Рори Смит «Мистер» 6. Пророки без чести
***
Мистер П. Коули не был впечатлен. Летом 1954 года он возглавил делегацию «Лутон Таун» в их послесезонном турне по Греции и Турции. С тех пор как «Саутгемптон» сделал это впервые более чем за полвека до этого, подобные выезды стали регулярной частью календаря многих клубов. Они проводили несколько недель где-нибудь в жарком месте, играя несколько выставочных игр, осматривая несколько достопримечательностей, зарабатывая несколько фунтов на гонорарах за выступления. В том году «Лутону» платили по £150 за каждый из семи матчей, которые они должны были сыграть в Афинах и Стамбуле. Но это была не просто экзотическая поездка для игроков, задолго до тех дней, когда они массово переезжали в межсезонье в Лас-Вегас. У нее была достойная цель: она была образовательной, а не для добропорядочных бюргеров Бедфордшира.
Поездка была непростой. Коули считает, что «футбол трех команд, с которыми мы встречались в Афинах и четырех в Стамбуле, был удивительно хорош». Он остался недоволен хронометражем — «в Турции он очень небрежный: начало матча может быть на полчаса позже заявленного времени» — и качеством проживания. Отель «Лутона» в Стамбуле «был бы оценен как третий класс в Англии, но в Турции на него смотрели как на первоклассный». Жилье было настолько плохим, что чиновники не принимали ванну, пока не добрались до Кифисьи, своей базы в Афинах. «Это была наша первая ванна с тех пор, как мы покинули Англию, а это было 14 дней назад».
Небрежное отношение к личной гигиене — верный признак любого мужского праздника — было не единственной неприятностью. Мистер Коли нашел время, чтобы восхититься тем, как «ловко [греки и турки] быстро берут мяч под контроль, на любой высоте и под любым углом», но это перевешивалось тем, как сильно его разочаровало количество «игры в корпус», которую он нашел в турецком футболе, в частности, и их желание «сделать еще один пас», когда они находятся на ударных позициях.
Тем не менее, он понимал, что мириться с такими разочарованиями было неизбежным злом. «До тех пор, пока некоторые команды не приложат усилия и не покажут этим людям английский стиль ведения и игры, трудно представить, как их стандарты когда-либо будут приведены в соответствие с нашими, — написал он. — Эти турне очень ценны, поскольку дают возможность людям за границей увидеть, как наши игроки играют в футбол, к чему должны стремиться иностранные команды: не поддаваться внезапным, злобным и необоснованным умышленным ударам по ногам, умышленно не играть руками, принимать решения судьи без споров [и] в целом проявлять хорошее спортивное поведение».
Это, напомню, был 1954 год. Не прошло и года с тех пор, как венгры прибыли на «Уэмбли» и показали Англии, как далеко продвинулась континентальная игра; прошло всего полгода после ответной игры в Будапеште, когда ущерб был еще больше. Тренерские представители Англии за рубежом уже более трех десятилетий отчитываются о росте иностранных вызовов. Два поколения журналистов — от Джеймса Кэттона до Джеффри Грина — заметили, что ситуация меняется. Можно было надеяться, что теперь, когда Пушкаш, Хидегкути и остальные неопровержимо доказали, что эти люди были больше, чем просто предвестниками судьбы, Англия могла бы избавиться от мании величия. Если верить рассказу Коли, то сообщение еще не дошло до клубов Футбольной лиги.
Простого объяснения этому нет, но ряд факторов может иметь значение. В конце 1940-х и начале 1950-х годов не было единого мнения о том, что английская игра отстает. Футбол, казалось, был в полном порядке: национальная сборная была на высоте — в 1947 году она обыграла Португалию со счетом 10:0 — результат, который в какой-то степени можно объяснить тем, что португальские команды в то время играли в футбол другой соразмерности — а затем, что еще более примечательно, выиграла 4:0 у Италии в Турине в следующем году. Что еще более важно, в клубах через турникеты проходило больше людей, чем когда-либо прежде. В сезоне 1948/49 на матчи пришло около 41,3 миллиона человек, что является самым высоким показателем за всю историю. Ни у кого не было причин подозревать, что что-то не так.
Затем было то, что Боб Феррье в своей любопытной книге «Футбольное партнерство» описал как неотъемлемое «сопротивление изменениям» в английском футболе. Это странная, но полезная работа: якобы эссе об отношениях между Билли Райтом, капитаном сборной Англии, и тренером Уолтером Уинтерботтомом. Тем не менее, оно наиболее интересно, когда выходит за рамки этого и исследует состояние британской игры на более фундаментальном уровне. Самое важное его понимание заключается в том, что в первой половине XX века футбол в Англии был игрой стариков, управляемой классом, философски настроенным против всего нового.
«Сопротивление исходило почти со всех сторон, — пишет Феррье. — [Оно исходило] от прессы и менеджеров, от бывших игроков, а также от некоторых законодателей. Было сопротивление самому факту наличия менеджера сборной Англии, сопротивление предматчевым тренировкам и собраниям игроков, сопротивление всему новому, амбициозному плану ФА по созданию национальной тренерской программы.
«Футболом правят пожилые мужчины, мужчины, которые всю жизнь провели в спорте... и которые тем самым считают, что имеют право им управлять. Перемены были непозволительны для людей, которые никогда в жизни не сталкивались с подобными вещами... Сопротивление переменам, новым идеям было неизбежно. Сопротивление не было направлено против ФА. Сопротивление было просто в природе и характере вовлеченных в это людей».
