«Влюбленность у меня была одна, а остальное – увлечения». Большое интервью Василия Уткина
Денис Романцов поговорил с Василием Уткиным.
– В субботу утром у тебя было ощущение, что началась новая жизнь?
– В пятницу я уволился, так что не скрою – в субботу утром у меня было похмелье. Я был за городом, попарился в бане, вышел на снежок. В деревне – в момент, когда за оттепелью случился снегопад – непредсказуемо скользко. А я как раз купил собаке новый поводок и пошел с ней погулять. Проклял всё.
– Упал?
– И не один раз, я еще как дурак в валенках пошел. Без кошек, которые надевают, чтоб не скользить, на улице было оставаться бессмысленно. Чем-то моя прогулка напоминала ранние фильмы Чарли Чаплина.
– То есть ты сейчас живешь в отпускном режиме?
– Фактически да. Какие-то отступные мне заплатили, так что деньги у меня, слава богу, пока водятся. Но я уже знаю, когда закончится этот отпуск.
– Есть определенность с новой работой?
– Нет, я просто знаю, когда закончатся деньги.
– Когда ты перестал уезжать отдыхать в другие города?
– Когда купил дом, я очень люблю там бывать, там красиво.Загородный дом – уютное, обжитое пространство. К тому же в этом доме произошли важные семейные события. Папы в нем не стало.
Московская квартира не стала для меня таким же пространством. Я ее продал, расплатился с долгами и еще немножко осталось на жизнь (правда, новую машину уже не куплю). Сейчас переезжаю и удивляюсь, сколько хлама я там накопил.
– Ты планируешь работать на Евро-2016?
– Есть пять предложений по кабакам, но, конечно же, я очень хочу работать на самом турнире, хотя это совершенно точно принесет меньше денег, чем работа по кабакам.
Василий Уткин: «В крайнем случае пойду работать по кабакам»
– Ты принял предложение Шнура?
– Я еду в воскресенье в Питер. Он хочет, чтобы я вышел с ними на сцену. Он даже называл мой инструмент – тамбурин.
– Ты пел когда-нибудь со сцены?
– Конечно, на паре «Новогодних огоньков», на церемонии «Тэфи», но был и случай, когда я очканул. На прощальном матче Тихонова в «Лужниках» я должен был спеть: «На трибунах становится тише, до свидания, наш ласковый Тиша». Я сказал, что не моя октава. У меня есть музыкальный слух, но, наверно, для «Лужников» я пока не созрел.
***
– Ты появлялся в кадре, когда работал в программе «Политбюро»?
– Редко. Сначала я просто письма читал – их тогда мешками присылали. Иногда приходили письма в стихах. До сих пор помню письмо одной женщины Александру Любимову: «Я приехала с дачи, телевизор включила. И конец передачи твоей получила». Видно, что женщина владела словом.
– А зачем ты все это читал?
– Не было же интернета, а в письмах могли быть потенциально интересные для программы истории. Попадались, конечно, люди абсолютно сумасшедшие. Году в 1992-м приехал человек с пронзительными глазами, я бы сказал – со взглядом сенбернара. Кажется: человек все уже пережил. Он рассказал душераздирающую историю: работал в милиции в городе Карабаш Челябинской области, вел расследование, но попал, по его словам, под серьезную раздачу, и ему не давали работать. Выглядел он одновременно достойно и жалко: доставал, например, завернутый в бумажку кусочек хлеба, яблочки. Хотелось ему помочь. Стали разбираться: выяснилось, что он из другого города, не из Карабаша, и был комиссован по психушке.
Еще в редакцию приходил человек, избегавший рукопожатий: «Нет-нет, я по-восточному». Я так и не понял, что это значит. Тот человек считал: чтобы вырастить новое поколение, нужно создать специальный интернат, полностью отгороженный от внешних влияний. У меня все-таки педагогическое образование, так что я спросил: «Если люди будут от всего отгорожены, как они потом попадут в нормальную жизнь?»
– А он?
– Он встал и ушел. К сожалению, я не могу проверить, удался ли ему этот проект. Если его интернат отгорожен от мира, то мы о нем ничего не знаем.
– Чем еще ты занимался в проектах «Взгляда»?
– Встречал гостей. Наша студия была похожа на задворки циркового запасника – там, например, стоял барабан «Поля чудес». Пришел как-то вице-премьер Сергей Шахрай, участвовавший в подготовке новой конституции, с дико пафосным помощником. Перед программой Шахрай листал какие-то бумаги перед барабаном, а его помощник говорил: «Теперь скажут, что на барабане «Поля чудес» готовили новую конституцию».
А однажды пришел маршал Шапошников, последний министр обороны Советского Союза, и рассказал феноменальный анекдот: «Поймал Иванушка-дурачок золотую рыбку. «Отпусти, любое желание исполню». Первое, что пришло в голову дурачку: «Можешь сделать, чтобы у меня был самый большой хрен в мире?» – «Отпускай и считай до трех». Иванушка отпустил, посчитал. Желание исполнилось, но ноги стали маленькие – сантиметров по десять. «Рыбка, как же так?!» – «Это потому, Иванушка, что задачи надо ставить конкретно». Я уж не знаю, сам ли маршал Шапошников придумал этот анекдот, но без предыстории я его никогда не рассказываю.
– Про что был твой первый сюжет?
– Про конфликт в российском хоккее, руководимом тогда Владимиром Петровым. Была борьба за власть, в ней фигурировал Отари Квантришвили. Мне дали этот сюжет, потому что у него не было точной даты выхода в эфир. Он мог полежать как запасной. Но так, как он был запасной, его должным образом не отсмотрели, а я по молодости довольно резко прошелся по Квантришвили. И надо же такому случиться – в субботу вечером, когда вышел мой сюжет, сын ведущего нашей программы Саши Политковского долго возвращался домой, непонятно где был (мобильных еще не было). Подняли на уши всю Москву. Безумие.
Мне потом за это влетело. Я отвечал: «Сюжет же три недели лежал – могли бы проверить его». От меня отстали. А сын Саши тогда просто загулял с друзьями. Найти его было невозможно. Четыре часа где-то бродил и даже не думал, что перепуганные родители видели его в своих мыслях привязанным к батарее.
