52 мин.

«Матч ТВ» полгода не платил за фильмы». Интервью Твалтвадзе про СССР, похищение в 90-х и приспособленцев

157

Вадим Кораблев поговорил с комментатором.

Григорий Твалтвадзе – голос нашего спорта нулевых. Он комментировал как топовый футбол с хоккеем, так и борьбу с керлингом, выпускал документальные фильмы (вы точно помните цикл «Золотой пьедестал») и не пропадал из телика до появления «Матч ТВ». Твалтвадзе быстро ушел с канала, а Наталья Билан в интервью Головину ехидно назвала его проекты «протяжными портретами». 

С тех пор о комментаторе почти не слышно. Вадим Кораблев встретился с Твалтвадзе для проекта «Любимый комментатор», чтобы узнать, как у него дела, и открыть детали биографии, которые незаслуженно оставались в тени. 

● Твалтвадзе больше 10 лет работал в школе. В 90-е ученики, мывшие машины по ночам, издевались над зарплатами учителей.

● А еще в 90-е Твалтвадзе скрывался от бандитов и ходил с охраной. Однажды его похитили и могли убить. 

● Что случилось с «Матч ТВ» и Билан? История, в которой внезапно появляется Джиган. 

● Твалтвадзе против «латералей» и «вингеров». Что не так с терминами?

● Твалтвадзе часто слышал националистические оскорбления в России. Как он это объясняет? 

На «Матче» Твалтвадзе советовали Джигана как спикера исторических сюжетов. И полгода не выплачивали деньги за 11 фильмов

– Передача, с которой вы ассоциируетесь, – «Золотой пьедестал». Как она появилась?

– Когда нас всех благополучно удалили с ТВЦ и я вернулся работать в школу, позвонил Вася Кикнадзе: «Есть интересный проект. Попробуешь взяться?» На канале «Культура» работала Наталья Приходько и очень хотела заполнить его спортивными трансляциями. Я предложил сделать программу о ветеранах спорта. И снял фильм, посвященный Виктору Васильевичу Тихонову. Показал его, на «Культуре» взвизгнули от восторга и сказали, что это то, что им нужно. Так все началось.

– На что вы ориентировались?

– Наверное, только на знания, потому что я поглощал все книги о спорте, все факты. В первых фильмах не было много денег. Но там сердца больше, что ли.

– Что вы вспоминаете о тех съемках в первую очередь?

– Представьте, я делаю фильм о великом Юрии Тюкалове (двухкратный олимпийский чемпион по академической гребле – Sports). Он вырезал на льду Невы полынью, бросал туда лодку и отрабатывал зимой гребок. Игорь Мордмиллович, потрясающий оператор, заставил меня раз 25 по льду Невы пройтись. Мороз хорошо под 30. И в результате взял первый дубль. И чего мучил? Зато я понял, в каких условиях Тюкалов стал великим чемпионом. И таких моментов было немало.

Иногда нам как будто судьба что-то подсказывала. Последние кадры фильма, посвященного Григорию Федотову, который ушел из спорта в 33, а в 44 умер. Я был с букетом гвоздик на Новодевичьем кладбище, снег падал вот такими хлопьями. Я говорю: «Что для человека футбольная карьера, которая заканчивается в 33? Ничего. Что для мужчины жизнь, которая заканчивается в 44? Ничего. Но может, за эти годы он сумел создать столько, что память о нем живет до сих пор. И даже зимой на его могиле свежие цветы». Тут я кладу эти четыре гвоздики, и получается так, что одна легла сверху. Думаю: чего оператор камеру не убирает? А эта гвоздика скатывается и как будто образует поклон. Она одна, их три – как будто цветы для живого. И после этого Мордмиллович направляет камеру в небеса – ну просто [оператор Сергей] Урусевский, «Летят журавли». Меня самого дрожь проняла.

– Как должна выглядеть хорошая историческая программа?

– Если верить Наталье Билан, должен быть писклявый голос, ничего не понимающий в спорте. Должен быть драйв, экшн. Не знаю, нужен ли там секс, стрельба. Или рецепты с телеканала «Домашний». Но это не должна быть «тягомотина, которую снимает этот Твалтвадзе».

Я просто ей сейчас отвечаю, [потому что] у меня не было возможности этого сделать. Зачем вы тогда показывали эту тягомотину? А в повторах сколько показывали!

– А если серьезно?

– Душа должна быть. Мы не должны зацикливаться на голах, очках, секундах. Мы должны человека увидеть. С какими болями он жил. Не травмами, а человеческими болями. Что в душе его творилось. Того же Федотова Нырков и Николаев уговорили пойти на рыбалку в Архангельское, он поймал щуку. И вдруг ночью Мирков услышал, как Федотов плачет. «Гриша, ты чего?» – «Ты видел ее глаза?» – «Чьи?» – «Щуки!»

Они вместе с Бобровым в 1946-м получили от министра обороны Булганина в подарок машину Opel Kapitan. Бобров гонял по Москве как сумасшедший, а Федотов метрах в трехстах увидел ребенка, переходящего улицу, остановился, закрыл машину и больше никогда за руль не садился.

Ну, давайте все это заменим на голы. Скорость у него какая, удар! Но если все это исключить, будет голая хроника. Наверное, кому-то она и нужна, но это не кино, а документальный отчет.

– Наталья Билан обсуждала с вами фильмы?

– Когда мы делали фильм про тяжелоатлетов Василия Алексеева и Юрия Власова, нам предоставили список тех, кто должен выступить. Я не знаю, кто такой Джиган. Какой-то рэпер. Мне говорят: «Пусть Джиган даст интервью». – «Подождите. Что он знает об Алексееве и Власове?»

Ответ хотите? Ответ был такой: «А вы ему скажите, что говорить».

– Вы серьезно?

– Клянусь здоровьем детей. Мне передали список. Говорю: «Слава богу, жив Александр Нилин». – «Он старый». Еще говорю: «Круче Севы Кукушкина нам никто не расскажет» – «Он толстый».

Так вы че хотите, правду в кадре или работать по критериям «толстый и старый»? Меня сначала убрали из кадра, потом убрали еще и голос.

– Звучит дико.

– Да, до «Матча» такое было в 2004 году в Грозном, когда меня вызвали к начальству: не дай бог хоть один термин, как-то связанный с военными действиями. Типа «пошли в атаку», «выстрел издалека» или «мяч летит, как пушечное ядро». На 89-й минуте я прокололся – сказал: «Пошли в атаку».

– Были претензии?

– Нет.

– Цитата Билан: «Когда мы в 2015 году запустили канал, выяснили, что нет никакого архива документалки. Их не снимали, а то, что снимали, в эфир я не поставлю. То документальное кино, которое я увидела… Да лучше ставить все время «О, спорт, ты – мир», чем протяжные документальные портреты, которые снимал Григорий Твалтвадзе». Что вы думаете об этом?

– Думаю, что как она была на уровне телеканала «Домашний», так там и затормозила. Можно сказать грубо? Это баба не из спорта.

– Почему она так говорит? Вы конфликтно расстались?

– Я видел ее один раз в жизни.

Для «Матча» я сделал 11 новых фильмов, где уже компьютерная графика и все такое. В проекте были еще несколько фильмов. У вице-президента федерации спортивной борьбы Алихана Харсиева обсуждали перспективы съемок про Бувайсара Сайтиева. Но на «Матче» мне сказали притормозить. Вдруг в 12 ночи раздается звонок от Михаила Мамиашвили, главы федерации. Он редко мне звонил, а тут аж глубокой ночью: «Гриша, брат мой, скажи, а что там происходит с фильмом о нашем Бусике? Вот мы сидим с Алиханом, ты многое пообещал» – «Во-первых, я Бувайсару объяснил, что задержка не по моей вине» – «А по чьей?» – «Это решение Билан». – «Кто такой этот Билан?» – «Не такой, а такая. Правая рука Тины». А он с ней в очень хороших отношениях. И говорит: «Да я завтра разберусь».

