Интервью легендарного каскадера Ващилина – о Михалкове, Высоцком, криминале в баскетболе и ленинградском самбо
В юности Николай Ващилин входил в сборную СССР по дзюдо. В лучших фильмах 60-80-х был каскадером и постановщиком трюков. А в 90-е стал генеральным директором баскетбольного «Спартака» – и поднял его на пятое место.
– В 2000-м могли и третье занять, – уточняет Ващилин. – Мне прямым текстом сказали: «5 тысяч долларов – и ты третий». Для меня это приемлемая вещь. Обратился к спонсору питерского «Спартака» Мирилашвили: «Дайте 5 тысяч». Но все спонсоры хотели выжать из города в 10 раз больше, чем давали. И Мирилашвили пожадничал. В Минводах нас засудили, и наш лучший игрок Фетисов бросил в арбитра Саитгалеева бутылкой.
Чернов звонит: «Твои игроки в судей бросаются». – «Попали?» – «Нет». – «Жалко». Мы стали пятыми, но главное – играли красиво, рискованно и снова заполнили «Юбилейный». А сейчас в питерском баскетболе – незнакомые мне люди. Их неинтересно смотреть.
– Но при вас тоже были иностранцы.
– Два американца. Одного – Винсента Джонса – я встречал в аэропорту на своей «шестерке» «Жигулей». Увидев ее, он заорал: «Не поеду на этом ведре». Пришлось уговорить. Джонс – худой как щепка, но помог нам на позиции центрового.
Правда, свалилась другая беда – запил тренер Селихов. Взяли его по наводке журналиста Ходоровского, который лучше меня все знал. Сболтнул ему однажды, что я не генеральный, а гениальный директор, и он понес это по газетам.
– Был же хороший тренер Римас Эндрияйтис.
– Выжил его тот же Ходоровский. Напел Мирилашвили, что Ващилин с Эндрияйтисом – дураки, а вот Селихов – это да. Но никто ж не знал, что он алкоголик. Через два месяца загудел по-черному. Другие тренеры заняты – пришлось ставить Диму Туманова, который только юношей тренировал. Тогда и меня выжали из клуба.
«Подошли Тарпищев и Квантришвили: «Скажи своему шефу, чтоб сматывал удочки»
– До «Спартака» вы работали у Никиты Михалкова. Он тоже был связан со спортом?
– Был президентом Всероссийской теннисной ассоциации. Вдруг в 1994-м на какой-то встрече ко мне подошли Шама Тарпищев и Отари Квантришвили: «Скажи своему шефу, чтоб сматывал удочки». Из тенниса. Я сказал, и вместо Никиты президентом стал Тарпищев.
– Чем занимались у Михалкова?
– В 1994-м он попросил меня о помощи. Его студия сидела в жутких долгах. На миллионы рублей выпустили книги «Российский архив», которые хранились в затопляемом подвале. На охоте в Ярославле нашли [премьер-министра] Черномырдина и договорились: он купит весь тираж и подарит книги вузам. Михалкову дали 5 миллионов долларов. Они, кстати, пропали. Думаю, [криминальный авторитет] Япончик подсуетился.
– Он тут при чем?
– В 1992-м Михалков ему через [вице-президента] Руцкого помог сделать паспорт. Чтобы Япончик уехал в Штаты. Интерес Михалкова был в том, чтобы вернуть деньги, вложенные в «Чару» (финансовая пирамида – Sports.ru).
Видимо, Япончик посоветовал ему подружиться с каскадером Иншаковым. Мы приехали в ресторан на Старой площади, и Михалков представил меня как лучшего каскадера Европы. Иншаков кивнул. Типа, познакомились. Шутка в том, что я давно его знал.
– Откуда?
– В 70-е я поставил Кончаловскому сцену драки в электричке в фильме «Романс о влюбленных». Понравился, он посоветовал меня коллегам и позвал ставить трюки в «Сибириаде». Ленинградец на «Мосфильме» – это непривычно. Я приехал заключать договор и услышал: «Тут парни хотят с тобой поговорить». Выхожу в коридор. Там – Япончик и Иншаков.
– Что сказали?
– «Отвали отсюда *****. Или голову тебе отрежем». А я вроде как чемпион СССР, самбо-мамбо. Говорю: «Ребят, вы шутите? Или по-серьезному будем говорить?» – «По-серьезному». Я послал их и спокойно отработал «Сибириаду». С 1976-го мы с Иншаковым не виделись. А в 1994-м Михалков меня с ним познакомил, ха-ха.
– Как связаны Михалков и теннис?
