39 мин.

«Дети не должны быть в системе». Федор Погорелов удочерил двух девочек – как это изменило их жизни?

190

Вадим Кораблев с ним поговорил.

Это Сусанна (и собачка Докса). Уже три года она растет в семье спортивного журналиста и экскурсовода Федора Погорелова, который забрал ее из дома малютки в три месяца.

А это Саша. Ей вот-вот исполнится десять. В шесть она оказалась в детском доме поселка Первомайский в Забайкальском крае, где прожила два года, пока семья Погорелова не забрала ее в Петербург. У Саши вторая группа инвалидности и ДЦП.

Еще у Федора две кровные дочери (Мусе 12 лет, Ляле – 7) и 19-летний сын Ваня от первого брака, который живет с мамой.

Вадим Кораблев поговорил с Погореловым о том, как он решился удочерить двух девочек, уже воспитывая троих детей, через что прошел и почему ему важно об этом рассказывать.

Первое удочерение: не испугались страшилок про гены, кровные дочки очень ждали новую сестру

– Вы решили взять ребенка, когда в 2013 году вели передачу «День Ангела», где воспитанники детдомов рассказывали о себе. А когда вообще впервые об этом задумались и обсудили с женой?

– Я достаточно примитивно организован, абстрактная рефлексия – не мой конек. Поэтому я натурально впервые задумался о том, что дети живут в детдомах и их там много, после первого съемочного дня передачи «День Ангела». Это был март 2013 года, директор «Пятого канала» Алексей Бродский предложил мне стать соведущим. Незадолго до того был принят «закон Димы Яковлева», который запретил иностранцам принимать детей из наших детдомов. И это так мерзко прозвучало… Сейчас ситуация изменилась в лучшую сторону, но в целом наши сограждане не спешат забирать детей из системы, а их там 40 тысяч.

Первый съемочный день прошел в очень серьезном эмоциональном напряжении, потому что девочка была сложная. С другой стороны, из детских домов простых не бывает. На съемочную площадку привезли ее сестренку, певица Елка записала видеообращение, которое опрокинуло до слез. Идет финальная сцена, нужно выносить торт, а все плачут. Было тяжело – я закусывал губы, чесал переносицу, чтобы отвлечься.

Когда приехал домой со съемок, мы поговорили с [женой] Верой на кухне и приняли решение. Что хотим четверых детей, а четвертый должен быть из детского дома. Это такой наш маленький вклад в теорию добрых дел.

Вторая беременность так утомила жену, что решили перейти к удочерению уже после второго кровного ребенка. Когда Лялевич (Ляля, вторая кровная дочь Погорелова – Sports.ru) подросла, мы сознательно хотели, чтобы дети шли с шагом в четыре года. На наш вкус, это оптимальная разница для того, чтобы сиблинги были партнерами по играм, чтобы не было экстремальной разницы, которая разбрасывает братьев и сестер в разные роли.

Когда Лялевичу исполнилось три, мы записались в школу приемных родителей. Обучение занимает где-то полгода. В случае с Сусанной, первой приемной дочкой, было все так легко и просто, что беременность с последующими родами казалась сложнее.  

Естественно, мы не скрывали от старших дочек, что идем в школу приемных родителей. Муся (старшая кровная дочь – Sports.ru) – невероятный эмпат. Ляля в этом смысле посложнее. Но обе ждали нас с занятий с энтузиазмом, расспрашивали, когда же мы поедем «в домик за сестренкой». 

Было понятно, что будет сестра. Чтобы не было двух разных детских [комнат], что с нашим бюджетом было бы невозможно. 

– Как я понял, у потенциальных родителей три главных страха. Первый – гены.

– Да, конечно. Пресловутое «От осинки не родятся апельсинки». Я давал интервью официальному каналу «Дзена» и, после того как оно вышло, прочитал все комментарии (да, я зануда) и обалдел от количества мракобесия на квадратный пиксель монитора. Кто-то писал, что дальние родственники взяли девочку, а она выросла, всех обокрала, убежала в табор и стала героиновой наркоманкой. То есть в широких слоях общества популярна вся хтонь, связанная с генетикой.

Жена со старшей дочерью сейчас пересматривают последний сезон «Друзей». Моника и Чендлер усыновляют ребенка и обсуждают, что им, конечно, достанется парень, которой убил папу лопатой: «Of course we’ll get the shovel guy». Эта цитата регулярно звучит в нашей семье.

Три года в ежедневном режиме я провожу время с Сусанной и вижу, что есть характер. Понятно, что это характер, на который я не могу повлиять. Сусанна до сих пор не знает слова «нет». Как только ей что-то запрещают, она начинает искать что-то, что ей разрешено. И все равно я считаю, что среда и социализация через импринтинг – реакцию запечатлевания – может нивелировать генетические аспекты.

Сложнее тема зависимостей. Если у детей есть наследственная склонность к зависимости, то это может стать серьезной проблемой. Это та медицинская константа, на которую средой не повлиять.

– Какого ребенка вы бы точно не смогли забрать?

– Мы понимали, что с точки зрения логистики не потянем ВИЧ-терапию. Все сейчас лечится, но ВИЧ-терапия – это регулярные таблетки на протяжении очень длительного срока. Мы понимали, что когда-то забудем, чего-то не сделаем и обнулим предыдущую тысячу таблеток.

В случае с Сусанной, уже приняв решение, что это классная девчонка, мы три дня ждали результатов на ВИЧ. К счастью, пришли отрицательные.

– Второй страх – как примут кровные дети.

– Мне очень повезло. Жена – святая, старшие дочки – чудесные. И мне было бесконечно приятно, что мой взрослый сын от первого брака воспринял Сусанну и Сашу как родных сестер.

Я много об этом думал и формулировал в постах, что любовь и ощущение семейственности – это не про обмен жидкостями и не про то, чтобы потереться письками друг о друга. Это, несомненно, приятно, но к ощущению ребенка как своего не имеет никакого отношения.

– Третий страх – что не полюбишь ребенка как родного. Но вы уже ответили.

