Дэвид Голдблатт. «Игра нашей жизни» 5: Футбол в сумерках. Британский эндшпиль

Вступление

1. Устремление и иллюзия: Экономика нового футбола

2. Чтобы все по-настоящему? Игровой день в обществе зрелища

3. Английское путешествие. Футбол и урбанистическая Англия, ч.1 и ч.2

4. Играем в расовую игру. Миграция, этническая принадлежность и идентичность

5. Футбол в сумерках. Британский эндшпиль

6. Вы не знаете, что делаете. Неправильное управление английским футболом

7. Последний оставшийся в живых? Английский футбол и гендерная политика

Заключение/Благодарности

***     

Кризис заключается именно в том, что старое умирает, а новое не может родиться; в это междуцарствие проявляется великое множество болезненных симптомов.

АНТОНИО ГРАМШИ

ЖУРНАЛИСТ: Премьер-министр, что бы вы хотели на Рождество?

ГОРДОН БРАУН: Чтобы у нас была... к Олимпийским играм 2012 года... футбольная команда из Великобритании.

ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ НА ДАУНИНГ-СТРИТ, 2008

I.

В последние дни империи Габсбургов Богемия подала заявку на вступление в ФИФА как отдельная нация, стремясь к международному признанию своего спортивного суверенитета в качестве сознательной прелюдии к национальной независимости Чехии. На протяжении более века ФК «Барселона» и «Атлетик Бильбао» были центральными действующими лицами в формировании современной каталонской и баскской национальной идентичности и в более широкой борьбе с испанским государством. В 1991 году, когда Югославия распалась на части, загребское «Динамо» и белградская «Црвена Звезда» в буквальном, а не переносном смысле разыграли первые залпы сербско-хорватской войны; их матч перерос в жестокую драку, в которой хорватские ультрас противостояли своим сербским коллегам и федеральной югославской полиции. Были и другие театры публичного самовыражения и более официальные мероприятия для создания воображаемого сообщества, но немногие из них были такими масштабными и спонтанными, как футбольные матчи. Историки и лингвисты проводили более сознательные культурные интервенции и проекты, но нации на каком-то уровне должны проживаться и изобретаться в воистину популярном обличье.

В годы заката британского государства новая политика национальной идентичности разыгрывалась на футбольных стадионах островов. Не все признаки были болезненными; были проблески новизны. Но были также и безошибочные признаки смертности. Как могло случиться, что страна, принимающая Олимпийские игры, будет испытывать проблемы с тем, чтобы выставить национальную команду по своему национальному виду спорта? Более тревожным для пациента был тот факт, что это должно было возглавить список политических пожеланий премьер-министра. Отчасти это было свидетельством привязанности Гордона Брауна к футболу, а также его неустанной трудоголической одержимости деталями. Но его замечание не было простой болтовней. Это был вопрос высокой стратегической политики. Как утверждал сам Браун, «почти каждый вопрос, с которым нам приходится иметь дело о будущем Британии, вращается вокруг того, что мы подразумеваем под британцами»[1].

Проблема возникла в первую очередь потому, что спортивная география мирового футбола и олимпийского движения — это не одно и то же. Футбольные ассоциации Британских островов были созданы между 1863 и 1880 годами. В то время, по-видимому, не было никаких предположений о том, что футбол должен управляться на британской основе; как и англиканская церковь, новые футбольные ассоциации были организованы по культурно-национальному принципу. Международный футбол на протяжении всего XIX века состоял из игр между национальными сборными, как их причудливо называли. В 1886 году они создали между собой Совет Международной футбольной ассоциации (IFAB), международный орган по выработке правил в футболе. ФИФА, ныне глобальный руководящий орган игры, была создана только в 1904 году и без участия британцев. Родные страны [прим.пер.: в контексте этой книги имеется ввиду страны, входящие в Великобританию и Северную Ирландию — Англия, Шотландия, Уэльс и, соответственно, Северная Ирландия] были в лучшем случае не заинтересованы, в худшем — враждебно настроены по отношению к надоедливому проекту, вынашиваемому семью молодыми европейскими футбольными ассоциациями. В отличие от нынешнего воплощения ФИФА, зачаточная версия отчаянно нуждалась в том, чтобы все британские нации приняли полноправное участие в организации. Всегда предполагалось, что четыре родные страны присоединятся по отдельности, а не как единая британская федерация футбола. Однако не все получили такое же обращение: предложение Богемии присоединиться отдельно от Австро-Венгерской империи было отклонено, как и требование немцев о том, чтобы каждая нация получила место за столом переговоров.

В 1947 году была сыграна игра между Великобританией и остальной Европой в качестве сбора средств для нуждающейся послевоенной ФИФА и празднования возвращения родных стран в лоно ФИФА — они дважды покидали это учреждение в межвоенный период и на протяжении 1930-х годов держались подальше как от ФИФА, так и от чемпионата мира по футболу. Услуга за услугу в обмен на выручку за билеты заключалась в том, что недавно написанный устав ФИФА сделал четыре родные страны Соединенного Королевства единственным допустимым исключением из правила «одно государство — одна команда». С тех пор сборную Великобритании видели только один раз: в 1955 году они играли в цветах Северной Ирландии против остальной Европы, чтобы отпраздновать семьдесят пятую годовщину ирландской футбольной ассоциации.

Международному олимпийскому комитету (МОК), который был основан в 1894 году, не нужно было вести переговоры с ранее созданными олимпийскими комитетами или приспосабливаться к старым, более могущественным институтам — фактически он фактически вызвал их к жизни. В то время как ФИФА занималась только футболом, МОК занимался гораздо более широким спектром видов спорта, многие из которых были организованы на британском уровне. На момент своего создания МОК был более тесно связан с миром международной политики, поэтому ему всегда приходилось более осторожно подходить к вопросам национального признания. Следовательно, поскольку это устанавливало глобальный спортивный порядок сверху, команду на Игры всегда вез Британский олимпийский комитет, а не английский или шотландский. Команды Великобритании, управляемые Футбольной ассоциацией Англии с молчаливого согласия других футбольных ассоциаций, выходили на поле, но поскольку соревнование все еще оставалось формально любительским, а статус турнира был таким низким, что ни у кого из футбольных администраторов не было причин для беспокойства. На самом деле британские команды были настолько бедны, что в последний раз квалифицировались в 1960 году и вообще отказались от попыток пройти квалификацию в 1972 году.

В то время как ФА осторожно поддержала идею выставить британскую сборную на Лондон-2012, футбольные ассоциации Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии этого не поддержали. На самом деле они были категорически против этой идеи, и на то были веские причины. За последние тридцать лет иерархия ФИФА как публично, так и в частном порядке открыто выражала свое отвращение к чрезмерному представительству Великобритании в руководящих советах игры: мало того, что от одного государства было четыре страны и сборные, но и странам-хозяевам было гарантировано вице-президентство и четыре места из восьми на IFAB, который остается хранителем правил игры. Британские ФА настолько настороженно отнеслись к этому настроению, что, когда в 1984 году профессионалам разрешили вернуться на Олимпийские игры, хотя и в составе команд до 23 лет, сборные четырех стран согласились вообще не участвовать в соревнованиях. Шотландия, которая квалифицировалась благодаря выступлению своей команды до 21 года в Европейском соревновании, отказалась занять место на Олимпийских играх 1992 или 1996 годов. Англия сделала то же самое в 2008 году.

Несмотря на протесты ФИФА об обратном и заверения, которых активно добивался Браун в бытность премьер-министром, кельтские ФА отказались принимать в этом участие, полагая, что если они захотят присоединиться к британской олимпийской футбольной команде, давление будет усилено, чтобы это же применялось и за пределами Олимпийских игр. Для некоторых, казалось, на карту было поставлено нечто большее, чем простое выживание независимой футбольной ассоциации. Бывший менеджер сборной Шотландии Крейг Браун сказал, что он «скорее проиграет как Шотландия, чем выиграет как Великобритания». Шотландская футбольная ассоциация ясно дала понять, что не помешает ни одному шотландскому игроку присоединиться к команде, но они будут «просвещены... им дадут понять, что в глазах болельщиков это было бы актом предательства ради личной выгоды, а не коллективных интересов»[2].

За полвека, прошедшие с тех пор, как Великобритания в последний раз играла в футбол на Олимпийских играх, многое изменилось. Мало того, что положение национальных сборных в ФИФА стало более опасным, превратив британскую команду в троянского коня для кельтских ФА, но и выражение британства стало более глубоко политизированным и проблематичным, чем когда-либо со времен разделения Ирландии. Запустив процесс передачи полномочий в Шотландии и Уэльсе и развив мирный процесс в Ирландии до такой степени, что переданное правительство могло вернуться в Стормонт, лейбористские правительства Блэра и Брауна оказались во главе формально британского государства, которое демографически и институционально все больше становилось английским. Опасаясь небольших, но активных этнических и экстремистских разновидностей английского национализма и прекрасно понимая, что лейбористы окажутся в крайне невыгодном положении в политических институтах, основанных только на английском языке, лишенных их значительной поддержки со стороны Уэльса и Шотландии, и Блэр, и Браун активно отстаивали проявления британства. Их самым успешным предприятием были отношения с королевской семьей; от пиар-операции, которую они провели после смерти Дианы, до их энтузиазма по поводу Золотого юбилея 2002 года. Менее успешным было их неуклюжее принятие недолговечной «Крутой Британии» [прим.пер.: Cool Britannia — название периода возросшей гордости за культуру Соединенного Королевства в середине и второй половине 1990-х годов, вдохновленное свингующим Лондоном из поп-культуры 1960-х годов] и попытка ребрендинга Британии в облике ее коммерчески успешных культурных индустрий. Еще хуже была бессмысленность празднования Тысячелетия, которое служило главным образом для того, чтобы подчеркнуть непропорциональное богатство и власть Лондона. В этом контексте идея участия британской футбольной команды на британских Олимпийских играх была запоздалым броском идеологических костей.

Браун, пусть и лишившись власти, получил свой рождественский подарок. В 2011 году Британская олимпийская ассоциация объявила об «историческом соглашении» между четырьмя футбольными нациями, согласно которому мужские и женские сборные Великобритании будут соревноваться на играх 2012 года. Будьте осторожны в своих желаниях. Футбольные ассоциации Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии немедленно ответили, заявив: «С нами не проводилось никаких обсуждений, не говоря уже о каком-либо историческом соглашении»[3]. Фактически, ответственность за сборную Великобритании несла только ФА — шаг, санкционированный как МОК, так и ФИФА. Его институционально английский характер получил широкую огласку благодаря назначению менеджером Стюарта Пирса; футболиста, чья карьера определилась проявлениями храбрости «бешеного пса» в футболке сборной Англии и который, как известно, регулярно развевал большой Георгиевский флаг на шесте в своем саду. Хоуп Пауэлл, тренер женской сборной, — чернокожая лесбиянка из Лондона. Это Англия. Хью Робертсон, министр спорта от консерваторов, был вынужден умолять: «Я понимаю политику, я понимаю чувства, но, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, давайте отложим политику в сторону и сосредоточимся на спортсменах»[4]. Его просьба не была услышана. Организованные группы фанатов каждой родной страны также решительно выступили против этого плана. Поддержку можно было услышать в некоторых кругах, особенно от англо-шотландцев, которые находили Англию отвратительной футбольной идентичностью и рассматривали британскую сборную как гораздо более удобное убежище, но их было немного, и они были далеки друг от друга[5].

Олимпийские игры 2012 года в Лондоне обеспечили коллективные моменты воображаемого британского сообщества, но они не были обеспечены британскими футбольными сборными. На самом деле событие, которому удалось разрушить отстраненную иронию, изученное безразличие и активный цинизм большей части британской общественности и раскрыть эмоциональный и националистический потенциал Игр, вовсе не было спортивным событием. Как описал это Саймон Купер, наблюдавший за церемонией открытия: «Я почувствовал странное шевеление внутри. Сначала я подумал, что это был несвежий сэндвич с курицей, купленный на стадионе, но в конце концов я определил это ощущение: Британский патриотизм. Для меня он был в новинку»[6]. Дэнни Бойл поставил хореографический коллаж, сделанный из причудливых картин из истории поп-музыки Великобритании. Спектакль опирался на визуальный язык кино, кабельного телевидения и цирка; это был отчасти грандиозный Вест-Энд-мюзикл, отчасти зрелищный стадионный рок. Церемония началась с пронизанной иронией постановки английской сельской местности, какую можно увидеть по детскому телевидению, затем перешла к инсценировке тяжелого труда и чудес первой в мире промышленной революции в исполнении мюзикла «Оливер!», он на мгновение погрузил в атмосферу войны и воспоминаний, камео для кельтских народов и место для британских интеллектуалов в лице Тима Бернерса-Ли. Однако наибольший эмоциональный всплеск был зарезервирован для членов королевской семьи и знаменитостей, поп-музыки и социализированной медицины. Мэри Поппинс встретилась с Национальной службой здравоохранения, Джеймс Бонд доставил королеву на стадион на парашюте, Дэвид Бекхэм доставил факел на лодке, а Пол Маккартни сыграл партнера-простака мистера Бина. В конце концов, было совсем не ясно, что это означало, но оно выглядело и звучало достаточно похоже на собственное фрагментированное народное представление о британстве, и это сработало. Нация была готова увидеть себя на Играх. Требовался только спортивный успех, чтобы разжечь разгоревшийся патриотизм. В течение следующих двух недель британские спортсмены завоевали самую большую в стране коллекцию олимпийских медалей с 1908 года, включая двадцать девять золотых. BBC Sport была в таком состоянии патриотической горячки, что Марк Томпсон, генеральный директор корпорации, предположил, что они могли бы подумать о том, чтобы немного больше сосредоточиться на том, что делали все остальные на фестивале 205 стран.

Однако для большинства комментаторов этот всплеск популярности британства стал поводом для празднования. Одним из самых празднующих был Доминик Сэндбрук, который в статье в Daily Mail по-настоящему это прочувствовал: «Видеть, как так много британских спортсменов вытирают слезы во время исполнения национального гимна, как так много британских флагов развеваются с беззастенчивым энтузиазмом, было чрезвычайно трогательным опытом»[7]. Во многих подобных материалах как левых, так и правых средств массовой информации Игры и их британскость восхвалялись по-разному. Дружелюбие и неоплачиваемый труд олимпийских волонтеров и армии были примером общности нации и общественного духа, в отличие от прискорбной и алчной частной охранной фирмы G4S — злодея из летней пантомимы, который эффектно не выполнил свои контракты с организаторами. Спортивный успех приписывался сочетанию научных инноваций, технократического профессионализма и индивидуальной самоотдачи, которые иногда рассматривались как добродетели, создавшие состояние британской промышленности. Из всех британских триумфов именно золотая медаль на дистанции 10 000 метров, завоеванная Мо Фара, уроженцем Лондона сомалийского происхождения, больше всего соответствовала новому ощущению британства. Сэндбрук немедленно использовал этот момент в политических целях: «Что может быть лучшим символом единой инклюзивной страны в постимперскую эпоху? Что может быть лучшим ответом тем, кто настаивает на том, что британство умерло, а будущее за мультикультурализмом? И что может быть лучшим упреком узколобым националистам, которые хотят развалить нашу страну и превратить ее в горстку мелких осколков?»[8]

В разгар этой вакханалии самовосхвалений олимпийский футбольный турнир, хотя его посетило более миллиона человек, едва ли попал в основное освещение Игр. И мужская, и женская сборные пробились из своих групп в четвертьфинал, проиграли, а затем футбол исчез из олимпийских новостей и спортивной повестки дня. Только когда были написаны первые послематчевые ретроспективы и начался сезон Премьер-лиги, футбол стал частью олимпийской истории. Теперь вместо того, чтобы быть вестником британства, он был представлен как Содом и Гоморра[9]. Джеффри Уиткрофт был словоохотливым и сплетничал: «Мы вернулись от лояльности и честной игры наших велосипедистов, гребцов и бегунов к огромному карнавалу жульничества, жестокости и алчности, известному как Премьер-лига»[10]. Обвинительные вопросы, задаваемые в десятках статей, были: Почему футболисты не могут быть больше похожи на олимпийцев? Почему футбольная публика не может быть больше похожа на олимпийскую публику?

