Соболенко и Турсунов пришли на интервью вместе: обсудили психи, обиды и признание ошибок. Разговор без единого фильтра
Будто поставили диктофон в раздевалке.
Арина Соболенко ворвалась с элитный теннис в 2018-м и покорила его страстью, напором и аутентичностью. Начав год за пределами топ-50, она закончила его с двумя титулами и на пороге топ-10, а ее матч с Наоми Осакой на US Open сошел за досрочный финал. Но дальше начались страсти: в 2019-м Соболенко накрыли проблемы роста и груз ожиданий. Она проигрывала, переживала, зажималась и продолжала проигрывать. Это было так же понятно, как душераздирающе – видеть, как она, самопровозглашенная тигрица, билась в метафорической клетке в поисках свободы и бесстрашия, которые годом раньше сделали ее сенсацией.
Все снова резко поменялось в конце сезона-2019: Соболенко рассталась и помирилась с тренером Дмитрием Турсуновым и нашла себя буквально за пару осенних недель. Она защитила элитный титул в Ухане и следом выиграла малый итоговый турнир WTA. Круг замкнулся: год спустя Соболенко снова 11-я ракетка мира и молодая теннисистка на пороге большого прорыва. Только теперь она понимает гораздо больше: и о теннисе, и о себе, и о тренере, с которым пришла на интервью.
Интервью записано в начале межсезонья до помолвки Соболенко и смерти ее папы.
В начале года убедила себя в победе на Australian Open, а потом заедала стресс сладким и чуть не покалечила человека на «Уимблдоне»
– Самый важный вопрос для начала. После Чжухая вы сказали, что теперь устроите себе читдэй, – устроили?
– Согласна, это самый важный вопрос! Вот в прошлом году по пути из Нью-Хейвена (выиграла там первый титул WTA – Sports.ru) в Нью-Йорк мы остановились и заказали две огромные пиццы. Я съела два или три кусочка – это было тако-ое удовольствие. Мне вообще кажется иногда, что для меня еда – смысл жизни. Так, наверное, не должно быть.
– По ходу сезона ограничиваете себя?
– Не то чтобы придерживаюсь каких-то продуктов или диеты, но стараюсь есть меньше сладкого, вредного, мучного, фастфуда – но соблюдать получается так себе. Все равно: проиграла – очень расстроилась, пошла сладенького съела, и вроде бы легче. Раньше особенно, прямо заедала стресс. В этом году за первые полгода, пока все тяжело складывалось, я из-за этого реально набрала вес и в какой-то момент поняла, что мне уже тяжело. Эту привычку убрала – похудела. Но вообще все равно позволяешь себе раз в недельку, раз в месяц.
– А после Чжухая?
– Я прямо там съела пару десертиков втихаря (смеется), таких карамельных печенек с орешками. Так вкусно – с ума сойти. Пока они там что-то бегали [после финала], я с чаем навернула – и мне было так хорошо. Это и был мой читмил.
– Я каждый год забываю, какой в Чжухае красивый кубок: такой ажурный и фактурный.
– Да! И очень тяжелый еще. Мне маленькую копию пришлют, и я так рада, что в моей коллекции будет такой красивый кубок. Самый красивый, что я выигрывала пока.
– Вам домой в Минск их шлют?
– Да, мы даем адрес, куда прислать, потому что возить тяжеловато – и так перевес вечный с нашими багажами.
– Вы из Чжухая поехали сразу на основной итоговый в Шэньчжэнь играть пару, но там не вышли из группы.
– Я подустала, конечно, но, кстати, не ощущала этого. Просто мы приехали и уже на следующий день играли матч на совершенно другом покрытии. Оно очень специфическое и вообще неудобное, к нему реально нужно прибиваться, оно по всему корту разное: где-то мяч скачет, где-то – нет. Насколько я поняла, его в следующем году вообще будут менять. Мы еще довольно давно пару не играли, так что сложилось так. Но все равно получили опыт, надеюсь, в следующем году сыграю там успешнее. Потому что шансы-то и в этот раз у нас были.
– Какой план на отпуск?
– Обычно все [игроки] едут во всякие Греции позагорать и побездельничать, но я за этот год так наелась поездками и так мало была дома, что решила никуда не ехать и просто приехала в Москву. У меня тут подружки и очень много знакомых, так что я отлично провожу время и отдыхаю.
Исландия – новые Мальдивы. Там отдыхала куча теннисистов, а вообще туристов в 7 раз больше жителей
– А насколько вы ничего не делаете в спортивном смысле?
