«Женский теннис такой сексуальный». Кузнецова у Смолова
Светлана Кузнецова и Федор Смолов знакомы больше 15 лет. Экс-вторая ракетка мира пришла на подкаст Smol Talk и рассказала, за какие эпизоды в карьере ей обидно, для чего в 2008-м решила вернуться из Испании в Москву, нужны ли в теннисе равные призовые и почему не стоит считать Рафаэля Надаля теннисным Роналду.
В детстве тренировалась в жестком графике велоинтерната отца
– Моя мама – шестикратная чемпионка мира, 20-кратная рекордсменка мира [по велоспорту]. Папа тренировал маму, также брата тренировал. У папы спортинтернат. Все дети тренируются абсолютно бесплатно.
По-моему, с 12-14 лет ребята живут там, питаются, им предоставляются велосипеды, поездки, все оплачивается. Когда они начинают лучше кататься, им даже выплачивается стипендия.
Я просто жила на этой спортбазе, потому что папа всегда жил с ребятами. Для него это главное – его команда, достижения, результаты.
Переехала в Испанию, потому что в России в нее не верили, и почти случайно выбрала академию, с которой стала чемпионкой «Шлема»
– Ты говорила, что никто в тебя не верил в Питере. Как это на тебя влияло? Сомневалась ли ты в себе из-за этого?
– Я с велосипедистами росла и, честно, не очень горела теннисом. Мне было прикольнее с ребятами поиграть в футбол, на велосипеде покататься. На счет мне нравилось играть, а какие-то упражнения мне было скучно.
Тренеры говорили: у нее есть потенциал, но она ленивая, рассеянная, еще что-то. С ребенком нужно уметь работать. Я приходила: обвесилась медалями чемпионата мира моей мамы, велотрусы какие-то на 35 размеров больше, мне просто хотелось играть. И постоянно говорили, что нет, не получится.
А родители верили. Когда мне было 13-14, нужно было что-то делать, расти. Давайте выбирать новую базу. У папы есть тренировочная база для его спортсменов в городе Тортоса между Барселоной и Валенсией в Испании. А мы знаем, что хорошие теннисные школы – это Америка и Испания, и как-то Испания вроде бы поближе, понятнее. На тот момент там уже Динара Сафина тренировалась, Марат. Мама взяла телефон той базы.
Когда мы приехали в Тортосу, папа набрал туда в Валенсию, и нам не ответили. Папа подумал, что день-два терять невозможно, надо искать что-то другое. У него был приятель Адольфо, у которого был ресторан в Тортосе. Он говорит: «Ой, так езжайте, там какой-то клуб новый в Барселоне открыли». Мы просто взяли машину, поехали, никто не говорит ни на английском, ни на испанском – и все, меня взяли в эту школу Санчес-Касаль как обычного ребенка, просто с улицы. Мне просто кидали по 500 мячиков в день. 1 300 евро тогда это стоило в месяц – только теннис, только тренировки. Мне было 14 лет, примерно 1999-й.
Меня поселили жить в семью где-то в центре Барселоны. Мы ездили на автобусе, который нас развозил минут 30-40 до тренировок. И я жила с незнакомыми людьми, которые говорили только по-испански, и с какими-то другими детьми из академии.
Тренировки были с понедельника по пятницу по шесть часов и в субботу два часа. И в субботу вечером за мной приезжали родители и забирали в Тортосу. Там я тусовалась с ребятами, в воскресенье папа заставлял бегать кросс, потому что надо восстанавливаться после нагрузок. Потом, через месяца три, мы уже снимали с мамой квартиру, и со мной все время находилась мама лет до 15-16.
– Видимо, папа у тебя очень дисциплинированный человек – не было ли у тебя сложностей с родителями?
– Я уже в осознанном возрасте работала с психологами, сама с собой обсуждала, что папа любит тренерской любовью. Вот такая у него любовь. Это сложно понять девочке.
Тогда в 14 лет в Испании я поняла, чего это все стоит моему папе. Я хотела его вознаградить: я что-то выиграю, чтобы его этим отблагодарить. И так я нашла мотивацию в себе играть в теннис. Это дальше уже я влюбилась в игру, и тогда пошли результаты.
С родителями самый сложный переходный момент был в 16-17 лет, когда я захотела ездить одна, а папа считал, что я должна ездить с мамой. А я видела, как мама переживает. Она могла не спать ночью, плакать, что я проиграла. У меня такое впечатление было, что кто-то умер в семье.