– В октябре 1993-го ты делал в Белом доме интервью с вице-президентом Руцким.
– Был один из первых дней, там еще свет не выключили. Оператор Игорь Михайлов в тот день сильно простудился и реально валялся в кресле. Нам сказали: интервью будет после выступления Руцкого на съезде. Мы сидели и ждали. Послышался топот: открылась дверь и ввалилось человек пятнадцать здоровых ребят, окружавших Руцкого. Один как бы заблокировал меня, а другой – маленького оператора Игоря, лежавшего почти без сознания. Во время интервью Руцкой достал из кармана что-то похожее на кошелек с двумя переключателями и стал ходить по комнате: «Видите? Здесь все прослушивается».
В день штурма Белого дома я дежурил в Конституционном суде. Приехал Кирсан Илюмжинов, пытавшийся быть миротворцем. Мы записали интервью и, пока оператор-австралиец снимал с Илюмжинова «петлю», он спросил меня: «Вы сами-то как думаете, чем все это кончится?» А мне двадцать один год был: «Я думаю, это кирдык». Но, как оказалось, кирдык может наступать очень долго.
– Судя по твоим высказываниям на «Эхе» во время двадцатой годовщины расстрела Белого дома, ты был не на стороне тех, кто там заседал в 1993-м.
– Я не могу сказать, на чьей я был стороне. Сейчас-то мы знаем гораздо больше, чем в 1993-м. Но люди тогда в Белом доме собрались малосимпатичные. За то время, что продолжалась условная блокада здания, я там был раза три, и я не знаю, кому понравились бы люди, проходившие по коридору. Они потом бежали по улице вместе с генералом Макашовым, брали телецентр и прочее. Развязка этой истории меня не удивила, но меня напугал масштаб.
– Внутри Белого дома тебе было страшно?
– Нет, тогда было понятно, что ничего не произойдет. Да ничего бы и не произошло, если б они не вырвались и не ломанулись к телецентру.
– Узнаваемым ты стал уже тогда?
– Нет, мой первый сюжет вышел ранней весной, а после октябрьских событий программу «Политбюро» закрыли.
– Из-за чего?
– В день штурма Белого дома Любимов и Политковский сказали: никуда не надо выходить, не надо никого защищать, это не особо ваше дело – пересказываю в вольной форме.
– С Илюмжиновым ты с тех пор встречался?
– Целенаправленно – нет. Но один раз я был на футболе в Элисте. Приехал туда на свадьбу друга.
– Ведущим или гостем?
– Сразу и не поймешь. Как в песне поется: «Друг отца моего внука». Помню, что ехали туда на машине – фантастика: не могу представить, чтоб я сейчас махнул в Элисту на машине да еще одним днем.
– Как вышло, что ты стал вести не только «Футбольный клуб», но и мероприятия?
– Сначала друзья звали провести что-то связанное со спортом, потом – крутые концерты. И, конечно же, всегда звали на День нефтяника. Первые выходные сентября. Каждый год. А летом – День металлурга, на него звали через раз. В один из дней металлурга позвонил мне директор Володи Преснякова: «Срочно надо ехать поездом в Вологду. Два гонорара». Я подумал: откуда в Вологде металлурги? Оказалось, отмечали 35-летие «Динамо» Вологда. Сумасшедший концерт. Матч звезд эстрады с местными ветеранами. Незабываемый день. Евгений Кемеровский, который пел «Братва, не стреляйте друг в друга», нажил в моем лице врага на всю жизнь.
– Почему?
– Приехали пожилые артисты – ну, как пожилые, там Пьер Нарцисс более-менее бегал, а остальные не очень. Против них вышли такие жилистые ветераны, в среднем – помоложе артистов, им, наверно, перед этой игрой специально недели две не давали выпивать. К пятнадцатой минуте ветераны вели 3:0. Что делать? Я начал сам производить замены в команде вологодских ветеранов, гнобил в микрофон судью, кричал о гостеприимстве. Зрителям это понравилось, и они начали болеть за артистов. Юра Давыдов забил пенальти – 3:1, потом чудом заковыряли второй. Я поменял у вологжан вратаря на полевого игрока, а счет все равно 3:2, и время заканчивается. Говорю судье: «Вы упустили важный момент – не показали, сколько времени добавлено». Выхожу к полю и поднимаю цифру 7. После этого Пьер Нарцисс оказался с мячом в штрафной, и я крикнул в микрофон: «Немедленно падай!» Нарцисс упал, я – судье: «Это артист! Надо оценить». Поставили на точку, и этот... Кемеровский, первый раз в жизни игравший за команду артистов, почему-то оказался в тот момент на поле и пошел бить пенальти.
Промахнулся.
– Что потом?
– Я подумал: гад какой, весь вечер мне испортил. Кстати, на той игре был Юрий Александрович Севидов, одно время тренировавший вологодское «Динамо». А потом был концерт.
У меня есть друг, много лет занимается шоу-бизнесом. Я ему говорил: «Тут же не на чем деньги спереть. Сколько стоят артисты, все знают, логистика переезда понятна. На чем зарабатываешь?» – «Есть два способа. Первый – шарики. Когда выпускают много шариков, смотрится красиво, но никто ж не знает, сколько шариков улетело. Второй и главный – это салют. По той же причине». Так вот, в честь 35-летия вологодского «Динамо» я видел один из самых крутых салютов в своей жизни. На деньги, потраченные на салют, вологодское «Динамо» совершенно точно можно было вывести в премьер-лигу. Салют круче я видел только один раз.
– Где?
– На китайский Новый год в Гонконге, над заливом. Там играла наша сборная.
– В сборной лиги Гонконга играл русский вратарь.
– Да, Виктор Дербунов. Как ни странно, я его помню по чемпионату СССР. В «Динамо» по очереди играли Уваров и Прудников, а тут в заявке неожиданно возник молодой третий вратарь – Дербунов. Потом он даже сыграл в Тбилиси. В Гонконге мы с ним разговорились. Он рассказал душещипательную историю. Матч в Тбилиси стал для него первым и последним в высшей лиге СССР. Это был единственный шанс для молодого вратаря. И надо же такому случиться, что его команда этот матч сдавала. Я этого не утверждаю, но эту легенду мне потом подтверждали. Вот как судьба-то распорядилась.