– Ну вчера вот побегала, растянулась – но это больше для себя, я так гораздо лучше чувствую себя. Да и когда я говорю «бездельничать», я имею в виду не «ничего не делать», а просто в теннис не играть – для меня это куда больший отдых. В прошлом году я ездила в Дубай, а в этом вот вообще никуда не захотелось.
– Межсезонный отпуск – это всего две недели?
– Да, но ощущается как дольше, потому что я привыкла к бешеному графику, а тут море свободного времени, когда занимаешься только ОФП. Вчера вот проснулась, смотрю: десять. Посплю, думаю, еще час. Получается четыре недели без тенниса, из них две – ОФП, так что все равно погулять, встретиться с друзьями, на маникюр-педикюр сходить.
– А на предсезонку куда поедете?
– В Майами. В прошлом году в Таиланде было здорово: интересно, потому что в новинку, климат подходящий, потому что на первые турниры в Австралию ехать. Но второй раз не хочется туда, решила помиксовать. Тем более в Майами есть все – и если на предсезонке совсем уж захочется повеситься, там есть куда сходить, где повеселиться.
– Какой сезон был лучше: прошлый или этот?
– Этот. В прошлом у меня просто все получалось и получалось – немного неосознанно даже. Я просто била – и все попадало. А в этом я столкнулась с сомнениями, ожиданиями, бесконечными переживаниями, попытками понять, как вернуть эту победную волну. В результате пришло понимание, как я выигрывала [тогда] и что я должна делать, чтобы выигрывать снова. И это гораздо лучше, чем если бы я продолжала выигрывать, но делала это так же бессознательно.
– Почему кризис второго года практически у всех бывает?
– Потому что наступает момент, когда у тебя ожидания от самой себя завышаются. У меня это произошло перед началом сезона: я почему-то решила, что сейчас выиграю Australian Open. И эта мысль настолько меня парализовала, что я играть не могла. Я боялась проиграть, мне было страшно ошибиться, сделать что-то не так, и эти страхи меня так зажимали на матчах, что я вообще была недееспособна.
– Но первые несколько турниров вы хорошо сыграли.
– Да, но прорези неадекватности были уже тогда – даже когда я Шэньчжэнь выиграла. Я слишком многого от себя ждала, и доходило до того, что я настраивалась на матчи без уважения к соперницам. Когда я проиграла на Australian Open (в третьем круге Аманде Анисимовой, тогда стоявшей в конце топ-100 – Sports.ru), меня вообще накрыл мегадепрессняк. И с тех пор пошло. В Питере я сыграла полуфинал, но уже тогда мне казалось, что это случайность и в своем состоянии я не должна была выигрывать. И дальше становилось все хуже и хуже...
– И какой момент был самой низкой точкой?
– Было два таких матча: когда я проиграла в первых кругах Рима и «Уимблдона». В одном я подать вообще не могла. Реально не могла. Я бы левой рукой лучше подала – серьезно! И на «Уимблдоне» меня так сковало, что мне хотелось рыдать прямо на корте.
– Дмитрий Турсунов: Ты там сначала еще инвалида чуть не убила.
– В смысле?
– Соболенко: Там были отдельные места для людей на колясках. Я проиграла гейм и психанула. Хотела кинуть мячик в фон. И вот я его кидаю и понимаю, что так ударила, что он полетел прямо в сторону человека в коляске и чуть-чуть в него не попал. И я сажусь, оглядываюсь на Митю – и меня как накрыло. Я так себя в этот момент ненавидела.
– Турсунов: А женщина, которая сопровождала инвалида, быстро встала и увезла его.
– Соболенко: А у меня был [похожий] момент в прошлом году, из которого раздули историю, – когда я бутылку бросила болбою. За него и за этот мне стыдно. Но вообще, мы все делаем много чего неправильно в жизни. Просто когда ты на виду, от тебя как от человека ждут большего, чем от остальных, и каждая твоя проблема и косяк обсуждаются. А я еще не привыкла, что за мной наблюдают, мне все время кажется: да кому это интересно. Даже сейчас, когда у меня просят автограф и я его даю, у меня в голове в это время: зачем тебе мой автограф? Мне даже неловко, и я думаю: есть Федерер, есть Серена, актеры разные, а я-то что? Ну, матч сыграла.
