«Хиллсборо: Правда» 3. «Найти свою собственную высоту»
***
Впервые пишу небольшой дисклеймер к главе — в приведенном ниже тексте содержатся сцены насилия и смерти, если вы находитесь в подавленном состоянии или эмоционально восприимчивы, пожалуйста, подумайте несколько раз перед тем, как начинать читать эту главу.
***
Большинство зрителей приходят в театры, кинотеатры, на концерты и спортивные мероприятия за полчаса до начала главного события, особенно если у них уже есть билеты. Часто они заранее встречаются с друзьями, идут перекусить или выпить пару стаканчиков. Это происходит каждый вечер в каждом городе. Только футбол предполагает, что болельщики будут собираться за несколько часов до игры. Это традиция, которая стала необходимым ожиданием. Как еще можно было бы пропустить столь много болельщиков через такое малое количество турникетов?
Крупнейшие стадионы, на которых проводились аншлаговые матчи, зависели от доброй воли зрителей, желающих начать заполнять трибуны задолго до начала матча. Клубы не делали ничего, чтобы это хоть как-то поощрять. Предматчевые развлечения были редкостью, если не считать сильно искаженной музыки, играющей через плохо обслуживаемые громкоговорители. Тем не менее, для некоторых болельщиков «ранний приход на стадион» был частью их рутины: впитывание атмосферы, чтение программки матча от корки до корки и общение с другими людьми, с которыми они видятся только на футболе.
На трибунах, в окружении знакомых лиц, у болельщиков были свои «места». Они были в дружеских отношениях с окружающими, но ничего не знали об их жизни в мире за турникетами. Была какая-то интимность трибун, скрепленная годами общего волнения, радости и отчаяния. И все же, несмотря на дух товарищества, трибуны, часто открытые навстречу стихиям, не были приятным местом для того, чтобы коротать время.
Трибуна «Лепингс-лейн» на «Хиллсборо» была именно таким местом. «Первое, что я заметил — что это была за свалка. Я вошел около 13:15, обошел трибуну сзади — там ничего не было. Туалеты были ужасны. Мы пошли по туннелю, и первое, что меня поразило, были загоны. Они были совсем маленькие, окруженные заборами. Это было совсем не похоже на «Коп» на "Энфилде"». Таковы были чувства стольких болельщиков, впервые увидевших загоны «Леппингс-Лейн».
По мере того как прибывали новые болельщики, два центральных загона начали заполняться. День был теплый, сухой, и многие болельщики сидели на ступеньках, давая ногам отдых. «Мы хорошенько смеялись. Мы просто подкалывали друг друга, кричали на своих товарищей и все такое. Все были по-настоящему готовы к действу».
«Как будто ты знаешь этих людей много лет. Ты просто начинаешь говорить, и другие присоединяются. Ты их не знаешь, никогда в жизни не видел, но ты с ними ладишь, потому что это команда. Это здорово».
Вскоре оба загона начали довольно быстро заполняться. Даже открытые трибуны всегда заполнялись из центра наружу, так как многие болельщики хотели иметь «места» прямо за воротами. На «Хиллсборо» была еще одна причина, впоследствии оказавшаяся роковой. Когда болельщики с билетами на «Леппингс-лейн» вошли через установленные турникеты, они оказались прямо напротив туннеля под Западной трибуной. Похоже, другого выхода на стоячие трибуны просто не было.
Примерно в 13:45 трое друзей вошли в загон 3, один из двух центральных загонов, и расположились в ожидании игры. Уже через 20 минут они начали чувствовать себя неуютно: «давка за воротами… была так ужасна, что я даже не помню, чтобы такое было со мной раньше». Оставался еще час, и они решили «найти более удобную позицию в другом месте».
Двигаясь боком, они с удивлением обнаружили, что путь им преграждают заборы; «с большим усилием мы в конце концов пробились обратно к единственному выходу и нашей точке входа через центральный туннель». Они стояли в «открытом дворе» между туннелем и турникетами, «приходя в себя после приложенных усилий и наслаждаясь свежим воздухом».
За Западной трибуной они наблюдали «непрерывный поток болельщиков, идущих по туннелю», и «ни стюард, ни полицейский не могли остановить этот поток». Хотя в то время ни один центральный загон не был переполнен, каждый их них был неприятно полон. Троим друзьям пришлось тужиться и толкаться, чтобы добраться до туннеля. Но за загонами никто не следил. Когда они проходили через турникеты, болельщиков обыскивали, но с этого момента они были предоставлены самим себе.