– Да, прямо в доме ребенка с 3-недельной Сусанной я понимал, что это мое. Мой мохнатый кусок мяса.

Погорелов столкнулся с кошмарной бюрократией – загруженный суд и кабинеты, работающие два дня в неделю. Как это преодолеть?

– Школа приемных родителей – что это такое?

– Я уж не помню год, когда они появились в обязательном режиме. С одной стороны, кажется, что это очередная попытка государства контролировать все. С другой, я считаю, что это очень правильная инициатива, потому что это серьезная профилактика отказов. Я знаю случай, когда ребенка возвращали через день после того, как забрали из детдома – и это очень страшно.

В школе приемных родителей сильно прокачивают психологическую резистентность, готовность к сложностям. В нашей группе была еще одна пара с детьми. И эта пара родила после третьей попытки ЭКО. Парень на занятиях спал с открытыми глазами – он работал на заводе, ребенку два года, очень сложно. И им не дали одобрительное психологическое заключение со словами: «Вы сначала выспитесь, а потом приходите».  

Задача психологов, которые ведут занятия – обрисовать все возможные сложности, которые связаны с появлением ребенка: недосып, бесконечная усталость, депрессия у матери, о которой в обществе почему-то предпочитают не думать. Плюс дети из системы – это всегда дети с очень серьезной травмой, что делает процесс в десять раз сложнее.    

Все остальные шесть пар в нашей группе были бесплодные. Одна пара взяла прекрасную узбекскую девчонку, которая на неделю старше Сусанны и в три раза ее больше. Сусанна родилась недоношенной на два месяца, а недоношенные компенсируют попозже.

– Как бы вы описали людей из школы приемных родителей? Кто сегодня в России готов забирать детей из детдомов?

– Я не занимался детализацией, но это интересно. В большинстве случаев это люди, которые столкнулись с бесплодием. Доход – средний. Именно средний, потому что у нас в группе были ребята, у которых чуть ниже среднего, были те, у кого существенно выше среднего. Мы пошли в школу, когда у меня за два дня до зарплаты оставалась тысяча рублей на карточке. Потом ситуация выправилась, хотя сейчас я вернулся в то же состояние.

Как общую характеристику я бы использовал категорию осознанности. Все-таки для того, чтобы записаться в школу приемных родителей, нужно много подумать, нужно уметь разговаривать в семье, что важно. И осознанность – наверное, главное качество.

– Ваша цитата: «После школы приемных родителей ты должен зарегистрироваться во всех районных опеках Петербурга. Дальше нужно поехать в Москву – зарегистрироваться в федеральной базе на улице Каретный ряд, 2. Это можно сделать только физически, работают два раза в неделю».

Звучит как «Пожалуйста, не берите детей из детдомов».

– Сложно. Мне кажется, система перегружена ограничениями. Возможно, они основываются на каких-то защитных соображениях, но в целом ресурс времени в случае с приемом ребенка – первоочередной. Нужно ооочень много свободного времени.

Сейчас я могу уже точно сказать, что не вижу смысла вставать в федеральную базу, потому что до нее докатывается либо совсем жуткая медицина, либо дети, которые оказались там случайно – условно говоря, на передержке. И их моментально заберут в том субъекте федерации, откуда они попали в базу. В случае Сашки, нашего второго приемного ребенка, мы работали через фонд «Измени одну жизнь». Они огромные молодцы, потому что выкладывают на сайте видеоанкеты детей. Это существенно упрощает эмоциональное решение, потому что, когда ты видишь живого ребенка в режиме видео, решение принимается намного легче. А фотографии, которые сделаны в момент попадания ребенка в систему, исключительно отпугивают даже решительных людей. Трубка, торчащая изо лба, не особенно вдохновляет людей, которые приехали на Каретный ряд. Понятно, что сквозь юмор мы анализируем страх и слезы.

В случае с Сусанной – да, механика была иезуитская. Сейчас отказников распределяют не по районам, где ребенок родился. Вот есть 16-й роддом в [районе] Купчино, там очень много отказов. Раньше оттуда все попадали в местную опеку. А теперь комиссия собирается раз в неделю и распределяет их широким веером по всему городу. Уравниловка – возможно. Но логики в этом не вижу. При том что Сусанна родилась в Купчино, все документы мы делали в муниципальном объединении «Черная речка» – а это жопа. Жопа, потому что это Приморский район, самый большой в городе. И там самый загруженный суд. Из-за этого Сусанна провела в доме ребенка лишние шесть недель. Пока назначили дату суда, пока судья вернулась из отпуска, пока ребята справились с написанием постановления, в котором оказалось четыре грамматических ошибки и перепутан номер паспорта.

Жалко, что так происходит, потому что в это время ребенок находится в системе. И даже в замечательном доме малютки на Савушкина – ограниченное количество воспитательниц. А детей в этом возрасте нужно все время держать на руках. И мы ездили к Сусанне каждый день – когда-то я, когда-то жена, когда-то теща или моя мама. И все равно из-за суда дотянули до ситуации, когда Сусанну перевели из бокса в группу, а это стремительно уменьшает количество времени на ручках.

– Вы говорили про ощущение, что главный лоббист этой истории – копировальные центры. Что это значит?

– Когда ты ездишь по всем опекам, чтобы встать на учет, нужны копии всей медицины, а это три диспансера, инфекционист, терапевт, постановление из школы приемных родителей. В общей сложности – примерно 60 бумажек. Умножаем на четыре опеки – 240 страниц.

– Это только про кривую логистику и бюрократический абсурд или еще про человеческое отношение?

– С отношением, к счастью, я сталкивался только с хорошим. За исключением судьи в Приморском суде, которой я желаю… удачи. Я понимаю, что работа в опеке – это не работа мечты. И совершенно не про доход. И ждать многого от людей в этом случае я не возьмусь. Наорал я на женщину в регистратуре в поликлинике, когда продлевал Саше инвалидность, ну а потом понял, что она в ссылке в этой регистратуре. Всю жизнь за прилавком – естественно, она ненавидит людей, детей, животных.

