Как футбол помогает людям с инвалидностью найти себя. Три удивительных истории
Рассказывает Любовь Курчавова.
В конце декабря я познакомилась с тремя людьми, которые нашли себя благодаря футболу – несмотря на инвалидность.
Александр Коченков из Нижнего Тагила потерял возможность ходить 10 лет назад – упал с футбольных ворот и сломал три шейных позвонка. До травмы он работал на заводе, а теперь проводит в Нижнем Тагиле инклюзивные фестивали уличного спорта (первый был в 2018-м). Для фестиваля в городе построили площадку на 4 тысячи квадратных метров. Еще Александр – играющий тренер команды по футболу на электроколясках, которая в 2023-м стала чемпионом «Стальной воли» – главного турнира для людей с инвалидностью.
В 2018-м Екатерина Куприянова прыгала на батуте в день рождения, упала и вывихнула колено. Травма казалась простой, но привела к ампутации. Екатерина нашла себя в новых реалиях и теперь помогает тем, кто, как и она, прошел через ампутацию. А недавно Екатерина решила развивать футбол ампутантов в Самарской области. Теперь она руководит командой, которая уже через месяц после создания поехала на «Стальную волю».
У Равиля Зарипова несовершенный остеогенез – врожденное заболевание, связанное с повышенной ломкостью костей. Несмотря на сложности, он получил высшее образование и стал психологом. А еще занялся развитием футбола на электроколясках в Москве. Теперь планирует создать программу психологической помощи тем, кто занимается адаптивным футболом.
Все они – участники программы «Путь в футбол», которую организовал РФС. В рамках нее 20 человек с инвалидностью прошли профильное обучение, а затем отправились на стажировку в клуб РПЛ или другую организацию: Александр попал в «Урал», Екатерина – в «Крылья Советов», а Равиль – в академию «Спартака».
Любовь Курчавова пообщалась с ними, чтобы узнать, как спорт помогает найти себя после тяжелых происшествий.
Рассказывает Александр Коченков. Врачи не верили, что он выживет
– Раньше я был простым тагильчанином: семья – завод – дом. Скучная жизнь была. Однообразная, серая. Все изменилось после падения с футбольных ворот. У меня с детства привычка: подтягивался на воротах, делал всякие пируэты, когда моя команда убегала в атаку. В тот день повторил это на незнакомых воротах. Начал подъем с переворотом, но оказалось, что ворота не были закреплены. Вместе с ними я упал вниз головой. Хватило полутора метров, чтобы сломать позвоночник в шейном отделе.
Врачи думали, что не выживу. Все было очень серьезно: мне заменили 5-й шейный позвонок, из 1-го убирали осколки, был поврежден 3-й. Чем выше сломан позвонок, тем ниже шансы. Но спустя две недели я пришел в себя. Я был весь в трубках, не мог пошевелиться – даже не понимал, как это делать.
Я помню все: падение, врачей, больницу. Все говорили: «Ой, какой молодой». А потом ввели сильнейшие обезболивающие. С тех пор – только редкие включения в памяти.
Я учился заново жить. Когда проснулся, рядом были мама и старшая медсестра. Попытался что-то сказать, но не смог – был весь под трубками, у меня еще трахеостома стояла. Попросил ручку, они как-то меня поняли, принесли, но я ее, конечно же, не смог взять. Оказалось, даже не понимаю, как поднять руку. Для меня это было дико.
Но я всегда сохранял позитив. Рядом со мной в палате лежал парень, у него тоже был перелом шейных позвонков – нырнул неудачно. И у него как будто не было цели жить. Он не выжил, к сожалению. А я был на 100% уверен, что останусь в этом мире: у меня дочка маленькая, родители. Я постоянно думал, что хочу жить.
Как Александр заново учился дышать: «Непередаваемо: кислород попадает в организм. Это настолько по кайфу, не передать словами»
– Два месяца я провел в реанимации на искусственной вентиляции легких. Мне говорили: «Родственникам нужно искать аппарат ИВЛ: дышать ты всегда будешь только через него». Я почему-то не верил, поэтому однажды, когда ко мне пришли санитарки, отцепился от аппарата ИВЛ. Почувствовал себя так, словно кислород перекрыли. Очень испугался. Санитарки подключили обратно, я задышал. Не знаю, почему это пришло мне в голову, но я стал так делать каждое утро. Спустя неделю почувствовал: хоть на пару секунд, но могу сделать вдох. Врачи не знали, что я делаю это специально.
