18 мин.

Как я работал с Сергеем Вороновым. Интервью со спортивным психологом – про фигуриста

94

Добрый час, уважаемые пользователи сайта Sports.ru. На связи спортивный психолог Владимир Сафонов. Сегодня вышло мое интервью, в котором я подробно рассказываю о том, как 13 лет работал с фигуристом Сергеем Вороновым, завершившим карьеру в этом сезоне.

С разрешения редакции издания Nevasport я привожу его в этом блоге. Приятного чтения!

P.S. Разумеется, это интервью было бы невозможно без согласия самого Сергея. Он дал карт-бланш говорить все, что считаю нужным.

– Владимир Константинович, когда вы начали работать с Вороновым?

– Я познакомился с Сергеем в сентябре 2007 года. До этого в течение двух лет видел его на льду. Работу с Сергеем предопределил звонок его тренера Алексея Урманова, с которым на протяжении двух лет мы сотрудничали в работе с одной девчонкой. Та до четырнадцати лет все делала, а как 14 стукнуло – у нее пропали прыжки, что-то стало с головой. Первым делом я тогда поинтересовался – а что у нее с пубертатным периодом? В общем, Воронов появился по просьбе Урманова. Тренеру я тогда задал вопрос, а как сам Сергей относится к этому делу. Оказывается, они уже полгода обсуждали с ним обращение к психологу.

– В чем была причина?

– На первой встрече Сергей задал мне вопрос: «Так что, завязывать с фигурным катанием?» Предыстория его прихода заключалась в том, что если на первых юниорских выступлениях чемпионата мира он занял второе место, то следующие два турнира, если не ошибаюсь, не поднимался выше третьего. Удовлетворения это не приносило.

– В чем заключалась ваша с ним работа?

– Если одним словом сказать: задача психолога – помочь спортсмену поверить в свои силы и возможности – то есть, формирование так называемой уверенности. Ведь неуверенность кроется буквально во всем. В работе с Вороновым выкристаллизовались два перманентных правила моей профессиональной деятельности. Это информационная определенность и отсутствие «свободного времени». А дальше – непосредственно перед стартом: обсуждение различных вопросов по контролю себя.

– Как часто вы встречались?

– Когда он был в Питере, наши встречи проходили раз в неделю. На моей территории. Где-то спустя полгода я задал ему вопрос: «А когда ты меня пригласишь на тренировку?» и увидел растерянность в глазах. Подумал, что слишком надавил на него в этом вопросе. Мы это дело отставили.

Через 2-3 месяца он уже сам сказал мне, что хотел бы, чтобы я пришел на тренировку. Я стал бывать у него на льду – хоть и не каждую неделю, но достаточно часто. Параллельно постоянно были в контакте с Алексеем Урмановым. Был довольно длительный период, когда мы, по сути, работали втроем.

– Воронов сам оплачивал вашу работу?

– Был момент, когда Урманов обратился к президенту Федерации фигурного катания – о выделении ставки психолога. На это тогдашний президент господин Писеев ответил: «Этим лентяям-разгильдяям и психолог не поможет». В тот период времени работа психолога финансировалась из двух карманов – тренера и фигуриста. Первое время финансировалась Урмановым. Но я должен сказать, что Сергей – чрезвычайно порядочный парень. Даже тогда, в свои 20 лет. Наступил момент, когда он сказал, что сам будет оплачивать работу психолога.

– Ваша работа подразумевает определенные принципы для спортсмена, которые нужно выполнять. Не было ли со стороны Сергея сопротивления этим принципам?

– Первая задача психолога в работе со спортсменом – это установление доверительного контакта. Для этого нужно, чтобы спортсмен поверил в то, что ты говоришь. И стал доверять.

Первое правило – подстраиваться под спортсмена. Когда-то у меня выработались такие устои: быть искренним, всегда-всегда поддерживать спортсмена. На основе этого я выстраиваю доверительность отношений.

