Душа в чреве. Один почти забытый текст о Неаполе
33 — не 33. Но 18 примерно лет назад я сочинил для хорошего журнала Афиша-Мир текст по мотивам 10-дневной поездки в Неаполь. О спортивном аспекте сегодняшнего триумфа Неаполя в подкасте и здесь было сказано очень много слов. В игре Неаполя мы праздновали свершение, а не результат. Результат пришел вчера.
Я считаю важным поместить этот очень старый текст здесь (его нет в сети, потому что Афиша не выкладывала тексты в сети), потому что сегодня мне представляется самой важной связь этой победы с судьбой, характером и славой города. Текст про город, хотя в нем, разумеется, есть отдельная глава посвященная Марадоне.
Что изменилось за эти почти 20 лет, кроме меня и моей манеры набирать буквы? Неаполь стал заметно чище, умерился его темперамент, стерилизовались нравы. Город стал всемирнее не в смысле своей ценности для мира – она была, есть и будет предельно высокой – но, скорее, правил жизни. В этом, собственно, и состоит новость про Наполи – в его успехе есть ясно выраженный технологический аспект – в тактике, в работе менеджеров по набору персонала, финансовой политике. А Неаполь, так уж повелось, всегда доверял больше смеху, стихийному остроумию, тону, поэзии, музыке и красоте, чем технологиям. Соединение всех исконных неаполитанских ценностей, их укращение разумом и расчетом восхищает в этом чемпионстве. Это чествование старого Неаполя, но и победа над ним. Оттого на дне моей радости прячется грусть.
Париж-Неаполь
Париж — большая шлюха.
Натали выжидательно смотрит на меня. Она проверяет мою эрудицию. Знаю, знаю, Натали. Так обозвал в свое время Данте Флоренцию.
Я живу в галерее современного искусства. В моей комнате четыре веника, украшенные электрическими гирляндами. Метла, покоящаяся на подставке, как легендарное копье в этнографическом музее. Кресло, сделанное из костылей. В полстены фотография женской промежности, похожей на дымящийся вулкан, указание на обстоятельства места – Везувий не спит, так сказать.
Натали – хозяйка этого постоялого двора и покровительница искусств. Натали – парижанка, ее вполне можно было бы назвать парижской штучкой, если бы эти слова сегодня хоть что-то значили.
Натали была ребенком, когда случилась последняя Великая парижская революция. Пока она росла и мечтала, полицейские разобрали баррикады, мятежные леваки получили ставки в университетах, издательствах и газетах, а Париж превратился в город, где ничего не происходит, - Большую Шлюху, обслуживающую толпы туристов, как жестоко клеймит свой родной город Натали.
И тогда Натали стала искать города, где «есть жизнь». Она примеривалась к Стамбулу, пыталась освоиться в Каире, но в конце концов 10 лет назад осталась в Неаполе.
Она робко вживалась в этот город. Поселилась поближе к консульству Франции, на холме Позиллипо, этом Монте-Карло Неаполя, похожим на все буржуазные райки Средиземноморья. Но потом быстро поняла, что нужно жить там, внизу – в чреве Неаполя. Единственный способ полюбить этот город – не бояться его, не закрывать глаза, даже если зажмуриться очень хочется.
Нельзя сказать, что Неаполь принял Натали со всем ее богемным флером очень радушно: «Я хотела провести сюда отопление, но мне не разрешили под предлогом того, что этот дом – большая культурная ценность. Ты бы видел в каком состоянии была эта культурная ценность, когда я сюда въехала. И еще ограбили моего первого постояльца, кинорежиссера из Голландии. Он привез с собой огромные тюки с аппаратурой. И весь этот дорогой скарб в первый же день его пребывания исчез. Но я не в обиде на Неаполь. Я здесь счастлива. Я как будто бы вернулась к себе в Марэ, когда мне было 20 лет, когда Париж был живым и веселым городом, где каждый день что-то случается».
Я взволнован словами Натали и объясняю ей цель моего приезда:
- Знаешь, существует какое-то всеобщее чудовищное предубеждение по отношению к Неаполю. Его боятся, о нем говорят плохо – и хуже всех – в самой Италии. В лиге самых красивых городов мира он на последнем месте по популярности. У меня есть приятель в России – он фанат Италии. Он исколесил Тоскану, Умбрию, Венето вдоль и поперек. Каждый год бывает в Риме. Но ему даже в голову не приходило поехать в Неаполь. Для него это такой кошмар – ад страны, которую он называет раем. Я думаю, речь идет о каком-то старом предрассудке. Мне бы хотелось по мере моих журналистских сил развеять этот предрассудок.
