9 мин.

Под горку с Сеньором Персонелем

6 k

Я знал, что не еду в Ванкувер. Мало того – в силу определенных причин загодя думал, что если наша бригада все-таки будет работать на Олимпиаде, мне стоит остаться дома. Да! И ещё – я давно не мальчик. Ну, в смысле – чтобы расстраиваться по таким поводам. Но никуда не мог деться последние дня три от мелодичных аккордов грусти – где-то внутри, непонятно, где. Я дважды был на зимних олимпиадах, в Нагано и Турине. Солтлейкскую обильно комментировал из Москвы, но сейчас не об этом. Не могу объяснить, в чем именно, не готов четко сформулировать тем, кому не доводилось там бывать – тем не менее меня поймет без дополнительных слов всякий обладающий сходным опытом: зимняя Олимпиада – это какое-то очень особенное приключение. Похожие искать, поверьте, бессмысленно. Давайте я начну рассказывать, может быть, станет яснее.

***

В первый день выяснилось, что у Дементьева нет теплой куртки. Я уже не помню, почему, но к пребыванию под Сестриере его теплая куртка почему-то не подходила.

Во второй стало окончательно ясно, что живущим рядом с ним (строго говоря, не в Сестриере – это гора, а в Праджелато, на расстоянии пешей прогулки от лыжного стадиона и на расстоянии плевка от места, где приземлялись прыгуны с трамплина) Лизе и Васе не хватает одного автомобиля на всех. На всех, потому что Дёма тогда ещё не ездил, а потом – он комментировал трамплин, и расстояние полета плевка все же мог спокойно покрывать пёхом.

Ещё пару дней мы с Сеньором Персонелем ежедневно выслушивали развернутую, надо отдать должное – лишенную какой-либо истерики, аргументацию Лизы и Васи о том, зачем вторая машина. То обстоятельство, что на всю нашу группу, включая Турин, машин было 5, а только в Турине работало 3 оператора, которым для перемещения машина не просто нужна, а необходима, никого не останавливало.

Лиза с Васей все-таки воспитанные люди были. Да и сейчас, в общем, тоже. Четыре года никого сильно не испортят. Даже когда мы с Сеньором Персонелем приезжали на первую гонку и между женской и мужской отправились в деревню перекусить всей компанией... Ах, какое это было утро! В Турине, едва разлепив глаза, запив кофейным варевом дежурную булочку, отвернувшись от обваренной сосиски, после первой гонки и бронзовой медали лыжницы с дворянским именем «Медведева-Арбузова» мы углубились в Праджелато и чувствовали недюжинный голод. Чистый горный воздух, температура – от маленького минуса до негрязного плюса, а кафешки и ресторанчики ещё закрыты, вот-вот откроются... И вдруг выглядывает солнце. Из-за спины, из-за Альп. И мы оказываемся в сказке, в Хоббитании. Хоббиты улыбаются навстречу, суетятся по своим хоббитанским делам.

Мы идем мимо харчевни, в которой варево жизни кипит особенно бурно. Всё вот-вот откроется, но эта прямо совсем вот-вот. И мы их упросили открыться пораньше, и вынесли деревянные столы под весеннее февральское солнышко.

Я совершенно не удивлен, что после этого хрустящего хлеба с ароматным маслом, после домашних каких-то колбасок и заботливого омлета, после того, как все это мы запили несколькими графинчиками домашнего вина – что Дементьев (уже другой) выиграл вторую гонку дня. Да я думаю, что и наш Дементьев после такого вполне мог бы быть в призерах. Но у нас он был заявлен а) на трамплин и б) комментатором. И вообще, честно говоря, я нетвердо помню, был ли он там с нами. Вот Вася точно был, и Сеньор Персонель улыбался самой широкой улыбкой на сотню верст в округе.

Правда, Сеньора с тех пор преследовало ощущение, что в обоих случаях – и когда мы едем в Праджелато из Турина, и когда возвращаемся в Турин из Праджелато – мы едем под горку. Синьор Персонель чётко это ощущал. Он даже убедил меня в том, что это не до конца невозможно. И это несмотря на то, что в юности Сеньор Персонель не без отличия закончил физтех. Вот такое вино.