Феррье считал, что Англия «пострадала, потому что мы все это начали». Первое поколение игроков никогда не тренировали, а первое поколение администраторов никогда не нуждалось в найме тренеров. Они исходили из того, что, поскольку они пришли в футбол естественным образом, то и все остальные тоже. Это привело к тому, что Феррье считал большим заблуждением: что тренировать старших игроков — значит «научить игрока, выполняющего подкат, или дриблинг, как вести мяч». Но, нет. Тренерство на международном уровне не состоит в том, чтобы обучать игроков навыкам игры. Оно направлено на то, чтобы объединить навыки, которые уже есть». Но Англия никогда не приобретала привычки учиться. Она воспринимала футбол как нечто завершенное и совершенное. Она не видит необходимости в его улучшении. После унижения на чемпионате мира 1950 года, когда Англия вылетела на групповом этапе и даже умудрилась проиграть Соединенным Штатам, Футбольная ассоциация организовала расследование с участием представителей клубов о причинах конфуза. Они изучили, что делали бразильцы и другие, чего не делали они. Индюшки, что неудивительно, пришли к выводу, что Рождество — это плохо. В их отчете говорится, что бразильские методы тренировок не будут работать в Англии, потому что английские игроки не будут реагировать на тренерскую работу.
Это устаревшее мышление было очевидно не только из того, как играли в эту игру – презирая новую тактику, придерживаясь опробованной и проверенной — но и из того, где в нее играли. «Несмотря на то, что после войны были построены совершенно новые стадионы, — писал Феррье, — вместо того, чтобы построить должным образом оборудованный спортивный стадион, мы реконструировали старое, традиционное, прямоугольное футбольное поле». Футбол думал, что им руководит то, что Феррье называл «тяжелой, обременительной рукой традиции». На самом деле его сдерживали.
Все это усугублялось тем, что Британия стремилась жить в эхо-камере. Перед Второй мировой войной континентальная Европа стала рассадником идей и инноваций, где новые концепции плавно и легко перемещались через смежные границы. Британия, для которой Ла-Манш превратился в пропасть, не участвовала в этом процессе, замкнувшись в «самоизоляционизме» домашних чемпионатов, которая, по мнению Феррье, лишь изредка, в лучшем случае несколько раз в сезон, позволяла себе встретиться с иностранными командами. Обособившись, англичане, шотландцы и другие люди становились невежественными не только в отношении того, что происходило за их берегами, но и в отношении того, какое место они занимали в новом мировом порядке.
«Нет ничего более местечкового, чем средняя спортивная страница средней британской газеты, — писал Джордж Рейнор в 1960 году. — Невежество в отношении футбола как мировой игры в Британии ужасно. Это игнорируется [там], но во всех других частях мира об этом сообщают. Это игнорирование нанесло неизмеримый вред футболу в этой стране. Людям даются всякие ложные идеи. Они читают о фальшивых рейтингах... в [условных] сборных мира, по крайней мере, четыре англичанина».
В такой обстановке не удивительно, что есть те, кто не заметил, что времена меняются. Мистер П. Коули был укоренен в прошлом, которого больше не существовало, и не существовало уже довольно долго. Он считал Англию местом, где сосредоточены все футбольные знания, а Футбольную лигу — не только окончательным, но и единственным испытательным полигоном. Были, однако, и те, кто не был столь замкнутым. Были те, кто заметил, в какую сторону дует ветер, те, кто в течение некоторого времени пытался модернизировать атрофирующуюся футбольную культуру Англии. В «Манчестер Юнайтед» Мэтт Басби полностью осознавал необходимость проверить свою команду против самых лучших, убедив своего председателя лоббировать разрешение клубу участвовать в Кубке чемпионов в 1956 году после того, как «Челси» не смог этого сделать годом ранее; показательно, что вместо того, чтобы взывать к своему чувству спортивного авантюризма, он сообщил своему боссу Гарольду Хардману, что игра в Европе будет прибыльным предприятием. «Юнайтед» был скорее исключением, чем правилом. В целом, Футбольная лига оказалась устрашающе сопротивляющейся переменам. Футбольная ассоциация, с другой стороны, пыталась это ускорить.
Стены музея на стадионе «Жозе Алваладе» сверкают трофеями. Именно здесь Sporting Clube de Portugal — лиссабонский «Спортинг», для нас с вами — выставляет напоказ трофеи, которые они приобрели за более чем столетие существования. Подавляющее большинство из них служат свидетельством их футбольного мастерства, но представлены и пара десятков других видов спорта: от гребли на каноэ до кикбоксинга, от настольного тенниса до тхэквондо. В одном из шкафов, совершенно неуместном в самом центре португальской столицы, есть даже нечто, подозрительно напоминающее жилетку для снукера, в зеленых и белых цветах клуба, с покрывающей карман эмблемой в виде льва.
В углу спрятана экспозиция, посвященная тому, что остается, возможно, лучшей командой в истории «Спортинга». С 1946 по 1954 год это был главный клуб Португалии. Только один раз за этот период, в 1950 году, они не смогли выиграть титул Примейры. В 1949 году они стали первой командой, выигравшей титул в течение трех сезонов подряд; в 1954 году они выступили еще лучше и завоевали свой четвертый чемпионский титул подряд. Их успех был построен на их атакующуей линии. Фернандо Пейротео, Альбано, Жезус Коррейя, Мануэль Васкес и Жозе Травассос впервые сыграли вместе за «Спортинг» в 1946 году. Каждый из них забил более 100 голов за клуб; общее число их голов, по некоторым оценкам, превышает 1000. Они стали известны как Os Cinco Violinos: Пять скрипок.
Пятерка играла вместе всего три года, выигрывая лигу каждый сезон, прежде чем Пейротео, самый разрушительный из них, завершил карьеру в 1949 году. Когда в 1953 году Коррейя тоже ушел из футбола, оставив только троих из первоначального состава, «Спортингу» все же удалось завоевать рекордное четвертое чемпионство в следующем году. В том же сезоне они выиграли Кубок Португалии, идеальную золотую лебединую песню. Каждый из этих пятерых имеет свой собственный профиль в музее «Спортинга», их место в самом славном периоде истории клуба надежно закреплено. Также есть место для краткой биографии Йожефа Сабо, венгерского тренера, который возглавлял клуб в том последнем сезоне, который принес дубль.
Ни Боб Келли, ни Рэндольф Гэллоуэй не имеют такого же статуса. Оба появляются лишь мимолетно, на групповых фотографиях. Нет никаких упоминаний о том, что Келли руководил первым из этой серии чемпионатов лиги, выигранных в 1947 году, и ничто не напоминает кому-либо, что именно Галлоуэй привел команду к трем титулам подряд с 1950 по 1953 год, прежде чем его сменил Сабо. Обоих следует помнить и прославлять за то, что они сделали. И тот, и другой, кажется, были забыты.
