17 мин.

Волны гасят ветер

6 k

Привет и здравствуйте. Спасибо, что заглянули. У меня день рождения сегодня. Что не секрет. Сегодня я вдвое старше, чем совершеннолетие, и вдвое младше Никитича. Ровно. Вся конфа уже в поздравлениях, и спасибо вам за это. Я приготовил вам небольшой подарок. Думаю, это станет традицией – ну, насколько вообще можно планировать своё будущее. Знаете, я вот вообще не люблю давать интервью. В принципе. Так вышло, что у моих коллег я прохожу по разряду селебрити, и телефон по чьему-то чужому делу может позвонить когда угодно. Спросят, к примеру, какой бытовой техникой я пользуюсь, или насколько часто я вывожу блох у своей собаки. А собаки у меня нету, я с ней уж два года как расстался... И не только с ней. А интервью – штука интимная. Дело в том, что когда ты известен, твой образ внешний непременно начинает жить несколько другой жизнью, чем ты сам. Порой это забавляет, порой это способно вогнать в депрессию. Но иногда ты соглашаешься с кем-то поговорить в тайной надежде: ну как мы сейчас прорвем это корку-коросту, хочется же, чтобы, раз уж все равно тебя знают многие люди, ну – чтобы они принимали тебя именно таким, какой ты есть. Как ты сам это понимаешь... И разговариваем в итоге про бытовую технику.

В последний раз свезло пару лет назад. Представляете – красноярская газета брала. Парень, про которого я в жизни не слыхал. Он привез мне, конечно, пару номеров своей газеты (вылетело из головы, как называется, помню слоган – «респектабельная газета»)), я потом почитал – и убедился, что мне посчастливилось попасть к настоящему профи. Вот это удача большая – когда тебе дарится возможность рассказать о себе взаправду.

Ну, я и решил начать новую маленькую традицию. В день рождения я публикую интервью, которое у меня взял – именно для этой цели – мой друг. Постоянные читатели блога уже знают его именно в этом дружеском качестве – Максим Андреев. Суть в том, что близкие люди ведь хорошо знают меня (или тут надо было по грамматике сказать – тебя? Уж и не поймешь). И им не нужно тратить время на то, чтобы в тебе разобраться.

Вот в этом году я попросил взять у меня интервью Макса.

Знаете, очень часто спрашивают: а какой вопрос вы себе бы задали сами? А я не знаю.) Я бы просто иногда хотел рассказать о себе – без вопроса. Желание, в общем, простительное, хотя, возможно, и дурацкое. Интересно, о чем тебя спросит друг...