Боялась поменять что-то в игре, поэтому сильно ругалась с тренером, а потом не спала ночами. На US Open – особенно жесткий конфликт на фоне матча с 50 ошибками
– А что было в Риме? Митя рассказывал, что он там был, но не тренировал вас.
– У нас к тому времени было уже много конфликтов. Митя говорит, что первый был еще в Австралии. Он тогда вообще сказал, что надо было ему уехать, чтобы пресечь это...
– Что – это?
– Ну, мое поведение. Я не работала, отказывалась принимать информацию, да и просто вела себя, наверное, как свинья. Но это было связано с тем, что я [в преддверии ответственного сезона] очень боялась что-то поменять, добавить – боялась за все. Они пытались меня из этого состояния вывести, но когда человек отказывается сотрудничать, как ты его заставишь? И вот когда я на очередной тренировке что-то ляпнула неуважительное, он сказал, что уезжает. И ушел. Но не уехал. И такие ситуации на протяжении полугода возникали: то я что-то сделаю, то, наоборот, я обижусь.
– Из-за чего может возникнуть ссора на тренировке?
– Ну, например, он мне говорил что-то делать, а я сопротивлялась, [подсознательно] не доверяла. И он как тренер сначала давил на меня, а потом говорил: ты не работаешь, не бежишь за мячом, рано останавливаешься, относишься безответственно. Понятно: чтобы расти, нужно работать больше и больше. А у меня есть пунктик: никто никогда не скажет, что Арина ленивая и не работает. Поэтому когда я слышала такое от человека, которому доверяю, меня сразу клинило, и на этой почве возникали конфликты: я вспылю, нагрублю, закачу глаза, скажу что-нибудь обидное.
Могли послать друг друга – реально перебор уже был. Работать становилось невозможно, и я сама говорила, что мы заканчиваем. А потом сама же спать не могла, потому что переживала, зная, что он тренер, который мне нужен, и я не хочу никакого другого. Один из таких конфликтов как раз был в Риме. Но сейчас я думаю, что нам нужно было через все это пройти, чтобы лучше понять друг друга и подстроиться.
– Что произошло в Нью-Йорке, что вы даже объявили, что закончили?
– Соболенко: Первый матч с Азаренко эмоционально был очень затратный. У меня там просто истерика на корте была. Я смотрела на них и кричала: «Да что за бред?!» – только в более грубой форме.
– Турсунов: А мы не слышали. Мы такие с психологом друг другу: «А что она говорит? Это мне?»
– Соболенко: Ну и я так выдохлась, что на следующий день мне было тяжело. И все еще говорили: ты не можешь себя так вести, если ты профессионал, если хочешь расти. И в следующем матче мне так хотелось исправиться, что я ни разу даже мяч не пнула, была в апатии. И мне кажется, что в нем мне, наоборот, не хватило эмоций, злости – я была никакая. Иногда в матче помогает что-то крикнуть или разбить ракетку, но меня за это всегда ругают, потому что выглядит ужасно. И вот в том матче я сдерживала себя – и мне этого не хватило.
– Я не считаю, что это выглядит ужасно, кстати. Мне вообще нравится, когда вы это делаете.
– Соболенко: Я не вижу грани: мне вот сказали вести себя прилично – и я стала амебой. А нужно быть в своем нормальном заряженном состоянии, просто не позволять себе истерик.
– Турсунов: Когда у тебя что-то не получилось, ты можешь под нос себе буркнуть, но продолжить делать что должна, а можешь начать ныть. Во втором случае внимание уходит на акцентирование проблемы, а не ее решение. Выплеснуть эмоции можно, но при этом нужно продолжать работать конструктивно.
А на US Open я Арину с дерьмом смешал, по ее словам.
– Соболенко: А, ну да. В этих ссорах из-за рабочих моментов мы переходили на личности: Митя говорил что-то, что меня оскорбляло, даже если он не имел этого в виду. Я отвечала так, что это задевало его. И вот мы после очередной такой ссоры решили, что расстаемся, и разошлись. Когда он написал про это в инстаграме, я еще разозлилась: чего это тренер такое выкладывает раньше игрока.
– Турсунов: Подожди, я тебе написал личное сообщение, в котором извинился, что палку перегнул.
– Соболенко: Да, и это меня снова убедило, что не нужно нам заканчивать, и мы снова начали разговаривать. На следующий день на тренировке он еще в сторонке стоял, а потом сказал: я здесь и помогу тебе чем надо, но лезть не буду.
– А потом вы запилили свой феерический пост про «###, ты реально мне нужен»?
