«Играли спаренную серию – она «расписана». А я не в курсе был». Истории от лучшего вратаря конца 90-х
Вадим Тарасов – новый герой проекта «Единицы»!
От редакции Sports’‘: вы в блоге «Единицы» – вернувшемся хоккейном проекте, посвященном только голкиперам. Поддержите блог плюсами, подписками и комментариями, чтобы интересных рассказов о людях с самым нестандартным амплуа и интервью с ними стало больше в вашей ленте.
Интервью, большей частью записанное в декабре 2021 года в Новосибирске, казалось бы, уже ушло «в стол», но все-таки не выпустить текст об одном из самых легендарных игроков новокузнецкого хоккея, о человеке, который стал символом и олицетворением самых главных успехов «Металлурга», было нельзя.
Много новых бесед по телефону, много поисков в архивах – и, наконец, пятый выпуск – на сайте whatasave.by/tarasov, и, как всегда, в нашем блоге на «Трибуне»; не все, но многое интересное из большого интервью с Вадимом Тарасовым.
Следите за обновлениями нашего проекта – в телеграм-канале «Единицы».
«Взрослый игрок подошел: «Шить умеешь? Ну, тогда точно вратарь!»
– Усть-Каменогорск 70-х-80-х – как и большинство провинциальных городов СССР – это либо спорт, либо завод, либо что похуже?
– Думаю, что да. Провинциальный рабочий городок. Хоккей – спорт номер один, но под одной крышей ребята и боксом занимались, и единоборствами. Два футбольных стадиона было. Многие занимались, но, конечно, со временем кто-то выпадал в другое направление, скажем так.
– Вы же лет до 12 играли в поле и только потом встали в ворота – это по современным меркам считается очень поздно.
– Да. Но мы и начинали по современным меркам поздно – в 7 лет. И общеобразовательная школа начиналась, и первые наборы.
– Сейчас смотришь на двенадцатилетних вратарей – и они, с поправкой на скорость, все уже «мини-Василевские» или «мини-Бобровские» по технике.
– В этом есть плюс, что сейчас значительно сократилось время, которое тратится на обучение технике. В этом возрасте у всех уже есть база.
– У вас за счет чего получилось в новом амплуа? Кто-то одну тренировку в воротах проведет – и больше не пробует.
– Интересно было. Первые две-три тренировки, помню – большие эмоции! Потом они спадают – и залетает все, что можно и что нельзя. И появляется неуверенность. И проходит много времени, пока не начинает получаться. Не один год. У меня своего рода второе дыхание открылось лет в 14-15. Помню, в Красноярске были игры, получилось сыграть два матча и довольно-таки неплохо. Это и была моя отправная точка. Пришла психологическая уверенность, что что-то получается.
– А до какого возраста или до какого этапа в карьере еще приходилось мучиться с формой?
– Пожалуй, первая новая форма была только во второй лиге, в Белово. Да, где-то размер не тот, но сам факт, что она была новая. Лет 17-18 мне было.
– До этого много приходилось своими руками что-то делать?
– Постоянно. Помню, когда был в молодежке и потом уже подключали за вторую команду, перепали щитки и блин из первой команды. Щитки перешивал. Из двух ловушек делал одну. Блин тоже делал. В первом сезоне в Новокузнецке выдали форму – размер не тот. Один из игроков взрослых подошел: «Вратарь?» – «Ну» – «Шить умеешь?» – «Да» – «Ну, тогда точно вратарь!» Половине команды перчатки перешивал потом. Тут заслуга отца – показывал, как правильно шить, а когда я сам уже штопал все, что необходимо, он подходил: «Давай помогу, время сэкономишь». А я не подпускал – знал уже сам, как шить и что мне именно надо.
– Из того, что доступно вратарям сегодня, чего больше всего не хватало в вашей юности?
– Если коснуться той же экипировки, то сейчас много возможностей заказать что-то индивидуально – это и комфорт, и безопасность. Не надо думать, в чем работать – просто выходишь и работаешь. В плане информации – очень много ее, много видео – это опять экономия времени. Вспоминаю себя – такой возможности не было. Виктор Дмитриевич Набоков – отец Женьки Набокова – когда закончил играть за Усть-Каменогорск, начал заниматься со всеми вратарями в системе «Торпедо». Вот это был плюс. Когда есть стремление, когда есть наставник – все воедино складывается. А так большей частью в то время все были самоучки. С другой стороны – может быть, и хорошо, что так было. Через тернии к звездам. Такие условия были, как ни банально звучит – надо было выживать. Это закаляет.
– Из-под Виктора Набокова целая плеяда вратарей вышла: вы, Набоков-младший, Колесник, Еремеев. В чем секрет?
– В совокупности всего. И у него был акцент на дисциплине – особенно на том, чтобы те, кто помладше, внимательно следили за старшими, были внимательны к мелочам: как готовятся, как за формой следят. Важно было, как ты сам к работе относишься, как выкладываешься. Сейчас – пожалуйста, любые сборы где угодно, а тогда это было огромным преимуществом, что в Усть-Каменогорске вот так работали с вратарями. Информации практически нигде не было, поэтому, например, когда с «Торпедо» приезжали играть такие гранды, как ЦСКА или «Динамо», Набоков настоятельно рекомендовал, чтобы мы ходили и смотрели их тренировки и подмечали для себя что-то.
– А с Евгением Набоковым какие отношения у вас были?
– Нормальные, как между пацанами. Он и Виталий Еремеев постарше, и оба основные вратари в сборных по своему году. Каждый со своей изюминкой. Но трудолюбие у обоих невероятное – для меня это был хороший пример.
– А вы потом через много лет проводили параллели между тем, как Набоков-отец работал с Набоковым-сыном, и как вы, уже став тренером, работали со своим старшим сыном Даниилом?
– Честно, нет. Хоккей очень быстро развивается, и методы, которые были в то время, когда рос я, уже не совсем актуальны. А в плане воспитания я много взял от своего отца. Хорошо помню один момент. Я был классе в третьем, хоккей тогда еще был не более, чем секция. Шли с отцом после моей тренировки – а он не так часто мог себе позволить на нее прийти, потому что много работал. И я что-то начал бегать с клюшкой, со снежками, и он мне сказал: «Хорошо бегаешь! Наверное, на тренировке ничего не делал? Ну и смысл туда ходить, время тратить? Если пришел на тренировку – выходи и работай!» Своим детям я потом то же самое говорил: «Берешься за что-то – или делай хорошо, или не делай вообще».
– Вы помните, кто и как вам, выпускнику спортшколы «Торпедо», сказал: «Едем в Белово»?