За неделю до выписки из реанимации ко мне приехали врачи из Клинического института мозга, чтобы провести тесты. Один из них сказал: «Тебе неделя, чтобы задышать». Я подумал: «Да не вопрос». Это было в понедельник или вторник, а в пятницу пришел заведующий реанимацией: «Попробуем?» Убирает трубку, а я боюсь сделать вдох. Не знаю, сколько я так лежал – показалось, что вечность. Он говорит: «Так вдыхай». Я такой: «Ага». А сам до последнего держусь. Потом, конечно, настал момент, когда мне пришлось вдохнуть. Я вдохнул, выдохнул. Врач улыбнулся.
Сейчас рассказываю, и у меня слезы на глазах, но тогда – нет. Я был рад. Потом врач говорит: «10 секунд дышишь, красавчик. Обратно подключаемся?» Я показываю, что нет. Это было непередаваемо: кислород попадает в организм. Это настолько по кайфу, не передать словами. Врач говорит: «Еще минуту?» Показываю: «Да». Дышу еще минуту, и мне так хорошо. Врач спрашивает: «Еще 10 минут?» Соглашаюсь. Он постоял еще 10 минут со мной, спрашивает: «Подключаемся?» Говорю: «Нет». Он такой: «Хорошо, еще полчаса тебе, я пошел по делам. Если что, зови медсестер».
Я никого не позвал, медсестры про меня, конечно, забыли. Врач вернулся через два часа и говорит: «Молодец, поздравляю тебя». Спросил, буду ли дышать сам ночью, я ответил: «Да». Так я проспал первую ночь без трубок.
От Александра ушла жена, но он не сломался – из-за дочки. А потом встретил любовь
– На реабилитации ты как младенец. Он же учится держать голову, переворачиваться, сидеть. Все эти этапы я проходил заново. Во время реабилитации я почему-то думал, что буду ходить. Но потом меня ждал дом. Тут и наступил психологический срыв.
Это момент, когда люди уходят в себя. Ты приезжаешь домой и думаешь, что все будет хорошо, что родственники будут с тобой 24/7, что вы будете заниматься. Но у всех же дела, работа. И ты чувствуешь себя обузой. На этом этапе многие и ломаются – и тут нужно себя принять, поставить цели на будущее и сохранить себя как личность.
Я не сломался из-за дочки. Она всегда оставалась моей главной мотивацией. Я был женат, потом жена от меня ушла, но я ей благодарен за слова после выписки: «Ты будешь либо ныть, либо выкарабкиваться. Тебе есть для кого жить – ты должен быть примером для дочки». Это стало пинком под зад. Развод очень повлиял на меня: поначалу злился, зато переосмыслил все. Начал себе доказывать, что все могу.
Завел ютуб-канал, показывал свою жизнь. Тогда такого в интернете было мало, поэтому на меня подписывались, задавали вопросы. Это тоже мотивировало. Так потихонечку собирались пазлы.
А дальше началась новая жизнь: я встретил любовь. Настоящую. Оля – это единомышленник по жизни, друг, девушка, женщина, партнер. В ней все.
Александр придумал фестиваль спорта для дочки. История строительства площадки невероятна – помог звонок (без ответа) на «Прямую линию»
– Фестиваль уличного спорта зародился благодаря дочке. В 2018-м она занялась баскетболом, ей было 9 лет. Летом я ее тренировал: разработал программу, мы приходили на площадку, где я сам еще в детстве занимался. Потом она сказала: «Не хочу здесь заниматься – кольцо болтается, площадка вся в дырах». Я ответил: «Если хочешь, чтобы стало лучше, давай ремонтировать: дыры можно залить, щит попрошу у друзей». Привезли тазик с цементом, она замазывала дыры.
Когда все доделали, я сказал: «Лиза, ты должна эту площадку открыть». Она бросила в кольцо, попала и сказала: «Папа, как круто». Потом говорит: «Было бы здорово, если бы ты провел турнир по стритболу для нашей команды». А я в детстве, когда к нам приходили ребята из соседних дворов, всегда мечтал о турнире между кварталами, поэтому ответил: «Почему бы и нет? Только еще футбол добавим».