– Да. Вроде был обычный день, но все равно это конфликтное состояние чувствовалось – и мне опять тяжело спать, мысли разные. И почему-то я решила на этом дурацком английском написать, а не на русском. Я-то знала, что я имею в виду, а со стороны это выглядело так, будто не про профессиональные отношения речь.
– Многие решили, что вы пара.
– Я не могла уснуть, думала, что мне делать. Я стеснялась писать ему лично, так что я написала это [для инстаграма], перечитала, думаю: нормально. Со мной в Нью-Йорке еще был психолог, я ей приношу это и спрашиваю: «Ирина Владимировна, ничего, если я так напишу? Люди поймут?» А она мне: «Ну, Арин, варианта два: либо поймут, либо ######». Сказала мне, что лучше не писать, а сказать лично. Я пошла в свою комнату и такая: а, ладно, была не была. Отправила.
– Это вечером было. А утром?
– Ну, я перечитала и подумала: ну и дура я, ничему жизнь не учит. Но удалять было еще глупее, да и камень с души-то все равно упал, хоть это и глупый поступок был. По пути на тренировку в тот день я ждала, что Митя скажет, что все будет хорошо и мы продолжим работать, но что надо было лично ему это все сказать. А он – вообще ноль реакции. И я думаю: я душу излила, а он даже ничего не сказал. И я еще два дня парилась: я же так старалась, а ему пофиг.
– (вопрос Турсунову) А ты что подумал?
– Турсунов: Что Арина создала себе больше проблем, чем решила, и что это нелогично. Когда она сказала, что не хочет больше работать и что уверена в этом, я принял это. Я не мог сидеть ждать, не передумает ли она, нужно было искать другую работу. Так что я выложил свой пост. Она еще поставила лайк – ну, думаю, ура, лайк.
– Соболенко: Ну это я психанула просто и влепила: на тебе лайк.
– Турсунов: Потом я написал Арине личное сообщение, извинился в нем. Я наехал на нее жестко после матча с Путинцевой – там была совокупность причин. Она была в отрыве от реальности, ей казалось, что все не так плохо и чуть-чуть не так пошло. А я: блин, у тебя в матче 50 ошибок – для человека, который пытается выиграть «Шлем», это на голову не налазит. Если ты хочешь сотой стоять и просто по миру кататься, это другой разговор. Но тогда так и скажи и формулируй цели соответствующе.
– Соболенко: А я просто пыталась его успокоить. Говорила: ну ладно, было – и было.
– Турсунов: Ну, Арин, я же не знаю, для чего ты это говоришь. Я слышу: да ничего, нормальный матч был, чуть-чуть не пошло. Естественно, тут я начал закипать. Слово за слово – а она тоже не молча выслушивает, отвечает, комментирует. В результате разговор накалился, и я наехал сильно.
– Соболенко: Он меня реально с дерьмом смешал.
– Турсунов: Я понял, что человеку надо все сказать без фильтров, чтобы она поняла бесперспективность – не ее игры, нет, она же не плохой игрок, – а отношения к делу, когда ты все свои косяки воспринимаешь как «ничего страшного». Такой подход очень опасен тем, что не стимулирует прогресс. Человеку, у которого нет опыта, легко успокоить себя: это же просто одно поражение. Всегда можно найти причину, по которой ты проиграл, и тут очень важно держать руку на пульсе и не успокоить себя до того, что тебе 30 лет, а ты все ждешь, что вот сейчас ты выстрелишь, просто ты late bloomer. Я в течение этого года много раз об этом говорил и предостерегал от этого.
На мой взгляд, в женском туре вообще есть такая тенденция. Стивенс, например, намного более одаренная физически, чем тот средний уровень, на котором она играет. Со своими данными она может все время стоять в пятерке, но она не стоит, потому что может позволить себе проиграть 11 турниров в первом круге, считать, что это ничего страшного, и ходить спокойно по корту, будто ничего не происходит. Но когда я Арине попытался все это объяснить, она услышала в этом не рабочую претензию, а личную. Вот представь, приходит к тебе редактор: «Лера, ты сдурела? У тебя дедлайн, а ты чем тут занимаешься?» То есть он будто наезжает на тебя лично, но на самом деле говорит про твои рабочие косяки, просто в пылу момента не фильтрует. Как у нас футбольные тренеры разговаривают? Или когда ты на войне в окопе, ты же не говоришь: «Сэр, простите меня, не могли бы вы поднять свою задницу и побежать в атаку?»