– Николай Иваныч Мышагин.
– Расскажите о нем?
– Он был тренером в ДЮСШ, с нашим 1976 годом работал то ли с первого, то ли со второго года – и до выпуска. Был директором школы. А в Белово – его первая команда на профессиональном уровне.
– То есть фактически он взял тогда «свой» год и сделал из него профессиональную команду второй лиги?
– Да. Мы были первые, кто тогда так уехал из Казахстана. Потом в Магнитогорск уезжал целый возраст, и в Омск – и как бы даже не два возраста. Не все, но большая часть ребят.
– Чем первый сезон на профессиональном уровне запомнился?
– Тем, что попробовал себя против взрослых дядек и понял, что могу играть на взрослом уровне. Пусть это и вторая лига была, но команды были неплохие – Норильск, Северск, Ачинск. Пусть сейчас это никому ни о чем не скажет, но тогда там было много тех, кто поиграл на высоком уровне. И я получил уверенность.
– Мостик в «Металлург» откуда возник?
– Отчасти – случайность. Насколько я помню, в Новокузнецк на сезон-1995/96 планировался главным тренером Владимир Гольц, а Мышагин – его помощником. Но в итоге Гольц не перешел тогда, а Николая Ивановича назначили главным. Плюс мы же в Белово играли и против «Металлурга-2», так что, скажем, если не на виду, то на слуху точно были.
«Пришел в кассу – получилось, что не выдали деньги, а я еще должен остался»
– К вам в те годы, еще до медалей и до трижды подряд титула лучшего вратаря России, приходило осознание того, что вы очень важный человек для команды «Металлург»?
– Было ощущение, что я – тот человек, который может что-то сделать для команды. Это чувство появилось, когда Сергей Алексеич Николаев пришел. Коротко, но ясно привил мне: «Ты ответственный за результат команды».
Помню, играли дома с Омском. Они точно были в топ-4 в том сезоне, а мы – довольно низко в таблице. Проиграли 0:2. Мне казалось, что игра удалась, и я после нее не то чтобы ходил и веселился, но чувство удовлетворения на лице присутствовало. Сеич зашел в раздевалку – а я там одним из последних остался – и говорит: «Молодой человек, иди сюда. Ну что ты, хорошо сыграл?» – «Ну, в принципе, нормально» – «А какой счет-то?» – «Ну, 0:2 проиграли» – «Проиграли! Неважно, как ты сыграл! Важен результат команды!»
Это стало для меня отправной точкой в вопросе того, что я должен делать максимум, чтобы приносить результат команде. Сеич всегда ставил максимальные задачи и перед командой, и перед каждым игроком – но нужно игнорировать свое эго. Командный результат – превыше всего.
– Сеич относился к вратарям лояльнее, чем к полевым игрокам? Или тоже мог и не пощадить, если того требовала ситуация?
– Первый сезон я не знал, куда от него бегать. У него такая манера была, что он психологически проверял, есть у тебя хребет или нет: «Че смеешься?» – «Да я не смеюсь» – «А че не смеешься?». Проверил, продавил, если ты выдержал – он дает немножко больше кислорода, право на ошибку. Некоторые не выдерживали давления. Но та школа для меня такая, хорошая была. Хотя, будь я постарше, не знаю, получилось бы у меня вытерпеть. Сергей Алексеич был своеобразным тренером.
– «Будь я постарше, не знаю, получилось бы вытерпеть» – это что значит? Что чем старше, тем больше хочется дать отпор?
– Когда игрок более зрелый, опытный, уже есть какие-то заслуги – то да, когда тотальный прессинг идет, тяжело его молча стерпеть. А когда молодой – относишься проще. Как говорят, если тренер на тебя кричит – то он что-то от тебя хочет, а если замолчал – значит, списал.
– Приведите пример воспитательного момента в исполнении Сергея Алексеевича.
– Играли два матча подряд. Первый – «Динамо-Энергия» в Екатеринбурге. Выиграли 3:0, ставили оценки на премирование – получил «пятерку». Второй – Тюмень, у меня эйфория после победы, и я, скажем так, нагадил больше, чем выручил в прошлой игре. Провалил, в общем, по полной. Потом пришел в кассу – получилось, что не мне должны, а я еще должен остался.
– «Остался должен» – это какой порядок цифр?
– Ну, не такие большие деньги. Больше мотивация.
– Сопоставимо с месячной зарплатой?
– Нет, ничуть. Немножко другие расценки были.
– Расскажите еще какую-нибудь историю про Сеича.
– У Сеича инфаркт случился, у команды как раз – переходный турнир. Первые два матча на выезде – в Нижнем Новгороде и в Екатеринбурге – оба выиграли. С нами из тренеров – Гомберг и Лаухин, а Сеич – в больничке. Я тоже испытывал какое-то чувство вины за то, что не показали в сезоне тот результат, который был нужен. Так вот, приехали с выезда домой в районе 6-7 утра, заходим в блок команды форму разгрузить и спать быстрее поехать – а там Сеич сидит за столом в комнате для собраний. Говорит: «Соскучился я по вам, ребятки. Пошли, поговорим». И как зарядил собрание на часик!
«Вратарь – ствол, игроки – ветки, тренеры – листья. Ствол качнулся, ветки затряслись – листья могут упасть»
– Я много слышал о том, что одно из ваших самых сильных качеств – умение держать эмоции внутри себя. Но был же какой-нибудь случай, когда вы не удержались и повели себя не так, как обычно?
– Есть уникумы, как Саня Вьюхин, царствие небесное. Если он не поговорит с кем-то, не выскажет кому-то – он не играет... Не играл. Он из общения черпал эмоции. Если я начинал говорить – фокус терялся.
Была в «Салавате Юлаеве» два сезона подряд одна и та же ситуация – игра против СКА в Питере. Последняя перед плей-офф. Играли вторым номером, было много удалений, на все, что происходило вокруг, я не обращал внимания, и мы выиграли 2:1. Следующий год – такая же история, только я начал распыляться, разговаривать с судьями: «За что?», «Почему?», «Это не это», «Это не то» – те эмоции, которые нужны были для результата командного, они ушли, и я не играл, а переключился на второстепенные факторы. А вратарю их надо отбрасывать. Штук шесть мне загрузили.
– С командой хотя бы раз разговаривали в раздевалке во время игры или после?