Келли, по крайней мере, утешается тем, что у него на родине он пользуется относительно высоким статусом. Несмотря на то, что его карьера была прервана Первой мировой войной (он служил в Королевской полевой артиллерии), в 1920-х годах он стал одним из выдающихся талантов в Футбольной лиге, сначала в «Бернли», а затем, после рекордного трансфера в Великобритании, в «Сандерленде». В период с 1920 по 1928 год он 14 раз представлял свою страну в сборной. Джеймс Кэттон, главный футбольный журналист того времени, описывал его в восторженных выражениях. Он был, в свою очередь, «умным и лихим», «сообразительным и очень быстрым». «Оригинальность, — писал он, — является отличительной чертой его игры». Он был игроком, «который не отличал одну ногу от другой» и играл «с восхитительным артистизмом... Загадочный поворот с мячом и сила удара... никто на земле не превзошел его».
Кажется, он был не менее впечатляющим и за пределами поля. В 1924 году Кэттон взял у него интервью для All Sports Weekly. Встречаясь с Келли, можно заметить, что он обладает подтянутой, сбалансированной фигурой и что он следит за внешностью, поскольку всегда хорошо одет. На нем хороший костюм, как будто он с колыбели привык к красоте. Я видел его в пальто, которое, благодаря облеганию плеч и талии, казалось частью его самого. Любой житель с Бонд-стрит гордился бы этим пальто. Если посмотреть на одежду Келли, то можно увидеть, что она символизирует молодого человека, уважающего себя, того, кто не тратит деньги попусту, того, кто имеет представление об аккуратности, чистоте и опрятном образе жизни. У него есть представление о грациозности. [Он] стильный человек». Журналист был поражен тем, каким «интеллигентным человеком он был; он мог и мог интересоваться общими делами», но он также был чем-то вроде прото-суперзвезды. Он любит автоспорт, будь то машина или мотоцикл, обожает играть в шары, играет с водителем в гольф и разбирается в снукере». Возможно, это он спроектировал жилетку, которая так гордо и так странно висит в музее «Спортинга».
Вкус Келли к лучшим вещам в жизни не был лишен недостатков. В публичной биографии этого человека, написанной Кэттоном, подробно описано, как руководство «Бернли» разрешило ему жить в Энсделле, недалеко от пляжного курорта Литэм Сент-Эннс, потому что они считали его «заслугой» их клуба. Тем не менее, его личные записи свидетельствуют о том, что это не совсем честно. Когда он искал информацию о Келли, он получил письмо от Джона Хауорта, секретаря-менеджера «Бернли», в котором говорилось, что игрок «совершил нескромный поступок» с замужней женщиной в первые годы своего пребывания в «Бернли». По словам Хауорта, «езда в машине дамы» была корнем притяжения; либо это так, либо это был умный эвфемизм. Он умолял Кэттона не включать этот скандал в его историю.
Когда его игровая карьера подошла к концу, после выступлений за «Хаддерсфилд», «Престон» и «Карлайл», репутации Келли было достаточно, чтобы обеспечить себе тренерский пост, сначала в «Карлайле», а затем в «Стокпорт Каунти». Во время войны он был вынужден взять шестилетний перерыв и, как и многие другие, после конфликта обнаружил, что спрос на его услуги за границей значительно выше, чем на родине. В 1946 году он переехал в Португалию, где играл за «Спортинг». Он был первым человеком, который стал руководить Пятью Скрипками. Он выиграл чемпионский титул с первой и единственной попытки, после чего перешел в швейцарский «Санкт-Галлен» и голландский «Херенвен».
Путь Галлоуэя был иным. Он родился в Сандерленде в 1896 году, а в подростковом возрасте был отправлен в местную школу Ragged and Industrial School — интернат, созданный для того, чтобы дети из бедных семей не скатывались к правонарушениям. В 1929 году в журнале Mundo Deportivo о нем писали, что в 15 лет он ушел в армию и служил в Индии, а затем был направлен в Ирландию. Записи британской армии подтверждают его военное прошлое: во время Первой мировой войны он служил в Йоркширском полку. Именно во время службы в армии его спортивное мастерство и вышло на первый план. Mundo Deportivo отмечает, что он «бросил футбол и присоединился к ирландской команде по регби, выиграв чемпионат», прежде чем был выбран «представлять ирландскую армию в спортивных соревнованиях: он отправился в Лондон и выиграл забеги на 100 и 250 ярдов». Только тогда он вернулся в футбол, играя за «Дерби» в качестве центрального нападающего, после чего подписал контракт с «Ноттингем Форест» в 1924 году за рекордную для клуба сумму. Кэттон счел это мудрой инвестицией. «У него мощный удар, и он как раз тот тип лидера, который придаст силу атаке "Форест"», — написал он. Это было не особенно точное предсказание: Галлоуэй забил всего восемь голов на «Сити Граунд», после чего пережил короткие неудачные периоды в «Лутоне», «Ковентри» и «Тоттенхэме». В 1929 году, всего через пять лет после своего большого переезда, он завершил карьеру. Следующую четверть века он провел, путешествуя по миру в качестве менеджера.
В ноябре 1929 года он получил первую работу в хихонском «Спортинге». Его приход был воспринят как настоящий переворот для испанского клуба. Местная газета La Prensa описала его как «одного из самых уважаемых игроков английского Первого дивизиона за последние шесть лет», и они были уверены, что именно такой опыт был «абсолютно необходим для успеха... с таким клубом, как "Спортинг"». Их волнение красноречиво говорило о том, с каким уважением Испания относилась не только к английскому футболу того времени, но и к английским тренерам. «В скором времени его имя будет иметь такой же престиж, как и имя [Фреда] Пентланда... [и то, что] другим его соотечественникам предлагали в наших самых важных клубах».