«Сейчас идеалист – значит лошара». Вы обалдеете, как интересно говорит Дмитрий Турсунов
Это все идет не от негативных чувств к человеку – у меня таких к Арине вообще нет, – и как бы меня в отдельные моменты ни бесило ее упрямство, я прекрасно ее понимаю. Я в 20 лет был точно такой же и сейчас будто работаю сам с собой. Не хочется, чтобы человек допускал ошибки, которые ты видишь заранее, но иногда нужно себя перебороть и позволить ей их допустить, пусть она потом и будет сожалеть и тебе еще предъявит: а почему ты не объяснил и не предупредил. А ты 20 разными способами пытался сделать это, но она не прислушалась, и ты такой: ну о’кей, пусть будет по-твоему. Поэтому на US Open я и отошел в сторону – чтобы она могла допустить свои ошибки. В моем понимании Арина до сих пор многое делает неправильно, но теперь я не лезу.
– В чем тогда твоя работа?
– Турсунов: В маневрировании. Понимаешь, что каждую битву ты не выиграешь, – нужно выиграть войну, поэтому выбираешь, где настоять, а где уступить и дать ей решить самой. По большому счету, она все равно будет делать так, как считает нужным. Зачем тогда делать это с ссорами и криками?
– Соболенко: А с чего этот часовой монолог начался?
– Турсунов: С поста твоего. Я не понимаю, зачем такие вещи делать достоянием общественности. Я оценил смелость этого поступка. Но еще я оценил его глупость. Он явно был необдуманным.
– Соболенко: Было много ссор и ситуаций, после которых я извинялась. Поэтому я боялась, что, если я опять напишу «Прости», он не воспримет это всерьез. Или даже не прочитает. А если напишу публично, это будет такой широкий, масштабный жест, так что он поймет, что это я искренне.
За два матча в сентябре осознала все ошибки и потом рыдала о потерянном времени
– Это нормальные отношения для тренера и игрока – столько драмы?
– Турсунов: Я думаю, да. Когда оба заряжены на результат, когда нет пофигизма и хочешь выиграть, неизбежно будешь и злиться, и переходить на личности.
– Соболенко: Я вообще говорю, что вы как мужем и женой становитесь.
– Турсунов: Интересно, в паре Федерер – Любичич кто муж, а кто жена?
– Ну у мужчин, наверное, не столько эмоций.
– Соболенко: Да! Я вообще раньше завидовала тому, что мужчины такие незагонные, что они все так легко и просто общаются. У нас когда идет отдельный турнир WTA, атмосфера довольно напряженная, никто ни с кем особо не контактирует. Зато как только приезжают мальчики (комбинированный турнир WTA и ATP – Sports.ru), начинается такое. Девица, которая неделю назад одевалась не пойми как и ходила мрачнее тучи, сразу становится счастливая.
– Это кто, например?
– Турсунов: Это Арина.
– Соболенко: Ну да, я, например!
– А то, что все посчитали вас парой, что-то изменило?
– Соболенко: Ну, Мите дома прилетело, а мне-то что. У меня никого нет. Но вопросов много было, я даже в Q&A в инстаграме писала: успокойтесь, он просто мой тренер. Но естественно, что люди что-то обсуждают и додумывают.
– Победу в паре на US Open вы как-то отпраздновали?
– Да, нам накрыли небольшой фуршет, и мы все вместе с Элизой (Мертенс, партнерша Соболенко, с которой они в этом году перед победой на US Open сделали сверхпрестижный дубль «Индиан-Уэллс-Майами» – Sports.ru) и ее командой выпили по бокалу шампанского. Конечно, это был наш совместный успех.
– Но потом на первый турнир в Китай вы поехали одна, без команды.
– Да, и там у меня за два матча глаза открылись.
– На что?
– Соболенко: Ну что я лучшая (смеется)!
– Турсунов: Что я мегадетка.
– Соболенко: Во-первых, мне было банально не на кого смотреть во время матча, не на кого злиться, некуда мячи швырять. Во-вторых, я не боялась того, как я сыграю. Я понимала, что я одна на корте и мне никто не поможет – я сама либо загоню себя в дыру, либо выиграю матч. В такие моменты вспоминаешь все, что тебе тренер говорил в течение года: тактику, технику, сразу подача приходит в порядок.
– Турсунов: Это, кстати, то, о чем я говорил. У Арины тогда мозг работал на решение проблемы, а все остальное ее не волновало. Если что-то в моменте не получалось, она на это не отвлекалась.
