Андреас Кампомар, «¡Golazo!» Глава 9: Неожиданное спасение, 1980-1994, ч.1
Como el Uruguay No Hay (Нет места лучше Уругвая)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ОТКРЫТИЕ АМЕРИКИ, 1800-1950 ГГ.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ: МЯЧ НИКОГДА НЕ УСТАЕТ, 1950-2014 ГГ.
10. La pelota nunca se cansa(Мяч никогда не устает), 1994-
...
Существует два вида футбола — проза и поэзия. Европейские команды — это проза, жесткость, преднамеренность, систематичность, коллектив. Латиноамериканские — это поэзия, вязкая, спонтанная, индивидуальная, эротическая.
— Пьер Паоло Пазолини
Шилтон! Все вратари бесполезны. Ты не исключение. Расслабься. Тебя вычислили, но не волнуйся. Шилтон! Ты считаешь себя героем, феноменом. Честный Шилтон! Скажи, если бы мяч перелетел за линию, а ты вытащил бы его, и судья не увидел, что мяч перелетел за линию, ты бы пошел и сказал ему, что был гол?
— Марадона
Мне больше не нравится Марадона, он как маленькая кукла.
— Аргентинский болельщик после чемпионата мира 1982 года
Взлет и падение Эль Диего
Карлос Мартинес Морено был свидетелем этого упадка воочию:* «[Выражение «Нет места лучше Уругвая»] начиналась как гордость видения страны, а закончилась как «слоган» на марке растительного масла. Sic transit gloria mundi.»* К 1980 году семь лет военного правления и больная экономика нанесли свой урон стране. Не имея возможности высказать свое недовольство из-за страха быть задержанными, подвергнуться пыткам или исчезнуть, уругвайцы долгое время искали возможности для самовыражения в относительной анонимности футбольного стадиона. В 1973 году 40 000 зрителей наблюдали за тем, как страна проиграла Колумбии со счетом 0:1. Во время исполнения национального гимна толпа возвысила свой голос на строчке tiranos temblad! (Тираны трепещут!). Не то чтобы присутствующий военный контингент мог наказать весь стадион. Традиция, согласно которой остальная часть гимна обычно исполняется sotto voce [тихо], сохранилась и в эти мрачные годы.
Восьмидесятые открылись турниром Copa de Oro de Campeones Mundiales или Mundialito (Малый Кубок Мира), который был организован в честь пятидесятой годовщины Чемпионата Мира 1930 года. Приглашались только те страны, которые ранее выигрывали турнир. Опасаясь нарушить зимний сезон, Англия отказалась от участия, поэтому ее место заняли Нидерланды, дважды проигравшие в финалах. С одобрения Жоао Авеланж турнир был организован ФИФА, но Сильвио Берлускони обеспечил столь необходимый доход, купив права на телетрансляцию. Поначалу уругвайская диктатура не хотела участвовать в турнире по финансовым причинам, но теперь увидела в нем возможность улучшить свою довольно сомнительную репутацию за рубежом. Игровая манера и не совсем беспристрастное судейство на протяжении всего турнира помогали уругвайцам.
Неудача в отборе на чемпионат мира 1978 года привела к тому, что уругвайский футбол сдулся. В 1980 году национальная команда показала ряд посредственных результатов, и лишь в декабре того же года ей удалось забить свои голы в ворота соперников. Роке Масполи, стоявший в ворота сборной Уругвая в финале чемпионата мира 1950 года, а теперь ставший главным тренером, заявил: «Ничто так не вредит футболу моей страны, как жизнь в воспоминаниях»[1]. Впечатляющие победы перед Мундиалито над Финляндией (6:0), Боливией (5:0) и Швейцарией (4:0) стали катализатором для команды, которой в группе А достались Голландия и Италия. Победив Голландию со счетом 2:0, Уругвай провел напряженный матч против Италии. Три удаления во втором тайме не ослабили волю уругвайцев к победе. Менеджер сборной Италии Винченцо «Энцо» Беарзот не мог поверить в то, чему он стал свидетелем. «Это было оскорбление игры. Я никогда не видел столько плохих вещей на футбольном поле... Я никогда не подозревал, что [Уругвай] прибегнет к такому насилию, чтобы выиграть матч»[2]. Беарзот был либо неискренен, либо крайне наивен. Он наверняка уже видел все это раньше.
В группе B Западной Германии, которая в прошлом году в Риме стала чемпионом Европы, предстояло сыграть с Бразилией и Аргентиной. Обе южноамериканские республики разгромили немцев, причем Бразилия забила четыре мяча во втором тайме менее чем за тридцать минут. Но в матче, проходившем при более чем 32-градусной жаре, Аргентина не смогла одолеть Бразилию. Ничья отправила Аргентину домой по разнице забитых и пропущенных мячей. Не то чтобы они были не рады уезжать, учитывая, как плохо с ними обращались хозяева. Двадцатилетний Марадона был возмущен: «Я думаю, что мы относимся к ним [уругвайцам] гораздо лучше, чем они к нам. Они считают нас чудовищами. Они бросают в нас камни на улицах... всегда говорят о нас гадости. Мы должны что-то с этим сделать. Мы никогда больше не должны играть в Уругвае»[3]. Подобные жалобы не взволновали уругвайцев, которые теперь были сосредоточены на том, чтобы снова увидеть, как их соотечественники снова выдадут «Эль Мараканасо». Бразилия, несмотря на три трофея Кубка мира и победу над Уругваем со счетом 5:1 на стадионе «Маракана» годом ранее, все еще была намерена отомстить. За прошедшие тридцать лет многочисленные победы бразильцев мало чем притупили боль.
Перед финалом Уругвай имел неделю отдыха, в то время как его соперник после разгрома Западной Германии во втором тайме получил всего два дня. Итоговый счет 2:1 был таким же, как и в 1950 году, хотя на этот раз Уругвай забил первым. Вальдемар Викторино, нападающий сборной Уругвая, забивал в каждом матче. Guerin Sportivo, старейший спортивный журнал Италии, прокомментировал: «Победа Уругвая была неожиданной после прекрасных выступлений Бразилии, что делает ее еще более весомой. Команда Масполи была тактически безупречна»[4].
Копа де Оро проходил на фоне меняющегося политического ландшафта. В ноябре 1980 года уругвайские избиратели проголосовали против новой конституции, в которой военные пытались обеспечить себе долгосрочное пребывание в политической системе страны. Авторитарная диктатура могла бы последовать примеру Пиночета, но она недооценила собственное население, которое, несмотря на царившую цензуру, сплотилось вокруг политических партий страны. 57% проголосовали против новой конституции. Но прошло еще четыре года, прежде чем страна вернулась к демократии.