Первое время спортсмен, тот же Воронов, – закрытый. Но это нужно преодолеть. Этот процесс у Сергея был достаточно длительным. Кстати, то, что я опередил события и напросился на тренировку, что было не принято спортсменом, – это не что иное, как ошибка в деятельности психолога.

– Допустим, у Воронова соревнование – какой-то важный старт. Он вам звонит накануне выступления с просьбой как-то его настроить. Что вы ему говорите?

– Однажды перед своим первым взрослым чемпионатом мира, который был в Японии, он позвонил, находясь перед трапом самолета. И начал сомневаться по поводу целесообразности выступления на этих соревнованиях.

С тех пор у нас с ним образовалось следующее правило. Перед тем, как самолет будет взлетать, садясь в кресло, когда еще двери не закрыты, он обязательно звонит, и мы с ним перекидываемся конкретными фразами.

Их суть заключалась в формулировании установки на поведение в течение всех дней нахождения на соревнованиях. Не только на старт или выступление. Дальше у нас очень часто были телефонные разговоры перед программой и после нее. По возвращению с соревнований: более детальный и пристальный разговор по поводу того, что было – что получилось, а что нет.

– Говорят, Сергей на эмоциях мог швырнуть коньки. Это правда?

– Однажды такое было. Это происходило на моих глазах. За 2 недели до международного соревнования у него произошел психологический срыв. Во время тренировки, сидя на льду, он снял коньки. Швырнул их в борт со всякими эмоциональными словами. И ушел с тренировки.

– Что было дальше?

– В тот же день, поздно вечером, он звонит мне. У нас непростой разговор. После этого ночью Воронов позвонил тренеру. Они продолжили работать.

– Что в характере Сергея мешало, а что помогало ему выступать?

– Что мешало – это то, что все от него ждали супервыдающихся результатов. Это всегда давило. Самое главное его качество он выделил сам. Когда ему было 27 — мы уже тогда связывались только по телефону — одном из разговоров я спросил: «Какое твое самое главное качество?» И он сказал – самодисциплина.

Я должен сказать, что Воронов всегда был трудоголиком. И очень дисциплинированным в отношении соблюдения норм – то, что относится к спортивному поведению.

– Сергей уже во взрослом возрасте часто менял тренеров – Тутберидзе, Гончаренко, Буянова. Имело ли это смысл, ведь фигуристу уже под тридцать – он все знает и умеет?

– Я скажу, что именно на Воронове у меня сформулировались 4 стадии-ипостаси тренера по отношению к спортсмену. Я наблюдал это и на других спортсменах, но именно на Воронове это легло четко.

Первая стадия – это когда есть полное доверие к тренеру и абсолютная зависимость от него. Тренер выдвигается на первое место. Даже по отношению к родителям.

Вторая стадия – спортсмен начинает понимать, чем занимается, и у него формируется свое отношение к спорту. Здесь другой раз они высказывают свое мнение.

Третья стадия – когда спортсмен понимает, что от спорта он может получать не только удовольствие и похвалу со стороны тренера, но и какие-то материальные преференции.

Четвертая стадия – начинается период самореализации в спорте.

Я хочу сказать, что на четвертой стадии тренер и спортсмен – коллеги. Коллеги при старшинстве тренера. И вот здесь тренеры очень часто этого не понимают. Для них спортсмен – это ученик, который должен полностью подчиняться. Меня всегда восхищало, когда на вопрос спортсмена, что и как делать, тренер отвечал: «Делай, что тебе говорят, и все».

– Почему Воронов ушел от Урманова, а потом часто менял тренеров?

– Очень непростая тема для психологов, когда в обсуждении спортивной деятельности спортсмена вдруг начинает упоминаться тренер. Каждый раз переход к другому специалисту – это кризис спортивной карьеры.

