Он бредет за мной холодною
тенью,
нависает как громада
немая.
По ночам меня терзают
виденья,
да и днями миражи
донимают.
Людям снятся необъятные
дали,
торт «Полено» и амурное
ложе...
Повернусь на правый бок –
Сталин.
Повернусь на левый бок –
Сталин,
Повернусь на третий бок -
Сталин...
Да куда ни повернусь -
он же,
жадно щерясь под мелодию
гимна,
угодивший в грудь осколок
эпохи...
Я его добром прошу:
«Сгинь, мол»,
но ему мой экзорцизм
похер.
Не укрыться от него,
не забыться,
каждый день рябая харя
тирана,
то таращится с газетной
страницы,
то с рекламного моргает
экрана.
Окруженный палачами
своими,
до отвала насосавшийся
крови.
Я в метро зашел - а там
его имя,
В баню сунулся – и там
его профиль.
Я к врачу: мол, вот такая
засада.
я б прилюдно не хотел
опасаться.
Он в ответ: «Ну первым делом
вам надо
избегать опасных ас-
социаций.»
Обижаешь, психиатр
элитарный,
напряги-ка ты мозгов своих
вожжи:
двадцать лет не посещаю я
Варну
и Донецк само собой
тоже!
Не давать шального шанса чтоб
гаду
ни на столько даже ни
на полстолька,
я и Кремль-то объезжаю
по МКАДу,
а что проку, говорю,
а что толку?!
Из больнички я сбежал,
не долечен,
в результате тем же вечером
в зубы
получили семь носителей
френчей
и четырнадцать курильщиков
трубок.
И решительный, что твой
маршал жуков,
понял я как изничтожить
ифрита:
надо взять шесть этих проклятых
буков,
и изьять к чертям их из
алфавита.
Ы мочмем хребядь звободу
ыз бочек
коммумяке ме одкроюд
ы рдя: ведь
ыз оздявшехзя Жэ, O, Пэ
ы прочех
мевозмождо его ымя
зоздяведь.
Он бредет за мной холодною
тенью,
нависает как громада
немая.
По ночам меня терзают
виденья,
да и днями миражи
донимают.
Людям снятся необъятные
дали,
торт «Полено» и амурное
ложе...
Повернусь на правый бок –
Сталин.
Повернусь на левый бок –
Сталин,
Повернусь на третий бок -
Сталин...
Да куда ни повернусь -
он же,
жадно щерясь под мелодию
гимна,
угодивший в грудь осколок
эпохи...
Я его добром прошу:
«Сгинь, мол»,
но ему мой экзорцизм
похер.
Не укрыться от него,
не забыться,
каждый день рябая харя
тирана,
то таращится с газетной
страницы,
то с рекламного моргает
экрана.
Окруженный палачами
своими,
до отвала насосавшийся
крови.
Я в метро зашел - а там
его имя,
В баню сунулся – и там
его профиль.
Я к врачу: мол, вот такая
засада.
я б прилюдно не хотел
опасаться.
Он в ответ: «Ну первым делом
вам надо
избегать опасных ас-
социаций.»
Обижаешь, психиатр
элитарный,
напряги-ка ты мозгов своих
вожжи:
двадцать лет не посещаю я
Варну
и Донецк само собой
тоже!
Не давать шального шанса чтоб
гаду
ни на столько даже ни
на полстолька,
я и Кремль-то объезжаю
по МКАДу,
а что проку, говорю,
а что толку?!
Из больнички я сбежал,
не долечен,
в результате тем же вечером
в зубы
получили семь носителей
френчей
и четырнадцать курильщиков
трубок.
И решительный, что твой
маршал жуков,
понял я как изничтожить
ифрита:
надо взять шесть этих проклятых
буков,
и изьять к чертям их из
алфавита.
Ы мочмем хребядь звободу
ыз бочек
коммумяке ме одкроюд
ы рдя: ведь
ыз оздявшехзя Жэ, O, Пэ
ы прочех
мевозмождо его ымя
зоздяведь.