Я лет 15 жила с тем, что, когда я проигрываю, у три дня были депрессии из чувства ответственности. Но нужно относиться к проигрышам более лояльно, они не должны тебя выносить. Мы играем практически каждую неделю, поэтому ты должен как-то балансировать [между желанием выиграть и разочарованием от проигрыша], но это очень сложно.
В 20 лет пережила «синдром второго сезона» и металась между отцом и тренером
– Пока я не выиграла US Open, от меня никто ничего не ждал. Я тренируюсь в Барселоне, особо в России не бываю, играю 20-30-й в мире. А тут я в 2004-м выигрываю US Open и становлюсь четвертой в мире. И в следующем сезоне я просто не знала, как с этим справляться, и закончила год 16-й. Для меня это было не очень, потому что ожидания были совершенно другими. И я поссорилась с родителями.
За две недели до US Open-2005 в Канаде я получила травму. И я вылетела в первом круге [одиночки US Open], потому что я абсолютно не была готова, но у меня не хватило смелости отказаться, я же защищала титул. Плюс, мне 20 лет. Я жизни не видела на тот момент, кроме теннисного корта, и такие весомые решения не могла принимать.
Я проиграла одиночку, и папа говорит: «Не играй пару, возвращайся, будем готовиться, заново построим фундамент». Я сказала: «Пап, я не могу. Я пообещала моей напарнице. Я доиграю и приеду». И он на это очень обиделся. Дальше папа хотел, чтобы я уехала из той академии. Его не устраивали отношения с руководителем. Я сказала, что не хочу сейчас уезжать, я не была к этому готова. На этой почве мы поссорились, и дальше я была между наставлениями папы и руководителем. Мне каждый говорил свою точку зрения, они не могли сойтись, а я как мячик теннисный летала от одного к другому и пыталась нивелировать ситуацию.
И когда папа сказал: «Ну тогда ты сама по себе», – мне надо было принимать уже решение и делать, как я считаю нужным. А как я считаю нужным? Я пока что не знаю.
Я наняла команду, во главе был доктор футбольной «Барселоны». Он окружил меня разными людьми: реабилитологами, остеоопатами, психологами, нутрициологами. Он меня очень заставлял худеть, а я не была к этому готова тоже.
Но тем не менее психолог мне тогда очень помог сделать правильное решение, прислушаться к себе. Это очень важно в профессиональном спорте, тем более в теннисе, поскольку это очень психологический вид спорта. Все играют примерно одинаково, но ты должен быть сильнее в важные моменты.
– Были ли конфликты у отца с твоим тренером?
– Конечно. У папы были определенные требования к тренировкам. Он очень хотел поставить замеритель скорости подачи. Он считает, что подача – это главное, и ты должен очень много подавать. Но не в конце тренировки, как в Испании, а на протяжении всей. Он был прав, и в конце концов я включила это в тренировочный процесс.
Но мне было на том этапе тяжело понять, что вообще хочу я. Тут мне говорил папа, тут говорил Эмилио [Санчес], руководитель академии. И они не могли договориться. Мне папа выговорил все и такой: «Езжай к Эмилио, ему все это передай». И Эмилио говорит: «Свет, выбирай, если ты хочешь вот так, делай так. Если хочешь остаться тут, то тренируйся как мы говорим». Я считаю, что они оба должны были быть более лояльны и найти компромисс. Но Эмилио был тоже очень упертый.
– Но если встать на место Эмилио: у тебя есть своя методика, по которой ты знаешь, как игрока готовить. Если ты начинаешь внедрять элементы, которые хотят другие, то как ты потом будешь отвечать за результат?
– Но результаты – это моя ответственность. Я считаю, что некоторые моменты [во взаимодействии с игроком] можно было улучшить.
И когда я там тренировалась, я была одна из самых титулованных на тот момент спортсменок. И по сей день они просят что-то иногда сделать, потому что я единственная, кто практически от и до вырос в этой академии. Но тем не менее иногда они говорили: «Больше плати». А в России все говорили: «Зачем ты вообще им платишь, ты им и так такую рекламу сделала».
Там много нюансов, но [как минимум] можно прислушиваться и как-то меня поддержать.
– Каждый свои интересы преследует.