Подход Галлоуэя был передовым для своего времени. «Футбольная команда должна хорошо контролировать мяч и обладать высокой скоростью, — сказал он в интервью Mundo Deportivo по прибытии. — Она должна много двигаться. Игроки должны быть ловкими и хорошо прыгать. Хорошей формой тренировок для этого является баскский вид спорта pelota (разновидность сквоша). Способствует эластичности мышц. Я буду использовать современный английский стиль: должна быть глубина в атаке, движение в центре и безопасность в обороне. Игрок должен набрать максимальную скорость, когда мяч находится у него в ногах, под контролем, а также должен понимать, когда от него нужно избавиться, либо ударом, либо передачей партнеру по команде». Он хотел создать «команду молодых игроков», объясняя, что более опытные футболисты менее склонны учиться, и поспешил указать, что его не интересует старомодный подход «бей-круши», en vogue [модный] как в Англии, так и в Испании. «Это называется furia [С исп.: Ярость], — сказал он. — Эта ярость является большим преимуществом, когда она сочетается с техникой и тактикой. Ты должен знать, когда ее использовать, а когда сдерживать».
Он нашел достаточно хороший баланс, чтобы остаться в «Хихоне» на два сезона, а в 1931 году получил работу в «Валенсии»: этот шаг можно трактовать только как повышение. Он провел там еще два года, прежде чем его заменил Джек Гринвелл. Галлоуэй был примерно на 12 лет моложе своего преемника, но за шесть сезонов, проведенных вместе в Испании, эти два человека не могли не заметить, что родились в 30 километрах друг от друга: Гринвелл в Круке, а Галлоуэй в Сандерленде. В 1933 году Галлоуэй устроился на работу в другой клуб с пристрастием к Мистеру, подписав контракт на два года с сантандерским «Расингом», первой остановкой Пентланда в стране более, чем десять лет назад. Трудно сказать наверняка, но Галлоуэй, похоже, покинул Испанию в 1935 году, хотя, возможно, и сделал это неохотно. В январе того же года, после того, как его команда сыграла вничью с «Барселоной», он сказал Mundo Deportivo, что уверен, что «Расинг» станет чем-то вроде силы в следующем сезоне. «У нас будет [хорошая] команда, — говорит он. — Они только начинают играть».
Его не будет рядом, чтобы увидеть, как это произойдет. После шести лет отсутствия, в июле 1935 года, он вернулся в Англию со своей женой Мэйбл на пароходе «Кордильера». Пара поселилась в Ноттингемшире, живя в Уэст-Бриджфорде и Мапперли, и Галлоуэй, похоже, закончил свою тренерскую карьеру, ограничив свое участие в футболе тренировкой местных мужских команд в годы войны. К 1946 году, из-за истощения финансов или страсти к путешествиям, он снова взялся за работу, возглавив сборную Коста-Рики, а затем переехал в Уругвай, где в 1948 году был назначен менеджером «Пеньяроля», одного из титанов-близнецов Уругвая. «Он пришел с революционной тактической системой, — сказал один из его игроков, Гутьеррес, в интервью Mundo Deportivo несколько лет спустя. — Он создал новый стиль игры, который вызвал настоящее удивление, когда он впервые его представил». Он руководил рядом игроков, которые выиграли чемпионат мира со сборной Уругвая в 1950 году, включая капитана Обдулио Варелу, Хуана Скьяффино и человека, который забил победный гол в ворота Бразилии, гол, который заставил плакать всю страну, Альсидеса Гиджу. Он покинул команду всего через несколько месяцев. Официальная история «Пеньяроля» восхваляет его стремление модернизировать методы клуба, но говорит о том, что он «не смог извлечь выгоду из наших собственных особенностей». Он и Мэйбл вернулись домой из Буэнос-Айреса в 1949 году, но вскоре Галлоуэй снова отправился в путь: он поселился в Швейцарии, а затем, в 1950 году, в Португалии. Именно там он наслаждался своим самым продолжительным периодом успеха — выиграв три чемпионата подряд с Пятью скрипками, которые увековечены без его имени в музее «Спортинга» — после чего перешел в «Виторию Гимарайнш» в 1954 году, свой последний пост перед возвращением в «Мапперли» и уходом на пенсию.
История Галлоуэя охватывает две разные эпохи. Во время своей первой вылазки за границу, в конце своей игровой карьеры, он отправился как авантюрист, одиночка, вынужденный искать счастья на чужих берегах, потому что на родине не было необходимости в его услугах. Его история замечательна с точки зрения ее длины и широты, но во многих отношениях он был типичным Мистером первой половины XX века, отлитым по той же форме, что и Блумер, Пентланд, Гринвелл, Гарбатт и Хоган. Он покинул Англию по собственному желанию, помогая распространять мудрость футбольной родины, но к этому его подталкивали, по крайней мере, на начальном этапе, основы экономики.
Однако к тому времени, когда он ушел в отставку, дни одиночек закончились: началось время миссионеров. После Второй мировой войны на тренировочные курсы Футбольной ассоциации стали отправлять все больше тренеров из Англии, которым было поручено научить весь остальной мир играть в эту игру. Именно по такому механизму Боб Келли — относительно опытный, учитывая, что он уже руководил «Карлайлом» и «Стокпортом» — оказался в «Спортинге». Их основная мотивация, возможно, также была и финансовой, но они больше не были предоставлены сами себе. Действительно, к 1951 году Футбольная ассоциация Англии считала, что направила более ста тренеров по всему миру, чтобы улучшить уровень футбола во всех четырех уголках земного шара. Они причислили бы и Галлоуэя к своим историям успеха: они, безусловно, рассматривали его назначение в «Пеньяроль» как свою работу, и вполне вероятно, что они рекомендовали его «Спортингу» в 1950 году.
Об этом периоде последовательного и целенаправленного евангелизма в значительной степени забывают, когда оценивают отношения между Англией и остальным футбольным миром. Англию часто обвиняют в умышленном невежестве; истории Пентланда, Хогана и других показывают, что в первой половине XX века обвинение прижилось. Доказательства убийственны: помимо отказа сотрудничать с ФИФА в 1920-х годах и решения не признавать чемпионат мира до 1950 года, есть и тот факт, что все их предупреждения — и вся их работа — на чужих берегах остались незамеченными. Время от времени ФА могла дать рекомендацию иностранному клубу, но не было никакой организованной попытки помочь распространить информацию об игре. Это был постепенный процесс. Вердикт — пагубный изоляционизм; приговор, еще не до конца отбытый, — потеря престижа и первенства, которые так и не были полностью восстановлены.