– Как не сломаться людям, которые на этом этапе могут притормозить и подумать: «Нафига мне все это надо?»

– Это сложный вопрос, и я не думаю, что у меня есть ответ. Единственное, чем я себя утешал (может, это не самый подходящий глагол) – мыслью, что цель важнее процесса. И как бы ни было сложно с Сашей, я всегда думаю: «Зато она в семье. Зато ее целуют перед сном. Зато у нее есть много сестер и собака». По сравнению с нахождением в детдоме в Первомайском, думаю, это для нее удача. И это добавляет боевые ресурсы.

Погорелов скачал все фото мамы Сусанны – покажет, когда девочка вырастет. И даже, возможно, отвезет в Таджикистан

– Почему в вашей семье оказалась именно Сусанна?

– После того как мама оставила ее в роддоме, Сусанну оттуда перевели в детскую больницу на [улице] Декабристов за синагогой. Оттуда информация поступила в опеку того самого муниципального объединения «Черная речка». А когда ты встаешь в очередь во всех опеках, то тупо несколько раз в неделю звонишь с вопросом «Какие новости?» 

Нам сказали, что есть одна девушка, и мы в этот же день поехали в больницу и познакомились с Сусанной. Замечательная главврач детского отделения завела нас в бокс, Сусанна лежала в смешном верблюжьем одеяле. И меня удивила точность взгляда врача. Сусанна в тот момент выглядела очень специфически: очень маленькая, очень красненькая, очень мохнатенькая. И врач, стоя рядом с ней, говорит: «Посмотрите, какая красотка».

Мы с женой переглядываемся: «Точно?» И уже через год было видно, что, в отличие от нас, врач разбирается. Мех сошел со лба, новорожденная краснота ушла. Было понятно, что девушка удивительно сложена, не так, как наши дети – это как раз связано с генетикой. И когда она раскудрявилась на 18-м месяце, все вокруг начали таять. Она совершенно магнетического обаяния девушка. Я достаточно быстро перешел в регистр «Боже, как нам повезло». Невероятные ощущения.

– Вы нашли ее маму в соцсетях. Зачем?

– Да, нашли ее маму, сохранили все фотографии, чтобы, когда Сусанна вырастет, мы могли показать, кто ее выносил. Современная педагогика, как нам рассказывали в школе приемных родителей, утверждает, что детей нужно знакомить с биологическими родителями, если есть возможность. Или, по крайней мере, рассказывать о них. Женщина, которая вела нашу группу и у которой прекрасный мальчишка из Средней Азии, летала с ним на родину, показывала ландшафт, в котором выросли его родители.

Поэтому мы и нашли маму Сусанны. Про папу там не очень ясно. А у мамы это был четвертый ребенок в 21 год. Я понимаю логику отказа, видимо, бабушка сказала: хватит, четыре внука – это слишком много. И я не могу ее осуждать. Наоборот, я ей благодарен.

– Когда Сусанна вырастет, отвезете ее в Таджикистан (согласно генетическому тесту, у нее есть таджикские и балканские корни)?

– Она таджичка на 33%. При этом первые два года это был такой лютый Дагестан по фенотипу, что я даже заинтересовался, к какому народу она принадлежит. Хотя понятно, что в Дагестане 100 народов. Посылал фотографию Сусанны знакомому русскому из Махачкалы, и он ответил, что она либо лезгинка, либо табасаранка. 

Есть очень важный сериал «Сайнфелд» – про комика Джерри Сайнфелда, из которого выросли знаменитые четверги по NBC, когда там показывали сериал «Друзья». Джерри Сайнфелд сравнивает трехлетнего ребенка с блендером без крышки. Вот Сусанна – классический блендер без крышки. Она несет разрушение всей окружающей действительности. Может схватить сестру за волосы в борьбе за материнские объятия. Может в объятиях придушить собаку, несмотря на то, что собака всем своим видом и рыком дает понять: Сусанна, спрячься за косяк. 

Музыкальная, очень круто пляшет. Поет нота в ноту. Сусанне нужно идти в балетную студию и просто смотреть, что с этим получится. Недавно она ходила с бабушкой на занятия по гимнастике, и проблема Сусанны в том, что она чаще всего говорит тренеру, что будет делать. Не тренер ей, а она ему. С точки зрения спорта это был провал. Сусанна, конечно, хорошо провела время, но вряд ли она пойдет на мастера.  

 

Когда подрастет, когда будет ресурс, мы с ней поездим.

– В каком возрасте планируете рассказать Сусанне, что она не ваш кровный ребенок? Есть какие-то нормы?

– Современная педагогика утверждает, что есть смысл это делать как можно раньше. Чаще всего это происходит в возрасте 3-4 лет. Очевидным образом Сусанна отличается от всех сестер и родителей. Поэтому это тупо вопрос времени, ее осознанности; ребенок в каждом возрасте понимает свое. Мы начали рассказывать Сусанне, показывать фотографии из дома ребенка и из больницы, говорить: «Мы тебя отсюда забрали, смотри, какая ты была маленькая и грустная».

Старшие девочки из детдома говорили Саше, что ее никто не заберет. Адаптация проходит тяжело, Погорелову даже выписали антидепрессанты

– Как так получилось, что в вашей петербургской семье оказалась девочка из поселка Первомайский Забайкальского края?

– Это все продюсирование [жены] Веры. После того как Суслик (так Погорелов называет Сусанну – Sports.ru) появилась в нашей семье, я честно сказал, что все. Пас. Потому что с учетом Вани – четверо. Ресурс дети занимают фантастический. Но здесь дело в том, что Верка обладает какой-то магией, и она очень настойчивая. А с Сусанной все прошло так легко, что вот этот гештальт спасения рядового детдомовца был не закрыт. И Верке этот гештальт Пеплом Клааса стучался в ее сердце. 