Я же не знал, как Мамиашвили будет вести разговор. Мне звонит Борислав Володин, который отвечал за работу комментаторов, и говорит: «Я, конечно, понимаю, что у тебя много знакомых и друзей, но так нельзя». – «Что случилось?» – «Позвонил Мамиашвили, спустил на нас всех собак. Как ты мог?» – «Человек спросил, кто приостановил фильм, я сказал, что, наверное, Билан».

После этого все мои контакты с «Матчем» закончились.

– Вы говорили, что «Матч» потом не выплачивал деньги.

– Полгода.

– Почему?

– Не знаю. Может, деньги у них кончились.

– Эта ситуация вас надломила?

– Да нет, появился телеканал «Старт».

«Современным комментаторам важно показать, какие они умные». Твалтвадзе против «латералей» и «вингеров» – это не боязнь нового?

– После запуска телеканала «Спорт» вы стали одним из главных комментаторов страны.

– Как говорили мои друзья: «Сволочь, ты в каждом утюге».

– Как известность изменила вашу жизнь?

– Я этого не ощущал. Да, где-то узнавали, где-то нет. Помню, как комментировал «Торпедо» и у меня оказалось два экземпляра составов. Подходит Александр Шмурнов, я его тогда не знал, и спрашивает: «Слушай, у тебя составы есть?» Даю ему составы. И он так удивленно на меня посмотрел. Потом слышу, как он с кем-то разговаривает по мобильнику: «Он мне составы дал. Да нет, просто так дал». И я задумался: что же он такое обо мне думал вообще? Что я какой-то неземной? Может, и троллил, конечно.

Но нет, на меня это не влияло. Если бы влияло, получил по сусалам от жены.

– Она вас контролировала?

– Ооой, жестко. Говорила: «Это ты там кто-то важный, а здесь… Короче, знай свое место». Она редко слушала меня на «Спорте», но если слушала и что-то было не так, всегда говорила. Я и сейчас очень часто читаю ей материал, который отправляю на радио. Она говорит: «Заумность пошла» – «Че тебе не нравится?» – «Вот это здесь к чему? А вот это? Давай попроще». – «Куда уж проще-то». Но она справедливо требует, чтобы я убирал завихрени. Чтобы доступнее подавал.

– Помогло, что известность пришла не в 20 и даже не в 30?

– Мне было 37. И да, очень может быть. Когда я начал работать у Кикнадзе, нужно было озвучить 30 минут финала НХЛ-1997. Студия была заказана до вечера, я сел и озвучил эти 30 минут с одной технологической паузой – на перекур. Когда закончил, режиссер говорит: «А ты где раньше работал?» – «Нигде». – «В смысле?» – «В школе». – «Не, на телевидении». – «Нигде». – «Да хорош, так не бывает. У нас студии заказываются на весь день, а ты закончил уже».

Для меня это было чем-то обычным. Я не придавал этому значение, не думал, что я какой-то крутой.

– Телеканал «Спорт» сейчас вспоминают с особой теплотой. Как бы вы объяснили его успех?

– У нас просто спорта не было на телевидении. И «Спорт» стал целым явлением. Кто-то скажет, что был «НТВ-Плюс», но нет, ребят, это совсем другое. «НТВ-Плюс» был у одного процента населения. А тут общедоступный бесплатный канал.

Сколько писем нам писали! Помню, полетели открывать «Спорт» во Владивосток, где интересы болельщиков столкнулись с интересами одного вице-губернатора, который, видимо, получил хорошую взятку и пробивал телеканал «Домашний». Мы надавили, и все-таки пошел «Спорт». На той встрече я сказал, что надеюсь, это навечно. Спустя два месяца приходит письмо: «Вы говорили, что это навечно, а у нас отобрали «Спорт». У нас теперь «Домашний».

– Что для вас хороший комментарий?

– Должны быть русский язык и хороший голос. Все остальное приложится. Когда современные комментаторы рассказывают, насколько они умнее телезрителей… «А вы знаете, почему 4-3-3 хуже 4-2-4? Я вам сейчас объясню». Слушай, футбол идет. О чем ты говоришь?

Одна из звезд современного комментаторского цеха в прошлом сезоне заявил, что систему «дубль вэ» на чемпионат мира привез бразильский тренер. Без упоминаний чемпионата мира, имени тренера. А дальше происходит вообще невероятное: «Итак, система «дубль вэ», 4-2-4…» Я чуть с дивана не упал. Какие 4-2-4? «Дубль вэ» – это 3-2-5.

– Кто это был?

– Черданцев. Без упоминаний Висенте Феолы, чемпионата мира 1958 года. Как к этому относиться?

– Вы часто иронично говорите про «современных комментаторов с высокими голосами». Кирилл Дементьев – хороший комментатор?

– Комментатор хороший, голос – ужас. Первый раз я подумал, что это Новодворская у микрофона. Мы с Кириллом в хороших отношениях. Правда, про голос я ему не говорил.

– То есть с ужасным голосом можно быть хорошим комментатором?

– Я не собираюсь никого осуждать. Я только говорю, что мне это не нравится. Я не могу принять, если человек не справляется с числительными. Или если говорят «длинный аут», как это пару дней назад сказал Шнякин… Что это значит? Аут – это положение мяча за пределами поля. Еще говорят «вбросить аут». Как можно вбросить аут?

– Вам скажут, что вы цепляетесь. Эти выражения вошли в обиход, люди так обсуждают футбол, это емко и понятно.

– Правильно, цепляюсь. А «вышел один на один и перебросил вратаря»? Куда он вратаря перебросил?

– Опять же, все понимают.

– Неужели трудно добавить два слова? Перебросил мяч через вратаря. Ведь получается, что он схватил за ноги вратаря и куда-то его перебросил. Давайте не уродовать русский язык «дэмэджами», «латералями».

– Какой в русском языке аналог «латералю»? «Крайний защитник» не подходит – у латераля больше функций.

– Хорошо, универсальный крайний защитник. Устраивает?

– А почему вы так против новых терминов?

– Не нравятся они мне и все. Я русский язык люблю. И считаю, что он не беднее всех остальных, из которых мы это черпаем.

– Да и «универсальный» – заимствованное слово.

– Для современных комментаторов очень важно показать, какой ты умный. И использование «дэмеджей», «латералей» и «вингеров» – это попытка продемонстрировать, насколько я хорош. Мы с Геннадием Сергеевичем Орловым недавно говорили на эту тему. Обсуждали какой-то термин, и он привел 3-4 заменителя в русском языке. Просто Геннадию Сергеевичу не нужно выпячивать себя над болельщиками и показывать, как он разбирается в футболе. Об этом и так все знают. А дальше уже кто-то воспринимает его творчество, кто-то не воспринимает. Но он не проповедует новоязы, а находит возможность говорить на доступном языке.

– Все эти опасения – не боязнь нового?

– Ничего подобного.

– Точно?

– Я исключительно переживаю за язык.

– У меня диссонанс: вы очень интересный человек, моложе нас всех, при этом вам так категорично не нравится слово «латераль».

– Я вот сейчас отчаянно борюсь против ввода мяча вратарем ближнему защитнику. В 60% случаев это заканчивается потерей мяча, не доходя до центральной линии. Зачем? Просто потому что кто-то сказал, что это новое? Во время этого розыгрыша у тебя должны быть такие исполнители! А что с клубом «Знамя труда», что с «Ленинградцем» таких исполнителей нет. И хороший прессинг тебя задушит. Но они все равно это делают. Потому что «ой, а как на нас посмотрят со стороны?»

Помню, когда Лодыгин играл в «Зените», он в двух-трех матчах ужасно портачил, выходя далеко от ворот. Мы разговаривали с Олегом Денисовым, лучшим вратарем мира в мини-футболе, и он говорит: «Ты не понимаешь, что происходит? Они же сейчас все хотят быть Нойерами. Попугайская манера». Но никогда Лодыгин не будет Нойером. Потому что другие мозги, другие мышцы, другая жизнь, другое понимание футбола. Другое все.