Кинокритик и литературный редактор журнала PROспорт Максим Андреев беседует с Василием Уткиным МА: К тебе пришла известность в 94-м, как к ведущему «Футбольного Клуба». Ты сильно изменился за эти 14 лет лет? Как человек и как профи. ВУ: Думаю, очень сильно. Как человек – точно, про профи – и говорить не приходится. Более того, сейчас я вообще не могу сказать, что в 94-м я был профи. МА: Это как? ВУ: Я имею в виду, что профи – это же умения. Степень владения ремеслом. Тогда я об этом знал очень-очень мало. Меня только-только закончили учить, можно сказать. Вот сейчас мне приходится регулярно общаться с новыми сотрудниками. Например, с участниками конкурсов комментаторов. И я им всегда говорю: то, что вы умеете на данный момент, в общем-то непринципиально. Потому что в процессе вы узнаете и научитесь куда больше и большему. Вот так, например, я уверен, что знания о футболе – не самое главное для начала работы. Потому что сама работа такова, что в процессе, пока все станет ремеслом, узнаешь в разы больше... Собственно, в самой игре я в 1994 году совершенно не разбирался. Очень помогало, что тогда я так не думал. МА: А ты осознаешь, что начал свой профессиональный путь бунтарем и нонконформистом? И что именно это в тебе тогда во многом подкупало? Это были твои козыри – ну, помимо таланта. Я, когда читаю лекции об истории арт-журналистики нашим общим студентам, называю тебя одним из пионеров арт-журналистики – в своей области. Согласен или будешь открещиваться? ВУ: Если честно, я не очень понимаю сам термин. МА: Какой? Арт-журналистика или нонконформизм? ВУ: Ну, конечно, первый. Про нонконформизм я знаю более-менее. Вот когда мы начинали заниматься с Федоровым футбольной программой, мы говорили друг другу и тем, кто был с нами (довольно долго эти люди менялись, и коллектива программы, кроме нас, толком не было), что наша задача – просто принести в спортивное телевидение то, чем уже пользуются на радио, на другом, неспортивном телевидении, в журналах. Потому, что спортивное телевидение оказалось таким... Довольно консервативным жанром. Если ты все это называешь арт-журналистикой, я согласен. МА: Не совсем. Арт-журналистика – неформальный термин. Иногда арт-журналистами называют молодых людей, которые появились на волне 90-х, на смену ортодоксальным советским журналистам. Это была попытка: а) разговаривать с аудиторией человеческим, уличным и вместе с тем чистым литературным языком, б) превратить журналистику из ремесла в искусство, если хочешь. Сделать ее самостоятельным, а не прикладным предметом. Это отдел культуры «Независимой газеты» и отдел искусств газеты «Сегодня», из которых вышел я, «Взгляд», из которого вышел ты... ВУ: О, в таком случае я убежденный арт-журналист! Только, по-моему (мы как-то даже болтали с тобой об этом), это просто журналистика и есть. Нормальная настоящая журналистика. Я вышел из «Взгляда», да, но все-таки это довольно условный выход... МА: В смысле? ВУ: Видишь ли, «Взгляд» – несмотря на то, что это был, конечно, прорыв в профессии – исторически все же относится к времени прежнему. Даже если просто перечислить тех, на ком он держался, – это были сливки того, старого телевидения. И подавляющее большинство первого взглядовского поколения, причем даже не в силу возраста, они не удержались в мейнстриме. По разным причинам. Ну, всегда можно сказать, что Листьев мог бы удержаться, но мы этого никогда не узнаем. В новое телевидение вошли те, кого они воспитали, и вот тут я могу с ходу назвать человек десять. А для них самих «Взгляд» стал лебединой песней, и большинство – в том числе ведущие «Взгляда» – в дальнейшем ничего сопоставимого не создали. Во всяком случае как ведущие. Исключение – Эрнст. МА: Да, это очень большое исключение. Побольше тебя, правда? ВУ: Точно. Никто ж не отрицает, что «Взгляд» был колоссальным явлением. И исключение это самое – оно из тех пропорций. МА: А как же все-таки с бунтарством и нонконформизмом? Ты как-то ловко ушел от этой темы. ВУ: Ну… Понимаешь, какой из меня бунтарь? Я всегда был любимцем. Сколько у меня было начальников – все меня пестовали и мной гордились. Нет, бывало разное, конечно, с Алексеем Бурковым мы, например, долго буквально враждовали, но вот Анна Дмитриева, к примеру, относилась ко мне всегда как к сыну. И во «Взгляде» я был самый младший, обо мне все заботились. Нет, ну что я за бунтарь. А нонконформист – я не стану спорить по значению слова, но я никогда к себе его не примерял. МА: А я не о начальниках, собственно, о принципах