Сочные истории от Ирины Родниной: кружевное белье в раздевалке, карта СССР вместо ремонта и вычеркнутая из жизни Тарасова
Трехкратная олимпийская чемпионка в парном катании, депутат Госдумы Ирина Роднина дала большое интервью Василию Конову.
Реплики о «законе Димы Яковлева», за который голосовала Роднина, отношениях с Татьяной Тарасовой, трансферах в нашем фигурном катании можно найти в ленте новостей.
А ниже – истории о спортивном прошлом Родниной: взлет с Алексеем Улановым под руководством Станислава Жука, свержение великих Белоусовой и Протопопова, переход к Татьяне Тарасовой и победы с новым партнером (а потом и мужем) – Александром Зайцевым.
Карта СССР на стене, кружевное белье, тяжелая раздевалка после победы над Белоусовой и Протопоповым
– Боевое крещение – это конец 60-х, в момент, когда впервые обыграли Белоусову/Протопопова…
– Ну, впервые обыграли в 69-м. Даже, наверное, не потому что мы их обыграли. Нас всегда Станислав Жук учил, что если мы соревнуемся, то только с собой. Он никогда не показывал, как надо побеждать соперников, но он всегда показывал их сильную сторону.
Вот он нас четко ориентировал, что так, как катаются Белоусова с Протопоповым, мы никогда не сможем – и в силу возраста, и в силу других технических и физических данных, и поэтому он сразу сказал, что мы пойдем другим путем.
Его путь был как раз более техничный, более спортивный, поэтому крещение-то произошло, наверное, именно в 68-м году на чемпионате Европы в Швеции. Остались впечатления очень тяжелые, потому что короткую программу когда откатали, вдруг оказались на третьем месте. Я не ехала так и не раскладывала, с кем я что буду, для меня всегда стояла только одна задача – выполнить то, что у нас есть в программе, а программа была достаточно сложная. И после короткой я вдруг оказалась среди тех спортсменов, на которых до этого смотрела только по телевидению.
Произвольная программа, конечно – для меня это был просто шок. Я очень хорошо запомнила, что Леша (Уланов, партнер Родниной – Sports.ru) начал так экономить силы, что мы даже отказались от тренировки. И этот мощный Жук, со своим мнением вдруг сдался: «Ладно, давайте силы поэкономим». И при моей мышечной структуре, когда я весь день не тренировалась, у меня не было выхлеста, и он оказался только на старте… Наверное, это одно из худших моих катаний, хотя мы ни с чего не упали, но везде было очень много всяких недоделок, грязная программа была.
Еще перед стартом мы стоим, готовимся, и мне старший тренер говорит: «Ты понимаешь, что сейчас на тебя будет смотреть весь Советский Союз?»
А у нас с детства в комнате висела карта Союза. Я когда совсем была больная, фруктов и овощей не было никаких зимой, единственное – клюква с сахаром. Сами понимаете, радость еще та, поэтому я ягоду в рот, а другую – в стенку. А так как это были мелом накатанные стены, обоев не было, краской не красили, а вот такой меловой накат был. И клюква это все стала разъедать, нужно было делать ремонт, и папа просто повесил карту Советского Союза.
Знаете, когда кушать не хотелось, очень хорошо было смотреть: муха села и ползет. Я, честно говоря, настолько хорошо выучила географию, тем более карта была не просто территории Советского Союза – где республики, крупные города, каждый город в зависимости от численности по-разному обозначался, все железные дороги. Карта была еще с полезными ископаемыми, которые добывались на территории Союза.
Я как это представила, эти два с половиной метра, от Камчатки до Калининграда – это меня точно прибило. Это не помогло, не вдохновило, а наоборот. Потом уже, когда ты знаешь, что ждут, что тебе много желают хорошего – это наоборот помогает, а когда ты к этому не готов, то вот эта громадина тебя буквально придавливает.
