ты сделал как депутат за последний год?
– Объективно я не самый лучший депутат. Но, например, в прошлом году запустил неофициальный сайт района «МОХ».
– Я зашел на него – за последние четыре месяца там нет ничего важного: всего один пост о сносе дома. Остальное – история района, интервью про выборы в Мосгордуму. Про проблемы района – ничего.
– Там очень много про это, ты просто некачественно посмотрел сайт. Посмотри еще. Там про все важные проблемы.
– Листаю прямо сейчас.
– Да, за последние два месяца там немного, это правда. Но самая громкая история описана – выселение людей из общежития Минобороны. Мы все участвуем в освещении этого. Формально помочь не можем, но пишем обращения, я выходил в одиночный пикет. Обращаемся в Минобороны, чтобы им помогли.
– А есть то, что ты уже сделал как депутат?
– Пока основное – это сайт. Есть планы запустить районную газету для той аудитории, которая не сидит в интернете.
– Что еще?
– Все остальное мы делаем вместе.
– Ну так назови хотя бы пару примеров того, что сделали вместе. Например, не дали фирме выиграть тендер, потому что глава управы – брат главы фирмы.
– Наверное, чего-то подобного пока не было. Мы боремся с семьей проректора МГИМО Кузьминых. Они подали в суд на меня и другого депутата за две статьи в «МОХе». Помогаем решить проблемы с установкой шлагбаумаов во дворах: самые большие сложности возникают с этим – когда два дома спорят по поводу шлагбаума на разделяющей их дома территории.
– Просто я помню, как Кац форсил тему с выборами мундепов, а прошло два года, заходишь к вам на сайт, а там статьи про балет, сбор мусора, МГД, хостелы, музей, перепост Голунова, документальные фильмы.
– Да, фестиваль документального кино в Хамовниках проходил.
– Ну а где решение проблем? Вы же шли против власти, чтобы не пустить «Единую Россию». Получается, если бы они прошли, то ничего бы не поменялось?
– Главным было то, чтобы в совете депутатов не сидели люди, которые ничего не делают: глава поликлиники, директор школы. У нас совет состоит из 15 независимых депутатов, каждый может взять на себя отдельный вид деятельности. Я разбираюсь немного в журналистике, поэтому взял на себя это. В том числе еще возглавляю комиссию по праздникам. Правда, здесь особых прорывов нет. Это все нужно проводить через госзакупки, пока совет не провел ни одного праздника через госзакупки. В этом году должен состояться Фестиваль конструктивизма в Хамовниках, уже прошли лекции и экскурсии.
– Возьмем благоустройство: расскажи о конкретном кейсе.
– У жителей есть пожелания, мы их передаем управе.
– Конкретный пример.
– Не готов привести, потому что я лично не занимаюсь благоустройством. Но мы занимаемся капремонтом. Если раньше депутат подписывался акт приема работ не глядя, то теперь мы слушаем мнение жителей, если они не согласны. Пока не переделают, ты не подписываешь.
– Не разочаровался в работе депутатом?
– Я и понимал, что это непросто. Я не ожидал, что будет что-то другое. Но думал, что будет мало депутатов не от «Единой России» и каждый день пойдет борьба с их произволом и нежеланием работать с жителями. У нас все не из «Единой России», поэтому все хорошо работает.
Есть прием раз в месяц, я встречаюсь с жителями. Правда, основные проблемы такие, которые не решить. Приходят люди, которые уже сходили в суд, прокуратуру, к депутату ГосДумы от ЦАО.
– У тебя есть депутатская зарплата?
– Нет. Получаю зарплату только в «Новой газете».
– Почему в прошлом году не публиковалась твоя декларация?
– Не ко мне вопрос. Я ее подавал в департамент московской мэрии. А публиковать должна администрация муниципального округа. Если не опубликовала, это к ней вопрос.
– То есть к твоим коллегам?
– Я даже не в курсе был. Я не знал, что она не опубликована.
Во время выступления Фейса на Сахарова за сценой стояли три ряда спецназа. На сцене был не только рэпер, но и оборудование на миллион рублей
– Как получилось, что ты стал организовывать протесты?
– Все началось с Голунова. Он мой знакомый, его обвинили в сбыте наркотиков. Я посчитал, что не могу пройти мимо и должен как-то помочь. У меня нет друзей из администрации президента или из силовых структур, поэтому было два варианта помощи: как журналист или с помощью протеста. Тем более был опыт: когда в 2010-м избили Кашина, мы делали то же самое. Я участвовал в пикетах около Петровки, 38, делал газету. Это не единственный метод победы, но важная часть: если есть общественное давление, то проще заставить пойти власть на попятную.
С Голуновым основная цель достигнута: Ивана отпустили, дело закрыто. Правда, виновных не наказали. Это был интересный опыт, я в него погрузился. Когда началась история с Мосгордумой, муниципальные депутаты стали в этом участвовать. Я тоже, потому что мне кажется это нормальным – защищать интересы избирателей. Это обязанность депутата.
– Главный митинг этого лета и последних пяти лет прошел 10 августа на Сахарова. Как ты его оценишь?
– Больше народу приходило только в 2011-2012 году. Но тогда не было «Белого счетчика», который ведет подсчет на рамках. Плюс лето, отпуска, плохая погода – учитывая все это, пришло действительно много людей. Наверное, в идеальном мире после такой истории с выборами пришло бы еще больше. Но мы живем в стране, где люди считают, что митинги – это бессмысленно и бесполезно.
