5 мин.

Урок литературы

120

Я всегда чувствовал, что мне врут. И это чувство только возрастало с каждым новым учебным годом и моим взрослением. Врали на уроках истории, врали на уроках литературы, но особенно врали на обществоведении. Конечно, врали и на географии и биологии, только я доказать не мог. Короче, врали все учителя-гуманитарии. Они вообще любили врать. Профессия такая.

С точными науками было проще. Там сама специфика предмета, оставляла мало места для вранья. Поэтому учителям алгебры, геометрии, физики и химии – я доверял несравненно больше. Но дело в том, что как раз гуманитарные предметы и занимали меня больше всего. А особенно – литература. О, Литература!

Честно говоря, меня также интересовала и история, но там был у нас – крепкий строгий мужик, который выкидывал из класса, за шкирку, одной рукой, даже отъявленных школьных хулиганов и я это знал. Поэтому, задавал «сомнительные» вопросы очень аккуратно, тем более что он меня уважал. Это  - льстило. Когда надо было потянуть урок, я с важностью (на молчаливые просьбы-взгляды, одноклассников) задавал «хитрый» вопрос, типа  - « Владимир Иваныч! А почему, страны Антанты, так сильно поддерживали именно Колчака?» После которого, бедный учитель, кивнув седеющей головой, мысленно признав вопрос «годным» и внутренне радуясь заинтересованности его любимых учеников в его нелегком труде, начинал увлечённо объяснять, как «космические корабли бороздят пространство Большого театра».

Класс облегчённо выдыхал, зная, что сегодня двоек не будет, начинал тихонько играть в морской бой и заниматься другими важными делами. Кстати, я как раз слушал учителя довольно внимательно, наверно одному мне, было по-настоящему интересно. А после случая с вопросом на уроке обществоведения – «Сколько стоит рубль?» пятёрка за год была мне обеспечена авансом. Короче – наглел.

Но – литература! Это был мой второй любимый предмет!

 Тем более к нам в тот год пришёл новый учитель – довольно крупная энергичная, пожилая женщина, с чёткими ярко выраженными чертами лица и глубоко сидящим, умными и почему-то грустными глазами. У неё была смешная семенящая походка при мощных икрах, а короткие сильные руки постоянно были  сложены на большой груди. Одно плечо было приподнято, а привычка наклонять голову к этому плечу, создавало ощущение инвалидности или как минимум проблем с шейными позвонками. В общем, полная несуразность тела. Носила какие-то странные тёмные юбки при стоптанных туфлях и одну и ту же вязаную кофточку. Когда начинала волноваться, губы мелко тряслись, а слова получались с большим преобладанием звука «с», чуть ли не «свистящими».

Звали её - Ольга Семёновна. Она нам сразу понравилась. Лучшего объекта для травли и жёстоких детских шуток и придумать трудно.  

Но свой предмет она знала отлично, умела ярко читать урок, приводила массу примеров из жизни, часто приводила такие факты биографии писателей и поэтов, которые были настолько малоизвестны - насколько и занимательны и даже уникальны. Класс затихал, стояла звенящая тишина, и только тихий голос учителя открывал картины неведомые, судьбы трагичные, чувства безмерные. Мы слушали… слушали… слушали….

Она преображалась в такие моменты - щёки краснели, плечи выпрямлялись, руки начинали описывать плавные движения, а лицо становилось необычным и по-своему красивым. Нередко, только звонок об окончании урока, возвращал нас к реальности, а Ольга Семёновна как-то сразу скукоживалась, становилась меньше, смешно поджимала руки к груди и привычно наклоняла голову к неловкому плечу.

- «Спасибо, ребята, урок закончен» – обычно тихо говорили она и почему-то грустно улыбалась.

Ольгой Семёновной она была недолго. Я постарался. Не со зла, но дерзко, назвав как-то «Бабой Олей». Прозвище мгновенно прилепилось. Теперь даже некоторые молодые учителя, хихикая, называли её так, между собой, не говоря уже о нас. Да и всей школы.

Узнав о прозвище, она стойко приняла его и только снисходительно улыбалась, заслышав случайно. Меня (узнав подоплёку) она с тех пор называла – «внучёк», а любила наверно больше всех в классе, нередко хвалила мои сочинения и даже читала их на уроке.

Но – «внучёк»! да так снисходительно, с улыбочкой…

Это почему-то дико бесило меня тогда, в пору детского максимализма и самоутверждения. Девчонки хихикали. Итак, решено - месть.

И да! Я же знал, что мне врут! Я чувствовал это. Литература врёт еще больше чем история. У меня были факты. Даром что ли, у самого, мама - учитель-филолог.

Я ждал подходящего случая. И вот.

Баба Оля рассказывала нам тогда о Серебряном веке русской поэзии. Блок, Гумилёв, Маяковский, Есенин. Это была её любимая тема. Она читала нам прекрасные стихи, рассказывала о величии чувств и безответной любви, о непонимании общества, о высоких целях и несбывшихся надеждах. Её голос проникал даже в самые потаенные уголки класса.

Большие люди. Огромные души. Рвущиеся нервы. Обнажённые мысли…

- «А правда, что Маяковский застрелился, а Есенин повесился?» - мой голос нашёл лазейку в этом потоке.

Тишина. Момент триумфа. Вот она – правда.

 Мой детский ум не мог тогда принять идею самоубийства. Это же неслыханное преступление! Чё ты там нам поёшь о «великих чувствах» – а, Баба Оля?! Эти все «великие поэты» закончили свою жизнь как свиньи! с пулей в черепушке и петлёй на шее. Слабый народец!

Кто-то хихикнул, а кто-то повернулся и смотрел на меня удивленным взглядом.

- «Правда, Саша» – тихо сказала Баба Оля, она как-то сразу осунулась, съёжилась и неловко передёрнула плечами. Её губы предательски задрожали.

Я уже не помню, что было дальше, как продолжился наш урок и чем кончился, но через много лет, уже взрослым, я встретил Бабу Олю в парке. Она сильно постарела, похудела, еще больше прижимала руки к груди и стала совсем седой. Обрадовавшись нашей случайной встречи, она подхватила меня под руку, прижалась, заглядывая в глаза, всё расспрашивала, и расспрашивала, и расспрашивала. О жизни, о новостях, обо мне. Любые попытки спросить её как она живет, натыкались на – «неважно, нормально всё, ты-то как?»

Так мы и шли. Взрослый мужчина и старушка. Я старался идти медленно, но она всё равно не успевала, и только сильнее прижимаясь к локтю.

- Ольга Семёновна! Вы уж простите меня за Есенина…

- О чём ты, Саш?

- Ну, помните, я еще кинул реплику о самоубийстве…

Мне пришлось вкратце пересказать свой поступок.

Она вспомнила.

- А сейчас ты как думаешь, почему они решились на самоубийство, а Саш? – её глаза озорно сверкнули.

Я задумался.

- Не знаю, Ольга Семёновна. Наверно они умирали с каждой строчкой своих произведений. Всё больше и больше. Сам факт физической смерти уже ничего не решал.

Теперь уже задумалась она.

- Всё-таки, я не зря читала вам литературу – сказала очень тихо, почти про себя.

Вскоре мы простились. Она уходила медленной шаркающей походкой. Я оглянулся несколько раз.

Она не врала нам. Никогда.

Жаль, что я понял это слишком поздно, чтобы догнать и сказать ей это…