Победа позволила Уругваю вновь почувствовать себя чемпионом мира, пусть и ненадолго, но турнир был испорчен. Уругвайцы любят вспоминать о своих величайших победах в периоды политической демократии и экономического благополучия. Эта победа была одержана при одном из самых репрессивных режимов на континенте. Не то чтобы в ближайшие три десятилетия был особый выбор. Международных наград будет мало, что не лучшим образом отразится на богатой истории страны. Уругвай довел до совершенства эту типичную черту аутсайдера: выигрывать, когда это менее важно, и проигрывать, когда более. Тем не менее, на футбольные беды страны мало кто обращал внимание, так как мир обратил свое внимание на одного игрока, который будет доминировать в игре на протяжении почти двух десятилетий. Он приехал с другого берега Рио-де-ла-Плата.
«El Sueño del Pibe» («Мечта ребенка»)
Известность пришла к Марадоне в раннем возрасте. В матче между командами «Архентинос Хуниорс» и «Индепендьенте» десятилетний игрок поразил домашнюю публику своим умением жонглировать мячом в перерыве матча. Clarín увидела в юном вундеркинде нечто такое, что напомнило о золотом веке аргентинского футбола. Пускай репортер и ошибся с именем — назвав его «Карадона» — но он не ошибся в том, что увидел: «Его футболка слишком велика для него, а челка не позволяет ему как следует видеть. Он выглядит так, словно сбежал с пустыря... Он держит себя как прирожденный футболист. Кажется, он не принадлежит сегодняшнему дню»[5]. Когда в телевизионном интервью его спросили, о чем он мечтает, он скромно ответил, что первое — это сыграть на Кубке мира, а второе — выиграть его. Это было то, чего ждала страна — появление воплощения «Эль Пибе» (Ребенка): «El Pibe de Oro» («Золотого ребенка»).
Спустя годы, уже будучи взрослым и обладая удивительно хорошим голосом, Марадона укрепил ностальгический образ Эль Пибе на аргентинском телевидении, исполнив песню «El sueño del pibe» («Мечта ребенка»). Написанная в 1943 году Рейнальдо Йизо и Хуаном Пуэем, танго рассказывает о мальчике, которого вызывают играть за свой футбольный клуб.
Mamita querida,
ganaré dinero,
seré un Baldonedo,
un Martino, un Boyé.
Dicen los muchachos
del Oeste Argentino
que tengo más tiro
que el gran Bernabé.
(Дорогая мамочка,
Я буду зарабатывать деньги,
Я стану Бальдонедо,
Мартино, Бойе.
Мальчишки с запада
Аргентины говорят
что у меня более сильный удар.
чем у великого Бернабе).
Ребенок мечтает о переполненном стадионе в великолепный воскресный день. Когда до безголевой ничьей оставалась одна минута, он получает мяч и, «обойдя всех, сталкивается с вратарем / и сильным ударом забивает мяч в ворта». Марадона переосмыслил танго, вставив свое имя и имя Кемпеса вместо Бальдонедо и Мартино. Эдуардо Арчетти, один из ведущих социологов страны, утверждал, что существование танго позволило аргентинцам поверить в то, что жизнь Марадоны была либо предопределена судьбой, либо проходила по уже написанному сценарию. Когда Марадона собрался писать свою автобиографию, он начал ее так: «Иногда мне кажется, что вся моя жизнь — на пленке, что вся моя жизнь — в печати»[6]. Даже в Оксфордском союзе, где он выступал в 1995 году, он по-прежнему называл себя пибе.
Диего Армандо Марадона родился в 1960 году в трущобах Вилья-Фиорито и уже в раннем детстве взял в руки круглый мяч. «Первый мяч, который у меня был, стал лучшим подарком в моей жизни: его подарил мне мой двоюродный брат Бето. Это была кожаная единичка (№1); мне было три года, и я спал с ним, прижимая к груди, всю ночь»[7]. Его родители, Читоро и Ла Тота, приехали в Буэнос-Айрес из влажной северной провинции Корриентес в поисках лучшей жизни. Ла Тота уже уезжала из маленького городка Эскина в столицу в 1950 году, но вернулась. В период с 1935 по 1947 год внутренняя миграция в столицу, поощряемая Пероном, выросла с 400 000 до 1,5 миллиона человек. Читоро и Ла Тота были теми, кто стал известен как cabecitas negras (маленькие черноголовые) — демографическая группа, сильно связанная с перонизмом. Возможно, в столице и было больше возможностей, чем в Эскине, но это был город, в котором практически полностью исчезла система социальной защиты для бедных. Читоро пришлось строить свою трехкомнатную хижину из найденных обрезков и кирпичей. В таких трущобах, как Вилья Фиорито, где процветала преступность, принимавшая самые разные формы, семьям приходилось быть «умными», чтобы выжить. К счастью для Читоро и Ла Тоты, в лице Диего они нашли выдающийся талант.
Юный Марадона учился играть на пустыре неподалеку от своего дома. «Там не было травы, синтетической или другой, но для нас это было прекрасно. Поля были сделаны из земли, очень твердой земли»[8]. Вместо доков, где зародился миф об английских моряках и их матчах, здесь родилась аргентинская игра, потреро. Отсюда Марадона перешел в «Себоллитас» (Маленькие луковички), молодежную команду «Архентинос Хуниорс», где, несмотря на свое маленькое, коренастое телосложение, он затмил своих сверстников. Даже в этом возрасте он мог делать с мячом такие вещи, которые были не под силу более взрослым игрокам. Будучи главным игроком «Себоллитас», он привел команду к чемпионству в 1974 году. Его взлет по непредсказуемой карьерной лестнице футбола стал головокружительным. Несмотря на интерес со стороны «Ривер Плейт», Марадона подписал контракт с «Архентинос Хуниорс». Два года спустя, когда ему не исполнилось и 16 лет, он вышел на замену во втором тайме матча против «Тальерес де Кордова», и потребовал пенальти за якобы имевшую место игру рукой. Его первый матч закончился поражением. Хотя на стадионе присутствовало всего 20 000 зрителей, миф о дебюте Марадоны будет жить в памяти людей. Каждый футбольный болельщик был там. Через четыре месяца вундеркинд играл за сборную Аргентины против сборной Венгрии. Менотти вряд ли рисковал, отправляя на поле своего молодого подопечного: Аргентина уже забила пять мячей, а венгры ответили единственным голом. На «Ла Бомбонере» портеньос, давно ожидавшие своего спасителя, хором кричали «Марадооона!».
Но тот самый человек, который вывел Марадону на международную арену, разбил сердце молодого игрока. Отношения Марадоны с Менотти будут определяться неприятием, когда его не взяли на чемпионат мира 1978 года. Исключение молодой звезды было смелым решением Эль Флако. Другие менеджеры, возможно, уступили бы требованиям страны, чтобы их молодой герой был выбран в состав, но Менотти остался верен своей футбольной философии. Кроме того, у него было достаточно игроков, включая Марио Кемпеса, на которых, по его мнению, можно было положиться, чтобы завоевать трофей. Позже Марадона скажет: «Я уже тысячу раз говорил и не против повторить: как Пассарелла был любимцем Менотти, так и я — любимец Билардо»[9]. Отношения между этими двумя мужчинами всегда будут сложными. Были и те, кто считал, что в аргентинском составе есть место только для одной звезды — архитектора победы на чемпионате мира 1978 года.