– И эго. Эмилио, будучи таким упертым, потерял много хороших спортсменов. Энди Маррей тренировался в этой академии, Григор Димитров. И ребята поуходили, потому что не нашли компромисс.
Вернулась из Испании в Москву, потому что не ощущала себя дома и выгорела
– В 2008-м я летом после «Уимблдона» я приехала в Москву. Я не помню зачем, для меня до этого Москва вообще чужой город, я когда в детстве приезжала сюда на турнир, все время проигрывала. Мама в слезах, мы едем в трамвае, я думаю: «Зачем мы сюда приехали?»
Но тем летом мне так понравилось, что я не хотела уезжать: все говорят на родном, и меня уже лучше принимают, я же уже какое-то имя имею. Познакомилась с ребятами, начали общаться. Хотелось надышаться родным, а то у меня дома не было, потому что до семи лет я жила в Севастополе, потом семь лет в Питере, потом в Барселоне. Я никогда там не ощущала себя дома: у меня не было там особо друзей, я никогда не праздновала Новый год, потому что у меня в семье праздники в целом не празднуются.
В июле мне надо было улетать на турнир в Канаду, потом в Америку. И я через все могу перешагнуть, но на тот момент не было сил. Это один из моих главных теннисных косяков, но я о нем не жалею. Я просто не могла поехать. Я сказала тренеру, что у меня нет канадской визы, хотя она у меня была, и поехала на неделю позже (в Монреале дошла до четвертьфинала, благодаря чему вернулась в топ-3 – Спортс’‘), но себе пообещала: я скажу, что переезжаю в Москву.
Я до конца года дотренировалась в Испании и перебралась в Москву, хотя мне все говорили, что это дауншифт в карьере, что будет хуже, что Москва меня расслабит, ездить далеко, локация плохая. Но в теннис я уже играла, а эмоций не было. Я, возвращаясь сюда, наполнялась [эмоциями]. Дальше, правда, начался квест с тренерами, потому что я всю жизнь играла на испанской школе, а в России все совершенно иначе. Тогда я начала работать с Ольгой Васильевной Морозовой, которая внесла огромный вклад в мою подготовку.
Меня видели в ночных клубах. Ну нам по 25 лет, иногда мы можем выйти. Никто не злоупотреблял. Например, был клуб «Облака» (на Кутузовском проспекте, прославился вечеринками, проходившими по четвергам – Спортс’‘). Я специально приезжала под четверг, в пятницу у меня был выходной, я тренировалась субботу, воскресенье, понедельник, вторник. В этом нет ничего критичного, мы тоже люди. Почему нет? Мне все говорили, что я перееду в Москву, и будет хана, а я настолько стала наполнена, что в следующем году выиграла «Ролан Гаррос».
– Не уехав из Испании или переехав не в Москву, а в Америку, могла ли ты выиграть больше? Ты себя полностью реализовала?
– Сейчас я бы просто по-другому строила тренировочный процесс, чем был в Испании: играла быменьше турниров, делала тренировки интенсивнее, но короче, а не 500 мячей, пока ты за ними добежишь, ты уже устал.
– Грубо говоря, испанская система – это кто выживет, тот и теннисист?
– В Испании тебе кидают тысячи мячей, ты бегаешь за ними, и только потом, когда у тебя становится видна какая-то перспектива, тобой занимаются.
Когда я переехала в Москву, Ольга Васильевна разрабатывала для меня программу, где [в отличие от Испании] каждая тренировка имела направленность. В понедельник – больше взрывной скорости, к концу недели – больше объема. Некоторые дни – восстановление, но все же объем. А в Испании просто был объем и кто выживет.
Поэтому, на мой взгляд, начинать можно и нужно в России, потому что у нас больше всего времени уделяют технике. [Также] в России нас воспитывают жестко, чтобы мы были дисциплинированы, чтобы мы жаждали результатов. А дальше уже – ехать за границу.
Недовольна уровнем подготовки российских тренеров
– Детский теннис в России стал лучше, есть условия для тренировок? Если нет, то что сделать?
– Это очень сложный вопрос. Из-за сложившейся ситуации ребятам очень сложно из Москвы поехать в Европу на турниры. А для спортсмена самое главное – это турниры. Они в основном в Америке, в Европе. И, конечно, все уже базируются там. Это первое.