- Благородная задача, – кивает Паоло, друг Натали. – Но ты сейчас, кажется, собираешься идти гулять?
- Да, в Испанский квартал.
- Прекрасное место. Постарайтесь не брать с собой ничего лишнего, никаких сумок.
Страх Неаполя
Признаться, у меня тоже есть основания плохо думать о Неаполе. Зажмуриться, не замечать этот город.
Два года назад я провел упоительную декаду на Амальфитанском побережье. Лучшая в мире моцарелла, свежая рыба, нежное октябрьское солнце, желто-зеленые, цвета лимончелло купола церквей, барочные концерты в Равелло, клубы Позитано. Скажу больше, если возможно в наши дни говорить об идее «аристократического отдыха» на море, то есть получении той сложной гаммы эстетических и плотских удовольствий, за которыми и стремилась на Амальфитанское побережье, начиная с XVIII века, английская аристократия, то эту идею возможно реализовать только на этих берегах.
Так вот, после этой поистине медовой декады в Амальфи, мы направились с моей возлюбленной в Рим, по пути решив заехать в Помпеи, а потом в Неаполь.
Уже ожидая поезд в Неаполь на железнодорожной станции, я возбужденно разглагольствовал о гибели Помпеи:
- Помпеи – это античная Жуковка. Разница в том, что у Жуковки нет культуры, вкуса и вот этой большой штуки, – я указал пальцем в сторону Везувия. – В Помпеях же было слишком много, невыносимо много культуры и вкуса: помпейский декоративный стиль – самый изысканный декоративный стиль на свете. Этот город буквально сгибался под спудом собственного благополучия и эстетических претензий. Я читал про то, что здесь царил виртуознейший разврат. Изощренная цивилизация, цивилизация, на высшей своей стадии - по определению развратна. Извержение вулкана – страшный суд Помпеи. Сам Бог выстрелил из этой пушки.
Я показал пальцем на Везувий и посмотрел на мою собеседницу. Она слушала меня с широко раскрытым ртом. Не успела подавить зевок. Я обиделся и сравнил ее с каким-то животным. Кажется, овцой. В раскаленный Неаполь мы въезжали молча.
Мне стыдно вспоминать об этом – моя возлюбленная просто очень устала гулять под палящим солнцем. Прошу обратить внимание на фразу, которую она произнесла на вокзальной площади Неаполя. Это слова выдающейся женщины:
- Мы сейчас все равно не сможем получить удовольствие от общения друг с другом. Поэтому давай расстанемся и встретимся здесь же вечером. К тому времени я наверняка отойду от твоего хамства.
Хотя это был в высшей степени разумный план, что-то мешало мне его принять. Это были мои первые пять минут в Неаполе. Но я кое-что слышал об этом городе.
- Отличный план. Но, знаешь, Неаполь не лучший город для расставаний. Рассказывают, здесь опасно. Особенно для высоких, стройных блондинок. Пойми: такое, как ты, у них только на телевидении, – я пытался подлизаться.
- Надеюсь, что пока светит солнце, я в безопасности.
- Va bene. В любом случае: сумка должна быть на дальнем от проезжей части плече.
Мы встретились минут через пятьдесят в Археологическом музее в зале с лучшими фресками из Помпеи и Геркуланума – другого города, погибшего под лавой Везувия. Она засмеялась при моем появлении, и смахнула со щеки последнюю слезу.
Расставшись со мной, девушка двинулась по оживленной улице, проходящей, как я потом выяснил, через довольно отвратительный квартал. Она зашла в какую-то гостиницу справиться, где ближайший банкомат, и по выходе была атакована группой джентльменов пубертатного возраста. Их было человек 20 и внутри этой дружной команды, судя по всему, существовала строгая специализация. Во всяком случае, одна группа, без лишних слов, занялась грудью моей подруги, другая – задницей, а третья – ее сумочкой.
Трагическим штрихом этой картины мог бы стать отчаянный рывок моей нордической девушки на проезжую часть. Однако при всем своем кажущемся катастрофическом хаосе, неаполитанский трафик вполне безопасен – водители все, как один, прекрасно подготовлены к нештатным ситуациям. И этот тоже оказался настоящим неаполитанцем – успел затормозить. Она заскочила в такси, приказала везти в Археологический музей, – единственное место, по ее представлению, где можно было бы спрятаться от Неаполя.