Я был по работе в Братиславе на митинге после того, как там убили расследователя-журналиста с подругой, который готовил заметку о мафии. Там считалось, что его убила мафия, а она знакома с премьером. Люди вышли против премьера. И там вышло столько же людей, сколько 10 августа в Москве, только население Братиславы 450 тысяч. То есть на улице оказалось 10% населения города. У нас не так.
– Класс, но по организации митинг был говно, если честно.
– Круто, когда ты молодой журналист и можешь сказать в интервью слово говно, но я бы так не сказал. Был не лучший конферанс с моей стороны, потому что это решили в последний момент, я не готовился. Могло быть лучше.
– Я стоял в 50 метрах от сцены и вообще ничего не слышал.
– Но зато ты пообщался с другими протестующими. Хотя в плане звука и правда было не очень. Многие из тех, кто занимается организацией митингов, сидели в спецприемнике. В итоге заявки на проведение подали те, кто не имел в этом большого опыта, – в том числе я. Подали три разных заявки на одно и то же время. Мэрия, ожидая, что мы все посремся, что часто и происходит среди оппозиции, объединила три заявки в одну и предложила провести один митинг на Сахарова. В итоге сложилась сложная структура, когда важные решения мы принимали голосованиями трех групп. А внутри групп – тоже голосованиями.
Группе с опытом организации мы поручили делать звук и сцену. Они сделали. Но делалось это за три дня, что сложно за такой небольшой срок. Насколько знаю, нам предлагали компанию, которая делала сцену и звук на митинге 20 июля, где все было получилось намного лучше, но они сказали, что 10 числа не могут. Многие компании за три дня уже заняты. Говорят, кабеля искали по сусекам по всей Москве.
Еще вроде бы во время митинга вынули штекер из динамиков, есть такие фотки. Они находились в ментовской зоне, и контролировать их было уже невозможно. Еще сложилась нервозная обстановка – менты стояли между сценой и местом, где установлен пульт. Намекали, что в любой момент задержат. Они же предупреждали, что музыки на митинге не может быть, но не представили никакой бумаги. Поэтому мы игнорировали их запреты. Перед митингом офицер сказал моей коллеге Эльвире Вихаревой: «Как только мы услышим первые аккорды, ваш митинг закончится». Во время выступления Фейса за сценой внезапно выстроилось три ряда спецназа. Ко мне сразу подбежал человек, отвечавший за музыку: «Здесь на миллион оборудования. Давай все вырубать». – «Нет, не будем». Они не пошли, но выглядело это угрожающе. Была угроза, что сейчас все завершат.
– Как думаешь, зачем протест Фейсу?
– Думаю, просто у него есть гражданская позиция. Даже не выборы в Мосгордуму здесь первичная тема. Наверное, Фейса не очень волнует, баллотируется ли именно Яшин или Соболь. Но когда из-за этой темы людей несколько раз избивали дубинками, задержали тысячи человек, выписали штрафы на миллионы рублей, потом завели безумное уголовное дело по массовым беспорядкам – за бросок пластикового стаканчика собираются упекать на несколько лет в тюрьму, очевидно, что это неадекватная реакция со стороны власти (с Сергея Абаничева сняли обвинения за бросок пластикого стаканчика в полицейских, но сроки получили другие фигуранты «московского дела»: пять лет – за твит, четыре года – за пятикратное нарушения закона о митингах, три года – за распыление перцового газа в лицо полицейскому, три года – за тычок по шлему, два года – за толчок сотрудника – Sports.ru). А одна из тех вещей, которые могут повлиять на власть, – протесты. Только тогда власть задумывается: что-то не то мы делаем.
– Как много заявок ты подавал после 10 августа?
– На 17 число на шествие. В нем отказали, я провел одиночный пикет. С тех пор заявки не подавал. Не вижу смысла подавать и получать постоянный отказ. 17-го не согласовали, как и 24-го, 25-го, 31-го. Очевидно, что это какая-то уже непонятная деятельность – подавать заявки и наталкиваться на отказ. Зачем этим заниматься?
– А думаешь, чего-то можно добиться протестами?
– Какой еще есть способ? Выборы? Сходи. Но это не поможет. И меня больше беспокоят уже не выборы, а сфабрикованные дела по массовым беспорядкам. Я очень не хочу, чтобы молодые люди, которые ничего плохого не сделали, сели на несколько лет в тюрьму. Митинги могут не помочь. Но сочетание деятельности условного Венедиктова в кулуарах власти вместе с митингами – могут.
Громкое интервью Панарина – о Путине, беззаконии и контракте с «Рейнджерс»
Фото: instagram.com/instagram.com/a3ap; globallookpress.com/Daniel Leal-Olivas/ZUMAPRESS.com; instagram.com/smolovfedor_10; facebook.com/iazar; facebook.com/katrin.kuznetsova; РИА Новости/Екатерина Чеснокова, Алексей Куденко, Рамиль Ситдиков
Интересно, какая именно? Про Олимпиаду (распил) и ЧМ как подарок Путину? Про Курилы и отношение японцев к Путину? Про Осетию и отличных парней на Майдане? Про депутатство в Хамовниках? Про Медузу и Путина?
Ай-яй-яй, такой юный и уже такой борзый лгунишка, ай-яй-яй
Русские националисты - фашизм, фашизм и гитлер.
Обожаю логику этих ребят.
И да спортс, напишите уже, что будете со всей шоблоц делать интервью. Как притянуть Соболь на сайт? Да у нее фамилия как у игрока из Украины Эдуарда Соболя! А Яшина? Пфффы. Так что давайте, ждём.