– Играть он начал в Ленинграде в 1981-м. Я тогда ставил трюки в фильме «Красные колокола» Бондарчука. Михалков был с ним в жуткой ссоре и попросил: «Сведи нас. Попрошу прощения».
По моему совету Никита захватил ракетку – деревянную, «Восток», – и я повез его во Дворец пионеров, где сам играл. Там он получил первый урок и загорелся теннисом.
Потом какие-то смышленые люди подумали, что он поможет развитию тенниса. Заодно Михалков возглавил Фонд культуры, подвинув его основателей – Дмитрия Лихачева и Раису Горбачеву.
«Приехал к команде: «Ребят, у меня спонсора убили. Потерпите месяц»
– Как от Михалкова пришли к «Спартаку»?
– Мой младший друг Полтавченко (я его в институт устраивал) возглавил питерскую федерацию баскетбола. Сказал, что директор «Спартака» проворовался, и вообще: «Чего тебе этот Михалков? Приезжай, будешь директором».
На совещании в Смольном сидели Кондрашин и руководители города. Спросили: «Кого видите главным тренером?» – «Только Кондрашина». Тот вскочил: «Нет-нет! Никогда больше не буду тренировать». Но все же поработал на предсезонном Кубке Белова.
– Чем занимались в первый год?
– В клубе не было денег, и я ездил по авторитетным людям типа [лидера Тамбовской ОПГ] Кумарина, торговался: что они дадут, что я им. Собрал компанию спонсоров, и в одном из них – «Пулково» – сказали: «Хотим своего директора». Воровать-то надо как-то.
Окей, я устроился в «Интурист», а они поставили директором своего Захарова. Через год его посадили на четыре года. И в 1998-м я вернулся в «Спартак».
– Сколько зарабатывали как гендиректор?
– 2 тысячи долларов. Игроки – 3-5 тысяч. Мне нравилась эта работа. Лучшее время в моей жизни. Я с детства любил баскетбол, и каждый матч «Спартака» был для меня праздником.
– Даже во время дефолта-98?
– Было трудно, но тяжелее всего – 1997-й, мой первый заход. Приехал к команде: «Ребят, у меня спонсора убили. Бадаева, директора банка. Потерпите месяц». Но тренер Харченков демонстративно заявил: «Мы бастуем. Нам директор не платит – куда-то потратил деньги». Я подумал: вот сука.
– Банкир был единственным спонсором?
– Одним из трех-четырех. Знаешь, за что его убили?
– Нет.
– Я договорился, чтобы город заказал ему ремонт Большого проспекта Васильевского острова. Оказалось, раньше ремонт пообещали другому авторитетному парню. Тот узнал, что заказ перехватили, и Бадаева хлопнули в парадном из пистолета.
«Я занялся самбо и восстал против шайки»
– Росли вы на том же Васильевском острове. Почему в детстве занялись самбо?
– Отбивался от шайки. Послевоенный Ленинград – это ужас. Во дворе бандитская шпана быстро окучивала. Человек 20 подходили к подъезду и кидали в окна булыжники.
– Зачем?
– Чтоб я вошел в банду, тоже ходил на задания.
– Что за задания?
– Они грабят магазины, ларьки, а ты на атасе стоишь через 3-4 улицы. После первого раза я получил награду. Нас было человек 10, и пахан нам дал проститутку. Она лежала в комнате, и мы заходили по очереди. Мне лет 12 было. Когда увидел ее, меня стошнило.
Отвязаться от банды было трудно. Но я послушался мамочку. Она хотела, чтоб сын был хорошим. Я занялся боксом, потом самбо и восстал против шайки.
– Как сменили бокс на самбо?
– В боксе мне сразу нос сломали. Отец мой – шофер – работал с Игорем Андронниковым. Чемпионом СССР по самбо. Привели меня в «Динамо», но ездить туда было неудобно, и я перешел в общество «Труд».
Удивительно: из-за работы и техникума тренировался раз в неделю, но на третий год стал одним из лучших, достиг сборной. Уже смеялся над старшим тренером Массарским. Он показывал прием и сам же падал.
– Как попали в кино?
– Там постоянно требовались спортсмены: пловцы, конники, автомобилисты. Массарский стал бригадиром спортивной массовки и водил нас на съемки. Получал за это 50 рублей. Мы – по 10.
Привлекали в массовку и Путина, который моложе меня на 5 лет. Молодежь на съемках шалила, я их строил, меня посылали – в общем, отношения сложились неприятные.
Кстати, в середине 60-х впервые собрали юношескую сборную по дзюдо. Перед первенством Европы в Лионе у меня заболело горло. Я мог промолчать и поехать. Но я честный – и вместо Франции отправился в больницу. Зато потом пришел в школу «Труд» в кимоно. Его Путин и другие мальчики увидели впервые.