Может речь идет о случайности? Может быть, так совпали звезды в тот жаркий октябрьский день? Что-то слишком многим выпадают такие звезды. Взять хотя бы опыт светоча либерально-консервативной мысли Тимофеевского А.А: «Вы знаете, как я люблю Италию. Италия для меня, так сказать, юбер аллес. И вот можете себе представить, оказавшись в Неаполе, я считал минуты до отправления моего поезда – скорее бы уехать из этого назойливого кошмара, населенного приставалами».
Тут я должен признаться. Выслушав тогда, в Археологическом музее неаполитанскую историю моей дамы, я не рассвирепел, не побежал искать засранцев. Не столько потому, что это было бы глупо, сколько потому, что мне совершенно не хотелось ни воевать с этим городом, ни заводить на него уголовное дело. Я ничего не мог поделать с собой – мне ВСЕ здесь нравилось, как-то сразу, с первого взгляда – меня, извините, просто перло от этого города.
Мы брели вдвоем из Археологического музея к вокзалу по уже темному Неаполю, я любовался ветхими фасадами, на ходу разглядывал статуи на площадях, все время рискуя во что-нибудь вляпаться или на чем-нибудь поскользнутся. Я понимал, что если убрать с этих улиц грязь и мусор, посадить в детскую комнату милиции обидчиков моей дамы, то в этом городе что-то непоправимо измениться, – воздух, люди, музыка их речи и мое счастье не будет таким полным.
Я твердо решил вернуться в этот город, чтобы подготовить слово в его защиту. И я вернулся.
А что, кстати, скажет местная интеллигенция в защиту Неаполя?
Неопрятная дама
Мне приходилось общаться редакторами отдела хроники и происшествий городских газет. Я хорошо знаю этот тип. Как правило, это циничные пьяницы, большие любители сальных анекдотов про персонажей городской политики. Не таков шеф отдела хроники газеты «Утро» Клаудио Скамарделла. Вельветовый костюм, очки в модной массивной оправе, здоровый цвет лица (как, впрочем, у всех итальянцев), поставленный, лекторский голос, чеканные формулировки.
Я представляю на этой встрече испуганное коллективное бессознательное среднего западного туриста с его верой в легенды и мифы о страшном городе Неаполь. Клаудио спокойно выслушивает мои неприятные вопросы, иногда даже поощряя меня словом «bravo!», он не юлит, не впадает в трехгрошевую марксистскую риторику, так популярную в Неаполе, но и не посыпает родной город пеплом Везувия. Умный, честный диагностик, к тому же правый – редкий, заповедный в здешних краях типаж.
- В том, с чем турист может столкнуться на улицах Неаполя, нет ничего своеобычного. Вы, наверное, знаете, что и в Нью-Йорке, и в Париже есть районы, где даже днем лучше не показываться праздному туристу. Уникальность Неаполя в том, что здесь нет традиционного для больших городов строго деления «центр-периферия». Центр у нас одновременно является и периферией. Стоит вам отойти на сто метров от парадной набережной с гранд-отелями, как вы оказываетесь в заповеднике бедности. Но эти районы не только неблагополучны и в чем-то, может быть, опасны, но и удивительно самоценны. Скажем, вы можете составить представление о самобытности кварталачерез традицию почитания какого-то святого. Проявления этой традиции очень живописны. Это предмет самых горячих споров, что делать с этими кварталами: как можно жить в ХХI веке с этими уличными выставками белья, ветхими домами и горами мусора. Многие считают, что если попытаться побороть эту ветошь и эту бедность строительными кранами, то Неаполь просто перестанет существовать как культурный феномен. Беда в том, что для многих неаполитанцев горы мусора и чудовищная уличная грязь – это тоже знамя свободы и самоопределения. Я бы сравнил Неаполь с женщиной. С такой прогрессивной, сознательно неопрятной дамой. Она презирает законы, прет на красный свет, выбрасывает из окна машины пустую пачку сигарет, паркует машину поперек дороги. Это не просто невоспитанность, это невоспитанность, возведенная в ранг гражданского жеста. Неаполитанцы – бунтари. И мусорная куча – тоже бунт против порядка. Неаполитанцы гордятся своей свободой, своей фантазийностью. И проезд на красный свет для них такой же акт творческой воли, как и сочинение стихотворения. Такая наивная подмена понятий. В любом традиционном европейском социуме гарантом порядка, примером законопослушания является средний класс. Неаполитанский средний класс всегда подавал народу только плохие примеры – касается ли это тех же правил парковки или уплаты налогов.
Буржуазия всегда была маргинальной в Неаполе – она не играла никакой роли ни в политике, ни в культуре. Она всегда жила на дотации государства и никогда не была ответственным классом. Вы обратили внимание, сколько в Неаполе полицейских на улицах? Неаполь нуждается в армии надзирателей – в тех, кто наблюдает за исполнением самых элементарных правил, в то время, как Севере Италии этими надзирателями являются сами граждане.