Трое друзей в конце концов перебрались на «пустую трибуну левого загона». Здесь, на расстоянии ширины забора от переполненных центральных загонов, на ступеньках сидели болельщики, читали газеты, грелись на солнышке. За забором толпа оживилась, хотя движение становилось все труднее. Некоторые отодвигались назад, чтобы найти «лучшее место», или выскакивали в туалет. В туннеле все еще было оживленно, поскольку постоянный поток все шел и шел.
Не было точного способа узнать, сколько болельщиков находилось в каждом из загонов. Два центральных загона имели общую вместимость 2100 человек из 10 100 человек на всю трибуну. Но все, что можно было сказать о турникетах — это общее количество прошедших через них людей; по отдельности загоны оставались уязвимыми для переполнения.
Примерно в 12 часов дня старший инспектор Кризер спросил суперинтенданта Мюррея, нельзя ли заполнять трибуну «Лепингс-лейн» по одному загону за раз. Мюррей ответил, что все загоны должны быть открыты с самого начала, и болельщикам будет предоставлено «найти свою собственную высоту». Это было леденящее душу напоминание о халатности, которое поназаражало как управление толпой, так и безопасность на футбольных матчах..
Дакенфилд ошибочно полагал, что полиция не несет ответственности за обеспечение отсутствия переполненности. Для него «управление толпой и контроль над ней "были" обязанностью клуба». Он предполагал, что клубные стюарды управляют толпой в загонах, но он не связывался с клубом по поводу распределения обязанностей.
Фотографии, сделанные с Северной трибуны около 14:30, ясно показывают неравномерное распределение толпы между загонами. В то время как загоны 3 и 4 были плотно заполнены спереди, в загонах по бокам было достаточно места. Хотя снимок был сделан с другой стороны поля, изображение на фотографиях мало отличалось от той картины, что открывалась им из диспетчерской.
* * *
Печальная ирония заключалась в том, что многие из тех, кому удалось избежать давки у турникетов, стоявших у забора над рекой, одними из первых вошли в ворота С. «Мы просто стояли и ждали, когда толпа поредела и открылись большие синие ворота. Они позвали нас, и мы вошли. У меня был билет, но никто им не поинтересовался. Я подумал: «Отлично, мы вошли», и пошел прямо по туннелю, который был прямо перед нами.
«Это было невероятно, в одну минуту я был в толпе за пределами стадиона и не мог двигаться, крича изо всех сил, затем меня вытащили и я оказался у больших синих ворот. Затем дверь открылась, и полицейские закричали: "Проходите, не беспокойтесь о билете, идите прямо". И мы все так и сделали. Туннель был напротив нас. Я не помню, чтобы видел стюардов или кого-то еще. Мы спустились по туннелю и оказались на площадке справа от забора. Там действительно было полно народу».
Молодая мать прибыла на стадион около 14:30 пополудни. «Мы с другом решили отойти в сторону, чтобы быть подальше от полицейских лошадей. Мы стояли и смотрели, как толпа пытается войти, как полицейские спрашивают друг друга, что делать. К этому времени мы уже не знали, который час, и участие в просмотре матча казалось нам маловажным. Потом кто-то открыл «ворота», и, поскольку мы стояли сбоку, мы были одними из первых, кто прошел туда».
Не было никакого напора или толкотни: «Мы не дрались и не бежали — мы быстро шли, чтобы не потерять друг друга. Прямо перед нами был туннель, в конце которого виднелся дневной свет. Мы даже не заметили два боковых входа, и никто не сказал куда нам идти. Молодая женщина снаружи была обеспокоена; «Я сказала: "Не волнуйся... все будет не так плохо, как только мы войдем внутрь”. Как же я ошибалась!»
Хотя некоторые болельщики помнят, что видели полицейских, когда они проходили через ворота, было ясно, что они не играли никакой роли при распределении толпы. В течение нескольких минут более 2000 болельщиков вошли на стадион. Большинство спустилось по туннелю в заднюю часть забитого загона. Загоны теперь вмещали вдвое больше обычной своей заполняемости. Сначала места было достаточно, чтобы протиснуться вперед. Через несколько мгновений загоны были так плотно забиты, что никто не мог пошевелить руками, не говоря уже о теле. «Я никогда не испытывал ничего подобного. Я бывал в давках, где можно ослабить давление, повернувшись или найдя немного свободного пространства. Тут же было совсем по-другому, это было по-настоящему тяжелое давление. А потом до меня дошло, что я не могу дышать».