Однако то, что произошло сразу после Второй мировой войны, в корне подрывает эту версию истории. В те первые несколько лет Футбольная ассоциация Англии начала выпускать тренеров в промышленных масштабах и отправлять их по всему миру, чтобы распространять свои знания. Это не изоляционизм. Во всяком случае, то, что происходило в те годы, в гораздо большей степени было связано с догмами колониализма. Может быть, солнце и садилось над империей, но мысли ее оставались. Британия по-прежнему считала себя культурной державой, способной экспортировать опыт, проливать свет во тьму. Чего она не понимала, так это того, что этот процесс не был улицей с односторонним движением. Причина, по которой Англия отстала, заключалась не в том, что она стояла особняком, а в том, что считала, что стоит выше. Как предположили Брайан Глэнвилл и Джеффри Грин, эти уважаемые журналисты, родину можно обвинить в нежелании учиться, но уж точно не следует осуждать за отказ учить.
Уолтер Уинтерботтом и Стэнли Роуз впервые встретились в 1936 году на первом тренерском курсе Футбольной ассоциации. Они оба слушали Джимми Хогана, демонстрировавшего приемы, которые помогли ему превратить Австрию и Венгрию в две ведущие футбольные державы Европы. В течение десятилетия они станут двумя самыми влиятельными людьми в английском футболе. Вместе они постараются не допустить потери страной своего привилегированного положения на самом верху игры. В этом случае они не только потерпят неудачу, но и будут иметь прямо противоположный эффект. Оглядываясь назад, можно сказать, что план, изложенный Уинтерботтомом и Роузом, выглядел так, как будто он был последним, случайным гвоздем в крышку гроба Англии.
До того, как Роуз был назначен секретарем ФА, он работал учителем в средней школе Уотфорда. Он занимался футболом в качестве арбитра. Сочетание этих двух ролей повлияло на то, как он видел игру. Будучи учителем, он был убежден, что всему можно научиться, в том числе и футболу: если тебя научат делать что-то правильно, ты сделаешь это лучше. Если сейчас эта логика кажется очевидной, то в то время она была предана анафеме. В 1936 году он не только организовал первый тренерский курс, но и опубликовал брошюру под названием «Первые шаги в игре в футбол», предназначенную для того, чтобы помочь молодежи отточить свою технику.
Как рефери, ему была предоставлена возможность путешествовать по миру, чтобы судить матчи. Он утверждал в своей автобиографии, что это открыло его разум. «Я всегда был в поиске новых идей, которые могли бы улучшить игру», — написал он. По его словам, он был тем человеком, который познакомил Великобританию с дугой на краю штрафной площади, которую он впервые увидел в Италии. История зафиксировала Роуза, по крайней мере, отчасти из-за его отвратительного отказа изгнать апартеид из рядов ФИФА, как самого худшего реакционера. В некотором смысле, однако, он был гораздо менее близоруким. «Мы цепляемся за миф о том, что наша Футбольная лига лучшая в мире, — написал он. — Есть и другие».
Он достаточно насмотрелся на развитие игры за рубежом, чтобы поверить, что традиционное сопротивление Англии тренерскому искусству не только сдерживает страну, но и позволяет иностранцам догнать ее. К 1946 году ему удалось убедить консервативную ФА в том, что настало время перемен. Он убедил организацию в том, что национальный директор по тренерскому штабу может учредить программу, чтобы обеспечить надлежащее обучение игре и, кроме того, быть в состоянии управлять сборной Англии. Он обратился к Уинтерботтому.
У них было много общего. Уинтерботтом тоже был учителем в колледже Карнеги в Лидсе. По словам его покровителя, он обладал «аналитическим складом ума отстраненного наблюдателя и практическим опытом, позволяющим воплотить его в тактических или тренерских методах». Он был убежден, что ключ к успеху, в каком бы возрасте он ни был, лежит в технической подготовке. Он потратил три года на написание своего руководства по игре — книга «Футбольное тренерство» была описана Daily Mirror как «решение футбольного будущего Англии» — и он путешествовал по стране, посещая школы и клубы и пытаясь продемонстрировать свои методы. Он питал слабость к жаргону, говоря о «периферийном зрении» и «приобретении навыков и их применении в окружающей среде», но если его выступление было несовершенным, трудно спорить с содержанием его послания. Он верил, что игре можно научить. Роуз поставил перед своим протеже задачу обучать учителей.
На первом курсе в 1947 году было около 300 перспективных тренеров, что свидетельствует об органичном изменении перспектив в английском футболе. Это, пожалуй, свидетельствует о влиянии войны: мало того, что клубы поредели из-за травм и смерти целого поколения молодых людей, а их финансы разрушились из-за многолетнего отсутствия поступлений, в результате чего они стали полагаться на доморощенных игроков молодежных команд, так еще и множество игроков провели большую часть предыдущего десятилетия, работая в качестве тренеров по физической подготовке в армии, готовя команды для своих полков. Эта заготовка не только спасла им жизнь, но и позволила узнать о преимуществах тренерской работы, которой в противном случае они могли бы лишиться. В ближайшие годы сотни людей примут участие в летних сессиях в Бишемском аббатстве, Лиллешолле, Карнеги, Колледже Лафборо и Бирмингемском университете. Роуз и Уинтерботтом надеялись добиться постоянного притока тренеров, способных не только воспитывать молодых игроков в школах, но и следить за тем, чтобы их обучение не прекращалось, когда они достигали профессионального ранга. Они хотели покончить с тиранией выносливости и скорости, чтобы поощрить более утонченный, техничный стиль. Роуз, в частности, видел, в каком направлении движется европейский футбол, и он не хотел, чтобы Англия осталась позади.