- Знаете, Клаудио, по-моему вы слегка преувеличиваете исключительность Неаполя. Я знаю страну, где дела с охраной правил обстоят примерно так же.
- Правда?
- Правда. Но вот неаполитанские парни, действительно, как-то уникально агрессивны в сексуальном плане.
- Да бросьте. Это бравада. Они очень робкие в душе и даже пугливые.
Только сейчас понял, в чем заключалась фундаментальная ошибка моей возлюбленной – она даже не попыталась двинуть кому-то из мальчишек, окруживших ее, по яйцам!
Расставшись с мудрым Клаудио, я заглянул в кабинет Алессандры – мне представили ее как специалиста по ночной жизни. Алессандра энергично нарисовала на листе бумаги схему ночного Неаполя:
- Есть два эпицентра ночной жизни. Левацки-альтернативный, в районе Спакканаполи, в квадрате между площадями Джезу Нуово, Беллини, Сан-Доменико Маджоре и Миралья. И гламурно-буржуазный, ограниченный с одной стороны Ривера Къяйя, и с другой стороны – улицами виа Къяйя и виа Деи Милле, это здесь совсем рядом.
Я выбрал, что поближе, гламур – выбор Москвы.
Неаполь – родина китча
Для начала я зашел в популярный бар «66». Понятно, что ничего особенного – стоят нарядные молодые люди, живо разговаривают. Затем меня как-то очень естественно вынесло к дверям клуба Solo. Туда не пускали – вечеринка по случаю дня рождения хозяина заведения. Но меня спасла моя иноплеменная физиономия: «Русский журналист? Заходи». Что сказать? Москвича ночным гламуром не удивишь. Видели мы уже эти белые диваны, минималистические фокусы, и 5 евро за рюмку водки – тоже мне угощение. Я взял баккарди с колой, занял наблюдательный пункт и стал рассматривать то, что поинтереснее стен – публику. Не знаю почему, но я вдруг вспомнил наших милых родителей. Господи, как они были наивны, как непосвященны, когда принимали картинку неореалистического кино, снятую в Неаполе, всех этих отчаянно жестикулирующих Марио и малахольных Сильвий, карикатуру Италии, ее южный предел – за образ самой Италии. Как говорит по этому поводу мой друг Филиппо из североитальянского города Кремона, умница, добряк и поклонник программы партии «Северная Лига» (условный девиз – «Хватит кормить этих южных бездельников»): «У моей Кремоны гораздо больше общего с русским городом Владимиром, чем с Неаполем. У нас хотя бы иногда выпадает снег».
Но и мы тоже хороши, маменькины сынки и папенькины дочки. Мы, дети зимы, бледные спирохеты, выбрали змеиные сапоги с золотыми пряжками и леопардовые панталоны к ним в комплект. Мы выбрали избыточное – то, чего у нас нет в природе и то, что мы не пережили в культуре. То, что становится вкусом и стилем только там, где было экстатическое барокко, оперы-буф и площадной театр, там – где, собственно, и родился китч.
Неаполь стал первым нещадно эксплуатировать образ Иисуса Сладчайшего. В Неаполе родилась, а потом стремительно распространилась по всему Pax Vaticanus, традиция устраивать в церквях кукольные ясли под Рождество. Прелестная, великая традиция – спасибо Неаполю за этот подарок миру. Но Неаполь никогда не знал меры. Я видел, исполненный в той же игрушечно-кукольной традиции, Страстной цикл. И вот это, уж простите, настоящее порно по мотивам Священного Писания: Господь Наш принимает плети сладострастных прислужников Ирода с совершенно мазохистской улыбочкой. О, какое это удовольствие рассматривать витрины здешних фотоателье! Меня изумляет то, что умиляет неаполитанцев. Фотография безбожно накрашенной и профессионально похабно наряженной девочки – хоть сейчас под венец, или все-таки в публичный дом?
В сущности, вся неаполитанская визуальная культура отчаянно балансирует на границе предельных аффектов и опасных эффектов – это и есть высочайшие проявления неаполитанского искусства. То, что сваливается за эту черту, неизбежно оказывается либо китчем, либо откровенной похабщиной.
Говорят, что неаполитанцы в последнее время стали очень стесняться своих пристрастий и старых привычек. Что они стали одеваться сдержаннее, например. Но мне будет жаль, если неаполитанский шик умрет, или уйдет в Сибирь или Китай. Эту избыточность оправдывают эти лица и эти формы.