Когда команды выходили на поле, толпа шумела, подбадривая и скандируя имена игроков по мере их объявления. Но в загонах 3 и 4 люди вопили, в то время как другие замолкали, теряя сознание. «Я не мог поверить в то, что происходит. Никто не мог сдвинуться с места, ни на сантиметр. Люди вокруг меня были скрючены, в каком бы положении они ни были сжаты. Головы были зажаты между руками и плечами, лица задыхались в панике».
«Я и раньше бывал в толпах, но знал, что здесь все иначе. Мы все чувствовали себя неудобно в течение почти получаса, но думали, что все уладится само собой, как только стадион будет заполнен, все зайдут и игра начнется. Но этого не случилось. Как только команды вышли на поле, казалось, стало еще туже. Я был прогнут вперед от талии и всем своим весом давил на людей, стоявших передо мной. Сначала боль в спине была острой, но потом она перешла в грудь. Внезапно меня осенило, что я вот-вот умру».
В загоне 3 царил настоящий бедлам. Давление было настолько велико, что болельщики спереди были вдавлены в ограждение периметра, их лица были искажены сеткой. Большинство из этих людей замолчали, либо уже потеряв сознание, либо не в силах отдышаться. «Я вдруг понял, что парень рядом со мной мертв, его глаза были выпучены, а язык высунут. Это был сущий ужас. Люди потеряли контроль над своими телами, и стоял ужасающий запах».
«Я видел, как упал мальчик, и я понял, что ему конец. Он ушел людям под ноги, но никто ничего не мог с этим поделать. Давление было так велико. Я помню, как множество людей кричали на полицейских на дорожках, чтобы они открыли ворота, но они просто казались завороженными. Они ничего не сделали».
«Мы вошли в загон 3, пробрались сквозь толпу, заняли позиции справа от ворот... нас немного отодвинули, а потом там стало теснее и нельзя было пошевелиться. Ты просто был раздавлен людьми... перед нами был парень, которого вырвало на свой же джемпер, и был еще один парень, который упал на землю…»
«Мы сражались за наши жизни. В какой-то момент я посмотрел на него [своего сына]... он выглядел немного бледным, но я думал, что с ним все в порядке, а я вот-вот умру… Мои наручные часы были сорваны и кто-то откусил кусок от моего плеча, потому что, должно быть, был в агонии… Люди кричали ему [полицейскому], чтобы он открыл ворота или что-то сделал, а он просто игнорировал эти крики». Его сын умер.
«Прежде чем я вышел из ворот, там было много криков в сторону полицейских... на дорожки, о помощи, чтобы что-то сделать, но это было так, как будто он [полицейский у ворот загона 3] ждал приказа подойти, прежде чем начать действовать». Еще один болельщик прошел через ворота, когда они «поддались», но «полицейский схватил нас, втолкнул обратно и закрыл ворота». У болельщиков не было ни малейшего шанса помочь себе. «Меня вынудили спуститься по диагонали к передней части загона. Кажется, меня развернули лицом к людям, а не к полю. Я не мог дышать, я был ограничен, в агонии и думал, что умру».
Болельщик, который почувствовал, что его «подтолкнула вперед» крутизна туннеля, оказался в загоне 3 лицом к трибуне. Он попытался маневрировать перед заграждением. «Я никак не мог воспользоваться своими руками… Большую часть времени я стоял на цыпочках и сознательно решил сосредоточиться на дыхании… Видя цвет лиц людей, один парень, которого я знаю, умер, стоя рядом со мной, поэтому я перестал смотреть на людей вокруг меня и сосредоточился на своем дыхании». Он потерял сознание.
Некоторые болельщики просто опустились на землю. «Я дошел до той стадии, когда не мог подняться, и тут вдруг чья-то рука появилась из ниоткуда и схватила меня за волосы… Рука человека ослабила хватку, потом появилась снова и снова потянула меня вверх. На этот раз с небольшой моей помощью ему удалось поставить на ноги». Спасая жизнь, и сам спасатель, и его брат погибли.
Игра шла полным ходом, но явное отчаяние на трибунах было очевидно по лицам тех, кто был прижат к ограде. Затем ограждение, всего в метре от ворот периметра загона 3, рухнуло под тяжестью толпы, наседающей от задней до передней части трибуны. Те, кто стоял за ограждением, перешагнули через искореженный металл. Те, кто стоял за ними, были прижаты к груде тел. У большинства из них не было ни единого шанса, так как они падали в спутанной массе конечностей. Теперь это была почти точная копия «Бернден Парк» 1946 года, когда проржавевшее ограждение рухнуло под чрезмерным весом, протянувшимся от задней части загона.