Невысказанные предположения, лежащие в основе большей части этого разговора, стали яснее благодаря параллельным дебатам, развернувшимся во время Олимпийских игр, когда фонд Саттона опубликовал исследование, показывающее, что чуть менее 40% членов сборной Великобритании посещали платные школы. Олимпийская нация, при всем ее этническом разнообразии и случайных героях из рабочего класса, была делом среднего класса и его верхушки. Футбол, его толпы, но прежде всего его игроки, принадлежали рабочему классу и, по словам Уиткрофта, не были ни гражданскими, ни патриотическими: «Мало у кого из наших гротескно переплачиваемых и балуемых футболистов есть хоть какое-то чувство лояльности к клубу, не говоря уже о стране, где Олимпийские игры заново отшлифовали запятнанное имя патриотизма». Повсеместная демонизация рабочего класса в современной Британии привела к тому, что их осудили за беспечность и грубость; теперь их обвиняют в предательстве. Защитники игры и футболисты были редкостью. Сэм Уоллес из Independent был одним из немногих, кто подробно остановился на сложностях жизни детей, набранных из самых неблагополучных сообществ страны, прокладывающих свой личный и профессиональный путь сквозь безумие современного футбола[11]. Олимпийские игры в Лондоне, как и надеялся Гордон Браун, помогли сформировать новое чувство британскости, но это была Британия, демография которой была ближе к сторонникам консервативной и либеральной коалиции, чем к новому лейбористскому правительству. Британство не умерло, но в такой форме футбол не собирался его подпитывать. Беглый взгляд на национальную футбольную идентичность родных стран за последние пару десятилетий сделал это совершенно очевидным.

II.

В Северной Ирландии спорт был вовлечен в те же взаимосвязанные этнические, религиозные и национальные конфликты, которые терзают остальное общество на протяжении более века. В годы, прошедшие после раздела, гэльский футбол и хёрлинг [прим.пер.: ирландский хоккей на траве] были прерогативой националистов, укрывшихся в Гэльской спортивной ассоциации (GAA), которая по закону запретила играть в британские игры и играть с сотрудниками британских сил безопасности. Популярность и эксклюзивность этих видов спорта сделали их важными оплотами политического ирландского национализма. Регби и крикет, организованные на общеирландской основе, были играми среднего и профессионального классов, маленьких городов и пригородов, к северу и югу от границы; они были показателем крошечной группы мнений, которая пыталась оставаться вне непрекращающегося националистически-юнионистского конфликта. Футбол, в отличие как от гэльских игр, так и от регби, является разумным представителем более широких слоев гражданского общества. Это была единственная игра, организованная в основном на североирландской основе — а не на уровне Великобритании или всей Ирландии — и игра ярко высветила фундаментальные проблемы неравенства и идентичности, символа и государственности, которые подпитывали конфликт на севере. Как националисты, так и юнионисты играли в футбол в значительном количестве. На низовом уровне игры это была редкая область культурной жизни, в которой происходили межобщинные столкновения. Они не всегда были сердечными.

Дважды в послевоенную эпоху ведущий католико-националистический клуб, «Белфаст Селтик» в 1949 году и «Дерри Сити» в 1972 году, были вынуждены выйти из Лиги Ирландии, в случае «Белфаст Селтик», потому что уровень организованного лоялистами насилия на их играх делал жизнь невозможной. Это была кампания, кульминацией которой стало вторжение на поле фанатов «Линфилда», которые затем атаковали игроков «Селтика» и нанесли им увечья, в то время как Королевская полиция Ольстера просто стояла и ничего не делала. Клуб, признав неумолимую реальность поддерживаемой государством юнионистской гегемонии, просто распался. К 1972 году националистическая Северная Ирландия не была готова так легко сдаться. Стадион «Брэндивелл Граунд» в Дерри Сити располагался в яростно националистическом районе города. После непрекращающихся вспышек протестов и беспорядков в Дерри, последовавших за интернированием, Кровавым воскресеньем и приостановкой работы парламента Северной Ирландии, ирландская футбольная ассоциация и RUC [прим.пер.: Королевские констебли Ольстера — североирландская полиция] сочли его запретной зоной для остальной части лиги. Клуб провел полсезона в юнионистском городе Колрейн, после чего покинул лигу. Однако, свидетельствуя о новой воинственности и уверенности националистического гражданского общества, «Дерри» не сдался, но в 1985 году, после нескольких лет выступлений в юниорских лигах, отправился играть в республиканскую футбольную лигу. К 1989 году он сумел привлечь 14 000 болельщиков в Дублин на финал Кубка ФАИ. Писавший в то время Имон Макканн утверждал, что они «праздновали всеирландское измерение существования, оторвались, освободились от ублюдков "там, наверху"». Это была своего рода трансграничная инициатива, которая стала отличительной чертой более широкой политики национализма на острове[12].

В то время как футбол продолжал привлекать свою небольшую, но справедливую долю межконфессиональных инцидентов и столкновений с применением насилия в течение следующих двадцати лет, он также страдал от того же структурного экономического давления, которое разъедало всю Северную Ирландию. Экономика была так же зависима от старой тяжелой промышленности, как Север Англии или Запад Шотландии, и проблемы разыгрывались на фоне безжалостной деиндустриализации. В то время как спад в Северной Ирландии, как это ни парадоксально, был смягчен высоким уровнем государственных расходов и занятости, которые сопровождали беспорядки, почти три десятилетия отсутствия безопасности привели к краху новых инвестиций, огромному оттоку наиболее квалифицированных и образованных людей на материк и снижению конкурентоспособности оставшихся компаний. Лучшие футболисты 1950-х и 1960-х годов, от Билли Бингхэма до Дэнни Бланчфлауэра и Джорджа Беста, сделали свою карьеру в Англии. Двадцать лет спустя отток был еще больше. Только четверо из состава сборной на чемпионате мира 1982 года играли в клубный футбол дома. В 1986 году таких было всего двое из двадцати двух. Многие болельщики сделали аналогичный шаг. Сектантский магнетизм «Рейнджерс» и «Селтика» привлекал давние и большие базы поклонников в Северной Ирландии. У английского футбола всегда были свои приверженцы, и когда в начале 1990-х годов появился регулярный футбол Премьер-лиги в прямом эфире, духовный и эмоциональный исход усилился: «Манчестер Юнайтед», «Ливерпуль», «Тоттенхэм» и «Лидс», вероятно, могли бы рассчитывать на большую поддержку в Северной Ирландии, чем большинство местных клубов.

То, что осталось игрокам и болельщикам, которые продолжали заниматься местным футболом в 1980-х и 1990-х годах — это полупрофессиональные соревнования, проводимые на все более ветшающих стадионах, где атмосфера паранойи, недоверия и страха стала нормой. Сам футбол внес небольшой непосредственный вклад в это спорадическими вспышками насилия и сектантскими скандированиями во время отдельных матчей, включая массовые драки в финале Кубка 1979 года между Клинтонвиллем и Портадауном. Но это было мелочью по сравнению с повсеместным ощущением сектантской угрозы в повседневной жизни и последовавшим за этим порочным кругом сегрегации и недоверия. В 1980-х и 1990-х годах наблюдался устойчивый демографический и географический сдвиг. Католики и протестанты все больше концентрировались в своих собственных районах и все более четко разделялись «стенами мира», контрольно-пропускными пунктами и стратегически расположенными дорогами. Северная часть Белфаста, Клифтонвилл, начинала свою жизнь в смешанной части города, но приобрела националистическую идентичность, поскольку неуклонное разделение этнических групп сделало этот район в подавляющем большинстве католическим. В то же время их ближайшие соседи «Крусейдерс» приняли более агрессивную протестантскую идентичность. Как сказал Марк Лэнгхаммер, член правления «Крусейдерс», в 2011 году: «Этот клуб был очень неприветливым местом во время Неприятностей... Если бы римский католик зашел в наш бар всего десять лет назад, он был бы застрелен»[13].

Последним проблеском футбола как по-настоящему межобщинного предприятия, а не ареной конфликтов, была сборная Северной Ирландии начала 1980-х годов. Вспоминая ту эпоху, Фрэнк Карран, редактор Derry Journal, сказал: «До большинства "неприятностей" большинство людей в Дерри поддерживали футбольную сборную Северной Ирландии»[14]. Это была, как и ее предшественники, смешанная сборная, в состав которой входили игроки обеих традиций: Пэт Дженнингс, Мартин О'Нил и Джерри Армстронг все были католиками; Дэвид Маккрири и Норман Уайтсайд были протестантами. В отличие от своих предшественников, она была очень хороша, выходя на чемпионаты мира 1982 и 1986 годов, и эта сборная могла рассчитывать на поддержку, несмотря на этническо-национальную пропасть. При других обстоятельствах это мог быть момент, когда успешная футбольная сборная стала средством выражения общей североирландской идентичности. Но в середине 1980-х годов обстоятельства были не те.

Обострение межобщинных конфликтов непосредственно коснулось мира североирландского футбола в 1981 году, когда домашние чемпионаты остались незавершенными. Участник голодовки ИРА Бобби Сэндс, отказавшийся от пищи в течение пяти месяцев, скончался в своей тюремной камере в «Мэйз» в начале мая. Он был первым из десяти заключенных-республиканцев, погибших во время акции протеста. Белфаст был в огне, и сборные Англии и Уэльса, которые должны были сыграть там в конце мая, отказались ехать. В 1982 году Северная Ирландия выиграла возобновленное соревнование, но это была пиррова победа. Чемпионаты, основанные в 1884 году, были отменены в год их столетнего юбилея. В 1983 году Английская футбольная ассоциация объявила, что больше не будет участвовать в соревнованиях: решение, продиктованное постоянными неприятностями на играх между Англией и Шотландией, проблемами Северной Ирландии и поиском в и без того переполненном международном расписании более сильного соперника и более прибыльных, беззаботных зрителей, чем вечер на «Виндзор Парк».

«Винздор Парк» был изношенным стадионом, на котором играла национальная сборная. Расположенный в густонаселенном протестантском районе города, населенном рабочим классом, он всегда считался юнионистской зоной. Он также служил домашней ареной для «Линфилда», крупнейшего клуба Северной Ирландии и команды, наиболее тесно и публично связанной с Оранжевым порядком и воинствующим лоялизмом. Их духовная оккупация национального стадиона стала материальной, когда в 1985 году ИФА согласилась выделять им долю кассовых сборов на каждом домашнем матче Северной Ирландии; не то дело, которое захотел бы поддерживать даже самый аполитичный болельщик-католик. В том же году небольшая республиканская террористическая группировка INLA подложила бомбу рядом со стадионом перед матчем Северной Ирландии против Англии. То, что было просто крепостью, превратилось в бункер. На «Виндзор Парк» масштабы и громкость сектантских кричалок начали расти, достигнув пика в 1988 году, когда Антон Роган, полузащитник-католик «Селтика», был громко и безжалостно освистан во время игры за национальную сборную. «Боже, храни королеву» едва ли была приемлема для умеренного мнения, припев «По шею в крови фениев» [прим.пер.: Фений — член тайного общества, боровшегося за освобождение Ирландии от английского владычества] был невыносим. Для большинства националистов стадион теперь приобрел статус запретной зоны. Та католико-националистическая поддержка, которая была у Северной Ирландии, ускользнула[15].

В 1998 году, после четырех лет бесконечных переговоров, перемирий, срывов и перезапусков, Соглашение Страстной пятницы было подписано, а затем ратифицировано на референдуме. Это было соглашение, преодолев этнонационалистическую пропасть, разделить переданную политическую власть и жить вместе в обществе, которое очень привыкло жить порознь. В то время как политические партии Северной Ирландии постепенно продвигались к самоуправлению, Офис Северной Ирландии занимался поиском способов перестроить экономику «ржавого пояса» Белфаста и созданием межобщинных институтов и идентичностей. Среди других инициатив они всерьез рассматривали возможность приглашения Сэма Хаммама и его тогдашнего странствующего «Уимблдона» переехать из района Кристал Пэлас в Белфаст. «Уимблдон» все еще был клубом Премьер-лиги, и, возможно, согласно официальному мнению, если бы им предложили субсидируемый стадион на заброшенном участке земли Белфаста и переименовали клуб в «Белфаст Юнайтед», они могли бы привлечь футбольных фанатов по обе сторон пропасти. Выезды «Манчестер Юнайтед» и «Арсенала» могут оказаться достаточными, чтобы превратить футбол, по крайней мере, в нейтральную общую арену, а не в выражение разделения[16].

План ни к чему не привел, но идея о том, что Северная Ирландия может проложить свой путь к футбольному единству, сохранялась. «Виндзор Парк» — центр контроля юнионистов над североирландским футболом — должен был быть заброшен, а на месте блоков H в тюрьме Мейз должен был быть построен национальный мультиспортивный стадион[17]. При наличии достаточных государственных средств для реконструкции объектов, связанных с конфликтом, план состоял в том, чтобы построить стадион на 30-40 000 мест, на котором ирландский RFU [Союз регбийного футбола] и GAA имели бы долю и проводили бы некоторые матчи, в то время как ирландская футбольная ассоциация проводила бы там все свои домашние матчи. Снос тюрьмы также позволил бы создать пространство для торгового и жилого комплекса, удобно расположенных на пересечении автомагистралей, ближе к центру Северной Ирландии, чем к Белфасту. Республиканцы добились соглашения о том, что один блок H должен быть сохранен как место памяти, траура и образования, хотя многие юнионисты считали его, выражаясь вечно подстрекательским языком политического дискурса, святыней террористов. Но обещанных рабочих мест в строительстве и розничной торговле, а также инвестиций почти в £1 млрд. в жилье, объекты розничной торговли и досуга было достаточно, чтобы убедить многих политиков-юнионистов поддержать эту схему. Однако почти всеобщее несогласие с этой схемой было среди постоянных посетителей «Виндзор Парк», которые «не стремились променять уютный день матча на поездку на бездушное автономное место». С крахом государственных финансов после 2008 года план умер тихой смертью[18].

Если футбол в Северной Ирландии продемонстрировал пределы построения сообщества сверху, то он добился большего успеха, работая на низовом уровне. Однако, несмотря на широко распространенное мнение в политических кругах о том, что Футбольная ассоциация Ирландии должна взять на себя ведущую роль в осуществлении этих изменений, спешки с проведением реформы не было. В конце концов власти были вынуждены изменить свое отношение к Нилу Леннону, католику из Лургана, который в 1990-х годах без происшествий выступал за «Лестер Сити» и сборную Северной Ирландии. В 2001 году он перешел в «Селтик», и на него обрушился поток писем с ненавистью и угрозами расправы. Граффити в его родном городе гласило «Покойся с миром Нил Леннон», и «Виндзор Парк» освистал его с удвоенной энергией. В следующем году накануне матча против сборной Кипра Леннон, тогда капитан Северной Ирландии, получил пулю по почте и объявил о своем уходе из сборной. Наконец ирландской футбольной ассоциации, местным политическим партиям и ведущим клубам пришлось действовать. К чести ирландской футбольной ассоциации следует отметить, что она провела серьезную политику борьбы с сектантством в североирландском футболе, выпустив и внедрив новые кодексы приемлемого поведения толпы. Что касается более творческого подхода, часть организованной поддержки североирландской сборной активно противостояла сектантским скандированиям в толпе, причем скорее с юмором, чем со злобой, заглушая старые лоялистские мелодии сардоническими нотками «Это все равно что смотреть на сборную Бразилии». К 2008 году североирландские болельщики стали известны как одни из самых карнавальных и дружелюбных на выездах[19].

Антисектантская работа, начатая в национальной футбольной сборной, нашла свое отражение и в клубном футболе. Произошли по-настоящему заметные сдвиги: «Линфилд» активно привлекает католиков и начинает разрывать свою прежнюю пуповинную связь с воинствующим лоялизмом. «Крусейдерс» на севере Белфаста делят спортивные объекты с местными националистическими командами, такими как «Ньюингтон». Активно реализуются программы на низовом уровне, направленные на объединение детей из в остальном разрозненных общин. Трансграничные инициативы усилились благодаря Кубку Сетанты, в котором приняли участие лучшие клубы к северу и югу от границы.

Однако существуют реальные ограничения для такого рода вмешательства. Единственным наиболее важным фактом о болельщиках сборной Северной Ирландии является то, что из населения, состоящего чуть более чем на 40% из католиков, они составляют менее 6% публики на «Виндзор Парк». Национальная футбольная принадлежность националистического сообщества уже давно перешла к Республике. Этот сдвиг, несомненно, ускорился благодаря их заметно лучшей игре на международном уровне; с тех пор как Северная Ирландия в последний раз участвовала в международном турнире, Республика побывала на трех чемпионатах мира и двух чемпионатах Европы. Как закреплено в Соглашении Страстной пятницы, у каждого жителя Северной Ирландии есть выбор, быть ли ему британцем или ирландцем. Футбольные болельщики-националисты выбрали последний вариант, и поэтому игроки все чаще выбирают его. Одно время ирландская футбольная ассоциация считала своей прерогативой выбирать игроков со всего острова. Теперь многие молодые игроки-католики, родившиеся на Севере, а порой также тренировавшиеся и развивавшиеся на Севере, заявили о себе как о республиканцах. На самом деле ручеек, похоже, превратился в поток, и такие игроки, как Дэррон Гибсон, Марк Уилсон, Дэниел Дивайн и Джеймс Макклин, все отправились на юг[20]. Ирландская футбольная ассоциация подала длительный судебный иск в Спортивный арбитражный суд и потерпела поражение, а неоднократные протесты в ФИФА ни к чему не привели. Даже те католики, которые играли за Северную Ирландию, похоже, делают это головой, а не сердцем. В конце 2011 года Найл Макгинн играл за сборную Северной Ирландии, разгромленную Республикой со счетом 5:0. Впоследствии он написал в Твиттере: «Всегда приятно участвовать в подобных играх. Я болельщик Ирландской Республики, и, очевидно, играть против них приятно. Я думаю, единственное хорошую вещь, что я получил из сегодняшнего вечера — это футболка Робби Кина»[21].