На первом турнире был стритбол для девочек двух возрастов. На соседней поляне, где мы играли в детстве, скосили траву высотой в человеческий рост и организовали футбол. Кто-то на меня смотрел: «Что сможет провести какой-то чувак на коляске?» Но четыре команды по футболу насобирали. После турнира у всех был восторг, спрашивали: «А на следующий год будет?» После этих слов мы поняли, что не остановимся. В первый год было 98 участников, в следующий – в два раза больше. Потом начали звонить из других городов с вопросом, можно ли поучаствовать. Мы думаем: «А куда, если у нас одно кольцо и маленькая площадка для футбола?»
Однажды утром я проснулся и услышал, что у отца работает телевизор: «Будет прямая линия с президентом, задавайте вопросы». Мы с Олей, у которой была температура, пошли на площадку, сняли ролик, он очень завирусился. Мой вопрос на прямой линии не прозвучал, но через 15 минут после ее окончания позвонили из администрации города: «Мэр хочет с вами встретиться». Через год нам построили площадку на 4 тысячи квадратных метров.
Потом город выделил помещение в центре в безвозмездное пользование, теперь мы проводим там концерты и мастер-классы, играем в настолки. Там не было доступной среды, но мы установили пандус. Деньги собирали всем городом, нам помогли бизнесмены, а последние 100 тысяч добавил мэр. Было сложно: доступная среда стоит не тысячу рублей. Особенно сейчас: до СВО подъемник стоил 360 тысяч, после – уже 510 тысяч.
Сейчас на фестивале 15 дисциплин. Недавно решили изменить формат и включить здоровых людей в адаптивный спорт – например, завязывать глаза зрячим ребятам. Как им иначе понять тех, кто не видит?
После стажировки в «Урале» (ее организовал РФС в рамках проекта «Путь в футбол» – Sports.ru) я понял, что нужно расширять команду, делегировать. Для этого нужно искать деньги. Волонтеры – это хорошо, но человек подходит к работе ответственнее, если ему платят.
Я и сам хотел бы получать за это деньги. Сейчас мы просто скребем на коммуналку. За декабрь еще заплатим, а потом надо как-то зарабатывать. Даже на зарплату себе нет денег. Страшно перегореть. Не хочется бросать, когда все идет на спад, чтобы потом не жалеть – вдруг завтра окажешься наверху?
В Нижнем Тагиле развивают доступную среду. Александра даже приглашают принимать тротуары после ремонта, но бывает всякое
– Нижний Тагил далеко не на последнем месте в плане доступной среды. Я много где бываю и могу сравнивать. Сейчас меня даже приглашают принимать новые дороги. Становится лучше: если 10 лет назад я не мог проехать, теперь – спокойно. Но, конечно, случалось всякое. Бывало, приезжал на строительство и видел несоответствие, а мне отвечали: «Да какая разница, тебе помогут». В прошлом году ремонтировали тротуар, и я увидел, какой там будет склон. Сфотографировал, выложил пост: «Как здесь ездить на колясках?» Мне ответили, что переделают. Потом меня пригласили на приемку этой дороги, и я смог проехать где-то 6 километров на коляске без посторонней помощи.
Мы понимаем: как бы ни хотелось сделать доступную среду в наших хрущевках, она не получится доступной. Там не установить подходящий лифт и пандус. Ну не думали об этом, когда строили дома. Но есть аспекты, в которых ситуация улучшается.
Александр призывает людей с инвалидностью жить активно и проявлять себя – тогда они станут частью общества
– Когда провожу уроки в школах, говорю детям, что, увидев человека на коляске, не нужно перевозить его через дорогу, не спрашивая, или пытаться насыпать мелочь. Такое со мной бывало. Я это все уже давно воспринимаю через смех.
Общество не виновато, что оно такое. На улицах мы не видим людей на колясках, потому что многие просто не могут выйти из квартир. Если о людях с инвалидностью всегда говорили, что они бедненькие, что они побираются, то чего мы ждем? Поэтому я всегда говорю: «Ребята, давайте выходить на улицы, встречаться в театрах, ходить в кафе». Если так жить, к нам не будут относиться с жалостью, ведь инклюзия – это про то, что вы на равных. Тогда коляску начнут воспринимать точно так же, как красивую обувь. Если я на коляске, не надо ко мне бежать со словами: «Братан, как мне тебя жалко. А что врачи говорят?» Человек на коляске – такой же, как все. Только немного с дополнительными потребностями.