В задней части загона болельщики изо всех сил пытались забраться на Западную трибуну. «Группа парней вытягивала людей на верхний ярус. Меня и моего друга вытащили, но даже тогда мы не понимали, что происходит». По бокам болельщики перелезали через боковые ограждения и забирались в полупустые соседние загоны. «Парень помог мне забраться, и меня просто втянули туда. Я подумал, что даже если я зацеплюсь за шипы ограды, то по крайней мере, не умру».
Самые мучительные переживания пережили болельщики, стоявшие в начале обоих загонов. Поначалу, когда некоторые пытались перелезть через нависающий забор, полицейские на дорожке оттеснили их обратно в толпу. Пытаясь добраться до ворот, они чувствовали под ногами тела умирающих. Это было неизбежно, тиски сжимались, заставляя их переступать через тех, кто уже пал.
* * *
День Эдди и Адама Спирриттов начался, как и многие другие дни матчей, когда болельщики едут на выезд. Они встретились с друзьями Эдди, Тони Карраном и Дереком Макнивеном, незадолго до полудня в «Нортон Армс» в Ранкорне. Быстро выпив, они отправились в Шеффилд по шоссе М56 и перевалу Снейк. Это была прекрасная поездка, и они прибыли в Шеффилд в 14:00, за час до начала матча. Оставив машину примерно в километре от стадиона, они прошли небольшое расстояние в компании многих других болельщиков «Ливерпуля». Все были в хорошем настроении.
У стадиона, около 14:30, Эдди столкнулся со старым другом. Пока они стояли и болтали, Тони и Дерек зашли в магазин, прежде чем пойти в поисках своих мест. Адам и Эдди взяли билеты на трибуну «Лепингс-Лейн» и прошли к турникету. Там было полно народу, и они стояли спиной к забору над рекой Дон. По словам Эдди, «не было никакого смысла пытаться проникнуть внутрь. Билеты у нас были, спешить было некуда, а давиться было бессмысленно».
Прямо перед ними открылись синие входные ворота, и их позвали, «в полном ожидании, что они пройдут через турникеты и их встретят стюарды и полиция, но их не было». Их билеты все еще лежали нетронутыми в карманах, они «были достаточно близко к первому проходу». Эдди вспоминает только: «туннель, он был прямо перед тобой, и можно было видеть поле до противоположной трибуны. Я не помню, как спустился».
Пройдя через него, они свернули налево, в загон 4. Эдди не помнит, как вышел из туннеля или как спустился по забитой людьми трибуне. «Все, что я помню, это то, что я был впереди. Я почти добрался до ворот в ограде по периметру». Команды были на поле. Эдди и Адам ждали-не дождались, чтобы увидеть, как играет «босс» Алан Хансен; «тогда все произошло так быстро». Ни один из них не видел, как началась давка в загоне, крики и мольбы умирающих смешались с ревом толпы.
«На самом деле мы не видели, как игроки бежали к воротам. Наступила давка, и я слышал это слово несколько раз, но не думаю, что они правы, используя слово «всплеск». Это был не всплеск. Словно тиски сжимались все туже и туже. Я повернул Адама к себе. Он был в явном отчаянии. Чуть правее меня метрах в полутора-двух стоял полицейский, и я стал умолять его открыть ворота… Я кричал, я в буквальном смысле орал.
«Адам в это время потерял сознание, и я совершенно точно сказал ему: “Мой прекрасный сын умирает”, и умолял его [полицейского] помочь, но он ничего не сделал. Он просто стоял и смотрел на меня. Я понял, что он ничего не собирается делать, и схватил Адама. Он был в спортивном костюме, я схватил его за лацканы и попытался перелезть через ограду, а ограда высотой метра три или около того утыкана шипами. Я не мог поднять его.
«И тогда я начал колотить кулаками по ограде в надежде, что смогу пробить ее… Мне это не удалось, и все, что мне удалось сделать — это что мои руки распухли в два раза и были полными дыр в тех местах, которыми я бил по ограде. Никто ворота так и не открыл. В самом начале, когда я умолял полицейского открыть ворота, если бы он открыл их, я знаю, что смог бы вытащить Адама. Я знаю это, потому что сам был там и знаю, каково было положение». Охваченный паникой и отчаянием, вслед за Адамом сам Эдди потерял сознание.
* * *
В то время как люди умирали в загонах 3 и 4, что, черт возьми, происходило в головах полицейских рядом с ними? Фотографии, сделанные в начале игры, показывают плотную перенаполненность центральных загонов рядом со слабонаполненными крайними загонами. Должно быть, это было очевидно. Леденящие душу крики и отчаянные мольбы болельщиков были слышны с периметра дорожек. Как бы ужасно это ни звучало, yj эти мольбы были проигнорированы. Болельщиков, пытавшихся спастись от смертельной давки через забор или через ворота, остановливали.