– В эпоху продвинутой статистики и xG комментатор должен разбираться в тактике?

– Не-а. Какие-то азы должны быть. Они всегда были. Но, когда начинаешь определять тактику как нечто превалирующее над всем остальным, ты лишаешь зрителя возможности чувствовать себя на празднике, на спектакле. Пропадает драматургия. Я очень часто говорю: «Ребят, вы хотите сделать из футбола арифметику? Но это уже не арифметика – это алгебра. И даже не евклидова геометрия, вы уходите в какие-то лобачевские выси. Вам футбол для чего нужен? Чтобы донести его до зрителя? Так зрителю нужны эмоции». А они не умеют правильно подавать эмоции.

– Три комментатора, которые вам сегодня нравятся.

– Володя Синицын, который комментирует снукер, – номер один. Денис Казанский. И Рома Скворцов.

– А кого слушать не можете?

– Вы догадайтесь.

– Ну вот Черданцев.

– С трудом, но слушаю, вынужден. Потому что мне интересно, что еще нового узнаю из истории мирового футбола.

– Это еще интересно с точки зрения того, как ваша школа смотрит на новую.

– У меня нет школы. И никогда не было. Правда, когда с тем же Геннадием Сергеевичем мы встретились в Германии в 2006-м, он сказал: «Гриша, ты наш». – «В каком смысле?» – «Ну ты из нашего времени». И мне так потеплело.

Недавно комментировал матч «Торпедо» – «Сокол», и вдруг Антон Никитин, очень хороший молодой комментатор, сказал: «Григорий Саныч, когда мы анонсировали, что вы будете комментировать, получили 200 тысяч откликов. Вот, смотрите». – «Каких откликов? «Зачем этого козла пригласили»?» – «Нет, лайки». Хорошо, не белки или стрелки.

Игра закончилась, я спускаюсь, и режиссер говорит: «Пришла эсэмэска от руководства лиги: «Слушайте, а Твалтвадзе-то в порядке». И я про себя думаю: «Как легко выпасть из информационного поля. Люди считают, что если ты не на «Матче», то тебя вообще нигде больше нет. Ох, а он, оказывается, в порядке. Он, оказывается, не разучился по-русски говорить. Разбирается и в тактике, и в чем-то еще».

– А как вы отслеживаете обратную связь?

– Никак.

– Почему?

– А зачем?

– А это правильно?

– Да.

– Как тогда понимать, в порядке вы или нет?

– Я работаю как умею и не позволяю себе халтурить.

– Вы сказали, что всех, кто не на «Матче», как будто вообще нет. Я согласен, что в массовом сознании есть такое ощущение. Вас смущает маленькая аудитория?

– Совсем не беспокоит. У меня столько друзей говорят: Гриша, давай мы тебя продвинем, то да се. Не надо, умоляю, я доволен тем, что у меня есть. Я прекрасно себя чувствую на телеканале «Старт». Я первый комментатор в мире, который комментирует в прямом эфире нарды! И до «Старта» такого не было никогда и нигде. Меня все нардисты знают и уважают, ха-ха.

– Нарды после миллионов зрителей на «Спорте». Вы задумываетесь над этим?

– Да нет, клянусь. Ну что мне, бегать с цифрами? Меня не интересует популярность как шоумена. Зачем? В чем смысл? Я что, завтра выйду на эстраду и запою? Я же не Губерниев, который к этому стремился всю жизнь. И добился.

– Вы хороший комментатор?

– Не знаю. Если до сих пор не выгнали, если в декабре я получил национальную премию ассоциации российских комментаторов «Голос спорта», значит, еще не все потеряно.

– Какие у вас сильные стороны?

– Ой.

– Голос, русский язык.

– Могу сказать словами Саши Степанова, нынешнего тренера, игрока московского «Динамо» и «Ак Барса». На одном мероприятии мне дали слово, он перехватил микрофон и сказал: «Сейчас будет говорить человек, который никогда не оскорбил ни одного спортсмена». Может быть, это. Конечно, на меня могли обижаться, но дурацких, грязных оскорблений я не допускал.

– А слабые? Люди говорят как раз про интонации. Интонации человека, который все знает лучше всех. С вами не поспоришь.

– Скорее всего, это касается только исторических фактов. Такое я допускаю. Да нет, со мной спорят. Когда мы с покойным Юрой Розановым комментировали чемпионат мира на «Радио Спорт», и спорили, и соглашались друг с другом. Меня убивало только одно – он в течение матча не вылезает из телефона. Ставки делал. Это караул. Я ничего не мог понять: «Зачем ты ставишь?» – «А как без этого?» – «Я бы сказал, как без этого, но не знаю, поймешь ли ты меня».

Твалтвадзе скучает по СССР. Его отец был дипломатом в Латинской Америке и Африке (там ему предлагали найти вторую жену)

– Ваш отец был дипломатом. Где он работал?

– Он был первым секретарем горкома комсомола в Сухуми. Потом решил, что ему мало образования сухумского пединститута, и поехал учиться в Москву. Блестяще закончил академию общественных наук при ЦК КПСС, защитил кандидатскую диссертацию по философии. Одним из его руководителей был Иосиф Григулевич – величайшая фигура нашей разведки. Человек, которого в одной латиноамериканской стране чуть не избрали президентом. Потом отец вернулся в Сухуми, но его быстро забрали работать в Тбилиси. Он посидел пару лет без учебы, и пришла разнарядка из Москвы в Высшую дипломатическую школу. Так мы в 1971 году попали в Москву. Отец работал в МИДе: в латиноамериканском в африканском отделах, в отделе кадров.

– Он работал в других странах?

– Да, у него были и краткосрочные, и долгосрочные командировки – на Кубу, в Никарагуа, Экваториальную Гвинею. И когда я работал в школе, очень удачно пользовался знаниями об этих странах. В 10-м классе вел урок по истории стран Африки и рассказывал: «Начнем с того, что еще совсем недавно президентом Экваториальной Гвинеи был Франсиско Масиас Нгема Бийого Ньеге Ндонг». – «Григорий Александрович, повторите». Все, внимание переключено.

Отец очень любил спорт. Мой дед после войны служил в Сочи и был замполитом полка по охране правительственных дач – Сталина, Ворошилова, все очень серьезно. И отец, который был необыкновенно одаренным спортсменом, открыл в Сочи первую школу бокса. Осваивая бокс на учебниках.

А еще он совершенно потрясающе играл в футбол. В 13 лет выступал за сборную полка. Дед рвал и метал, говорил, что отправит его на гауптвахту вместе с последними бездельниками. Но когда отец забивал, дед немножко теплел. В начале 1950-х отца взяли в сборную Краснодарского края, а Славе Метревели там сказали «бесперспективен». Потом они уехали из Сочи, и на этом спорт закончился. Но, даже будучи первым секретарем горкома комсомола, он не отпускал футбол, устраивал ветеранские матчи. Весь город о них говорил – Сухуми вообще был фантастически-футбольным городом. Потому что все весенние сборы, все контрольные матчи проходили в Сочи или в Сухуми.

Я счастливый человек, видел столько звезд советского футбола – начиная Стрельцовым и заканчивая Яшиным.

Еще отец писал стихи, рассказы, потрясающе рассказывал сказки. Его стихи – в сборниках великих поэтов МИДа, где присутствуют сын Андропова, Лавров.

– Главная история, которую отец привез из командировки.

– На приеме в китайском посольстве в одной из стран жена посла, нарушив все дипломатические каноны, спросила: «Вам нравится паштет?» – «Да». – «Я для него червей выращивала две недели».

Еще как-то мама заболела в Экваториальной Гвинее какой-то местной тропической заразой. Ее отправили в Москву, она долго лежала в Боткинской больнице. Отец год жил в Африке без мамы, и министр иностранных дел Экваториальной Гвинеи поинтересовался: «Алехандро, а как ты без женщины обходишься?» – «Ну как? Вот обхожусь как-то». – «А давай мы тебя женим?» – «Как это?» – «Найдем африканку». – «А что я буду с ней делать? Я же как честный человек должен привезти ее в Москву, а там у меня первая и единственная жена. Она не поймет». Министр задумался и говорит: «Слушай, так все просто. У вас же остановка в Ливии. Ты выпусти ее из самолета, она в Африке не потеряется». Смех и грех.