Если выходить на улицы, показывать себя, администрация города и дорожные службы будут говорить: «Смотрите, как их много, и они все не могут заехать в магазин. Нужны пандусы». А если мы все сидим дома, они думают: «А зачем им пандусы, низкополые автобусы?» Я к этому пришел не сразу. Тоже раньше доканывал почтовое отделение: «Да почему у вас все так узко?» Сейчас понимаю, что мы отчасти в этом сами виноваты.
Я не мечтаю, что когда-то пойду – это точно. Зато очень хочу, чтобы каждый человек нашел любимое дело. Я себя нашел уже после того, как оказался в коляске. Мне кажется, то, чем я занимался до травмы, делал вопреки себе. Тогда я не думал о мечтах и желаниях, а сейчас занимаюсь тем, чего действительно хочу. И поэтому мечтаю, чтобы люди – вне зависимости от того, на коляске они или нет, – занимались любимым делом и нашли себя в жизни.
Помочь проекту «Шаг вперед» можно по ссылке
Говорит Екатерина Куприянова. Ей до последнего обещали спасти ногу
– Я и до травмы работала в «Роснефти», и сейчас – просто пока в декрете. Всегда считала, что эта работа – вся моя жизнь, думала, что буду большим начальником.
Но в 2018-м стала ампутантом: прыгала на батуте в день рождения, упала, получила травму – без крови даже. Просто вывих колена. Позвонила на работу: «Через два дня выйду». Никто не думал, что простой вывих может к такому привести. Два месяца я пролежала в больнице, но комбо из медицинского недообследования и стечения обстоятельств привело к ампутации.
Мне долго говорили, что ногу спасут. Висела ступня, не могла ее поднять. Очень хорошо помню, как врач сказал маме: «Все будет хорошо. Мы все там сошьем, и она просто будет хромать». Мама переживала: «Такая молодая, и будет хромать». Сейчас я это с юмором воспринимаю.
Тогда слово «ампутация» звучало крайне редко. Я долго думала, что это про других, и у меня до такого не дойдет. Когда врач подошел и сказал, что надо ампутировать, у меня уже никаких мыслей не было – все как в тумане. Просто кивнула. Сложнее было после, я вообще не знала, какие бывают ампутации, на каком уровне она будет у меня. Даже не спросила об этом перед операцией.
Думала, что оставят гораздо больше ноги. Вот это было страшно: когда одеяло откинула, а там почти ничего нет.
На работе многие ждали ухода Екатерины, но ей хотелось доказать, что ампутация ничего не изменила
– Я на тот момент больше 10 лет была замужем. Детям – 4 и 7 лет. Дочь пошла в первый класс, и я мечтала отвести ее в школу. Так рыдала, когда меня не отпустили из больницы 1 сентября! Очень боялась реакции детей – больше двух месяцев не виделись, так я еще и без ноги теперь. Но оказалось, что им все равно – им было важно именно меня увидеть. Это очень поддерживало.
Через два месяца после выписки из больницы, еще в бинтах, я вышла на работу в «Роснефть». Это было странно: сначала я передвигалась с помощью ходунков, потом – на костылях. Довольно сложно. Удивляло отношение: очень многие думали, что я уволюсь. Но проснулась спортивная злость: хотелось доказать, что все как прежде.
Не могу сказать, что это отношение прекратилось. Просто у многих вообще не было опыта взаимодействия с инвалидами: кто-то боится обидеть, а кто-то говорит то, что действительно обижает. Начальник периодически говорил: «Возьми документы, сбегай на третий этаж». А у нас лифта нет. Я ползла по лестнице, тащила протез за собой. Сейчас, конечно, повела бы себя иначе, но тогда думала: сказали – надо выполнять.
В этот момент от меня ушел муж. Я осталась с двумя маленькими детьми. И без ноги. Надо было как-то выплывать.
После расставания с мужем Екатерина ходила на свидания каждый день. И не скрывала, что у нее протез
– Я вышла замуж в 19 лет, поэтому не имела какого-то глобального опыта. Оставшись одна, решила, что надо пробовать. Это произошло не сразу, конечно. Просто моя близкая подруга познакомилась с молодым человеком в тиндере, и они на тот момент уже больше года встречались. Она постоянно говорила, что мне нужно зарегистрироваться – и сделала это сама. Первым в анкете шло фото, где я с протезом в руке, так что никакого стеснения не было.