Когда Сусанне исполнилось полтора и я видел во вкладках браузера детские дома, то шел выносить мусор и говорил: «Увидимся где-нибудь в Аргентине». И тогда эта шутка не казалась реальным жизненным планом. Я долго отказывался даже смотреть видосы на сайте «Измени одну жизнь», так как понимал, что если посмотрю, то дам слабину. Но Верка умеет убеждать. А я порядочный каблук – и в какой-то момент сломался. 

Верка нашла Сашу в одной из, к сожалению, бесконечных видеоанкет. Не знаю, какие впечатления были у Верки, но когда я посмотрел это видео, то заметил столько страха в глазах Саши, что понял, что достаточно скоро мы окажемся в солнечном Забайкалье. Кстати, ирония нашей страны в том, что Забайкалье – самый солнечный регион России. Там больше 200 солнечных дней в году. Мы приехали туда в январе 2021-го, и там снег выпал впервые за несколько зим.

Мы несколько раз созвонились с Сашей по видеосвязи и ждали поездки. Надо понимать, что детдом в таком населенном пункте, как Первомайский – это, по сути, большая многодетная семья. У воспитателей там почти родственные отношения с детьми. Саша попала туда, когда ее маму лишили родительских прав, папы не было никогда. Как раз история про зависимости. Сашину сестру взяли под опеку примерно через год после того, как она попала в детдом. Ну а у Саши вторая группа инвалидности и ДЦП с младенчества. Мы поняли, что у Саши отрицательные шансы попасть в семью, и решили, что будем пытаться.

Первомайский. Я не помню, какой там был рудник – какие-то редкоземельные металлы. Но в советские годы это был город федерального бюджетирования, не муркина жопа. Когда мы приехали, я увидел стадион, бассейн. Видно, что когда-то было хорошо. Да и сейчас, если брать среднюю температуру по больнице, на нашей необъятной родине есть места страшнее Первомайского.

Сама опека находится в Шилке (город, где живут 12 тысяч человек – Sports.ru). Все знают этот населенный пункт из песни в «Мастере и Маргарите» – после заклинания Воланда поют про Байкал, Шилку, омуль, вот это вот все.

Нам очень повезло, что среди подписчиков Верки нашлась девушка, которая живет в Забайкалье. Ей невероятное спасибо, потому что ее семья, муж сделали наше путешествие турпоездкой. Мы потратились только на билеты. Нас встретили в аэропорту, выдали машину с замечательным водителем Димой. Поселили в гостинице, покормили в ресторане. И все наши попытки заплатить даже не рассматривались, потому что это бы обидело людей, которые искренне пытались нам помочь.

Надо уточнить, что мы брали Сашу под опеку, не удочерили. Удочерением занимаемся сейчас, потому что в противном случае нужно было бы жить в Забайкалье и ждать решения суда. А под опеку можно оформить документы и сразу лететь. С опекой Шилки мы несколько раз созванивались, они нас ждали. И там мы натурально провели 10 минут, только получили документы.

Как только мы выехали из Шилки с документами, нам позвонили из Первомайского: «Ну где же вы, где же, Саша не ест и не пьет, сидит на крыльце, вас ждет». Когда забрали Сашу, все всплакнули. А там директор такой очень приятный… Да и вообще все люди в детском доме «Родник» замечательные. Сказали, что мы первые люди за полтора года, кто к ним приехал забирать – опрокидывающая цифра. Потом я в слезах курил на выходе, рядом стоял черный «Патриот» с прокурорскими номерами. Оказалось, 14-летнюю девочку привезли. И я Верке говорю: «Ну вот, хотя бы сегодня в этом детдоме не плюс один, а в ноль ушла статистика». Горьковато, но пытаешься себя чем-то утешать.

– Детдом выглядел цивильно?

– Да. Два этажа, деревянное крыльцо. Много подсобных помещений, стенгазета, актовый зал, фотографии, дощатый пол. Столовая, на втором этаже – спальня. Взрослые девчонки. Классика жанра: Саше неделю говорили, что ее никто не заберет. Естественно, это боль старших девочек, которых, видимо, уже точно никто не заберет.

У Саши был неработающий планшет. Детдомовскую одежду она оставила в гостинице в Чите, ничего не повезла с собой. Она таким образом сбрасывала символически эпизоды из прошлой жизни. Я успел сфотографировать на память.

Саша очень нежно ехала назад. Ее укачивало, а она не могла об этом сказать, не знала этого чувства. Мы видели, что ей плохо, но не понимали почему. Доехали до Читы, вышли из машины, и ее знатно стошнило. Три часа терпела.

Когда мы ехали, я не знал места рождения Саши – она родилась в селе Размахнино. И мы проезжали это село, но только через пару месяцев в Петербурге я понял, что мы видели дом, где живет Сашина мама, которая, отдав Сашу в детдом, не приехала к ней ни разу.

И я очень хорошо запомнил, как выглядит Размахнино. Оно выглядит нехорошо, Вадим. Запомнил речку, где, судя по воспоминаниям, Саша с дедушкой ловила рыбу. Такой смешной сибирский ручеек.

– У Саши что-то с ножкой?

– Да, у нее, судя по всему, был инсульт в первые месяцы жизни. Думаю, мама на этом и сломалась. У Саши начались не решаемые по забайкальским меркам проблемы со здоровьем. Плюс у Саши умерла бабушка, и мама в этот момент крепко села на стакан.

У Саши поражена левая половина тела – это решаемая проблема, мы это сейчас исправляем. Левый глаз косит, левая ручка хуже работает. И у нее было классическое ДЦП на левой ноге, которое мы полтора года исправляем с помощью уколов ботокса и специально сделанного ортеза. Занимались лечебной физкультурой.

Скажем так, по видео, которое мы смотрели, проблема с ногой не так бросалась в кадр. Когда мы приехали, поняли, что лютый атас. И задача стала чуть сложнее.

– В августе 2021-го вы говорили, что государство должно Саше дать ботокс, но не делает этого. Получили?

