18 мин.

«По волне моей памяти»

532

Как я и обещал, пост с тегами #бодибилдинг и #ЗОЖ появится 20-го января. Вас ждёт дальнейшее разоблачение суеверий, связанных с «железной игрой» - продолжение темы поста «Десять негритят». Сейчас же в порядке оффтопа я выложу несколько годичной давности статусов, написанных мною с помощью подагры, артрита, водки и бессонницы в январе прошлого года. Это пост, собственно, не для моих читателей, а для меня самого - чтобы всё это не затерялось, а было в одном месте, чтобы можно было показать родственникам - или друзьям, к примеру, ежели возникнет у меня такое странное желание.

            НОВЫЙ ГОД

За окном фейерверк... Но после Кисловодска меня удивить им трудно. Все три года, что я учился на массажиста, я отмечал Новый год именно там, домой не ездил. Красота... Общага практически пуста, никто не мешает читать и размышлять в одиночестве. И все эти три года я на Новый Год в одиночку ходил на Малое Седло. Кто знает - поймёт. Почему не на Большое? Во-первых, всё же далековато - километров 40 туда-обратно по скользким тропинкам от нашего общежития, а во-вторых, оттуда всё равно сам Кисловодск виден плохо.

Иду-бреду навеселе, в одном кармане - бутылка водки, в другом - шампанское, прихлёбываю по очереди (тогда я был в очередной раз холост и не заморачивался мыслями о семье и о своей нужности кому-то). Зрение - 12-13 диоптрий, луна когда была, а когда её и не было, но дорога мне всё ж хорошо знакома (всё же за эти три года я был на Малом Седле 17 раз, а на Большом - 10)).

Ясное дело - никого в парке нет в это время, и если упаду да сломаю ногу, то найдут меня дня через три, но дуракам закон не писан. А вот когда добираешься до вершины этой, в сущности, совсем небольшой горки... Весь город - под тобой! И ровно в 12 ночи начинает распускаться великолепный цветок, собранный из множества ракет - в центре города... И всё более редкий и затухающий, но всё равно прекрасный - по краям.

И длится это зрелище примерно полчаса... Под пулемётную пальбу! Именно так это воспринималось - отдельные взрывы сливались в непрерывную канонаду. Никогда - ни до того, ни после я не видел ничего подобного.

А возвращение - это отдельная песня. Когда идёшь нахоженными тропинками по знакомому маршруту - это одно дело, а вот когда возвращаешься, да ещё в тебе бурлит смесь водки с шампанским - совершенно другое!

Идёшь, идёшь - и вдруг тропинка разветвляется на две-три, и попробуй пойми в темноте, по которой из них ты сюда пришёл... Помню, съехал я однажды в глубокий овраг и долго-долго не мог из него выбраться. Не паниковал, нет - просто лёг на спину и смотрел, смотрел на кружащиеся надо мной добрые звёзды... А затем сломал пару сухих веток покрепче, и используя их, как лыжные палки, смог выкарабкаться.

Помню ещё, как я оказался практически в центре города - но метрах в пяти-шести над ним. Бетонный парапет под ногами, запоздавшие машины расчерчивают трассу, горят гостеприимно фонари - но всё это не для меня... А мне нужно подниматься долгие сотни метров вверх и искать другой выход в город.

Этот статус мог появиться полтора часа назад, но вмешалась любимая жёнушка с бесконечной фотосессией вместе с котёнком)) Я ещё и купался каждое Крещенье в горной речке - но это уже совсем другая история, как говорили классики.

            ДЯДЯ ВИТЯ

Мой дядя самых честных правил - повторю вслед за поэтом. А почему так, расскажу тем из своих друзей, кто не поленится дочитать этот статус до конца. Виктор Александрович Кирносов, дай Бог ему здоровья! - отдал долг Родине, оттрубив свои два (или три? - теперь, когда я стал тяжёл на подъём и редко мы видимся, к стыду моему, я всё забываю спросить...) армейских года на Камчатке.