Трудно поверить, что борьба за жизнь — реальность центральных загонов — была ошибочно принята за насилие со стороны болельщиков или вторжение в поле. Не было прецедента, чтобы болельщики дрались бы между собой, и не было никаких признаков обмена ударами. На самом деле все свидетельствовало о том, что болельщики пытались помочь друг другу.
Трудности с полицейской радиосистемой в решающий момент открытия ворот С означали, что полицейские внутри стадиона не знали о проблемах снаружи. Они не могли знать, что, как только команды выбежали на поле, более 2000 болельщиков собрались в туннеле. В течение нескольких минут центральные загоны превратились из просто заполненных в переполненные, поскольку тела были прижаты друг к другу, к барьерам и ограждениям.
За пределами стадиона, полицейские с облегчением убедились, что в давке у турникетов никто серьезно не пострадал и не погиб. Открытие ворот С сработало, мгновенно восстановив почти фатальную ситуацию. Они также не знали о последствиях открытия ворот. Узкое место было просто перенесено в туннель и центральные загоны. Те, кто пережил давку снаружи, теперь столкнулись с более серьезной давкой внутри.
Простая, очевидная истина заключалась в том, что в данных обстоятельствах никто из тех, кто входил в центральные загоны, не мог избежать давки. За исключением нескольких энергичных и достаточно сильных, чтобы перелезть через боковые ограждения или быть втянутыми в Западную трибуну, это был скорее вопрос случая, чем суждения о том, выживут они или умрут.
Полицейский инспектор на Западной трибуне имел «ясный вид сверху» на трибуну, находящуюся под ним. В 14:30 он подумал, что центральные загоны были «достаточно заполнены» с местом для большего количества болельщиков позади. В крайних загонах было «много стоячих мест». В отличие от описаний болельщиков, многие из которых находились в значительном дискомфорте в течение получаса, он не видел ничего, что «вызывало у него беспокойство о безопасности... болельщиков» вплоть до начала матча. В этот момент он подошел к задней части трибуны, откуда мог видеть болельщиков, взбирающихся на ограждения по периметру. Затем он покинул трибуну.
На беговой дорожке по периметру полицейский мог видеть «много толканий» в переполненных центральных загонах в то время, как команды выходили на поле. Пока игроки разминались, он «продолжал следить за болельщиками». В какой-то момент ворота по периметру загона 3 «распахнулись, и толпа отошла от забора. Я сразу же закрыл ворота, никто не пытался выйти». «Большого давления на болельщиков спереди не было». Тем не менее ворота снова распахнулись, «и я попытался снова закрыть их, но не смог сделать этого из-за давления болельщиков».
Вместе с другими офицерами они закрыли ворота; «Я не знаю, были ли ворота полностью заперты в этот момент, но болельщики снова кричали и кричали: "Мы раздавлены, откройте ворота, ублюдки".» Он отступил назад и «увидел, что люди плотно прижались к забору, в особенности две или три молодые женщины справа от ворот». Достав свою персональную рацию, он «попытался передать сообщение с просьбой открыть ворота, чтобы ослабить давление». Ответа он не получил.
«Шум был ужасный, люди орали и кричали совсем иначе, и я полностью открыл ворота. Я видел, как людей прижимают к забору и они синеют. Я передал еще одну радиограмму: «Тут все серьезно, здесь умирают люди». Я пытался вытащить людей из ворот, но они были зажаты. Женщина... стала темнеть на глазах, и я жестом велел болельщикам отойти, но в меня плюнули, и кто-то крикнул: "Отвали, полицай". Я отошел и вернулся к воротам, где уже собралось несколько полицейских».
Были значительные разногласия по поводу того, были ли заперты ворота периметра. Оперативный приказ предписывал, чтобы ворота всегда были заперты и открывались только в экстренных случаях и то с разрешения старшего офицера. Главный суперинтендант Моул, однако, заявил, что ворота не заперты как таковые, а прикрыты на подпружиненный засов. Мнение болельщиков, и это подтвердил полицейский у ворот в загон 3, состояло в том, что независимо от того, были ли ворота технически заперты, дежурные полицейские запрашивали разрешение у вышестоящего начальства, прежде чем открыть их. В сложившихся обстоятельствах подобного разрешения нелегко было добиться.