– Честно говоря, не припомню. Последние годы я вообще уходил в тренажерный зал и там выплескивал эмоции через велосипед и растяжку. У всех разные психотипы. Если вратарь начинает эмоционально кипеть – негатив идет в команду, может начать казаться, что вратарь начинает дергаться. Вратарь – это ствол дерева, который держит все. Игроки – это ветки. А тренеры – листья. Если ствол качнулся, ветки затряслись – листья могут упасть.
– Классная метафора. Сами придумали?
– Ну, я так... Или с домом можно сравнить: вратарь – фундамент, стены – это игроки, тренеры – крыша. Фундамент провалится, стены обвалятся – крыша упадет.
– К вопросу о вашей роли в том «Металлурге» на рубеже девяностых и нулевых. Насколько я знаю, это и в зарплате выражалось – ваш контракт был в топ-3 всей команды. Это правда?
– Мне было неважно, сколько я получаю, а сколько – другие. Если предложили сколько-то – значит, это и есть твоя рыночная цена. Другое дело, что и такого разбега в зарплатах, как сейчас, тогда не было. А еще в 1998 году, когда пришел «МИКОМ», как раз случился кризис в стране – но те деньги, которые были нам прописаны, мы получали. Это был огромнейший позитивный момент в то время, когда вокруг все рухнуло. И никаких расточительных действий на тот период даже и не могло быть. Моя супруга была беременна, мы жили в съемной квартире, мне нужно было обеспечивать маму с сестрой – то есть каждая копейка была на счету.
– Какую самую дорогую вещь вы себе позволили за свою карьеру? Кроме квартир и машин.
– Часы. Сам себе подарок сделал, когда выиграли чемпионство с Уфой. На тот момент я не нуждался в этом, но хотел не то чтобы шикануть, а непринужденно взять довольно дорогую вещь на память о чемпионстве.
– Как вы к деньгам вообще относитесь? Легко? Или, наоборот, всегда с умом?
– Что касается себя – то с умом. Глаза же самые жадные, охота большего – но используешь рационально. А легко – если кто-то нуждается в моей помощи. Всем помочь я чисто физически не смогу, но есть люди, которые мне очень дороги, и нет-нет, но нуждаются в помощи. Если такое случается, то для меня сумма – если она у меня есть – не вопрос.
– Станислав Эдвардович Пиневский, который много лет уже администратор «Металлурга», как-то рассказывал мне, что вы ему крупную сумму дали, когда он дом покупал. И сказали: «Если будет возможность – отдашь».
– Ну, он один из тех людей.
– И еще я знаю, что вы выкупили права на Эдварда Пиневского, его сына, у спортивной школы...
– До этого не дошло, но если бы нужно было – я бы помог. Мы со Стасом знакомы с семи лет. И тут, как говорится, если ты родную душу находишь и возникают такие обстоятельства, то ты должен помочь человеку, если он тебе очень дорог.
– Еще о предметах «роскоши». Расскажите про вишневую «шестерку»?
– (смеется) Первая машина. Очень памятный и очень дорогой приз, который мне вручили.
– Это приз лучшему игроку сезона-1998/99?
– Первого этапа-1997/98. Машина сначала долгое время во Дворце стояла, не было опыта вождения. До весны ждала своего часа. Потом, кстати, когда Стас женился, я на этой машине возил его с супругой в день свадьбы. Забыл, как компания называлась, которая подарила...
– Мне рассказывали, что это не то, чтобы компания, скорее некоторая неофициальная структура...
– На тот момент – «компания» (улыбается).
– Какая судьба итоговая у этой машины?
– Продал. В Новокузнецке. Потом по контракту дали «девятку».
«Ехал в Америку, и у меня в голове уже был обратный билет»
– Расскажите про бронзовый плей-офф «Металлурга» в самых ярких для вас эпизодах.
– У нас гладкий чемпионат фееричный получился – но не тот, который перед бронзовым плей-офф, а в предыдущем сезоне. И мы вышли в первый для меня плей-офф – и была такая жажда в нем сыграть. Но получилась своего рода недосказанность. Проиграли во втором раунде Казани – могли пройти, конечно, но там Дима Ячанов здорово сыграл. А следующий сезон – как раз противоположный лично для меня получился, не такой стабильный. А плей-офф – яркий. Три буллитные серии были – борьба характеров, кто не дрогнет. Особенно пятая игра с Ярославлем.
– Что в тот момент знали о том, почему руководители убрали Сеича?
– Что были какие-то трения наверху. Нам просто обозначили, что дальше – без него.
– А в какой момент полуфинала вы поняли: «Ну, теперь точно – все». Когда в четвертой игре с «Динамо» вас поменяли при счете 0:2?
– Нет, точно не тогда. Я не то что крылья сложил, но почувствовал, что силенок не хватает. Очень много эмоций выплеснул в третьей игре, когда выиграли дома 3:1. А потом четвертую проиграли 0:5. Как развивались события – это отдельная тема, но по себе – не хватило чуть-чуть в физическом плане на всю серию.
– А такую серию вратарь может в одиночку выиграть?
– Может. Да, некоторых игроков мы недосчитались. Но если бы эту четвертую игру зацепили бы, то... Оставался шаг, но самый трудный, и, к сожалению, меня не хватило. Как снежный ком все пошло у меня – тяжелее и тяжелее.
– Помните раздевалку после заключительной игры серии?
– Честно говоря, нет.
– Долго отходили?
– Пожалуй, нет. Было осознание того, что помимо того, что произошло, будет что-то и после этого. Одни и те же события – в юном возрасте, а потом ближе к окончанию карьеры – воспринимаешь иначе. Пытаешься насладиться моментом. Запомнить его.
– Вас трижды подряд признавали лучшим вратарем страны. Есть ли здесь один человек, чья заслуга, по-вашему, самая большая в этом признании?
– Одного – нет. Очень много людей, кто прямым или косвенным образом помогли мне в этом. Кто-то – в профессиональном плане, кто-то – словами поддержки. Спасибо им, и еще большее спасибо тем, кто желал противоположного – и у меня получалось делать наоборот.
– Как, кстати, тогда эти награды вручали? Сейчас в конце сезона КХЛ проводит пышные церемонии. А тогда?
– Одну награду вручали в Новокузнецке... Вторую – в Кемерове, на приеме у губернатора. Третью – точно в Москве, тоже была церемония награждения, но чуть попроще, чем проводят сейчас.
– Как в 1999 году для игрока из Новокузнецка проходил драфт НХЛ? Что вы о нем знали?
– (смеется) Да ничего. Первое собрание в сезоне было, меня спрашивают: «Ты в курсе? Поздравляем!» – «С чем? С началом сезона?» – «Нет, тебя задрафтовали» – «А, ну ладно».