– Да, но это было сложно. В целом это вопрос экономии 10 тысяч, но хотелось бы, чтобы система все-таки как-то работала. И после месяца бегания по разнообразным разрешительным инстанциям нам выдали направление в социальную аптеку. Сейчас мы на продлении инвалидности хорошо ощущаем, что специалисты не всегда знают правила игры, которые, допустим, прописаны на сайте Минздрава. Некоторые трактуют их вольно и в свою пользу. То есть направление для ботокса нужно было получить у начмеда детской поликлиники, к которой приписана Саша. Соответственно, нужно было переписать ее из забайкальской поликлиники к нашей. А еще перевести из забайкальского пенсионного фонда. Мне говорит специалист: «У нее пенсия уменьшится по инвалидности – с 14 тысяч до 10» – «Ну, попробуем справиться».

Я же никогда не разбирался, что такое ДЦП и как его едят, поэтому глупо думал, что схема такая: привозим ботокс – операция – ногу выправили – едем домой. Мы попали к главному специалисту Петербурга по таким ножкам. Он ведет коммерческую практику в одной из клиник, а так работает в [медицинском центре имени Генриха Ивановича] Турнера. Но там к нему очередь на полгода. Мы пришли в частную клинику, и врач сказал, что ногу Саше резать не надо. Было прописано проколоть ботокс в икру и заняться гипсованием: раз в 4-7 дней ездим в Турнера, Саше накладывают гипс, выправляя угол с каждым новым разом. Все это сопровождается диким ором, потому что у всех детдомовских есть так называемый госпитализм – боязнь людей в белых халатах. У Саши ушло много времени, прежде чем она смогла зайти в кабинет к врачу мужчине.

– Вы говорили, что с Сусанной сразу почувствовали, что это ваш ребенок. С Сашей такого не было?

– С Сашей не может такого быть, потому что она очень хорошо знает, кто ее мама. Она помнит некоторых сожителей своей мамы, которых называла папами. Есть метафора про приемное родительство, что приемный ребенок – это бездонный колодец, который, может быть, ты вычерпаешь, а может быть, и нет. И дальше вопрос твоего отношения.

Я без проблем сразу стал называть Сашу дочкой. В этом смысле мне было проще, потому что она сразу стала называть меня папой. У нее был какой-то концепт папы, но настоящего папы никогда не было. В случае с Веркой была некоторая заминка, потому что мама в Размахнино, а тут тетя, которая по документам теперь вроде бы мама.

Первый месяц был очень тяжелый. В феврале 2021-го я понял, что не вывожу, и пошел к психиатру за рецептом антидепрессантов. Просто каждый день так страшно – что не получится, что ногу не выправить, что не вычерпаешь этот колодец, что не сможешь повлиять на поведенческие изменения. В этот момент утешаешь себя, что здесь ей всяко лучше, чем там. Потому что здесь каждый день целуют перед сном и говорят: «Саша, мы тебя любим».

У меня было несколько точек, когда я прямо чувствовал эмоциональное вовлечение в Сашу. Странная формулировка – поясню, что имею в виду. Первый год она ходила в школу при замечательном фонде «Дети ждут» – это частная инициатива петербургского девелопера Андрея Молчанова и его [строительной] структуры ЛСР. Как я понимаю, у него тоже много детей и тоже есть приемные. В одном из своих домов на проспекте Энергетиков ЛСР отдал первый этаж под школу и детский сад «Дети ждут», где занимаются дети из приемных семей. Очень разные дети. И периодически, забирая Сашу и неся ее до машины, я говорил: «Саша, смотри, дети ждут, а ты дождалась». И это была такая точка, где я прямо чувствовал, что куда-то ей попадаю.

Вчера забираю Сашу с продленки, а она сама берет меня за руку – и это прямо вау. Интересное ощущение.

В феврале Верка с тремя уехала в отпуск, и мы решили, что Саша останется дома. У нее так тяжело шла адаптация к школе, что ей не нужно делать трехнедельный перерыв. И мы остались с Сашей и с собакой. Смешной триумвират: собака спала на одной подушке, Саша на другой, и я где-то в ногах. И это был момент, когда она перестала накрываться с головой. Это тоже детдомовская тема, когда одеяло натягивают до затылка. И в этот момент я понял, что что-то там расслабилось.

Это все маленькие-маленькие кирпичики бесконечной китайской стены, которая, может быть, и не будет достроена. Это просто важно осознавать на берегу.

– У Саши были трудности с начальным образованием?

– Это отдельное приключение. Мы формально забирали Сашу из третьей четверти второго класса, и она в этот момент не умела ни читать, ни писать, ни считать. Мне кажется, это не вопрос некачественного образования конкретно в Первомайском, а вопрос Сашиного упрямства, потому что она девушка с характером. Думаю, учительница к ней приходила, Саша час молчала, и учительница ставила ей тройку. И так Саша аккуратно двигалась по педагогической шкале.

В январе мы ее забрали, в марте повели в детский сад при фонде «Дети ждут», и это была перезапущенная социализация. Потому что дети, попав в систему, чаще всего замирают в плане эмоционального возраста. Саша, несмотря на то, что ей через месяц будет 10, – на уровне 5-7-летки. Поэтому они с младшей Лялей так классно играют. Затем Саша снова пошла в первый класс, сейчас учится во втором, и здесь отдельный сюжет – бесконечное Веркино терпение. Потому что весь август 2021 года мы провели в режиме «Сколько пальцев?» и «Это что за слово?»

У меня очень короткий фитиль, и я сломался на «Сколько пальцев?» – «Двенадцать». Считаем носиком – получается десять. На следующий день – снова двенадцать. Мозг есть, просто надо учиться им пользоваться. И Верка, как Мюнхгаузен себя за волосы, вытащила Сашу из этой точки. А эта точка называется педагогической запущенностью и выученной беспомощностью. Тоже детдомовские термины. Проще сказать, что не получается – и это потом переносится на всю жизнь. Плечи опустил – тебя погладили – идем дальше. Это то, что мы из Саши выбиваем каленым железом. Органы опеки, если что, это метафора.