Тема дополнительной машины больше не возникала. Заглохла сама собой. Но мы понимали, что наша праджелатская бригада нуждается в опеке. Ну, как же – мы в Турине живем всем кагалом. У нас там... Ну, как это объяснить – у нас там Турин! Свободный час – пошел погулять, вечером, если ты не занят (а мы в основном на утренних работали видах), можно углубиться в город, присесть, общнуться. Черданцеву не верили, что он не итальянец. Борис Саныча Майорова поздравляли с днем рождения – мы ещё в самолете решили, что устроим ему специальный праздник по этому случаю, и Юра, кажется, специально ходил убеждать каких-то канадцев, ужинавших поодаль, что они искусают себе локти, а их знакомые искусают им все остальное, если они прямо сейчас не сфотографируются на память с Борис Санычем.

А на следующий день Борис Саныч взял меня на хоккей. Наши играли со шведами, 5:0 выиграли. Майоров гордо встал со своего комментаторского стула, крякнул включенным телефоном и сказал, что голова все-таки немножко болит. То есть не то чтобы болит, уточнил он... Телефон зазвонил.

И тут Майоров заговорил на тарабарском языке.

Господи, подумал я. Неужели вот так бывает?! Только что человек вел репортаж с больной головой и вот уже не может связать нескольких слов...

– Финн знакомый позвонил, – захлопнул телефон Борис Саныч. – Я им интервью обещал дать.

И пошел дальше говорить по-фински. Я этот язык с тех пор слышать без смеха не могу.

Ну, а попутно мы комментировали происходящее на Олимпиаде. И ведь получалось неплохо.

Но мы с Сеньором Персонелем не могли забыть, что где-то в Праджелато скучают, оторванные от нашего общинного веселья, наши друзья – Дёма, Лиза и Вася. И как-то вечером вместо того, чтобы пойти отыскать свежий кусок мяса и отправиться ко сну, а наутро у нас и так была поездка на лыжный стадион, мы отправились вселять в наших оторванных товарищей боевой дух. Они этого, кстати, не очень ждали. Лиза настойчиво повторяла, что у них только одно свободное спальное место. Вот только нас с Персонелем такие вещи не могли остановить. Чё-то мы прикупили и под горку отправились в Праджелато.

Мы ехали сперва по вечереющему Турину. Потом проезжали мимо одинокого дворца – не средневекового, не замка, а просто шикарного броского дома, годного для пребывания королевской семьи. Потом признаки Турина и Олимпиады иссякли, и электробаба (навигаторы только входили в моду, и у нас было два на всех) надолго замолчала, потому что мы просто ехали по прямой дороге. Тем у нас было, помимо обсуждения рутинных теледел, две. Первая: Сеньор Персонель живописал мне замечательный ресторанчик, который он нашел, будучи как-то в тех местах без меня.

– Хозяйка – француженка! – восторгался Персонель, уверенный, что говорит по-французски. – Славно, уютно, почти нет народу и, что очень важно – она готовит там такую специальную дичь... Я так и не понял, что за зверь. Она его называет «боккончини».

– Так давай Юре позвоним и спросим, кто такие боккончини!

Но то ли мы не могли дозвониться, то ли Юра не помнил. Горы приближались, по их склонам невидимо бродили боккончини – возможно, опасные; а в пока неизвестном мне уголке Праджелато француженка, хозяйка харчевни, свежевала одного из них на завтра. С этой темы мы перескакивали на другую. Дело в том, что мы не знали, где нам сворачивать. Вася объяснил нам дорогу, как никто и никогда не объяснял. Он сказал нам в конце своего описания: «...и за 200 метров ДО такого-то указателя вы сворачиваете направо». Оставив на безлюдной автоматической заправке полтос евро и так и не заправившись, мы увидели нужный указатель, вернулись на 200 метров и свернули. Дальше рассказывать в общем-то нечего. Дальше был важен только один-единственный фокус, который выкинул перед сном Сеньор Персонель. Это, я вам скажу, всем фокусам был фокус.

А вообще мы постепенно развеселили нашу отторгнутую троицу. Обошли с ними вместе все злачные места Праджелато и в каждом что-то выпили. В одном из таких мест нас встретил – вот уж не поверите – лично Михаил Мельников, о котором было доподлинно известно, что он находится в Москве. Но это был настоящий Мельников. Только седой.