Процесс пошел очень быстро: не было, наверное, ни дня без свиданий. Мне было интересно, познакомилась с очень разными мужчинами. Сейчас удивляюсь: на свидания ходила с двумя костылями, но меня это не смущало.
Бывало всякое. Мы же люди, можем не сойтись. Помню, кому-то я сказала, что наша встреча была ошибкой, и начался негатив: «Да ты инвалид, да кому ты нужна?» Но и несколько очень хороших знакомых у меня так появилось.
Второго мужа я встретила тоже через приложение. Часто спрашивают, не страшно ли ему было, но он отвечает, что ничего особенного не замечал.
С протезом можно делать почти все – кроме бега и прыжков. Но он должен быть удобным
– Чтобы научиться хорошо ходить на протезе, нужно встать на него в первые полгода после ампутации.
Когда выдали первый протез с ремнями, у меня случилась истерика: я на нем даже стоять не могла – так больно. Я говорила, что мне больно, и слышала: «Ты инвалид, так и должно быть». Самый сложный и одновременно простой пациент – первичный. Ему можно сказать все что угодно, и он поверит.
Это тяжело, я не была готова психологически: все же говорили, что будет как раньше. А оказалось, что как раньше уже не будет никогда.
Всем говорю: пока протез неудобен, за него нельзя расписываться. Ведь сразу начинается психологическое давление: «Тебе сделали протез, что теперь не так?» Нет смысла ждать, что он «притрется». Не притрется.
Когда спрашивают, что я не могу делать с протезом, всегда зависаю, потому что могу почти все. Не могу долго бегать: догнать автобус – еще нормально, а долгие пробежки – нет. И еще не могу прыгать. Все.
Екатерина села за руль после ампутации. И поначалу жутко лихачила
– После ампутации я стала водить машину. Права у меня с 18 лет, но из-за ужасного инструктора, который называл женщин обезьянами с гранатой, решила никогда не садиться за руль. Но после ампутации машина открыла дополнительные возможности. Эту машину мне отдал дедушка, ему ее подарили на 80 лет. Когда дед, который всю жизнь водил «копейку», узнал, что она с автоматом, сказал: «Ты что, это же машина для инвалида!» Сейчас очень смешно вспоминать эту фразу.
Первые два года водила ужасно: зверски лихачила. Нравилось подрезать, быстро ездить. Целая копилка штрафов собралась. Видимо, хотелось показать, что могу. Однажды перестраивалась через три полосы, подрезала таксиста и задела его. Он догнал на светофоре, перекрыл возможность ехать и вышел, видимо, меня бить. Выхожу тоже, а у меня из-под пальто палка торчит – я же протез не скрываю. Он чуть креститься не начал. Я сразу признала, что была неправа, и мы уладили ситуацию. Сейчас уже не лихачу, думаю: какой ужас!
У всех ребят, которые приходят ко мне после ампутаций, одинаковые проблемы: им кажется, что они одни такие на свете, что жизнь несправедлива, а они уникальны. Но это не так. И, конечно, каждому из них нужна помощь – как и мне когда-то. Мы ходим в театры, выезжаем на природу. После этих встреч ребятам гораздо проще общаться с людьми.
Екатерина проводит уроки по пониманию инвалидности, чтобы научить общению с такими людьми
– Раньше, когда я приводила детей в школу, меня обступали их одноклассники: «Можно посмотреть? А потрогать?» Я всем разрешала, а родители, наоборот, говорили: «Не смотри, отвернись». И я поняла, что что-то не так, поэтому провожу 45-минутные уроки по пониманию инвалидности. Сначала – в классах, где учатся мои дети, потом меня стали звать и в другие. Все просто: как общаться, что можно, а что – нет.
В прошлом году я поступила на годовой тренинг для тренеров. И в рамках финального проекта подготовила тренинг по общению с инвалидами всех нозологий. Оказалось, это очень востребовано – за сезон провела больше 15 коммерческих лекций. Меня нанимают государственные организации, потому что сотрудники не знают, как общаться, и боятся инвалидов. Боятся обидеть, сказать что-то не так, сделать что-то не то.
Я ко всему отношусь с юмором. Недавно курьер принес продукты, а я без протеза. Он меня увидел, замер, а потом спросил: «Болит?» Да нет, уже не болит (смеется). Люди с инвалидностью часто закрываются. А ключ как раз-таки в общении. Когда люди разговаривают, все гораздо проще.