Несмотря на то, что некоторые из учеников Уинтерботтома впоследствии стали известными на своей родине, помогая бороться с вековым предубеждением против тренерской работы, значительная часть из них в конечном итоге отправилась дальше. Подавляющее большинство уехало, чтобы вернуться, надеясь попробовать свои силы на континенте и произвести впечатление на потенциальных работодателей на родине. Большинство справилось только с первой частью. Чего Уинтерботтом не учел, так это того, насколько Футбольная лига будет сопротивляться идее перемен.
Конечно, точно так же, как Коули не заметил очевидного развития игры на чужих берегах, так и большинство клубов Футбольной лиги не обращали внимания на потенциальные преимущества правильного тренерского штаба. Стэн Каллис, менеджер «Вулверхэмптон Уондерерс», мрачно отозвался о «забавных идеях», появившихся в то время, когда, как выразился журналист Барни Роней, «любая идея была забавной»; Томми Лоутон, нападающий сборной Англии, как сообщается, сказал Уинтерботтому, что его тактические инструкции были просто «пустой болтовней» во время одного бурного командного собрания. После конфуза на чемпионате мира 1950 года Уинтерботтом пришел к убеждению, что «время для создания команд, несомненно, пришло». По его просьбе ФА опубликовала меморандум с просьбой о помощи со стороны клубов, требуя чаще выпускать иностранных игроков, чтобы помочь национальной команде наладить взаимопонимание. О том, насколько успешной была эта просьба, можно судить по тому, что спустя полвека все еще звучит та же самая жалоба. Как писал Брайан Глэнвилл в конце 1950-х годов: «Система лиг, это вечно растущее чудовище, была самодостаточна. Там и только там был испытательный полигон».
За границей, однако, все было совсем по-другому. Не только Футбольная ассоциация отметила, насколько эффективными были такие люди, как Пентланд, Гринвелл и Хоган. По всей Европе, в Южной Америке и на Ближнем Востоке английские тренеры пользовались огромным спросом, так как клубы искали эмиссаров родной страны. Даже после 1950 года, когда команда Уинтерботтома покинула чемпионат мира в Бразилии на групповом этапе с красными щеками и поджатыми хвостами, было принято считать, что Англия представляет собой золотой стандарт футбола; что изобретатели игры являются и ее мастерами.
Тем не менее, никто за границей, похоже, не заметил, что тренеры, отправляемые из Англии, не были нужны у себя на родине. В послевоенные годы иностранные клубы регулярно обращались в Футбольную ассоциацию Англии с информацией о вакантных тренерских должностях. Затем эти вакансии были опубликованы в ежеквартальном информационном бюллетене FA News, чтобы кандидаты могли рассмотреть их.
Некоторые из них были более привлекательными, чем другие. В ноябре 1955 года клуб из Восточной провинции, Южная Африка, написал, что они «рассматривают возможность найма профессионального тренера с мая по июль 1956 года». В стоимость входили обратный морской путь, проживание и ежемесячное пособие в размере £20, но если это было недостаточно заманчиво, то они не преминули заметить, что «тренер должен будет работать во второй половине дня, но при желании он может найти работу и на утро». Объявление заканчивается сообщением кандидатам, что «обязательство — это фактически трехмесячный оплачиваемый отпуск».
Марсельский «Олимпик» был немного более требовательным: их реклама 1952 года немного похожа на предложение одинокого сердца свободной разведенной женщины. «Нужен хороший человек, — писал французский клуб. — Если возможно, холостой, с некоторым знанием французского языка». «Галатасарай» был столь же придирчив. «Клуб предпочел бы нанять холостяка в возрасте до 40 лет». Учитывая интенсивность турецкого футбола, как тогда, так и сейчас, можно предположить, что хорошее чувство юмора было просто необходимо.
Стамбульский клуб, однако, сделает все возможное, чтобы счастливчик не остался без работы: ему будет выплачиваться £100 в месяц; менеджер, готовый переехать чуть дальше, в Гватемалу, сможет получать £75, а его помощник — £60, причем обе суммы будут увеличены на 30%, если они проработают в Центральной Америке в течение трех лет. Неудивительно, что с такими выгодными предложениями многие решили попробовать свои силы вдали от дома, где максимальная зарплата игрока в 1953 году составляла всего £15 в неделю. Эта работа была хорошим способом пополнить семейный кошелек и, если повезет, доказать свою репутацию клубу Футбольной лиги.
В выпусках FA News тех лет зафиксировано бесчисленное количество назначений: Пэт Моллой переходит в «Галатасарай» в 1947 году; Майкл Кипер уходит в «Реал Мадрид» в январе 1948 года; Д.Р. Дарлинг едет в Бразилию; и Ф.Р. Лимпенни направляется в Аргентину. Денис Невилл и Рон Мидс добрались до Индии; Джонни Хэнкок — Австрии; Фрэнк Хилл оказался в Ираке. Всего за несколько лет Футбольная ассоциация Англии отправила тренеров в Кувейт и Нигерию, Исландию и Чили, а также в каждый уголок Европы.
Роуз и Уинтерботтом сыграли центральную роль во всем этом. Оба они принимали активное участие в оповещении своих учеников о потенциальных вакансиях и рекомендовали определенных учеников тем клубам, которые интересовались мнением ФА об их назначениях. Как и в случае с Аланом Роджерсом, посоветовав ему занять пост на Филиппинах, Уинтерботтом регулярно отводил тренеров в сторонку и предполагал, что командировка за границу может быть более быстрым способом заработать на жизнь, чем ждать, пока реакционные председатели Футбольной лиги откроют глаза и умы. Роуз получил много запросов из-за рубежа. Он быстро указывал им на тренеров, которые привлекли его внимание. Две самые высокопоставленные фигуры в Футбольной ассоциации были кем угодно, но только не изоляционистами, независимо от их первоначальных намерений. Благодаря их работе сотни британских тренеров оказались на зарубежных полях, а сотни клубов и сборных обнаружили, что их развитие стимулировано британскими идеями. Многие из этих людей бесповоротно повлияли на ход игры в послевоенные годы. Роуз и Уинтерботтом решили помочь Британии опередить остальной мир. В итоге они произвели прямо противоположный эффект. Они сделали больше, чем многие другие, чтобы ускорить погоню.