В новых политических и футбольных условиях, созданных Соглашением Страстной пятницы, североирландские националисты рассматривали множество вариантов. Они создали новые трансграничные союзы и идентичности, выборочно отказались от некоторых североирландских институтов и заняли более влиятельное и безопасное место в других. Например, увеличилось количество националистических команд в Ирландской лиге. Как выразился Стивен Маккиллоп, член правления «Клифтонвилла»: «Какая альтернатива? Соберем ли мы вещички и скажем: "Мы едем домой"? Играть в Ирландской лиге — не самый лучший вариант. И вот в чем дело — мы старейший клуб в Ирландии, мы были членами-основателями ИФА..., мы играли раньше всех остальных, чертовски уверены, что мы не собираемся быть теми, кто уйдет»[22].

В то же время юнионисты сохранили свои лидирующие позиции в Стормонте, ИФА и более широкой игре в Северной Ирландии. На данный момент они сохраняют право вето по вопросу суверенитета — ИФА не будет рассматривать возможность замены «Боже, храни королеву» в качестве гимна национальной сборной. С другой стороны, они были вынуждены бороться с худшими проявлениями сектантства. В своих самых прогрессивных формах футбол в Северной Ирландии предлагает проблеск менее разделенного общества. Тем не менее, в североирландском футболе остается нестабильное меньшинство и достаточно фитиля, алкоголя и гнева, чтобы разжечь как старые формы сектантства, так и новые формы ксенофобии.

Сектантство старой школы все еще вспыхивает на матчах. Совсем недавно, в 2011 году, финал школьного кубка Белфаста вылился в масштабную драку между игроками и болельщиками Образцовой школы для мальчиков Белфаста и Средней школы христианских братьев Святой Марии. В День подарков в том же году пятеро фанатов «Лафгалла» ворвались на поле с флагами Союза и направились к скамейке своих соперников, «Лурган Селтикс» — команды с явными националистическими взглядами. Еще более серьезным был заключительный день Шотландской Премьер-лиги в мае 2009 года, когда «Рейнджерс» обыграл «Селтик» в борьбе за титул. В Колрейне лоялисты вышли на улицы в гневно-праздничном настроении. Кевин Макдэйд, католик, был убит на пороге собственного дома толпой, вооруженной самодельным оружием[23].

За годы, прошедшие после Соглашения Страстной пятницы, и на фоне длительного экономического бума Северная Ирландия приняла волну экономических мигрантов. Поляки, в частности, приехали в поисках работы. В 2009 году их национальная сборная и большой контингент ищущих неприятностей болельщиков приехали в Белфаст на отборочный матч чемпионата мира. В течение последних двух десятилетий польский футбол страдал от своих собственных форм насилия и ксенофобии; более широкая культура безудержного пьянства и организованного насилия в клубном футболе перекинулась на поддержку национальной сборной. Встрече придало дополнительное преимущество присутствие в составе польской сборной голкипера «Селтика» Артура Боруца. Лоялисты провели предыдущую неделю, рисуя его имя и петлю палача на стенах в Сэнди-Роу. Сторонники обеих сборных провели вторую половину дня за выпивкой и запуском фейерверков в центре города, что вскоре переросло в насилие. Бои с полицией по всему городу продолжались всю ночь. Лоялистские элементы на улицах так и не добрались до Боруца, но в последующие дни в результате серии нападений на польские семьи в Южном Белфасте до сорока человек покинули свои дома[24].

Парадоксально, но самым проблемным матчем в североирландском футболе остается матч «Линфилд» — «Гленторан», оба клуба, чья прошлая идентичность была тесно связана с поддерживающими их профсоюзными сообществами. Игра в 2005 году переросла в настоящий бунт на поле после того, как «Линфилд» забил победный гол под самый конец матча. Ежегодная игра в честь Дня подарков стала особенно взрывоопасной. Драка вспыхнула в 2008 году, когда фанаты «Гленторана» забрасывали трибуны «Линфилда» файерами и запускали фейерверки. Ненависть некоторых болельщиков «Гленторана» к «Линфилду» достигла такой степени, что они перестали ходить на матчи сборной, потому что им невыносимо видеть, как их деньги уходят через кассу «Виндзор Парка» в «Линфилд». Что еще более экстремально, некоторые стали носить цвета «Селтика» на матчах с «Линфилдом» по принципу «враг моего врага — мой друг»[25].

Но потом Северная Ирландия привыкла к необычным компаньонам и союзам. «Стормонтом» сейчас управляет коалиция Демократической юнионистской партии (DUP) и Sinn Fein, чей бескомпромиссный юнионизм и национализм вытеснили их более умеренных конкурентов. Питер Робинсон, лидер DUP, посетил свою первую игру GAA, и организация официально отменила свои антибританские уставы. Мартин Макгинесс из Sinn Fein признался, что он так сильно любил футбол, что лично помог обезвредить неразорвавшуюся бомбу, найденную возле стадиона «Брэндивелл Граунд» в Дерри Сити в 1989 году, тем самым предотвратив отмену ключевого матча чемпионата Европы против «Бенфики». Он говорит, что с нетерпением ждет возможности посмотреть свой первый матч сборной Северной Ирландии на недавно обновленном «Виндзор Парк», на ремонт которого наконец-то нашлись деньги. Заманчиво рассматривать все это как признак деполитизации оспариваемых институтов Северной Ирландии, возможно, даже создания новых межтрадиционных идентичностей. Учитывая ход североирландского футбола за последние сорок лет, более правдоподобно рассматривать их как вежливые посольские визиты представителей одной страны на торжества другой.

III.

Политика в Северной Ирландии стала тесно ассоциироваться с идентичностью и гражданством с момента основания провинции, но в Уэльсе национализм стал значительной организованной политической силой лишь в 1960-х и 1970-х годах. В 1979 году, когда было предложено провести референдум о небольшой политической децентрализации, валлийский электорат решительно сказал «нет». Потребовался длительный период консервативного правления и разрушительной деиндустриализации, чтобы изменить их мнение. Даже тогда, в 1997 году, после возвращения лейбористов к власти, они только что проголосовали за децентрализованную ассамблею Уэльса, что несколько ниже уровня парламента, принимающего законы. В течение следующего десятилетия новая и более уверенная валлийская идентичность была выражена через регби, короткий всплеск местных инноваций в области поп-музыки и инди-рока и, неизбежно, через футбол.

«Уэльс и валлийцы не являются придатком, и именно через футбол, и в частности через ФК "Кардифф Сити", мы собираемся утвердить валлийскую идентичность и гордость»[26]. Одним из курьезов культурной жизни Уэльса после передачи власти является то, что этот призыв к футбольному оружию не был издан каким-либо амбициозным политиком или местным популистским бизнес-магнатом. Маловероятным глашатаем нового валлийского футбольного национализма был Сэм Хаммам, переменчивый ливанский бизнесмен, сделавший себе имя в футболе в качестве председателя футбольного клуба «Уимблдон». Однако Хаммам уже проходил этот путь раньше. Он заигрывал с английским национализмом, однажды назвав «Уимблдон» «клубом спецназа английского бульдога. Мы должны поддерживать себя силой и тем отношением, с которым мы надираем задницы». Он также рассматривал возможность перевезти клуб как в Дублин, так и в Белфаст в погоне за большей аудиторией и присутствием националистов в Премьер-лиге. Теперь настала очередь Кардиффа.

Возможно, Сэм просто закрывал на это глаза, возможно, он не замечал, но не было недостатка в усилиях использовать спорт как способ утверждения национальной идентичности и гордости за Уэльс. Просто это делалось не в футболе. Регби, несмотря на то, что в него играет очень небольшой процент населения, а на севере страны его почти нет вообще, долгое время считался определяющим национальным видом спорта. Экономическое наступление тэтчеризма на традиционные центры игры в горнодобывающих и производственных общинах, малых и средних промышленных городах, сделало этот вид спорта еще более ценным маркером; сохранившийся остаток валлийской культуры и жизни был практически уничтожен.

Осенью 1999 года, через несколько месяцев после избрания первой Ассамблеи Уэльса, Уэльс принял чемпионат мира по регби и объединил спорт долин и старого Уэльса с новым Уэльсом с децентрализованным правительством, местной поп-культурой и реконструкцией городов, ориентированной на обслуживание. Церемония открытия состоялась на совершенно новом стадионе «Миллениум». Регбийный союз Уэльса и городской совет Кардиффа снесли бульдозером старый кардиффский «Армс Парк» и потратили огромный лотерейный грант на крупнейшее в городе мероприятие по архитектурному брендингу. Возвышаясь над зданиями, которые выстроились вдоль викторианских улиц из красного кирпича вокруг него, стадион был воплощением современности с металлическими решетками, высокотехнологичным и гибким домом для спорта, музыки и корпоративных развлечений. Он обещал возрождение за счет убирающихся крыш и нового Кардиффа, построенного на спорте и шоппинге, туризме и правительстве. Официальные рекламные ролики чемпионата мира включают пограничные крепости Плантагенетов, вересковые пустоши и горы, а также группу Manic Street Preachers. Ширли Бэсси исполнила официальную тематическую песню в платье с изображением флага Уэльса, Керис Мэтьюз из Catatonia спела: «Каждый день я просыпаюсь и благодарю Господа, что я валлийка». Даже BBC Wales, обычно робко относящаяся к подобным проявлениям открытого национализма, в своем репортаже чемпионата мира показала, как группа Stereophonics поет: «Пока мы побеждаем Англию, я счастлив». Большая часть турнира фактически проходила за пределами Уэльса, где было мало стадионов, достаточно больших для этого случая. Сборная Уэльса не прошла дальше четвертьфинала, но были и другие показатели успеха. Более четырех тысяч журналистов освещали чемпионат мира; можно предположить, что гораздо больше, чем выборы в Уэльсе ранее в этом году, и действительно, гораздо больше, чем футбольную сборную Уэльса[27].

Несмотря на то, что национальная сборная Уэльса по футболу не была лишена игроков значительного таланта и, несмотря на хорошие показатели формы и «почти-достижения», вряд ли могла привлечь энергию традиционного или амбициозного культурного национализма любого рода. Посещаемость кардиффского «Ниниан Парк» в 1990-х годах была удручающе мала для столь маленького стадиона. Для матчей на стадионе «Миллениум» их количество сократилось до 15 000, в то время как команда по регби заполняла площадку до 75 000 человек. Правление Бобби Гулда на посту главного тренера было отмечено неприятными обвинениями в расизме и бесконечными размолвками со своими игроками. Он, конечно, не вызвал симпатии у валлийцев, решив жить за Северном в Англии и отметив, увидев жеребьевку отборочного турнира к Евро-2000, что у них «нет шансов». Пребывание Марка Хьюза на этом посту стало улучшением. Футбол был лучше, и Хьюз всенепременно был валлийцем, но он был потерян в гламуре и деньгах английской Премьер-лиги.

Отношения между болельщиками и командой, пожалуй, лучше всего отражает история их перелета в Беларусь в 1999 году, на котором было загружено больше багажа команды, чем было разрешено. Двенадцать сторонников были выдворены из самолета. Выступая в прямом эфире Radio 5, один из них предположил, что им следовало вытурить Райана Гиггза. Репортер возразил: «Но нельзя же вытуривать своего лучшего игрока». На что он ответил: «Почему бы и нет? Мы каждый раз приезжаем ради Уэльса, а он — нет».

Если регби занимал все эмоциональное пространство в международных соревнованиях, то, как понял Хаммам, оставалась ниша ниже этой. Валлийское клубное регби никогда не получало такой поддержки, как национальная сборная. Поскольку в профессиональную эпоху, начавшуюся в 1995 году, существовало лишь небольшое количество клубов, валлийское регби было лишь одним из элементов относительно малопосещаемой лиги, которая простиралась по всей Шотландии и Ирландии. Валлийский клубный футбол, напротив, мог бы привлечь больше зрителей в больших городах. Что еще более важно, они могли бы приобрести националистическое преимущество, потому что ведущие команды играли в Англии.

На протяжении более чем столетия валлийский футбол был слишком слабо распространен, чтобы поддерживать национальную профессиональную лигу. Слабое коммуникационное и транспортное сообщение между севером и югом страны сделало невозможным соединение оплотов футбола: Рексхэм и города на границе близ Ливерпуля и Манчестера, а также крупные городские клубы юга — Суонси, Ньюпорт и Кардифф. Напротив, связи с Англией были лучше, и, конечно, футбольная экономика за границей была больше и богаче. Следовательно, клубы, которые могли это сделать, пробились в Англию, Футбольную лигу и Кубок Англии. «Кардифф Сити» выиграл Кубок в 1927 году, укрепив свое место в английском футболе и непреходящую значимость пребывания в Англии[28]. Несмотря на все усилия валлийской футбольной ассоциации и УЕФА по отстранению ведущих клубов от Англии, мало что изменилось. Только в 1992 году валлийская футбольная ассоциация попыталась создать профессиональную национальную лигу, настаивая на том, что небольшие валлийские клубы, выступающие в низших английских лигах, должны вернуться в национальную лигу. Профессиональные клубы держались в стороне. Когда УЕФА настоял на том, что валлийские команды могут квалифицироваться в Европу только через соревнования в Уэльсе, если они будут играть в футбол в Уэльсе, такие команды, как «Кардифф» и «Суонси», были вынуждены выбирать между тем, чтобы остаться в чемпионате Англии и потерять шанс на европейскую квалификацию через Кубок Уэльса. Реального выбора не было, и Кубок Уэльса лишился своих сильнейших команд.

Хаммаму нравилось это двусмысленное положение, когда он одновременно был в английском футболе и в то же время не был его полноценной частью. Поддержка «Кардиффа» была настроена антианглийски, особенно его небольшие, но грубые группы выездных ультрас. Однако никто не пытался превратить это в сознательно валлийский проект. Хаммам это изменил, объявив в своих планах относительно клуба, что «должно быть ощущение, что каждую вторую неделю "валлийская армия" пересекает границу, неся флаг, гордый и высоко поднятый»[29]. Он сменил выездную форму клуба на красно-бело-зеленую и обсудил, что традиционную синюю полоску сменить на однозначно валлийскую алую. Он также подумывал о переименовании всего шоу в «Кардифф Келтс», планировал сменить прозвище с «Синих птиц» на «Драконов» и переименовать стадион на валлийский манер. Он так до конца и не дошел до этого, но он сделал вступительные такты «Men of Harlech» [прим.пер.: Валлийская патриотическая песня и военный марш. Посвящён осаде замка Харлек, самой продолжительной в истории Британских островов, длившейся семь лет. Осада закончилась взятием крепости в 1468 году] предматчевой песней, и эта практика сохранилась. Хаммам, к его чести, был больше, чем просто риториком: он нанял валлийских менеджеров, привел в клуб валлийских сборников и вложил значительные средства в академию, которая, как он надеялся, подготовит целую команду местных звезд.

При Хаммаме клуб поднялся с низов лиги на верхние строчки Чемпионшипа, посещаемость увеличилась втрое, а освещение в СМИ Уэльса резко возросло. Выйдя вперед, Хаммам повторил свои парады на бровке и тирады времен «Уимблдона». В матче Кубка Англии против «Лидс Юнайтед» в 2003 году он присоединился к болельщикам хозяев поля за воротами во втором тайме, чтобы отпраздновать поражение гостей. После финального свистка болельщики вынесли его на поле, а затем прошлись по площадке с огромным валлийским флагом. Игрокам «Лидса» пришлось бежать в туннель, в то время как их болельщики были загнаны в угол толпой хозяев поля, пока полицейский спецназ не разогнал их. В полуфинале плей-офф второго дивизиона в 2003 году «Кардифф» сыграл вничью с «Бристоль Сити», расположенным по ту сторону границы. Хаммам, должно быть, был рад услышать свои собственные риторические обороты, которые теперь вошли в лексикон основных средств массовой информации. Мартин Тайлер из Sky описал столкновение как «Битву между двумя городами, Кардиффом и Бристолем. Это история о двух странах, Англии и Уэльсе, двух странах, двух городах и одном победителе»[30].