В следующем году Менотти доказал, что Кубок мира не был удачей, когда он привел молодежную сборную страны к победе на молодежном чемпионате мира 1979 года в Японии. Победа над Советским Союзом в финале со счетом 3:1 укрепила гегемонию Аргентины. Забив шесть голов и получив капитанскую повязку, Марадона доказал, что он занимает ведущее место в международном футболе. («Эль Пеладо» Диас стал лучшим бомбардиром турнира с восемью голами). Его самопровозглашенная роль каудильо (лидера) проявилась с самого начала. Рубен Фаврет, товарищ Марадоны по команде «Архентинос Хуниорс», вспоминал: «В 1979 году мы поехали играть в Бразилию. Это была эпоха цветного телевидения, и все мы хотели вернуться домой с телевизором. Но они не выплатили нам призовых денег. Диего заступился за всех нас и сказал Консоли (президенту «Архентинос Хуниорс»), что если они не заплатят нам, то он не будет играть. Они заплатили нам, и мы все привезли по телевизору. Даже будучи маленьким мальчиком, он уже был лидером»[10].
Это был лишь вопрос времени, когда «Архентинос Хуниорс» больше не сможет позволить себе содержать игрока, которого он воспитал. Вопрос заключался в том, останется ли Марадона в стране или покинет Аргентину, как многие поколения лучших игроков до него. В мае 1980 года редакционная статья в El Gráfico гласила: «В чем-то мы почти все согласны: МЫ ХОТИМ, ЧТОБЫ МАРАДОНА ОСТАЛСЯ В СТРАНЕ. Неважно, какого цвета форму он наденет, главное, чтобы он остался»[11]. Два месяца спустя на обложке главного спортивного еженедельника страны Марадона стоял рядом с национальным флагом, задрапированным в цвета «Архентинос Хуниорс». В том же номере Даниэль Пассарелла опубликовал письмо, адресованное своему товарищу по команде, в котором он выражал радость по поводу того, что Марадона остается. «Архентинос Хуниорс» получил от AFA субсидию в размере $400 тыс., чтобы Марадона остался в команде. Этого было недостаточно. К 1981 году он был отдан в аренду в «Бока Хуниорс» за $4 млн., а также за $1,1 млн., которые пошли на погашение долгов его бывшего клуба. Ему не разрешили играть против своего бывшего клуба, а его контракт истекал во время чемпионата мира 1982 года. В связи с этим El Gráfico опубликовал содержание контракта. «Бока Хуниорс» с ее корнями из рабочего класса иммигрантов станет духовным домом Марадоны.
В своем первом матче за «Боку», против «Тальереса», Марадона забил с пенальти, и его команда победила со счетом 4:1. Реакция на это знаменательное событие была такой, что, казалось, земля зашевелилась. Несмотря на выдающийся старт, к середине года к нему начали возникать вопросы. После того как он провел четыре матча, не забив ни одного гола, El Gráfico поинтересовался: «Марадона и «Бока»: есть ли у него чувства к этой футболке? Хорошо ли он тренируется? Любят ли его болельщики?»[12] Все сомнения были вскоре развеяны — он привел клуб к первому чемпионству с 1976 года. Когда «Расингу» нужна была только ничья, Марадона спокойным ударом с пенальти отправил «Боку» на путь к победе со счетом 4:1. После того как за год до этого он занял второе место в составе «Архентинос Хуниорс», это стало кульминацией его карьеры на родине. Но одиссея Марадоны только начиналась. Его следующая остановка, Испания, не будет счастливой.
Las Malvinas Son Argentinas («Мальвинские острова — аргентинские»)
В своей дневниковой записи за 10 марта 1834 года, через год после того, как Фолклендские острова были насильственно захвачены англичанами, Чарльз Дарвин написал: «Прибыли в середине дня в Беркли-Саунд (северо-восточная часть Восточного Фолкленда)... Мистер Смит, исполняющий обязанности губернатора, поднялся на борт и рассказал такие сложные сцены хладнокровных убийств, грабежей, разбоя, страданий, такого позорного поведения почти каждого человека, который дышал этой атмосферой, что их описание заняло бы два или три листа»[13]. То, что Дарвин в «Путешествии «Бигля»» назовет «этими несчастными землями», на протяжении веков оспаривалось Великобританией, Францией и Испанией. Британия, не проявляя особой заботы и внимания, сумеет удержать острова до тех пор, пока ее не принудит к этому воинственная аргентинская диктатура.
В начале XX века, когда начала утверждаться аргентинская национальная идентичность, суверенитет островов стал для британцев острой темой. В 1934 году, за десять лет до своего возвращения в качестве посла в Аргентину, сэр Дэвид Келли заметил: «Наша политика в отношении Фолклендов должна заключаться в сохранении наших прав и избегании любых инцидентов, направленных на раздувание постоянно тлеющих углей аргентинского недовольства. Нет абсолютно никакой надежды на то, что мы достигнем какого-либо соглашения по этому принципиальному вопросу, и наш руководящий принцип должен заключаться в том, чтобы избежать привлечения внимания к этому спору столетней давности»[14]. В лице Перона территориальные претензии Аргентины на Фолкленды нашли своего защитника. И по мере того, как накал споров об их принадлежности рос, британцы мало что сделали для продвижения своей самопровозглашенной политики избегания внимания общественности, выпустив марки с изображением зависимых Фолклендских островов. Даже антиперонисты были возмущены. Теперь аргентинская пресса стала уделять больше внимания тому, что они считали аргентинскими владениями в Южной Атлантике.
В начале 1970-х годов аргентинские рабочие помогали британцам строить на островах аэропорт. Футбол доказал связь между культурами, когда был организован мини-турнир между рабочими и военными. На глазах у пятисот зрителей, что стало рекордом, аргентинцы были обыграны со счетом 1:2, но братские чувства, проявленные здесь, не продлились долго. В 1981 году, незадолго до своего восхождения на пост президента в результате ставшего уже традиционным переворота, генерал Леопольдо Галтьери изложил свою позицию в речи, произнесенной в Día del Ejército Argentino (День армейской армии): «Никто не может и не сможет сказать, что мы не были чрезвычайно спокойны и терпеливы в решении международных проблем, которые никоим образом не обусловлены каким-либо стремлением к территории с нашей стороны. Однако спустя полтора столетия они становятся все более невыносимыми».
И не только из-за контролируемых Великобританией территорий. С XIX века у Чили были натянутые отношения с Аргентиной из-за пограничных споров в Патагонии. В 1978 году суверенитет еще одной группы островов, на этот раз на Огненной Земле — Пиктон, Леннокс и Нуэва в канале Бигль — поставил обе республики на грань войны. После получения права собственности на Фолкленды Аргентина решит вопрос с каналом Бигль. Галтьери сказал генералу Басилио Лами Досо: «[Чилийцы] должны прислушаться к тому, что мы делаем сейчас, потому что они будут следующими»[15]. Военные действия с Чили были сопряжены с определенными рисками, в которые могли быть вовлечены другие республики региона. Аргентина могла позволить себе противостоять Бразилии на футбольном поле, но военная агрессия — совсем другое дело. Пока что британцам придется довольствоваться этим. Патрик Уоттс, возглавлявший радиовещательную станцию Фолклендских островов, позже вспоминал: «В конце марта 1982 года я играл за острова против команды корабля британских ВМС «Эндуранс» — мы проиграли 3:5 — в тот день, когда их неожиданно отозвали, чтобы отплыть на остров Южная Георгия, где нелегально высадились аргентинские рабочие. Остальное — история»[16]. 2 апреля 1982 года аргентинские войска вторглись на острова, которые мало кто из британцев мог даже показать на карте.