– Что дальше?
– Тренер Рахлин сказал: «Покажи какой-нибудь прием. Чем дзюдо отличается от самбо». Я показал удушение. Ребята сразу бросились друг друга душить. Кто-то перестарался – одного мальчика задушили. И только я знал, как оживлять. Надо поднять за подмышки и жопой ударить об ковер. Так и спас пацана.
Кстати, потом Путина тренировал и подтягивал в кино Леонид Усвяцов. Мы удивлялись, как это его взяли тренером. Он 10 лет отсидел за изнасилование. Но тогда считалось: срок закончился – и ты снова честный человек.
– Усвяцова потом опять посадили?
– Да, в 1979-м с его другом, ватерполистом Александром Ебралидзе, которого недавно снова арестовали. В 1982-м накрыли еще одну шайку самбистов – во главе с чемпионом Европы Сергеем Суслиным. В его банду входило 26 человек. Наряжались милиционерами и грабили евреев, которые готовились к эмиграции, – денег у них перед отъездом было много.
Фокус с милицейской формой придумал друг Суслина Слава Иваньков – тот самый Япончик. Я познакомился с ним на съемках «Неуловимых мстителей».
– Как на них попали?
– Меня в 16 лет неожиданно взяли в сборную – на соревнования в Таллине. Там же Козинцев снимал «Гамлета». Благодаря Массарскому я пару дней поработал в массовке. Через год стал призером первенства СССР и при содействии тренера сборной Валерия Фраера попал на съемки «Неуловимых».
– Что там делал Япончик?
– Слава закончил цирковое училище, а его преподаватель Фирс Земцев был в «Неуловимых» постановщиком трюков. На съемках Япончик упал с лестницы, травмировался и ушел из цирка.
«Высоцкий прыгнул с балкона второго этажа и чуть шею не сломал»
– В 1982-м вас тоже подозревали в связи с бандой Суслина.
– Я тогда занимался в театральном институте трюковой подготовкой и получал серьезные заказы в кино. Несколько каскадеров, которых я не брал на съемки, стали мне мстить. Среди них был один телеведущий, бывший каскадер. .
В 1982-м Бельмондо прислал мне вызов – я должен был ехать на стажировку во Францию. На год. Как раз закончился суд на Суслиным, и те отвергнутые мной каскадеры написали в обком, что я тоже входил в банду. Один раз меня проверили. Выяснили: нет, не входил.
Вторую проверку затеяли после слов Массарского, что я все же бандит. Пока трясли в тюрьме Япончика и других бандитов насчет моей причастности, срок стажировки истек. Пролетел я мимо Франции.
– Как защищались от обвинений?
– Товарищи из КГБ посоветовали отправить письмо Андропову. Написал: «Я честный человек. Это клевета. Прошу разобраться». Андропов поставил дело на контроль. Иначе бы посадили – даже без доказательств.
– Откуда у вас товарищи в КГБ?
– Меня завербовали после того, как в ноябре 1971-го Иосиф Бродский пришел ко мне с двумя американками, учившимися в нашем университете. Хотел фиктивно жениться. Ему приписали измену родине. Сказали: «Уезжай или сядешь надолго».
А я учился на третьем курсе Института авиационного приборостроения (ЛИАП – Sports.ru). Меня вызвали в отдел: «Парень, или выгоняем, или сотрудничай». Я выбрал второй вариант – мама в войну служила в разведке, так что считал эту работу нормальной.
– Почему Бродский повел американок к вам?
– Я только что разменялся с мамой и имел свою комнату – это было невероятное достояние. Вот и перлись ко мне – посидеть больше негде было. К тому же у меня была отличная музыка. Например, пластинка «Битлов» Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band.
Бродский заявился тогда с большой компанией. Были и режиссеры – Илья Авербах и Семен Аранович. Когда слушали музыку, соседка вызвала дружинников. Нас связали и увели в отдел.
– Как попали в «Белое солнце пустыни»?
– Массарский по своей хитрожопости повез нас на сборы в Каспийск, где снимался этот фильм. Водил нас туда ради 50 рублей. Мне сказали: «О, будешь дублировать Абдуллу. Сейчас его Сухов убьет, а ты упади за него». – «Вы чего? У меня первенство СССР на носу, вы предлагаете падать с высоты пятого этажа». Получилось обидно – я упал с баркаса, но в кино это не вошло.
Позже мы всей сборной по самбо снимались в «12 стульях». В драке на тараканьих бегах в фильме «Бег». Да много где.
– Чем запомнились съемки в «Интервенции»?