– А вы тогда знали, что на тот момент первым и единственным задрафтованным русским вратарем в «Монреале» был Владислав Третьяк? Вы, получается, стали вторым.
– Нет, тогда не знал. Про НХЛ у меня и мыслей не было. Появилась возможность поехать – я поехал попробовать. Может, поэтому и не сложилось. Сейчас, когда ребенка ведут в хоккей, у многих мечта: он будет играть в НХЛ. Когда нас отдавали в хоккей, у родителей была цель, чтобы ребенок был занят. Еще и на выходе из детско-спортивной школы была дилемма: «Какой хоккей? Иди, учись!» Сейчас можете себе это представить? У меня было любимое увлечение, которое стало любимой работой, которая позволила мне содержать семью.
– Вот я дальше хотел спросить: вы зачем поехали за океан?
– Просто попробовать. Посмотреть что-то новое. Кто-то едет туда, как говорится, «one-way ticket». А я ехал, и у меня уже в голове был обратный билет.
– Почему обратный билет-то сразу себе придумали? Тот же Набоков три сезона провел в Америке, пока не закрепился в НХЛ.
– У меня был контракт на один год. И я ехал с мыслью: «Получится – хорошо, если нет – вернусь». А после того, как травмировался, и было длительное восстановление, уже точно решил вернуться в Россию, потому что с этой болячкой на уровне НХЛ не смог бы работать на том же уровне. Там банально нужно больше здоровья.
«Не то, чтобы «полубандитская» история. Но такая... как в кино»
– Есть еще одна интересная история вашего несостоявшегося перехода, теперь уже – в «Авангард» в 2000 году. Как так получилось, что вы одновременно два контракта подписали?
– Получился в Новокузнецке удачный сезон, и начались слухи, что все разбегаются, тренер меняется. Все побежали – и я побежал. Подписал контракт с Омском, а чуть позже «Металлург» мне тоже предложил новый контракт. Я уже сказал, что подписал с «Авангардом», мне ответили: «Не переживай, разберемся». И, как говорится, понеслось. Моя вина, несомненно, была: во-первых, надо было к этому вопросу с холодной головой подойти, а не на эйфории от удачного сезона, а во-вторых, если уже сделал выбор, не надо было метаться из стороны в сторону. Сам запутался и другим проблемы создал.
– Писали, что Омск вам полтора миллиона в качестве подъемных дал. Так?
– Плюс-минус эта сумма была.
– Относительно годового контракта – насколько это существенные деньги?
– Важна не сумма. А то, что мне эти деньги дали, я их взял, а потом подписал второй контракт. Я был виноват в этой ситуации.
– Ну, то есть вы эти деньги взяли уже и потом пытались вернуть?
– Да, потом из Новокузнецка поехала делегация эти деньги возвращать. Их развернули и уже начали высасывать: «Деньги взял, подписал...»
– Расшифруйте вот эту фразу из вашего давнего интервью об этой истории: «В представительстве Омской области в Москве я находился чуть дольше, чем хотел». Это как?
– Я предсезонку в итоге прошел с «Металлургом», и мы возвращались из Паюлахти. Утром приехали в Москву, а вечером был рейс в Новокузнецк. Заселились в гостиницу, туда же приехал представитель «Авангарда»: «Ну что, поедем, пообщаемся?» Поехали, пообщались. Я говорю: «Уже же все точки над i расставили?» На что мне ответили, что вечером вместо Новокузнецка я полечу в Омск. «С какой стати?», – отвечаю. В общем, получилось не пойми что.
– Звучит, как полубандитская история.
– Ну, не то, чтобы полубандитская. Но такая... Как в кино.
– И кто в итоге порешал историю?
– Руководство «Металлурга» – Александр Филиппенко и Олег Гросс. И Анатолий Смолянинов из попечительского совета клуба.
– У вас скоро после этого агент появился?
– Только когда в Америку поехал. Век живи – век учись.
– И еще к историям тех лет. Слышал, как однажды «Металлург» должен был отдать одну из спаренных игр, а вы были единственным – или одним из немногих – кто отказался.
– Был такой момент, да. Играли спаренную серию – и она была «расписана». Я не в курсе был, играл «от и до» – и мы выиграли первую игру, она была на выезде. Потом ответная дома, ко мне подошли, сказали: «Вот... Это самое... Так получилось, надо сделать обратный ход». Я был не столько зол, сколько дело принципа было.
– Вопрос без продолжения. А вам в одиночку предлагали сдать игру?
– Мне лично – нет.
– Какой порядок цифр был в той Суперлиге – условно, цена вратарской совести за один матч?
– Не знаю. Я старался не связываться с этим.
– А вратарь вообще может вот так в одиночку развалить команду, если захочет?
– Думаю, что да. Также, как и вытащить, также и развалить.
– Видели вживую?
– Знаю одну историю. Вратарь – по статистике один из лучших, но сам – как будто не в команде. Своим отношением, своим поведением, показывает, что «вы говно, а я пушистый». Взрывоопасная ситуация в команде сложилась. В итоге вратаря этого обменяли, и самое удивительное – на общий результат команды это не повлияло. Тут больше человеческий, а не профессиональный фактор играет роль. Есть командные игроки-вратари, а есть сконцентрированные на себе любимом. Команда – это живой организм, а вратарь – жизненно важный орган. Если он отказывает, то организм гибнет.
– В идеальном тандеме бэкап всегда должен признавать свою роль?
– Быть вторым – это тяжелее, чем быть основным, чисто по-человечески. Потому что у всех есть амбиции, а ворота – одни. Нужно быть и всегда готовым, и пожертвовать своим эго на пользу команде. Да, в сезоне все может кардинально поменяться, но на начальном этапе – перед сезоном или при подписании контракта – вратарь должен понимать свою текущую роль. В разы проще работать.
– Если второй вратарь приходит в команду и говорит: «Окей, дайте мне мои 20 матчей – и мы еще посмотрим, кто тут сильнее». Это уже взрывоопасная ситуация в коллективе?
– Это создает напряжение. Если ты заходишь на определенную роль – нужно ее придерживаться. Да, амбиции – это хорошо. Да, кто-то кого-то реально может «съесть», но любому вратарю нужно правильно преподносить информацию о его роли в этой команде – и лучше даже до подписания контракта. А смотреть и решать, кто сильнее и кому больше играть, будет тренерский штаб.
– Вы в чемпионском сезоне в Уфе как оказались бэкапом у Еременко?
– После травмы. Поначалу у меня получалось лучше, потом я получил травму, Саня начал играть – и играл много, вот и вышел на первые роли.