Провожали его туда - как хоронили. Другой конец страны - из Ростовской-то области! - край земли! И запал этот суровый край ему в душу... Вулканы, гейзеры, стальные люди и нежная рыба. И помнилась ему все эти послеармейские годы Камчатка холодным, жестоким, ветреным - но раем! Понятно, любой из нас идеализирует свою молодость - и годы те кажутся нам всем не в пример нынешним - но всё же, всё же, всё же...

На гражданке после армии дядя шофёрил таксистом - жил не тужил, на бедность не жаловался, набирал авторитет и вес (во всех смыслах), каждый раз подкидывал бедному студенту червонец, когда тот заскакивал в гости раз-другой в месяц (ну вы поняли, о ком это я) и наливал стакан беленькой, которую студент в ту пору не слишком приветствовал, но под ворчание тётки всё же протяжно цедил сквозь зубы, следя за тем, чтобы этого самого стакана хватило на весь вечер. А дядя... А что дядя? Виктор Саныч рассказывал свои армейские и таксисткие байки и успевал уговорить за то же время пару бутылочек. Нет, он не был алкоголиком по нашим меркам - не забывайте, что 200 грамм из этого литра приходились, увы, не ему.

И в тот самый день, когда дядя вышел на пенсию, он начал собирать вещи. Не подумайте плохого, из семьи он уходить не собирался, в тюрьму наведаться - тем более: ему друзья из побывавших там намекали, что кормят в ней неважно. Оставшись глубоко в душе (как и все мы, невзирая на проклятое время) тем же самым пареньком - разве что прибавившим немного в весе - ну подумаешь, вдвое - не будем мелочными! - дядя в свои 60 лет собрался обратно в рай. На Камчатку!

А что? Жена уже малость приелась со своими грубыми намёками насчёт лекарственных доз алкоголя, обе дочки уже замужем, сбыл с рук спиногрызок... И понеслась душа в рай!

Понятное дело, в рыбацкой артели в таком возрасте ему не нашлось другого дела, кроме как кашеварить. А вот если вам самим посчастливится попасть в рай, вы станете торговаться с Господом, на какой именно должности будете в нём блаженствовать? То-то и оно.

И вернулся дядя домой (домой ли? - или оставив свой настоящий дом за спиной?) аж год спустя. Помолодев лет на десять, пропитавшись запахом рыбьей чешуи и красной икры (её он привёз то ли три, то ли четыре трёхлитровых банки), Виктор Саныч стал умиротворён и спокоен - мечта сбылась! - и даже выпивать при наших последующих с ним встречах стал меньше - не по 800 грамм, а по 600. Правда, я точно не скажу, в чём тут причина - то ли в благотворном влиянии Дальнего Востока, то ли в том, что я к тому времени (да-да, это был я сам, если кто-то ещё не догадался) под его обновлённые байки стал цедить проклятую уже не по стакану, а по два... Но не суть!

А суть в том, что если уж нашему человеку что-то запало в душу - вынь да положь! И неважно, сколько лет на это потребуется и когда ты начнёшь жить по-настоящему... Жить полной грудью, жить, как мечталось, жить... Просто жить. Так давайте же выпьем... Ну вы поняли.

            БАБА МАНЯ И БАБА УЛЯ

Не спится мне... Не спиться б мне!

Вспоминал своих бабушек... О бабе Шуре, побывавшей в немецком плену, хохлушке-хохотушке, рассказ будет особый, а сейчас - о двух моих бабушках со стороны папы. Да, двух, это не ошибка. В детстве я их не различал - бабу Маню и бабу Улю, обе они были мне родные и любимые.

Мария Стефановна, родная моя бабушка, происходила, как и сестра её Ульяна, из старинного казацкого рода Беспаловых, известного на Дону - о нём и Шолохов упоминал. Высокая, статная, властным голосом наводила она шороху до самой своей смерти - и видно было даже мне, сопляку беспорточному, какой красавицей Маша была в юности!