– Я играл черносотенца, который дрался с Высоцким. Вова играл революционера по фамилии Бродский. По задумке Массарского он прыгнул с балкона второго этажа и чуть шею не сломал.
На летних съемках в Одессе Высоцкий пел нашей компании каскадеров в баре «Гамбринус». А в Ленинграде после съемок мылись в бане и гуляли по Невскому.
– Где заправлялись?
– Там было 5 подвалов «Советское шампанское». Наливали 50 г коньяку и 100 г шампанского. Или наоборот. Первый коктейль назывался «Белый медведь», а второй – «Бурый». На закуску – конфетка и лимончики.
Выпивали и шли дальше. Однажды увязались с Высоцким за девчонками. «Здравствуйте, девочки». – «До свиданья, мальчики». Вова был еще малоизвестным, скромным актером. Он тогда выступил в ЛИАПе и познакомился с моими друзьями. Например, со Стасиком Домбровским, который втянул меня в их с Ебралидзе банду.
– Чем занимались?
– Ходили на танцы и дрались. Меня выставляли в первых рядах. После драки в гостинице «Европейской» нас загребли в милицию. Отмазал меня председатель федерации самбо Николай Воробьев. Сказал: «Ващилин хороший. Отпустите».
«Шукшину вывернули плечевые суставы. И я задумался о безопасности трюков»
– Как стали постановщиком трюков?
– Режиссер «Гамлета» Козинцев давным-давно основал фабрику эксцентрического актера (когда кино было немым, народ только трюкам и радовался). И объяснил мне, что это нужное дело, но им бросили заниматься. И я променял профессию инженера космической медицинской техники на трюковую подготовку актеров – про меня даже «Кинопанорама» сюжет сняла.
Максим Леонидов писал: «Физкультуру я не любил, а к Николаю Николаевичу ездил с удовольствием». Мы с артистами занимались всеми видами спорта. Даже верховой ездой – вдоль Финского залива.
В общем, я отвечал за серьезное государственное дело и неспроста должен был ехать во Францию.
– Как получилось, что вызов вам прислал Бельмондо?
– В 1981-м я снимался у Юткевича в фильме «Ленин в Париже». Попросил его замолвить за меня словечко перед Бельмондо. Тот ответил: «Каскадер? Да во Франции нечему учиться». – «Но он хочет в Париж», – сказал Юткевич. – «Ну ладно, пригласим».
А те, извини меня, гондоны, которые сорвали мне эту стажировку, навредили не только мне. Они испортили интересную операцию.
– Какую?
– Сейчас это уже не секрет. Мое сотрудничество с КГБ заключалось в знакомстве с иностранцами. Например, с Марчелло Мастроянни, Микеле Плачидо. А в июне 1987-го встречал в Ленинграде Дональда Трампа. Меня попросили потолкаться с ним. Трамп твердил одно: «Давайте построим здесь небоскреб». Тогда не разрешили, но, как видишь, со временем идею реализовали.
– Как учились кинодракам? Это же не сравнить с самбо и дзюдо.
– Разные вещи, конечно. Я учился у старших артистов, у циркачей, у завкафедры театрального института Ивана Эдмундовича Коха. Занимался научной работой и написал докторскую диссертацию о двигательной культуре актеров. Чтоб они не приходили на съемки как в лунапарк: «Ой, тут танки!» А танки-то давят по-настоящему.
Я ставил трюк в «Они сражались за Родину», где танк давил Ростоцкого. Открою тебе секрет: на репетиции я сделал так, чтобы каскадер попадал под гусеницы и вдавливался в траншейку. Режиссеру Бондарчуку это не понравилось. Тогда сделали монтажно: закопали под танком Ростоцкого и дали ему акваланг, чтоб дышал. Когда танк съехал, он вылез из-под земли. Никакой опасности.
Правда, некоторые артисты об опасности и не думают. Юрий Соломин в «Даурии» прыгнул с вагона на вагон. Мог споткнуться, поскользнуться – и разбиться.
– А вы как рисковали?
– В «Стрелах Робин Гуда» без рукавиц спустился за актера Хария Швейца по канату в седло лошади. Сжег ладони. После этого перестал работать с Массарским.
Он меня чуть не угробил. В фильме «Блокада» поджег вагон и сказал: «Оставайся за старшего. Когда станет горячо – прыгайте в окна». А горячо стало через 2 секунды!
Мы выпрыгнули, а до камеры надо было ехать еще 200 метров. Когда вагон доехал, остались одни колеса. Люди заорали: «Ой, боже мой, ребята сгорели». А мы идем следом по насыпи: «Не-не, мы тут».
– Еще у вас была сцена повешения.