– Вам каково было после стольких лет безоговорочного первого номера впервые в карьере оказаться вторым?
– Не сказать, что я кипел. Я понимал, что у нас хорошая команда и что у нас реальная возможность выиграть золото. И я себя не ощущаю тем человеком, который не выиграл золото. Ощущаю себя так же, будь я первым номером. Ревности нет.
– После перехода в «Салават Юлаев» в 2006 году как быстро решили, что осядете в Уфе?
– Были опасения, когда уезжал из Новокузнецка, даже не за себя, а за семью: каково это, съезжать с насиженного места? Как адаптируемся? Но все прошло легко, Даниил как раз пошел и в обычную, и в спортивную школы. И потом через три года, когда переходил уже в Нижнекамск, не было желания забирать семью с собой, тем более Уфа была не так далеко – 350 км всего. Получилось, что нет ничего более постоянного, чем временное.
– Новокузнецк – хоккейный бум в городе, безоговорочный первый номер, бронзовые медали. Уфа – чемпионство, но – вторым вратарем. Какие эмоции были сильнее?
– Каждая медаль по-своему ценная. В Уфе – да, получилось так, что начал сезон здорово, потом получил травму и не был уже первым номером в конце сезона. Но расскажу такую историю – слова Александра Могильного, мне о них Дима Тарасов рассказал.
Многие игроки, играя 20 лет, не выигрывают ничего. А кому-то дано больше: играет 10 лет – завоевывает 11 кубков. Да, мы все работаем за материальные блага, но для себя ты пытаешься выиграть либо индивидуальный, либо командный приз. Вся соль твоей карьеры – хоть что-нибудь хоть когда-нибудь выиграть. Роли разные бывают, но ощущения от победы ничуть не меньше, будь ты бэкапом, а не основным вратарем. Как в той песне, «победа – одна на всех».
– Вот вы говорите, и материальная составляющая важна, и спортсмен всегда хочет что-нибудь выиграть. А если бы хоккей был устроен по-другому? У вас оставался бы тот же запал на столько лет карьеры, если б приходилось играть за среднюю зарплату по региону?
– А я прошел через это в начале своей карьеры. Сначала надо за тарелку супа научиться играть, а потом тебе будут платить деньги. У кого на первом плане не материальная сторона, а соперничество, жажда победы, стремление – того эта материальная сторона потом догонит. А если превалируют только материальные ценности – то успех будет кратковременный.
– У вас много примеров перед глазами было, когда игроков догоняли материальные условия – и люди вообще не справлялись?
– Да, несколько моментов таких было. Даже не догоняли, а наоборот – молодым людям чуть больше денежку давали, и они не справлялись. Если я могу поднять штангу 20 кг – я не подниму сразу 40, мне надо подготовиться. Поднял 40 – иду дальше. Потом могу с 40 перейти на 60. А когда тебе сразу навалили 100 кг, ты попытался поднять и порвал себе одно место – и не рад уже этим 100 кг.
– Кто вас научил такому отношению к деньгам?
– Жизнь. Будучи в «Металлурге» первые сезоны до нового года мы получали зарплату регулярно, а после нового года – как получится. Если не успел что-то отложить, подкопить, то и полгода будешь с голым местом ходить. Тот же Николаев – не то, что нравоучения делал, но такие «советы бывалого» давал. Чтобы получить хороший контракт – ты маленький сначала отработай, покажи себя. И по старшим ребятам в команде было видно, кто правильно распределяет свои материальные возможности, а кто просто на ветер спускает.
«Я подумал: «Ну мало ли что? Может, не взлетели просто...» Сразу набрал Сане»
– Вы когда в 2012 году вернулись в Уфу, уже знали, что это будет ваш заключительный сезон в карьере?
– Нет.
– Как получилось?
– Тут можно сказать, что получилось так, как получилось. Если отшучиваться.
– А если не отшучиваться?
– Я вернулся домой после сезона в «Северстали», сезон начался неплохо, а потом что-то пошло не так. Большой ложкой дегтя стал Кубок Шпенглера – вообще неудачно там сыграл и после Нового года доверие тренерского штаба потерял. А ближе к концу сезона получил приглашение перейти на тренерскую должность. Хотя были и силы, и желание, и мысли продолжить, зацепиться. Но потом холодной головой подумал: рано или поздно придется заканчивать, куда-то мотаться и выгадать еще один год или, может быть, обманывать себя – нет резона. И на тот момент оба сына уже занимались хоккеем, как-то поближе хотелось быть к семье.
– То есть не было такой постановки вопроса перед возвращением в Уфу, что, мол, приезжай вторым? Там же Ииро Таркки был подписан только-только.
– Нет. Такого вопроса не стояло, и контракт я подписывал на два года.
– Ходит много лет байка про братьев Таркки, слышали?
– Меня недавно Антон Красоткин спрашивал (улыбается). Что, мол, хотели одного, а подписали по ошибке другого?
– Да! Доля правды есть?
– Не-не, это байка.
– В том сезоне же Андрей Василевский за «Салават Юлаев» дебютировал. Он вас по имени-отчеству еще не называл тогда?
– Нет, нет.
– У вас какие-то отношения как между партнерами по команде тогда сложились?
– В силу разницы в возрасте – не особо. Разве что Андрей Василевский-старший просил посмотреть, кое-какие советы Андрею дать. А вот потом, когда я уже на тренерскую вышел, то относился к нему уже как к своему ребенку. И у меня был первый опыт, и первый воспитанник с таким высоким потенциалом. Испытывал ощущения такого отеческого плана.
– Василевский в интервью рассказывал про ваш вклад в него. Как программу тренировок вы ему делали. Что за программа?
– Когда он начинал играть в НХЛ, мы пересекались летом – я некоторые моменты подсказывал и напрямую, и через Василевского-старшего. А перед тем сезоном, в котором он «Везину» взял, он приезжал летом в Уфу – мы, скажем так, более углубленно с ним общались, сделали определенный план тренировок. Насколько я знаю, он его придерживается, ну и общение мы поддерживаем по мере возможности.
– А вот откуда у вас как у тренера эти знания, чтобы подсказывать вратарю уже 20-х годов? Вы же вообще в другой хоккей играли.
– До банальности просто – отовсюду и ото всех. Мне посчастливилось еще и олдскул играть, и сезон в Северной Америке мне дал очень много нового. Многие говорили, что неудачно, что попал в «Монреаль», но именно в плане вратарского развития я как раз таки очень удачно попал. Сейчас у меня старший сын в Америке – это интересно, в Финляндии играл – и это тоже интересно. Я его просил упражнения для меня записывать. Смотришь, у какого тренера какой своего рода почерк, сравниваешь со своим – и что-то интересное всегда познается в сравнении. Сейчас вообще много и информации, и общения, и видео.