Саша год отучилась в школе при «Дети ждут», где три ребенка в классе. А когда Ляля пошла в первый класс в 222-ю школу в Петришуле (старейшая школа Петербурга, открыта в 1709 году – Sports.ru), Саша там же прошла тестирование и пошла во второй класс.

– Вы как-то произнесли фразу «желание опустить руки», когда рассказывали про тяжелое время с Сашей.

– Я это очень сильно прочувствовал в апреле, когда Сашке нужно было сдать аттестацию по физкультуре. Мы готовились к этому четыре дня с учебником под редакцией В.И. Ляха – Олимпийские игры, чистить зубы перед сном, какие виды спорта процветали в Спарте и другой набор бессмысленной информации. Тут я столкнулся с разными подходами к научению. Сначала прочитал. «Понятно?» – «Понятно» – «Не быстро?» – «Не быстро» – «Точно все поняла?» – «Все поняла». На следующий день – зеро, чистый лист.

Потом я законспектировал этот учебник простыми понятными словами, для каких-то нарисовал картинки. На второй день – зеро, чистый лист. Я уже по потолку бегаю, а Саша включила любимый сюжет «я помолчу, и все пройдет». Я бегаю, ору, Верка надо мной смеется, Саша молчит, собака от страха заползает под кровать. У знакомого приемного отца ребенок однажды молчал девять часов в ожидании, что это все уйдет и рассосется.

На четвертый день Саша с грехом пополам все это промямлила. Везу ее в школу, она говорит: «Я не сдам» – «Сашенька, все ты сдашь. Тройка – прекрасная оценка». И днем приходит сообщение в воцапе от классной руководительницы: «Саша сдала на пять и четыре. Четверку можно переписать». Я такой: ну неееет, четверку мы точно переписывать не будем.

Очень важно сразу дать эмоциональное подкрепление. Поэтому я купил торт, детское шампанское, позвал в гости бабушку и дедушку, чтобы мы за столом подкрепили Сашин успех. Вот, если ты захочешь, то все сможешь.

– Вы сказали про психотерапевта и антидепрессанты. Ходите на терапию?

– Я в терапии с 2016 года, когда понял окончательно, что не справляюсь. Когда-то мы беседовали с вашим коллегой по Sports.ru Романом Муном, и я рассказал об этом, не думая, что это какое-то большое дело. В комментариях: «Баба», «Не мужик», «Слабак». Даже большие профессиональные коллеги, которые звонили мне по другим поводам, сказали, что тоже ходят, но очень удивились, что я об этом говорю на публику.

Отметим, какой длинный путь прошла русская цивилизация за шесть лет. Сейчас Мурад Мусаев может спокойно рассказывать, что тоже ходит к психотерапевту.

Когда понял, что не справляюсь с ситуацией вокруг Саши, пошел за рецептом антидепрессантов. Мне повезло, подошли первые. Никаких последствий я не почувствовал. Надо бы продлить рецепт, он закончился в сентябре.

– А само общение помогает?

– Да, конечно. Велик же соблазн, чтобы психотерапевт сказал, как надо. Ну а правильная психотерапия не подразумевает этого. Если психотерапевт говорит, что правильно, а что неправильно, нужно бежать. Общение с психотерапевтом помогает мне структурировать проблематику, которая внутри меня иногда вылетает неосознанно. Или, как это обострилось в последние недели, поймать себя на ощущении, что на некоторые вопросы нет ответов. И нет не то что правильных или неправильных решений, а вообще нет решений. Это принятие, конечно, раздражает, потому что оказываешься беспомощным или в неопределенности, но это такая отсечка, которая позволяет не бегать по потолку каждый день. Хотя бы через день.

– Вы сказали, что быстро закипаете. А заплакать из-за детей можете?

– Я могу заплакать из-за минорного септаккорда. Поэтому люди, которые ставят на рингтон тему из фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих», меня бесконечно раздражают. Там такая последовательность нот, что меня выстегивает моментально. Могу заплакать на футболе, могу заплакать, обнимая детей. 

Я категорически не принимаю тезис «Мужики не плачут». Это очень серьезная травма, чаще всего детская. 

Плакать – нормально, нужно спускать пар. 

– А жалость к себе бывает?

– Конечно. Несправедливо со мной обошлись и так далее. Последние семь лет жизнь не чтобы меня баловала. Но в этом смысле я как рыбка – достаточно быстро переключаюсь внутри. Плюс у меня такое количество хвостов вокруг… Не дают расслабиться и много думать о себе.

Погорелову нужно 200 тысяч в месяц, чек в продуктовом – 12 тысяч на неделю. Раньше он сильно переживал из-за денег, но сейчас относится к ним спокойнее

– Вы говорите, что детям до семи лет нужна только огромная любовь. Объясните.

– Конечно. Знаете, иногда на экскурсию пытаются записаться с детьми, типа будет ли интересно на кораблике прокатиться, послушать текст. Я всегда отвечаю, что детям до семи лет нужно мороженое, посидеть у родителей на руках, услышать, что тебя любят, и чтобы тебя потискали, пощекотали. Единственное, что могут дать родители ребенку – это безопциональная поддержка в любой ситуации и максимальное напоминание о том, что он любимый. А все остальное от родителей не зависит – сережка в ухе, ирокез, татуировка, роман с неприятной девочкой. Это все не дело родителей. Ну а с учетом того, что ребенок в целом складывается до семи лет, потом уже никакого тюнинга нет. Со времен Лесгафта (анатом, антрополог, психолог и педагог – Sports.ru) определено, что в шесть – уже сложившаяся личность. Дальше – только количество книжек и музеев.

– Вы тщательно планируете свою жизнь?

– О даа. Есть несколько этапов. Первый – обсудить неделю широкими мазками. У меня есть константа: психотерапевт, футбол и заказы на экскурсии. Чаще всего они известны заранее и прописаны в ежедневнике.

Без ежедневника я пропаду, у меня их несколько. Самый важный – там, где я фиксирую все на много вперед. Очень удобно, если есть календарь РПЛ на два месяца. Вот я знаю, что 12 ноября буду водить экскурсию по Москве, потому что поеду на «Торпедо».