– В «Звезде пленительного счастья». Моему ученику Толе Ходюшину парашютным ремнем передавило бедренную артерию. Он начал задыхаться (удушить-то можно не только за горло). Я заорал и прервал монолог Янковского, чтобы спасти Толю. А как спасти? Под нами яма – 5 метров глубиной. К Толе не подойти. Хорошо, что рабочие сообразили и подвели Толе доску под жопу. Ослабили натяжение.
Риск очень высок, и в работе с каскадерами я всегда делал упор на безопасность. Правда, с иностранцами возникали сложности. Например, в Китае – совсем иная жестикуляция. В «Урге» Михалкова я разработал трюк с горящей машиной. Показал китайцу рукой «стоп». А он понял как «быстрее, вперед». Нажал на газ, и мы улетели в реку. Нас еле достали.
О безопасности я задумался после истории с Шукшиным на съемках фильма «Любовь Яровая».
– А там что?
– Мастера спорта Даровский и Кодинцев схватили Шукшина и вывернули плечевые суставы. Он две недели не мог руки поднять. И сказал мне: «Твои друзья – идиоты? Это же кино». Мне не хотелось больше краснеть на съемочной площадке. И я занялся трюками профессионально. В театральном институте разработал, скажем, три способа безопасного падения с лошади.
Кстати, Шукшин приглашал меня постановщиком трюков в фильм «Степан Разин», который мечтал снять, но поработать вместе нам больше не довелось – он умер от инфаркта на съемках «Они сражались за Родину».
– В «Проверках на дорогах» Германа у вас обычная роль, не каскадерская?
– Что ты, я там падал с мотоцикла и горел около бензовоза. У Алексея Германа манера – снимать издали, как бы ненавязчиво. Но трюки были очень сложные.
К слову, я со своим ростом – 187 см – не для всех трюков подходил. В «Легенде о Тиле» поставил абордажную схватку. Дрался и за гезов, и за испанцев, но режиссер Наумов сказал: «Ты такой гигант, что слишком выделяешься». Ну, я и не лез. Мне было интереснее создать методику, а не бегать рядовым каскадером.
Острая необходимость в людях нашей профессии возникла после смерти Евгения Урбанского на съемках «Директора». Тогда ввели указ, что трюки исполняют только мастера спорта.
– Насчет смерти Урбанского есть разные версии. Что известно вам?
– Я долго изучал ту историю. Он погиб по дурости постановщика трюков Владимира Балона. Съемки закончились, режиссер Салтыков объявил выходной, а его помощник должен был снять с каскадерами проезд автомобилей по пустыне. Но в ту ночь у Урбанского украли весь гонорар за съемки – 800 рублей. Он остался сниматься, чтоб заработать хотя бы на проезд в трамвае.
Трюк – прыжок на машине – был совсем незначительный. Грамотный человек снял бы «восьмерку» – движение на тебя и от тебя. А придурок – второй режиссер – решил снять машину сбоку. Чтоб она подпрыгнула на бархане.
В первый раз выглядело совсем не эффектно: машина подскочила, будто наехала на люк или палку (этот эпизод в итоге вошел в картину). Режиссер сказал: «Давайте подложим доски и прыгнем». Подложили, но пробного прыжка – без актера – не сделали. К тому же Урбанскому велели крепко держаться за канат под сиденьем. После прыжка каскадера-шофера выкинуло на 20 м вперед, а Урбанского накрыло перевернувшейся машиной.
Через год французский каскадер Жиль Деламар – тоже на открытой машине – совершал разворот на шоссе. Сделал шесть дублей – мало, не нравится. Просил полить шоссе водой – нет, будет видно. На седьмом дубле машину опрокинуло, и Деламара придавило насмерть.
«Драку Холмса и Мориарти отрабатывали месяц»
– Как вы пригодились в фильме «Несколько дней из жизни Обломова»?
– Был уже доцентом педагогических наук и по ускоренной программе учил Леночку Соловей кататься на фигурных коньках. Стоять она научилась быстро. Державший ее Юра Богатырев создавал опору, и вдвоем они нормально катались. Смотрелось натурально – а это главное.
Я, например, ставил драку Шерлока Холмса и профессора Мориарти. Если б на крупном плане хоть одно движение получилось фальшивым, люди дальше бы не смотрели. Но мы отрабатывали драку месяц, и все получилось нормально.
– Почему так долго работали?
– У Конан Дойла написано просто: Холмс стоял над пропастью, а Мориарти хотел столкнуть, но Шерлок увернулся, и тот улетел. Но я уже ставил похожую сцену в фильме «Свой среди чужих», где Райкин толкал Богатырева. Смотрелось неэффектно.