– Я читал в вашей книге, что там же, в Швеции, вы испытали культурный шок, когда первый раз зашли в раздевалку.
– Ну, это не культурный шок… Я не знаю, как это у мужчин, у мальчиков в раздевалке, но девочки… Мы же сразу сканируем, оцениваем, и я прекрасно понимаю, что у меня совсем не то белье, чтобы я могла красиво, спокойно переодеваться, как это делали спортсменки из других стран.
Но я могу сказать сейчас, что от того, что у меня не было кружевного белья, я себя ущемленной не чувствовала. Я знала, что я сейчас выйду на лед и их всех разотру. Потому что скорость у нас была выше, мы были физически лучше подготовлены, программа была сложнее, поэтому… Ну окей, в следующий раз я это стала делать по-другому, пока мы хоть какие-то деньги не получили, пошли и купили то, что может любую женщину украсить.
– Чемпионат СССР 69-го или чемпионат мира 69-го, когда второй раз обыграли Белоусову/Протопопова? Какой турнир эмоционально запомнился больше?
– Наверное, чемпионат Советского Союза, потому что чемпионат мира – это первый раз. А все, что первый раз – все непонятно. На чемпионате Европе Жука не было с нами, а на мир его уже выпустили, и мы летим в самолете, и он мне говорит: «Ну, какие у тебя планы?» Я говорю: «Хорошо бы выиграть серебро». Он мне: «Ты что, с ума сошла?» Я говорю: «Ну, смотрите: бронза на чемпионате Советского Союза, золото на Европе, вот для полного комплекта хорошо бы серебро».
В общем, он понял, что со мной на эту тему лучше не разговаривать. Никогда ни я, ни мои родители, и даже Жук никогда не говорил о местах. О программе, о сложности, о выполнении, о чистоте, о стабильности исполнения элементов, о скорости – да, всегда говорилось.
– Ваши первые мысли, когда вы поняли, что стали лучшими в мире?
– А мы не сразу поняли. Тогда не было интернета, не было быстрого вычисления. Почему всегда, особенно второй день, когда пары выигрывали, всегда были перед награждением показательные выступления? Считали! Поэтому как раз в первый день, когда пары выигрывали, выступал кто-то из местных, а уже на второй день, перед награждением мужчин, катались три первых номера парного катания, потом три первых номера в танцах, одиночники. То есть вот эти три номера нужны были для того, чтобы подсчитать.
– А в момент, когда объявили результаты?
– Получилось так, что мы же тоже все познавали. В Америке начинают награждать с третьего места, и объявляют Белоусову/Протопопова. Они вышли, сделали поклоны и встали около пьедестала почета, то есть они тоже не понимают, на какое им место вставать – нам никто ничего не объяснил.
– Просто объявляют пару и все?
– Да. Следующими объявляют пару Москвина/Мишин – они так быстренько делают книксены и смело встают на второе место. И последними вызывают нас с Улановым, и я когда делаю поклоны, говорю: «Леш, куда вставать?» Он мне: «Давай встанем на первое, если что – подвинут». И мы так нагло встали на эту первую ступеньку, никто нас не согнал, и Белоусовой с Протопоповым уже ничего не оставалось, как встать на третью ступеньку.
– В раздевалке какая была реакция?
– Реакция очень тяжелая была в раздевалке на чемпионате Европы, потому что в Гармиш-Партенкирхене организаторы выделяли раздевалку на страну или на две страны, если команды небольшие. Вот у нас была одна раздевалка – и юноши, и девушки, сборная команда Советского Союза.
После награждения, после пресс-конференции уже никого не было, мы пришли, только три пары, и гробовая тишина… Во-первых, нас вообще никто не поздравил кроме начальника команды ЦСКА Виктора Рыжкина. Был Эдик Плинер, тренер – Жука же не было. Мы пришли в раздевалку с Лешей, даже не стали переодеваться, просто ботинки с коньками сняли и прям как были в костюмах, надели пальто и быстро убежали, потому что такая была гнетущая обстановка.