Во-вторых, климат другой. Тут большую часть года мы играем в залах. Залов не так много. Залы дорогие. И, конечно, сдавать залы любителям гораздо выгоднее, чем под детский теннис. Хотя я знаю, что [основатель «Трансмашхолдинга», вице-президент ФТР] Андрей Бокарев очень много вкладывает. Он строит залы, строит для детей инфраструктуры.
Я пока не вижу [прогресса] в тренерской деятельности. Но в теннисе такого особо нет вообще в мире. Смотришь иногда, как люди выкладывают теннисное обучение в соцсети – там половина такого, что ужас. И другие же это смотрят и учатся.
Обижалась из-за низких спонсорских доходов, но концентрировалась на результатах
– У тебя были контракты с брендами-не техническими спонсорами?
– Есть такое негласное правило: каждый, кто выигрывает «Ролан Гаррос», получает контракт с Rolex – но когда я выиграла, почему-то этого спонсора у меня не было (Кузнецова выиграла «Ролан Гаррос» в 2009-м, с 2007 по 2018-й партнером турнира были часы Longines – Спортс’‘).
Обидно было, потому что я знаю, что получала гораздо меньше, чем девочки из других стран. Пример с Ли На: она тоже была вторая в мире, тоже выиграла несколько «Больших шлемов». Она зарабатывала в Китае на рекламных контрактах порядка $30 млн в год. У меня и миллиона не набиралось. Мне говорили: в России ты не очень интересна, а за границей ты русская.
Маша Шарапова – это отдельный кейс, ее раскручивал с самого начала IMG (как и позднее Ли На – Спортс’‘). В нее вкладывались, но у нее и фактура другая, она была более востребована.
– Может, у тебя агент был не очень?
– Я сотрудничала с IMG. У меня агент Надаля был очень много лет. Потом мне дали агента Лоуренса (Франкопана, до этого месяца больше пяти лет агента Янника Синнера – Спортс’‘.)
У IMG тоже свои приоритеты. Им выгоднее продвигать, может быть, Машу, чем меня. Разные моменты бывают, я не знаю [их все], я не хотела зацикливаться на этом. Основная цель была выигрывать и делать максимально.
Да, мне было обидно, что есть какие-то спортсмены, которых выделяют и которым дают все, а тебе надо пробиваться. Но это происходило не просто так. Я просто старалась работать больше.
На протяжении всей карьеры [отзывалось], как мне в детстве говорили, что я никем не стану. Папа про это всегда говорил, что надо просто работать. И хоть я внутренне в себя не верила, зато я знала, что тренировалась раза в два больше остальных. Я не знала, талантливая я или нет. Я просто старалась работать больше и в итоге понимала, что я просто перебегаю ее или физически буду лучше.
Объяснила сексуализацию женского тенниса на примерах Эммы Радукану и Эшли Эрклроад
– Женский теннис сексуализирован?
– Конечно. Эмма Радукану, есть такая девочка-англичанка, она выиграла US Open в 2021-м, как-то так случилось.
Продержишься ли ты на этом уровне далее, непонятно, вот она не продержалась. Но она выиграла этот «Большой шлем», и сейчас у нее самые большие контракты в теннисе. (На самом деле по итогам 2024-го, согласно Forbes, Радукану уступает по рекламным заработкам Циньвэнь Чжэн, Иге Швентек и Коко Гауфф, а в 2025-м еще потеряет, поскольку с ней не продлили контракты Dior, Porsche, British Airways – Спортс’‘.)
Например, последний US Open выиграла Арина Соболенко, первая ракетка мира, а у Радукану чек больше чуть ли не в два раза (на самом деле – на 30%, $12 млн против $9 – Спортс’‘)! Она из Англии, и она красавица.
До 18 лет в моем поколении была американка Эшли Эрклроад, у нее контракт был с Nike, вроде на $300 тысяч. А я тогда была первая в мире по юниорам, но я покупала свою одежду сама, мне даже не давали ее.
– Ну она американка, и головной офис Nike в Америке. Может быть, у них какая-то поддержка своих спортсменов.
– Все в совокупности. И это, и она была красотка: блондинка, в каком-то клипе снялась. Они пиарят это иначе.
У меня потом была девочка-пиарщица, она в Лос-Анджелесе с селебами работает и говорит: «Давай жить в Лос-Анджелесе, ходить на эти мероприятия, и тебя буду тут пиарить». Но я была не готова в Америке жить.