– Несмотря на то, что вы сами тогда и не думали заканчивать, вы после 30 когда-нибудь ловили себя на мыслях о том, что тело где-то уже не успевает?
– Нет. По самочувствию и по здоровью – были и силы, и желание. Другой момент, что получился сезон обманутых надежд. Пришлось задуматься. То, что пора заканчивать – это же было решение не одного дня. Порядка месяца думал.
– Вам было 29 лет, когда вы переходили из «Металлурга» в «Салават Юлаев». Думали о том, что и самый расцвет, и значительная часть карьеры позади, и, если хочется что-то выиграть, то это точно не с Новокузнецком?
– Выигрывать охота всегда. Но, если бы все сложилось нормально, я бы не ушел.
– История в десять сезонов в Новокузнецке закончилась как будто бы в один момент. Почему?
– Все банально. Закончился контракт с «Металлургом», к общему знаменателю не пришли. Появился вариант с Уфой, поехал.
– «К общему знаменателю не пришли» – это финансовый вопрос?
– Все вместе.
– Сейчас можно рассказать?
– Нет, не буду.
– Ну, то есть вопрос не только цифр в контракте?
– Нет, все в целом. Но не хочу углубляться.
– Вы впервые приехали в Новокузнецк в 1995-м, чтобы привести «Металлург» к его главным успехам за всю историю. В 2002-м – второй раз, вернувшись из-за океана, чтобы стать безоговорочным первым номером «Кузни» с лучшей статистикой в карьере. И потом в 2010-м – и тот сезон закончился последним местом в КХЛ. Пожалели в итоге? Такая красивая история могла быть, но сезон провальный получился.
– Ожидаешь всегда чего-то большего. Но каждый сезон по-своему ценен. Даже негативный результат – это определенный опыт, и жизненный в том числе. С Саней Вьюхиным тогда наконец оказались в одной команде, хотя могли оказаться гораздо раньше.
– Где?
– В Омске. Скажу, не лукавя, наслаждался общением с ним и тем, что мы были партнерами – это был один из самых больших плюсов для меня в том сезоне.
– Вы помните момент, когда Александр Вьюхин вам рассказал о том, что его могут обменять в «Локомотив»?
– Да. Он говорил: «Думаю, надо-не надо...». Я говорю: «Ты что, с ума сошел? Там бог знает, сколько нам еще осталось. Два ветерана средней прослойки... Я тебя сам туда отправлю, на салазках, на собачьей упряжке. Давай, вали, и даже не думай!» На тот момент это была возможность сыграть в плей-офф, и потом еще что-то выиграть. Так что... искренне за него радовался. Желал удачи. Плей-офф смотрели со старшим сыном. Наблюдали, какие успехи у него.
– Вы помните, что вы делали 7 сентября 2011 года?
– Да. Был в Череповце. Утренняя тренировка прошла, пообедали, с Русланом Нуртдиновым сели посмотреть первый матч сезона... Уфа с «Атлантом» же играла? Ну вот... Начали смотреть, и там такая новость ужасная прозвучала. Я подумал: «Ну мало ли что?! Может, не взлетели просто или приземлились сразу». Сразу набрал Сане... ну... и... такая беда случилась. Где-то за неделю до начала чемпионата мы играли в Ярославле товарищескую игру – и последний раз общались тогда.
– Помните, о чем был последний разговор?
– Больше по работе, как готовились к сезону... Как дела, как здоровье, как семьи. Обо всем и ни о чем.
– У вас тогда хоть на мгновение закралась мысль о том, что, может быть, ну его, да и закончить прямо сейчас?
– Честно говоря – нет, не было.
– Вы нейтрально к перелетам относились?
– Да, нормально перелеты переношу. Страха никакого никогда не было.
– За столько лет обязательно должен был быть полет, когда вам все равно пришлось вспотеть...
– Разочек. 1999 год, второй сезон Сеича в Новокузнецке. На Ан-24 летали. Как раз в Ярославль летели – не с первого раза получилось приземлиться, ветер такой сильный был, боковой. Раза с третьего сели. По полосе помотало. А так, слава богу.
«Раньше если не мог прочитать на один-два шага вперед – тебя раздевали по полной»
– У вас были кумиры?
– Я бы не сказал. Наблюдал за всеми, за кем было возможно. А каких-то идолов – врать не буду, не было.
– Сергей Бобровский не раз говорил о том, что для него кумиром были вы.
– Было приятно это узнать. Рад, что помог ему – и, может быть, еще кому-то – в качестве примера.
– Он же уезжал в НХЛ как раз тем летом, когда вы в третий раз вернулись в Новокузнецк... А расскажите, как вы познакомились?
– Вот как раз на той предсезонке виделись пару раз: «Привет» – «Привет», «Пока» – «Пока». А до этого в Новокузнецке особо не общались – разбег в возрасте все-таки. Потом, помню, в локаутный сезон, когда он играл за СКА, виделись и общались уже побольше.
– Мне рассказывали, что он с первой командой году в 2003-м как-то в поездку ездил третьим вратарем. Не помните?
– Нет, к сожалению, не помню.
– А товарищеский матч, в котором Бобровский вас так символично поменял? Против «Энергии» из Кемерово?
– Не помню. У меня с тех времен почему-то в памяти больше Ваня Базылеев... Может, потому что он постарше и почаще с нами варился.
– Вам теперь как тренеру нравится вратарь Сергей Бобровский?
– Есть свои плюсы, есть свои минусы. Основной момент, что мне в нем нравится, такой ключевой фактор – у него есть хребет. У него есть этот стержень, который помогает ему идти вперед. И он играет рационально и очень эффективно.
– В его игре, помимо отличной техники, очень много системности. Тактики. На большинство событий в игре – он выдает отработанный до автоматизма набор действий. Пересмотрел пару ваших игр. Впечатление, что вы тогда играли, как бог на душу положит.
– Да так и было, по большому счету. Была задача – лови, а как, чем – твои проблемы. А сейчас хоккей сам по себе стал системным. Много обученных вратарей, физически готовых, но другая сторона медали в том, что очень много среднего звена. Раньше – за счет своих сильных индивидуальных качеств – ты или ловишь, или не ловишь. А сейчас порой на тренировке не определишь, насколько вратарь будет хорош в боевых условиях, пока не увидишь его в игре. Большей частью решает характер и психология.