Господи, что я вижу! На танцполе отплясывает целая стая Софи Лорен, в той или иной мере удавшихся. Вот за этим и нужно ходить в неаполитанские клубы. Я пытаюсь подрыгаться перед одной из них. Но моя клубная ночь заканчивается на диване не с Софи Лорен (пусть даже и уцененной), а с Паоло.
Паоло – человек куртуазный и к тому же хороший этнограф. Я уже несколько дней проходящий по разряду «инглезе» и «тедеско», вдруг почти обретаю национальную идентификацию.
- Ты – украинец, – заявляет Паоло.
- Ты ошибся. Я – татарин.
Паоло смеется и потом наклоняется к моему уху:
- Все, что ты сейчас видишь, не имеет никакого отношения к Неаполю. Это субкультура. И вообще, если ты хочешь узнать правду о Неаполе, не слушай интеллектуалов. Они никогда не были в этом городе, они живут в скорлупе. Познакомься с какими-нибудь ребятами попроще на улице.
Слушаюсь, Паоло.
Амели в Неаполе
Совсем забыл. Я в Неаполе опять с дамой. Диана – прелестное дитя веселого русского художника и строгой деловой итальянки. Диане 28 лет. 26 из них она прожила в Милане, а потом рванула в Москву к тете преподавать итальянский разным ленивым болванам вроде меня. В Неаполе мы спим на одной кровати, но я не прикасаюсь к святым.
Правда, правда. Диана – типичная городская святая XXI века – Амели. Она курит, ее можно увидеть бодро шагающей по улицам Москвы с баночкой того, что она называет «коктейлем». Но это неправдоподобно чистое существо. Я знаю точно, что за свою жизнь она не убила ни одной мухи, помогала всем, кому могла и чем могла, и никогда ни на кого не обижалась. Я помню, как к моим глазам приливала кровь, когда в Итальянском институте культуры в Москве, где она преподавала мне итальянский, мои сокурсницы-идиотки хихикали над ней. Но зря я бесился. Она не замечала насмешек и хихиканье сменилось чем-то вроде обожания.
Диана живет на планете, которая называется Carino или Carina – в зависимости от рода существа, с которым она общается. Что значит – «милый» или «милая». И Неаполь теперь стал городом на этой планете, как только сюда приехала Диана. Ее абсолютно все здесь восхищает.
Диана никогда не была в Неаполе. Виной тому отчасти ее строгая мама. Как-то, когда Диана была совсем маленькой, она отдыхала с родителями в Кампанье, недалеко от великолепных развалин античного Пестума. Отдых прервался, когда их сосед без видимых на то причин стал угрожать папе Дианы ружьем. Мама Дианы истолковала его поведение в социальном ключе и распространила все его данные, как-то свойственно деловым женщинам Италии старой закалки, на всех жителей Кампаньи и ее столицы, Неаполя:
«Нет тут порядочных людей, одна каморра». Последнее слово означает прозвание местной организованной преступности.
Возвращаясь домой, в Милан семейство Дианы объехало стороной Неаполь – столицу зла. И больше никогда ее не навещало.
Диана давно мечтала побывать в Неаполе. Тем более, что ее бабушка из Рима любила приговаривать: «Эх, Дианочка, какой город Неаполь! Самый красивый в Италии».
Наконец, мечта Дианы сбылась.
Вначале Диана с тревогой относилась к моему навязчивому стремлению погулять по ночному Неаполю. Но с помощью двух стаканчиков вина, она легко одолевала предрассудки.
- Вот видишь, как здесь спокойно. Все это – чушь, – кричал я ей, когда мы гуляли под дождем по ночному Испанскому кварталу, тому самому – кошелек-в-краман-не-клади. – Мы должны двигаться дальше, мы должны найти, наконец, приключение на свою голову.
Диана смеялась и подставляла лицо под капли.
В конце концов приключение состоялось. Увы, не со мной, а с ней.
Мой план состоял в том, чтобы уговорить кого-нибудь устроить нам экскурсию по самым грязным и опасным закоулкам Неаполя. Нашим проводником оказался Чиро – хозяин, управляющий и официант траттории «Да Неннелла» в Испанском квартале. Его заведение воплощает идею пролетарской таверны – кухни без прикрас. Белый кафель, пластмассовые столы. Продукты свежайшие, кулинарных приемов ноль целых одна десятая, цена – три итальянских копейки. Все очень вкусно, кроме вина – такой бурды я никогда не пил в Италии.