И я придумал движения, которые заинтересовали бы зрителя. Чтобы они катались по краю, Холмс хватался за камни, а Мориарти соскальзывал с его спины. Для этой сцены нужно было поставить несколько приемов: бандитский удар головой и удушение. Ливанов с Евграфовым хорошо все исполнили.
– Каким еще трюком гордитесь?
– 60-летний Мастроянни в фильме «Очи черные» должен был на ходу встать на телеге. Я сделал поручни, на которые он опирался. Увидев цыган, Марчелло закричал и стал вставать. В профиль. Потом – склейка, видим только спину, он встает до конца и начинает танцевать. Это уже дублер.
Вроде просто. Но ты прикинь: это мировая звезда. Если б упал с телеги и умер, мне был бы ******. Да и мировому киносообществу было бы неприятно.
– Чем режиссеры удивляли?
– Сергей Бондарчук – гений. Но и он, и другие режиссеры – очень жестокие. Все готовы пожертвовать жизнью каскадера ради хорошего кино.
В «Мушкетерах» я поставил все трюки, но режиссер Юнгвальд-Хилькевич испортил некоторые сцены, послушав Балона с Ходюшиным. Они чуть Боярского не убили!
Мы сошлись на таком проникновении в Лувр: он прыгает через забор, дерется, взбирается по лестнице – и все. Я получил деньги и уехал, а Мишке навязали фехтование на бегу. Он поскользнулся и налетел на шпагу. Чуть не погиб.
– Как подружились с Михалковыми?
– В 1971-м я вбил себе в голову, что мне нужна шикарная квартира. 5 лет менялся с доплатами и наконец-то поселился на Кронверкском проспекте. В 100-метровой квартире с дубовыми потолками и камином. Туда и приезжали Михалков с Кончаловским. Я им девок подгонял.
На улице останавливал красотку: «Не хотите с нами поужинать? Тут сам Михалков». – «А кто это?» – «Извините». А кто-то говорил: «Хочу». – «Ну, пошли».
В 1983-м Кончаловский гостил у меня с американской подругой – Ким Харрис. Он был невозвращенцем, и с ним все боялись общаться, а я, как мудак, не смог отказать. Принял их, погуляли, и КГБ стал мне шить «связь с иностранцами». Но я отскочил. Сказал: «Это мой друг». – «А он будет работать на нас?» – «Несомненно».
А в 1986-м Михалков привез ко мне Мастроянни, и я по всему городу искал для гостя водку. Михалков тогда после четырех лет без работы получил заказ от итальянцев, и вся киношная братия восстала против него. Когда он привез Мастроянни в Дом кино, все отвернулись – никто не позвал в гости. Вот я и принял у себя делегацию из 15 итальянцев.
– Чем еще помогали Михалкову?
– С прокатом «Утомленных солнцем». Это уже середина 90-х. Приезжал к ярославскому губернатору: «Возьмите на прокат нашу картину». – «Кинотеатров-то не осталось». – «Совсем?» – «Ни одного». – «А если подумать?» – «Пусть Михалков приезжает. Выпьем, закусим. Споем про шмеля». За это на наш счет переводили какие-то деньги. А что-то – мне в карман.
И это было страшно. Тогда распространилось кидалово. Говорю уралмашевцам: «Чтоб Михалков к вам приехал – нужно 10 тысяч долларов. Чтоб картину прокатили – 100 тысяч». – «О, конечно. Приезжайте». – «Только деньги вперед». Конечно, меня могли убить на каждом шагу.
Так же договорился и с Пуделем (хабаровским криминальным авторитетом Владимиром Податевым – Sports.ru) – что деньги мне дадут сразу, в аэропорту, как только приземлимся. На взлетной полосе нас встретили на 600-х Мерседесах. Михалкова посадили в отдельную машину и увезли. А я сел в другую машину. Меня отправили в баню к проституткам. Напоили коньяком, и только утром бугай засунул мне за пазуху пачку денег: «Как договаривались. Но не ты будешь нами командовать, а мы тобой».
Потом Михалков подсовывал мне в поездках любовницу: «Делай вид, что она с тобой». На третий раз я отказался. Он обиделся и дал команду выдавить меня из кинематографа.
Сейчас Михалков говорит, что это он отправил актеров, игравших юнкеров в «Сибирском цирюльнике», в военное училище. Но это моя идея. И я на ней настоял. Понимал, что в съемочном периоде их не научишь правильно шагать.
– Вы же потом работали в «Хрусталев, машину» Германа?
– Только в подготовительном периоде. Мы заселились в гостиницу «Минск» на Тверской. Там я делился задумками и ждал сцены с трюками.
– Почему не дождались?