профессии, той самой арт-журналистике. Бунтарство, видишь ли, оттуда вытекает. Ты делал программу по-настоящему интересную зрителям, непривычно острую, с жесткими, нелицеприятными вопросами и оценками. Это было ново и непривычно – по крайней мере, для нашего футбола: для тренеров, игроков, начальства. И не говори, что это не было бунтом. О твоих проблемах и скандалах с персонажами «ФК» (Романцевым, например) ходят легенды. ВУ: Проблем всегда хватало, да. Я просто не помню сколько-нибудь продолжительного отрезка времени, чтоб на нас никто не обижался. В первый раз обиделись на самый первый эфир, причем я даже не снимал сюжет, строго говоря. Евгений Саныч Майоров снимал фотографа Игоря Уткина, и попросил меня из этой съемки сделать сюжет. Я написал текст, показал его Майорову, ему все понравилось, а потом Игорь Уткин обиделся до глубины души на фразу, которую я помню дословно: «Как все выдающиеся художники, Игорь Уткин человек сложный». Мы с Федоровым потом говорили: давайте мы дадим опровержение. Скажем, что Игорь Уткин – человек несложный. Простой. Если мало – давайте скажем, что он примитивный... В общем, никогда нельзя было быть уверенным, что кто-то не обидится. Но что ж из-за этого, программу, что ли, было не делать. Кстати, не здоровается до сих пор Игорь Уткин. Думаю, страшно злится – ведь многие до сих пор думают, что я его сын. И ведь не только меня одного об этом спрашивают. Его тоже. Бедный злюка. МА: Прости, все это было давно. Но ведь ТЕПЕРЬ врагов у тебя гораздо, гораздо меньше, чем друзей. Сегодня у тебя в товарищах больше половины футбольного мира. То есть чуть ли не все персонажи твоих текстов и программ являются твоими друзьями или приятелями! Тебе не кажется, что это не очень хороший симптом? И как тут оставаться не то что арт-журналистом, а просто честным журналистом? Объективным. Неангажированным. ВУ: Думаю, ты немного преувеличиваешь. В футболе у меня друзей не так уж и много. Причем, ровно половина из них были моими друзьями до того, как они пришли в футбол. Например, Дмитрий Иванов и Герман Ткаченко. А другая половина – Хохлов и Радимов. Все, больше друзей в футболе у меня нет. Кстати, первый текст про Радима я написал, когда «Зенит» стал чемпионом. С остальными у меня просто нормальные отношения. Не в последнюю очередь потому, что теперь обиды – редкость. Время поменялось. Потом, в нынешнем поколении футболистов практически все смотрели тот, первый «Футбольный Клуб» и порываются называть меня на «вы». МА: Хм. И что – даже Червиченко был твоим другом до того, как купил «Спартак»? ВУ: Нет, с Червиченко я подружился гораздо позже. Могу рассказать, если интересно. МА: Ну, расскажи. ВУ: Мы обедали с одним моим товарищем – он не публичен, не буду называть его имя. Не могу сказать в точности, чем он занимается. В общем, агент и около. Он мне рассказывал, что сейчас вот каким-то образом участвует в создании обновленных «Химок» – Андрей их как раз купил. И сказал, что идея такая и такая – тренер Яковенко, игроки молодые и перспективные, но есть опасение, уже чем-то подтвержденное, что Яковенко – тренер очень жесткий, что к нему никто не пойдет. Ну и за обедом я ему говорю, что это же очень просто победить. Яковенко ведь имел прямое отношение к карьере многих известных футболистов. Вот и нужно сделать так, чтобы в прессе появилось интервью, скажем, Смертина, который бы положительно отзывался о роли Яковенко в его карьере. Тем более, что он именно так об этой роли тогда и отзывался. Ну, и еще как-то эту мысль стал развивать. Он мне говорит: слушай, а ты можешь это рассказать Андрею? Я ему – вряд ли Андрей захочет со мной встречаться, да и мне это не надо. Но мы встретились. Поговорили о всяком. Вот так, слово за слово, и подружились. Мне те «Химки» были очень интересны, я и сейчас отлично помню состав и слежу за той молодежью. МА: Стоп. Помнится, я редактировал одну из твоих колонок в PROспорте, где были слова: «Мне позвонил друг, который накануне купил «Спартак». Или я путаю? ВУ: Путаешь. Там речь шла о покупке команды, но не «Спартака». Там еще речь шла о том, что цвета он уже выбрал. И что они не красно-белые. МА: То есть о Червиченко и «Химках»? ВУ: Нет, это было уже после «Химок». Ту команду он покупать в итоге не стал. МА: И все же. Разве твои отношения с Червиченко, Радимовым, Хохловым и другими не мешают тебе в профессиональной деятельности? В оценке «Спартака» червиченковских времен, скажем. Или в оценке проваленного Радимовым матча. ВУ: Ну, я же свободный человек. Если