А завоевал её сердце пришлый сапожник из-под Твери, дедушка мой. Без кола, без двора - всё, что осталось после него - сапожный молоточек да архивная справка о том, что сгинул он в 43-м в котле под Ровно:

пост

И лишь из-за этой своей ранней свадьбы за голоштанником баба Маня и осталась в нашей станице, когда всех остальных Беспаловых после раскулачивания сослали в Казахстан... Вот такие шуточки жизнь шутит.

Пытаюсь вспомнить бабу Улю - лишь пелена перед глазами, фотографий не осталось ведь! Сухонькая, маленькая - это помню, и всегда вижу её со спины - как идёт она, переваливаясь утицей с боку на бок и зовёт, зовёт меня за собой на пышки, горячие пышки с мёдом... Поспешал и тогда, поспешу и вскоре - дождись меня, баба Уля!

Теперь-то я понимаю, что у неё был, скоре всего, врождённый вывих бедра - она не просто хромала, а клонилась при каждом шаге чуть ли не до земли самой... И горбик махонький. Ничуть непохожа была на сестру свою родную, Марию - а поди ж ты, одна выжила в ссылке изо всех, угнанных туда - и вернулась в родные края!

И ничуть не ожесточили бабу Улю ни уродство изначальное, ни передряги жизненные - была она доброй и любила всех... А особливо сыночка своего, Витечку, как его звали всю жизнь. Да, даже сыночка на радость себе Уля завела неведомо от кого при всех своих перипетиях - не нам её судить, бабского счастья всем им хочется. Но... Как часто бывает в таком возрасте, родился у неё ребятёнок с лишней хромосомой. Короче говоря - даун.

И Витечку помню, его глупые и добрые глаза, желание его быть хорошим мальчиком и услужить всем нам, всему этому доброму миру, посланному ему в подарок... А умер Витечка рано, дауны долго не живут, лет чуть за тридцать ему было. И вскоре за ним ушла и баба Уля. Этого, последнего испытания, она не выдержала.

И лишь после смерти её открылась мне другая, тайная сторона её жизни. Невдомёк было задумываться мне в те годы - а на что же жила она, горбатенькая хромоножка, на что сыночка Витечку содержала? - а вы вот сами подумайте минутку... К кому пойдут скорее кумушки при мало-мальской трудности - к здоровой али отмеченной Господом нашим - то ли за грехи, то ли по любви Господней? И считалась, оказывается, баба Уля первой по всей станице знахаркой.

Заговаривала, пришёптывала, питьё нужное давала бабам - от пьянства мужицкого, от разлучницы коварной, от сглаза недоброго... А почему знаю это всё: долго и тяжело умирала баба Уля - как и все те, кто не успел передать секреты ведовства, если верить молве народной - и пришлось звать мужиков, чтобы подняли угол крыши над избой, чтобы отлетела душа её, наконец, на суд Божий...

Мало я помню. А после меня и помнить будет некому. Память народная хранит лишь вершителей да гонителей, а сам народ беспамятен зачастую - клочками тумана под солнцем истлевают обрывки прошлого... Но одно я знаю точно: казацкому роду нет переводу!

            КРЕЩЕНЬЕ

Когда я вспоминал, как трижды встречал Новый год в Кисловодске на Малом Седле, то обещал рассказать и про то, как проводил там же Крещенские ночи. Каникулы к тому времени, разумеется, заканчивались, общага - битком, и купаться я уже ходил не в одиночку. Когда нас было пятеро, а когда и с десяток. Да и то сказать, должен же кто-то на бережку держать одежду, полотенце и бутылки!

Сначала мы приводили к смирению и наставляли на путь Божий вахтершу, нипочём не желавшую отпирать двери в 11 вечера: - Не положено! - и всё тут. Бедняжка знала, что вернётся наша компания в два-три ночи и разбудит её всенепременнейше. Но ставшего на путь прямой кто превозможет? - и шумной невеликой толпой начинающие медики вываливались на ночные улицы и не спеша шли к великолепнейшему Кисловодскому парку.