- - -
На протяжении двадцати лет матч открытия чемпионата мира по футболу неизменно проходил в стерильной обстановке. С 1962 года четыре турнира начинались с безголевых ничьих. До начала турнира Менотти все еще придерживался своей теории о la nuestra (нашей игре). «Немецкая команда не может играть так же, как испанская, или наоборот. Футбол каждой страны имеет свои особенности. Если я чего-то и добился, так это того, что дал аргентинскому футболу веру в себя, в наш собственный стиль игры... Нельзя просить игроков делать то, для чего они не рождены. Нельзя было попросить Синатру спеть танго лучше, чем Гардель, так же как нельзя было попросить Гарделя спеть «Strangers in the Night» лучше, чем Синатра»[17].
На «Камп Ноу» в Барселоне действующие чемпионы мира встретились с Бельгией, которая никогда не проходила дальше первого раунда. Аргентинцы были обеспокоены тем, как в Европе освещалась Фолклендская война. После вторжения всю страну охватил патриотизм. Аргентинцы праздновали так, словно выиграли второй Кубок мира, но теперь перед ними предстала совсем другая история, чем та, которую им рассказывали. Когда в конце мая аргентинская сборная отправилась в Европу, она была уверена, что война будет выиграна. В жесте политически наивной солидарности, ставшем для него фирменным знаком, Марадона сказал, что команда будет играть как можно лучше, чтобы подбодрить солдат. «Все, чего я хочу — это чтобы моя страна была лучшей в мире»[18]. В условиях, когда страна переживает один из очередных приступов экономического кризиса, эти слова игрока, на голову которого после его рекордного перехода в «Барселону» был наклеен ценник в $7 млн., казались пустыми.
Для Марадоны реальное положение дел стало шоком. «Мы были уверены в победе в войне, и, как любой патриот, я был предан национальному флагу. Но потом мы приехали в Испанию и узнали правду. Это был огромный удар для всех членов команды»[19].
Марадона попал в штангу со штрафного. Этот промах стал предзнаменованием грядущих событий в Испании. Аргентина проиграла бельгийцам с перевесом в один мяч. Из-за своей раздражительности Марадона отказался меняться футболками с капитаном сборной Бельгии Эриком Геретсом. Следующей ночью страна проиграет войну. Clarín поместила на первой полосе два заголовка — БОМБАРДИРОВКА БРИТАНСКИХ ВОЙСК и НЕУДАЧНЫЙ ДЕБЮТ НА КУБКЕ МИРА — один из них был точным[20]. El Gráfico обвинил команду в том, что она «осталась в Буэнос-Айресе». Менотти стал защитником своего звездного игрока: «В 1970 году в блестящей бразильской команде Пеле был просто еще одним игроком команды, и ему не приходилось вытаскивать кроликов из шляп, как мы сейчас ожидаем от Марадоны»[21].
В матче с Венгрией Марадона забил дважды, а сборная одержала уверенную победу со счетом 4:1. Среди толпы зрителей висели транспаранты, призванные напомнить тем, кто мог забыть, что британский империализм распространялся не только на Южную Атлантику, но и на Гибралтар. Теперь Марадона жаловался на аргентинскую склонность либо хвалить, либо очернять. Как и в случае с Аргентиной, здесь никогда не было золотой середины.
Следующий матч Аргентины был против Сальвадора, который лишил испанский турнир акробатического голевого мастерства Уго Санчеса. Величайший футболист Мексики, возможно, и стал лучшим бомбардиром чемпионата КОНКАКАФ 1981 года, чемпионы и призеры которого вышли на чемпионат мира, но его подвигов хватило лишь на то, чтобы Сальвадор не сумел пройти квалификацию лучше его страны. Хотя Сальвадор и прошел-таки, в стране разгоралась кровавая гражданская война, которая продлится еще десять лет, и страна была не в состоянии отправить команду в Испанию. И все же в лице Хорхе «Эль Махико» Гонсалеса они получили одного из величайших игроков мира. В футбольных сравнениях, склонных к гиперболам, Эль Махико, как утверждали, технически превосходил Марадону, хотя у него и не было компании, которая помогла бы ему доказать это. Тем не менее, его товарищи по команде не смогли обеспечить этому непостоянному гению, любившему засиживаться допоздна и нуждавшемуся в том, чтобы его будил сотрудник клуба — настолько плохо он вел хронометраж — должного обслуживания.
В своем первом матче, против Венгрии, сальвадорцам сразу же пришлось столкнуться с латиноамериканским страхом выставить себя в дураках (hacer papelones). К перерыву Венгрия забила три мяча, а за последующие сорок пять минут — еще семь. (На пятьдесят шестой минуте Ласло Кисс вышел на поле и оформил хет-трик). Сан-Сальвадорская газета Prensa Gráfica попыталась возложить вину на страну, а не на игроков. «Мы все в этом участвуем, но общественность заставляет их играть на победу. Если бы тренеры научили их оборонительной тактике, наши зрители освистывали бы игроков»[22]. После этого унижения Сальвадору удалось пропустить всего три гола в оставшихся матчах. В матче против Аргентины Марадона отметился тем, что выбыл из игры. Хайме Родригес, центральноамериканский защитник, буквально держал его за талию. Благодаря подобной тактике счет стал равным, 2:2.
Во втором раунде Аргентина попала в одну группу с Бразилией, своим извечным соперником, и Италией, своим культурным колонизатором. Италия, которая вяло стартовала в своей группе с тремя ничьими и всего двумя голами, теперь набрала богатую форму, которая продолжалась на протяжении всего чемпионата. Клаудио Джентиле, защитник «Ювентуса» ливийского происхождения, пускай и не отличился за свою команду, но он убедился в бессилии Марадоны, вычеркнув его из игры. Румынский арбитр, как и многие другие судьи, мало что сделал для защиты юного гения. Во втором тайме итальянцы были намного быстрее и умнее при контратаках, а победный гол Кабрини забил в быстром прорыве после того, как Паоло Росси упустил легкий шанс.
С поражением возможность пройти дальше отпала. Бразилия вряд ли уступит уязвленным аргентинцам. Через одиннадцать минут красиво исполненный Эдером штрафной удар отскочил от стойки ворот и попал к Зико, который занес мяч за линию ворот. Во втором тайме Бразилия нашла свой ритм и перевела на половину поля аргентинцев, забив два гола, последний из которых был создан изящным пасом Зико, который вывел Жуниора на ударную позицию. За пять минут до конца матча судьба Марадоны в Испании была решена красной карточкой, когда он ударил ногой Батисту. Он представлял собой одинокую фигуру, когда стадион освистывал его. Перед тем как покинуть поле, он перекрестился: бог среди людей, но человек среди богов.