Воронов очень болезненно переживал изменение взаимоотношений с Алексеем Урмановым. Настал момент, когда мы сели втроем (Урманов, Воронов и я) с тем, чтобы обсудить вопрос о том, как быть дальше. В индивидуальном разговоре с Вороновым уже возникало непринятие действий тренера. С другой стороны, Урманов эмоционально высказывал неприятие поведения Воронова.

Я готовился к этому делу. Консультировался у крупнейшего отечественного специалиста по конфликтологии. Он мне в результате сказал: «Неужели ты не понимаешь, если они не хотят работать – они не будут работать».

Мы просидели час сорок – сидели и высказывали обиды. Я думал, что все – ничего не состоится. И вот здесь Урманов сделал шаг навстречу, пошел на компромисс. Тогда, по сути дела, впервые в моей практике спортсмен и тренер четко договорились о распределении своих обязанностей. Тренер принял возражения и несогласия спортсмена по поводу того, как они вместе работают.

За 15 лет Воронов действительно работал с пятью тренерами. Я в очередной раз убедился в том, что цикл совместной деятельности длится на протяжении трех сезонов. То, как долго Воронов работал с каждым из этих тренеров, укладывается как раз в эти циклы.

– Воронова к вам привел Урманов, с которым вы сотрудничали. Воронов ушел от Урманова. У вас был выбор – оставаться с Вороновым или с Урмановым?

– У меня были хорошие профессиональные взаимоотношения с Алексеем Урмановым. В результате ухода Воронова от тренера, у меня действительно встал такой вопрос. Честно говоря, я для себя сказал: «Ты работал со спортсменом – ты с ним остаешься». Дальше у меня этих вопросов не было. А с Алексеем Евгеньевичем мы потом где-то как-то сталкивались. Затем настал момент, что у нас восстановились отношения.

– Время с Урмановым – лучшее в карьере Воронова?

– При нем он дважды выиграл чемпионат России. В 2010 году готовился к участию в Олимпиаде. Я позволю сказать, что в чемпионате России 2010 года Воронов откатал блестяще, заняв второе место вслед за Плющенко, который выступал после перерыва. Воронов тогда чуть-чуть проиграл короткую программу. По баллам проиграл и в произвольной. Но все специалисты произносили, что Воронов выиграл при Плющенко чемпионат России. Но субъективное судейство… Сергей тяжело воспринял ту неудачу.

– Кто из тренеров Воронова оказывал наибольшее сопротивление работе психолога?

– Не могу сказать, как его тренеры относились к нашей работе. Например, когда Воронов тренировался у Тутберидзе, Сергей тогда не скрывал, что мы работаем. Однажды он пригласил меня на несколько дней в Москву – посмотреть его тренировки в команде Тутберидзе. Он меня представил, но мы с ней только раскланялись: парой фраз даже не перебросились. Последний его тренер тоже была в курсе – Елена Буянова. Я бывал у них на тренировке. Но контактов не было.

В свое время во взаимоотношении тренера и психолога я выделил 3 категории. Первая – если есть взаимопонимание. Это было, когда мы сотрудничали с Урмановым. Другая категория, когда тренер принимает психолога и дает возможность работать с конкретными спортсменами его группы.

Наконец, третья категория – я с этим делом столкнулся, когда работал с чемпионом мира по фехтованию. Его личный тренер сказал мне: «Ты профессионал, я профессионал. Ты занимаешься своим делом, я своим». Тогда я понял жесткость позиции, которую тренер будет занимать по отношению к психологу – отжать и отстранить.

– С Этери Тутберидзе не было сложнее, чем с остальными?

– На Тутберидзе и так сейчас много сыпется всякого. Тайны мадридского двора. Фигурное катание раскручено. Весьма и весьма успешные бизнес-проекты. Не хочу касаться этой темы.

– В противостоянии Плющенко и Тутберидзе вы на чьей стороне?

– Без комментариев.

– В последнее время Сергей работал с юной фигуристкой Ариной Колобовой. Планирует ли он быть тренером?