Если Хаммам и использовал националистический потенциал «Кардифф Сити», то он совершенно неправильно истолковал внутреннюю футбольную политику Уэльса. В 2002 году, в преддверии кубковой игры против «Суонси», он сказал: «Насколько я понимаю, это дело валлийцев, Уэльса, кельтов, а не "Кардиффа"... "Суонси" и "Кардифф" должны объединиться, чтобы дать валлийцам шанс на что-то»[31]. Его предложение заплатить за то, чтобы болельщики «Суонси» пришли на «Ниниан Парк», было встречено с ужасом. Его можно было бы простить за то, что он думал, что антианглийская настроенность будет достаточной точкой соприкосновения, чтобы объединить этих валлийских фанатов. В конце концов, на протяжении всего десятилетия антианглийские выкрики можно было услышать от фанатов на «Ветч Филд» и среди многословной выездной поддержки «Суонси». «Нас никогда не покорит ни один английский ублюдок, Уэльс! Уэльс! Уэльс!» пели в сторону английской оппозиции дома, в то время как на выезде, в Честере, на англо-валлийской границе, раздавались насмешки: «Ты валлиец, и ты это знаешь»[32]. Чего Сэм не заметил, так это того, что, в очередной раз повинуясь принципу «враг моего врага — мой друг», регулярное появление английских флагов среди болельщиков «Суонси» во время игры с «Кардиффом». Похоже, он также не прислушивался к своим собственным поклонникам. Как написал один болельщик «Кардиффа»: «Чего Хаммам не понимает, так это того, что мы ненавидим "Джэкс" [Суонси] больше, чем кого-либо другого. Клубы Северного Уэльса, такие как "Рексхэм", на самом деле нас не беспокоят, но мы ненавидим Джэкс. Мы ненавидим их гораздо больше, чем англичан»[33]. Это чувство было обоюдным. После победы над «Карлайлом» на стадионе «Миллениум» в финале Кубка Футбольной лиги 2006 года болельщики вручили игрокам «Суонси» Ли Трандлу и Алану Тейту валлийский флаг с надписью «ОТВАЛИ, "Кардифф"», который они выставили напоказ перед трибунами. Трандл был одет в футболку с изображением игрока «Суонси», мочащегося на футболку «Кардиффа». Это было безвкусно, но популярно.

Приключения Хаммама в области валлийского национализма так до конца и не оправились от инцидента в Суонси. Пару сезонов спустя, не сумев вывести команду в Премьер-лигу или убедить городской совет Кардиффа одобрить его планы по строительству стадиона, он продал клуб экс-председателю «Лидс Юнайтед» Питеру Ридсдейлу и группе инвесторов, которые удержали клуб на плаву, пригласив нового владельца из Малайзии. Винсент Тан, бизнесмен-миллиардер и эксцентричный филантроп, который, по его собственному признанию, почти ничего не знал о футболе, сделал то, на что ни у Хаммама, ни у кого другого не хватило наглости. Он сменил полосу команды с синей на красную и поместил дракона на герб (хорошо как для рынков Восточной Азии, так и для валлийских националистов), отказавшись от почтенной синей птицы клуба, заявив, что «ее напугали гораздо более крупные и сильные символы, крапивник и прочие»[34]. Однако Тан также тратил деньги, взятые взаймы, которых хватило, чтобы вывести клуб в Премьер-лигу в 2013 году, и посещаемость продолжала расти. Группа поддержки Bluebirds United, насчитывающая более 10 000 членов, выступила против изменений и поет «Мы — "Кардифф Сити", мы всегда будем синими», но они делают это на домашних играх. Они, безусловно, были таковыми. Тан уволил главного скаута, назначил молодого казаха, друга своего сына, на несколько недель, пока у него не возникли проблемы с разрешением на работу[35], уволил менеджера Малки Маккея, с которым у него была неприятная юридическая размолвка, и бесстрастно наблюдал из своей ложи, как команда вылетела из АПЛ.

Если «Кардиффу» требовались финансовые связи и футбольная хватка иностранного миллиардера, чтобы выиграть или потерять статус Премьер-лиги, то «Суонси Сити» подошел к этому совсем иначе. Большую часть начала XXI века они провели на мели и на дне футбольной лиги, но затем добились сенсационного взлета, который привел их в 2011 году к Премьер-лиге, впервые за почти тридцать лет привезя в Уэльс чемпионат Англии по футболу высшего уровня. Успех клуба, по-видимому, был обусловлен большой коалицией местных бизнесменов и доверием болельщиков, которые сохранили место в совете директоров, а также постоянной приверженностью играть в свой собственный стиль футбола с рациональными и последовательными назначениями состава на матч[36]. В 2013 году они финишировали девятыми, выиграли Кубок лиги и получили прибыль.

Глобалисты или локалисты, оба клуба должны были подчиниться силам национальной политики. Чтобы обеспечить себе место в английском футболе, и «Суонси», и «Кардифф» согласились с тем, что после того, как ФА Уэльса всегда регулировала их дисциплинарные и другие вопросы, теперь они также должны подпадать под юрисдикцию ФА. Такова раздробленная природа валлийских пристрастий, и, возможно, именно в этом кроются политические пределы валлийского национализма. Шотландцы изобрели свой современный национализм на основе давних отдельных национальных гражданских институтов, включая футбольную администрацию. Уэльс, напротив, оставался гораздо более тесно связанным с Англией, конституционно и экономически. Голосование за передачу полномочий было менее чем подавляющим, набрав всего 6000 голосов при 50-процентной явке. Аргументы в пользу полной независимости редко поднимались, даже Партией Уэльса. В то же время страна еще больше разделена внутри из-за резких контрастов городского, пригородного и сельского Уэльса, географического разделения севера и юга и спорной политики в отношении валлийского языка. Антианглийский настрой является элементом этой идентичности, но, как показывают фан-чаты ведущих клубов, существуют реальные пределы его привлекательности в стране, где большинство по-прежнему говорит по-английски, где проживает значительное английское меньшинство и где существует профессиональная футбольная культура, которая связала свою судьбу с более крупными соседом. Толпа все еще поносит англичан, но есть подозрение, что, подобно подавляющему большинству, выступающему против независимости, они ни на минуту не подумали бы о том, чтобы оставить их.

IV.

Летом 1997 года шотландский таблоид с массовым тиражом Daily Record объявил о публикации законопроекта о самоуправлении, закона, который проложит путь к референдуму о децентрализации Шотландии и воссозданию шотландского парламента после почти трехсотлетнего перерыва. Заголовок на первой странице гласил: «Шотландцы и гордимся этим», а рядом была фотография фанатов шотландских клубов при всех регалиях, веселящихся на Трафальгарской площади. Стала ли эта разрозненная группа костюмированных футбольных фанатов наиболее характерным визуальным выражением безгосударственной нации в ожидании? Дело было не в том, что Шотландии не хватало институтов, вокруг которых можно было бы построить ее современный гражданский национализм. К его давним юридическим, образовательным и церковным институтам теперь можно было бы добавить все более влиятельные шотландские политические партии, добровольные организации, профсоюзы и отрасли культуры. Хотя эти взаимосвязанные шотландские элиты могли олицетворять некоторые аспекты воображаемой нации — городской, принадлежащий к верхушке среднего класса, получивший университетское образование, — существовали ограничения. Их стиль был добродушным, но сдержанным и серьезным, возможно, даже немного патрицианским. Сами национальные сборные по футболу и регби были другим вариантом, но их выступления, хотя и зачастую героические, даже порой успешные, не совсем соответствовали представлению о себе как о растущей нации. Вместо этого Шотландия создала фанатскую культуру, которая могла бы выполнять эту работу.

Никто никогда не питал иллюзий, что шотландские болельщики, демографически или политически, действительно олицетворяли нацию, но они привнесли нечто, чего не хватало образам и идеям шотландской элиты. В подавляющем большинстве это были мужчины из рабочего класса, грубоватые, но удивительно любезные, представители хитрой, вакханальной Шотландии. В конце 1970-х и начале 1980-х годов среди выездных сторонников сборной Шотландии были элементы яростного антианглийского настроя. Шотландцы с 1967 года освистывали «Боже, храни королеву» перед матчами против сборной Англии, и эта злобная манера достигла своего пика на «Уэмбли» в 1977 году, в год юбилея королевы. Обыграв Англию со счетом 2:0, шотландцы вторглись на поле, повисли на перекладинах, перекопали поле, чтобы забрать его домой, и скандировали: «Дайте нам Ассамблею, и мы вернем ваш "Уэмбли"»[37]. Десятилетие спустя поведение болельщиков Шотландии изменилось. Небольшие группы молодых шотландских фанатов, которые были в центре прошлых проблем, были маргинализированы, а затем подавлены дружелюбием мейнстрим-фанатов постарше[38]. На чемпионате мира 1990 года и чемпионате Европы 1992 года мир познакомился с великим неуклюжим пьяным карнавалом, в который превратилась шотландские болельщики. В то время как выездная поддержка сборной Англии продолжала создавать проблемы, шотландские болельщики приобретали неофициальную роль посла народа без гражданства. Пьяные, но счастливые, самоуверенные, но насмехающиеся над собой, они угрожали итальянцам под мелодию «Гватанамеры» перспективой того, что «Мы поджарим вашу пиццу во фритюре». Версия «Hokey Cokey» была создана для того, чтобы насмехаться над англичанами: «О, Диего Марадона. Он выставил англичан ВОН, ВОН, ВОН!» В 1992 году УЕФА признал их болельщиками турнира; шотландский успех если не на поле, то вне его.

В 1997 году Шотландия начала процесс реального вытеснения англичан, проголосовав тремя голосами против одного за создание шотландского парламента с полномочиями по повышению налогов и значительным контролем над внутренними делами. Чемпионат мира 1998 года во Франции был праздником; Шотландия с нетерпением ждала своего новоприобретенного децентрализованного правительства, а шотландские болельщики определяли свою шотландскость тем, что не были англичанами. Пока болельщики сборной Англии сражались с франко-тунисской молодежью и французским спецназом в Марселе, шотландские болельщики использовали любые средства для достижения цели. Против Бразилии они нарядились в футболки другой команды, против норвежцев они добавили рогатые шлемы викингов и очаровали соперника, распевая: «Мы — шотландская армия, и мы здесь, чтобы спасти кита». За несколько часов до игры с Марокко и неизбежного и позорного вылета сборной они заняли большие площади в центре Парижа, где на их флагах было написано: «Жак Ширак — шотландец»[39]. Оказавшись на стадионе, толпа довела дело до конца. Впервые на чемпионате мира вместо «Боже, храни королеву» они исполнили народную панихиду Корриса 1965 года «Цветок Шотландии»: скорбное воспоминание о битве при Бэннокберне XIV века, когда Роберт Брюс разгромил вторжение во главе с Эдуардом II.

Франция 1998 года была последним крупным футбольным турниром, на который Шотландия прошла квалификацию. Передача полномочий не сопровождалась каким-либо футбольным ренессансом. Консенсус, по крайней мере, среди комментаторов, заключается в том, что приход децентрализованного правительства пока ослабил остроту политики футбольного национализма. Матч плей-офф между Англией и Шотландией за путевку на чемпионат Европы 2000 года был отмечен в Шотландии как спортивное поражение, сознательно проигранное без политических последствий. Шотландские болельщики по-прежнему поют и пьют по всей Европе, но выглядят менее воинственно. Многие фанаты постарше жалуются на чрезмерную организованность, которая сопровождает сегодняшние миссии. Возникшее чувство шотландскости, конечно, не обязательно выливалось в стремление к независимости. Антибританство было не столь широко распространено, как можно было бы себе представить; один исследователь обнаружил, что значительная часть болельщиков чувствовала себя комфортно, по крайней мере, частично, с британской идентичностью. Фанат «Рейнджерс» и сборной Шотландии сказал: «Я, конечно, британец, но в первую очередь шотландец... Британец по рождению, шотландец по милости Божьей»[40].

Одновременно игривый антианглийский настрой шотландских болельщиков и романтический средневековый возрожденческий дух вынуждены были бороться с более жесткими и сложными культурными подводными течениями, которые угрожали нарушить ее внешне безобидный современный национализм. В то время как шотландские болельщики могли мирно вместить в себя как юнионистов, так и националистов, то же самое с болельщиками «Селтика» и «Рейнджерс», в частности, было сложнее. Оба клуба вызвали враждебность со стороны болельщиков других команд из-за их доминирования в игре, но, что более важно, была и остается значительная часть поддержки каждого клуба, чьи национальные интересы лежат где-то в другом месте. Наиболее экстремальные элементы поддержки «Рейнджерс» можно найти в поддержке сборной Англии, в то время как многие болельщики «Селтика» поддерживают Ирландскую Республику. Таким образом, одним из неписаных правил шотландских болельщиков в полевых условиях является то, что клубная и религиозная принадлежность сведена к минимуму, скорее, они активно не поощряются. Как выразился один болельщик, несмотря на общественное единство, «все еще существует большой раскол, но среди шотландских болельщиков это довольно хорошо замалчивается»[41].

Шотландские болельщики не обошлись без своих внутренних критиков. С одной стороны, юнионисты в шотландской политике всегда опасались, что антианглийский настрой, лежащий в основе самовосприятия болельщиков, выльется в откровенную враждебность к самому Союзу. Во время чемпионатов мира 1998 и 2002 годов шотландские политики и комментаторы выражали сожаление по поводу позиции «кто угодно, только не Англия», которая, казалось, охватила спортивную нацию. Daily Record призвала своих читателей, по крайней мере, не желать зла англичанам. В 2002 году признанный иконоборцем шотландский националист член шотландского парламента Эндрю Уилсон фактически призвал шотландских болельщиков поддержать сборную Англию на соревновании[42]. Другие задавались вопросом, не опустились ли шотландцы до уровня постыдного китча и не следует ли в Шотландии после деволюции тратить столько эмоциональной энергии на переработку национальных стереотипов и больше на то, чтобы играть в лучший футбол. Критик Стюарт Косгроув, например, писал: «Должно ли прийти и уйти еще одно поколение, прежде чем Шотландия и ее клубы окажут хоть какое-нибудь влияние на крупный турнир? Еще более удручает мысль о том, что шотландские болельщики стали для нас эквивалентом Morris Dancers — взрослых мужчин в нелепых нарядах, пытающихся вызвать энтузиазм по поводу старых добрых времен»[43]. Однако, когда атака произошла извне, Шотландия поспешила защитить своих футбольных фанатов. В 2006 году, во время чемпионата мира, два нападения в Шотландии, одно на семилетнего мальчика, второе на пожилого мужчину, оба были в футболках сборной Англии, попали в заголовки газет. Премьер-министр Тони Блэр заявил в Палате общин, что эти события запятнали репутацию шотландских болельщиков, хотя никакой связи между ними не было. Едкая реакция Алекса Салмонда может свидетельствовать о неприязни Шотландии... «Тони Блэр почти ничего не знает о футболе, ничего о шотландских болельщиках и очень мало о Шотландии»[44].

Если футбол по-прежнему был одним из самых эффективных способов отличить Шотландию от Англии, он также был напоминанием о невысказанных взаимодействиях и зависимостях, на которых зиждился новый переданный порядок. С момента появления профессионализма в последней четверти XIX века Англия стала местом притяжения лучших шотландских талантов. Шотландия традиционно имеет профицит футбольного платежного баланса по сравнению с Англией. Быть институционально обособленным, но экономически связанным — это система, которая сработала в футболе, и Шотландия неплохо справлялась с новым политическим и экономическим разделением труда. Шотландия сохранила более высокую долю государственных расходов на душу населения, чем Англия, и более высокий уровень представительства в Вестминстере, где шотландские депутаты могли голосовать по английскому законодательству, при этом англичане не имели права голоса в шотландских делах. Неудивительно, что в избирательной кампании лейбористов в Шотландии в 2007 году участвовали Алекс Фергюсон, Уолтер Смит, Алекс Маклиш и девять других шотландцев, зарабатывающих на жизнь английским футболом с помощью рекламного девиза: «Мы гордимся тем, что Шотландия всегда стояла на своих собственных ногах, но мы также верим, что Шотландия стоит выше, потому что мы являемся частью Соединенного Королевства»[45].

В шотландском футболе были люди, которые хотели бы сделать эту связь гораздо более явной. С середины 1990-х владельцы и советы директоров «Рейнджерс» и «Селтика» строили козни и предполагали, что они могли бы вообще отказаться от шотландского футбола и присоединиться к бесконечно более богатой Премьер-лиге, если смогут, или к Футбольной лиге, если потребуется. Все авансы были отвергнуты. В качестве альтернативы рассматривалась Атлантическая лига, включающая команды из Нидерландов, Португалии, Скандинавии и Глазго, но она была отклонена. Застряв в своей маленькой внутренней лиге, клубы придерживались плана Б, который заключался в том, чтобы использовать все возможные методы, чтобы извлечь больше пользы из экономики шотландского футбола. Высший дивизион был сокращен, чтобы исключить из таблицы как можно больше нищих клубов. Количество корпоративных лож росло, стадионы обоих клубов расширялись, цены на билеты росли, и успех в Европе становился все более приоритетным. Клубы воспитывали и использовали свои соответствующие шотландско-протестантскую, католико-ирландскую диаспоры, но ничто из этого не могло поднять их выше уровня даже команды среднего ранга Премьер-лиги. Однако этого было достаточно, чтобы разрушить последние остатки конкурентного равновесия в Шотландии. Столкнувшись с соперниками, бюджеты которых были ближе к нижней границе чемпионата Англии, их структурная хватка в шотландском футболе была более полной, чем когда-либо. Прошло уже двадцать семь лет с тех пор, как кто-либо другой выигрывал местный титул. Финансовый кризис «Рейнджерс» в 2012 году также вряд ли сильно повлиял на конкурентный баланс лиги.