Футбол пришел в жизнь Екатерины случайно. Ее цель – менять жизни людей с инвалидностью
– Футбол появился в моей жизни случайно – благодаря проекту «Путь в футбол». Увидела объявление о наборе участников и скинула знакомым, думая, что их это заинтересует, но ошиблась – никто заявку так и не подал. А шанс невероятный же. Поэтому подала заявку сама. Очень удивилась, когда прошла первый этап – не верила, что это реально. Увидела возможность организовать в Самарской области футбол ампутантов. Решила собрать команду. В сентябре мне сказали: «Ждем на следующих соревнованиях». Я согласилась, думая, что следующие соревнования где-то в апреле. А потом слышу: «Ну что, увидимся через месяц в Сочи?» И все, назад уже не пойдешь. Это было сложно. Оказалось, что половине моих знакомых с ампутацией футбол вообще не интересен. Очень помогло знакомство с «Крыльями Мечты» (мы рассказывали об этом проекте здесь – Sports.ru): нам предоставили манеж, тренера. Начали работать. Один из участников – из Сызрани, это три часа езды от Самары. Ради часовой тренировки он отпрашивался с работы, садился за руль и ехал.
Не выгорать помогает то, что я вижу итоги труда: например, люди получают хорошие протезы и лучше ходят. Здоровые люди воспринимают слово «инвалид» с негативной окраской: грусть, тоска и боль. Нередко бывает, что после общения со мной сознание меняется. Еще часто говорят, что инвалиды злые. Но и те, у кого нет инвалидности, бывают злые. Инвалидность не определяет характер.
Я мечтаю влиять на жизни людей с инвалидностью. Часто люди, которые находятся у власти, думают, что делают для инвалидов все. Я могу смотреть на это с иной стороны и доносить, как дела обстоят на самом деле. Понятно, невозможно адаптировать все: сделать пандус до 9-го этажа в советской постройке или расширить лифт. Власть, может, и хочет помочь, но в такой ситуации они бессильны.
Но, например, зимой перемещаться по городу невозможно. Иногда я пользуюсь коляской: это гораздо проще, если нужно куда-то неподалеку. Но отношение к людям с инвалидностью меняется, хоть, может, и не так быстро, как хотелось бы.
Главное – я мечтаю быть полезной как можно большему числу людей.
Говорит Равиль Зарипов. Он психолог
– У нас с братом несовершенный остеогенез – врожденное неизлечимое заболевание, которое очень редко встречается. Оно связано с повышенной ломкостью костей. В самой сложной форме этого заболевания кости ломаются даже от собственного веса. Редко бывает, что в одной семье оно встречается два раза, но это наш случай. Шутим, что бомба дважды в одну воронку упала. Но и с этим заболеванием мы живем – работаем, занимаемся спортом. Играя в футбол на электроколясках, осуществляем мечту детства, ведь мы хотели быть футболистами. И показываем, что можно вести полноценную жизнь даже так. Я хотел поступать на книгоиздателя, но в университете, куда я собирался, закрыли программу. Чтобы не терять год, пошел на психологию. Я всегда хотел помогать людям, еще с подросткового возраста, поэтому все логично. Образование – это проблема: после подачи документов многие университеты сообщают, что у них нет условий для очного обучения людей на колясках, и предлагают либо заочное, либо очно-заочное обучение. Нет пандусов, в пятиэтажном здании нет лифтов и так далее. В большинстве хороших ВУЗов такая ситуация. Университет, где я учился, предложил полный доступ на занятия и мероприятия. Для меня это важно – я хотел живого общения. Скоро я поступлю на короткую программу по обучению спортивной психологии в МГУ – она длится 4-5 месяцев.
Я работаю психологом, практикую уже около полугода онлайн. Сейчас у меня четверо клиентов, двое из них – с инвалидностями.
Равиль развивает футбол на электроколясках. И хочет заниматься психологической помощью спортсменам с инвалидностью
– Футбол на электроколясках – это дорого. Одна коляска – 540 тысяч рублей с доставкой. Из-за такой цены мы не можем их покупать сами, поэтому обращаемся в разные компании с просьбой о помощи. Дисциплину еще не признали официально, поэтому государство пока не может нам помогать. Но решение этого вопроса – уже на финальной стадии (в конце декабря футбол на электроколясках официально признали отдельной дисциплиной – Sports.ru).