Радимов провалил матч, никто меня не заставляет об этом говорить или писать. А со своей стороны я стараюсь его не перехваливать. Это в моих собственных силах. Пользы от такой дружбы все равно гораздо больше. Я, например, сам ведь не был футболистом. И если бы не мог спросить о каких-то специальных вещах или просто по ходу общения их не узнавал бы – откуда бы узнал еще? Неоткуда, правильно. И это только один пример. И если ты имеешь в виду тот знаменитый филатовский постулат – ни с кем не дружить из футбольного мира, чтобы не мешало оценкам, – то я совершенно его не придерживаюсь и товарищам не советую. Мало того – вредным его считаю. МА: Как интересно – я и не знал про филатовский постулат. Зато я хорошо знаю киношный мир, где, по-моему твердому убеждению, близкое общение с персонажами – продюсерами, режиссерами и актерами – развращает журналиста или критика. То есть это, конечно, это дико удобно: в любой момент позвонить тому же Михалкову на мобильный, и он тебе расскажет последние новости про «Утомленных солнцем-2» и пару-тройку баек про МКФ. Но написать честно про фильм «12» ты после этого не сможешь. Ни под каким видом. Думаю, Филатов примерно это и имел в виду. А ты вот даже как – считаешь эти принципы вредными! ВУ: Понимаешь, я ведь все-таки говорю о дружбе. Мы нормальные ребята и дружим, как нормальные ребята. И мой друг футболист, если сыграет плохо, он не будет ждать, что я о его матче скажу – он сыграл гениально, а публика-дура не поняла. Тут много общего с киношным миром, но есть одно отличие. В кино признание и есть единственный успех. А в спорте мерило успеха все-таки объективнее – победа. А признание – вещь приятная, но все же следующая. Причем, возможно, не сразу следом следующая. МА: Но ты же не будешь спорить, что за многие публикации платятся сумасшедшие деньги, потому что они, в частности, влияют на суммы контрактов. Как актеров, так и спортсменов! И что многие журналисты – и спортивные, и киношные, по совместительству работают агентами. Вернее, агентами, и по совместительству журналистами. И что настоящие деньги они получают именно как агенты – за черный пиар. Копеечные журналистские гонорары их вообще не интересуют. И в кино, и в футболе. Вообще в шоу-бизнесе. ВУ: Отрицать не буду. Ну и что, собственно? Так в любом деле. Кто-то поддается соблазнам, кто-то делает свое дело. Я вообще никогда не задумываюсь, например, проплаченная заметка или нет. У меня есть свой критерий. МА: А ты не думаешь, что глубоко влезая в футбольный мир, ты подставляешься? Превращаешься из человека – в людена, из магла – даже не в волшебника, нет! – в министра магии. А там и до пожирателя смерти недалеко! ВУ: Я не знаю, кто такой люден, и я вообще не очень понял твой вопрос. Почему я вообще должен строить свою работу от того, что – нет, не «что подумают люди» – а от того, что они, в принципе, МОГЛИ БЫ подумать? МА: Людены – это персонажи повести Стругацких «Волны гасят ветер», этап превращения человека в инопланетянина. Но я сейчас не об этом. Не только об этом. Видишь ли, ты, как и я, работаешь в PROспорте. И в нашем журнале существует так называемый «Лексикон прописных истин». И в нем – среди прочих – есть один интересный постулат. Вот как он звучит: «Журналист обязан избегать любых связей, денежных или неденежных, которые могут влиять на объективность его работы или ДАЖЕ СОЗДАВАТЬ ТАКОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ». ВУ: Знаешь, я очень уважаю и PROспорт, и его законы, но это правило как будто списано с филатовского постулата. Оно было верным – но для него. Это он для себя так придумал – такое правило игры, которое надо соблюдать. Это ему вот так писалось лучше и интереснее. Ну, а у каждого из нас могут быть свои правила. И если мне удобно общаться с футбольными людьми – почему бы мне этого и не делать? А что скажут – да мне все равно, что скажут! Я сам на это не ориентируюсь, и свою деятельность с поправкой на это строить не буду. МА: Ага. А вот скажи, когда ты получал «Тэфи», у тебя были хоть малейшие сомнения – брать или не брать? ВУ: Не было ни малейших. А почему ты спрашиваешь? МА: Года четыре назад, когда я еще не работал в PROспорте, меня Гридасов звал в журнал. Я колебался, и тут мне приснился сон. Что прихожу я в редакцию, а там огромный кабинет с золотой табличкой : Уткин. Хочу войти, а секретарша не пускает. Наконец, прорываюсь, а там огромная зала с длинным столом, где на почетном месте стоит «Тэфи». И ты мне – громовым начальственным голосом: «Макс, ты