Кстати, ты писал про парня, который поиграл на всех континентах, а Дербунов после «Динамо» играл в Мексике, Гонконге, Югославии и Украине.
– Первый матч, на который ты полетел со сборной России?
– Первый матч Югославии после снятия санкций. 1995 год. Стадион «Маракана» битком, очень дружелюбная атмосфера. Сам Белград – своеобразное зрелище: красиво, вкусно, но практически нет бензина, очень мало машин, напоминало Москву семидесятых. Бесконечное количество пришвартованных катеров на реке Саве – плавать им было не на чем.
А первый раз со сборной от «Футбольного клуба» полетел Дима Федоров. В Шотландию.
– У него тогда очень лиричный сюжет вышел, на фоне шотландских пейзажей.
– Да, тогда еще мы не умели быть настолько циничными. Старались быть трогательными.
– Ты общался с Романцевым во время поездок со сборной?
– С Романцевым всегда были сложные отношения. Тогда уже начиналась его ипохондрия, впоследствии всем заметная. Мы общались нормально, как журналист с тренером, но не душевно. Это потом уже... Мы с ним даже целовались однажды.
– С Романцевым?
– Да. «Спартак» играл с «Зенитом» в «Лужниках» на Пасху, а я комментировал. Мы с ним встретились и поцеловались, как нормальные взрослые русские люди.
– В сборной второй половины девяностых у тебя было несколько друзей – Радимов, например. От чего это зависело – с кем из игроков ты дружил, а с кем не очень?
– А у меня со всеми были ровные отношения. Самые худшие отношения были с Карпиным.
– Почему?
– Он был очень ершистым. Был и есть. Просто тогда журналистом, которого он воспитывал, был я. Перед стыковыми матчами ЧМ-98 с Италией я ездил в Виго на интервью с Мостовым. С Карпиным я тогда даже не поздоровался.
– То есть вы еще раньше поссорились?
– Слушай, ну мы оба заводные. Тогда не срослось, зато потом срослось прекрасно.
А вот разговаривать с Мостовым было мукой. Он самый выдающийся российский талант, страшный фанат здоровья, практически не пьет, но мало чем интересуется за пределами своей персоны.
– Ты как-то способствовал приходу Карпина в «Спартак» в 2008-м. Как именно?
– Я просто давно вбил себе в голову, что Карпин будет хорошим тренером. Я позвонил ему, наши отношения к тому моменту нормализовались, потому что у нас были близкие общие друзья, например, Дима Хохлов (вот тоже, кстати, золотой человек!) и сказал: «Я чувствую по всему, что, наверно, тебя скоро позовут». Когда прилетел Карпин, был день рождения Рыжего, нашего всеобщего друга – Андрея Григорьева-Аполлонова. У нас был совместный ланч с Валерием, после чего он должен был ехать к Федуну. Но в тот раз встреча не состоялась, Карпин улетел. Но я действительно считал, что Карпин в «Спартаке» – это очень правильный ход и готов был оказать этому любую поддержку.
– Почему ты считал, что Карпин будет хорошим тренером?
– Возьми Романцева. Он выводил «Спартак» в полуфиналы всех еврокубков, побеждал «Реал» в Мадриде с такими игроками, как Олег Иванов и Валерий Попович. А каким он был игроком? Говорят, это был самый деревянный игрок в «Спартаке». Тренером становится тот, кому не дано сыграть так, как он хочет. Он понимает, как надо, но играть так не может. Карпин – это футболист, который всегда себя превозмогал, ему от природы дано очень мало. Я раз пять слышал от тренеров, что в молодости он был «ни с чем пирожок» – а каким игроком стал! Какая карьера в Испании! В 35 лет возил Роберто Карлоса за милую душу. Поэтому я думал, что он не уймется.
А Мостовому все дано от природы. Если он станет тренером, то не будет понимать, почему остальные не могут играть, как он.
– Какие у тебя воспоминания от общения с Андреем Шевченко?
– Благодаря Шевченко я до сих пор прекрасно ориентируюсь в Милане. В 1999 году я провел там с ним неделю. Мы ужинали с Адриано Галлиани. Очень маленький ресторанчик, куда любили заходить игроки «Милана». Пришел Галлиани и сел с нами – у него тоже, кстати, прекрасный взгляд сенбернара. Я даже научился понимать итальянский, Шева его очень быстро выучил – итальянский по мелодике похож на украинский. Еще Шева тогда показал на 21-летнего малоизвестного Гаттузо: «Смотри, он станет лучшим опорником мира». Я спросил: «Вы в Грузии его, что ли, нашли?»
У «Интера» тогда не было базы – сарай и три поля, а Миланелло – это парк. Прудик, павлины. Кормили, как в неброском итальянском ресторане – с самыми вкусными в мире колбасой и ризотто. Я дождался Шеву после тренировки, потому что он обещал покатать меня на своем порше. Выходим: в ряд стоят очень хорошие машины, например, феррари Роберто Айялы и вдруг бац, среди них – фольксваген поло. Я спросил: «Это массажиста, что ли?» – «Нет, – сказал Шева, – это Аббьяти. Вратарь...»
Покататься на порше Шевы я согласился из вежливости, потому что я и в лучшие годы влезал в порше с трудом. Мы едем, Шева спрашивает: «Ты ничего не замечаешь?» – «Кажется, на автостраде дорога узкая». – «Нет, дорога не узкая. Просто мы едем со скоростью 320 км/ч».
Я спросил: «А чего ты с такой скоростью-то гоняешь?» – «А как еще я могу в Монако вечером съездить?»
– У вас тогда не было ощущения, что вы из разных стран?
– Прости, пожалуйста, но раз и навсегда – мы с Андреем из одной страны. Из Советского Союза.
– В 1999-м с этим попроще было.