– Как вас воспитывали?

– Я же первый внук. Я Гриша – и дедушка Гриша. В день, когда я родился, он купил телевизор. Это был единственный телевизор на улице Геловани. Все соседи ходили к нам. Дедушка усаживал меня на колени и вот так прикрывал руками, чтобы мама спать не отправляла.

Черт знает, как меня воспитывали… Бабушка говорила: «Не хочешь кушать, пошел к черту. Проголодаешься – сам придешь».

Папа у меня относительно жесткий. Когда заканчивал 10-й класс и надо было поступать в институт, папа приехал на совещание секретарей парторганизаций МИДа всех посольств, посадил меня рядом и говорит: «Знаешь, зачем я приехал?» – «На совещание». – «Нет, сынок. Я приехал сказать, что при поступлении в институт моей помощи не жди». Съел? Съел.

Поэтому в первый год я не поступил, не хватило полбалла. Поступил на следующий.

Это время воспоминаний, которые никто никогда не вернет. У меня есть стихотворение, как мы на глиняных площадках играли в футбол. Стихотворение под названием «Индийское кино» – потому что в Сухуми не было ничего более трагического и потрясающего, чем индийское кино. Женщины готовились к сеансу часа за четыре: наглаживали платки, плакали, еще не войдя в кинотеатр. А какое количество девочек в Сухуми назвали Индирами – в честь Индиры Ганди (единственная женщина премьер-министр Индии – Sports). Девочки вырезали в блокнотики портреты [актера] Митхуна Чакроборти.

– Вы говорили, что для вас Сухуми и вообще Абхазия – это Грузия. И вы не можете туда поехать. Все еще так?

– Да, не могу ни при каких обстоятельствах. Моя фамилия там под запретом. Обрыв с родиной – самая страшная часть моей жизни. Я даже не могу прийти на могилы деда и бабушки. Брат погиб на передовой, еще один родственник был начальником милиции во время войны. Прошло 30 лет. Не знаю, сколько еще должно пройти, чтобы там перевернулось сознание.

Мои знакомые абхазы рассказывали, как приезжали в Тбилиси делать зубы. То есть где-то можно, а где-то нет. Моего друга Ахрика Цвейбу пригласили на юбилей тбилисского «Динамо», он играл за него много лет, столько друзей там. Но позвонили из Сухуми и сказали: «Даже не думай ехать». Ну что тут скажешь? Надо просто вовремя взять под козырек и сказать: мы предотвратили международный скандал, Ахрик Цвейба не поехал в Тбилиси.

– Когда переехали в Москву, ваша семья могла позволить себе больше, чем другие?

– Нет. Трое детей. 160 рублей зарплата папы вместе со всеми вычетами и партвзносами.

– Просто когда речь о советском дипломате, кажется, что возможностей больше.

– Разве что, когда отец первый раз вернулся из-за границы, мне купили куртку. Проходил в ней до 10-го класса.

– Как она выглядела?

– Финская куртка, очень красивая, с полосками на плечах. Ботинки покупали так, чтобы хватило на несколько сезонов. Поэтому ничего такого не было. Но у меня мама – фантастическая умелица. Умудрялась из самых дешевых продуктов сделать такой стол, что все ахали. Она гениально готовила, даже работала поварихой в советском посольстве в Мексике.

После командировки в Экваториальную Гвинею – в 1975-м или 1976-м – отец купил машину и практически вложил в нее все. А потом ее пришлось продать. Не хватало на жизнь.

– Как отец относился к советской власти?

– Он был дитем своей эпохи. Когда случился путч, он произнес слова, которые я помню до сих пор: «А все-таки правы эти ребята». Это он сказал про ГКЧП. Потом к этим выводам многие стали приходить. Что ситуация с 1990-м и 1991-м была катастрофой для страны, в которой мы жили. Разрушили великую державу, которую, может быть, и боялись, но при этом уважали за многие вещи. Сегодня я начинаю, как говорит жена, старчески ворчать – про бесплатную медицину, социальные проекты. На пенсию можно было прожить. А проживи сейчас на 12 тысяч пенсии, которая у многих. При том, что я за квартиру плачу больше 15 тысяч. У меня пенсия побольше – 28 тысяч. Но это достойные деньги?

Когда вспоминаю про бесплатное образование или медицину, люди как-то быстро отходят. Или привыкают к новому, что ли. Заставь сейчас моих детей переселиться в советские времена, они скажут: «Папа, ты что, с ума сошел? Ни за что». Хотя меняются только фасады, а жители те же.

– А минусы были?

– Конечно, были. Но если сегодня воруют миллиардами, тогда за 100 тысяч тебя бы расстреляли. Было столько контролирующих органов – профком, партком, райком, комсомол. А если пионером плохо себя ведешь, тебя вызывают на совет отряда или заседание совета дружины: «Ты чего, Кораблев, двойку получил? Ты всю пятерку назад тянешь». К тебе прикрепляли сильного ученика, он с тобой занимался. Все ориентировано на то, чтобы сделать лучше. А сейчас все ориентиры пропали. Поэтому у нас возникает подобие комсомола, подобие пионерской организации. Ну, ребят, вы сначала все уничтожили, а теперь хотите вернуть?

А что, у нас «Единая Россия» – это не КПСС? Любая наша партия – это КПСС по принципам. Потому что больше ничего придумать нельзя было. Может, это мои слишком поверхностные рассуждения.

– Вам скажут про права и свободы.

– 90% советского населения не чувствовало себя ущемленным в правах и свободах. А тех, кто пытался лезть против и потом говорил, что нас давят и душат, и сейчас хватает. Только они все отвалились из России. Все были медийными лицами, не вылезали их экрана, ни одной рекламы без них не снимали. Где они сейчас? Таких хватало и в Советском Союзе. Ты в любом случае живешь в системе – поэтому или уходи из нее, или подстраивайся. Потому что в борьбе с государством все равно проиграешь. Или нужны масштабы революции 1917 года, переворот в сознании.

– А почему люди должны жить вне системы, если у них другое мнение?

– Да нет, но тогда подстраивайся под эту систему.

– А как подстраиваться, если не считаешь ее справедливой?

– Это ни в какой стране не будет приветствоваться. «Вот я думаю по-другому». Ну хорошо, думай.

– Но высказываться тебе нельзя. Станешь иностранным агентом или арестуют.

– Так об этом и речь. И это во всех странах так. Как только начинаешь выступать против системы, ты априори оказываешься в стане опасных.

– Дальше с тобой могут дебатировать или закрывать рот.

– Приведите пример страны, где дебатируют.

– Мне кажется, подойдет почти любая страна Евросоюза, где власть регулярно меняется.

– Я бы не сказал. Может, какие-то мелочи допускают. Но какие-то мелочи и у нас допускают.

Только вы не подумайте. Я к любой власти отношусь как нигилист. Как агностик, если хотите. На чем это зиждется? Я во власть никогда не пойду.

– Почему?

– Потому что это слишком высокая мера ответственности, и мало кто с ней справляется. Очень часто человек, придя во власть, забывает обо всем, что говорил во время предвыборной кампании. Все перечеркнуто. Даже не перечеркнуто – просто забывается. Так проще.

Для меня власть должна быть критикуема. Но это в идеале. Даже если мы возьмем слово «демократия» – какая была, к черту, демократия в Греции? Это была демократия для кучки свободных афинян.

– Почему я вообще спросил про отношение отца к Советскому союзу. Нашел его стихотворение о советских вождях, где есть такие строчки: «У нас традиция такая,/ Коль ты умен – молчи и жди./ А сильным мира потакая,/ Гляди, и выскочишь в вожди./ Все было, все давно не ново,/ Как дружба пряника с кнутом,/ Тому пример судьба Хрущева,/ Что был у Сталина шутом».