Выходки Старой фирмы — собирательный термин, описывающий «Селтик» и «Рейнджерс», — отражали некоторые проблемы шотландской экономики с ее периферийным расположением и небольшим внутренним рынком. Однако присоединение обоих клубов к сектантскому дивизиону Шотландии было не просто символическим вкладом, а активным и часто злонамеренным участником его формирования. На короткий момент в начале 1990-х годов казалось, что давно укоренившиеся сектантские идентичности и конфликты в футболе Глазго наконец-то пошли на убыль. Подписание «Рейнджерс» католика Мо Джонстона в 1989 году было самым очевидным провозвестником нового порядка. Считалось, что у суперкорпоративной модели, которую режим Дэвида Мюррея привнес на «Айброкс», не будет времени для какого-либо допотопного поведения. Аналогичным образом, новое правление «Селтик» под руководством Фергуса Макканна подтвердило свое несогласие с демонстрацией республиканских икон на «Селтик Парк» и поддержало антисектантские кампании, такие как Bhoys against Bigotry [Болельщики "Селтика" против фанатизма]. Однако воздействие этих ранних инициатив было ограниченным. Вратаря «Рейнджерс» Энди Горама все еще можно было увидеть включающим рождественские огни с лоялистами на Фоллс Роуд в Белфасте, в то время как член правления Дональд Финдли был вынужден уйти в отставку после того, как его засняли на видео, когда он праздновал победу «Рейнджерс» с сектантскими мелодиями и джигой. Из толпы самих «Рейнджерс» раздавался постоянный хор печально известных песен, особенно «Billy Boy», прославлявшей победу лоялистов в битве при Бойне, и «The Famine Song», наименее ядовитыми строками в каскаде вульгарных оскорблений которой являются «У них в Риме все свои паписты/У них есть U2 и Боно/Что ж, голод закончился, почему бы им не разойтись по домам?»

За последние двадцать лет игры между Старой фирмой сопровождались схватками и драками не только на стадионах, но и по всему городу, а также в других городах Шотландии и Северной Ирландии. В период с 1995 по 2001 год в Шотландии было зарегистрировано по меньшей мере пять, а возможно, и целых одиннадцать убийств на религиозной почве[46]. В 2003 году парламент Шотландии принял закон, который квалифицировал преступления на почве религиозной ненависти как форму нарушения общественного порядка, что значительно облегчило полиции арест и судебное преследование отдельных лиц. Но дела, казалось, становились только хуже. Количество таких преступлений внезапно резко возросло: только в 2005 году было зарегистрировано около 700, и почти все они были связаны с играми Старой фирмы. В отчетах отделений неотложной помощи больниц, которые занимались ликвидацией последствий матча, говорилось о том, что болельщики «Рейнджерс» издевались над парамедиками, одетыми в зеленое, в то время как фанаты «Селтика» издевались над медсестрами, одетыми в синее[47]. В 2004 году часть выездных болельщиков «Рейнджерс» на «Селтик Парк» бросила картофель на поле — отсылка к ирландскому картофельному голоду XIX века. Полуфинал Кубка Шотландии 2005 года показал, что межконфессиональный раскол жив и распространяется далеко за пределы Глазго, когда фанаты эдинбургского клуба «Хартс» освистали их во время минуты молчания, проведенной в честь памяти недавно скончавшегося Папы Иоанна Павла II[48].

Более широкие общественные дебаты по поводу сектантства в Шотландии были в лучшем случае спазматическими, в худшем — коллективным случаем отрицания. Вспышки ярости и гневные призывы всерьез заняться этим вопросом усилили, но не развеяли неловкое восприятие ситуации многими шотландскими институтами, не последним из которых был Шотландский футбольный союз. Такое положение дел стало очевидным в 2006 году, когда УЕФА объявила, что они собираются привлечь «Рейнджерс» к ответственности за то, что те допускали сектантские выкрики среди своих болельщиков во время двух матчей против «Вильярреала» в Лиге чемпионов. Однако УЕФА чувствовала себя ограниченной в своем подходе из-за необычайно вялого, даже небрежного подхода шотландских футбольных властей. УЕФА задалась вопросом, как они могли действовать, когда подобное поведение допускалось, «без вмешательства шотландского футбола или правительственных властей». УЕФА пришла к выводу, что «в социальном и историческом контексте мы не можем требовать прекращения поведения, к которому относились терпимо в течение многих лет»[49]. И все же шотландская футбольная ассоциация не отреагировала, утверждая, ко всеобщему удивлению, что они не могут обвинять весь клуб в этих инцидентах, поэтому они не могут наказать весь клуб, что клуб сделал все, что мог, чтобы прекратить скандирование, и в любом случае все зависело от Шотландской Премьер-лиги. Такого рода бездействие и слащавые оправдания были характерны для ряда шотландских учреждений по вопросу сектантства. Первый министр лейбористов Джек Макконнелл созвал не один, а два футбольных саммита для обсуждения проблемы в 2005 и 2006 годах, в результате которых абсолютно ничего не произошло.

В 2011 году вопрос о сектантстве был вновь поднят Джеймсом Макмилланом, шотландским композитором. Он был откровенен в своем публичном осуждении шотландской исполнительной власти, судов и полиции, которые каким-то образом умудрились потерять официальные данные о сектантских нападениях в Шотландии, нападениях, не ограничивавшихся футболом, но включавших нападения на частных лиц и церковную собственность:

Администрация Шотландской национальной партии, полиция... смущены и раздражены тем, что доказательства указывают на то, что сектантские проблемы Шотландии связаны именно с антикатолицизмом. Это не вяжется с радужной пропагандой националистов о прекрасной маленькой стране, полностью довольной собой и лишенной той общественной напряженности, которой потворствуют эти мерзкие расистские сассенахи [прим.пер.: Жители или уроженцы Шотландской низменности][50].

Шотландский футбол, казалось, делал все возможное, чтобы донести свою точку зрения. В 2011 году «Рейнджерс» снова был наказан — дважды — УЕФА за сектантские скандирования в Европе. В том году на молодежном кубке Шотландии BBC записала, как болельщики «Рейнджерс» распевали сектантские кричалки, в то время как фанаты «Селтика» приветствовали ИРА. Эмоциональный накал еще больше усилился, когда одна группа фанатов, Celtic Trust, выступила в защиту пения как части традиции борьбы, в то время как другая группа, называющая себя Green Brigade, развернула большой баннер на «Селтик Парк», протестуя против размещения красного мака Британского легиона на форме команды. Наконец, скандирования в поддержку ИРА были отчетливо слышны в матче ШПЛ «Селтика» против «Хартс» и снова во время игры против «Ренна» в Лиге Европы. Клуб был должным образом наказан УЕФА, но шотландская футбольная ассоциация осталась в стороне.

Центром этой надвигающейся бури был менеджер «Селтика» Нил Леннон, который уже занимал такое же незавидное место в футбольной культуре Северной Ирландии. В начале 2011 года посылка, содержащая пули и адресованная Леннону, была перехвачена по пути из Северной Ирландии. В апреле того же года почтовое отделение обнаружило бомбу в посылке, предназначавшуюся Леннону, и были остановлены еще две посылки, обе адресованные видным сторонникам клуба: старшему юристу Полу Макбрайду и члену шотландского парламента Триш Гудман. Затем, во время игры на поле «Хартс», фанаты хозяев выбежали с трибун, направились прямиком к Леннону и попытались напасть на него в технической зоне.

Шотландское националистическое правительство в Холлируде отреагировало, представив законопроект об оскорбительном поведении на футболе и угрожающем общении — закон, который был одновременно драконовским и двусмысленным. Законодательство предлагало запретить песни и криминализировать практически любое поведение, связанное с футболом, если оно было «оскорбительным или угрожающим», но не уточняло, какие песни и какие символы запрещены. Как писал Иан Макуиртер в Herald, «Списка запрещенных песен не существует, потому что составление такового списка вызвало бы насмешки»[51]. Закон также наделил полицию значительными дискреционными полномочиями. Несмотря на широкую оппозицию, Шотландская национальная партия провела законопроект через Холлируд. Зажигательная культурная политика шотландского футбола помогла создать нацию, которой управляли националисты; теперь они опасались, что это обнажит ее внутренние границы разлома.

Шотландское футбольное сектантство высветило некоторые из наиболее атавистичных элементов нации; экономическое состояние игры в целом и «Глазго Рейнджерс» в частности указывало на другие недостатки. Аргументы в пользу независимой шотландской экономики уже были подорваны крахом крупнейшего финансового учреждения страны RBS и его спасением правительством Великобритании, а также кризисом евро. Это нанесло еще один удар, когда стало ясно, в каком плачевном состоянии находятся финансы «Рейнджерс»[52]. В 2009 году клуб показал, что он задолжал £18 млн. Lloyds TSB и имел налоговый счет на сумму £49 млн. за неуплату налогов или незаконное уклонение от уплаты, выплачивая игрокам через необычное устройство целевого фонда пособий работникам. Учитывая очень ограниченный размер шотландской футбольной экономики, было немыслимо, чтобы клуб смог собрать достаточные средства для покрытия всего этого. Владелец Дэвид Мюррей сократил собственные убытки и сбежал, продав клуб и его долги за £1 Крейгу Уайту. Уайт управлял клубом на заемные деньги и заложенный доход от абонементов и в дальнейшем провалил «тест на пригодность» шотландской футбольной ассоциации для директоров клубов из-за своего необъявленного банкротства. Он передал клуб под внешнее управление и откланялся.

Соперничающие группировки бизнесменов Глазго сражались за пепелище старого «Рейнджерс», в то время как остальная часть шотландского футбола спорила о том, в какой лиге новому «Рейнджерс» следует позволить начать свою жизнь. Крупные клубы, ШПЛ и шотландская футбольная ассоциация — все они предпочитали, чтобы «Рейнджерс» вернулся в как можно более высокую лигу, чтобы гарантировать сохранение стоимости и без того скудных телевизионных контрактов. Болельщики по всей Шотландии расходились во мнениях, полагая, что целостность шотландского футбола требует, чтобы «Рейнджерс» опустился на самое дно профессиональных лиг. В качестве обнадеживающей демонстрации силы болельщиков началась кампания в Интернете и социальных сетях, призывающая болельщиков сообщить своим клубам, голоса которых решат судьбу «Рейнджерс», отправить их на это самое дно. Это было подкреплено широко распространенными и заслуживающими доверия планами неявки на матчи, а поскольку выживание небольших шотландских клубов почти полностью зависит от дохода в день матча, это была не пустая угроза. Когда поступили голоса, они почти полностью были за понижение «Рейнджерс» до четвертого уровня шотландского футбола. Это была не совсем «Шотландская весна», как предполагали некоторые комментаторы, но мощная демонстрация того, чего могут достичь организованные и объединенные в сеть футбольные болельщики[53].

Тем временем попытки сборной Шотландии отобраться на крупный турнир выглядели все более и более безуспешными. Алекс Салмонд и националисты мудро разместили свои симпатии и ставки в другом месте. В мужском финале Уимблдона в 2013 году первый министр достал большой флаг Шотландии и встал позади Дэвида Кэмерона, когда Энди Маррей стал первым британцем, выигравшим соревнования с 1930-х годов. Референдум о независимости был приурочен сразу после того, как в Глазго проходили Игры Содружества, в которых участвовала шотландская команда.

V.

Лиссабон 2004. На платформе сверкающего лиссабонского метро собирается тихая толпа. Мы ждем поезд, который отвезет нас на матч между сборными Англией и Хорватией. Он с грохотом въезжает на станцию, и сразу становится очевидно, что мы никуда не едем; каждый вагон под завязку забит болельщиками сборной Англии. На платформе мы молчим и неподвижны, нет смысла пробираться к дверям. Они открываются с шипением, и по сигналу, как будто мы только что выключили звук, весь поезд разражается песней; на мотив «Knees Up Mother Brown», «вы не войдете, вы не войдете, вы не войдете, вы не войдете, вы не войдете». Двери закрываются. Тишина. Мы все ошеломленно смотрим друг на друга, и шоу выходит за пределы города.

Блумфонтейн 2010. Мы стоим на парковке на крыше торгового центра центре города, где собрались болельщики сборной Англии перед матчем с Германией. Внизу бары и газоны, тротуары и подъездные дорожки залиты красным и белым. То тут, то там можно разглядеть черно-золотую вспышку, когда несколько немецких болельщиков с флагом занимают случайные столики, но их немного и они далеко друг от друга. Прямо под нами сквозь толпу пробивается вереница парней, танцующих конгу. На них множество новеньких шляп — большинство из них похожи на надувные «Спитфайры» из воздушных шаров. Внезапно из-за угла выезжает нечто, похожее на штабной автомобиль вермахта времен Второй мировой войны, с водителем в форме и немецким офицером — но на автомобильной антенне развевается флаг Великобритании, а еще один привязан сзади к багажнику. Парни сразу же начинают: «В воздухе было десять немецких бомбардировщиков, десять немецких бомбардировщиков в воздухе». Мое сердце замирает, они начали с десяти, это будет продолжаться вечно. «Немецкий офицер» дирижирует припевом. Интересно, что думают об этом настоящие немцы? «И Королевские ВВС из Англии сбили их, Королевские ВВС из Англии сбили их». С каких это пор Королевские ВВС из Англии, а не из Британии?

Таковы были контрасты и искажения английской футбольной нации в XXI веке. С одной стороны, буйно веселая кавалькада, настоящая «Так держать, Англия», использующая отчетливо английский пласт мюзик-холла и комедии. С другой стороны, культурный фарс, в котором годится только английская карикатура на немцев, в то время как королевский дом и его вооруженные силы причудливо представляются скорее английскими, чем британскими институтами. Непреднамеренная, незапланированная, а порой и неприятная, сборная Англии и болельщики, которые ездят за ней, разыграли непредсказуемую драму для нации, которую интенсивно освещают все больше средств массовой информации и за которой пристально следит все более широкая часть общественности. В пиковые моменты истории — кульминационные поражения Англии в отборочных раундах чемпионатов Европы и кубков мира — это зрелище доминировало в печатных СМИ, проникло во все уголки радиоспектакля, заставило школы и предприятия изменять свои расписания и привлекло телевизионную аудиторию от двадцати до двадцати шести миллионов человек. Этот странный ансамбль сборной и болельщиков, средств массовой информации и общественности, в контексте тектонических сдвигов в конституционной практике Соединенного Королевства, был экспериментальным воображаемым сообществом изменчивой английской нации.

Культурное значение сборной Англии впервые проявилось в поражении. Победа Венгрии со счетом 6:3 на «Уэмбли» в 1953 году была не просто футбольным уроком и первым поражением Англии от иностранной сборной дома, но и неоспоримым свидетельством ослабления британского влияния в мире — факт, который три года спустя подтвердил Суэцкий кризис. Характерно, что только Англия из четырех родных наций, выступления которой продолжали быть связаны с судьбой британского имперского государства. Противостояние между Англией и Британией достигло своего пика на чемпионате мира 1966 года. Он был организован и выигран Англией, но его иконография была британской. Вилли, талисман турнира в виде льва, щеголял в жилете с флагом Великобритании, рекламные материалы и программы были сплошь увешаны флагом, а в толпе на «Уэмбли» Юнион Джек в двадцать раз превосходил Георгиевский крест [прим.пер.: Флаги Великобритании и Англии, соответственно]. Самопровозглашенный талисман сборной Англии Кен Бейли, постоянно присутствовавший на международных спортивных мероприятиях вплоть до своей смерти в 1993 году, был одет в красную куртку с жилетом в виде Юнион Джек и флагом на цилиндре. Победа над Западной Германией в финале была лично пережита и впоследствии переработана через британскую призму Второй мировой войны. Ди Джей Тейлор вспоминал, как его отец справлялся с этим:

После того, как пять лет его ранней зрелости были украдены, он видел, как разбомбили его дом и погибло несколько его друзей, он ненавидел немцев. Следовательно, финал был наделен огромным символическим значением. Я помню, как он вскочил со своего кресла в пароксизме восторга, и таково было его ликование, когда он подарил мне фунтовую банкноту, впервые в своей жизни я получил нечто подобное[54].

Когда гол Херста сделал счет 3:2, толпа спонтанно разразилась криками «Правь, Британия!» Победную вечеринку в Лондоне сравнили с Днем победы, но только не в Эдинбурге или Кардиффе. Денис Лоу вспоминал о нем как о «самом черном дне в моей жизни». Незаметная к югу от границы шотландская пресса не уделяла особого внимания ни игре, ни празднованиям. Хью Макилванни вспоминал, что в пресс-центре «шотландские болельщики сидели в угрюмом настроении... и настаивали на том, что они-де не знали, из-за чего весь сыр-бор»[55].