– Но при всей несистемности у вас все же был определенный стиль. Вы его формировали намеренно? У кого-то подсматривали? Что-то особенного пробовали?
– Учился у старших. Но и хоккей был другой. Раньше на пять передач был один бросок, сейчас на одну передачу – пять бросков. Мое мнение: хоккей в плане импровизации стал проще, хотя скорость игры и нагрузка на вратаря по количеству бросков – тяжелее. Но раньше вратари чаще принимали нетипичные решения, постоянно импровизировали, и если ты умел играть только по шайбе, не мог прочитать ситуацию, что будет на один-два шага вперед – тебя раздевали по полной. А сейчас игра вратаря – это правильная техника, правильный баланс, эффективное использование собственного тела. Уметь читать игру, конечно, важно, но ситуации повторяются в той или иной мере – и вратарю тактически легче играть. Но физическая готовность должна быть на порядок выше, чем это было раньше.
– Если сегодняшний вратарь КХЛ начал бы копировать ваш стиль тех лет, у него не получилось, потому что слишком энергозатратно?
– Да, это сто процентов.
– Вы же одним из первых стали играть баттерфляй в России?
– Да, это тот опыт, который я получил в Северной Америке. И это было не просто ползание на коленках по льду, а именно перемещение на щитках.
– Так с той формой сложнее было тогда – разве нет? Щитки тяжелые, плохо скользят.
– Ну, тогда уже была возможность заказать современные модели из Северной Америки, потому как форма менялась в ногу со временем, параллельно с изменениями самой игры вратаря.
– А у вас были личные вратарские находки?
– Сейчас уже и не помню... Даниил вот недавно сбрасывал пару моментов посмотреть с 2000-х годов – я подумал: «Е-мое, неужто я так играл?» Я уже и забыл. Моя сильная сторона была в том, что я хорошо играл на растяжке. Мне это подходило. Но обратная сторона медали: где тонко, там и рвется – и легкие повреждения, которые были по молодости, аукнулись в зрелом возрасте. А баттерфляй как раз помог снизить нагрузку в определенных моментах. Продлил хоккейное долголетие.
– Ваши сэйвы ловушкой – так называемые, «виндмилл сэйв» – вы часто такое сознательно на публику делали?
– Тут же играешь на рефлексах. После того, как поймал, там да, бывало...
– Подкрутить рукой еще?
– Да, пофеерить немного. Но потом попроще стал играть. Хотя момент театрального действа присутствовал иной раз.
«Две одинаковые фамилии в одной системе – головная боль для этих двух людей»
– «Коламбус», в котором играл новокузнечанин Сергей Бобровский, который видел своим кумиром новокузнечанина Вадима Тарасова, задрафтовал в итоге его сына – Даниила Тарасова. Тут есть какая-то взаимосвязь?
– Нет, абсолютно нет. Стечение обстоятельств. Не было задачи целенаправленно попасть в «Коламбус».
– Быть задрафтованным в НХЛ – это важный показатель для европейского вратаря?
– Это такой плюс в портфолио. Драфт драфтом, но если это и есть предел мечтаний для молодого человека – одна ситуация. Если это трамплин в дальнейшем развитии – совершенно другая.
– Даниил в Америку же без обратного билета в голове поехал? Не так, как вы?
– Мы не раз с ним говорили о том, что надо брать билет в одну сторону, чтобы ехать туда. Думать о том, как закрепиться, а не о том, как вернуться. Надеюсь, что ему хватит сил и терпения пройти этот путь. Время покажет.
– Вы вообще спокойно за игрой Даниила наблюдаете?
– Раньше смотрел как болельщик. Потом, со временем, стал смотреть тренерским взглядом. Старался оценить правильность и неправильность определенных действий.
– Если тренер вратарей Даниилу говорит одно, а вы считаете иначе – кого слушать?
– Тренера.
– Соблюдать субординацию?
– Да. Начиная с детско-юношеской школы. В детских школах же часто бывает: «Папа, мне же тренер сказал бросать?» – «Да не слушай ты этого тренера, ты беги!» Надо знать грань.
– Вы когда-нибудь отговаривали Даниила от идеи играть в воротах?
– Неа. Он еще когда в Новокузнецке встал на коньки, сразу попросил вратарскую форму – я ему сказал: «Давай сначала в поле поиграешь, а потом, если не передумаешь – пойдешь в ворота». И потом, как раз когда перебрались в Уфу, я привез ему со сборов вратарскую форму. Помню, он начал ее надевать, в самом конце надел шлем – и выражение его лица я надолго запомню: в таком ступоре был. Спрашиваю: «Ну что, не передумал?»
И еще момент был: год он отзанимался в Уфе, поехали с командой на игры в Магнитогорск, и у меня была возможность съездить посмотреть. Первая игра была против Новокузнецка – проиграли вроде 2:5. После игры подвожу его до гостиницы, он сидит, спрашивает: «Пап, можно я опять защитником стану?» Я говорю: «Не, браток, ты чего? Я тебе уже форму взял – поздно, извини» Он отмолчался. Следующая игра против Магнитогорска, сыграли 0:0, и его назвали лучшим игроком матча. Опять едем после игры, я уже говорю: «Ну чего, давай, я там договорился, выдадут тебе игровую форму». А он: «Не-не-не, я вратарем!» Посмеялись тогда, но со своей стороны всерьез я его никогда не отговаривал. Если уж выбрал что-то – до конца иди.
– Вопрос о том времени, когда вы с Даниилом вместе в Уфе работали. У нас же всегда настороженное отношение, когда в одной команде – или в одной клубной системе – два человека с одинаковой фамилией, особенно если один – тренер, а второй – игрок. Вы на своем примере можете объяснить, где грань между тем, чтобы тренировать, и тем, чтобы тянуть?
– Ты правильно заметил, две одинаковые фамилии в одной системе – уже своего рода головная боль для этих двух людей. Когда я переходил на тренерскую, первые слухи были, что я специально согласился, чтобы Василевского-младшего тренировать, а Василевский-старший – Даньку. Но для меня это была не такая большая проблема, потому что я не то, чтобы никогда не тянул, я никогда не делал ему протекцию. Это не пустые слова.
Я, честно говоря, не хотел, чтобы Даниил в том сезоне переходил в Уфу, потому что прекрасно понимал, сколько всего будет из-за того, что мы будем работать в одной команде. Косые взгляды, кривые строчки в интернете. Мы беседовали с ним об этом не один раз, с моей стороны это был такой, подготовительный момент – и я считаю, что он с этим давлением неплохо справлялся. А в мои обязанности входила работа с вратарями, а не работа «с сыном». Для меня тоже был определенный опыт – не из легких, скажем так. Твердую четверку себе бы я поставил за тот сезон. Вот этот баланс в плане «работа работой, а семья семьей».