– Надо посмотреть. Думаю, в сборниках вряд ли это есть. Или вы нашли в сборнике?

– Нет, на сайте «Стихи.ру» есть его страничка. Я посчитал ее достоверной, потому что в комментариях вашему отцу пишет бывший коллега, с которым они работали в Никарагуа.

– Да, тогда это точно он. Что тут сказать? Сарказма у него всегда хватало.

В 1980-е Твалтвадзе работал учителем истории. Хотел на журфак, но в сочинении за него поставили лишние знаки препинания (чтобы протащить других)

– В начале 1980-х вы пришли в школу работать учителем истории. Стремились к этому?

– Наверное, это все происходило подспудно. Дедушка, бабушка и папа закончили педагогический. Причем бабушка – во время войны, учила немецкий. В сухумском университете, тогда он были имени Берии, с началом войны организовали факультет немецкого языка – а вдруг немцы придут? Нужно иметь людей со знанием. Такой был подход.

А в 1943-м, два года до победы, спортсменов начали отзывать с фронтов, проводили чемпионаты страны. Наша великая конькобежка, первая чемпионка мира Мария Григорьевна Исакова, рассказывала мне, как работала в Кирове в госпитале, а ей внезапно сказали ехать в Москву: «Зачем?» – «Готовиться». – «К чему?» – «К чемпионату страны». Какой чемпионат страны, она уже забыла, что была конькобежкой. Перед глазами только кровавые бинты, она спать не могла. Это к вопросу о плюсах и минусах. К вопросу о расчете на будущее.

Возвращаясь к педагогике. Я историю очень любил. В пятом классе читал взахлеб Плутарха, Корнелия Тацита, Гай Светония Транквилла, Стратона. Как 22 тысячи воинов Лукулла разбили 200-тысячную армию Тиграна Великого, и римские солдаты стеснялись смотреть друг другу в глаза. Думаешь: вот это да!

У меня была попытка попасть на журфак, но закончилась плачевно. За сочинение о Маяковском как о любимом поэте мне поставили 2. За содержание 4 – не знаю, что уж там неправильно. Но с грамматикой… Вот у нас на меню написано «Магнолия: кавказская кухня». А у меня в сочинении якобы было написано: «Магнолия, – кавказская! кухня?» Вот якобы такие ошибки я сделал. Ну понятно. Это бывало.

Поэтому через год я поступил в Московский областной педагогический институт имени Крупской.

– Вы сказали «это бывало» про ошибки в сочинении. Давайте уточним – вы на самом деле их не допускали?

– Там стояла запятая, которую я бы не поставил ни при каких обстоятельствах. И она была зачеркнута красным.

– Как это объяснить?

– Объяснить привилегированностью ВУЗов. Часто был конкурс не аттестатов, а родителей. Я же вам говорил, что мне папа сказал: не жди помощи. Поэтому я попал в МОПИ. А у нас так и говорили: попал в МОПИ – не вопи.

– Помните первый рабочий день в школе?

– Конечно. 642-я школа на Кировоградской. Я пришел в костюме, галстуке, с дипломатом в руке. Отработал там первую четверть, все очень довольны. Провожали меня в армию с почестями: «Возвращайтесь, будем ждать». Естественно, я наивный вернулся, позвонил и сказал: «Я приехал. Готов к работе». А мне ответили: «Как хорошо, только математики нам не нужны». Я подумал: «Математики? Хм, ну если математики не нужны, то буду искать новое место работы. Потому что я историк».

Пришел в РУНО, дали направление в несколько школ. И первая же школа оказалась моим счастливым выбором – 565-я. Там я провел лучшие годы в жизни, наверное. Потому что был моложе. Потому что дети. Потому что обожание друг друга. А я обожал учеников: они до сих пор мне звонят, поздравляют с днем рождения и праздниками. Когда меня сейчас спрашивают, не страшно ли у микрофона, я отвечаю: «Нет, потому что я каждый день по шесть часов выступал перед аудиторией. Пусть без микрофона. Но это еще опаснее, потому что она тебе в глаза смотрит».

– Дети тогда были другими?

– Представляете время без телефонов? Люди выходили на площадки, в футбол играли, были разные забавы во дворе. А сейчас для многих слово «футбол» воспринимается игрой FIFA на приставке.

Ну как они не могут быть другими? Я бы повесил за все выступающие места людей, которые отменили в школах уборку помещений. Мы чистили, мыли свой класс – что в этом было ужасного? Уроки физкультуры превратили в пародию. Спасибо братьям Фурсенко. Знаете анекдот? Встретились братья Фурсенко и поплакали друг у друга на плечах – один о проблемах педагогики, другой о проблемах футбола. И разошлись по углам.

– Какие у вас претензии к системе образования?

– Люди перестали учиться. Ставить наугад крестики в ЕГЭ и учиться – две большие разницы.

– Вы рассказывали, как за вас ставили запятые. Я не фанат ЕГЭ, но его главный плюс, что дети из самых удаленных мест могут выбиться в лучшие университеты.

– Это совсем другое, вы не о том. Меня знаний тогда никто не лишил. В нашей 565-й школе у учителя физики Геннадия Сергеевича Демченко в один выпуск четыре ученика поступили в МФТИ. Четыре человека из одного класса в МФТИ – это с ума сойти! В моем классе четыре человека поступили в МГИМО. На одних знаниях! Из нас вышибить то, что в нас вложили, невозможно ни при каких обстоятельствах.

Я недавно в разговоре с молодым собеседником сказал: «Девять и восемь десятых метра в секунду» – «Что это?» Он не знает, что это скорость падения с ускорением. Спрашивает: «А зачем?» Затем, что это в любой момент жизни может пригодиться.

Кто-то говорит, что не нужно перегружать детей и убирают, например, уроки труда. А потом они вырастают с корявыми руками. Я не говорю, что надо сделать табуретку, собрать электроцепь или выпилить гитару, как один парень у нас сделал. Люди сейчас вызывают службу спасения, чтобы заменить лампочку. А это в школе давали.

– То есть нет объема знаний?

– У кого-то есть. Но зачем объем, если папа с мамой заплатят, и я буду учиться в университете? Такая, к сожалению, сейчас жизнь, что за людей, которых на пушечный выстрел подпускать нельзя к больнице, заплатили деньги, и они будут хирургами. А сколько у нас манагеров? Не менеджеров, а именно манагеров. И в спорте тоже. Они решают не с позиции развития спорта, а с позиции сиюминутного результата, чтобы стать прямо сейчас лучше остальных. А что будет завтра – не важно.

У меня жена работала в колледже и ушла на пенсию со словами «Я больше не могу это терпеть». Спрашиваю: «Что?» И она объясняет: «Представь коллектив уникального социально-юридического колледжа, в который приходит 28-летний директор. У него заочное образование факультета сельхозмашин Тимирязевской академии». Какое, к чертовой матери, он имеет отношение к юриспруденции и социальной сфере? Он даже не вечернее закончил. И это повсюду.

Когда я преподавал в МГУ, один студент заявил: «Ну, я же деньги заплатил». Я говорю: «Ты считаешь, что в университете должна действовать система «клиент всегда прав»? Она действует, если я тебе просроченный продукт продаю. А ты телефоном и переговорами заставляешь продавать его не только тебе, но и всем остальным». Пришел его папа разбираться, узнал меня и сказал: «Ой, а вы здесь преподаете?» – «Да, а что случилось?» – «Да тут один преподаватель выгнал моего сына с лекции». – «А, так это я». Подзывает сына, отвешивает подзатыльник и говорит: «Еще раз узнаю… Извините, Григорий Александрович». Это был человек из нашей системы воспитания.

– Вы же понимаете, что сейчас поступить на бюджет очень сложно? Во многих университетах таких мест – 10-15% от общего числа. Остальные учатся за деньги, потому что другого варианта просто нет.