– В последние несколько лет Сергей занимается так называемыми «подкатками». Вот он был в Белоруссии, где работал с одним из одиночников сборной. Все это на уровне постановки программ и конкретного консультирования по элементам. Это не секрет, что он определился.

В последние два года мы обсуждали этот вопрос: а чем заняться по окончании спортивной карьеры. Он очень долго сопротивлялся – зачем ему высшее образование. Наконец, в 27 лет пошел учиться в московский университет физической культуры и спорта. В этом году окончил. Теперь по статусу имеет высшее образование – тренер по конкретному виду спорта. Плюс он мастер спорта международного класса. Это дает ему возможность сразу получить высшую категорию тренеров.

– Где будет работать?

– Я знаю, что у него были беседы с руководством федерации фигурного катания. Этот вопрос обсуждался. Сергей напрямую заявил, что ему неинтересна работа спортивного чиновника. А тренерская деятельность – интересна.

Позволю сказать: то, что у него не было кризиса между спортивной карьерой и ее окончанием, я отправлю комплимент в свой адрес. На протяжении двух лет мы обсуждали этот вопрос. Когда-то он не понимал, что делать после окончания карьеры. Если проследить завершения карьер известных спортсменов – это личностные кризисы и даже личная трагедия у 90% спортсменов.

– Воронов говорил, что не будь пандемии, продолжил бы выступать на Гран-при. Откуда мотивация продолжать?

– Между прочим, в 2020 году Воронов находился в десятке фигуристов топ-уровня.

Я скажу, что с Вороновым у нас давно сложилась такая практика. По окончании сезона мы подводили итоги сезона и одновременно обсуждали – как будем входить в следующий сезон и какова его цель.

По окончании предыдущего сезона, а это был декабрь 2019 года – первенство России, замечу, что у Сергея был абсолютный рекорд по количеству выступлений на чемпионате России. Он выступил там 16 раз. Этим не может похвастаться ни один фигурист СССР и России. Так вот, мы обсуждали – если Гран-при состоятся, он будет выступать.

– Сработал финансовый фактор?

– Следует говорить о четырех стадиях мотивационной сферы спортсмена. Третья стадия – это прагматические ценности занятия спортом. А у него даже четвертая стадия – когда на первый план выходит даже не зарабатывание средств, а в первую очередь самореализация. На таком уровне спортсмен, становясь публичным лицом, очень не хочет потерять этот статус публичности. Это начинает работать на стремление того, чтобы оказаться наверху. Самый главный мотив – самореализация, признание окружающими.

– Трагически погибший Денис Тен незадолго до трагедии поставил Сергею программу. Каково ему было в психологическом плане ее катать?

– Они были близки: примерно одного возраста – Сергей несколько старше. Каждый год для Воронова был непростой вопрос – к кому обратиться с предложением о постановке программы. И в первую очередь для него было важно какое-то внутреннее, духовное единение с тем, кто ему будет ставить программу.

Когда все это дело произошло, Воронов был на похоронах. Сергей переживал. Можно сказать, настраиваясь на работу, на конкретный прокат, – то, что называется в психологии визуализация, – он это применял. Я не могу сказать, какие визуальные образы непосредственно с этой программой у него были. Но то, что у него в сознании присутствовал Тен, – это однозначно.

– Как-то влияло это на его выступление?

– Ну как влияло… Скажем так, это фактор личностной особенности. То, что это дало показать суперрезультат или как-то мешало – я не скажу. Все-таки выполнение программы, что короткой, что произвольной, – это работа. Нужно себя заставлять. На одном вдохновении 5 минут ты не откатаешь.

– Вспомните ли вы какое-то соревнование, когда Воронов в психологическом плане был готов великолепно?

– Это когда он был уже возрастным спортсменом. Например, в 2014 году – чемпионат Европы. Второй после испанца. 15-16-годы, когда выступал в финалах Гран-при. Мы тогда были в постоянном телефонном контакте.