- Какое милое вино, – отрекомендовала этот напиток Диана, с которой мы вчера распивали в винотеке под названием «Опьянение Ноя» лучший местный таурази 99-го года (40 евро за бутылку). – Правда?
- Нет, не правда.
Все столики заняты. Кто-то справляет день рождения. Сальваторе, стряпальщик и артист, исполняет свой коронный, судя по всему, номер – рассказывает анекдоты. Поскольку он использует неаполитанский диалект, я понимаю очень мало, практически одно слово – «хуй». Все его истории про это. Сальваторе – хороший шут. Счастливый сон Бахтина.
Но вот заведение закрывается, всем наливают на дорожку стопку лимончелло. И Чиро сажает нас в свой «Рено». Его прямые суждения о Неаполе также содержательны, как и интеллектуальные сентенции Клаудио из газеты «Утро». Я в лоб спрашиваю – Чиро прямо отвечает.
- Ты платишь каморре?
- Нет. Когда посадили главу каморры Испанского квартала, к нам в тратторию стала приходить его жена. Отец кормил ее бесплатно и еще давал еду для мужа в тюрьму. Нас очень уважают каморристы и не требуют с нас мзду.
- Опасно гулять ночью в Испанском квартале?
- Если ты часто смотришь, сколько показывает твой «Ролекс», то опасно. А если у тебя с собой нет «Ролекса» и ты одет, как мы сейчас с тобой, то можешь хоть спать на улице. Я знаю, что иностранцы покупают жилье в нашем квартале. Неаполь меняется. Только дураки едут за работой на Север.
- А где опасно в Неаполе?
- СанитА, Форчелло, это в районе вокзала, Санта-Лючия. Но, по-настоящему, – только в одном районе на периферии Неаполя. Там даже есть такой квартал, где дома выкрашены в кодовые цвета. Каждый цвет обозначает наркотик, который там можно купить. Туда мы не поедем. Нечего там делать. А все остальное сам увидишь.
Вначале мы заезжаем за Армандо, другом Чиро. Армандо – торговец из, выражаясь по-нашему, центровой палатки в районе Кастел Нуово.
- У него одна жена, двое детей, три любовницы, он осеменил половину Неаполя, – представляет своего друга Чиро.
- Две третьих, – поправляет Армандо.
- Я имел в виду всю женскую половину.
Хохочут.
Чиро притормаживает у крыльца, на котором сидит девочка лет 15 при парадном макияже.
- Не думай, это не проститутка. Она просто ждет своего принца. Так я нашел свою жену. Подошел, взял ее за руку и ушел с ней под венец, -вспоминает Чиро.
Мы въезжаем в СанитУ. Опять стайки молодых людей, оглядываются на наше «Рено». Чиро гонит, как черт. Въезжая в лабиринт квартала, он освобождается от ремня безопасности.
- Я так даю понять, что я свой, крутой неаполитанский парень – ведь только лохи пристегиваются ремнями.
Квартал проституток с остановкой для выяснения ценовой политики. Пулей проехали улицу, где торгуют героином. Успел поймать внимательный взгляд господина мрачного вида. Наконец, трансвеститский парад в какой-то индустриальной глуши. Ничего особенного, ничего такого, чего нельзя было увидеть в ночи любого другого большого европейского города.
Мы остановились, много не доехав до центра города. Чиро наваливается на Диану губами, желая, похоже, всосать ее в свой большой живот (ах вот к чему он спрашивал, ревнивый ли я. – «Да нет, мы просто друзья», – поспешила ответить за меня Диана). Диана не может сопротивляться, она просто придавлена. Чиро отлипает от нее, чтобы выйти из машины и зайти к Диане со стороны ее двери. Она пытается что-то возразить. Но Чиро уже не удержим, как паровой каток. Он буквально вытаскивает Диану из машины и увлекает ее за стену, должно быть, давно им присмотренную для специальных целей. Я смотрю в сторону стены. Я не вижу Диану – только мерно качающуюся жирную тень Чиро на асфальте. Хотя, возможно, это просто содрогается на ветру одинокая лампа. Во всем знаменитом итальянском неореализме не было такой сильной сцены.
Через минут пять Чиро выходит с Дианой из-за стены. Он успокоился. Пар вышел.
Я был зол и груб с моей Амели. Я заподозрил ее в том, что ей все это понравилось, что ее прельстила тяжеловатая грация Чиро.
- Мы не должны осуждать их за то, что они такие, – горячо возражает Диана. – Они так воспитаны. И к тому же Чиро, видимо, страшно распалило то, что я из Милана. Это для них дело чести – поиметь Север.