– Потому что ВУЗы поставили в такие условия – переходить на самоокупаемость. И они ставят в эти условия преподавателей. Давят на них, просят ставить тройку вместо двойки, иначе лишатся денег. Ребят, вы заставляете блефовать преподавателей.

– Моя 90-летняя бабушка, бывший учитель английского в сельской школе, всегда говорит, что раньше у учителей была важная просветительская миссия. Что думаете?

– Конечно. Приходили не чтобы просто отбарабанить урок. Хотя мы с этим сталкивались, когда знакомились с Вальдорфской системой у нас в школе. Это изобретение знаменитого немецкого философа Рудольфа Штайнера, после Первой мировой он разработал систему для рабочих табачной фабрики «Вальдорф-Астория». И они ему сказали: профессор, может, вы и для наших детей сделаете? Но там система от обратного – от практики к теории. Я видел дома, построенные учениками третьего класса. Выкованные в кузнице предметы быта. Переплетное, ткацкое мастерство учили. Но там не задают домашних заданий, только раз в месяц устраивают что-то вроде среза знаний.

Разве мы могли так работать? Наша задача – понять, дошло ли до ученика то, ради чего мы работаем. Если не дошло – наша вина. Конечно, были двоечники, но мы с ними проводили дополнительные занятия. А сейчас какие дополнительные занятия? Только если платные.

– Вы чему-нибудь учились у детей?

– Так очень сложно сформулировать, но это происходило на эмоциональном уровне. Когда я пришел в 565-ю школу, она была достаточно затрапезной, без изысков. В тот момент у нас работало десять мужчин, в том числе два уникальных физкультурника: Александр Михайлович Гордеев, мастер спорта по тяжелой атлетике, и Игорь Анатольевич Шепарнев, который играл в дубле московского «Динамо» у самого Кузнецова. Они пошли штамповать победы в волейболе и баскетболе сначала на районном, а потом и на городском уровне. Я стал заниматься художественной самодеятельностью. И мы восемь лет подряд выигрывали все конкурсы – районные, городские. Мои дети выступали в Большом театре, во Дворце пионеров, на всяких форумах, фестивалях.

Наша школа зазвучала. Вообще, в школе столько мелочей, но все равно все упирается в учителя. И какие бы дети ни были, они в первую очередь реагируют на учителя. Съешь его с потрохами или нет.

Помню первый урок в 565-й после армии. Звенит звонок, заходит 10А класс, и за первой партой сидит здоровый пацан под метр девяносто. Я жду, когда они встанут для приветствия, но никто не встает. Ладно, приподнимаюсь. Смотрю на них снизу вверх, на фоне – ропот. И говорю: «В свое время, когда в ленинградский БДТ пришел Георгий Александрович Товстоногов, труппа, перед этим сожравшая и выплюнувшая кости нескольких главных режиссеров, развалилась в ожидании встречи с новым главрежом. И вот на сцене появился маленький человек в толстых очках. Посмотрел в зал и сказал: «Учтите, я не съедобен». Развернулся и ушел. Так вот, я не Георгий Александрович, а Григорий Александрович, но учтите: я тоже не съедобен».

Такого начала урока они не ожидали. Что это была за лекция? О чем он вообще? И в тишине просидели весь урок. Мелочь? Мелочь. Но вся педагогика состоит из мелочей. Я не хочу сказать, что все учителя были учителями от бога. Но система заставляла их работать на результат. Кто не хотел, надолго не задерживался.

– Алексей Венедиктов (признан иностранным агентом), бывший главный редактор закрытого «Эха Москвы», тоже в 1980-е работал учителем истории в школе. Он говорил: «Какие-то вещи я не знал. Какие-то утаивал». Вы можете сказать так же?

– Наверное, да. Мне сложно сказать, чего Венедиктов утаивал и не знал. Но кто б сказал ученикам, что Ленин болел сифилисом? Много ли сейчас у нас говорят в школе, что Ельцин был алкоголиком? Да, есть какие-то вещи, которые можно сказать. Но не то чтобы смысла от этого никакого – просто мало что изменится.

1980-е – время великих разоблачений, с которыми мои ученики сталкивались, выходя из дома. Возвращаясь домой, слышали от родителей, что все это фигня. Нет ничего однозначного. Когда мы, допустим, изучали XX съезд партии, где развенчали культ личности Сталина, я не мог сказать ученикам, что у Хрущева руки не по локоть, а по горло в крови. Когда он расстреливал кого ни попадя на Украине будучи первым секретарем ЦК компартии. И не Сталин отдавал эти приказы.

В начале 90-х Твалтвадзе стал директором школы. Ученики, мывшие машины по ночам, издевались над зарплатами учителей

– Что вы испытали, когда стали директором?

– Ужас.

– Почему?

– Потому что директор – это завхоз. А я люблю творчество в любом его виде.

– Вы стали директором в тяжелые времена – начало 90-х.

– Это были страшные дни для учителей, которые на тот момент получали по 300-400 рублей. Наша школа находилась в глухом зиловском районе в Чертаново. Приходили двоечники, которые по ночам мыли машины где-то на заправке, и говорили классным руководителям: «Я за ночь 500 рублей заработал. Ты че ваще?».

Помню, я учительницу застал в слезах. Говорю: «Что случилось?» – «Григорий Саныч, я сейчас была в квартире родителей, а там дверей нет». – «В смысле?» – «Межкомнатных дверей. Отец пропил».

– Как жить на ту зарплату?

– Конец 1980-х – начало 1990-х – это время, когда кризис ломал судьбы и жизни. До этого я получал 280 рублей завучем по внеклассной работе. Это было абсолютно нормально, на все хватало. А когда цены начали скакать, началась беда. Мама работала в медпункте на птицефабрике, ей оттуда приносили, как я их называл, гончих кур. Потому что они были синего цвета. Это помогало.

Люди набрасывались на все продукты, что не вывозили в зал универсама, как будто это последняя еда в их жизни.

– О чем думает человек в такие моменты? Надо же работать, воспитывать детей.

– Наверное, кроме матерных мыслей, в голове ничего не проносится. И вопроса, когда это все закончится.

– Вы ушли в бизнес, потому что нужны были деньги?

– Я бы никогда не ушел из школы, если бы не форс-мажорные обстоятельства. Мне просто квартира была нужна. Когда я начал работать директором, ее пообещали. А потом сказали: «Незаменимых нет. Квартир тоже». – «Понимаете, я тогда должен буду уйти». – «Ну, что ж поделать». И я ушел. На работу, которая позволяла мне снимать квартиру, потому что у меня двое детей. Но самое смешное, что через два месяца после ухода подошла моя очередь на квартиру. И я ее получил. До сих пор в ней живу.

«При нас Маттиас Руст не посмел сесть на Красную площадь». Совсем коротко о службе в армии

– После года работы в школе вы ушли в армию. Как ее вспоминаете?

– Ой, прекрасно. Это золотые полтора года в войсках ПВО. Представьте: мы, те, кого призвали в армию в ноябре 1981-го, дружим 40 лет. 40 лет! Каждый год собирались и отмечали наш призыв. На 25-летие я поехал в Калугу, нашел там наших офицеров, замполита, командиров батареи, прапорщика. И мы устроили в гостинице «Калуга» такой бэмс! Наш майор, который потом стал подполковником, говорил: «Ребят, вы сумасшедшие. Все отмечают дембель, а вы отмечаете призыв».

– Мне показалось, что раньше вы говорили о ней с иронией. Например, что там повышенная секретность, которая никем не соблюдалась.

– К этому и надо относиться с хохмой. Но армия дала мне прекрасных друзей.

– Друзья – отлично. А сама служба была полезна?

– Мы при каждой встрече говорим, что при нас Маттиас Руст не посмел сесть на Красную площадь. Стоило нам уволиться, он об этом узнал и приземлился. А вы думали, мы там кукурузу охраняли? Нет, небо столицы!

Если все воспринимать абсолютно серьезно, какой смысл? Как не вспоминать это с хохмой? «Товарищ майор, к вам жена приехала» – «Вот сволочь, что ей надо?»