– Даниил Тарасов катается лучше, чем Вадим Тарасов?
– Зайду с другой стороны. Классе в десятом он был, я ему говорил: «Ты на данный момент технически гораздо сильнее, чем я был в свои 25-26 лет». Сейчас вратари уже в юном возрасте лучше обучены технически, чем опытные вратари 2000-х годов. Мы учились, отталкиваясь от себя. Были вратари-самородки. А сейчас хоккей меняется, и путь постижения основ вратарского искусства – он не такой длинный. И молодые люди на порядок выше технически.
– А что в вас было такого, чего у Даниила никогда не будет?
– Пластика. Я гораздо пластичнее. Но раньше как было: «Вратарь? На шпагат садишься?» – «Да» – «Отлично». А сейчас растяжка – не основной критерий, за счет чего вратарь может играть внизу.
– Пластика – это физиология?
– Думаю, да. Но до какого-то уровня наработать это тоже возможно.
«Как вратарь относится к команде – так и команда будет биться за него»
– Согласны с тем, что сейчас дистанция между болельщиками и спортсменами сократилась? Вратарь плохо сыграл – ему в тот же вечер в личку прилетит сто сообщений...
– Это часть публичной работы. Из-за социальных сетей расстояние сократилось, и бог его знает, хорошо это или плохо. Я зацепил еще то время, когда общение было... честнее, что ли, потому что и позитив, и негатив подходили и высказывали напрямую. А для этого надо смелость иметь. А сейчас человек пишет – и ему ничего за это никогда не будет. Даже если кто-то откровенное дерьмо несет.
– Помните какую-нибудь яркую претензию в вашу сторону от нехоккейного человека?
– В Новокузнецке на выходе из блока команды дядечка подошел: «Так и так», «Ну вот это и это», какие-то советы дал. Я говорю: «А сам-то в воротах играл, да, что так говоришь?» Он отвечает: «Ну да, я играл по молодости, в валенках во дворе» Я отшутился: «О, это здорово. Но на коньках немножко тяжелее». Но меня подкупало то, что даже претензии – они от души были, не было агрессии у людей. Сеич говорил, что если достиг определенного уровня, то опускаться ниже ты не имеешь права. И если кто-то подойдет и скажет, что ты плохо сыграл – то иногда немножко «репу чешешь». Не все коту масленица.
– А вы согласны с тем, что хоккей – это все-таки больше сфера развлечений, чем какой-то серьезный или важный социальный пласт?
– Может быть. Но я всегда был даже серьезнее по отношению к работе, нежели надо было. Воспринимал поражения довольно болезненно. Копался глубже, чем надо было.
– С возрастом это не менялось?
– Глобально – нет. Сейчас на тренерской работе уже под другим углом на это смотрю, пытаюсь быстрый анализ делать: что получилось, что не получилось у вратаря – и идти дальше. Пытаешься привить ребятам короткую память. В проигрыше – не только негативные моменты, можно найти хотя бы капельку меда в бочке с дегтем.
– Тренеры иногда говорят, что выбирают вратаря на игру, исходя из того, кто как показывает себя на тренировках. Разве это возможно? И видели ли вы вратаря, который тренируется так себе, но играет феноменально?
– Первые сезоны на профессиональном уровне мне было все равно – тренировка, раскатка, игра – старался работать на сто процентов. Потом, взрослея и набираясь опыта, уже зная свое тело, лучше понимал, где надо выжать из себя максимум, а где лучше отдохнуть. Сейчас, если хорошо знаю вратаря, я вижу, например, что на утреннюю тренировку он вышел проснуться – и неважно, сколько он пропускает – но вечером он отработает «от и до». Кто-то наоборот за день до игры сохранят силы и эмоции, а утром выходит на раскатку – и там только пар из ушей идет, как он работает. И также видно, когда работая в стандартном режиме, тот или иной вратарь или не додавливает, или, наоборот, перешагивает через себя.
– А вы как тренер какие границы самостоятельности позволяете своим подопечным? Если к вам вратарь подойдет, скажет: «Вадим Геннадьевич, я сейчас 15 минут покатаюсь – и в зал, мне хватит на сегодня»?
– Я могу позволить такое в зависимости от ситуации. Надо быть гибким. Но внутри команды тоже есть определенные правила, определенные законы хоккея, которые надо соблюдать. Не всегда все будет по моей воле или по воле игрока. Но доля дипломатии с обеих сторон должна быть.
– С развитием хоккея позиция вратаря может стать еще более «индивидуальным видом спорта», чем сейчас?
– Не думаю. Бывает, что у вратаря есть индивидуальный план тренировок, но он живет в команде, и как он к ней относится – так и команда будет поддерживать его и биться за него. Пример: вратарь сыграл великолепно, но проиграли 1:2. Он заходит в раздевалку – у него радость на лице, шутки-прибаутки. Потом выиграли 7:6, шутки-прибаутки уже между игроками, кто-то забил, кто-то отдал – а вратарь заходит и всех костерит, что пропустили шесть. Думаю, никто не будет рад этому. Поэтому важно, чтобы в команде в этом плане не было дисбаланса между игроками и вратарем.
– Вам за годы тренерской карьеры уже приходилось принимать неприятные для вас решения.
– Да.
– Расскажите?
– Нет, не буду рассказывать.
– Без фамилий. Что такое для вас, как для тренера – неприятное решение?
– Пусть при мне останется.
– Тогда по-другому. Приходилось уже кому-то советовать закончить с хоккеем?
– Пока еще нет.
– Сможете себе позволить это сделать? Можно ведь ошибиться с таким советом.
– Ошибиться всегда можно – не ошибается тот, кто ничего не делает. К счастью, таких моментов пока не было. Зависит от ситуации и от человека кому, если не дай бог придется, буду это говорить.
Полное (нет, огромное!) ностальгическое интервью о хоккейном Новокузнецке девяностых и нулевых, об Уфе, о тренерстве, об отцовстве и о многом другом – на сайте whatasave.by
Прошло много времени, но многое в этих историях по-прежнему интересно и актуально:
«Ты нам нравишься, ты в суперхорошей форме, но езжай». Пять лет Игоря Бобкова в Северной Америке
«Когда ты не можешь встать с кровати, не заплакав – это убивает». Борьба Эмиля Гарипова
Фото: whatasave.by, hcsalavat.ru, ХК «Металлург» (Новокузнецк), Columbus Dispatch.