Когда дошли до гостиницы, нас встретили хозяева, подарили громадный букет цветов. На следующий день на завтрак вышли, и все так нормально сидели. В основном там гости, туристы и сборная нашей страны. И только когда в середине дня пришла телеграмма от председателя Госкомспорта Сергея Павлова, что нас поздравляют и, что самое удивительное, нам присваивают звание «Заслуженный мастер спорта».
Почему мы сейчас так подчеркиваем, что я заслуженный мастер спорта Советского Союза, а не России? Потому что ты мог даже выиграть чемпионат мира, но если это командные соревнования, то не давали заслуженного. Только Олимпийские игры – первое-второе место – и чемпионат мира в индивидуальных видах. А тут за чемпионат Европы вдруг! Потом нам объяснили, что раз мы обыграли заслуженных, то нам присвоили это звание.
– Вы в книге очень ярко описали свои эмоции от Протопопова после их первого поражения. Действительно это настолько мощная была картина, когда вы зашли в раздевалку и увидели?
– Знаете, в раздевалке нельзя сказать, что полное электричество. Он так стоит – это действительно как-то непонятно, стоит человек или висит, еще голова набок, потому что он, видно, боялся потолок или лампочки задеть. Поэтому я поняла, что лучше оттуда уходить быстрее.
– А вы с ним не общались?
– Мы не общались, честно говоря, никогда. Потому что когда мы только появились, то я была ученицей Жука, а Жук и Протопопов абсолютно друг друга не воспринимали. Хотя был год, 1962-й, когда первый раз Протопопов стал серебряным призером ЧМ – к этому чемпионату его готовил Жук.
Что у них там произошло, я не знаю, но вот эта конкуренция дала, конечно, много. Я почему всегда говорю, что нам нужно соперничество, конкуренция? Ну не бывает в идиллии, чтобы рождалось что-то мощное, сильное. У нас сейчас, наоборот, для спортсменов создают более комфортные условия, но у нас сражаются болельщики между собой, и то в основном в интернете. А там так не было.
У нас не было никогда никаких общих интересов, у нас большая разница в возрасте. Мила (Людмила Белоусова – Sports.ru) – так как мы были в одной раздевалке, могу сказать, что к ней все с таким особым пиететом и уважением относились. У нас не было такого, что я тебя обыграла, и ты теперь для меня никто. Все равно это были очень уважаемые люди.
Уход от Жука к Тарасовой: ради чего, чем отличались стили и когда все развалилось
– Вы понимали в тот момент, что ваша работа с Жуком – это, по большому счету, революция в парном катании? С технической точки зрения, с точки зрения скорости, набора элементов.
– Мы по поводу революции не говорили – хватит революций в нашей стране. Но он нам сказал, что сейчас доминирует стиль Белоусовой/Протопопова – значит, нам надо идти другим путем. Плюс Жук же еще как относился: вот у них четыре прыжка – значит, у вас должно быть восемь; у них три поддержки – у вас должно быть шесть. Он все удваивал. Поэтому в техническом плане у нас был такой запас, что мы прекрасно понимали, что если один элемент мы не очень хорошо выполним, то у нас все равно большой запас.
Художественную часть Жук меньше прорабатывал, на этом у них с Лешей были больше всего, наверное, разногласия и даже конфликты. Что для меня было абсолютно удивительно, я это не сразу поняла – Станислав Алексеевич не слышал музыки. Если Елена Чайковская, Татьяна Тарасова, Наталья Дубова делали программы от музыки, музыка давала импульс для программы, то у Жука программа делалась от того количества элементов, которое у тебя есть.
– Когда Жук понял, что у вас с Зайцевым (партнер Родниной после Уланова – Sports.ru) складываются личные отношения, не препятствовал?