– Да и сейчас. Я недавно провел два чистых дня в Одессе на новоселье у Славы Хаита. В аэропорту душу помотали, но дальше – все идеально. Привез рыбки – бычки. Отличный нож из рессорной стали купил на Привозе. Я люблю кулинарные прибамбасы, продавец мне сказал: «Если б мне была судьба зарезать свою маму, я бы сделал это этим ножом». Сейчас я этим ножом прекрасно режу салат.
– Когда ты познакомился с Шевченко?
– После драматичного матча со Словенией в Киеве, когда Украина в снегу не смогла отыграться и не попала на Евро-2000. Я смотрел игру из-за ворот, после позвонил Рамизу Мамедову, который играл тогда в киевском «Динамо»: «Рамиз, ну где вы все?» Рамиз заехал за мной, мы приехали – а там гулянка. Я удивился, а Рамиз сказал: «Ты думаешь, после поражения все расходятся по домам и спят зубами к стенке?» Такая своеобразная ситуация способствовала доверительности в общении с Шевой.
Рамиз Мамедов: «Романцев говорил: «Я бы Мамедову сам наливал, чтоб он так всегда играл»
– А Мамедов, получается, гулял с игроками сборной Украины?
– Конечно. В те годы – какая гулянка без Мамедова? Он был заводилой в любой компании. Феноменальное чувство юмора. В год, когда «Детройт» стал чемпионом, Мамедов ехал в компании из казино. Кто-то сказал: «Если мы русская пятерка, то я Федоров». Второй сказал: «А я Ларионов». Короче, всех разобрали и Мамедову остался Козлов. Рамиз сказал: «Нет, я... я Айзерман».
– Чем запомнилась Олимпиада в Атланте?
– Своеобразными условиями работы. У нас не было ТВ-аккредитаций. Только аккредитации пишущих журналистов. Мы не могли снимать в микст-зонах, нам нужно было договариваться с чемпионами или призерами, чтобы они отошли и немножечко где-то перетерли. Туннель легкоатлетического стадиона я не забуду никогда – я провел там очень много времени. Московские переходы и то приличнее выглядят, чем тот бетонный туннель, разве что фекалиями не пахло.
Пробежала Мастеркова – и ждешь ее. А у нее допинг-контроль. Из развлечений в туннеле – только автомат с газировкой. Стоял я там, стоял, от нечего делать столько воды выпил, что с удовольствием сдал бы допинг-контроль за троих. А уйти нельзя. Ждем Мастеркову. Самая каторга была, когда пришли ходоки после пятидесяти километров. Эти сдавали допинг-контроль особенно долго.
– Летом 1996-го ты впервые оказался в США?
– Нет, второй. Причем – второй раз за год. Начали показывать НХЛ на НТВ и меня отправили в Филадельфию. Интересно, что во «Взгляде» меня посылали в поездки с оператором Костей Кряковым (я с ним потом встретился в программе «Большой вопрос») – и естественно дуэт Уткина и Крякова называли «Утиные истории». А в Филадельфию меня отправили с оператором Толей Васькиным. Думал: что ж за судьба такая?
В Филадельфии мы сняли красоты города и микст-зону. Еще я Бобби Кларка видел. Он проходил мимо, я сказал: «Hello», он остановился, и я спросил какую-то мелочь не для камеры.
– Куртку «Анахайм Майти Дакс» ты не тогда купил?
– Слушай, это вы модники, а я ношу только то, что на меня налезло. Я не хотел именно ее (хотя что, если не «Дакс», мне носить?), просто только она налезла на меня в магазине Big and Tall в Нью-Йорке.
– Чем ты занимался на ЧМ-1998 во Франции?
– Три раза в день выходил в эфир из парижской студии с черной Эйфелевой башней на фоне (жаль, она не сохранилась). Николай Николаевич Малышев, спортивный продюсер Первого канала, принес два или три билета на матч за третье место, а я на том чемпионате не был ни на одной игре и решил, что уж не ради матча за третье место я потеряю эту девственность и отдал билеты ребятам, остался в студии.
А в первый день ЧМ-2006 ехал во Франкфурт на матч Англия – Парагвай. Со мной был Кирилл Пупшев. Накануне – только приехали, заселились, не то чтобы сильно, но выпили. На следующий день – в машине – я посмотрел назад, а Кирюха не спит: «Чего не спишь? Я-то сел на попу и комментирую, а тебе бегать по жаре». – «Волнуюсь. Я сегодня первый раз окажусь на матче чемпионата мира». – «Не ссы. Я тоже».
Во Франции по первости было очень весело. Мы ухахатывались каждый вечер. У нас есть оператор, значительно старше нас. Очень уважаемый нами человек, но воспитан в Советском Союзе, а тогда мечтой любого оператора было уехать в корпункт за рубежом или в загранкомандировку. И вот наш друг был на этом слегка повернут. Он безумный шоппер. Помногу не покупает, но все время идет в магазин. У него советская страсть к любой халяве. В тот день на съемке с ним был Илья Казаков. Перед стадионом что-то раздавали, оператор сказал Казакову: «Илья, постой тут минуточку». Он подошел, ему вручили какой-то флакончик, он показал на Илью – нас двое, давай еще.
Оказалось, таким образом наш оператор разжился кремом для эпиляции ног.
– Здорово.
– В первый день у нас был единственный вечер, чтобы отметить приезд – назавтра многие разъезжались по разным городам. Естественно мы «дали». Закончилось все в семь утра под Нотр-Дамом. Мы описали там несколько кругов и поехали по городу всей бандой. Думаю, со стороны – ну так, теоретически – это могло выглядеть странно. Едут три машины, музыка орет, окна открыты, всем весело. И вот наша кавалькада останавливается на светофоре, все в одном, правом ряду, а в левом подъезжает полицейский автомобиль. А человеку, сидевшему у нас за рулем, вести машину уже совершенно точно было нельзя. Пауза. У полицейских открывается окно. Проходит секунда. И тут они начинают подпрыгивать на попе под нашу музыку – тыц, тыц. Загорелся зеленый и мы поехали дальше. Это было абсолютное волшебство.