Когда ворота на дорожки открылись и болельщики перелезли через ограждения или были подняты на Западную трибуну, масштаб проблемы с толпой начал расти по всему стадиону, даже несмотря на то, что матч шел полным ходом. Из полицейской диспетчерской Дакенфилд, Мюррей и их коллеги прекрасно видели центральные загоны. Приподнятые над трибуной, они были всего в двух шагах от толпы, также обслуживаемые рядом стратегически важных камер видеонаблюдения.
В 14:45 Дакенфилд отметил, что оба центральных загона «были довольно полны». Насколько он понимал, ответственность за регулирование «притока» в загоны лежала на клубных стюардах, мнение которых расходилось с решением, принятым ранее Мюрреем, когда он, посоветовавшись с другим старшим офицером, обдумывал метод заполнения загонов. Кроме того, Дакенфилд считал, что часть обязанностей полицейских на Западной трибуне состояла в том, чтобы следить за загонами, «и я ожидал бы, что они, как обученные полицейские и обученные контролю над толпой, оценят ситуацию и, если увидят трудности, передадут об этом начальству».
Его решение открыть ворота С было принято в «очень сложной ситуации», но он «не подкрепил его прямой инструкцией» мониторить или оцепить туннель. Уверенный в том, что полицейские «патрулируют территорию вестибюля», он предположил, что благодаря своей подготовке они будут «действовать по собственной инициативе» и «надеялся, что они предпримут какие-то действия в туннеле». Что касается стюардов, то он «надеялся», что они находятся в вестибюле, хотя и знал, что Мюррею не удалось связаться с главным стюардом клуба, чтобы сообщить ему, что ворота С открыты. Наконец, он предположил, что, «если бы трибуны были переполнены... разумные люди, идущие по этому туннелю, наверняка развернулись бы и пошли обратно».
Как только ворота С были открыты, Дакенфилд искал «продвижение... и трудности в толпе в результате этого действия... и с того места, где я был, я не оценил всей плотности». Даже после того, как такое большое количество людей вошло через ворота С, «Я наблюдал за трибуной «Леппингс-лейн» и не видел никаких признаков, которые заставили бы меня думать, что происходит что-то нехорошее... трибуна выглядела нормально».
Избавившись от отчаяния снаружи, не было никакого реального осознания того, что место скопления было перенесено. С таким количеством людей, выпущенных из одного узкого места и поощряемых «течь», как расплавленная лава, они должны были сойтись в другой точке. Для любого, кто знаком с движением толпы и планировкой «Хиллсборо», туннель — напротив ворот С — влек поток вниз по склону и в центральные загоны. Это был единственный очевидный путь.
Наблюдая за трибуной, Дакенфилд увидел, как из загонов по бокам и спереди вылезают болельщики. Ему не пришло в голову, что они пытались избежать давки или что толпа была опасно уплотнена из-за наплыва через ворота С. Затем он увидел, очевидно, без разрешения открытые ворота периметра. «Мое восприятие таково, что… на дорожки по периметру вышли один или два болельщика… Я думал, что люди воспользовались тем, что ворота были открыты, чтобы выйти на дорожки по периметру… А я-то подумал, что это вторжение на поле».
И именно это сообщение было передано полицейским на стадионе, когда они получили инструкции по своим личным рациям мчаться к периметру «Леппингс-Лейн». Одному полицейскому, без рации, было приказано идти на поле: «Я предположил, что сообщение пришло к нашему сержанту отряда... и было передано нам всем из уст в уста… У меня сложилось впечатление, что я собираюсь остановить вторжение на поле с трибуны «Леппингс-лейн»...» Другой полицейский, дежуривший у турникета «примерно в 15:06... был проинформирован, что произошло вторжение на поле», и немедленно туда направился.
Полицейский, стоявший снаружи, услышал по радио команду: «Всем полицейским — к полю». Он пролез через турникеты и вместе с другими офицерами побежал к Южной трибуне, «полагая, что там, должно быть, произошла какая-то неприятность с болельщиками». Примерно в 15:06 другой полицейский «был проинформирован о вторжении на поле и о том, что полицейских запросили прибыть к полю». В то же время полицейский на другом конце стадиона вспомнил, что ему было приказано «прибыть внутрь стадиона к трибуне "Леппингс-лейн"». Оказавшись внутри стадиона, он увидел болельщиков, толпящихся на краю игровой площадки. Затем я побежал к тому месту где, как я думал, были беспорядки в толпе».
Даже когда смертельные последствия в загонах были признаны, они все еще рассматривались и передавались из диспетчерской как беспорядки в толпе. Когда полицейские собрались на трибуне «Леппингс-лейн», им сказали, что их цель — остановить вторжение на поле. Старшие офицеры в диспетчерской, как и полицейские на стадионе, не ожидали катастрофы, потому что искали неприятности. Мышление было таким — это хулиганство.