Я планирую создать программу психологической помощи тем, кто занимается адаптивным футболом, потому что они, как и все люди с инвалидностью, сталкиваются с неуверенностью в себе, боятся публики. С этим нужно работать. Таких ребят у нас сейчас 4-5. Поэтому я понимаю, что, раз в нашей команде тех, кому нужна помощь, уже достаточно, то и в других регионах таких людей много. В адаптивном футболе нет людей без психологических проблем, но они сглаживаются за счет общения с командой, активности, постоянных поездок на турниры. Это даже дает возможность справиться с проблемами самостоятельно.
Меня вдохновляет большой футбол, но вижу себя психологом в адаптивном спорте.
Люди с инвалидностью не могут реализоваться из-за нехватки инфраструктуры. Некоторые просто не выходят из дома
– Люди с инвалидностью часто сталкиваются с тем, что не могут грамотно оценить свои достоинства. Есть те, кто не могут выполнить какую-то работу не из-за отсутствия навыков, а из-за неуверенности. Они по умолчанию считают, что здоровый человек сделает все лучше, и характеризуют себя как не вполне полноценных людей. Это не так, конечно. Честно говоря, у меня такие проблемы тоже были. Главную помощь здесь дает окружение, от настроя которого очень зависит состояние человека с инвалидностью.
В регионах не хватает инфраструктуры, и это причина, по которой люди с инвалидностью не могут реализоваться. Ребята рассказывают, что хотят заниматься всем, участвовать в мероприятиях, жить в социуме, но не могут выйти из дома: нет ни лифтов, ни подъемников, ни пандусов. Они вынуждены сидеть дома – все-таки некоторые ребята живут одни. У меня есть знакомый из Омска, и он то ли десять, то ли пятнадцать лет вообще не мог выйти из дома, потому что никто не мог помочь. Продукты ему приносила женщина преклонных лет – она просто не могла его спустить.
Даже в Москве есть препятствия. Например, в центре очень трудно найти кафе – пандусов нет. На окраинах доступная среда развивается очень сильно. Оценил бы доступную среду в Москве на 70-75% – еще есть, над чем поработать.
Мечта Равиля – Паралимпийские игры
– Конечно, в подростковом возрасте я злился, но справиться с этим мне, к счастью, помогло окружение.
Бывает, люди проявляют жалость, очень сильное желание не обидеть. Чувствуется, когда при общении человек ограничивает себя, очень аккуратно подбирает слова, выдает себя за того, кто очень сильно уважает людей на колясках. Чаще такое бывает у людей среднего возраста – они не встречали ребят с инвалидностью, потому что в СССР они учились либо дома, либо в закрытых учреждениях, либо не учились вообще. Инвалиды очень редко встречались на улицах. Людям в возрасте 40-50 лет некомфортно. Они просто не знают, как общаться с инвалидами. Те, кто младше, уже понимают, что люди с инвалидностью – такие же, как здоровые. Просто иногда им нужна помощь.
Наверное, нет смысла каждому встречному доказывать, что ты такой же, как все. Жизни не хватит. С такими людьми нужно попробовать пообщаться, дать понять, что они ошибаются. Но если человек не идет на контакт, зачем с ним общаться? Не вижу смысла. Мне кажется, общество идет к принятию инвалидов, но пока этот процесс на начальных этапах.
Я счастлив. Это относительное понятие, но то, что сейчас происходит в моей жизни, оцениваю очень позитивно. Счастливым делают люди, с которыми я общаюсь, семья, моя девушка, то, чем я занимаюсь.
Мечтаю я о Паралимпийских играх. Если не получится самостоятельно, хочу вывести туда команду и добиться результата.
Телеграм-канал Любы Курчавовой
Фото: vk.com/kochenkov_sv; личный архив Екатерины Куприяновой, личный архив Равиля Зарипова
P.S. рекомендую для просмотра отличный фильм по реальным событиям на тему инвалидности и спорта "The Best of Men"
P.S.S. Не могу не упомянуть про людей, ставших инвалидами из-за СВО. К физической неполноценности у них ещё добавляется птср. И это проблема, которой не должно было быть, но которая стала реальностью ввиду нездоровой политической конъюнктуры. Не хочется, чтобы внушаемая нам неполноценность (весь мир против нас), становилась нормой.