– Соболенко: А самое главное – я полсезона переживала, боялась, что любая помеха мне помешает выиграть. А там я за два матча поняла, что ничего мне не помешает выиграть, пока я не позволю мне помешать. В прошлом году в Ухане, например, я победила, но я ужасно тряслась, у меня были нервы, переживания, страхи. Но в то же время я очень хотела победить и не позволила этому сбить себя. А за первые полгода этого сезона я как-то это подзабыла, и только на той неделе в Китае пропал страх и появился теннис. Все внимание было на этом мячике, который ко мне летит и которым я хочу сыграть, и не было мысли: а вдруг [что-то пойдет не так].
И – я Мите не говорила, – я после матча рыдала, но не потому, что проиграла, а потому, что мне так жалко было времени, которое я потеряла, пока не понимала этого, столько упущенных возможностей. То, что я проиграла в тот день, меня вообще не волновало. Даже если бы я тогда из сотни вылетела, мне было бы все равно: с тем осознанием, которое ко мне пришло, я бы снова туда зашла спокойно. Это были слезы, которых у меня никогда не было: я звонила маме, папе и рыдала, сестре – просто орала. А когда это все прошло, я приехала в Ухань.
– И ты туда приехал?
– Турсунов: Ну да, слезы утереть.
– Соболенко: Вытащить меня с этого дна!
– По вашим результатам тогда казалось, что вам ничего не светит там, что вы сейчас потеряете очки и опуститесь.
– Соболенко: Так я сама до последнего момента так думала. Я еще на предсезонке год назад на полном серьезе думала, что мне нужно в первой половине сезона хорошо поиграть, чтобы во второй не париться. Что за дура была? Я это говорила [фитнес-тренеру] Джейсону – он такой смотрит на меня: «Ну да-да, было бы неплохо». А потом Мите: «Так, тут все понятно, полная труба».
– Турсунов: Да. «Дурка есть какая-нибудь в Таиланде?»
– Соболенко: И после этого всего я в первом матче сезона проигрывала 1:6, 0:3. И я вызываю Митю, а он: ну что, классная межсезонка, здорово подготовились! Сейчас это, конечно, смешно, но в моменте-то ты серьезно переживаешь, тратишь нервы и энергию, наедаешь килограммы эти дурацкие.
– Турсунов: «Наедаешь» – это она про меня.
– Соболенко: Ну да, а про кого еще? В общем, в Ухане я провела хороший первый матч, поверила в себя, и меня отпустило. То есть вот я была нестабильным игроком, и мы пытались найти стабильность. Но я воспринимала это так, что мне нельзя ошибаться, что я должна попасть в десятку, а это только зажимает – ты начинаешь пихать мяч и, наоборот, больше ошибаться вместо того, чтобы свободно играть и делать то, что нужно. И [только в конце сезона] я все поняла, и сразу пришли результаты – буквально по ходу турнира. И когда я там почувствовала, что набрала форму и могу выиграть турнир, меня в этот раз уже не зажало, а, наоборот, отпустило. Я перестала чего-либо бояться.
– Жалко, что сезон закончился?
– Соболенко: Очень жалко, я же говорю – поэтому и рыдала тогда в Чжэнчжоу. Даже сейчас, пока я отдыхаю, мне жалко, что я не тренируюсь, потому что я же в такой хорошей форме была. Но ничего, снова наберу.
Как избавилась от суеверий: снова через еду
– На итоговом турнире в этом году безумные деньги были.
– Да, больше, чем на «Шлеме». А мы проиграли!
– А как вообще турнир?
– Соболенко: Мне очень понравилось, что отель и корты в одном месте. Но корт просто ужасный, хуже не придумаешь. По нему ходишь и в некоторых местах просто проваливаешься, будто это паркет какой-то старый. Так и напишите. Но в следующем году все равно надо попробовать выиграть.
– Турсунов: Корт такой, потому что настил из фанеры, на который он кладется, сам лежит на каких-то перекладинах. Так что получается, что где-то он твердый, а где-то воздух. Такое часто бывает. В «Берси» такой же, например.
– Вы говорили, что главный момент года – это победа на US Open. Но есть представление, что пара для одиночного игрока – это ноль спортивного интереса.
– Турсунов: У нее было точно такое представление – ее за уши надо было тянуть на пару эту. А она говорила: я что, парница?