Еще на чемпионате мира 1990 года бурное продвижение Англии по турниру сопровождалось флагом Юнион Джек, но на Евро-96 английский футбол и его болельщики выглядели иначе. Хотя Юнион Джек не отсутствовал полностью, впервые он был полностью вытеснен крестом Святого Георгия. Флаги, самодельные транспаранты и краска для лиц были красными и белыми, но редко синими. Хотя сегодня Юнион Джек можно увидеть на играх сборной Англии, он встречается редко, чаще всего ограничивается уголком большого флага Святого Георгия, на котором написано что-то вроде «ФК "Бристоль Роверс", Газовщики в турне». Даже не второстепенная идентичность, британство, казалось, занимало третье место после Англии и города из-за большого количества болельщиков, которые поддерживают клубы из маленьких городов и низших лиг. В начале 2012 года был выпущен еще один комплект сборной Англии, красно-белый, но, наконец, без следа синего.

Если Евро-96 продемонстрировал, что национальная сборная стала публичным театром зарождающегося английского национализма, потребовалось лейбористское правительство и его очень специфическая модель асимметричной политической передачи полномочий, чтобы форсировать решение английского вопроса. Находясь в оппозиции, сначала Джон Смит, а затем Тони Блэр сделали референдумы о передаче полномочий Шотландии и Уэльса центральным элементом повестки дня лейбористов. Однако ни тот, ни другой не проявили какой-либо серьезной приверженности систематической программе конституционной реформы, в рамках которой был бы прояснен неоднозначный статус Англии в новом порядке. Отвергая призывы к письменной конституции, которая могла бы рационализировать и демократизировать нагромождение статутов, прецедентов, традиций и юридических постановлений, составлявших неписаную конституцию нации, лейбористы предпочли постепенную доработку Палаты лордов и судебной системы, нерешительную попытку подумать о региональном правительстве в Англии, которая была быстро отложена в долгий ящик и целый ряд мрачных британских культурных инициатив, от Фестиваля Тысячелетия до идеи создания футбольной сборной Великобритании, впервые обсуждавшейся в 2000 году Джеком Стро в бытность министром внутренних дел. Ряд видных членов кабинета активно выступали против любых попыток представить общественную жизнь в английских терминах, опасаясь, что это может лишь подстегнуть формы этнически настроенного национализма. Английский вопрос просто не следовало задавать, но он стал бы неизбежным. Согласно новому постановлению, шотландские депутаты, и без того чрезмерно представленные в Вестминстере, могли голосовать по законодательству, затрагивающему Англию и Уэльс, в то время как английские и валлийские депутаты не имели права голоса по законам, принятым шотландским парламентом. Аналогичным образом, формула распределения государственных расходов между департаментами Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии, разработанная в 1970-х годах, гарантировала, что Шотландия получала на душу населения больше, чем Англия. Националисты по обе стороны границы спорили о законодательных и фискальных последствиях этих дисбалансов, и широкая английская общественность, наконец, обратила внимание на несоответствия. Шотландия и Уэльс теперь стали выглядеть и звучать отличными от Англии. Их политическая культура, подкрепленная пропорциональными системами голосования, казалась менее враждебной, чем в Вестминстере, и значительно левее Англии. Последняя нация без гражданства в Соединенном Королевстве наконец-то должна была взглянуть на себя со стороны. Это оказалось сложнее, чем можно было себе представить.

Шотландская модель гражданского национализма основывалась на существовании отдельных шотландских институтов церкви, права и образования. Где были их английские эквиваленты? Корона, парламент, BBC и вооруженные силы были британскими. Закон был общим с валлийцами, литературным каноном считался английский, но теперь этот язык используется большей частью мира. Англиканская церковь была доступна, но оказалась излишней из-за многоэтнического и многоконфессионального характера религиозной Англии и безразличия преимущественно светского большинства. Историки приступили к долгой и сложной задаче отделения английского языка от британского, но даже в его самых популистских формах это был разговор элиты. Английское наследие? Английская национальная опера? Сборная Англии по футболу (и, в меньшей степени, ее сборные по регби и крикету) представляла собой один из очень немногих гражданских институтов, где английскость была публично продемонстрирована и за нее можно было ухватиться.

К 2006 году флаг Святого Георгия вышел со стадионов и стал мейнстримом. В том году во время чемпионата мира в Германии Guardian сообщила, что 20% взрослых в Англии купили флаг, около 10,5 миллионов штук. В результате поэтапного изменения коммерческой энергетики национальные розничные торговцы засучили рукава. Сети супермаркетов, автомастерских, продуктовых магазинов и магазинов «Сделай сам» начали продавать не только флаги, но и целый ассортимент футболок с английской тематикой — шоколадные футбольные мячи, стаканчики для питья и школьные ланч-боксы. Магазины для вечеринок начали закупать пластиковую кольчугу для полного образа Святого Георгия. Одним из самых распространенных нововведений был флаг на автомобиль. Замеченная во время предыдущих турниров, часто импровизированная вокруг радиоантенн, модель 2006 года была выпущена на прилавки с удобными зажимами для крепления для окон. Английская общественность в разгар самого продолжительного в стране потребительского запоя, подпитываемого кредитами, наслаждалась этим. Sainsbury's, ныне официальный супермаркет Англии, уложил 400 000 флагов поверх 6000 пенопластовых париков Святого Георгия, которыми они приторговывали. Продажи широкоэкранных телевизоров, пиццы, пива и наборов для барбекю выросли на 40%. Marks & Spencer дала команде свою печать одобрения, снабдив нижнее белье крестом Святого Георгия[56]. Самыми крупными победителями из всех стали букмекерские конторы, которые к 2011 году зарабатывали на ставках на футбол более £1 млрд. в год, что отражает 10-процентный рост оборота после проведения чемпионата мира[57]. Англичане вкладывали свои деньги туда, где были их надежды, поддерживая Англию так сильно, что уменьшенные шансы делали их фаворитами. Еще одна финансовая иллюзия, еще один неустойчивый пузырь, подпитываемый нереалистичными ожиданиями и статистической ловкостью рук. Когда, несомненно, происходил сбой и сборная Англии вылетала из турнира, букмекеры испускали свой ритуальный вздох облегчения, подсчитывали свои выигрыши и начинали принимать ставки на то, кто станет следующим главным тренером сборной Англии.

VI.

Как и любое воображаемое сообщество, английская футбольная нация является преимущественно опосредованным случаем. Игры сборной Англии для большинства — это телевизионный опыт. Но в показательной параллели с большей частью политических разговоров в стране тон освещения в средствах массовой информации неизменно задавала бульварная пресса. За два десятилетия, прошедшие после чемпионата мира 1990 года, неуклонное снижение продаж газет и огромное расширение пространства для футбола в широкой прессе, а также на телевидении, радио и в Интернете ослабили влияние таблоидов, но они остаются самыми влиятельными голосами. Их вклад увеличился вчетверо. Прежде всего, они последовательно задавали сюжетную линию каждого турнира, в котором играла сборная Англии. Эта арка пролегает от поколения завышенных ожиданий к раздражительным взаимным обвинениям и бессмысленным вскрытиям, которые следуют за поражением. Во-вторых, в рамках этой арки пресса возвысила роль главного тренера сборной Англии в истории, а затем преследовала в высшей степени персонализированную и мстительную повестку дня, обычно предназначенную для политиков, находящихся в поле их зрения. В-третьих, таблоиды взяли на себя ведущую роль в описании противников сборной Англии с точки зрения комично устаревших стереотипов. И, в-четвертых, поскольку секс и насилие продаются, пресса занялась поиском подобных историй. В 1990-х годах они одновременно приковывали к позорному столбу и радовались насилию, сопровождавшему многие матчи сборной Англии, активно выискивая неприятности.

Сборная Англии, хотя ее часто жестко критиковали во время отборочных соревнований, неоднократно превращалась в потенциальных победителей к моменту начала турниров. Чемпионат мира 1966 года остается ключевым ингредиентом в этой алхимии, исторической звездной пылью, которая позволяет, несмотря на все свидетельства обратного, прессе и нации считать Англию неизменными соперниками на мировой триумф. Сорок лет спустя, в 2006 году, Daily Telegraph открыла свой репортаж о турнире того года заголовком «14 560 дней с тех пор, как Бобби Мур поднял Кубок мира»[58]. Выкатываются члены той сборной чемпионата мира 1966 года, чтобы они поделились своими мыслями, соответствующим образом переформулированными, чтобы освятить ныне безудержный чрезмерный оптимизм. Нередкие неудачные старты сборной Англии на турнирах сравниваются с таким же медленным прогрессом, достигнутым командой в 1966 году. Характерные для англичан достоинства интенсивного бега и жестких подкатов, выдержки и командной работы, которые характеризовали команду 1966 года, предлагаются в качестве решения дилемм нынешней сборной. Все это было напрасно. После Евро-96 Англия вышла всего в два четвертьфинала чемпионата мира. Поражение редко объяснялось отсутствием тактической хватки или нехваткой базовых навыков — несмотря на катастрофические результаты сборной в такой простой задаче, как взятие ворот. Часто поражение рассматривалось как результат лживости соперников, причудливого невезения, индивидуальных неудач и некомпетентности судей: рука Марадоны, сломанная плюсневая кость Дэвида Бекхэма, латинские штучки Роналду, из-за которого был удален Уэйн Руни, гол Фрэнка Лэмпарда, который пересек линию ворот в Блумфонтейне — выбирайте сами. Когда ничего из этого не будет достаточно, чтобы умилостивить богов, вместо этого в жертву можно принести менеджера сборной Англии.

Выдвижение главного тренера сборной Англии на столь центральную роль в истории было частью более широкого сдвига в освещении футбола, в котором анализ игроков и игры отошел на второй план, уступив место чтению рун гномических заявлений руководства и слухов о конфликтах в раздевалках. В то время как футбольная пресса никогда не располагала к себе ни одного менеджера сборной Англии с тех пор, как Уолтер Уинтерботтом впервые занял эту должность в 1950-х годах, отношения кардинально изменились при Бобби Робсоне, которого преследовали с новой неумолимостью, его личная жизнь стала достоянием прессы; его высмеивали как «болвана» и умолял «во имя Аллаха» уйти. Драматичный выход команды в полуфинал чемпионата мира 1990 года позволил ему уйти лишь потрепанным, но непоколебимым. Та же участь не постигла Грэма Тейлора.

Первые отношения с прессой были достаточно сердечными, но когда сборная Англии потерпела поражение на групповом этапе чемпионата Европы 1992 года от принимающей страны Швеции, Sun опубликовала заголовок «Шведы - Брюква, 2:1» [прим.пер.: стоит отметить, что Turnips переводится также и как болван, дурак]. Лицо Тейлора было наложено на овощ, изображение привязалось, и его достоинство было смертельно подорвано. Один доведенный до белого каления болельщик сборной Англии написал на бюллетене «Увольте Грэма Тейлора» на дополнительных выборах в 1993 году. Когда после провальной кампании сборная Англии не смогла отобраться на чемпионат мира 1994 года, Sun радостно объявила о его неизбежном уходе: «Это твой удел». Терри Венейблсу посчастливилось не участвовать в состязательном матче в качестве главного тренера сборной Англии, пока они не вышли на поле в качестве хозяев Евро-96. В то же время он предложил достаточно цитируемого текста и дерзкого дружелюбия, чтобы сдерживать напасти как от выступления его команды, так и от его собственных сомнительных финансовых сделок. Он также знал, когда нужно уволиться, и в преддверии судебных разбирательств ушел после Евро-96 относительно невредимым. Его преемники были не столь удачливы и не столь быстры.

Пребывание Гленна Ходдла на посту уже выглядело шатким после того, как пресса раскрыла беспокойство команды по поводу использования им целительницы Эйлин Дрюери на сборах сборной Англии и его бессердечного отцепления Пола Гаскойна из сборной накануне чемпионата мира 1998 года. Возможно, он мог бы переждать бурю: Гаскойн к тому времени стал обузой, а ньюэйджский мистицизм Ходдла был не так уж неуместен в новом английском пейзаже городских буддистов, кристальной силы и друидических возрождений. Однако применение реинкарнации к теориям социальной справедливости зашло слишком далеко. Сообщалось, что в интервью Times он сказал: «Нам с вами физически дали две руки и две ноги и наполовину приличный мозг. Некоторые люди родились такими не по какой-то причине. Карма действует из другой жизни»[59]. Пресса приготовилась к убийству. Завершающий удар был нанесен по дневному телевидению премьер-министром Тони Блэром, который счел его комментарии выходящими за рамки дозволенного и несовместимыми с его постом.

Кевин Киган пришел на эту работу благодаря лавине прессы и народного признания, а также желанию создать сборную Англии, которая играла бы с размахом его клубных команд. Но его тоже выгнали с работы после того, как мрачный вылет из первого раунда чемпионата Европы усугубился поражением от Германии в последней соревновательной игре, которая должна была состояться на старом стадионе «Уэмбли». Английский популизм, основанный на здравом смысле, оказался крайне недостаточным как для выбора менеджеров, так и для управления сборной. Даже сам Киган, говоривший в третьем лице, знал, что его чрезмерно возвысили и он не в своей тарелке: «Может быть, у Кевина Кигана это не получается на таком уровне». Футбольная ассоциация Англии, переживающая период модернизации под руководством нового исполнительного директора Адама Крозье, воспользовалась своим шансом и впервые назначила иностранного менеджера — шведа Свен-Йорана Эрикссона.

В эпоху, когда иностранные игроки и тренеры заметно улучшили отечественный футбол, назначение шведа на эту должность было не таким уж неожиданным, но в прессе сохранялось значительное беспокойство по поводу того, что национальной сборной теперь руководит иностранец, какой бы хорошей квалификацией он ни обладал и какими бы бедными ни были отечественные альтернативы. Одно из мнений всегда считало Свена слишком бесстрастным, чтобы соответствовать обычному образцу, по которому были отлиты менеджеры сборной Англии. Его технократическое поведение было чуждым, Telegraph описала его как «монохромного и бесцветного», а Times предположила, что у него «юмор библиотекаря». Джефф Пауэлл в Mail кричал: «Мы продали наше первородное право спускаться по фьорду нации из семи миллионов лыжников и метателей молота, которые проводят половину своей жизни во тьме!» Каковы бы ни были сомнения, изначально казалось, что это был хороший выбор. Сборная Англии под руководством Свена обыграла Германию со счетом 5:1 в Германии, квалифицировалась на чемпионат мира 2002 года и вышла в четвертьфинал, где уступила будущим чемпионам Бразилии.

Это оказалось затишьем перед бурей. Если оставить в стороне футбольные вопросы, пресса быстро установила ненасытный аппетит Свена к женщинам и деньгам. Его роман с секретарем ФА Фарией Алам был лишь одним из серии измен, описанных таблоидами в мучительных подробностях. Что еще более сенсационно, журналист Мазер Махмуд, выдававший себя за «Фальшивого шейха», сел со Свеном в отеле Дубая, чтобы условно обсудить новую футбольную академию, и записал его слова о том, что тот хотел бы больше денег и рассмотрел бы возможность ухода с поста главного тренера сборной Англии, чтобы тренировать команду Премьер-лиги. Вряд ли это был случай государственной измены, но, как следствие, Свен согласился уйти с работы после предстоящего чемпионата мира 2006 года. Его уход был встречен горькими оскорблениями. Несмотря на успешную квалификацию на три турнира подряд и выход в четвертьфинал во всех из них, выступления, которые разумно можно было бы считать приемлемыми для курса, его демонизировали. Sun была откровенна, опубликовав статью «Прощай, придурок» и описав Свена как «бесстрастного растяпу, у которого не хватает смелости принимать важные решения»[60].

Уход Свена дал полную волю способности таблоидов создавать национальные стереотипы — навыку, отточенному почти двумя десятилетиями блестяще изобретательной игры словами в угоду самым грубым взглядам на мир. Перед игрой с Шотландией на Евро-96 Sun проинструктировала сборную Англии «Разнести их в пух и прах», а в матче с голландцами «Пойти и устроить им взбучку». После победы в четвертьфинале над Испанией News of the World объявила: «Мы надавали им по кастаньетам», в то время как более политически проницательная Sun сослалась на ожесточенные баталии из-за европейских квот на вылов рыбы, которые ведутся между ЕС и Испанией: «Для страны, которая украла нашу рыбу, камбалы в полуфинале не найдется». Чтобы не отставать, корреспондент BBC Джонатан Пирс приветствовал победу восклицанием: «Сальвадор Дали, Пабло Пикассо, Хосе Каррерас, Эль Кордобес, Дон Кихот, ваши парни вылетели, и они могут засунуть это в вашего Хулио Иглесиа... ЗАД!»[61] [прим.пер.: во всех заголовках на английском обыгрываются ругательства в сторону соперников, что в полной мере перевести на русский не представляется возможным]. Полуфинал против немцев поднял риторическую планку. В кои-то веки Mirror оказалась на острие национальных стереотипов: «Футбольная война объявлена», — гласила первая страница в сопровождении Стюарта Пирса и Пола Гаскойна в шлемах британской армии. «АХТУНГ СДАВАЙСЯ — Для тебя, Фриц, чемпионат Евро-96 окончен». Редактор Inside Пирс Морган подражал голосу Чемберлена, объявившего войну в 1939 году. Не довольствуясь простыми словами, Mirror также наняла бронированный автомобиль и отправила его к отелю немецкой сборной. К счастью, полиция перехватила его на трассе М25. Из-за неоднократных жалоб и расследования Комиссии по печати по костяшкам пальцев Mirror слегка постучали.

