2 мин.

Наука Маслаченко

6 k

Фото: Коммерсантъ/Даниил Иванов

У меня есть странное чувство, оно меня преследует. Ну, как преследует? Я ему на самом деле очень рад. Сформулировать не возьмусь, поясню на примере.

Вот был я тут в школе. В своей. На юбилее, несколько лет назад. Я вошел, и немедленно накрыло ощущение, что если пройтись сейчас по этажам, я все найду на своих местах. Как это было тогда. И я знаю, что Маргарита Георгиевна умерла, а девчонки выросли, но вот, я ж говорю, есть такое чувство.

Был тут сравнительно недавно в Израиле. Давно, когда первый раз туда занесла нелегкая доля журналиста, мы были там вместе с Майоровым. Он уже болел. Сильно хромал, ходил с палочкой. Ну, повезли меня по стандартной программе, и у Стены Плача я словно его снова увидел. Хотя это и было невозможно.

Вот так я Никитича иногда вижу. Как ночью за угол заверну, иногда идет мне навстречу – он Италию закончил, у меня Испания вот-вот. На секунду. Потому что на самом деле ничего, конечно, нет.

Научиться у него можно только одному. Не запомнить как байку, или как оценку конкретного эпизода – а к другому еще поди, приложи; не совет на ус намотать – он не давал советов; не записывать за ним его невероятные словесные конструкции – а вот что-то такое получить, что в своей жизни потом сможешь использовать. Все, что он делал сам, было им же и пропитано, это было его и только его; копируй – но это, во-первых, дело для слабых, а во-вторых, копирование кого-то – занятие, максимально далекое от Маслаченко. Копируя его, ты в нем главное на том же шагу и предавал.

Впрочем, никому это, слава Богу, в голову так и не пришло.

Наука была только в одном. Его вообще не интересовало, кто и что о нем думает. Его это до такой степени не интересовало, что в этом полностью отсутствовала поза. Он просто даже не начинал об этом думать. Это было где-то в кругу семьи, может, ближайших друзей, но не потому, что оберегалось. Это просто ни для кого больше не предназначалось, ну, вот как если ешь домашний пирог с капустой, как жена готовит (или мама) – то о голодающих в Сомали не задумаешься ни на секунду...

Только он сам был себе судья. И только он сам давал себе оценку.

А что вы хотите, в нашем деле мастер работает всей личностью, это тебе не слесарить – помогай Господь всем слесарям. Кто другой знает этому меру?

Вы скажете – но, себя оценивая, легко все себе прощать. Легко поддаться самовлюбленности.

Да, легко.

Но если б удержать стандарт было легко, дело не было б штучным.

Он мог. Причем довольно забавным образом.

А мы у него, может быть, научимся.

Помянем, да?