Потом я был в Париже на финале Лиги чемпионов-99/2000 «Реал» – «Валенсия», обошел места, так сказать, боевой славы. Поехал на станцию метро, где мы жили, зашел на завтрак в самое обычное сетевое кафе – меня там узнала хозяйка. На обед поехал в ресторан при телецентре. Меня там тоже узнали. Во время чемпионата мира я там к устрицам пристрастился. Чтобы не выглядеть пижоном, устрицы там очень дешевые. Место называется «Медные кастрюльки». В июне-июле 1998-го франк странным образом был равен рублю: можно было заплатить 150 рублей и устриц тебе приносили бесконечно много – сколько съешь, столько и принесут. Каждый день мы обедали устрицами. Потом правда бросили – уж больно они тестостероновые. Все-таки женщин с нами не было, а для Булонского леса мы тогда не очень созрели, еще не были такими испорченными.
– Твои самые интересные встречи на Евро-2004?
– Половину времени в Португалии я провел с Питом де Фиссером, про которого ты писал. Он просто ходячая энциклопедия – чеха Мареша, игравшего тогда за «Зенит», знал со времен «Богемианса». Еще я на своем странном английском пытался выяснить у него, чем Петр Чех лучше Андреаса Исакссона. Я тогда не понял, но потом увидел. Про Анатолия Вассермана говорят: если интернет погибнет, у него из головы можно будет все скачать заново. Вот Пит знает про футбол все. При этом он не кабинетный работник, везде мотался, в 2004-м был уже довольно нездоровым человеком, но на пике борьбы с раком ездил на юниорский чемпионат в Гамбию.
С Питом мы познакомились на яхте Романа Абрамовича, куда меня однажды занесло случайным ветром. Был скромный, домашний ужин. Утка запеченная. А после я уехал, потому что мне в Лиссабоне было где жить. Наутро я прочел, что Абрамович снял для ужина самый дорогой ресторан Лиссабона, специально украсил его цветами, и что он всегда ездит с женой в разных машинах, чтобы не подвергать свои жизни опасности. Мне стало интересно, откуда это берется, потому что это было абсолютной неправдой. Там было много папарацци, и только идиот мог не заметить, что Абрамович с женой ездят в лимузине вместе.
На все матчи Абрамович снимал две ложи, потому что иногда к нему приезжали гости. А когда гостей не было, он отдавал все свободные места обслуживающему персоналу: горничным-филиппинкам, работавшим на яхте, матросам, водителям.
– В Португалии ты впервые оказался на яхте?
– Эка невидаль. Но на такой красивой и большой – пожалуй, да. Я там даже кепку спер. Пришел в ней на футбол, Герман Ткаченко спросил: «Ты ее на яхте Романа взял? То-то я заметил, он к тебе охладел». Шутка.
С Германом мы и сейчас очень близкие друзья. Герман и Дима Иванов мне очень сильно помогли, когда у меня были проблемы со здоровьем. Я им буду по гроб жизни обязан. Перед Олимпиадой в Сочи мне нужно было сделать операцию – благодаря Герману и Диме я смог ее сделать в Германии. Я их об этом не просил, они просто знали, что у меня есть проблемы, и предложили мне помощь. Был еще третий человек, но он не так известен.
– С Абрамовичем ты познакомился, когда он купил «Челси»?
– Да, Алексей Алексеич Венедиктов убедил Абрамовича, что нужно как-то объяснить людям эту покупку и я попал в число редакторов, приглашенных на встречу в «Миллхаусе», через дорогу от «Балчуга». Роман пришел с Германом. Там было человек пятнадцать, кроме меня, причем все спрашивали Абрамовича не о «Челси», а о Ходорковском, которого посадили. Редакторы спросили, что хотели, и собрались уходить, а у меня все-таки было несколько вопросов о футболе. В итоге мы еще минут двадцать трепались. Роман признался: он даже не представлял, что покупка «Челси» вызовет такой эффект.
– Три года назад ты описал полет в Ливерпуль с Евгением Гинером на частом самолете Абрамовича: «До сих пор жалею, что из-за этих нервов я забыл записать хотя бы тезисно глобальные тактические воззрения Евгения Ленноровича – он излагал их всю дорогу, и по ходу этого монолога местами проскакивал почти гекзаметр». Что же он тогда излагал?
– Я недолюбливаю его по-людски, но с его футбольным профессионализмом все ясно давно и надолго. Как к профессионалу я отношусь к нему уважительно. Поэтому мало ли что он тогда говорил.
– Как ты познакомился с Гинером?
– При странных обстоятельствах. Он только-только возглавил ЦСКА, а еще имел прямое отношение к Лужниковскому рынку. А мы там играли в футбол. Я тогда только нанял водителя, но своей машины еще не было (я ее купил уже после покушения, потому что мне нужно было ездить с охраной). И вот едем мы в Лужники на жигулях 13-й модели, машине со вздернутой попкой, и вдруг в нас, прямо под эту попку, въезжает Daewoo. Мы переворачиваемся и едем на крыше. У меня было сдавливание позвонка. Выбрались без приключений, Саша Олейников шутил, что машина внутри пострадала сильнее, чем снаружи. За секунду до милиции подъехал Гинер – видимо, с работы ехал. Он подошел и спросил: «Нужна ли помощь?» Обменялись телефонами, он мне визитку дал, а моя была в бардачке перевернутой машины: «Мне ее неудобно доставать, извините».
– Недолюбливать ты его начал после истории с «Ростовом»?
– Да, после той истории и всех ее последствий. Там были серьезные проблемы и серьезные опасности. Я три месяца ходил с охраной. Удовольствие ниже среднего, скажу тебе честно.
Кстати, матч «Ростов» – ЦСКА я смотрел в гостях у Романа Абрамовича.
– В Москве?
– В подмосковном доме.
– С тех пор вы с Гинером не встречались?
– Я не припоминаю. Я делал шаг к сближению, но понял, что его это не интересует. Не знаю, какой он в этом отношении человек – наверно, понятийный. А я человек вспыльчивый, но отходчивый. Лично на него я зла не держу.
– Незадолго до покушения на тебя и до начала твоей работы в программе «Земля-Воздух» ты говорил, что хочешь уйти из спортивной журналистики.