* * *
Когда полицейские подошли к ограждению периметра, их поразило полное осознание того, что произошло: «...сразу стало ясно, что это не было вторжением на поле… В толпе было большое количество мертвых/умирающих и раненых. Люди были сильно придавлены к забору... сгусток толпы, раздавленной позади них, не двигался. Некоторые, придавленные к забору, были сине-фиолетового цвета, у других были остекленевшие глаза, по всей видимости, они были мертвы, другие были покрыты рвотой».
Другой полицейский «мог видеть, что люди были обезображены, а их лица были пришпилены к проволочной сетке… было ясно, что некоторые из них мертвы, а другие умирают. Некоторые из людей, прижатых к забору, не могли пошевелиться. Их кожа приобрела сине-фиолетовый оттенок, а глаза стали безжизненными».
Это была хватка тисков, которая почти полчаса все сжималась и сжималась. Болельщики были «подняты в воздух давлением... их лица исказились в невероятном отчаянии... казалось, они двигались как при замедленной съемке.. Я видел, что происходит великая катастрофа, и чувствовал себя совершенно беспомощным в ее предотвращении». Когда игра была остановлена, полицейский, прибывший за ворота, пришел в ужас от осознания того, что «первые три или четыре ряда болельщиков в моем поле зрения были мертвы».
«Они все еще стояли в вертикальном положении, прижавшись друг к другу, некоторые за первыми рядами умирали, поскольку давление, оказываемое людьми сзади все продолжалось. Все мертвецы были фиолетового цвета, а у некоторых были выпученные глаза. Было значительное количество рвоты. Я видел, что некоторые люди пытались защитить тех, кто был впереди, их руки были обернуты вокруг них и прижаты к груди защищаемого. Некоторые были так малы, что можно было видеть только их головы».
Другой полицейский описал то, что он обнаружил, как «полный хаос». Забравшись на ограждение по периметру, он «перегнулся через него, чтобы помочь болельщикам перелезать через него, избегая давки». В загоне 2 полицейский вытаскивал болельщиков из загона 3 с помощью других болельщиков. По мере того, как они перелезали через шипастые перила, он опускал их в руки болельщиков позади себя. Он попытался «отбирать людей, которые находились в явно бедственном положении». Те, кто «был в менее бедственном положении... вели себя безупречно, без паники и игнорируя собственные страхи по поводу личной безопасности».
В передней части загона 3 полицейский увидел мальчика, стоявшего рядом с ним. «Он был еще жив и держал пальцы на стальной сетке. Он багровел и смотрел мне прямо в глаза. Я был совершенно беспомощен и не мог дотянуться до него. Я спрыгнул вниз... и попытался просунуть руки сквозь металлическую ограду, чтобы вытащить его. Бесполезно. Я говорил с ним, сказал, чтобы он держался и держал его за руки».
Как только игра была прекращена, примерно в 15:06 вечера, многие из тех, кто мог двигаться в загоне 3, паниковали, пытаясь перелезть через умирающих, чтобы добраться до забора, и в руки тех, кто тянулся, чтобы вытащить их. Именно тогда ужасная реальность рухнувшего ограждения стала очевидной для тех, кто находился за пределами загона.
У ворот по периметру в загоне 3 было «много людей... в груде, тянущейся на три-четыре метра от забора. Моей первой мыслью было, что люди только-только почувствовали себя плохо, и поскольку некоторые из толпы были освобождены, они все сейчас возьмут и встанут». Другой полицейский подсчитал, что в куче было 50 «тесно связанных друг с другом» человек, «большое количество из них были/казались мертвыми. Они были безжизненны, их глаза остекленели... Вторые стонали, третьи, пойманные в ловушку своих конечностей, кричали о помощи... [они] казались находятся под шестью или семью другими людьми».
Один из первых офицеров в загоне 3 перелез через радиальный забор из загона 2. Он понимал, что многие люди мертвы или умирают, но пытался «освободить людей из спутанной кучи». Он был «окружен болельщиками, пытающимися помочь». Но ворота периметра «все еще были закрыты... под ними лежала груда тел». Он видел, как товарищи полицейские вытягивают болельщиков через забор и кричат старшему офицеру, чтобы тот открыл ворота. Что и было сделано, полицейским на дорожках было приказано войти в загон.