– Вы с женой периодически уезжаете в отель, чтобы побыть вдвоем. Это часто бывает?

– Раз в квартал уезжаем от детей в отель – с квартетом остается либо бабушка (бабушка – профессор, и у нее тоже бывают занятия, для этого есть специальный чат в телеграме), либо няня. Понятно, что поделать в отеле: посмотреть кино, выпить шампанское и весь остальной набор элементов семейной жизни. 

Раз в две недели мы пытаемся хотя бы раз сходить куда-то без детей. Поболтать, попить вина. Когда были друзья в городе – встретиться с друзьями. Но сейчас никого не осталось, и мы довольствуемся друг другом. 

Когда-то потом мы обязательно поедем с Веркой в предсмертный круиз вокруг света.

– Сложно прокормить четверых детей?

– На самом деле, с точки зрения бюджета разницы между двумя и тремя не очень много. Как и разницы между тремя и четырьмя. Понятно, что я думал об этом. Я очень много работаю. Думаю, я один из самых дорогих экскурсоводов в городе, потому что я очень высоко ценю свое время. И у меня стандартная присказка: «Я не жадный, у меня большая ведомость трат». 

Сейчас у меня в кошельке не очень много, как и на карточке. Но вечером будет экскурсия, и я подобью достаточно симпатичную сумму. Плюс есть частный заказ на следующую неделю.                                                      

К счастью, Верка вышла фултайм на очень серьезную должность в издательстве «Миф», и это позволяет прочувствовать безопасность. Но летом я провел 88 экскурсий не потому, что мне нравится проводить 88 экскурсий. Нужно было очень много денег на стройку дома. Плюс у меня сначала сломалась одна машина – минус 300 косарей. А сейчас сломалась вторая – минус 120. 

Это, конечно, не добавляет улыбок.

– Сколько вам нужно в месяц?

– Думаю, примерно 200 тысяч.

– Стало сложнее после ухода из «Фонтанки» (там Погорелов работал 8 лет, последняя должность – начальник отдела спорта – Sports.ru) и «Тихого хода» (бюро авторских экскурсий)?  

– Я уходил с тем, чтобы сосредоточиться на максимизации прибыли по отношению к конкретному времени. Экскурсии не через контору позволяют сидеть с вами в баре, не залезая в кредитную историю со «Сбербанком».

Вечером я пойду вести экскурсию, на которую записались 25 человек. По две тысячи – полтинник я сделаю. Когда летом были экскурсии на кораблике, можно было два часа работать и неделю плевать в потолочек. Но так, конечно, не получалось, потому что шел турсезон. 

– А в какой момент драматически подскочил чек в продуктовом?

– Когда появилась Сусанна. Младенец – это всегда бюджет. Это подгузники, смесь. Жрет много, какает часто. Как только Сусанну перевели со смеси и жизнь научила пользоваться горшком, средний чек трат в месяц существенно уменьшился.

Мы же в целом живем в удивительное время, когда, несмотря на происходящее в стране и в мире, цены не уменьшаются. У меня есть индекс маршрутки. Я просто очень хорошо помню 1999 год, первый курс, 129-я маршрутка – 3 рубля 50 копеек. Сейчас маршрутка – 60 рублей. Прошло 20 лет.

Еще у меня есть индекс бензобака. Я помню, сколько стоил полный бак в 2013 году, до моего отъезда в Америку. И, мягко скажем, обалдеваю, сколько стоит сейчас. Он вырос в четыре раза за семь лет. Тогда я заправлял 45 литров дизеля за 1100, сейчас за 45 литров – 4500.

Продуктовая тележка в том же «Окее» будет стоить в три раза больше, чем в 2013 году. И еда в ней будет более низкого качества.

– Если не секрет, какой у вас чек на неделю?

– С мясом, говядиной (курицу жрут не всегда), на неделю получается где-то тысяч 12.

– Переживаете, что денег может стать меньше?

– Постоянно. Я вообще финансовый майор-паранойя. У меня есть внутренний страх из-за того, я не смогу обеспечить семью, и этот страх основывается на конкретном периоде. Вернувшись из Америки [в 2015 году] и недооценив масштаб гибели медиа, я в какой-то момент оказался за барной стойкой с зарплатой 110 рублей в час. С беременной женой. И простоял там три месяца, пока не начал работать в «Фонтанке». И это очень неприятное состояние, последствия которого я разгребал много лет. Ужас, что ты не справишься.

Я так спокойно об этом говорю, потому что считаю, что мальчикам есть смысл это обсуждать, чтобы не оставаться наедине со своими страхами.

Другое дело, мне кажется, я стал легче к этому относиться. Когда мы пошли в школу приемных родителей, реально был период, когда у меня на карте лежала тысяча, а зарплата только через три дня. В этом марте был отрезок, когда у Муси было накоплено больше, чем у меня осталось на карте после того, как я заплатил за квартиру и починил машину. Одолжил у Муси, но отнесся спокойно. Понимал, что наступит апрель, будут майские праздники, и с учетом бесконечно закрытых границ все приедут гулять по самому северному городу миллионеру.

Посты Погорелова в соцсетях вдохновляют людей быть приемными родителями. Он верит, что кто-то задумается и после этого интервью

– В детских домах России сейчас 40 тысяч детей, более 80% оказались там при живых родителях. Как вы это объясняете?

– Проблема алкоголизма в нашей стране бесконечно актуальна в удаленных регионах. Это все стакан и синька. И это не односолодовый Лоуленд, а «Охота Крепкое» и водка «Беленькая». И это страшно. К сожалению, это вековая проблема. Просто раньше вопрос детской смертности был совсем иным. В 19 веке большая часть детей просто умирала в младенчестве, а сейчас медицина, к счастью, шагнула сильно вперед, и дети не умирают, а оказываются в детских домах.