Все надо в жизни вспоминать – и вспоминать весело.

В 90-е Твалтвадзе скрывался от бандитов в квартире друга и ходил с охраной. А однажды его похитили

– В 90-е из школы вы ушли в компанию, которая занималась автозапчастями.

– Да, автозапчастями для КАМАЗов. Мы формировали ремкомлпекты: поршневая группа, сальники, манжеты. Многое делали сами. Шеф привез из Риги два станка, которые еще после войны из Германии вывезли. И на них мы штамповали резиновые изделия. Мелочевка. А потом ему пришла мысль формировать ремкомплекты. Они разлетались, как блинчики в масленицу, – до Дальнего Востока и Сахалина.

– Вы заработали?

– Не-а. Я не умею зарабатывать. Мебель у меня была производства нижегородской фабрики. Машина – «Пятерка». Мне хватало зарплаты: мы ни в чем себе не отказывали, но не шиковали. Я вообще никогда в жизни не шиковал. Не получается у меня.

Никогда не забуду, как купил бутылку «Мартеля» (французский коньяк – Sports), а потом каждый раз наливал в нее какой-то наш коньяк. Хотелось соответствовать.

– Чего в 90-е было больше – бедности или свободы?

– Там было больше стресса. В 1994 году на фирму приятеля, куда я ушел работать, наехали бандиты. Мы все скрывались. Жена и дети в подмосковном санатории, вся родня шефа, кроме мамы, – за границей. Я скрывался у Андрея Василенко, друга, благодаря которому попал на телевидение. Утром меня забирала охрана, вечером привозила обратно. Хоть я был директором, но все же наемным сотрудником. А к башке хозяина компании пистолет приставляли.

Потом ушел из бизнеса – это вообще не мое. Как говорит жена, мы не умеем продавать – только покупать. Причем гораздо дороже, чем можно. С другой стороны, в 1997-м я пришел на телевидение. А в 1994-м у Андрея [Василенко] в гостях была подруга c «НТВ». Она сказала: «Какие к черту сальники, втулки, манжеты? Тебе надо на телевидение». Но я тогда не пошел. У меня была встреча с Алексеем Бурковым (основатель «НТВ-Плюс Спорт» и первый директор спортивной редакции «НТВ-Плюс» – Sports), но не рискнул. А у Андрюхи засела мысль, что меня надо как-то ткнуть на телевидение, и он через друзей с «Первого канала» свел меня с Васей Кикнадзе, у которого была студия «Видео КиТ». Я начал делать программу «XX век. Страницы футбола» и как-то пошло – что было страшнее всего. Потому что через год, когда все закончилось, я подумал: «Опа, и как же теперь? Я же известен, у меня даже автографы брали!»

Ничего, пришлось вернуться в школу, работал в экстернате. Поэтому когда часто начинается хорошо, потом очень быстро бывает плохо.

– Когда приходилось скрываться, чувствовали страх?

– Когда тебя запихивают в машину, становится страшно.

– Как это было?

– Честно говоря, я не люблю вспоминать. Долгое время даже мои домашние не знали. На Красной Пресне была выставка автомобилей. После нее я шел к своей машине – тут меня хватают и запихивают в чужую. Я ничего не понимаю, держат, везут на какую-то квартиру. Запирают в комнате, и через некоторое время появляется тот, который, видимо, многое решает. Я только его галстук успел заметить – аляпистый, какая-то южноамериканская ночь. Он так посмотрел на меня и говорит: «Уроды, это не он». А дальше произносит фразу: «Убрать его». И вот за секунду, которую он выдержал до следующего слова, у меня вся жизнь перед глазами пронеслась. Он сказал: «Убрать его… отсюда».

«Молодежь всегда стремится жить лучше, чем родители». Как Твалтвадзе преподавал в МГУ и как живет сейчас

– Вы преподавали в МГУ и частном университете. Что вам в этом нравится?

– Это тот же зритель. Я кайф самый настоящий испытывал. Читал историю мирового спорта, историю Олимпийского движения. Если ребята пришли, значит они чем-то мотивированы. Я должен помочь им эту мотивацию осуществить, принять, переварить.

Сейчас уже не читаю лекции. В прошлом году было предложение из МГУ, но когда я сказал про свой график и предложил свободные дни, они, видимо, не совпали с расписанием, которое уже утвердили.

– Вы много общались с молодежью. Какая у нас молодежь?

– Нормальная. Не хуже, чем мы были.

– Часто ворчат, что хуже.

– Она просто другая, но каждому сезону свой плод. Для этого времени она абсолютно нормальная. С другой стороны, знания, которые ты получил, надо пытаться не расплескать. С чем-то я открыто воевал – с гаджетами, например. Когда они говорили, что будут печатать лекции в ноутбуке, я отвечал, что так не пойдет. Лекции надо писать. Потому что когда вы пишите, идет повторение в мозгу. А печатаете вы на автомате. Это классика педагогики – здесь даже спорить не с чем.

– Чего хочет наша молодежь, к чему стремится?

– Любая молодежь всегда стремится хорошо жить. Любое поколение. Жить лучше, чем родители. Вы от меня требуете глобальных ответов.

– Такой герой передо мной.

– А я, наверное, человек момента. Сегодня что-то сделал, а завтра будет день – будет пища. Кто-то скажет, что в современных условиях это опасно, а кто-то скажет, что это выручает. Как говорил Оскар Уайльд, хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Надо ставить конкретную задачу и ее выполнять. И дальше ставить задачу – и ее выполнять. Все остальное я называю троцкизмом. Это у Троцкого было: движение – все, конкретная цель – ничто. Если жить по этой формуле, можно получить ледорубом по башке.

– Из чего сейчас состоит ваша жизнь?

– Во-первых, я пенсионер, как бы ни страшно это было осознавать четыре года назад. Но сейчас как-то втянулся. Хотя работаю, может, и интенсивнее, чем раньше. У меня канал «Старт», на котором комментирую корейский футбол и отборочные игры чемпионата Азии. Еще у меня «Радио Шансон» – с 2011 года каждый будний день. Веду программу «Мастер спорта» в 7:30 и 9:30. Знаю, что у меня устойчивая армия слушателей – начиная от генералов МВД, заканчивая бывшими хоккеистами и футболистами. И сейчас мы вместе с Алексеем Золиным пытаемся возродить спортивное радио (речь про «Первое спортивное радио» – Sports). С 15 мая у нас выходит трехчасовое утреннее шоу «Физкультпривет».

Так что скучать не приходится. Встаю в пять утра, чтобы в шесть выехать и к семи быть у микрофона. Возвращаюсь домой в 12. Если «Первое спортивное радио» продолжит развиваться, времени у меня не будет.

– Что делаете в свободное время?

– Дача. Внучки. Это с ума сойти можно. Правда, на даче я ничего не делаю – всем занимается жена. Я приезжаю измотанный.

– Как внучек воспитываете?

– Я их не воспитываю. Воспитание детей и внуков – две совершенно разные педагогики.

– Объясните.

– Ты таешь, как пломбир на солнце. Могу прикрикнуть, но в целом я же вот, растворенный, как кофе. Когда маленькая берет тебя за руку и говорит «Тутук, пойдем поиграем»… Называет меня Тутук, потому что я ей одну детскую песенку пел. Теперь дочку и сына некоторые называют Гия Тутукович и Ксения Тутуковна.

– Вы раньше вели корпоративы.

– Я бы не сказал, что корпоративы. Корпоративы – это если ты за что-то получаешь немаленькие деньги. А это были мероприятия для друзей. Я горжусь, что провел 60 и 65-летие Александра Николаевича Мальцева. 70 и 75-летие Виталия Семеновича Давыдова. 70-летие Вячеслава Ивановича Старшинова. 75-летие Валентина Козьмича Иванова. Я об этом вспоминаю с гордостью, потому что не получил ни копейки. И сделал доброе дело. Веду свадьбы друзей. Правда, сейчас мне испортили статистику: до этого года у меня не было свадьбы, после которой кто-то бы развелся. Но сейчас вот случилось.