- Зачем же ты сказала, что мы «просто друзья», почему, наконец, ты не позвала меня на помощь?
- Ах, это мой дурацкий характер, я должна была все это предвидеть. Ну пускай. Не очень приятно, но никакой катастрофы. Чиро – не злодей.
- Он – милый, – ядовито передразниваю Диану.
В марихуановом смоге, заполненной людьми пьяцца Джезу Нуово, Диана, наконец, вышла из себя:
- Ну что я могла сделать?! Дать Чиро по яйцам?
- Конечно!
- Но это же больно!
Гений места: Марадона
Диего Армандо Марадона прожил в Неаполе всего семь лет. Но ни об одном, даже самом гениальном неаполитанце нельзя сказать, что он с такой мощью и точностью воплотил образ города на всемирной сцене.
Марадона – величайший в истории агент влияния Неаполя, его славослов и одновременно очернитель. С Марадоной мог бы состязаться в веках, пожалуй, только Караваджо – один из величайших реформаторов живописи, уголовник и содомит (если верить Джармену). Но он был здесь недолго, создал гениальнейший цикл в церкви Мезирикордия и метод, за который Неаполь ухватился так, как ни один другой город мира. Знаменитый караваджиевский прием создания контраста путем бескомпромиссного столкновения света и тени – метафора Неаполя. Сто пятьдесят лет местные художники разжевывали, переваривали, развивали и доводили до абсурдных пределов стиль Караваджо. Но при всем безмерном уважении к достижениям Солимены, Джордано, Караччиоло, при всем величии Риберы, никому не удалось создать ничего равного шедевру Марадоны в матче Кубка мира-86 против Англии – вот это был контраст. С интервалом в три минуты Марадона сотворил сначала величайшее мошенничество в истории чемпионатов мира, а затем – величайший гол. Миллиард зрителей видели на повторе, как Марадона легким шулерским взмахом руки протолкнул мяч в ворота Англии. Но у судьи не было возможности сбегать к телевизору, он купился и засчитал этот гол.
Марадоне же принадлежат самые известные слова, когда-либо сказанные футболистом. Когда после матча журналисты прижали его к стене с вопросом, забил ли он рукой, Марадона ответил: «Это была рука Бога».
Многие видят в этом удачную эстрадную шутку, некоторые поднимают эту фразу на уровень афоризмов Оскара Уайльда, кто-то даже назвал Марадону богохульником – потому что Бог не может покровительствовать ворам. И только Неаполь ВЕРИТ Марадоне.
Три, а иногда и четыре раза в год Неаполь празднует день Святого Януария – покровителя города. Праздник, впрочем, неудачное слово – речь идет о регулярном чудодействии.
Перед главным алтарем Дуомо выставляется бюст Святого Януария, облаченный в праздничные ризы. Архиепископ выносит из реликвария хрустальный ковчежец, в котором лежат две ампулы с кровью святого. Священник встряхивает ковчежец, и темное пятно тут же окрашивается цветом живой крови под восхищенные вздохи толпы.
Знаю, что за такие слова можно и по рогам получить, но я все же рискну заявить, что слова Марадоны о руке Господа, направившей мяч в ворота англичан, являются ложью в той же степени, что и чудо крови Святого Януария. Это ложь по ту сторону правды и лжи. Ложь, в правдивости которой лгущий может поклясться перед Господом Богом. В Неаполе и его жителях замечательна не только их фантастическая способность лгать без устали, но еще более – способность без устали в ложь верить. Иначе – верить в чудо. В этом не слабость, а сила Неаполя.
Собственно, искусство Марадоны, как и всякое великое искусство, это обман от начала до конца, – все эти его финты, уклоны. Для того, чтобы обыграть защитника нужно солгать телом.
Я просил многих людей провести меня по местам Марадоны, предлагал даже деньги. Наконец, я вышел на старого газетного волка Франческо Марольда, который хорошо знал Марадону и, судя по всему, действительно был дружен с ним.
- Да не получиться никакой особенной экскурсии, – остановил мой напор Марольда. – Всего-то несколько адресов. Вилла на виа Шипионе Капаче, где он жил. Ресторан отеля «Парадизо», где он периодически устраивал банкеты для друзей. Пара знаменитых ресторанов и пара дискотек, уже давно закрытых. Вот и все. Больше он нигде не бывал. Днем только футбол. Ночью - все, что помимо футбола. При всей своей открытости и жизнелюбии, он вел жизнь то ли совы, то ли летучей мыши. Он света белого не видел. При свете дня его в любой точке города просто разорвали бы на части – от любви, разумеется. Поэтому его друзьями были все те, кто оживает ближе к ночи: бляди, бандиты, торговцы наркотиками, в лучшем случае – какие-нибудь эстрадные знаменитости.