– Азербайджанцы с ножами и пистолетами каждую ночь взламывали и грабили номера в «Минске». Я загораживал дверь диваном и спал на полу. Прождав так месяц, отказался от работы и поехал домой. Так же было в Душанбе. На съемках «Афганского излома» с Микеле Плачидо. В потолок моего номера влетела пуля. Я извинился, прислал вместо себя учеников и уехал.
«Сашу Белова сдал форвард «Спартака» Юра Павлов, который дружил с кагэбэшниками»
– Когда пришли в баскетбол?
– Еще до самбо. Стали чемпионами города. Я-то плохо играл, но у нас были замечательные ребята – например, Сережа Светлов. Именно он продал иконы, с которыми Саша Белов попался на таможне.
– Баскетболистом Светлов не стал?
– Нет. По юношам блистал, а потом занялся другими делами. Он и баскетболист «Спартака» Арзамасков были в 70-е главными фарцовщиками. Тогда у Дома книги целый базар собирался – продавали пластинки, книги, джинсы. Кого хватали – отправляли в КГБ. А у моего друга нашли 300 долларов – и дали 8 лет. У другого фарцовщика Володи Степанова сейчас бутик икон в отеле «Европа».
Саша Белов тоже был моим приятелем. Мы все на Невском гуляли: Довлатов, Бродский, Белов. После Олимпиады-72 пили кофе в «Астории». Я сказал Белову: «С этими секундомером вам просто повезло».
– Смело.
– Мы чуть не подрались – друг разнял. А я и сегодня считаю, что та победа – фуфло. Время закончилось – американцы победили. Секундомер испортился? Чините у часовщика – на следующей Олимпиаде не сломается.
– Как сблизились со «Спартаком»?
– В середине 70-х как аспирант вошел в научную группу, помогавшую команде Кондрашина. На три года моей аспирантуры пришелся расцвет «Спартака».
– Белова изменила победа на Олимпиаде?
– Его изменила первая победа в чемпионате СССР. Что тогда творилось! Люди спрашивали билетик за пять кварталов от «Юбилейного». После чемпионства к Белову относились в городе как к богу. В баре «Сайгон» поставили первую кофемашину – и Сашу поили бесплатно.
Игроки «Спартака» оформлялись где-то рабочими и получали рублей по 200. Максимум. И, конечно, пытались подзаработать на спекуле. Тут купить, там продать – и наоборот. Но затею с иконами придумал какой-то идиот. За границей в них никто не разбирается – попробуй продай. А вина за вывоз икон из Союза – огромная.
Сдал Белова, конечно, форвард «Спартака» Юра Павлов, который дружил с кагэбэшниками, а в 90-е тренировал «Спартак».
– В чем выгода Павлова?
– Он просто подонок. Сотрудничал с КГБ и, думаю, завидовал Белову. Вот и предал его.
Когда Павлов работал у меня в «Спартаке», Кондрашин привел Андрея Кириленко: «Коля, ты можешь все просрать, но этого парня береги. Бриллиант!» А Павлов сказал: «Мне он не нужен. Отдавайте в ЦСКА». – «Но Кондрашин сказал…» – «Он выжил из ума, ничего не знает. Я главный тренер».
Кириленко ушел, а я поднял бучу, чтобы снять Павлова. Прикинь, чего мне это стоило – учитывая, сколько у него влиятельных друзей. И ведь Павлову ничего не нужно было – ни красивой игры, ни титулов. Только зарплату получать и занимать 12-е место.
– За Кириленко «Спартак» что-то получил?
– Нет. И не за что. Он при мне толком не играл. У Павлова выходили ребята из Мурманска да Урюпинска, которых потом разгонять пришлось. Игроки для 12-го места. Платишь мало, но понтуешься как тренер суперлиги.
Когда я пришел в нищий «Спартак», Павлов мне заявил: «Прошу организовать сбор в Эмиратах или Испании». Я заржал: «Юра, а в [деревне] Кавголово не хочешь поработать?» – «Нет, ты мне будешь деньги доставать». Он ошибался.
В газете потом написали: «Пришел палач-дзюдоист, душит Павлова».
– Вы и после «Спартака» оставались в баскетболе?
– Полтавченко дал пару лет поработать с женской командой «Балтийская звезда». И в 2004 году мы выиграли Кубок Европы ФИБА. Помогали мне Шабтай Калманович, Володя Кумарин и Костя Мирилашвили. Авторитетный народ.
Иногда приходилось в полиэтиленовом пакете везти в «Красной стреле» 100 тысяч долларов. Могли проследить, зарезать – и до свидания. Без шуток говорю. Самого Шабтая хлопнули – и не знают кто. А он-то был беззлобный человек.