Уверена в необходимости равных призовых, но не причисляет себя к феминисткам
– Женский теннис уже давно всем нравится, и девушки-теннисистки – это круто. Но о женском футболе в нашей стране я слышу: «Зачем они в футбол играют, куда они лезут, пусть стоят на кухне». С таким ты встречалась? И если да, то когда это кончилось?
– Женский футбол еще только развивается. Теннис впереди, но и у нас есть битвы за равноправие.
Мы боремся за равенство призовых. Сейчас, кстати, на больших турнирах везде призовые одинаковые (не везде – Спортс’‘). Я тут не на стороне женщин, я стараюсь быть лояльна, потому что на мужчин приходят больше смотреть. У них больше контрактов, они продают больше билетов.
Но на девочек тоже приходят смотреть, [ведь как минимум] женский теннис такой сексуальный. [При этом] мы жертвуем гораздо большим, чем мужчины: мы не можем иметь нормальную семью, мы можем родить – но ты выпадешь на полтора года из карьеры. Больше нюансов. Мы заслуживаем одинаковых призовых.
Я никогда не понимала ребят, которые говорят: «Зачем вы будете столько же получать?» Мне всегда хотелось спросить: «А я что, твои деньги прошу?» Это деньги спонсоров, и, если посмотреть, сколько зарабатывают турниры, спортсменам отходит только 15-20% от турнирной прибыли. Просто поделите ровно деньги и успокойтесь, играйте, все будут зарабатывать, будет все достойно и красиво.
– Сталкивалась ли ты лично с какой-то дискриминацией или, когда ты начала играть, женский теннис уже был абсолютно понятным спортом, который уже оплачивался и был популярен?
– Особо не сталкивалась. Единственный милый момент был, когда я пришла к старцу в храм, он мне говорит:
– А чем ты занимаешься?
– Теннисом.
– Это что? – Я чуть-чуть подвисла:
– Ну линии, мячик, ракетка.
– Ну я понял, актриса, иди.
Это было так смешно. Но больше – нет.
– Что думаешь по поводу феминизма? Ты в фемповестке?
– Нет. Я, наверное, более старомодная. Я не за патриархат, конечно же. Я за традиционные ценности. Просто хочется, чтобы женщины оставались женщинами, а мужчины – мужчинами. Если кто-то хочет сменить пол, это их выбор, но давайте детям не будем давать такой выбор.
Обожала представлять страну и понимает, почему Шараповой было трудно играть в России
– Мой папа вырастил семь олимпийских чемпионов. И я всю жизнь выступала за сборную, для меня это гордость. Я всегда неслась. Вот 2004 год, когда я проехала просто весь мир, мы после «Уимблдона» летели в Аргентину [на четвертьфинал Кубка Федерации]. Мы с Настей Мыскиной купальники набрали загорать, думали, может, отдохнем чуть-чуть. А там плюс пять. Болельщики как на футболе, орут непристойные вещи. И там Настя выиграла. Я там плохо очень сыграла.
Потом [финал] мы играли в Москве и выиграли первый Кубок Федерации, тогда еще Борис Николаевич [Ельцин] был жив. [Потом еще] два или три Кубка выиграли, когда я была в составе (еще два – Спортс’‘). Я от души это делала, никогда не смотрела на финансовую часть, выступала поперек своего личного графика. Ты играешь там всего два дня, готовишься пять, но эмоционально как будто ты сыграл два «Больших шлема». Это такой адреналин, но потом ты уходишь в минус.
А дальше появились разногласия, во мне как будто что-то сдулось, и меня уже физически не хватало, но именно из-за отношений [больше не неслась в сборную]. Но я играла с огромным удовольствием и горжусь тем, что выиграла.
– Это твой частный случай или в целом у теннисистов-россиян такое отношение?
– У всех, кого я знаю. Вера Звонарева, Настя Мыскина, все прямо очень хотели играть. Даже с Машей Шараповой мы играли в сборной. Но ей тяжело было играть в России.
– Она больше американка по мировоззрению?
– Я никогда с ней это не обсуждала. Мне кажется, у нее такая же история была, как у меня. Уехали из России, в теннис заиграли за рубежом. И потом, когда сюда приезжаешь, воспоминания детства и непринятие тебя и неверы в тебя сказываются как-то косвенно. Ей было очень тяжело в России играть. Она, по-моему, один матч выиграла из трех-четырех сыгранных в России (из восьми одиночных матчей уровня WTA в России Шарапова выиграла половину; в Кубке Федерации провела два домашних одиночных матча, выиграла один – Спортс’‘).