Первым делом где-то минут через тридцать-сорок подходили мы к Зеркальному Пруду (он как раз неподалёку от самого входа в парк) и задерживались там на полчаса. Да и было на что посмотреть! Народу там толпилось человек от пятисот, наверное - каждый год по-разному. Но всегда пруд освещался, окромя немногочисленных фонарей и лунного света, ещё и фарами десятков легковушек, стоявших полукругом метрах в тридцати-сорока, и всегда на берегу его присутствовал батюшка. Не какой-нибудь плюгавенький попик, а настоящий - монументальный и осанистый!

В пруд спускали лесенку, чтобы удобнее было выбираться - он ведь небольшой и окружен вертикальной рукотворной стеночкой - и с полуночи начиналось главное действо: батюшка освящал воду и в неё с разбегу плюхался здоровенный пузатый мужик - сдаётся мне, каждый год один и тот же, а уж следом с визгом и криками сыпались вслед и остальные, включая девушек в летних купальничках - чтобы окунувшись, как и положено, три раза, скрыться для переодевания в глубине одного из окружающих пруд автомобилей.

Вдоволь налюбовавшись на это зрелище, в котором не хватало разве что профессиональных кинооператоров (а обычных видеокамер и фотоаппаратов было немеряно), мы отправлялись на своё привычное место, к мостику Дамский Каприз. Когда-то офицерские жёны, гуляя по небольшому ещё парку в сопровождении многочисленной охраны, переходили этот ручеёк по спинам солдатиков, становившихся рядком человек в пять, сгибавшихся до самой воды и клавших руки на плечи впереди стоящих товарищей, а уже позже поставили этот мостик с таким поэтичным названием.

А вы знали, что весь этот замечательный парк, один из самых больших и лучших в Европе, был насажен руками этих самых солдатиков на месте, бывшем прежде пустыннее ненакрытого стола в нищей избе? То-то же. Умеем! Или умели...

Глубина небольшая - где локоть, где два-три, трудности лишь с тем, что дно крайне неровное и вывихнуть щиколотку при небольшом везении возможно завсегда. Сразу за мостиком - полукруглая ниша со скамеечкой, в которой и располагалась группа поддержки с полотенцами и водочкой наготове. Впрочем, последняя открывалась в очередь первую и под моим неодобрительным взглядом начиналась дегустироваться ещё в тот момент, когда я перелазил через ограду.

Найдя местечко поглубже в ледяной и пытающейся сбить с ног воде - хотя бы по пояс, я окунался с головой три раза - не спеша, с перерывами - и через минуту вприпрыжку и под ритм лязгающих зубов спешил к друзьям греться. Растирали меня (или нас - однажды ко мне присоединились двое друзей из Махачкалы и Каспийска, увековечу-ка я их здесь: Мага Гасанов и Султан Магомедтагиров) жёсткими полотенцами докрасна, возвращали одёжу, давали хлебнуть грамм двести проклятой (или животворной, это как посмотреть) и отправлялись мы далее. Были в нашей компании и татарин Ильдар Нугаев из Пугачёва, и Тамерлан Цицкиев из Грозного, и русичи Витя Самойленко из Каневской с москвичом Петей Афониным... Интернационал!

Гуляли по парку, чтобы согреться на ходу побыстрее - да и когда ещё придётся увидеть его ночью! - и посреди оной весёлой толпой возвращались к общаге и в десяток кулаков призывали сонную вахтёршу к выполнению долга - то есть, как она его понимала: обругать нас всех вместе и поодиночке, пообещать пожаловаться коменданту - и, наконец, нехотя впустить нас в тёплое нутро нашего временного дома.