– Да, я тогда довольно много об этом раздумывал. Поэтому я никогда и не принимал версий о том, что покушение на меня – это какие-то футбольные разборки. Как раз месяц до покушения я в спортивной журналистике практически ничего не делал.
– А почему?
– Ну, интересы приходят и уходят. Иногда задумываешься, куда пойти дальше. Другое дело, что в день покушения я был назначен на матч «Спартак» – «Спарта».
– В какой момент ты передумал уходить из спортивной журналистики?
– Это был процесс. Я продолжал вести «Землю-Воздух», это ушло в зиму, футбола было меньше, потом я влюбился. Я не могу сказать, что я взял и решил – все, пора возвращаться к футболу. Просто это произошло. И сейчас произойдет.
– Твои влюбленности рождались в телевизионной среде?
– Влюбленность у меня была одна, а остальное – увлечения. Я в этом смысле, прямо скажем, не самый везучий человек, но у меня были счастливые моменты.
***
– ЧМ-2006 ты прожил в каком-то диком режиме, так?
– Я жил в Мюнхене от «НТВ-Плюс», где вел передачу, а от «России», где комментировал, я жил во Франкфурте. Четыреста верст. Проехать от Франкфурта до Мюнхена для меня было как добраться из Балашихи в институт. Мы с моим водителем Андреем проехали порядка двадцати тысяч километров. Когда возвращали машину, нас спросили: «Вы знаете, что после каждых пяти тысяч нужно менять масло?» – «Теперь знаю».
– Это тогда был случай, когда все выпили и некому было садиться за руль?
– Да, я отработал дневной матч, был свободный вечер и мы поехали в штутгартский Biergarten. Причем я заранее предупредил, что мой водитель на обратном пути не поведет машину, потому что ему тоже хотелось выпить, посидеть в компании. Мы посидели и выяснилась пикантная подробность – некому вести машину, чтобы возвращаться в Мюнхен. В итоге сел за руль Юрка Черданцев, собрал себя в кулак и попер. Не то чтобы он засыпал, но мы его теребили, подбадривали. В этом месте надо дать титр: «Все номера выполнены профессионалами, не пытайтесь повторять это дома одни». Это из ряда вон выходящий случай. Ну, что нам оставалось делать – в Штутгарте вповалку на полу спать?
– Как ты познакомился с Гусом Хиддинком?
– В день его шестидесятилетия. Были я, Герман, Гус и его жена. Сидели в «Балчуге» наверху, и Гус учил меня пить водку. Оказывается, европейцы пьют водку по-другому – в качестве дижестива. Мы съели салат, выпили по паре рюмок водки и играли в карты.
Гус всегда был одним из моих любимых тренеров. Если б я в 2006-м весил столько, сколько сейчас, я бы прыгал до потолка от радости, когда узнал, что он станет тренером сборной России. На Евро-2008 у нас был один момент общения – так близко к тренеру сборной России я не был никогда. Во время игры с Голландией я сидел буквально у Хиддинка за спиной. При желании мог дергать его за ремень. Был момент перед дополнительным временем: он поговорил с игроками, возвращался к скамейке и вдруг мы пересеклись взглядами. Я подумал: ни фига себе, значит все будет хорошо.
– В 2007 году ты написал в конференции: «Слуцкого, уверяю вас, Евгений Леннорович никогда не позовет тренером. У него идиосинкразия к Слуцкому».
– У него была неприязнь к Слуцкому. Я это знал – разумеется, с чужих слов. Но люди меняются.
– Летом ты ведь тоже был против его совмещения?
– Я просто понимал, что это очень рискованно. Я очень боялся за человека, к которому отношусь как к другу. Боялся, что неудача может его надломить.
– Почему он согласился на сборную?
– Мы с ним ровесники. Мы прошли одно и тоже воспитание. В таких случаях не отказываются. Потому что надо. Я очень рад, что к тому многому, что он умеет, добавилось везение.
– Реалити-шоу «Голод» у тебя сейчас с чем ассоциируется?
– Это было безумное время. Самое ужасное, что на озвучку нужно было ездить ночью, такой был цикл производства. К двум – половине третьего нужно было каждую ночь приезжать в телецентр. Ничего хуже этого со мной не происходило. И не лечь рано и не встать поздно – ровно посередине. И так три месяца.
Посреди съемок «Голода» был день рождения моего близкого друга. В таком графике я естественно держал режим, но в тот день предупредил ребят из программы – давайте по минимуму текста. День рождения был человек на сто, весело, пели, плясали, к двум часам я приехал в телецентр на озвучку. Обычно текст на полторы страницы – а тут на четыре. Я прочел. Мне: «Переговори». – «Почему?» – «Ты медленно разговариваешь». – «Я ж вас предупреждал. Один день за три месяца проекта!» – «Попробуй еще». Я попробовал – опять медленно. Тогда звукорежиссер предложил: «Говори медленно и более басовито, чем обычно». Я все сделал, а он это ускорил и получился мой обычный голос. Как говорит Сережа Микулик про хорошую рюмочку: «Как к себе домой зашла».
А еще же я во время этого реалити-шоу репетировал «День выборов» в театре и было довольно утомительно регулярно летать в Берлин на съемки «Голода». Причем репетировал я один. Играть роль я должен был по очереди с Валдисом Пельшем, но его три месяца не было, он снимал документалку для Первого канала, и бедным ребятам приходилось строить график репетиций исходя из одного меня, который непонятно как попал в спектакль. Накануне премьеры в театре принято приглашать всех друзей и играть спектакль для них, почувствовать уверенность, прогнаться в костюмах. Строго накануне. А из-за меня играли еще на день раньше, потому что мне нужно было лететь в Берлин.
Вернулся из Берлина в день премьеры. Самолет сел в три часа дня. Чудовищные пробки. До театра добрался в шесть – издергавшийся, голодный. А есть перед спектаклем нельзя – усыпляет. Выручили Ноннка Гришаева и Валера Баринов (это не панибратство с моей стороны, он сам меня просил так его называть). Кстати, во время спектаклей я годами запрещал себе коситься на Валеру – я моментально кололся, а он даже ничего не делал, просто стоял.