– А он и не понял. Он понял, что теряет надо мной какую-то власть. Над парой. Даже не власть, а вот это вот лидерство, контроль.
– Это стало причиной ухода?
– В общем-то, да, потому что пошел процесс укрощения строптивой, и процесс занял достаточно много времени.
– Вы говорили, что у него в тот момент изменилось поведение. В чем это выражалось?
– Он же всегда должен был что-то высказывать, и когда он высказывал, я уже, зная его, сидела и ждала, когда наступит пауза. Тогда я уже вступала, и уже меня было сложно остановить.
Это в начале он был нечитаемым – потом он для меня стал достаточно хорошо читаемым, а я для него перестала быть читаемой. Когда он мне сказал: «Вот сделаю я пару Роднина/Зайцев, но все же будут говорить, что это Роднина». Я говорю: «Станислав Алексеевич, мы же вместе работаем». А он: «Нет, опять скажут, что это Роднина. А если я сделаю пару другую, то будут говорить, что это Жук сделал». Я спрашиваю: «Это все, что вас занимает? А как же совместная работа?»
Вот пошли такие моменты. Потом, конечно, пошли другие, более сложные моменты. Друзей много, все же хотят отметить, приблизиться – у нас же знаете, как народ внимание проявляет.
– Как вы Жуку сказали, что уходите?
– А все как-то само подошло. Мы должны были ехать в Вену на показательные выступления. Мы от Советского Союза с Улановым, потом с Зайцевым ездили в Вену на праздник газеты «Фольксштимме», а Пахомова с Горшковым ездили к «Юманите» в Париж. Все уже решено, и вдруг мне позвонил Рыжкин, начальник команды фигурного катания ЦСКА, и говорит: «Мне приказали вас остановить». Я говорю: «Мы уже границу проходим». Он отвечает: «Ну и проходите».
И потом я поняла, что когда ты начинаешь свое отстаивать, у тебя нет преград. Я не знаю, как я попала в Генштаб, в этот момент там было совещание стран Варшавского договора, были все министры, и я в переходе буквально успела пересечься с Гречко, который сказал: «Да мне без разницы, где вы тренируетесь. Вы за кого будете выступать?» Я говорю: «Как за кого? За ЦСКА!» Он спрашивает: «Выигрывать будешь?» Я говорю: «Буду!» И все, решился вопрос.
После этого мы поехали к Тарасовой, рассказали, что вот такая у нас ситуация, и вечером мы уже были у нее на тренировке. Просто такой блицкриг.
– Почему Тарасова? Молодая, начинающая…
– Мне нравились у Тарасовой программы, которые она делала своим спортсменам. У Жука у нас таких программ не было. Я шла исключительно за программами – прыжки и техника были уже достаточно устоявшимися. Надо отдать должное Жуку – я, наверное, была одной из немногих, если не единственной, которую он учил работать. Объяснял, почему надо это, в каких объемах, почему эта работа здесь, а эта работа здесь, когда идет скоростная работа, когда – силовая, как высчитывать программу, как строить план нагрузок.
В этом плане я была абсолютно подготовлена. Другой вопрос, что ты подготовлена, но работаешь с тренером, а тут эта подготовка ложится полностью на тебя.
Саша как динамовец очень хотел к Елене Чайковской, и мне у нее было бы, наверное, очень интересно. Но я не люблю ничего делить, а у Чайковской были Пахомова с Горшковым и Ковалев, еще и Линичук с Карпоносовым. Это все свои ученики – куда я там всунусь?
– А у Тарасовой никого?
– У Тарасовой были совсем молодые Моисеева с Миненковым, которые только-только начинали, была танцевальная пара Войтюк/Жигалин и еще какие-то ребята. То есть я понимала, что я иду к тренеру, который будет работать на меня.
– Тренер будет работать на вас или вы будете руководить тренером? Ведь вы же сильнее как личность в тот момент были.