И вы знаете, мало того, что я не простужался - в течение месяца-двух после купания даже никакой насморк не мог ко мне подступиться! - несмотря на то, что в одну из этих трёх зим морозец в Крещенье был градусов пятнадцать. Вот и заканчиваются мои длинные январские тезисы (тьфу, статусы!) - может, один лишь или два впереди, так что перестану вас мучать ими вскорости, друзья мои, наберитесь терпения))

            БАБА ШУРА

Не могу уснуть от боли, артрит замучал, уже год не было такого приступа. Лежу и думаю: а стоит ли долгая жизнь болезней и тяжкой смерти? А вы, прежде чем ответить, прочтите этот статус до конца.

Мою бабушку по маме, Александру Емельяновну Гайструк, в 1941-м от греха подальше отправили из родного Киева в село Маковище. Там баба Шура увидела впервые и немцев, и своего будущего мужа - моего деда.

Иван Васильевич Киркитадзе (так в паспорте, а на самом деле звали его Вано, сын Сосо) до войны жил в Тбилиси и преподавал немецкий язык, а в армии лейтенант Вано командовал пулемётчиками.

При отступлении тяжелораненого деда наши оставили в Маковищах - дороги в тыл он бы не перенёс, и бабушка его выходила. Полицаев в Маковищах не было, лишь наезжали изредка из райцентра, и чужим людям удалось втолковать, что мужик болезный с детства и на фронте не был и быть не мог. А уж свои не выдали.

В 1942-м их угнали в Германию. Помню, с каким удивлением слушал я бабушкин рассказ - как же он не сочетался со стереотипными представлениями о жизни в немецком плену! Да и то сказать, публиковали в то время лишь повествования о концлагерях, в которых людей действительно истребляли.

Так вот, деду платили за работу 5 марок в неделю, а поскольку жили они на всём готовом, включая еду, то он по воскресеньям ходил в соседнее село километров за семь и просиживал эти марки в пивнушке. Грузин - он бы лучше вина выпил, но не за эти же деньги.

Разругавшись со своим хозяином на почве политики (!), он в одно из таких воскресений вместо пивнушки отправился пешком за 40 километров в другое село, в комендатуру - и добился, чтобы его вместе с женой перевели к другому фермеру.

На новом месте баба Шура каждое утро с помощью аппарата для машинного доения (я и не подозревал, что они уже существовали в ту пору!) забирала молоко от 19 коров. Чем занимался дед, кроме споров с хозяевами и походов за пивом, я спросить не догадался, а теперь уже и не узнаешь...

Ели они вместе с хозяевами на одной кухне и в одно время, разве что по разные стороны стола. Пол на кухне был земляной - это помню точно. Работали, считай, тоже все наравне - крестьянский труд везде равно тяжек. И в августе 1944-го там же, в Германии, родилась моя мама. К девочке все относились прекрасно, одевали её, баловали... Ребёнок есть ребёнок.

Когда союзные войска разделили Германию на части, та область, где они жили, попала под юрисдикцию США. Деду предлагали выехать с семьёй в Америку - но как же мог советский офицер, коммунист, согласиться на такое кощунство?!. И поехали все они - дед, баба Шура и мама - товарняком к советской границе. На которой дедушку сняли, конечно же, с поезда и определили ему 10 лет без права переписки.

Это потом уже, как началась оттепель, рассказали знающие люди, что лучше было он получил 15 лет, 20, да хоть 25! - а 10 без права переписки означало одно: расстрел. Баба Шура отправилась в Маковище и за взятку (не знаю уж, где она достала деньги - наверное, родные помогли) уговорила местное начальство записать доченьку Таю рождённой именно там, а не за границей - во избежание последствий.

Как знать, были бы последствия или нет, а в итоге десятилетия спустя маме был перекрыт и свободный въезд в объединённую Германию, и лишилась она немецкой пенсии, которую совестливые немцы готовы были выплачивать всем подряд - предъяви хоть клочок бумаги! Но орднунг есть орднунг, и даже самой бабе Шуре не удалось получить никакой компенсации. К тому времени, как я этим попытался заняться, никакой документации о их возвращении на родину и протоколов бабушкиных допросов уже не сохранилось, если верить самостийной Украине, которой было плевать на проблемы клятых москалей.