Хотя пресса не погрузилась в те же глубины ксенофобии, что Mirror в 1996 году, она продолжала предлагать то же причудливое меню военных образов. Накануне чемпионата мира 2006 года Daily Mail открыла турнир футбольным шарфом на шее [адмирала] Нельсона и заголовком «Англия ожидает». Внутри они поместили Уэйна Руни на плакат с крестом Святого Георгия, указательным пальцем и призывом Китченера к пушечному мясу, перефразированным для телевизионной эпохи: «Ты нужен своей стране сегодня в 16:00». Актер Рэй Уинстоун сыграл на турнире чудика напрокат. Футбольная ассоциация Англии заключила с ним контракт на поездку в Германию и пропаганду позитивных мирных настроений среди болельщиков. В то же время он записывал воинственные мотивационные послания для Sun, которая отправила сборной его записи ораторского искусства Черчилля и шекспирианских боевых речей.

Освещение драк на матчах в Англии всегда колебалось между моральным возмущением и тайным удовольствием от того, что там было так много пикантных событий, которые нужно было освещать. По мере того как количество случаев насилия уменьшалось, а газеты искали сплетни, более подходящие для культуры злобных знаменитостей, они обратились к личной жизни игроков и их жен и подруг — WAGs. До сих пор их публичный профиль в значительной степени соответствовал патрицианской аркадии Альфа Рэмси: «Жена футболиста должна полностью вести домашнее хозяйство, чтобы у него не было забот; готовить ему ту еду, которая ему нравится... и работать только на его благо и на благо его карьеры»[62]. Хотя у нее были выдающиеся предшественницы, Пош Спайс, ныне Виктория Бекхэм, переписала правила. Будучи сама по себе знаменитостью, она привнесла в лагерь сборной Англии новый способ ведения дел и новых журналистов: папарацци и обозревателей светской хроники. Их присутствие достигло пика на чемпионате мира 2006 года, когда сборная Англии остановилась в престижном курортном городе Баден-Баден. В то время как сама сборная была практически недоступна, ФА ухитрилась разместить семьи игроков в том же отеле, что и журналисты. Пока команда испытывала проблемы на поле, WAGs отправились в город — инсценировали выходы из отелей, роскошные походы по магазинам и баснословно дорогие счета в баре. У прессы была моралистская история, которую они искали: женщины-расточительницы и золотоискательницы, живущие на широкую ногу и привлекающие все внимание к себе, в то время как национальная футбольная команда шла ко дну.

VII.

В 1980-х и 1990-х годах выездная поддержка сборной Англии подтвердила все причины, по которым юнионисты как левые, так и правые, предпочитали оставлять английский вопрос без ответа. Джек Стро, в то время министр внутренних дел, утверждал, что английский национализм был «потенциально очень агрессивным, очень жестоким». Уильям Хейг считал его «самым опасным из всех национализмов», выраженным тем, что Питер Хитченс назвал «толпами жирных пивных людей»[63]. За последние двадцать лет жирные пивные люди остались, но поведение и состав толпы в Англии изменились. До 1980-х годов выездная поддержка сборной Англии могла исчисляться сотнями, а не тысячами, но к началу 1980-х годов они стали давать о себе знать. Вспышки драк имели место как на чемпионате Европы 1980 года в Италии, так и на чемпионате мира 1982 года в Испании. После катастрофы на «Эйзеле» в 1985 году УЕФА запретил английским клубам участвовать в европейском футболе. Не имея возможности посетить клубную вечеринку за границей, активные и авантюрные фанаты поменяли свои планы на выезд: заметно возросло количество выездных болельщиков сборной Англии и их непостоянство. Английская болезнь, как ее обычно называли дома и за рубежом, была скорее предотвращена, чем искоренена. Сборная отправилась на чемпионат Европы 1988 года в Германию и сыграла уныло. Около 7000 английских болельщиков отправились с ними и устроили постоянные столкновения с немецкими болельщиками и полицией в средневековых кварталах старого Дюссельдорфа.

Именно с учетом этих событий итальянские силы безопасности придерживались политики «сначала атакуй, а потом задавай вопросы» при охране большого контингента болельщиков сборной Англии, которые сопровождали команду на чемпионате мира 1990 года. Намеренно оказавшись на периферии в первых турах, сборная Англии проводила свои матчи в Кальяри на Сардинии, в то время как остальные участники их группы базировались на Сицилии. Они пробивались в раунды плей-офф, в то время как их болельщики участвовали в соревнованиях по метанию стульев на площадях, выдерживали марши на стадионы и обратно под пристальным наблюдением полиции и получали серию побоев от карабинеров. Они были грубы и пьяны, но злобность итальянской полиции и их преднамеренная агрессия привели к тому, что болельщики сборной Англии выглядели скорее виноватыми, чем согрешающими.

На периферии поддержка сборной Англии оставалась базой для вербовки правых организаций, таких как недавно созданная Британская национальная партия. Матчи против Ирландской Республики стали идеальной сценой для особенно яростного проявления британского/юнионистского гнева. В 1995 году сборная Англии играла с Республикой в Дублине. Когда на двадцать первой минуте Ирландия повела со счетом 1:0, группа болельщиков сборной Англии на верхнем уровне главной трибуны начала швырять предметы на нижнюю трибуну. Фаланга людей, отдающих нацистское приветствие, выстроилась впереди; позже выяснилось, что они были членами отколовшейся группы BNP Combat 18, которые планировали неприятности. Драки вспыхивали по краям, где ирландские и английские болельщики не были разделены, и все большие куски зазубренного дерева со старого стадиона бросались на трибуны под ними, под скандирования «Нет капитуляции ИРА». Недоукомплектованная и неподготовленная охрана стадиона могла лишь удерживать свои позиции, отводить людей с пути файеров и препятствовать штурму ирландскими фанатами английской секции. В конце концов прибыл отряд спецназа, и стадион был зачищен.

Евро-96 прошел почти полностью без беспорядков внутри стадионов или вокруг них. Турнир и поведение болельщиков сборной Англии обеспечили общественную реабилитацию английского футбола. Тем не менее, ядовитое сочетание ксенофобии и алкоголя оставалось на периферии. После поражения Англии от Германии по пенальти в полуфинале ночью на Трафальгарской площади произошли небольшие беспорядки, в ходе которых были сожжены немецкие автомобили. Чемпионат мира 1998 года во Франции и Евро-2000 стали свидетелями крупнейшей в истории англоязычной выездной поддержки и уличных боев, транслировавшихся в телевизионных новостях. Болельщики сборной Англии в Марселе вступили в столкновения как с местной молодежью, так и со спецназом. В 2000 году в бельгийском Шарлеруа они сначала подрались с немецкими фанатами, прежде чем вмешалась бельгийская полиция с водометами и спецсредствами. В обоих случаях неспособность местных полицейских сил предвидеть саму численность английского контингента создала кошмар для общественного порядка. Чрезмерно усердная полицейская деятельность также сыграла свою роль. Иностранный корреспондент Washington Post был на главной площади Шарлеруа в 2000 году и сообщил, что, хотя там было около сотни английских болельщиков, которые искали неприятностей, «значительная часть проблем с хулиганами была создана УЕФА». Власти загнали безбилетных болельщиков сборной Англии на площадь без большого экрана и громкоговорителя, где единственным местом для просмотра игры был бар, а единственный способ удержаться на одном месте — пить весь день. Жара, выпивка и разочарование переросли в мелкие стычки и издевательства, бельгийская полиция превратила это место в городское поле битвы. Вердикт Национальной службы криминальной разведки не отличался от вердикта корреспондента Post. Хотя присутствовало небольшое количество известных ультраправых активистов, все это было еще более дерьмовым, чем заговор: «Куча парней решила напиться и устроить буйство... вероятно, просто вполне нормальные парни, которые [садятся] на паром со своими приятелями, выпивают слишком много, а затем позволяют втянуть себя в неприятности»[64]. Это был отчет, который мог бы относиться к большинству вспышек неприятностей в большинстве вечеров выходного дня в центре большинства английских провинциальных городков.

Новое большинство оказалось в центре внимания на чемпионате мира 2002 года в Японии и Южной Корее. Отговариваемые или отстраненные полицейскими запретами, большая часть старых ярых фанатов осталась дома. Других отпугнул очень дорогой маршрут, в результате чего менее 10 000 болельщиков сборной Англии отправились в Японию. Оказавшись там, они были удивлены, обнаружив значительную поддержку, даже привязанность, к ним и их сборной. Наряду с официальными японо-английскими болельщиками, делегированными поддержать почетных гостей, популярность английской музыки и Дэвида Бекхэма в стране придала всему хору неожиданный блеск современной молодежной крутости. Практически не сообщая о каких-либо неприятностях, болельщики сборной Англии осторожно окунулись в карнавал, отпраздновав победу над Данией в раундах плей-офф тысячной конгой вокруг стадиона «Ниигата». Не обремененная раздуваемыми средствами массовой информации представлениями о бандитизме, нация дома восприняла этот момент более комфортно, чем когда-либо. Когда сборная Англии вышла на поле, чтобы сыграть против Бразилии во время завтрака в Европе, телевизионная нация остановилась, улицы опустели, движение прекратилось, а школы и офисы приняли специальные меры для показа игры. Как ретроспектива фильма «Штрафной»: «Англия была просто в порядке, и на этот раз, похоже, страна в целом в значительной степени приняла это... больше людей чувствовали себя комфортно, поддерживая Англию в этот раз, чем раньше... казалось, что Англия Свена была той, которая понравилась (или по крайней мере, не отталкивала) множество групп, которые ранее считали невозможным поддерживать национальную сборную»[65].

Что привело к этому сдвигу? Отчасти это отражало более широкие тенденции, происходящие во внутреннем футболе, где сочетание стадионов только с сидячими местами, стюардов и публики постарше, принадлежащей к среднему классу, сделало насилие на футболе гораздо более редким явлением. Во-вторых, под давлением УЕФА и общественности Министерство внутренних дел ввело более жесткое законодательство для контроля за международными выездами известных хулиганов. Возможно, самое главное, идея о том, что можно привязать понятие белого расового национализма к футбольной сборной Англии и ее болельщикам, стала просто нелепой, лишив ультранационалистов и расистские фирмы старой школы их ниши в толпе.

Вызов идее однозначно белой Англии был, конечно, делом рук двух поколений чернокожих игроков, как иностранных, так и английских, которые преодолели узаконенный расизм клубов и публичный расизм трибун и пробились в верхние эшелоны игры. Первый гол Вива Андерсона за сборную Англии в 1978 году нарушил баланс между англичанином и белизной, а выдающаяся роль таких игроков, как Джон Барнс, Дес Уокер и Пол Инс в конце 1980-х и начале 1990-х годов, сделала его бессмысленным. К XXI веку Англия выставляла команду, в которой большинство составляло чернокожие игроки. Если присутствие чернокожих игроков в составе делало сборную неподходящим местом для выражения расистского политического национализма, то поначалу было неясно, делает ли это английский язык более привлекательным для представителей национальных меньшинств страны. Широкое появление креста Святого Георгия в 1996 году вызвало волну беспокойства в черной прессе, где сохранялось значительное беспокойство по поводу понятия англичанства. Из-за затяжных расистских скандирований на футбольных стадионах в начале 1990-х в толпе появилось несколько новых чернокожих лиц, но даже это начало меняться. Сарфраз Мансур уловил двусмысленность перемен после празднования победы Англии над Аргентиной на чемпионате мира 2002 года:

В ту ночь, когда азиаты, черные и белые объединились... Помню, я подумал: вот каким мог бы быть патриотизм, если бы мы могли очистить его от самых отвратительных элементов... Но я также помню, как мой друг-азиат смеялся при виде того, как мы все поем за Англию. Когда я спросил его, что он находит смешным, он ответил: «Это как если бы, надевая флаг, мы говорили: "Видите, мы не так уж сильно отличаемся от вас, пожалуйста, не бейте нас"»[66].

Два года спустя Леон Манн из антирасистской кампании Kick It Out менее двусмысленно описывал свою поездку на Евро-2004: «Первыми болельщиками, которых я увидел, была группа из 10-15 азиатских парней, которые были задрапированы флагом Святого Георгия — я подумал "Вот это да"».[67] Возможно, наконец-то флаг пришел с меньшим багажом. Говоря о чемпионате мира 2006 года, Джон Сентаму, архиепископ Йоркский, напомнил: «В городе Бирмингем, где большим количеством такси управляют азиаты, часто мусульмане, флаг Святого Георгия стал дополнением к каждому такси»[68].

В конце 2003 года Англия играла с Турцией на «Стэдиум оф Лайт» в Сандерленде, что сопровождалось последним крупным всплеском насилия и беспорядков на матче сборной Англии. Часть толпы освистала турецкий национальный гимн, на что часть турецкой поддержки ответила расистскими оскорблениями в адрес чернокожих игроков сборной Англии. Неистовство болельщиков усилилось во время игры, когда два гола сборной Англии были встречены незначительными, но маниакальными вторжениями на поле. Сообщалось о ночных драках между английскими и турецкими болельщиками в центре Сандерленда[69]. Несмотря на то, что вокруг сборной Англии продолжают происходить мелкие потасовки и аресты, это было последнее значительное насилие, которое имело место, и это стало предпосылкой поистине взрывного роста настроений и общественного веселья вокруг футбольной команды.

Если английский карнавал в Восточной Азии в 2002 году был доступен только более состоятельным и предприимчивым болельщикам сборной Англии, то Евро-2004 в Португалии был по-настоящему высококлассным и массовым. Ему было несложно поддаться. Это был пик бума в эпоху дешевых авиабилетов и легкого кредитования. Это был тот же самый залитый солнцем праздник иберийского пива или экстази, который английские отдыхающие устраивали почти десять лет, но с добавлением футбола. Собрав около 150 000 человек, это был, без сомнения, самый большой контингент болельщиков сборной Англии за рубежом за всю историю. На стадионах и вокруг них в дни матчей болельщики сборной Англии были фоном для турнира, в большом количестве занимая общественное пространство, и не только на играх сборной Англии. На четвертьфинальном матче между Францией и Грецией в Лиссабоне, в течение первых двадцати минут, когда небольшие видимые контингенты болельщиков обеих групп практически молчали, стадион спонтанно наполнился скандированием «Ingerland» [прим.пер.: шутливое написание слова Англия, основанное на произношении названия страны в песнях футбольных фанатов], что показало, что они составляли, возможно, четверть аудитории. Драки и аресты были полностью ограничены теми, кто был очень пьян и плохо себя вел в своих праздничных шале.

Португалия, однако, стала легкой проверкой изменений в поддержке Англии. Страна была давним союзником и известным местом отдыха, к которому даже британской прессе было трудно вызвать антипатию. Чемпионат мира в Германии в 2006 году был совсем другим. Возможно, до 170 000 английских болельщиков отправились на турнир или, как выразилась Sun, «вторглись». Однако, вопреки большинству ожиданий, немцы оказались дружелюбны, и англичане ответили взаимностью. Действительно, безумный энтузиазм англичан по отношению к пиву и сомнительным мясным продуктам, футболу и песням обрел вторую родину, заставив многих признать, насколько немцы и англичане похожи. Захваченные общенациональной уличной вечеринкой и космополитическим праздником любви, охватившим обычно сдержанных немцев, англичане попали в плен[70]. Как и в Португалии, организованные группы английских фанатов играли в футбол с местными школьниками и посещали больницы. Они также посетили концентрационный лагерь Дахау, где вместе с немецкими футбольными болельщиками возложили Георгиевский венок. Турнир прошел без каких-либо серьезных инцидентов. Вспышка швыряния креслами в пьяном виде в Штутгарте была воспринята скорее как прискорбное отклонение, чем как норма. Даже Sun была вынуждена сообщить: «Любовь в герре»[71] [прим.пер.: обыгрывается почти одинаково произносимые слова, английское air — воздух и немецкое herr — господин, герр].

VIII.