Мы вернулись в домик к Лизе (Вася с Дёмой жили поодаль). Посидели ещё. Лиза отправилась спать, напомнив, что свободная кровать одна и она вон в той комнатухе. Мы сидели развалясь – я на большом раскладном деревянном стуле, а Персонель углубился в тесное на первый взгляд креслице. Потом захотел спать Вася. Он как человек субтильный и неприхотливый еще раз предложил одному из нас угол у себя – то ли сам он готов был улечься на полу, то ли у него была большая кровать, а сам он со спичечной фигурой, и как-нибудь поместимся. Но мы отвергли его предложение.

Последним утомился безмолвный (против обыкновения) Дементьев. Мы налили по последней, потом ещё по одной... Дёма привставал и снова садился, а в конце концов сказал, что он все-таки не понимает, как мы тут разместимся вдвоем.

Надо сказать, что я тоже этого не понимал. Вообще-то я готовился спать сидя.

И вот тут настал черед Сеньора Персонеля. Напомню вам, что оба мы в тот день были в лизином домике впервые (а Вася с Дёмой регуоярно пользовались ее гостеприимством, да и надо же было им где-то тусоваться).

Синьор улыбнулся ещё шире и сказал: наверняка тут что-нибудь раскладывается.

– Что? – спросил Кирюха.

– Да хоть вот это кресло, – буркнул Персонель. Встал и, не оборачиваясь, вообще не гонясь за какими бы то ни было театральными эффектами, засунул руку под сиденье и за что-то потянул.

Из кресла вылезла тонкая узкая кровать.

– Вот видишь, – укоризненно подытожил Персонель. И опрокинул в себя остатки вина и сыра. – Всё! Спать пора.

И спать было вправду пора, потому что лыж наутро никто не отменял. И, оттарабанив лыжи и еще раз пойдя подробно позавидовать, как работают на лыжах норвежцы и немцы, что за технику они пригнали, мы под горку уехали в Турин. 

А вечером ко мне подошел Борис Александрович и заговорщицки сказал: а ты знаешь, что я захватил с собой из Москвы бутылочку перцовки? Теперь, сказал он, моя очередь пригласить тебя в гости. Надо выбрать вечер!

Вот это, кстати, для тех, кто не знает, ключевые слова. Потому что если вы подумали, что зимние олимпиады замечательны тем, что там отлично принимается в хорошей компании, то это глубокая ошибка. Тут, как раз наоборот, нет ничего нового: надо выбирать время. С Борис Санычем мы выбрали вечер, когда у него не было хоккея и побеждал Плющенко. Мы вообще-то собирались в ресторанчик потом отправиться, но так и остались за этим роскошным ужином на аккуратно расстеленной газете. А бутылочку Майоров достал из-за окна. А потом я ещё сбегал за своей. Ну и наутро, естественно – вперед, под горку, в Праджелато – на биатлон.

А самые важные слова, слова на всю жизнь и заглавный тост НТВ-Плюс всех времен сказал Юра Черданцев. Это случилось на вечеринке после закрытия игр, когда мы пригласили всех отметить это событие. Юра обладает удивительным умением очень быстро (при желании) впадать в праздничный раж. Он говорил немножко долго, все мы слегка запутались в сказанном, он улыбнулся, гаркнул «Так вот!!» А глотка у него лужёная...

И сказал: «Ну – за тех, кто делает нашу работу!»

Он имел в виду людей, которые работают за кадром и которые неизвестны зрителям. Но мы с тех пор говорим это при каждом удобном случае и за всех нас. А теперь я дарю этот универсальный тост вам.

P.S. Кстати, уже в Москве как-то раз по радио я услышал рекламу открывающегося ресторана «Боккончини». Я поехал туда как-то отужинать. Вы понимаете – с единственной целью узнать, кто такие эти чёртовы боккончини (все, что мы поняли из объяснения хозяйки в той харчевне – что они дикие и что у них есть рога). И оказалось, что боккончини – это просто кусочки.

А загадочный зверь, которого можно было бы сложить из множества боккончини в Турине, так и остался неизвестным. Я склонен думать, что это единорог.