А теперь попытайтесь вспомнить первые строки этого статуса, или лучше поднимитесь вверх и перечтите их. Баба Шура, самая любимая из моих бабушек, души не чаявшая в своём внуке, умирала, не вставая с постели, два года... Исхудала она страшно, хотя и кушала хорошо до последнего - не принимало тело пищи. Под конец весила она не больше двух или двух с половиной пудов - поднимал её на руки, пока тётя постель перестилала, помню эту невероятную невесомость...

Плакать бабушка уже не могла - высохли слёзные мешки, и лишь помню, как шептала она мне: - Серёженька, забыл Бог про меня... Не зовёт к себе... И когда я уже смогу успокоиться...

За что же нашим русским старухам такое?!. Ни в жизни покоя не было, ни в смерти. Не то дело - мужики наши. Косило их сталью, косило картечью, косило да повыкосило кривыми законами да прямыми приговорами... Да и нынешние хитро устроились - пьют да курят, а чуть что - хвать за сердце! - да и помер, жёнушке своей на беду, которой теперь куковать да куковать без кормильца.

И потому, вспоминая своих бабушек - и бабу Улю, и бабу Шуру, усмехаюсь лишь, когда призывают меня поберечь сердце и бросить пить-курить - да вспоминаю всё чаще и чаще стихотворение Ивана Тхоржевского:

Лёгкой жизни я просил у Бога:

«Посмотри, как мрачно все кругом!»

Бог ответил: «Обожди немного,

Ты меня попросишь о другом».

Вот уже кончается дорога,

С каждым годом тоньше жизни нить.

Лёгкой жизни я просил у Бога...

Лёгкой смерти надо бы просить!

            ИЗ ДНЕВНИКА (1994)

Любой человек представляет собою так или иначе, более или менее искривлённое зеркало в комнате смеха, которой является наш мир для Бога – и это зеркало так или иначе изменяет ясные черты Бога, глядящего в нас, искажая сущность Бога, заключённую в каждом из нас, созданных по образу Его и подобию.

Цель жизни – готовиться к смерти тем, чтобы успеть, опять же более или менее, привести это зеркало собственной души к возможно большей степени ровности и чистоты – дабы Бог сумел, заглянув в эту душу, найти Свой облик неискажённым и сказать, что это – хорошо. Как и было всё хорошо в творениях Божьих до сотворения человека, которому была дарована свобода воли – а значит, и свобода искажать божественное в себе самом.

Неровности этого зеркала души зависят как от веры, так и от дел, без которых вера – мертва. Амальгамой же служит – разум. Чистая, ясная амальгама при искривлённой поверхности даст чистое же, и тем паче – отталкивающее, искажённое изображение. Ровная поверхность этого зеркала, но с мутной, отпавшей во многих местах, отслоившейся амальгамой – предпочтительней, но также далека от идеала.

Поиск смысла жизни – поиск совершенства и в том и другом: поиск знания, взыскующего веры – и веры, дополняющей знание. И пусть Бог, увидев душу нашу, радостно улыбнётся – и пусть душа наша верно отразит эту улыбку, не превратив её в гримасу недовольства нами.

-------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Вот и всё. Прошу прощения за оффтоп - а также за то, что ничем с той поры этот оффтоп не дополнил. Что поделать, этой зимой меня пока что не прихватывало, как прошлой - до скрежета зубовного и невозможности заснуть без поллитры. Бывает. А как прихватит - может, вспомню и брата двоюродного, успевшего и повоевать в Чечне, и сгинуть на зоне - доброго и улыбчивого Дениску Болдырева... Или Овика Казаряна, первого муже моей сеструхи - и его глупую смерть от туберкулёза (и это в наше время!) из-за общения с бывшими зеками в поисках «блатной романтики»... Не знаю. Слишком свежее это всё. Российская семья и российская тюрьма - тема бездонная и ждущая настоящих талантов, где уж мне... Почти у каждого был или есть родственник с опытом отсидки. Зарекаться ни от чего не буду, а покамест - всего вам наилучшего!