Мы не много общались, на играх сборной чуть-чуть больше, но не близко. Конечно, ментальность у нее больше американская. Когда мы обсуждали «Биркин» крокодиловый, она искренне это не могла понять. В целом, она очень приветлива. Я понимаю, что она так себя огораживала [от близкого общения], потому что столько людей от нее столько всего хотят.
Видела, как Надаль до ночи рубился в PlayStation
– Рафе от природы дана выносливость, и он бегал за мячами всю свою карьеру, пока колени не стерлись. Его самая сильная сторона – выносливость.
– Выносливость ему не дана, он ее развил. Он не очень талантлив, если сравнивать с Роджером, и он поплатился своим телом. За любым усилием, за любым достижением идет цена, и он поймал миллион травм к концу карьеры. Это все из-за нагрузок. Он вынослив, потому что он тренировался больше, чем другие.
– Кто твой любимый теннисист?
– Роджер. В теннисном сообществе для всех он гений. Рафа – трудяга. Новак Джокович очень харизматичный, он очень любит работать на публику, это видно. Его вера не может не восхищать, как он работает над собой. Мне кажется, его можно сравнить с Криштиану.
– Короче, Роджер – это Месси… А я все-таки думал, что Криштиану – это Надаль.
– Нет, потому что Рафа не так профессионален. Я не знаю, до конца ли карьеры он так делал, но раньше у нас был один агент, и мы делили некоторые отели. Он играл в PlayStation, мог до 2-3 утра. И также он не следил за питанием.
Считает самой сложной соперницей не Серену, а Энен
– У меня есть два матча, которые я играла с Сереной Уильямс, один на Australian Open-2008 (2009 – Спортс’‘) я практически выиграла, подавала на победу. Было супержарко, и ее агент потребовал закрыть крышу. Директору турнира, конечно, выгоднее, чтобы Серена Уильямс прошла дальше.
Закрыли крышу, в закрытом пространстве мячик прыгает иначе. Серена супер сыграла, пошла ва-банк и выиграла (5:7, 7:5, 6:1 – Спортс’‘). На «Уимблдоне»-2016 был ровный матч, пошел дождь, закрыли крышу, и она просто в ноль вынесла (7:5, 6:0 – Спортс’‘).
– Самый твой сложный соперник?
– Жюстин Энен. Она была первая, когда я была второй. Я проиграла ей два финала «Большого шлема». Никто об этом и не помнит, потому что все смотрят: два выиграла, – а два финала уже не так важно.
У меня против Энен результат 3-17 (по данным WTA, 3-16 – Спортс’‘), я выиграла три раза (смеется). У нас были очень сложные трехсетовые поединки. Она не любила со мной играть, но очень грамотно играла.
Была машиной и почти выиграла 5-часовой матч на Australian Open-2011
– Четвертый круг Australian Open-2011. 4 часа 44 минуты, третий сет играли 3 часа. Встреча стала самой длинной между женщинами в истории турниров «Большого шлема» и второй по продолжительности с начала Открытой эры в женском теннисе на тот момент (Кузнецова проиграла 4:6, 6:1, 14:16 – Спортс’‘).
– Недавно его в соцсеть выставляла и, просто пока посмотрела этот ролик минутный, уже устала: «Господи, сколько можно было бегать». В конце я уже не знала, кто ведет. Понимала, что, видимо, не я, если я так думаю. У меня было много матчболов, и у нас всегда такие сложные поединки со Скьявоне были, когда корт был медленный. На быстром корте я через две недели обыграла ее легко в Дубае (1:6, 6:0, 7:5 – Спортс’‘).
– Судороги?
– Я не знала, что такое судороги. Мне очень повезло с генетикой. Я по пять часов тренировалась каждый день и не уставала фактически. Машина. Было много сил.
Не любила Porsche, когда побеждала на спонсорском турнире в Штутгарте, а сейчас жалеет, что продала свой
– [В 2009-м перед победой на «Ролан Гаррос»] я выиграла турнир WTA в Штутгарте у Динары в финале. Там каждой победительнице дают Porsche, который вышел в этом году, каждый год меняется машина. Мне дали Boxster. Серьезно? Можно Carrera или Turbo? Плюс, ты по контракту, по-моему, не можешь его продавать полгода. И там есть еще условия. Привести его в Россию стоило примерно $75 тысяч налога. В Барселону – €25 тысяч, в Дубай и Монако – без налога.