Ни одна страна не выиграла больше от работы, которую проделывали Роуз и Уинтерботтом, а также от изолированности Футбольной лиги, чем Италия. Рекламные объявления, пускай, доносились со всего мира, но деньги, доступные в Серии А, делали Средиземноморье особенно привлекательным местом. Сразу после Второй мировой войны Италия стала крупным импортером английских менеджеров. Почти все они, как отметил Брайан Глэнвилл, пришли с рекомендацией либо от Роуза, либо от Уинтерботтома. Итальянский клубный футбол стал сильнейшим в Европе, возможно, благодаря тому, чему эти люди учились на полях Лиллешолла и Карнеги.
Нет более трагического случая, чем случай с Лесли Ливсли, человеком, чье имя высечено на памятнике в память о жертвах авиакатастрофы Суперги. Именно там, на холме недалеко от Турина, 4 мая 1949 года потерпел крушение самолет «Итальянских авиалиний», на борту которого находилась вся команда «Торино». Как и трагедия в Мюнхене в Англии девять лет спустя, она опустошила страну. «Торино» был лучшей командой Италии тех времен. В их составе было 10 из 11 членов сборной Италии. Они могли бы претендовать на звание одной из лучших команд в Европе. Все их игроки погибли, как и пять официальных лиц клуба и три журналиста. Работа итальянского парламента была приостановлена. На их похоронах присутствовало полмиллиона человек. Около 30 000 человек совершили паломничество в Супергу, чтобы отдать дань уважения.
Ливсли был на борту. До Второй мировой войны он играл за «Манчестер Юнайтед», а также за «Донкастер Роверс», «Честерфилд», «Торки» и «Кристал Пэлас», а после войны отправился в Италию, чтобы начать свою карьеру в качестве менеджера. В 1947 году он был назначен тренером молодежной команды «Торино», но вскоре был переведен в первую команду менеджером клуба венгром Эрно Эгри Эрбштейном, который был впечатлен тем, что его биограф Доминик Блисс описывает «дисциплинированный подход и манерой поведения старшины» англичанина. Ливсли специализировался на физическом состоянии игроков, и он идеально вписывался в высокоскоростной подход Эрбштейна. Вскоре он поселился в городе — вместе со своей женой Харриет в их квартире на Виа Моретта и в сопровождении сына Билла, который регулярно ходил на тренировки — и стал пользоваться заслуженным уважением: ему приписывали не просто навязывание английских методов тренировок, а адаптацию своего подхода таким образом, чтобы тот лучше подходил итальянским игрокам, что с трудом удавалось многим его соотечественникам. Его помолвка с «Торино» должна была закончиться через три недели после того, как он сел в самолет. Он собирался стать главным тренером их соперника, «Ювентуса». Он мог бы добиться огромной славы и богатства. Его путешествие закончилось преждевременно в тумане Суперги.
Вместо него плутократы, покровители «Ювентуса», семья Аньелли, решили назначить другого англичанина. В 1949 году Джесси Карвер приехал в Турин. Читая рассказ Глэнвилла об этом «маленьком, грубоватом человеке, который явно приложил все усилия, чтобы избавиться от своего ливерпульского акцента, который теперь можно было бы охарактеризовать как полублагородный», Карвер не кажется особенно симпатичным персонажем.
По мнению Глэнвилла, он был «закрытым и сложным», не желая общаться с прессой или устанавливать близкие отношения. У других английских тренеров в Италии в то время сложилось такое же впечатление. «Лучше всего я помню его плотно и символично застегнутым на все пуговицы и подпоясанным в свой паленевый плащ, — писал он. — Сам мужчина был застегнут на все пуговицы и закрыт. Его улыбка всегда была скорее понимающей, чем дружелюбной». Он хвастался, утверждая, что большое количество высококлассных игроков обязаны ему своими карьерами, заставляя Глэнвилла задаваться вопросом, может ли их быть «так много». И он тоже был неугомонным: проведя два года в «Ювентусе», в течение следующего десятилетия он сменил восемь мест работы — шесть в Италии, две в Англии, прежде чем закончить карьеру на Кипре — не из-за своих ограничений как тренера, а потому, что он знал, насколько он хорош. Как выразился Глэнвилл, Карвер «постоянно менял лошадей», всегда искал лучшую, более выгодную сделку. За исключением «Ювентуса», он никогда не проводил больше сезона в клубе. Ходили также слухи, что он отправил свою жену в Швейцарию с тайником коричневых конвертов [Обычно в таких конвертах давали взятки или серые зарплаты, прим.пер.]. Глэнвилл, стараясь не клеветать на него, признает, что никто не знал, что в них содержится, но не нужно быть великим детективом, чтобы понять, что он имеет в виду. Карвер занимался этим ради денег.
Но, без сомнения, он был хорошим тренером, намного опередившим свое время. По словам игрока сборной Дании Йона Хансена, он усердно работал со своими игроками, а не просто позволял им бегать. Он ввел упражнения на расслабление, поощряя своих игроков «ходить туда-сюда, энергично размахивая руками таким образом, что вызвало бы презрение в английских клубах того времени». Глэнвилл предположил, что сначала он практиковал их на своей жене, чтобы убедиться, что они работают. Как и все те тренеры, которые вышли из школы Уинтерботтома, он также концентрировался на работе с мячом, оттачивая технику своих подопечных, горячо веря, что футболу можно научить и его всегда можно улучшить: «Если ты не понимаешь, с чем играешь, как ты будешь распоряжаться мячом?»
Его первая работа за границей была в роттердамском клубе «Ксеркс» в 1946 году. В то время Голландия все еще приходила в себя после разрушений, вызванных нацистской оккупацией: дом, предоставленный Карверу и его жене, был опустошен сыростью, так как пустовал в течение многих лет, и игроки регулярно появлялись на пороге их дверей в поисках еды. Им приходилось довольствоваться одним куском мыла каждый месяц. Карвер выдержал. Его методы были достаточно успешными, чтобы вывести «Ксеркс» на вершину лиги и привлечь внимание Королевской футбольной ассоциации Нидерландов, которая наняла его в качестве менеджера сборной Нидерландов, и «Миллуолла», который назначил его тренером в 1948 году. Затем последовала роль во второй сборной Англии [B] в их турне по Голландии и Финляндии в 1949 году, и постоянная должность в Футбольной ассоциации казалась возможной. Предположительно, предложение от «Ювентуса» было слишком выгодным, чтобы от него отказаться.