На расстоянии, объединенная на стадионе, английская футбольная нация кажется простым однородным коллективом. При ближайшем же рассмотрении ее структура и отличительные черты оказываются многогранными и сложными. В толпе есть по меньшей мере полдюжины элементов[72]. Во-первых, прежняя публика не исчезла полностью, они просто стали старше. Теперь уже немолодые остатки старых фирм, уже с семьями и фургонами, все еще там. В наши дни гораздо больше официальных болельщиков, которые благодаря своей самоотверженности при посещении отборочных матчей чемпионата Англии получают первую возможность приобрести билеты на турнир. Из 25 000 членов официального клуба болельщиков в 2006 году 4000 были женщинами; всего за четыре года их число увеличилось в четыре раза. Репортажи из кемпингов и стадионов показали, что многие женщины всех возрастов совершили это путешествие[73]. Значительная часть поддержки Англии, которая становится все более заметной в последние два десятилетия — это корпоративная бригада, прибывающая на мероприятия, финансируемые за счет работы, пользуясь предоставляемыми спонсором пакетами гостеприимства. Помимо этого ядра болельщиков с официальными билетами, есть огромная масса болельщиков, которые пришли с билетами только на некоторые игры или вообще без билетов. Возможно, самой большой новой группой являются независимые и интернационалисты. Они включают в себя небольшие группы друзей, сети любителей турниров и отличные отряды для мальчишников. У некоторых будут запланированные маршруты, другие попытают удачу на официальном сайте и купят билеты на целый ряд игр, не связанных со сборной Англии; в промежутках они следят за своей сборной, когда и как только смогут.

С точки зрения политики идентичности картина столь же сложна. Англичане еще не совсем решили, на чьей они стороне. Несмотря на небольшой сдвиг от британскости к английскости как ведущей идентичности, в массовом порядке англичане не отказались от британскости[74]. Сохраняющаяся популярность британских песен и образов, если не британского флага, среди поклонников Англии подчеркивает это. «Правь, Британия» остается фаворитом публики. Вторая мировая война, или, скорее, ее кинематографические версии, является важной частью саундтрека. Ансамбль «Хиллсборо» из Шеффилда, теперь официально получивший звание Ансамбля болельщиков сборной Англии, присутствует на играх с 1996 года, неустанно прокладывая себе путь через музыку из кинофильмов «Разрушители плотин» [The Dambusters] и «Большой побег» [The Great Escape]. Толпа по-прежнему выкрикивает «Боже, храни королеву» с беспроблемным удовольствием. Были слышны первые разговоры о том, что англичане, как и валлийцы и шотландцы, должны иметь свой собственный гимн на спортивных мероприятиях, но единого мнения в пользу изменений нет. Опросы болельщиков показывают, что они более склонны описывать свою национальную идентичность как английскую, а не британскую по сравнению с населением в целом, но они ни в коем случае не убеждены в необходимости независимой Англии[75]. Остается значительное меньшинство, которое стесняется любых форм патриотизма и национализма, в то время как среди болельщиков с Севера Англии существует ощущение, что команда и ее база на «Уэмбли» слишком тесно связаны с Лондоном и Югом.

Англинская или Британская: какой нация себя представляла? С тех пор как в 1966 году была выпущена новая скифл-песня Лонни Донегана «World Cup Willy», было выпущено более ста официальных и неофициальных синглов сборной Англии, и три, в частности, помогают ответить на этот вопрос[76]. Песня группы New Order «World in Motion» [«Мир в движении»] была выпущена в качестве официальной песни сборной Англии к чемпионату мира 1990 года, и впервые за двадцать лет подобная песня вернулась на первое место в чартах. Англия теперь выглядела и звучала иначе. На смену любительским барабанщикам 1970-х и 1980-х годов английский футбол пришел с высоко обработанным произведением поп-электроники, мелодичным и танцевальным; такую мелодию вы скорее услышите на нелегальном рейве, подпитываемом экстази, чем в задней комнате забегаловки. В то время как старая Англия была нацелена на победы и отвоевывание, «Мир в движении» хотел стиля: «Вырази себя, создай пространство». Это была Англия, которая предпочитала заниматься любовью, а не войной. Самым поразительным из всех было то, что пивной трутень из задней части автобуса сборной Англии был заменен чернокожим мужчиной, который умел читать рэп. В видеоверсии Джон Барнс стоял на пустых лужайках продуваемого всеми ветрами жилого комплекса и, звуча как примерный Grandmaster Flash, давал представление о том, во что превращается английская футбольная нация:

Поймай меня, если сможешь, потому что я из англичан

И то, на что ты смотришь — это генеральный план

Мы тебе не хулиган. Это не футбольный куплет

Три льва на нашей груди, у нас победный менталитет.

Хотя «Мир в движении» с любовью вспоминают, никогда не задумывалось, что эта песня сработает на трибунах. А вот официальная песня для Евро-96, безусловно, сработала. «Three Lions» [«Три льва»] не только заняла первое место, но и была любимой песней во время турнира, в том числе для будущих победителей из Германии, которые исполнили ее на своем собственном параде победы в Берлине. С тех пор она стала одним из основных элементов репертуара английской публики. Написанная и исполненная мужским комедийным дуэтом из Дэвида Бэддиэла и Фрэнка Скиннера, а также Ианом Броуди, солистом группы Lightning Seeds, успех песни основан на заразительной простоте ее главного рефрена «Футбол возвращается домой». Мгновенно и легко поющаяся фраза связана на многих уровнях: возвращение английского футбола в Европу после дисквалификации из-за «Эйзела»; конец статуса парии игры в английской культуре; утверждение, что, несмотря на ее глобальный охват, англичане все еще могут претендовать на роль изобретателей игры.

Третьей и последней песней, оставившей значительный след, была «Vindaloo» [прим.пер.: чрезвычайно острое карри]. В то время как «Три льва» воплотили в себе неразрешенную постимперскую ностальгию по английскому футболу и заменили агрессивного английского мачо более слащавой и сентиментальной мужественностью, «Виндалу» пролил свет на совершенно более эксцентричную сторону нации. Клип на песню был пародией на видео, сопровождавшее хит The Verve 1997 года «Bitter Sweet Symphony», в котором капризный вокалист Ричард Эшкрофт грубо прокладывал себе путь по тротуару оживленной рыночной улицы в Хокстоне. В то время как Эшкрофт бьется плечами с узнаваемой группой городских жителей, его аватар в «Виндалу» сталкивается с совершенно более сюрреалистичной Англией. На улице и в постоянно растущей толпе, следующей за хулиганом, мы видим посыпанных мелом борцов сумо, детей в хоккейной форме, персонажей, нарисованных с дерзких приморских открыток и шоу Бенни Хилла, непослушных школьниц, медсестер-потаскушек и уборщиц, а также шлюху в кожаной юбке и топе с леопардовым принтом. К ним присоединяются усыпанные жемчугом король и королева в дредах, пьяница в твидовом костюме и горделивая утиная походка давно ушедшего в прошлое и всеми оплакиваемого комика мюзик-холла и телевидения Макса Уолла. Кит Аллен, который также снялся в клипе «Мир в движении», выступает в роли маниакального крысолова, стареющего ловкого плута, который обращается к толпе, сплачивает ее, затягивает песню и отстаивает интересы беспородной нации, связанной любовью к футболу, семье и еде — особенно к индийским блюдам на вынос.

С 1998 года официальные песни были, в лучшем случае, болеутоляющими. Песня группы Ant & Dec «We're on the Ball» [«Мы на мяче»] выглядела и звучала как второсортный скетч из детского телевидения, в то время как старая песня группы Farm «All Together Now» [«Теперь все вместе»], переизданная к Евро-2004, сочилась достойным настроением. ФА, возможно, поступила мудро, уйдя из музыкального бизнеса, и в 2010 году не было выпущено ни одной официальной песни.

Недостатка в неофициальных песнях не было, но английские болельщики оказались невосприимчивы к очарованию подобных усилий. Чемпионат мира 2006 года в Германии дал Джону Клизу еще одну возможность повторить песню Бэзила Фолти «Don’t mention the war» [«Не упоминай войну»] в качестве неофициального гимна команды. Как они ни старались, она особо не прижилась. Аналогичным образом радиостанция Talk Sport мобилизовала хор Фрэнка Бруно, Мартина Питерса, Джеффа Херста и одного из последних оставшихся в живых актеров «Папашиной армии» [Dad’s Army] — Билла Пертви — для бесстыдного переписывания темы ситкома, «Кого, по-вашему, вы обманываете, мистер Клинсманн?» Поддержанная Sun и Talk Sport, она поднялась на тринадцатую строчку в чартах, но было продано меньше пластинок, чем переиздание «Трех львов». Даже песня «We Are the Champions» [«Мы — чемпионы»], в которой был сэмплирован Crazy Frog — самый приводящий в бешенство рингтон десятилетия, — заняла более высокое одиннадцатое место. Может быть, англичане и рабы ностальгии и своих мобильных телефонов, но, возможно, пределы германофобии и мифов о звездном часе были достигнуты. Для футбольной нации это, безусловно, считалось прогрессом.

IX.

Если чемпионат мира 2006 года продемонстрировал, как далеко зашли английские болельщики, он также продемонстрировал, как далеко пришлось зайти сборной и Футбольной ассоциации Англии. В 2001 году, незадолго до своего пребывания на посту исполнительного директора Футбольной ассоциации Англии, Адам Крозье опрометчиво утверждал, что новая волна игроков, воспитанных в элитных клубах Премьер-лиги, была золотым поколением. Он точно определил, что 2006 год, когда с точки зрения возраста они достигнут своего коллективного пика, станет лучшим шансом Англии выиграть чемпионат мира. Фактически они были выбиты, опять же по пенальти, в четвертьфинале после вялых матчей в первых раундах, но Крозье был прав в одном смысле: это был их пик. Англия не смогла даже отобраться на чемпионат Европы в 2008 году, еще быстрее была выбита с чемпионата мира в 2010 году и таким же образом вылетела с Евро-2012. Как раз в тот момент, когда годы бума новых лейбористов подошли к концу и надутый пузырь стоимости недвижимости лопнул, акции золотого поколения были должным образом оценены и оказались перепроданными.

Несмотря на неизбежные требования о том, чтобы эта должность досталась англичанину после отставки Эрикссона, ФА сначала обратилась к бразильцу Луису Фелипе Сколари, который отклонил предложение. Затем они отвергли североирландца Мартина О'Нила после того, как на собеседовании он не проявил себя достойной презентацией в PowerPoint. Деваться было некуда, кроме как последовать народным настроениям и назначить единственного англичанина, который, казалось, хотел занять этот пост, ставленника Свена на полставки и менеджера «Мидлсбро» Стива Макларена. Время, проведенное им на этой работе, лучше всего запомнилось заикающимся отсутствием авторитета и уверенности, подчеркнутым его вызывающим неловкость использованием прозвищ игроков и его колючестью при малейшей критике. Оценка Гарри Пирсона была жестокой, но верной: «Макларен, с его пятидесятилетней челкой и розовощеким цветом лица, производил впечатление водителя автобуса, а не босса»[77]. Макларен призвал Терри Венейблса помочь ему с командой, а Макса Клиффорда — с прессой. Но эти высокооплачиваемые консультанты ничего не могли сделать, чтобы остановить гниение. Англия играла без энтузиазма, достигнув своего самого низкого уровня в первой половине отборочного матча против Андорры. Как сообщалось в живом блоге Guardian после игры, «Англия играет отвратительно, лишенная остроумия, уверенности, класса и, что самое раздражающее во многих отношениях, агрессии. И болельщики, которые были полны бравады и всей этой болтовни перед стартом, уже хором кричат: "Стив Макларен — банкир"»[78]. Несмотря на такого рода неудачи, Англии нужно было всего лишь не проиграть Хорватии, чтобы квалифицироваться на чемпионат Европы. Это оказалось слишком большим испытанием для золотого поколения. В ужасную погоду Хорватия разобрала их в пух и прах; менее чем через четверть часа счет стал 0:2. В конце второго тайма сборная Англии восстановила счет — 2:2, но третий гол хорватов вывел Англию и Макларена из игры. В акте публичного пафоса он стоял один на бровке, безмолвный и сломленный, под зонтиком для гольфа, который, казалось, едва удерживал проливной дождь от его уже промокшей куртки.

Когда даже самые воинственные обозреватели приглушили голос в поддержку другого главного тренера сборной Англии, Футбольная ассоциация Англии снова отправилась за покупками и заполучила себе Фабио Капелло. Суровый итальянец, казалось, предлагал все, чего не было у Макларена. Скорее скупой на мнения, чем словоохотливый, его ограниченный английский, поначалу казалось, делал его человеком немногословным, но мудрым. Его широко разрекламированный интерес к современному искусству говорил о менеджере с интеллектуальной глубиной, в отличие от замкнутого одномерного футбольного человека, который был до него. Там, где неформальность, граничащая с дерзостью, когда-то была нормой, Капелло разговаривал с игроками формально, если вообще разговаривал, и установил строгие правила в отношении одежды, посещения приемов пищи и использования мобильных телефонов. Было ясно, что WAGs не будут рады. Под руководством Капелло Англия квалифицировалась на чемпионат мира 2010, но была ужасна, пробившись в плей-офф только для того, чтобы в итоге потерпеть поражение от Германии со счетом 1:4 в Блумфонтейне. Англия была просто недостаточно хороша, вот и все. За годы, прошедшие после Южной Африки, сборная с трудом пробивалась в квалификации на чемпионат Европы, но так и не поднялась выше уровня простого участника. Даже дома команда игроков, привыкших к соревнованиям на самом высоком уровне в клубной игре, казалась охваченной благоговейным страхом. Несмотря на все его авторитарное бахвальство и предполагаемые навыки управления людьми, Капелло, казалось, так и не смог вытащить Англию из ее скорлупы[79]. Маятник мнений качнулся от иностранного опыта к доморощенной мудрости. Капелло был заменен Роем Ходжсоном. Не экзотичный и не харизматичный, консервативный в своей тактике, он привнес в цирк некоторую степень достойного спокойствия и заставил досрочный вылет сборной Англии с чемпионата Европы в 2012 году выглядеть правдоподобным, но разочаровывающим результатом, каким он и был; это была невиданная десятилетиями степень реализма в оценке шансов Англии. В 2012 году внутренний фронт был столь же трезвым. Показатели просмотра матчей сборной Англии по телевидению оставались очень высокими, но пресса была приглушена, а продажи флагов и телевизоров с плоским экраном снизились.

В этом более мрачном свете, лишенном истерии и гипербол, свойственных годам бума, каково состояние английской футбольной нации? Как и сама нация, ее идентичность колеблется между британством и англичанством, все еще привязанная к популярной исторической траектории империи и войны. В любом случае, обе нации, по большому счету, отвергли понятие этнической или белой идентичности, что теперь подтверждается ее межэтнической привлекательностью и составом как публики, так и команды. Она преимущественно консервативна, со вкусом скорее к безопасным путешествиям, чем к приключениям, но в ней есть радикальное космополитическое крыло и небольшая кучка нереформированных ксенофобов.

Что еще более многообещающе, футбольная нация продолжает увлекаться карнавалом. Болельщики сборной Англии в Южной Африке, как и следовало ожидать, были небольшой частью каравана, направлявшегося в Германию. Однако они были более разнообразными, чем когда-либо прежде. Как отметил один наблюдатель, «Я был поражен тем, сколько женщин и семей было на играх сборной Англии, и люди были там ради праздника. Большинство из них были одеты от базовой формы сборной Англии до рыцарей и групп в шляпах, кудрявых париках и блейзерах»[80]. Опираясь на успех аналогичных инициатив в Португалии и Германии, английские болельщики играли в школах, поддерживали массовые футбольные проекты и посещали остров Роббен и пригороды[81]. В отличие от этого, взаимодействие сборной Англии с южноафриканской общественностью было микроскопическим[82]. Среди тех, кто имел несчастье наблюдать за разрушением сборной Англии от рук немцев в Блумфонтейне, появился новый трезвый реализм: «Я пробыл здесь три недели, потратил слишком много денег и видел слишком много ужасного футбола... Англия не заслуживала победы».

Следовательно, кампания сборной Англии на чемпионате мира 2014 года сопровождалась почти полным отсутствием флагов Святого Георгия на автомобилях и домах нации и самым низким уровнем ожиданий. Лишившись большей части золотого поколения, сборная, безусловно, выглядела более симпатичной, в то время как назначение Роя Ходжсона главным тренером сборной Англии принесло в цирк долгожданную умеренность и спокойствие. Сборная набрала лишь одно очко в трех матчах, поражения от Италии и Уругвая стали самым неудачным результатом на чемпионате мира за более чем полвека. Игроки извинились, но, как предположил Барни Роней, возможно, нация должна была извиниться перед ними; извиниться за отчаянное состояние низовой инфраструктуры Англии и уровня тренеров. Несмотря на все свои противоречия и ограничения, футбольная нация Англии стала более привлекательным символом нации без гражданства, чем ее футбольная сборная.

***

Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.