Я вел большие официальные мероприятия: форумы, концерты. Сейчас был в Бокситогорске с Вагизом Хидиятуллиным. Матч, пресс-конференция, мастер-класс. 12 лет я езжу в славный город Хвалынск на детский турнир памяти Кости Еременко, куда только в этом году приезжали Ринат Дасаев, Вагиз Хидиятуллин, Александр Тарханов, главный тренер пляжной сборной Михаил Лихачев и другие звезды. Надо видеть глаза пацанов, когда приз лучшему вратарю вручает Ринат Дасаев. И сам пацан, и родители готовы расплакаться.

Такие мероприятия, конечно, есть. Но не такие корпоративы, где блистали Киркоров и Галкин (признан иностранным агентом).

«У нас много людей, которые берут под козырек, когда их об этом не просят». Твалтвадзе часто слышал националистические оскорбления

– Вы рассказывали: «В том же 2008-м, 2006-м, когда обострялись отношения между Грузией и Россией, дочке говорили: «А вам с вашей фамилией вообще институт не закончить». Кто говорил? Преподаватель. А меня как-то остановил ГАИшник: «Вас вообще скоро выметем отсюда к чертовой матери». Как такое воспринимать?

– Философски. В чистом виде философски. Собака лает, караван идет. Ну что, я должен был вступить с ним в дискуссию? Рассказать этому гаишнику, что он мог быть моим учеником и сейчас открывал бы рот совсем по-другому? Себе дороже.

– Что за люди могут так говорить?

– Дурно воспитанные. Зурабу Соткилаве устроили в Большом театре шмон в гримерке, а Тамаре Гвердцители в Питере концерт отменили. Чего уж обо мне говорить.

У нас, к большому сожалению, огромное количество людей, которые берут под козырек, когда их об этом не просят. Вот мы упомянули вопрос со сталинизмом. А кто-то просил Хрущева расстреливать людей? Нет, это была его инициатива, он брал под козырек. Роберт Эйхе утопил Алтай в крови. Хрущев тряс его письмами с трибуны, а Роберт Рождественский писал: «Навстречу письмам Эйхе встает партийный съезд…» Потом выясняется, что Эйхе уничтожал людей автоматными очередями. А Тухачевский ставил пушки и расстреливал тамбовских крестьян. Это при Сталине было? Нет, они брали это в свои руки.

А про тех, кто так высказывается… Эти люди живут конкретно в такой политической ситуации. Недавно одного знакомого подвозил. У меня на флешке около 1500 песен, он слышит «Машину времени» и говорит: «Ты че их слушаешь?» – «В смысле?» – «Он же иноагент!» – «А ты безмозглый». Вот он уже взял под козырек. Он уже в строю: «Вот он я, смотрите, я уже готов, похвалите меня». Помните, как Газзаев разговаривал с Путиным: «Я думаю так же, как и вы, Владимир Владимирович!» Позорище.

Мы сами порой ужесточаем ситуацию. Ну будьте вы людьми. Не попугаями, а людьми. Не знаю, может, после этого интервью меня вообще куда-нибудь сошлют на Индигирку.

А если Гитлер любил Вагнера, я не должен слушать великого композитора?

– В какой момент нацистские высказывания прекратились?

– Ну вот сейчас Грузия отказала Украине в плане поставок вооружения, сказала, что не будет вмешиваться в конфликт. Значит, они хорошие. А до этого были плохие.

Я недавно прочел такой анекдот: «Беженцы из Киева чуть не попали в окружение беженцев из Москвы». Пройдет какое-то время… Слушайте, ну можно было представить, что Германия у нас будет в лучших друзьях в свое время? Страна, которая готова была уничтожить весь советский народ. Но какое-то время прошло, все забывается. Когда канцлер Брандт приехал в СССР, мы же к этому нормально относились. Посольства появились, наша промышленность стала контактировать с промышленностью Германии.

Значит, будет многое меняться.

Ну давайте сейчас Монголию просто похороним в нашем сознании? В Улан-Баторе стоит памятник Чингисхану, давайте вспоминать, что монголы сделали Северо-Восточной Руси, сколько лет мы им платили дань.

Думаю, и с Украиной когда-то пройдет. Моисей недаром 40 лет водил евреев по пустыне, чтобы в их сознании исчезла память о Египте.

«Мелочность порождает и зависть, и предательство, и глупость». О чем мечтает и что ценит в людях Твалтвадзе

– Качества в человеке, которые вам наиболее симпатичны.

– Преданность. Потому что она за собой тащит и честность, и любовь. Человеку, которому ты предан, не соврешь, не слукавишь. Не закроешь для него сердце.

– Качества, которые не приемлете.

– Было бы просто, если бы я сказал «предательство». Иногда сталкивался с ним в жизни, иногда прощал. Значит, это не самое страшное. Может быть, мелочность. Потому что мелочность порождает и зависть, и предательство. А еще мелочность порождает глупость. Потому что когда ставишь мелочность во главе угла, делаешь такое количество глупостей.

– Сколько вы вместе с женой?

– 43 года.

– Как жить долго и счастливо?

– А кто вам сказал, что долго и счастливо? Шутка, конечно. На самом деле моя жена – мудрый человек. Она знает, где на меня надавить, знает, где уступить. И мне тоже приходится. Хотя мы два тельца – иногда друг друга пытаемся забодать. Бывает тяжело, но она у меня лучшая.

– Вы счастливый человек?

– Конечно. В отличие от Баталова, который в фильме «Москва слезам не верит» на этот вопрос ответил: «Мне бы еще стаканчик газировочки» – у меня газировочка есть. Вот она (показывает на бутылку газировки – Спортс).

– О чем вы мечтаете? 

– Как говорил Николай Николаевич Озеров, прокомментировать финал чемпионата мира Бразилия – СССР. Но это, наверное, несбыточная мечта. Вы знаете, я недавно с одним другом поделился мыслью, и он ответил: «Черт подери, я ведь тоже об этом думал». А мысль вот какая: я почему-то стал думать, что обо мне будут говорить близкие, когда меня не станет. Что обо мне будут говорить внучки. Я дедушку вспоминаю как божество. Это был абсолютно мне дорогой, невероятной теплоты человек. Когда мы уехали из Сухуми в Тбилиси, я год с ним не мог разговаривать по телефону. Потому что рыдал из-за того, что меня от него увезли. 

Так что мечтаю, чтобы близкие вспоминали меня добрым словом. 

Ох, что это вы меня вгоняете в какое-то уныние? Вадим, хорош уже. Жизнь продолжается. 

Телеграм-канал Вадима Кораблева

«Самоирония делает неуязвимым». Правила Василия Уткина – рассказывают его ученики-комментаторы

«Чувак оскорбил жену, и я забил ему стрелку». Что Шнякину пишут зрители после эфиров и зачем он отвечает

Фото: rfpl_org/Instagram.com, Moscow/1991:08:20, Bulkin Sergey/news.ru, Elena Sikorskaya/Global Look Press, Vladimir Baranov/Global Look Press, Viktor Chernov/Russian Look, IMAGO/Eibner-Pressefoto/Sascha W, Maksim Konstantinov/Global Look Press, Anatoly Lomokhov/Global Look Press, Vladimir Boiko/Russian Look/Global Look Press; РИА Новости/Николай Волков, Виталий Белоусов, Олег Ласточкин, Владимир Вяткин, Юрий Абрамочкин, Дмитрий Донской, Владимир Федоренко, Дмитрий Астахов, Алексей Даничев; Gettyimages.ru/Pascal Rondeau; kinopoisk.ru; instagram.com/ashmurnov; /vk.com/antondomani; tvstart.ru

logoКирилл Дементьев
logoНаталья Билан
logoГеоргий Черданцев
logoГригорий Твалтвадзе
logoЮрий Розанов
logoТина Канделаки
logoМатч ТВ