Это был несчастливый турнир для молодого аргентинца, который в интервью газете Clarín стал объектом критики со стороны своего героя Пеле: «Мое главное сомнение заключается в том, обладает ли он достаточным величием как личность, чтобы оправдать чествование мировой публики»[23]. Аргентинцу, возможно, и был всего двадцать один год, но к своим годам Пеле уже дважды выигрывал Кубок мира. Это было началом непростых отношений, которые и двадцать пять лет спустя заставляли бразильца сомневаться в способности Марадоны вести за собой свою сборную. Пеле обвинил его в том, что он согласился на эту работу только из-за денег, и обвинил тех, кто руководил аргентинской игрой, в том, что они позволили этому случиться. Ответ Марадоны был лаконичен: Пеле «следует вернуться в музей».
Рассказывая о чемпионате мира по футболу 1982 года, перуанский писатель Марио Варгас Льоса попытался таким образом увенчать El Pibe de Oro: «Марадона — это Пеле 1980-х годов. Более того: он — одно из живых божеств, которые люди создают, чтобы поклоняться себе через них»[24]. Варгас Льоса предсказывал, что его правление будет недолгим — как это было принято в спорте — в качестве «олицетворения футбола»[25]. Однако владычество Марадоны длилось дольше, чем у других, особенно в стране, где он родился. Поклонение этому ложному богу сохранилось и в XXI веке. Марадона олицетворял собой чувство аргентинскости, которое многим аргентинцам было трудно выразить. Он продолжал олицетворять собой Pibe de Oro, даже когда его лучшие игровые дни остались позади. Более того, его самые неприятные черты, которые проявлялись в виде этих близнецов, высокомерия и жалости к себе, были отражением Аргентины. Во многих отношениях ненависть к Марадоне была просто формой ненависти аргентинцев к самим себе.
Не сумев выразить должную похвалу, Менотти заявил, что не считает сборную Бразилии лучшей командой. Столкновение двух совершенно разных футбольных культур было столь же очевидным в этой игре, как и почти в каждом матче, сыгранном между этими командами за предыдущее столетие. В начале 1946 года, после того как Аргентина обыграла Бразилию со счетом 2:0 в Буэнос-Айресе, El Gráfico сравнил их разные подходы к игре. «Можно было прекрасно наблюдать за различными стилями игры. Таковы аргентинцы: имеющие самообладание, позитивные... и мозговитые. Бразильцы: легкие, подвижные, элегантные, придающие большее значение индивидуальным способностям... Аргентинцы — расчетливые, не рискующие ни единой строчкой; бразильцы — более склонные к импровизации и лишенные, одним словом, потенциала»[26].
За десять дней до турнира газета La Nación опубликовала статью под заголовком «Saber Perder» («Умеем проигрывать»): «Постепенный распад аргентинского оптимизма, вызвавший настоящий национальный невроз, наблюдаемый в некоторых социальных явлениях, таких как навязчивое внимание к чемпионату мира по футболу 1978 года, где триумф над лучшими командами других стран вернул публике утраченную уверенность в том, что они могут быть лучшими в мире. Такая слава, достигнутая в цирке гладиаторов... давала эрзац-утешение для национальных душевных ран, не хватало более значимых триумфов в других значимых областях международной конкуренции»[27].
Если бы Аргентине не удалось стать чемпионом мира в 1978 году, военная диктатура могла бы не продержаться до 1983 года. Возможно, футбол и не обладал достаточной силой, чтобы вдохновлять на перемены, но его воздействие было достаточно сильным, чтобы подавить недоверие. Как писал Марио Варгас Льоса во время чемпионата мира 1982 года: «Что характеризует развлечение, каким бы интенсивным и захватывающим оно ни было, а хорошая игра в футбол чрезвычайно интенсивна и захватывающа, так это то, что оно эфемерно, не трансцендентно, безобидно. Опыт, в котором следствие исчезает одновременно с причиной»[28]. Эйфория, пришедшая с победой, обезболила население, но вскоре она сошла на нет. Неудача в Испании была бесполезна для слабеющего режима, но для свержения хунты потребовались трупы — солдат срочной службы, вернувшихся с Фолклендских островов, а не тех, кто пропал без вести. В то время как на остальном континенте военные вели переговоры о своем уходе, в Аргентине хунта потерпела крах.
К этому времени работа режима стала настолько запутанной, что приобрела борхесовский оттенок. Специальный репортаж журнала Economist об этой стране был столь же проницательным, сколь и леденящим душу:
Использование официального терроризма для борьбы с обычным терроризмом сделало Аргентину после переворота более опасным местом, чем Чили, потому что правила игры для критиков правительства были определены очень плохо. Например, журналисту может подмигнуть министр, чтобы он опубликовал статью, критикующую тот или иной аспект правительственной политики. Но он не знает, возмутится или не возмутится служба безопасности, принадлежащая армии, или ВВС, или ВМС, или местному военному губернатору, или губернатору провинции, или не зависящая ни от кого из них. И даже высокопоставленный министр не сможет помочь ему, если однажды ночью его увезет группа неизвестных людей[29].
После отставки Галтьери после фиаско на Фолклендах флот и ВВС покинули хунту, образовав политический вакуум. Генерал Рейнальдо Биньоне заполнил пустоту, хотя и поспешил пообещать демократические выборы на следующий год. В условиях, когда инфляция превысила 200% — а в перспективе она должна была достигнуть 900%, а экономика сокращалась на 10% в год, Аргентина оказалась в экстремальной ситуации. Стране ничего не оставалось, как обратиться в МВФ и договориться о резервном соглашении на $1,4 млрд. Тяжелая экономическая ситуация отразилась и на футбольном стадионе. Насилие в толпе усилилось вскоре после Фолклендской войны, хотя полицейская защита практически отсутствовала. Считается, что военное правительство закрыло глаза на еще одну проблему. Футбольное насилие могло бы дать выход сдерживаемому разочарованию жителей республики.
Tragédia do Sarriá (Трагедия на стадионе Сарриа)
Еще до того, как итальянцы стали чемпионами мира в Мадриде, Марсело Резенде написал в газете Placar: «Я верю, что венгры в 54-м, Голландия в 74-м и теперь Бразилия могут установить три решающих этапа красоты этого спорта миллионов»[30]. Эту веру разделяли и сами игроки. В своем дневнике, посвященном чемпионату мира 1982 года и также опубликованном в бразильском спортивном ежемесячнике, Сократес заявил: «У меня в голове была одна очевидная вещь. Наша команда была лучшей в мире... командой, которая играла лучше всех»[31]. Бразильская сборная 1982 года играла великолепно, но в ней было что-то неземное. Для многих это романтическое видение ушедшей эпохи. Аластер Рид в New Yorker писал: «Вся игра Бразилии казалась скорее инстинктом, чем замыслом, и было видно, что бразильцы наслаждались игрой... впечатление, которое слишком редко возникало на Мундиале»[32].