Тогда у меня были разные машины, и я никогда не любила Porsche. Вот сейчас я бы на Turbo, который я продала в Дубае недорого, с удовольствием покаталась.
– В Дубае у тебя недвижимость есть какая-то или что? Ты часто там бываешь?
– Я там не живу, у меня был контракт с одним застройщиком, и мне по контракту давали апартаменты.
Ушла от ответа на вопрос о завершении карьеры, но подробно объяснила, почему сделала долгий перерыв
– Ты не объявляешь о завершении карьеры. То есть мы тебя ждем на каком-то турнире? К чему готовишься?
– Я на турнире в Мадриде весной-2021 делала разминку, уже размялась, делала махи ногой, и меня просто хрустнуло под ягодицей. На полтора месяца сразу стоп. До этого я болела коронавирусом. Я сыграла «Ролан Гаррос», «Уимблдон», [на обоих проиграла в первых кругах] и поняла, что у меня нет больше сил восстанавливаться после травм. Я решила взять паузу, потому что это невыносимо так.
После этого у меня были разные операции. Только летом я пришла в себя, поймала какой-то дзен, кайф, начала бегать, кататься на роликах, вошла в форму.
– Есть ощущение, что тебе сложно отпустить теннис, карьеру.
– С того момента, как я взяла паузу, прошло два или три года (почти четыре – Спортс’‘), и в это время, конечно, тебе надо чем-то заниматься.
Мне интересно общаться, развиваться, заниматься новыми проектами. Конечно, я планирую будущее и пробую себя в разных направлениях, Но, если я смогу восстановиться и поиграть еще хоть сколько-то, это произойдет.
– Есть ли у тебя какой-то бизнес? Есть ли какой-то пассивный доход?
– Доход, конечно, есть; инвестиции в банке, у друзей где-то, в папин велотрек. И есть проекты, над которыми я работаю, где тоже есть заработок.
– Москва – твой дом, ты здесь живешь, тебе здесь комфортно?
– Да, мой любимый город.
Теперь развивает бренд одежды и думает создавать мерч
– Мне очень нравится заниматься одеждой. Я думаю делать мерч. У меня много друзей-артистов, мы придумываем разные мерчи, это прикольно.
Я еще до коллаборации SVET by Svetlana Kuznetsova с Bosco сама начала разрабатывать эту коллекцию, это потом уже встретила Михаила [Куснировича, основателя Bosco], и мы совместились.
Недавно мы ездили в командировку во Вьетнам, смотрели разные ткани, разные фабрики. Мы были в Турции в командировках. Я хочу поехать в Китай, изучить этот рынок. Мне нравится одежда, стиль, мода.
– Можем ли мы увидеть твой личный бренд?
– Да, вполне возможно. Но чтобы делать свой бренд, нужно либо ставить очень грамотную команду на него, либо самой только этим заниматься. А мне нравится заниматься разным. На данный момент мне очень комфортно сотрудничать с Bosco, мы отлично друг друга понимаем, и масштабы хорошие, репутация отличная.
Еще есть проект с транспортом Москвы. Департамент транспорта строит большой спортивный центр для своих сотрудников, и я развиваю направление ракетлон: теннис, падел, сквош, – с меня будет выбор тренеров: я буду подбирать, обучать. Форма тоже с меня, экипировка вся для сотрудников и персонала центра.
В теннисе появился оплачиваемый декрет. Это прорыв для мирового спорта
Фото: Gettyimages.ru/Clive Brunskill, Sandra Behne, Julian Finney, Mike Hewitt, Mark Kolbe, Alexander Hassenstein; instagram.com/svetlanak27
Это лицемерие, которое отталкивает. Точно также, как и Киркоровы с Милоновыми
Но что конкретно не помещается в вашу голову? Что человек может сидеть на фастфуде, но выступать за ЗОЖ и желать здоровья другим? Допустим так сложилось, что женщина предпочитает женщин. Это отклонение от некой социальной и медицинской нормы. За это не надо карать, ругать, унижать. Нет. Это образ жизни взрослого человека, который никому не мешает. Если человек держит личную жизнь при себе. Вот некая теннисистка - держит. И выступает за в целом условно здоровое (в данном смысле) общество. Никак, кроме как хорошо, это ее не характеризует.