- Это Неаполь подсадил его на наркотики?
- Нет, он приехал сюда со своим шприцем. Но именно в Неаполе это стало его болезнью.
Марадона въехал в Неаполь летом 1984 года золотым тельцом – «Наполи» выкупил его у «Барселоны» за гигантские по тем временам деньги – 7 миллионов долларов. В 1987 году он подарил первый в истории Неаполя чемпионский титул, спустя три года – второй. В апреле 1991 года, безмерно усталый, подавленный, непоправимо толстый, он покинул Неаполь и больше никогда сюда не возвращался. За эти 13 лет он не раз навещал Милан и Рим, но ни разу не заехал в Неаполь. И это для меня почти такая же загадка, как чудо Святого Януария. Что же такого ему сделал этот город, отчего он не может его простить?
Каподимонте – телесный верх
Я стою на холме Каподимонте - самом красивом месте мира, согласно Тимофеевскому А. А., а он знает толк в красоте. За моей спиной – вилла Каподимонте, когда-то собственность дряхлеющей Испанской империи (это Италия разрушила Великую Испанию, заразив ее страшной болезнью – любовью к прекрасному), теперь – одно из самых качественных собраний живописи в мире, и может быть, самое изысканное. Внизу – Неаполь. Он выглядит отсюда каким-то странным, нелепым, неуклюжим, почти отталкивающим. Видали мы виды и получше – в том же близком Равелло с террасы виллы Руфоло. Но я понимаю, что Тимофеевский возносит символическую красоту этого места. Каподимонте возвышается над Неаполем, как дух – над плотью, искусство – над жизнью. Он думает, что только в таком неблагополучном городе могла возникнуть такая изысканная культура. Это красиво ложная теория.
В Неаполе нет никакого болезненного раздвоения. Нет никакого духа – одна только плоть, со всеми ее запахами, высшими и низшими отправлениями. Дух Неаполя – это его смог, живое благоухание его рыночных площадей и смрад мусорных куч. Бесконечные эксперименты живописной школы Неаполя со светом и тенью – игра по мотивам города, который весь состоит из контрастов, как говорила бессмертная Мордюкова. Здесь к середине ХVII века, то есть в период рассвета неаполитанской школы живописи, было 400 тысяч жителей – больше тольков Париже. Неужели мы так похожи на мух? Неужели все, что притягивало людей со всех концов Средиземноморья к этому месту – это запах дерьма? Теория противостояния духовного верха – Каподимонте, телесному низу – самому Неаполю – несостоятельна.
Из тьмы рождается свет. В нише серой стены, на которой написано «Смерть – ментам» и «Берлускони – мудак» стоит фарфоровая мадонна, горит свеча и лик мадонны светел. Здесь в церквях просят бога о выигрыше в лотерею (на них здесь все просто помешаны), а потом уже о спасении души. Здесь одной рукой крестятся, а другой хватают барышень за задницу. Каподимонте – не дух Неаполя, а его прекрасная благородная голова. Голова покоится на теле. Душа – в этом теле, а не на небесах. Это живой город, может быть, самый живой город Европы.
Вижу ваше растущее раздражение: хватит уж трындеть, ты прямо скажи – Неаполь – это опасно или нет, туда стоит ехать или нет?
Не знаю, друзья, я вроде как уже и ответил. Я честно описал мои приключения в этом городе. Я распевал русские песни в Испанском квартале – меня никто не ограбил. Я шел по району СанитА мнимо свободной походкой. Девушки в коротких юбках кричали мне вслед: «Эй, турист!». Я оборачивался и отвечал им, громыхая моим варварским акцентом: «Чего Вам, красавицы!». Меня с некоторым удивлением рассматривали молодые уличные стаи. Я кивал им и говорил: «Чао!». Наверное, меня берег Святой Януарий – мне выпал выигрыш в местной лотерее.
Я думаю, ваши шансы потерять кошелек в этом городе, более высокие, чем в любом другом. Ну и что из этого следует? Позвольте мне вам задать один традиционный неаполитанский вопрос: Il borsellino oppure la vita? Кошелек или жизнь? Я свой выбор сделал. Я выбрал жизнь. Жизнь – это Неаполь.
Фото: globallookpress.com/Martin Moxter, Raimund Kutter, Reinhard Marscha, Bildverlag Bahnmüller; Gettyimages.ru/Christopher Furlong, Michael Regan; eastnews.ru/ANDREAS SOLARO