Теле Сантана сменил на посту тренера Селесао капитана Клаудио Коутинью. Назначение его предшественника вызвало недоумение в определенных кругах. Коутинью был инструктором по физической культуре и увлекался баскетболом. Как и в армейской карьере, он прошел путь от футболиста до олимпийской сборной, занявшей четвертое место на Олимпийских играх 1976 года в Монреале. Вернувшись в Бразилию, он перешел во «Фламенго», а после отставки Освальдо Брандао его попросили возглавить сборную Бразилии в отборочных раундах чемпионата мира 1978 года. Обладая инстинктом модернизации, который он разделял с диктатурой, Коутинью стремился улучшить, или европеизировать, бразильский стиль игры. Он сравнил футбольную команду со взводом. Тактика и физическая форма превалировали над творчеством. Он даже считал эту бразильскую специализацию, дриблинг, признаком слабости.
Его пребывание в составе сборной во время чемпионата мира в Аргентине было сопряжено со слухами: Коутинью, как говорят, рассорился с Зико и Ривелино, и, по слухам, был уволен во время матчей первого круга. После матча Аргентины с Перу Салданья раскритиковал своего коллегу-гаучо за то, что команда не забила больше голов в поединке с Польшей. (Но кто бы мог предположить, что Аргентина сможет забить шесть голов?) Коутинью настаивал на том, что Бразилия была моральным чемпионом на скомпрометировавшем Аргентину турнире. Три года спустя он погибнет в результате несчастного случая при погружении с аквалангом в Рио-де-Жанейро.
Как и Менотти, Сантана получил свободу действий, чтобы собрать команду, которая отражала бы его представление о том, как должна проходить игра. Адемир, великий нападающий «Васко» и «Флуминенсе» 1940-х годов, считал Сантану продолжателем традиций таких великих менеджеров, как Флавио Кошта и Зезе Морейра. В журнале Placar Сантана утверждал, что у него не было в голове никакого плана. Для него игра была простой: «Мой футбол прост, в нем нет ничего революционного. Мне нужна команда, которая быстро разыгрывает мяч, умеет возвращаться и опекать, отбирает поле у соперника и, атакуя, быстро завершает комбинации. Я хочу, чтобы команда была хорошо подготовлена, чтобы она играла в тот футбол, который хотят видеть все»[33].
Первые результаты Сантаны были благоприятными. В 1980 году Бразилия проиграла только один матч — товарищеский против Советского Союза со счетом 1:2. В следующем году команда отправилась в короткое европейское турне и быстро разобралась с Англией, Францией и Западной Германией. Зико считал, что тактика необходима на клубном уровне, но игроки сборной слишком хороши, чтобы в ней нуждаться. В последнем матче перед чемпионатом мира команда разгромила сборную Ирландии с результатом 7:0. При расстановке 4-2-2-2 Бразилия отлично проявила себя в своей группе. Команда отыгралась за поражение 1980 года в матче с Советским Союзом и забила четыре мяча в ворота Шотландии и Новой Зеландии. Волшебная полузащита в составе Фалькао, Зико, Сократеса и Серезо оказалась настолько ослепительной, что многие наблюдатели не обратили внимания на уязвимость команды. Несмотря на свою яркость, команда не была непобедимой.
Беарзот, выступавший за «Интернационале» и «Торино», видел то, что было очевидно любому бывшему защитнику. Бразильцы, совершая великолепные вылазки вперед по полю, оставляли бреши в обороне. Он будет использовать их в своих целях. Италия подошла к матчу с новой уверенностью в себе после победы над Аргентиной. Тем не менее, Паоло Росси, только что отбывший двухлетнюю дисквалификацию за договорные матчи, казалось, должен был приехать на турнир в качестве туриста, а не нападающего. Против Бразилии его выход на поле будет оправдан. Через пять минут Росси головой переправил мяч в ворота Карбрини, забив первый гол. Он дал до сих пор испытывавшей недостаток уверенности команде необходимую психологическую подушку. Через семь минут Сократес в комбинации с Зико элегантно отквитал гол. За несколько мгновений до этого Сержиньо пробил мимо, и этот промах, казалось, стал воплощением нелепости выбора не обладающего грацией игрока-столба. Неточный пас Серезо перевернул ход игры. Росси ухватился за возможность, предоставленную ужасно неправильной передачей, и воспользовался ею. Когда на шестьдесят восьмой минуте Фалькао сравнял счет, казалось, что порядок будет восстановлен: бразильцам нужна была только ничья, чтобы пройти в следующий раунд. Но футбольные боги покончили с Бразилией, когда Росси пробил мимо Вальдиры.
Для бразильцев этот день стал днем, когда futebol-arte был узурпирован futebol-força (силовым футболом). Росси и Дзофф, которые также были воскрешены после посредственного турнира в Аргентине, должны были вызвать в сознании бразильцев призрак Гиджии и Варелы. Поражение, однако, было более прозаичным: бразильская полузащита, как бы великолепна она ни была, не могла скрыть слабости в обороне и в атаке. Слова Лиры Фильо, написанные в 1954 году, будут преследовать Бразилию. «В бразильском футболе яркий обыгрыш придает матчу художественную выразительность в ущерб доходности и результату. Показушность ставит под угрозу конкуренцию»[34]. Газета Esportiva выразилась метафорически: «Бразилия была легкой командой, танцующей командой, которая играла на пружинах. Италия была суровой, крепкой, убийственной командой, которая играла в шпорах. Бразилия играла красиво и ошибалась. Италия играла непривлекательно и уверенно»[35]. Зико, однако, осудил Италию за то, что она не позволила Бразилии играть в свою естественную игру. Он не ожидал, что проиграет. За год до этого он был капитаном «Фламенго» в матче с «Ливерпулем» в рамках Межконтинентального кубка. «Фламенго» был слишком хорош для англичан, более быстрым и агрессивным. После трехматчевого поражения всегда проницательный менеджер «Ливерпуля» Боб Пейсли сказал: «Они («Ливерпуль») были мертвы, физически и ментально, я никогда не видел команду такой скучной, лишенной идей и агрессии. Я просто не могу этого понять»[36]. Победа была посвящена Клаудио Коутинью.
В финале Копа Либертадорес 1981 года «Фламенго» встретился с чилийской сборной, не имевшей никакой истории. Клуб «Депортес Кобрелоа» был основан в 1977 году, но уже через три года стал победителем Первого дивизиона страны. Борьба за титул свелась к предпоследнему матчу сезона. Когда «Кобрелоа» и «Универсидад де Чили» сравнялись по очкам, последний, ведя в счете один мяч против «Лота Швагера», пропустил с пенальти на девяностой минуте. («Универсидад де Чили», завоевавший пять титулов в 1960-х годах, стал чемпионом лишь в 1994 году). Маленький клуб из Каламы, шахтерского городка в пустыне Атакама, выиграет два последних матча.