Карвер выиграл титул в Турине, но ушел после критики директоров клуба в интервью Gazzetta dello Sport. Он вернулся домой, чтобы перейти в «Вест Бромвич Альбион», где его сменил другой тренер, который оказал огромное влияние на игру, Вик Бакингем, но не задержался там надолго. Карвер, как и многие, отчаянно пытался доказать свою состоятельность в Англии, но было бы справедливо сказать, что это не было его главным приоритетом. Когда «Торино» трижды посылал эмиссара, чтобы попытаться уговорить его вернуться в Италию, каждый раз предлагая еще большее повышение жалованья, он снова паковал чемоданы. К 1954 году, когда он переехал в Рим, он зарабатывал £5 тыс. в год; в то же время Мэтт Басби, напротив, зарабатывал около £3 250 в год. Эти деньги позволили ему снять квартиру на одной из самых престижных улиц Рима, живя среди настоящих и голливудских королевских особ.
Тем не менее, лучший пример подхода Карвера к своей тренерской карьере датируется концом 1955 года. Он пробыл в «Ковентри» всего несколько месяцев — в очередной раз получив шанс проявить себя в Футбольной лиге, пускай только в Третьем дивизионе — и вызвал значительный ажиотаж в клубе. Он завоевал расположение игроков, выдав мяч в первый же день предсезонных тренировок, что было непривычным удовольствием, и они стремились к повышению в классе. Карвер ушел. У него было два предложения из Италии. Он прилетел в Рим, где его встретили представители «Лацио», которые считали, что заручились его поддержкой, но он сразу же отправился в Милан, чтобы подписать контракт с «Интернационале». После периода в «Дженоа», «Лацио» в конце концов заполучил его в 1961 году. Преданность, похоже, не была его сильной стороной.
Однако, несмотря на все рабочие места, все новые контракты и все зарплаты, Карвер выиграл только один титул чемпиона Италии — тот, который он завоевал с первой попытки, с «Ювентусом», в сезоне 1949/50. Этот триумф закрепил его репутацию. Он гарантировал, что он никогда не будет испытывать недостатка в работе и никогда не будет испытывать недостатка в деньгах. По словам Глэнвилла, возможно, этого было достаточно, чтобы получить работу, которую он хотел больше, чем любую другую: в 1955 году Роуз, как сообщается, отправился в Рим, чтобы предложить ему шанс стать тренером сборной Англии, объяснив, что «пришло время пригласить Уолтера [Уинтерботтома] в офис». Этого так и не произошло. Карьера Карвера будет связана с золотом, которого было так много, что оно затмило его стремление к серебру [Здесь, трофеям, прим.пер.].
Не каждый английский тренер, который уезжал за границу, находил этот опыт таким же полезным, как Карвер. Тед Кроуфорд был «высоким, худощавым, решительным» йоркширцем, и Глэнвилл, кажется, любил его гораздо больше, чем Карвера. Он играл за «Галифакс», «Ливерпуль» и «Клэптон Ориент», проведя последние шесть лет своей карьеры с недиагностированным переломом лодыжки, прежде чем начать тренерскую карьеру, сначала в Швеции с «Дегерфорсом», а затем, в 1949 году, переехав в «Болонью». Кроуфорд не смог спасти клуб от вылета в Серию В и занял еще один тренерский пост в «Ливорно», но не смог помешать им скатиться из второго в третий дивизион. Он был уволен, но остался в порту, ожидая, пока его контракт будет оплачен. Глэнвилл отправился навестить его там, прогуливаясь по набережной с Кроуфордом и его маленьким сыном. Он писал, что был «горько разочарован» после своего пребывания в Италии, как из-за преобладания договорных матчей на поле (он вспоминал, как «разражался смехом» во время одной игры, когда его игроки становились все более отчаянными в своих попытках сравнять счет), так и из-за нарушенных обещаний. «Ливорно» поклялся найти ему и его семье подходящий дом. Тот, что им дали по прибытии, сказал он Глэнвиллу, был «хреновым».
Как бы то ни было, одно оставалось неизменным: подавляющее большинство из них игнорировались клубами Футбольной лиги. В случае с Карвером, возможно, в какой-то степени это была его вина. Он ставил свой пенсионный котелок выше своих palmares [трофеев]. Кроуфорд, по правде говоря, никогда не добивался больших успехов, хотя Глэнвилл явно уважал его как тренера. О времени, проведенном в АЕК, он писал, что Кроуфорд давал «практические, тактические уроки... [которые были] поглощающими и эффективными». Во время тренировок «он расставлял их по полю в различных ситуациях и спрашивал, что, по их мнению, они должны делать». За исключением короткого периода в «Барнете» и тренерской должности в «Крю Александра», английские клубы не были заинтересованы, даже несмотря на эту сердечную рекомендацию. Время, проведенное за границей, не учитывалось в Футбольной лиге, которая упорно оставалась сама собой. По словам его друга Глэнвилла, он навсегда останется «пророком без чести, который проведет свои последние трудовые годы в качестве разочарованного кладовщика».
Еще более вопиющей была судьба другого менеджера, которого Глэнвилл высоко ценил, и который в конце концов поддался «соблазну лиры». Нет истории, которая бы лучше отражала то, как все неудачи английского футбола сговорились не только помочь миру измениться, но и сделать так, чтобы Англия не изменилась вместе с ним. Возможно, Карвер упустил свой шанс из-за своей жадности. Возможно, у Кроуфорда не было резюме, чтобы устроиться на работу дома. С другой стороны, то, что Англия каким-то образом умудрилась не заметить Джорджа Рейнора, совершенно убийственно.
***
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где только переводы книг о футболе и спорте.
Если хотите поддержать проект донатом — это можно сделать в секции комментариев!