Вообще, когда у нас установился контракт с Вороновым, у нас появились секреты. Они заключались в том, что только мы вдвоем знали, какие элементы программы будут у него в прокате. Это, например, способствовало тому, что Сергей совершенно по-другому смотрел на произвольную программу, когда выполнялись все элементы короткой, а при этом СМИ и личный тренер были недовольны тем, что в программе не было такого-то элемента.

Именно на Воронове у меня образовалось правило уверенности. Сделай то в отношении чего принял решение, что делаешь. И если ты это сделал, это позитивно срабатывает на следующий этап выступления на соревнованиях.

– Вы говорили, что с некоторыми спортсменами у вас есть некий знак, который спортсмен дает конкретно вам непосредственно перед началом выступления. С Сергеем был такой сигнал?

– Да. В свое время, выяснилось, что в процессе проката короткой и произвольной программы фигурист теряет способность себя контролировать. Первоначально мы договорились, что необходим внешний контроль. И мы с ним придумывали и обговаривали какие-то вещи. Первые моменты – на 6-минутной разминке. Воронов не знал, а что делать дальше. Договорились, что через каждые 20-30 секунд он подъезжает к тренеру – вытереть лоб салфеткой, выпить глоток воды, перекинуться фразой. Это было, когда он еще работал с Урмановым.

Затем мы с ним договорились, что на тех соревнованиях, на которых он был, у нас должен быть зрительный контакт. Он находил меня где-то на трибуне и должен был сделать один жест именно для меня – что он себя контролирует. В том числе это распространилось и дальше, когда я смотрел его прокаты по ТВ или в записи.

– В чем же заключался этот жест?

– Он делал некоторые движения одним пальчиком правой руки. Как-то после очередного соревнования мы с ним обсуждали прокат. В том числе я замечал: «Что-то я не видел твоего пальчика». В другой раз Сергею приходилось говорить о том, что он и забыл обо всем этом деле. Действительно, у нас с ним давно существовала система некоторых признаков для внешнего контроля.

– Это помогало?

– Я говорю так: спортивный результат делает сам спортсмен. Можно говорить о том, какие факторы мешали, какие помогали. Но поскольку спортсмен не отвергал это, значит работало. Негативно к этому он не относился. А дальше – это прерогатива принятия и непринятия самим спортсменом.

– Было что-нибудь, что он не принимал?

– С Вороновым я пытался добиться, чтобы он использовал так называемые навыки психической саморегуляции. На протяжении не одного сезона мы с ним прятались в каком-нибудь помещении. Он ложился на массажный стол или скамейку, чем-нибудь накрывался. И мы занимались техниками психической саморегуляции. Скажем так, это не особенно и пошло. С его стороны не было внутреннего принятия.

– Допустим, во время проката Сергей упал с прыжка. Как вы разбирали эти ошибки и падения?

– Однажды я был на его тренировке, когда он еще жил в Петербурге. Воронов специально меня пригласил. Тренировка была посвящена четверным прыжкам. Я специально посчитал – у него было 17 заходов на четверные прыжки. Ни одного не было сделано. А затем мы с ним это хозяйство обсуждали. Я его спрашиваю: «А реально, сколько можно сделать?». Он отвечает, что три-четыре. «А зачем столько заходов»?

Тогда мы с ним говорили и о функциональной подготовке. И в том числе о так называемой дифференциальной чувствительности при выполнении тонких координационно-сложных элементов. О том, что эта дифференциальная чувствительность срабатывает 3-5 раз. Какие-то элементы не получаются, как раз связанные с прыжками.

Мы смотрели видео и пришли к заключению, что во время захода на четверной прыжок, он поднимает плечи. Значит, зажимается. И вот тогда мы с ним договорились, он это не отвергал, – при заходе на четверной прыжок, Сергей себе произносит: «Плечи». Это мы использовали, как внутреннюю установку на элементы.