«Кобрелоа» пользовалась финансовой поддержкой División Chuquicamata de Codelco, государственного медедобывающего концерна. Кроме того, процветающий клуб поддерживал шахтеров и местное население. В Копа Либертадорес «Кобрелоа» проявил себя как дома, особенно с уругвайской ударной силой. В Каламе команда разгромила перуанский «Спортинг Кристал» и «Атлетико Торино» со счетом 6:1. Неудивительно, что «Фламенго» протестовал против того, что чилийский этап финала пришлось проводить в «пыльном котле» клуба. Бразильцы стали грозиться сыграть свой матч на тренировочной базе «Фламенго» в Гавеа. «Кобрелоа» даже предложил бразильцам выплатить $40 тыс., чтобы они отказались от жалобы. После победы на «Маракана» «Фламенго» проиграл в Сантьяго, куда и был перенесен матч. В плей-офф, проходившем на малопосещаемом «Эстадио Сентенарио» в Монтевидео, победу команде принес Зико, забивший два мяча.
Ничто в Латинской Америке не вечно. Через год после триумфа Италии в Испании из штаб-квартиры Бразильской конфедерации футбола (CBF) в Рио-де-Жанейро был украден трофей Жюля Риме. Бразилии было разрешено сохранить оригинальный трофей после того, как она в третий раз выиграла турнир в 1970 году. Президент CBF Джулите Коутинью была в отчаянии от того, что часть национального наследия страны — трофей, над которым она так усердно работала — был похищен. Пеле выступил с публичным призывом вернуть его, но его больше никогда не увидят. О его местонахождении ходило множество версий, но, скорее всего, трофей был переплавлен ради золота.
- - -
На клубном уровне южноамериканцы взяли за правило обыгрывать чемпионов Европы в Межконтинентальном кубке. Тем не менее, многие считали турнир «собакой без хозяина». В 1979 году El Mundo Deportivo предсказывала медленную смерть периферийному соревнованию. «Что точно, так это то, что Межконтинентальный кубок — случайное соревнование, не имеющее под собой никакой основы. У него нет известного хозяина, он зависит от странного консенсуса, и у заинтересованных клубов нет соблазна рисковать столь многим за столь маленькие деньги, о чем свидетельствует посещаемость игры в Мальме, сыгранной, конечно же, в отсутствие чемпиона того года, «Ноттингем Форест»»[37].
В 1979 году в Парагвае наступил давно назревающий золотой год. В то время как другие республики региона стремились подражать бразильскому или аргентинскому стилю, парагвайский футбол соединил в себе упрямство уругвайцев и скорость англичан. Его вечной проблемой было найти свою индивидуальность. И все же из всех республик, которые были заслонены спортивным мастерством триумвирата континента — Аргентины, Уругвая и Бразилии — Парагвай будет иметь лучшие футбольные показатели. Игре предстояло найти свое место в стране, которая до прихода к власти генерала Стресснера в 1954 году была мученицей государственного переворота. При Стресснере, который был свергнут военными в 1989 году, в стране царило подобие экономического процветания. В 1970-х годах инвестиции в сельское хозяйство и строительство плотины Итаипу стоимостью $19 млрд. привели к буму, во время которого ВВП рос почти на 9% в год. Торговля контрабандой также способствовала процветанию, поскольку страна извлекала выгоду из протекционистской политики своих соседей. Город с фантастическим названием Сьюдад-дель-Эсте (Восточный город), основанный в конце 1950-х годов, стал олицетворением беззаконного пограничного города. Расположенный на границе с Бразилией и рядом с Аргентиной, город приобрел репутацию поставщика всего — от оружия и наркотиков до электронных товаров.
Самый успешный клуб страны, «Олимпия», в 1979 году выиграл не только Копа Либертадорес, но и Копа Интерконтиненталь и Копа Интерамерикана. В том же году Парагвай выиграл Копа Америка всего лишь во второй раз в своей истории. В Копа Либертадорес парагвайские клубы «Олимпия» и «Соль де Америка» на групповом этапе сыграли с боливийскими клубами «Боливар» и «Хорхе Вильстерманн». Поскольку на кону стоял выход команды в полуфинал, ходили слухи, что «Олимпия» заплатила «Соль де Америка» $50 тыс. за то, чтобы «Боливар» не проиграл в Асунсьоне. В заключительном групповом матче «Олимпия» обыграла «Боливар» с перевесом в три мяча. Двухраундовый финал против «Боки Хуниорс», которая должна была стать чемпионом континента третий год подряд, оказался разочарованием. На глазах у родной публики «Олимпия» открыла счет уже через две минуты после начала матча, что заставило «Боку» атаковать, а не довольствоваться традиционной выездной ничьей. К перерыву «Бока» пропустила второй гол, после которого пути назад уже не было. Обе команды использовали игру в прессинг, которая фактически закончилась патовой ситуацией. Хуан Карлос Лоренсо, менеджер «Боки», не мог не прибегнуть к расизму: «Нас обыграла команда, которая умирала от голода»*. В Буэнос-Айресе команды сыграли в безголевую ничью. Пухлый уругвайский тренер Луис «Эль Негро» Кубилья, выигравший первый турнир с «Пеньяролем», организовал победу, которую он повторит с «Олимпией» в 1990 году.
Однако Копа Америка оказалась лучше. Парагвай пусть и победил сборную Чили в трехматчевом финале, но именно против Бразилии в полуфинале он заявил о себе. В матче с «Дефенсорес дель Чако» в Асунсьоне Эухенио Морель, завоевавший репутацию скоростного игрока в «Либертаде», забил один из голов десятилетия. Стоя спиной к воротам, Морель принял мяч на грудь, а затем исполнил удар через себя, после которого мяч попал в перекладину и опустился за линию ворот. Хотя Парагвай одержал победу со счетом два мяча против одного, Салданья считает, что команда упустила возможность разгромить бразильцев. По его словам, на «Маракане» Бразилия победит со значительным отрывом, так что неважно. Матч завершился вничью со счетом 2:2. Но предвидение никогда не было сильной стороной бразильцев. Парагваец Мануэль «Эль Брухо» (Чародей) Флейтас Солич, который в 1950-х годах привел «Фламенго» к трем чемпионским титулам подряд, используя схему 4-2-4, мог бы этим гордиться. За тридцать лет до этого он тренировал сборную Парагвая, разгромившую Бразилию со счетом 7:0.
- - -
Еще до того, как его страна была ошеломлена сборной Италии, бывший министр юстиции Бразилии сказал испанской газете El País: «Если Бразилия выиграет Мундиаль, страной будет гораздо легче управлять. Выиграть чемпионат мира по футболу гораздо важнее, чем победить на всеобщих выборах»[38]. Это непринужденное замечание было особенно легкомысленным, если учесть, что в Бразилии не было демократических выборов с 1964 года. Последовавшее через десять лет открытие (abertura) было направлено на ослабление ограничений, наложенных на страну. Диктатуре уже удалось усмирить партизан и расширить экономику. В стране наблюдались один из самых высоких темпов роста в мире. Тем не менее, путь к демократизации не будет простым. Нефтяной кризис 1973 и 1979 годов показал, насколько страна зависела от импорта нефти. К 1981 году выяснилось, что «бразильское чудо» не обладает сверхъестественными способностями. Стране предстояло пережить самую тяжелую рецессию в своей истории. В следующем году внешний долг Бразилии вырос до $87 млрд., став самым большим в мире.