– Соболенко: Если честно, я и сейчас так немножко считаю. Надо составить график так, чтобы не получалось, как в Ухане (всю неделю играла оба разряда и парный финал – сразу после одиночного – Sports.ru). Так что иногда пара мешает, но в то же время она помогла мне вернуть уверенность.
– Митя вас заставлял?
– Турсунов: Я просто себя помню – я же прошел ровно через это же. Мне вообще кажется, я испытывал все, что испытывает она: как ей тяжело, как кажется, что никто ее не понимает. Спортсмен всегда переживает за свои результаты, так что это иногда даже доходит до мании: вот я вчера съел шесть картофелин и выиграл – поэтому как я могу сегодня съесть меньше?
– А у вас есть такое? Один и тот же шкафчик? Душ? Ресторан?
– Соболенко: Раньше было: как робот ходишь по одной и той же дорожке, в один и тот же душ, заказываешь одну и ту же еду. До того, что ты просто не можешь есть ничего другого. И так мне это надоело, что я решила: была не была, сейчас вернусь в номер и испытаю судьбу. Но в зеркало на обратном пути все равно посмотрела (смеется)! И когда я выиграла следующий матч, подумала: а, фигня все это, не работает.
– Хорошо, что выиграли. А то загнались бы еще больше.
– Соболенко: Ага, и сейчас бы разговаривала как робот, потому что не все слова можно было бы произносить!
– Комменты в инстаграме читаете?
– Соболенко: Захожу, хоть Митя меня и ругает. Мне кажется, все почитывают. Особенно, знаете, когда плохо, когда проиграла и хочешь поддержки. Почитаешь, увидишь, что тебя поддерживают, и такая: действительно, я же молодец!
«Ты играешь как умственно отсталая». Что пишут теннисистам в соцсетях
Но жестко не залипаю. Вчера вот отвечала на вопросы и целенаправленно выбирала то, что людям интересно: что дети спрашивают, что спрашивают чаще. Мне важно, что со мной хотят общаться. Или вот я раньше, например, не общалась с журналистами из Беларуси – не специально, просто не было времени, это не было в приоритете. Обо мне ничего не знали и поэтому плохо относились, делали какие-то неинформированные выводы, критиковали. А стоило мне начать с ними общаться – они меня стали слышать и понимать, и уже даже после поражений я стала получать больше поддержки, чем критики. И так я поняла, что важно рассказывать о себе, потому что как иначе людям тебя понять.
Браслет за 200k как терапия после поражения и сожаления о только набитой татуировке
– Вам 21 год, а вы платите зарплаты взрослым мужикам. Как это?
– Соболенко: Не говорите. Им плачу, а у самой ни кольца, ни бриллиантов, ни машины. И я, честно, даже не знаю, сколько у меня их. Наверное, это банально прозвучит, но я о деньгах не думаю по жизни. Здорово, что они есть и что я могу приехать на две недели в Москву и не считать, на какую сумму мне погулять с подружками, провести время как я хочу.
– А на что вы тратите их? Одежду покупаете? Браслет Van Cleef & Arpels вот на вас.
– Соболенко: Больше на семью. Первым делом папе – машину, квартиру. Себе тоже купила совсем недавно квартиру в Минске. А браслет – да, в этом году на «Уимблдоне» купила. Проиграла, психанула и пошла в Van Cleef.
– Турсунов: Ты же говорила, что мы как семья!
– Соболенко: Да, мой дорогой тренер, что тебе купить?
– Сколько нужно потратить, чтобы год отыграть в теннис на вашем уровне?
– Соболенко: Тысяч 300 долларов, наверное.
– Десять лет назад, помню, тоже говорили 300. Почему все остальное с тех пор изменилось в цене, а это – нет?
– Соболенко: Я однажды считала, и выходило около 30 тысяч в месяц на команду из трех человек. Сейчас мне, наверное, дешевле, потому что отели часто бесплатные.
– Турсунов: Это потому, что ты в десятке. Не всем оплачивают проживание – это привилегия тех, кто хорошо играет. Зависит от того, насколько ты турниру нужен.
– Вам турниры платят за приезд?
– Соболенко: По-моему, я не могу говорить это.
– Турсунов: Зависит от турнира. Некоторые турниры находятся у черта на рогах, другие в календаре неудобно стоят. В «Берси», например, многие не играют, а они, конечно, хотели бы, чтобы приехал Роджер, потому что тогда цены на билеты подняли бы в разы, то есть турниру был бы выгоден его приезд [даже после выплаты подъемных]. Другое дело – одни и те же деньги для разных людей разную ценность имеют. Это я бы удавился за сумму, которые предлагают Федереру. Бил бы людей, возможно. Но вообще все меняется.