– Как ты готовился к дебюту в театре?
– Репетиция – и есть подготовка. Все, что ты можешь прочитать накануне – чайная ложка по сравнению с тем, что получаешь на первой же репетиции. Так вышло, что читать про театр я начал после того, как стал играть – например, книжку со статьями про методы Станиславского и Михаила Чехова. Если предельно обобщить, в методе Станиславского ты должен быть разным в каждой роли, а метод Чехова – это «я в предлагаемых обстоятельствах». Я эту книгу все время читаю – она у меня стоит в туалете рядом с книжкой интервью Бродского. Туалетная книга – отдельный жанр, это книга, которую ты уже читал и которую можно читать с любого места. Иногда зачитываюсь, и с туалетом это не связано. Я, кстати, страшно рекомендую сборник интервью Бродского: разные люди спрашивают его примерно об одном и том же, но он же не заучивает ответы и получается объемная картина: каждый раз он добавляет какой-то нюанс.
– Ты ведь и сам планируешь писать книгу?
– Посмотри, сколько у меня сегодня звонков из издательства «Эксмо». По-моему, пять. Если у них есть интерес, а у меня закончился большой период жизни, наверно, имеет смысл написать книгу. Или хотя бы подумать об этом.
– Но это не будет сборник колонок, как твоя первая книга?
– И первая, и вторая были сборником колонок. Это была не моя идея, но что ж мне было делать – возражать и говорить: не надо? Это был неудачный проект. Когда я писал колонки, они воспринимались хорошо, а в формате книги – не срослось.
– Ты встречался с Маратом Измайловым после колонки о нем?
– Я его видел на последнем матче «Краснодара» прошлого сезона. Я комментировал их матч с «Динамо», когда они могли стать вторыми, но не стали. Он, конечно, был грустен, но мы поздоровались. Марат непредсказуемый человек. После другой игры в Краснодаре я разговаривал с кем-то около стадиона. Вдруг мне кто-то прыгнул на спину. Оказалось, Марат. Улыбался во весь рот. Разное бывает у человека настроение.
– В интервью Быкову ты говорил, что прокомментировал один из матчей «Барселоны», не называя игроков соперника. Зачем?
– Внутренняя задача. Прикол. Я и команду не называл. Это часть внутренней мотивации. Однажды Юрий Розанов провернул похожий фокус. На Олимпиаде в Сиднее мы думали, кто сможет комментировать хайлайты – сборник отрывков разных видов спорта, не забегать же разным комментаторам на три минуты. Оказалось, что таким мультиинструменталистом может быть только Юра. Он поселился в телецентре и за этими хайлайтами не видел Олимпиады. Был последний день Олимпиады, последний выход Леши Немова к снаряду – и Юра понимал, что вот сейчас Немов станет олимпийским чемпионом, а он этого не увидит. Любой другой человек сдался бы или отказался бы комментировать хайлайты. А Юра посмотрел, что во время выступления Немова у него будет четыре минуты идти хоккей на траве, сыграют 1:0 и мяч забьют в самом начале. И тогда Юра переключил монитор и стал смотреть Немова, комментируя хоккей, который он не видел – знал только, кто играет и когда забьют единственный гол.
– Ты всегда тепло вспоминаешь поездки во Владикавказ. Что там тебе понравилось?
–Это были времена, когда в Москве осетинского пирога было не найти – какие они прекрасные! В Осетии культ застолья. Тебя окружают простые душевные люди. Собираются три раза в неделю, пьют и едят примерно одно и то же, произносят одни и те же тосты. С виду это монотонность, а они успевают поговорить обо всем. О старших, о детях, обменялись сплетнями, анекдотами, разошлись и утром встали в прекрасном настроении. Слава богу, чище водки, чем осетинская, я не знаю. Вот мы, допустим, с тобой после интервью поедем куда-нибудь посидеть – о чем мы будем говорить? О Ди Каприо, о том, что в Москве снесли палатки. А мы ведь даже не знаем, в каких семьях мы живем. А в Осетии устроено по-другому – и их уклад жизни мне кажется не единственно правильным, но правильным. Главное в осетинских застольях – вовремя сбежать. У меня это получалось примерно два раза из трех.
– Ты когда-нибудь отмечал дни рождения не в Москве?
– Сорокалетие я отмечал в Киеве. Вернее, я его не отмечал, просто так вышло, что в тот день я оказался в Киеве с Митей Чуковским, нашим руководителем. Мы смотрели оборудование для Евро-2012. С утра провели две встречи, вечером смотрели Лигу чемпионов и естественно выпили. А наутро приехали в ТРК Украина. Телецентр, построенный специально для телекомпании.
Представляешь, у них лифтов нет. Нас встретили очень гостеприимно: «Давайте начнем с пятого этажа». А я еще тогда столько весил! Мы поднимаемся, у меня язык на плече, но мне помог Роман Абрамович.
– Как?
– У меня возник повод остановиться. Он позвонил поздравить меня с днем рождения – как раз между третьим и четвертым этажом. После поздравлений добавил: «Кстати, Василий, если вам будут рассказывать, что мы хотим пригласить Йоахима Лева – не верьте».
А перед следующим днем рождения мне пришла в голову мысль, что я никогда не бывал в Тбилиси. Сказал ребятам: «Сниму в гостинице сколько нужно мест – только приезжайте сами». Казанский с Мельниковым были в командировке в Манчестере, комментировали «МЮ» – «Реал», а на следующий день с пересадкой в Стамбуле прилетели в Тбилиси. Собралось человек десять. Сняли автобусик, съездили в Мцхету.
***
– Ехать на Олимпиаду-2014 сразу после операции было обязательно или ты сам захотел?
– Как я мог не хотеть на Олимпиаду в родной стране? Тем более я всегда хотел прокомментировать биатлон. К сожалению, возникли побочные эффекты, и у меня пропал голос. Невольно подставил Дениса Косинова. Я готовился комментировать открытие с Анной Дмитриевой, но за день стало понятно, что ничего не получится. Татьяна Тарасова приносила мне свой чудодейственный аэрозоль – ничего не помогало.