что, прифигел? Ко мне теперь без доклада не заходят. Записываться нужно». ВУ: Ну, вот видишь, ты, в конце концов, согласился и вряд ли жалеешь. Посмотрел сон – и пошел в журнал. МА: Совсем не жалею. Но ты не ответил на вопрос. ВУ: Последний вопрос был про «Тэфи». Если история была вопросом, то я недоумеваю. МА: Тогда вот тебе еще одна история. В 96-м году мне присудили некую престижную премию как лучшему кинокритику России. Премию я не взял и написал текст в «Независимую газету» с объяснениями. Вот фрагмент: «Сегодня отношения журналиста и объекта его исследований, мягко говоря, весьма щекотливы. И становятся щекотливее с каждым днем. Цель современного критика – неприкрытое лоббирование. Объективная, независимая журналистика исчезает, потому что некоторые персонажи текстов практически превратились в работодателей. Поэтому уважающий себя журналист должен в принципе держаться от всяких награждений подальше. Чтобы не скомпрометировать себя окончательно». Не согласен? ВУ: Не согласен, конечно. Я думаю, что в каждом времени были на эту тему свои заморочки. Но я просто не встречаю препятствий для того, чтобы говорить, что мне вздумается. У читателя, конечно, не может быть никаких гарантий. Он не может быть уверен, что то, что он читает – честно. Но на то и опыт существует. Чем ты старше, тем более осторожно говоришь фразу: «Я тебя люблю». Я могу сказать, как я действую. Если я вижу в тексте мысль – мне все равно, кем она инспирирована. Если мысль цельная, то зачем париться, кто и по какой причине ее высказал? С ней уже возможен диалог. А с каких позиций – ты сам и определяешь. Ты, читатель. МА: А насчет премий и церемоний? Вот Земфира, кстати, не так давно премию не взяла. ВУ: Ну, тут у меня нет правил. Я просто в каждом отдельном случае решаю. Я не видел причин не получать «Тэфи». А негативное отношения ко всем церемониям сразу, на мой взгляд, абсурд. МА: По поводу цельных мыслей. Тебе не кажется, что в последнее время ты растекаешься мыслями по древу? Сколько текстов ты пишешь в неделю? Для скольких мест? На сколько вопросов отвечаешь в конфе? Сколько матчей комментируешь? Сколько передач готовишь? В скольких программах участвуешь? Давай посчитаем. ВУ: Ну, я пишу для блога. У нас договор – десять текстов в месяц. Чуть больше, чуть меньше. Два текста в месяц для PROcпорта. Две еженедельные колонки в «Советский спорт». Итого получается двадцать текстов в месяц. «Футбольный клуб» на Плюсе. «Футбольный клуб» на «Эхе». И конфа. И еще я книжку пишу. Кажется ли мне, что растекаюсь?.. Макс, ну, здесь же нужен конкретный пример. Наверное, чем больше пишешь, тем больше неудачных текстов. Просто потому, что их вообще больше. Одну тему, кстати, я закрою с нового сезона – не хочу говорить, какую, она ж продолжается... Просто понял, что она мне надоела. Я думал закрыть в прошлом году, но поддался на уговоры. Сейчас тяну из последних сил. Писать не трудно, мысли кончаются. Вопросов в конфе бывает в среднем сорок в день. Это полчаса утром и столько же вечером. На вопросы мне отвечать интересно. И потом, я это делаю между делом. А в программах я редко участвую теперь. Резко ограничил себя. МА: Но ты же не всегда так много работал, да? Вернее – никогда столько не работал. Это только в последнее время. Это ведь сублимация, правильно? Не деньги ведь? ВУ: Ну, конечно, сублимация. Меня сейчас нельзя назвать разносторонне счастливым человеком. Мне нравится бывать одному. МА: Когда ты работаешь, ты один? ВУ: В основном – да. Ну, разумеется, когда я пишу на работе, я не прошу всех выйти из комнаты. У нас маленькая комната и множество народу, но это не мешает. МА: Я про одиночество в экзистенциальном смысле. Тебе оно нравится? ВУ: Когда ты его выбираешь по мере необходимости из ряда других возможностей – да. Когда оно просто с тобой, вне зависимости от того, хочешь ли ты этого – нет. Сейчас превалирует второй вариант. МА: И тогда ты как Горлум, да? Или Фродо Бэггинс? Ты вообще ассоциируешь себя с каким-нибудь литературным персонажем? ВУ: У Толкиена, по-моему, нет фигур, к которым можно себя прикладывать. Вообще мне хотелось бы ассоциировать себя с Карлсоном. Это во всех отношениях мой любимый литературный герой и, можно сказать, мой кумир. Крутейший мен. И он очень одинок, да.

P.S. Вчера я принял предложение Сергея Архипова. С понедельника (со вторника, понедельник выходной) я веду утреннее шоу на Маяке вместе со Стиллавиным. Посмотрим, что получится. Это новый вызов в жизни, значит, это интересно.

телевидение
logoВасилий Уткин