– Почему покинули «Балтийскую звезду»?
– Ее закрыли вскоре после завоевания Кубка ФИБА. Мне предложили возглавить питерское отделение «Спортивной России». Я нахаляву сделал марафон «Белые ночи» и Кубок Белова-Кондрашина, но денег за восемь месяцев так и не получил.
Потом подогнали ржавую машину – одну из тех, что Ротенберг возил из Германии – и сказали: «Вот тебе зарплата. Но ты еще должен 10 тысяч долларов». Я ответил: «Возьмите эту машину и поезжайте по широко распространенному адресу».
И сел за мемуары.
Жизнь гениального Александра Белова: олимпийское золото, суд, депрессия и наказание за доброту
Телеграм-канал Дениса Романцова
Фото: VK/vaschilinnik
Лютый ад, если представить, что так было везде и на всех уровнях.
___
В восемьдесят восьмом году я работал во МХАТе. Звучит нагловато, но тем не менее факт: пластические номера в одном тамошнем спектакле – моих рук дело. Особого следа в театральном искусстве ни я, ни этот спектакль не оставили, зато – какие воспоминания!..
Главную мужскую роль играл ныне покойный, замечательный Петр Иванович Щербаков. И, по замыслу режиссера, он должен был танцевать с народной артисткой Гуляевой некое танго. Я придумал совсем простенький рисунок, но добиться его исполнения от двух народных артистов не мог, хоть убей! Во-первых, Петр Иванович был не Барышников, и Нина Ивановна тоже не Плисецкая, но это полбеды. Терпенье и труд, как говорится…
Опытным путем я выяснил, что если с двумя народными артистами «пройти» танго три раза подряд, то на четвертый они начинают попадать в нужную долю, и проблема, таким образом, заключалась в том, чтобы этот четвертый раз приходился на спектакль.
Но добиться этого было совершенно невозможно.
На мой трудовой энтузиазм народные артисты реагировали добродушно, однако на репетицию перед прогоном из нас троих приходил я один. День сдачи спектакля приближался. Я начинал вибрировать.
После очередной такой «репетиции», видя мое состояние, Петр Иванович подошел ко мне сам.
– Маэстро, – сказал он, – ты не волнуйся. Мы же артисты. На сдаче все сделаем… Вот увидишь!
Отчасти слово свое Щербаков сдержал: я увидел. К сожалению, не я один.
Общего художественного уровня, впрочем, танец не понижал, и на четвертом часу просмотра Олег Ефремов тоскливо прокричал из зала:
– Давайте как-то заканчивать эту бодягу!
Худруку МХАТа было легче – он должен был отсмотреть произведение один раз, и гори оно огнем.
– Маэстро, – сказал Щербаков. – Ты, главное, не волнуйся. На премьере мы тебя не подведем.
– Давйте пройдем хоть пару раз! – взмолился я. Щербаков приобнял меня за плечи.
– Маэстро, на премьере все будет замечательно. Мы же артисты!
К премьере они действительно резко прибавили, но к танцу это не относилось. И я понял, что – не судьба. Только время от времени еще приходил на спектакли – и потом являлся Петру Ивановичу за кулисами. Я работал тенью отца Гамлета месяца полтора; различие заключалось в том, что я ничего не говорил, а лишь тоскливо смотрел.
При крупном телосложении Щербаков был тонким человеком.
– Знаешь, маэстро! – сказал он мне наконец. – Ты не приходи. Когда тебя нет, мы танцуем замечательно. Зал аплодирует, честное слово! Спектакль останавливается! А когда я знаю, что ты смотришь, я волнуюсь, – сказал народный артист и лауреат всего что можно безвестному ассистенту по пластике. – Не приходи!
И я перестал приходить. Но через пару месяцев, вредный мальчик, все ж таки тихой сапой проскользнул в зал ближе к девяти часам вечера, как раз к злосчастному номеру. Никто из артистов не знал, что я в театре, и чистота эксперимента была обеспечена. Я знал, что чудес не бывает, но по мере приближения к танго сердце забилось учащеннее. Когда на сцене заиграл патефон, я подумал: а вдруг?..
Ничего не вдруг.
Народный артист Щербаков и народная артистка Гуляева станцевали, что бог послал, умело миновали мой пластический рисунок – и устремились к финалу. Откланявшись после спектакля, Петр Иванович вышел за кулисы и увидел меня…
– Маэстро! – воскликнул он и развел руками. – Ты! Черт возьми! А я чувствую: что-то мне сегодня мешает!
И Япончика посылал, и коллеги все идиоты, и с Михалковым девок таскал.
Рефрен всегда один у таких откровений: Я - Д’Артаньян, а остальные не очень.