– Как вышло, что ты сам снимал себе швы?
– В этом нет ничего сложного. Это делается устройством вроде степлера, а потом снимается специальными щипчиками. Это вообще не больно. В паре мест кровь выступила, но ничего серьезного. В этом нет никакой драмы, хотя все переживали.
Когда думали, что я все-таки смогу комментировать биатлон, я поехал в верхний кластер и меня поселили в доме, где не работал и в принципе не мог работать интернет. Мало того, не работал и телевизор. Мне нужно было лечиться, Зураб Орджоникидзе, заведовавший там медициной, прислал ингалятор, я не мог далеко отходить и мне реально было нечего делать. Во время Олимпиады в четырех стенах, телевизор молчит, выйти нельзя. Дней пять помурыжили, я позвонил Мите и сказал: «Наверное, ничего не поможет». После этого я три месяца не работал.
– Я правильно понимаю, что изначально «Матч ТВ» просто вывел тебя за штат, но тебя это не устроило и ты решил уйти совсем?
– Да, меня это не устроило. Я понимал, что если соглашусь на сдельную оплату, мне просто не дадут работать. Я видел, что ко мне нет доверия. Документ о том, что я уведомлен о сокращении штата я подписал поздно вечером – перед эфиром «Все на матч», который я должен был вести. Началась истерика. Даже главный редактор приехал на эфир. Они думали, что я что-то выкину. Меня это до такой степени удивило.
– А что ты мог выкинуть в эфире?
– Не знаю. Я не могу судить о бабской панике. Все люди вокруг были страшно взвинчены. Ребята, ну за кого вы меня принимаете – меня назначили на тот эфир за десять дней. Для меня было свято, что эфир не мой и я не должен решать там свои проблемы. Например, когда у меня был конфликт с Романцевым, я неоднократно комментировал «Спартак» в Лиге чемпионов.
Тем не менее, на следующий день после абсолютно спокойного эфира «Все на матч» мне сказали, что решено временно не назначать меня на эту программу. Меня это укрепило в моей уверенности, и мы договорились о том, что расторгаем контракт. Вот и все. Думаю, со стороны всем все и так понятно.
– Скажу со стороны: история Уткина и Канделаки очень напоминает историю Семина и Смородской в «Локомотиве»-2010.
– Я был бы очень счастлив, если бы к руководству «Матч ТВ» пришла Ольга Смородская. Я не вижу здесь параллели. Под руководством женщины я работал много лет, под руководством Анны Дмитриевой.
– Дело не в женском поле. В неком коллективе появляется новый человек не совсем из этой сферы...
– Не совсем? Ха-ха.
– Канделаки работала на телевидении, но не на спортивном ТВ, а Смородская – в спорте, но не в футболе. В этом, мне кажется, их можно сопоставить.
– Мне так не кажется.
– «Советскому спорту» ты сказал, что за месяцы работы на «Матче» познакомился с огромным количеством новых людей. Кто больше всех удивил?
– Была такая приблуда: приглашать в качестве соведущего какого-то спортсмена. Так я познакомился с конькобежцем Денисом Юсковым. Очень славный парень, мыслящий. Самые лучшие из спортсменов, как правило, эгоисты, а Денис на удивление тепло говорил о своих партнерах.
Мне было приятно свести личное знакомство с Женей Савиным. Я смотрел последний его репортаж, позвонил ему и сказал, что он молодец. Я рад его успехам, хотя, по-моему, комментирование и «Культ тура» несовместимы. К комментатору должны относиться серьезно. Он может шутить, быть клоуном, но комментирование и игровая программа (я не говорю, что она плохая), где человек выбирает себе маску, по-моему несовместимы. Но это мое мнение. Как ты знаешь, с недавних пор оно не ценится.
– Тебе объясняли, почему тебя вывели за штат?
– Нет. И я не спрашивал.
– И неинтересно было узнать?
– Что, мне пойти в приемную и подождать, пока меня примут? Решили так решили.
– За свой комментарий первого тайма «Барселона» – «Байер» ты извинился сразу после перерыва. Твои извинения не повлияли на отношение к тебе руководства?
– Мне не хочется об этом думать. Мне уже все равно.
Знаешь, есть один комментатор, про которого просто забыли. Объединение каналов происходило отчасти механически, и так получилось, что он оказался за штатом. Никаких других причин, чтобы пришлось воевать за его включение в штатный список не было – люди его просто не знали. Если посмотреть, кто возглавляет отделы на «Матч ТВ» – нет ни одного руководителя отдела из «НТВ-Плюс». Опыт накоплен, но не востребован.
Расскажу тебе крайне характерную историю. Один руководитель отдела «Матч ТВ» – очень неплохой парень – устроил совещание для подготовки к Кубку Кремля по теннису. Туда пригласили естественно Анну Дмитриеву и еще трех человек, но один из них запаздывал. Тогда этот руководитель отдела сказал: «Давайте начинать. Анну Дмитриеву нет смысла представлять. Анна Владимировна, а это Кирилл Коломыц, он будет главным продюсером трансляций Кубка Кремля. А это Андрей Коломыц – кстати, брат Кирилла. Он у нас будет главным режиссером».
Так он познакомил Анну Дмитриеву с двумя ее родными внуками.
Куда теперь идти работать Василию Уткину
«Когда звучал мой первый репортаж, я под стол залезла». Судьба первой женщины-комментатора
Фото: РИА Новости/Екатерина Чеснокова (1,8,9); facebook.com/gridassov (2,4,6), irabiner (7), maksim.stachenkov (5)
А затем возвращаться. Можно много говорить о том, что Уткин уже не тот, что прежде и всё в таком духе, но нельзя отрицать: человек - профессионал, с огромным опытом и своей точкой зрения. Такие нужны и нужны будут всегда. И уверен, на Евро-2016 найдёт свою нишу.
Поэтому просто пожелаю Василию Вячеславовичу здоровья и успеха в дальнейшем.
Спасибо, Вася
Василию желаю отдохнуть и набраться сил. Свой последний репортаж он еще не провел.
Здоровья ему.