Сейчас в ATP в пенсионный фонд отчисляют не 10 000, как раньше, а 60 000, например. И все, кто закончил, сидят давятся слезами. Для игрока основные статьи расходов – это перелеты и гостиницы. Гостиницу иногда может оплатить турнир – тогда получается экономия.
– Даша Касаткина однажды рассказывала, что для теннисисток с их графиками в принципе большая проблема – встретить мужчину, – а еще бо́льшая – найти достаточно успешного, чтобы не было дисбаланса в доходах.
– Есть такая проблема, да. Конечно, не хочется обеспечивать мужчину. Я прекрасно представляю, как для меня не было бы проблемой оплатить что-то, и я бы по ходу дела на это не обращала бы внимания. Но потом в какой-то момент мне стало бы неприятно, и я начала бы загоняться и высказывать. Хотя все от конкретной ситуации зависит: если я вижу, что у человека есть дело, он работает и старается, а не живет за мой счет, какие могут быть претензии.
– Чего вам в жизни не хватает?
– Любви.
– Вы были когда-нибудь влюблены?
– Была, но та история кончилась. Хочется снова влюбиться и чтобы меня полюбили. Хотя я не переживаю, что сейчас этого нет. Я вообще в основном плыву по течению. И это бывает проблемой, кстати, потому что, когда ты вот так плывешь, ты часто не осознаешь масштаб какой-то проблемы или не видишь, как какая-то ситуация со стороны смотрится.
– А замуж хотите? Свадьбу?
– Я вообще не понимаю, зачем нужна свадьба. Понятно, что это мечта каждой девушки: твой день, белое платье, вот это вот все. Но чтобы было красиво, можно фотосессию устроить, – а штамп в паспорте для чего? Я на это смотрю как на попытку привязать человека к себе. Но когда можно запросто развестись, какой в этом смысл? Если любите друг друга – и так проживете вместе. А если нет, штамп не поможет.
– Вы бы и любимому человеку отказали в празднике, если бы для него это было важно?
– Я бы предложила ограничиться фотосессией в свадебном стиле и медовым месяцем. Или семьями посидеть – максимум. Мне свадьба реально кажется глупым мероприятием: все сидят пьянствуют, а потом ты должен по отмашке «горько» вскочить и начать целоваться при всех. Особенно я представляю, как мой папа смотрит, как я целуюсь, – на этом все закончится (смеется)!
– Сейчас встречаетесь с кем-нибудь?
– Соболенко: Нет, сейчас в свободном плавании.
– Турсунов: Ага, куда-то все время отлучается по вечерам, но нет, ни с кем не встречается.
– Так «отлучается» же необязательно на встречи с кем-то конкретным.
– Турсунов: Точно, на поиски выходит. Тигрица выходит на охоту.
– А что, кстати, с вашим вытатуированным тигром?
– Соболенко: Обычно я говорю, что родилась в год тигра и ощущаю себя тигром, – потому что это идеологически правильно, на корте же должен просыпаться тигр. А вообще, когда я начала сходить с ума по татуировкам, я считала, что это грех и что сама никогда не набью себе ничего. Но через полгода мне этот тигр уже сниться начал. Нет, чтобы что-то нормальное, романтичное снилось – мне этот тигр. Так что когда я поняла, что уже схожу с ума, пошла и набила его. Но даже тогда моей первой реакцией было: «А можно ее свести прямо сейчас?». Мне сказали, что прямо сейчас будет очень больно, а потом я привыкла.
– Говорят, на одной никто не останавливается.
– Я как раз поэтому вторую точно не буду бить. Мысль-то про вторую проскальзывает, но не хочу потом оказаться вся синяя!
Отличите слова Шараповой от Моаны? Сложнейшая игра про теннис и «Дисней»
Фото: Gettyimages.ru/Tao Zhang, Wang He, Zhe Ji, Yong Teck Lim, Elsa; Instagram/sabalenka_aryna; globallookpress.com/Mike Kireev, Paul Zimmer, Xiong Qi
Красивое и открытое (до почти-неприличия ))
Не думаю, что читал что-то настолько персональное и лишённое штампов.
Очень круто!
" если на предсезонке совсем уж захочется повеситься, там есть куда сходить"