Теплое лето 2004-го
16.00. В это время мой дед шел на работу, и я вместе с ним. Я уже учился в школе или еще нет. Скорее всего, не или, а и, поскольку дед брал меня с собой очень часто. Вообще, в том возрасте, начиная с которого люди помнят себя, я проводил с дедом львиную долю времени. Он обеспечивал маленькому внуку непередаваемые впечатления из цикла «ребенку нужен отец».
Рассказывал мне кучу историй из своей жизни, где запросто соседствовали отряды фашистских оккупантов и не менее ждущие от мирного населения белорусских деревушек средств для восстановления сил и энергии, хмурые, небритые партизаны; колоритные сельские мужики, не шибко напрягаясь, убивающие за обед ведра вареной картошки и приятели-олимпийские чемпионы, изредка нарушающие спортивный режим; переписанный за ночь от руки учебник русской грамматики с последующим улучшением результатов в диктанте от пятидесяти ошибок до незначительных трех, переполненная громада в Лужниках, планово приветствующая спартакиаду эпохи советского ампира, и медали чемпионатов Беларуси и СССР, завоеванные в поистине королевском виде спорта, который я по малости лет именовал «легкой котлетикой», уж слишком вкусно дед рассказывал, как, впрочем, и готовил.
Он играл со мной в шахматы и импровизированный гандбол. Ворота, сметливо сооруженные из диванных подушек, я защищал здорово, а вот в древней индийской забаве, ставшей к XX веку культовой, лавров не снискал. Шансы у меня появлялись лишь при форе в ферзя. Усвоенным от деда нехитрым матом в два хода я как-то на городском школьном чемпионате выиграл в шести поединках. Остальные четыре продолжались больше двух ходов. Их я благополучно слил. Я с удовольствием катался на его спине, соревновался с ним в причудливой смеси вольной и греко-римской борьбы, висел на крепких бицепсах.
Через поколение я унаследовал от него мельчайшие черты характера, манеру разговаривать, телосложение. У нас даже волосы одинаково вихрятся за правым ухом.
В десятом классе я представлял собой практически лишенную мышечной массы рыхловатую субстанцию, свято надеющуюся на умственные качества. Скоростно-силовые же мало себя проявляли. Мне с трудом покорялись жалкие два-три подтягивания на турнике, при прыжках в длину задница непреодолимо тянула вниз.
Капитальная взбучка, желание не разочаровать человека, много мне давшего и искренне за меня переживающего, вылились в ежедневную работу по исправлению сложившейся ситуации. Через два с половиной года я подтягивался уже как минимум раз пятнадцать, отжимался под сотню и столько же выжимал лежа. Дед с молчаливым одобрением и удовлетворением смотрел на изрядно поокрепшего внука, и вспоминал маленький розовый кричащий комочек, летающий на сильных руках из стороны в сторону под «тише-тише-ша-ша-ша».
Комочек подрос и с нетерпением ждал шестнадцати ноль-ноль.
Саму дорогу до легкоатлетического манежа, где тренировал дед, я помню плохо. Автобусом или пешком мы добирались до места, где начиналось самое интересное. Молниеносно переодевшись, я пулей, как мне казалось, пролетал по упругой манежной дорожке традиционные шестьдесят метров. Дед ритуально щелкал секундомером и оповещал меня об улучшенных секундах. На следующие несколько часов я с головой погружался в мир королевы спорта. Совсем рядом, под одной крышей, тренировалась девчушка, которой было суждено перевернуть десятилетиями складывавшиеся в этом мире традиции.
Олимпиада в разгаре, белорусская копилка начала исправно пополняться драгметаллами, а мой дед практически не покидает кресло перед телевизором. Я знаю наверняка, что он чувствует, когда видит на экране переполненный олимпийский стадион. Вспоминает молодость, годы инфизкульта, трехсантиметровые шиповки и пыль гаревых дорожек. Вспоминает полулегендарный для меня финальный забег республиканского первенства, выигранный им вчистую, во многом благодаря присутствию на трибунах совсем недавно встреченной им красивой девушки.
Он перенес инсульт. Один глаз практически не различает предметов, и меня он узнает только вблизи.
Левая нога, с завидными для старика за семьдесят голенями и обхватом бедра, дает о себе знать только, когда нестерпимо ноет, иначе ее для него просто нет. По его словам, боль слегка утихает, если крутишь педали. И он крутит их на дачу по двадцать километров туда и обратно, соревнуясь с троллейбусами. Натуру не изменишь. Затухание болевых ощущений лишь плод его самоубеждения. Когда и оно отказывает, дед нарочно жжет бесчувственную ногу крапивой, пытаясь переключиться на иные ощущения.
Незадолго до старта олимпиады он въехал на велосипеде в легковушку и упал назад, разбив голову и повредив спину.
И вот по ту сторону экрана он видит, как в олимпийском финале стометровки девушка из спортшколы, в которой он проработал всю свою жизнь, играючи, обходит слоноподобных чернокожих спринтерш. Самая быстрая женщина на планете родилась и живет в нашем городе. Дед лучшие годы отдал бегу, и ему не надо лишний раз пояснять феноменальную значимость увиденного. Он звонит мне и дрожащим голосом повторяет: «Юлька выиграла, Юлька выиграла…»
На следующий день олимпийская чемпионка Юлия Нестеренко признается, что прежде чем сорваться к медали со стартовых колодок, настраивала себя мыслями о людях, переживающих за нее на малой родине.
Внутри его все встало на свои места, боли сегодня нет места, слезы счастья текут по морщинистым щекам…
Греки не зря потратили 6,2 миллиарда евро.