– Вы знаете, тренером без толку руководить. В таком возрасте и на таком уровне это должны уже быть очень хорошие компаньоны, никто никем не должен руководить. Это когда маленькие ребята, когда их надо научить, когда их неуверенность, нежелание или еще что-то надо переломить и переубедить, потому что со стороны лучше видно. А когда уже на таком уровне, то работа идет совместная.
Я могу сказать, что и с Жуком в последние годы все равно мы все обсуждали. Я не могла выйти на тренировку или начинать сезон, если у меня нет четкого плана и понимания, что мы должны делать.
– Но вы же приходили к Тарасовой уже чемпионкой, звездой.
– Я пришла к Тарасовой без программы, без музыки, с партнером, которого надо еще вести и тянуть. К тренеру, который не будет, как Китайская стена, тебя защищать, потому что она просто этого не умеет и нет у нее таких полномочий. И к тренеру, который со спортсменами такого уровня никогда не работал. Мы обе – и она, и я – шли на колоссальный риск.
Здесь как раз риск и ее желание утвердиться и показать, что это не зря, и мое желание доказать, что это мой правильный выбор, а не просто, знаете – хочу сегодня здесь потренироваться, а завтра – здесь. И ей, и мне надо было отстаивать наше решение, наше мнение, наш выбор.
– Разница тренировок у Жука и Тарасова большая?
– Колоссальная!
– Рассказы про палку у Жука – это фигуральное или реальное?
– Нет-нет, никогда. Все что угодно можно говорить – он мог орать как бешеный, еще что-то. Помню, у нас стенгазета была в команде, вот я тогда стишок подглядела:
Жук стремителен и важен,
Электричеством заряжен,
Может он ударить током
Как испорченный утюг.
Вот он такой очень импульсивный, очень требовательный. У него самодурства практически не было, только если он когда-то терял контроль над собой, вот тогда начиналось самодурство.
У Татьяны Анатольевны все эмоционально. У нее продуманной линии, логики, поступков, движений, просчитанных действий и программ практически нет. По крайней мере, тогда не было, сейчас – не знаю. Но это же был все-таки 1974-й, уже сколько времени прошло.
– В какой момент разошлись взгляды?
– Мы уже начали очень тяжело работать, наверное, с 76-го.
– То есть у вас получился такой напряженный олимпийский цикл?
– Ну, мы уже программы сами начали делать, мы с Сашей сами подбирали музыку. Плюс еще как семья мы монолит в этом плане были, поэтому мы приходили и работали.
***
– Недопонимания с Тарасовой и ваши последние перепалки с ней – это не эхо из прошлого?
– Это разные вещи. Во-первых, где перепалки-то? Я уже давно с ней не общаюсь, не здороваюсь.
– Сколько лет?
– Долго. Я давно ее из своей жизни вычеркнула, но все время кто-то чего-то лезет. То были потуги нас помирить, то были потуги нас как-то объединить, но уже все, мы разошлись, как, знаете, есть Северный полюс, есть Южный полюс.
– И никаких вариантов объединения полюсов?
– А на чем объединиться? И ради чего?
– Ради фигурного катания.
– Ой, я вас умоляю! Я уже фигурным катанием тоже не занимаюсь достаточно давно.
Ирина Роднина: «Моя дочь живет в Америке с 1990 года. Что здесь такого?»
Фото: РИА Новости/Дмитрий Донской, Юрий Сомов; youtube.com/Василий Конов
а дочь тем временем живёт и трудится в США
красиво)
но даже за этими корявыми фразами видна ее противная сущность.
Фруктов и овощей не было в детстве у бедняжки.. клюкву в сахаре давила в стенку... Диагноз- dura полная.
Вроде головой об лед она позднее стукнулась. Но видимо, с детства такая.
_______________________________________
Что-то тут не сходится. Начало 70х,а исходя из её рассказа,как будто по мобильному диалог ведут.
ПОчему бы не сделать раздел политика и туда интервью всех депутатов?