2 мин.

Портрет художника в юности

670

В этой книге, в этой новой форме прозы, которую придумал Джойс, кроется какая-то загадка, так и оставшаяся для меня неразгаданной — не хватает ни мозгов, ни эрудиции. Утешает лишь, что анализу «Портрета» был, например, посвящён целый год Лакановского семинара в Париже.

Над этим произведением бились лучшие умы. А тут какая-то я.

По крайней мере, мне хватает смелости признать, что что-то не поняла. Что прочитала слишком рано для своих скромных, не развитых до нужного уровня извилин.

Говорят, загадка находится в построении композиции: пять глав от «детства» к дневнику. Это «жжжж» неспроста. Тщеславие из серии «ну уж я-то точно разгадаю, в чём тут собака зарыта» отлично срабатывает и подталкивает к чтению многих амбициозных смельчаков.

Было тяжело погрузиться в этот роман с головой со своей привычкой читать в метро. Это не тот случай. Метро и Джойс — несовместимые величины. Во всяком случае, пока роман не помог тебе найти акваланг, подходящий для глубины "Портрета". Тут нужна вдумчивость и тишина. Мне — уж точно тишина.

Но — странное дело — Джойс теперь не выходит из моей головы. Ни стремительные декабрьские сумерки, кувыркающиеся, подобно клоуну. Ни фамилия главного героя, созвучная с именем персонажа древнегреческой мифологии. Ни мысли Стивена.

На выходных не было дома и никто не мог помыть посуду? Запах такой, что хочется блевать? Вспомни, как Стивен пытался искупить свои грехи (в твоём случае хотя бы невымытую вовремя посуду) — и преодолевать себя сразу легче, ты даже дыхание не задерживаешь, а издеваешься над собой. Получи, подруга.

Подобный обывательский подход, конечно, то ещё извращение над Джойсом. Но когда какое-то произведение проникает даже в такие бытовые мелочи, ты понимаешь, что роман теперь проживёт с тобой какое-то время. А, может, и всю жизнь.

У этого произведения очень точное название. Это действительно портрет. Он начинается неуверенными лёгкими мазками, нанесёнными в разных местах. Задумка понятна ещё только одному автору, а наблюдатель может растеряться.

Но чем дальше портрет продвигается, тем явственнее проступают очертания, по которым начинаешь догадываться, что перед тобой (но вряд ли когда-нибудь догадаешься до конца).

А под конец и вовсе уверенные штрихи, придающие не просто законченность, а ставящие восклицательные знаки.

Со второй половины, когда ты уже начинаешь немного понимать, что происходит, когда ты погружаешься во все эти многочисленные мысли о религии, сомнении и обо всём остальном, время летит незаметно. И уже даже никакие людишки в метро не мешают, потому что ты там, на глубине, с выданным аквалангом.

«— Значит, ты не собираешься стать протестантом?

— Я потерял веру, — ответил Стивен. — Но я не потерял уважение к себе. Какое же это освобождение: отказаться от одной нелепости, логичной и последовательной, и принять другую, нелогичную и непоследовательную?» ©