Когда за Сашей и ее сестрой пришла опека с полицией, их мама двигала шкаф, чтобы заблокировать дверь, и хотела убежать с детьми в окно. Такой горизонт планирования. Очень краткосрочная стратегия.

– Обстановка в стране и благополучие людей сильно влияют на количество детей в детских домах?

– Мне кажется, в каждом субъекте федерации свои традиции. Мы знаем, что на Кавказе и в южных регионах детей в детдомах существенно меньше, потому что другое отношение к семье. В Татарстане всегда забирают родственники. Но в депрессивных регионах по-другому. В 500 километрах от Петербурга совсем другая жизнь – и там часто тупо не потянуть. Как в анекдоте: «Папа, ты будешь меньше пить?» – «Нет, сыночка, ты будешь меньше есть».

– То есть будет хуже?

– Будет хуже. Плюс об этом не хотят публично говорить люди, вовлеченные в ситуацию, но от детей под опекой стали чаще отказываться, потому что с ребенком не уехать. А многие уезжают.

– На ваше решение косвенно повлиял «закон Димы Яковлева». Вы знакомы с системой изнутри, поэтому точно имеете право ответить – это закон подлецов?

– Если вещи называть своими именами, то да. У этого закона была скорее охранительная сверхидея. Потому что ситуация после принятия закона несколько лет была катастрофической. Допустим, понятно, что у Романа Авдеева, акционера «Торпедо», 23 ребенка, из которых 17 – усыновленные. Есть Павел Бородин (управляющий делами президента России с 1993-го по 2000-й – Sports.ru), у которого, несмотря на всю неоднозначность биографии, пятеро приемных детей. Тем не менее я не вижу глобального тренда, чтобы большие государственные или коммерческие люди как-то решали проблему с усыновлением. Двух детей взяли Анатолий Сердюков и Елена Васильева, но это скорее попытка закрыть какие-то кармические обстоятельства.

– Ваша цитата: «Наша общая позиция заключается в том, чтобы продвигать идею приема детей, оставленных биологическими родителями. Мы считаем, что если есть финансовая возможность, то нужно пробовать». Почему это так важно для вас?

– Потому что у людей до сих пор стоит очень мощный блок. За последние три года я провел пару десятков встреч с людьми, которые не знали, как подступиться, как вообще проговорить это все. Я исполнял роль доступного народного психотерапевта. И я точно знаю, что благодаря тому, что мы об этом рассказываем, шесть-семь человек приняли детей в семью, прочитав наши посты или интервью. Это не гордость – просто констатация факта.

Спасибо тому же Юрию Александровичу [Дудю] (признан Минюстом иностранным агентом) за то, что он мне прокачал инстаграм в два раза. Юр, я еще одну удочерил, нужен новый пост. Хотя, подозреваю, ему сейчас немножко не до того.

– Люди потом пишут вам?

– Да-да, мы же читаем все сообщения в директе. Люди рассказывают, что записались в школу родителей, что едут забирать ребенка. Я готов к заминусованности этого текста, но я знаю, что на Sports.ru большие цифры, и если хотя бы три-четыре человека со всей страны задумаются, а еще пара дойдет до решения суда, то я посчитаю, что это большая человеческая удача.

Я считаю, что дети не должны быть в системе. У нас гигантская страна, проблема демографии фантастическая. Пошлятинка, но почему же мы, сука, до сих пор собираем смсками деньги на лечение? Это стыдно.

– Сформулируете, кто может смело задумываться о том, чтобы взять ребенка?

– Тот, кто этого хочет. У кого есть потребность. Кто любит детей. Без любви к детям это будет нелюбимой работой, никакого удовольствия.

Точно не надо делать это ради галочки.

Я не думаю, что здесь есть какое-то правило. При осознанной потребности это лишь вопрос алгоритма и количества действий.

***

– Сусанна и Саша сделали вас счастливее?

– Да, конечно. Сусанна – чистое счастье, концентрированный эндорфин. Когда я вижу, как Сусанна искрится улыбкой, я ловлю себя на ощущении: боже, ты такое количество людей сделаешь счастливыми. Она несет радугу, на которой сидит лепрекон и готов со всеми делиться золотом из горшочка. При этом она может оттаскать Лялю за волосы и дергать за хвост собаку.

История Саши – это еще и про мою дисциплинированность. Про выправление биографии.

– Последний момент, когда вы подумали: «Как же круто, что мы все это сделали».

– Вчера. Нет, позавчера. В пятницу у Ляли был день рождения, и в четверг Верка под это дело взяла Лялю и укатила в Выборг, потому что там у нее родители в социологической экспедиции. А я остался с тремя дома. Плюс собачка.

И это был вечер, когда я решил пойти на звание бати года. Приготовил вкусный ужин, мясо пожарил. Провели дебаты, какой мультик смотрим. Постановили – первую часть «Паддингтона». Саша говорит: «Мне будет страшно». Сусанна говорит: «Я принесу тебе игрушку». И вот они садятся на диване, я им устанавливаю на скамеечке ноутбук, достаю из морозилки мороженое, нарезаю арбуз. Приходит собака, ложится рядом. Я на все это смотрю и думаю: «Как хорошо».

– Вы часто пишете в постах, что любовь правит миром. Все еще правит?

– Конечно. Да, нам категорически не повезло оказаться на этой оси времени. Вот я поздравлял папу с днем рождения и говорил: «Прикольно, ты 25 лет в нашей стране прожил без войны. С 1955-го по 1980-й».

Но возвращаемся к кольцу царя Соломона (на внешней стороне кольца было написано «Все проходит», на внутренней – «Это тоже пройдет» – Sports.ru). 

А любовь вечна – к детям, щенкам, футболу, колбасе. Точка.

Сайт фонда «Измени одну жизнь»

Телеграм-канал Кораблева

«Он не боялся авторитетов, фигачил всех: Мутко, Федуна, Гинера». Как Бубнов стал звездой, почему пропал и что с ним сейчас

Фото: instagram.com/fpogo

logoФедор Погорелов
logoМатч ТВ
logoЗенит
logoпремьер-лига Россия