Затем вопрос решительности-ответственности выполнения элемента. В тот же самый период я наблюдал такие вещи. Воронов мне показывает, что будет делать сложный для себя прыжок, и вот начинает настраиваться. Один круг, второй, третий. Две минуты, три минуты. Все это он настраивается. Мы с ним обсуждали: «Если ты принял решение, значит в течение 15-25 секунд ты это должен сделать». С установкой – «делаю».

В отношении Сергея часто произносят, что он себялюбивый и с элементами сачкования. А установки наших тренеров – количество-количество-количество. Мы с ним много раз обсуждали соотношение функциональных возможностей с особенностями когнитивных процессов. Дифференциальная чувствительность, и что с ней происходит. Я ему приводил пример из других видов спорта. 99% спортсменов работают на фоне функционального недовосстановления. Где найти оптимальный объем работы с процессами механизма восстановления? Особенно психической готовности выполнения сложных элементов.

– Тяжелый момент в карьере Сергея Воронова – Олимпиада 2014 года. Что с ним происходило, когда Плющенко отказался от своего выступления, а квота была всего одна?

– Олимпиада в Сочи – это действительно очень болезненно. Он был готов. Он гордился тем, что у него есть удостоверение члена олимпийской сборной.

В то время Воронов стал опытным автомобилистом. Периодически приезжал на машине в Питер. В том числе мы с ним встречались. Когда его останавливали на трассе работники ГАИ, он не показывал водительское – демонстрировал удостоверение члена олимпийской сборной Российской Федерации. Его отпускали, желая успехов и быть внимательным на дороге. Когда он спрашивал, как я этому отношусь, я единственное, что говорил ему: «Круто, тебя ребята-гаишники смотри, как подпитывают. Если меня гайцы останавливают – так меня трясет, что права отнимут».

Когда эта катавасия стала происходить с Плющенко, и что якобы в течение трех суток не могли найти Максима Ковтуна…

Поздно вечером у меня дома раздается звонок. Звонит Сергей и говорит – завтра ему лететь в Сочи и выступать на Олимпиаде. Голос бодрый, голос звенит. Мы с ним традиционно обсудили, как себя там вести. Как я уже говорил, перед тем, как закроются двери самолета, он всегда звонит. Утром этого звонка нет, днем тоже. Во второй половине дня он звонит: «Я никуда не лечу».

А ранее ему сказали, что утром ты летишь в Сочи и утром же тебе привезут билет. Билет ему не привезли, никаких звонков от федерации не было. В каком состоянии находился спортсмен? На следующий день – короткая программа на Олимпийских играх…

…Через полгода Воронов идет по коридору министерства спорта. Сталкивается с вице-президентом Федерации фигурного катания. Он ему предлагает зайти в свой кабинет. И достает из-под стола олимпийскую аккредитацию Воронова, которая закончилась полгода тому назад.

Вот так Воронов участвовал в Олимпиаде 2014 года.

– Вы 13 лет работали с Вороновым, и за это время он ни разу не стал чемпионом. Как вы к этому относитесь?

– Что я ему дал? Для себя я на это дело отвечаю так. То, что Воронов откатался до 32 лет – это его заслуга, что он познакомился со своей психологией. На протяжении спортивной карьеры у него неоднократно возникали эмоциональные реакции бросить все это к чертовой матери. Но он оставался. И вот это я считаю своей заслугой.

Я благодарен Сергею, что о решении многих вопросов, связанных с его спортивной карьерой, его личной жизнью, я узнавал намного раньше – задолго до того, как это все происходило. Мы обсуждали: те варианты, другие, как поступать в каких ситуациях и так далее и тому подобное.

Автор интервью: Феликс Шифрин

Фото: Nevasport

logoСергей Воронов
logoЕвгений Плющенко
logoАлексей Урманов
logoЭтери Тутберидзе
logoСочи-2014
logoГран-при