В этой атмосфере экономической нестабильности «Коринтианс» два года подряд (1982 и 1983) выигрывал Кампеонато Паулиста. Клуб из Сан-Паулу завоевал репутацию не только благодаря своему футболу, но и благодаря идиосинкразии в ведении своих дел. В 1982 году выборы президента клуба свели Вальдемара Пиреса с Висенте Матеусом. Первый, баллотировавшийся от партии Democracia Corinthiana («Демократия Коринтианса»), представлял абертуру и либеральные реформы, тогда как второй выступал за авторитаризм и истеблишмент. Сократес, который заявил, что уйдет из футбола, если Матеус победит, поддержал Пиреса. Выборы, пусть и президента футбольного клуба, символизировали то, чего народ был лишен на протяжении почти двадцати лет. В итоге президентство досталось «Демократии Коринтианса», название которой было напечатано на спине футболок игроков. Это был футбол как акт политического неповиновения.
Сократес сыграл решающую роль в изменении характера деятельности клуба. Политика консенсуса пробралась в раздевалку. От решения вопроса о том, когда обедать, до употребления алкоголя и отказа от concentração [концентрации], игроки принимали участие в голосовании. Сократес также стремился воспитывать игроков, которые были выходцами из менее привилегированных слоев общества. Позже он скажет: «Не было сознания, не было знания. У людей не было критических навыков... Я покупал газету и приносил ее для «концентрации». Я выбирал спортивные страницы, клал их на стол, а остальные страницы клал на другую сторону. Те, что были на другой стороне никто никогда не трогал. Никто вообще не хотел знать ни об экономике, ни о политике, ни о культуре, ни о чем... Я бы хотел добиться изменения конституции, чтобы футболиста обязали иметь образование, потому что он играет очень важную роль в развитии будущих поколений в такой стране, как моя. Потому что о нем говорят больше всего, он является эталоном для многих людей»[39].
«Коринтианс» — не первый клуб, который воспользовался своей автономией. В бразильском футболе была традиция самодостаточности, которую можно проследить с конца 1950-х годов. Democracia Corinthiana во многом стала кульминацией этой традиции. На чемпионате мира 1958 года Диди, Нилтон Сантос и Зито обеспечили выбор Гарринчи и Пеле. В 1960-х годах «Сантос» и «Палмейрас» также использовали демократическое самоуправление. Легендарные победители чемпионата мира 1970 года вели подрывную деятельность, сумев извлечь свободу и вольность из дисциплины и порядка. Это были образцы для подражания Сократеса. Как и многих представителей его поколения, Сократеса определила диктатура. «Я — дитя диктаторской системы. Когда я поступил в колледж в шестнадцать лет, я начал жить в условиях репрессий — были коллеги, которым приходилось прятаться, убегать»[40].
К 1984 году кампания за прямые президентские выборы (Diretas Já) набирала обороты. На массовых митингах, в которых теперь участвовали артисты и деятели шоу-бизнеса, ощущалась социальная сплоченность. В конце демонстраций будет исполняться национальный гимн — свидетельство патриотизма, о котором военные должны забыть. В апреле 1984 года перед полутора миллионами паулистас Сократес пообещал, что не поедет в Италию, где «Фиорентина» предложила ему контракт, если будет принята поправка к конституции. Верный своему слову, в следующем сезоне он уехал в Европу.
Сила и слава
В ноябре 1982 года Колумбия отказалась от проведения чемпионата мира 1986 года. В кои-то веки возобладал здравый смысл. Вскоре после вступления в должность президент Белисарио Бетанкур решил отказаться от того, что, несомненно, было бы роскошью в стесненных обстоятельствах. «После демократической оценки и консультаций о наших потребностях, чтобы сохранить общественное благо, поскольку мы знаем, что расточительство непростительно, я объявляю, что финал Кубка мира 1986 года не будет проведен в Колумбии. Золотое правило, согласно которому чемпионат должен служить Колумбии, а не группе транснациональных компаний, соблюдено не было. Здесь у нас много других дел, и нет времени на экстравагантности F.I.F.A.»[41].
За девять лет до этого президент Мисаэль Пастрана Борреро стремился пойти по стопам Уругвая, Бразилии, Чили, Мексики и Аргентины. «В общих интересах продемонстрировать всему миру, что такая страна, как наша, вполне способна бросить этот вызов нашим спортивным администраторам и тем самым донести до всех других стран, насколько она способна организовать событие такого масштаба в 1986 году»[42]. Исполнительный комитет ФИФА единогласно соглашается с республикой на встрече во Франкфурте в 1974 году.
Расходы на проведение соревнований оказались неподъемными, особенно учитывая расхождение в прогнозах правительства и Федерации колумбийского футбола. Стремясь принять турнир, колумбийская федерация оценивала расходы всего в $60 млн., в то время как правительство считало, что это обойдется в три раза дороже. Колумбийцы, похоже, остались равнодушны к этому решению, особенно после того, как стало ясно, что на проведение соревнований уже претендует Мексика. В 1980 году Хорст Дасслер, президент компании Adidas, признался в журнале Sport Intern: «Чемпионат мира по футболу 1986 года, вероятно, будет отдан Мексике, если Колумбия вернет свой мандат — возможность, на которую, тем временем, почти рассчитывает Международная федерация футбола (ФИФА)»[43]. Так и произошло на встрече в Стокгольме, где была одобрена заявка Мексики. Генри Киссинджер пытался добиться проведения турнира для Соединенных Штатов, но опыт общения с ФИФА, и особенно с Авеланжем, заставил его ностальгировать по Ближнему Востоку.
Мексика едва не отказалась от своего новоприобретенного мандата, когда в сентябре 1985 года в Мехико произошло землетрясение. Стихийное бедствие, зарегистрировавшее 8,1 балла по шкале Рихтера, привело к гибели 10 000 человек и оставило без крова 250 000. Альваро Мутис, колумбийский поэт, который давно жил в Мексике, осознал всю серьезность ситуации, смотря по телевизору выступление патрицианского президента страны Мигеля де ла Мадрида. «Думаю, всех, кто его видел, осенило, что он понятия не имеет, что делать. Это можно было понять по его лицу... Думаю, тогда все увидели, что у этого огромного механизма под названием Мексика нет движущей силы, что он волочится, никем не контролируемый»[44]. Тем не менее турнир состоялся. Мексиканский медиаконгломерат Televisa слишком много потерял бы, если бы турнира не было. Организационный комитет Мексики заверил, что столичные стадионы соответствуют требованиям.
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе, другом спорте (и не только).