Разумеется, «попасть в загон можно было только перелезая через тела и забираясь на них, чтобы помочь расплести спагетти из тел». Полицейский, уже находившийся в загоне, заявил, что «не было никакого способа отличить живых от мертвых в этой куче», а болельщиков все вытаскивали из кучи и выволакивали через ворота. Другой полицейский работал с «цепочкой полицейских»; он передавал найденные тела полицейским и «выносил их через ворота на поле».
Кто выжил, а кто умер было вопросом удачи: «Я нашел мужчину/юношу... все еще живого, он дышал, но был телами прижат к стене от шеи и дальше вниз. Его с силой прижали к бетонной стене под металлическим барьером. Юноша был без сознания. Я кричал ему и помню, как дал ему пощечину и велел держаться. Мы убрали тела вокруг него, и затем пронесли его через ворота. Я видел, как полицейские и болельщики голыми руками ломали ограждение по периметру.
Эти глубоко тревожные сцены разворачивались прямо перед полицейской диспетчерской. Они происходили, когда игра была остановлена в 15:06 вечера и вскоре после этого. Тем не менее, когда помощник главного констебля подошел к пульту управления, чтобы выяснить, что происходит, Дакенфилд был «не в состоянии дать точный отчет о том, какова была ситуация, кроме возможного вторжения на поле, которое привело к тому, что [полиция] остановила игру».
Вскоре после 15:15 Грэм Келли и Глен Киртон из Футбольной ассоциации в сопровождении Грэма Макрелла, секретаря клуба «Шеффилд Уэнсдей», также прибыли в диспетчерскую. Дакенфилд рассказал им, что болельщики «Ливерпуля» взломали ворота С, вызвав вторжение на стадион, по туннелю и на спины тех, кто уже находился в центральных загонах.
Дакенфилд заявил: «Грубая правда заключалась в том, что нас попросили открыть ворота. Я не лукавил… можно сказать, мы все были в шоке. — Он продолжал. — Я счел правильным собраться с мыслями и оценить ситуацию… Я просто подумал, что на том этапе мне не следует полностью сообщать о ситуации… Возможно, я ввел в заблуждение мистера Келли». Так и было. И Грэм Келли невольно и добросовестно повторил ложь Дакенфилда ожидающим средствам массовой информации. В течение нескольких минут она была передана по всему миру: произошла ужасная катастрофа, и во всем обвинили болельщиков «Ливерпуля».
* * *
Когда игра прекратилась, хаос и неразбериха за воротами только усилились. Болельщики, многие из которых были в шоке от собственного выживания, отчаянно работали вместе с полицейскими и сотрудниками скорой помощи Святого Иоанна, вытаскивая умирающих и раненых из загонов. Это была почти невыполнимая задача. Загоны были набиты под завязку, сила сжатия растянулась назад, а ворота ограды по периметру были заперты. По другую сторону единственных ворот в загоне 3 лежала груда тел. Болельщики рвали ограду, вооруженные лишь голыми руками и грубой силой. В конце концов им удалось прорваться. Но жизненно важные минуты были потеряны.
Ливерпульскому доктору, ранее стоявшему в стороне от давки у турникетов, с той поры удалось войти на стадион: «Я заметил человека, который плакал и умолял полицию: “Там дети умирают, — сказал он, — Вы должны что-то сделать”. Казалось, он вышел из зоны трибуны. Полиция на него не реагировала». Когда доктор попал на Западную трибуну, он увидел, в чем проблема. Из центрального загона внизу вытаскивали болельщиков и они пытались перелезть через ограждения. «Я видел людей, бесхозно лежащих на поле... общее впечатление было — большее и все растущее число жертв и не очень серьезная на все это реакция... болельщики были нетерпеливы и сердиты медлительностью реагирования на чрезвычайную ситуацию».
На поле беспомощно стояли полицейские, застывшие в недоумении, не в силах отреагировать на увиденное. Какова бы ни была вера Дакенфилда в полицейскую подготовку, мало кто был готов к такому повороту событий. В пылу страсти фотографы, приехавшие на «Хиллсборо», чтобы сделать фотографии футбольного матча, перемещались между спасателями и умирающими, фотографируя решительные, но часто тщетные попытки спасти жизни. Самыми яркими образами были лица, прижатые к проволочному ограждению. Естественно, тех, у кого были камеры, разгневанные болельщики ни в грош не ставили. По иронии судьбы, в их распоряжении оказались доказательства, впоследствии обретшие реальное значение.
Полицейские вокруг туннеля оттягивали болельщиков назад, требуя, чтобы они переместились во внешнюю зону вестибюля. Те, кто находился в туннеле, не могли знать, что происходит в передней части загона. В конце концов полицейские, сами находившиеся в неведении, пробрались в загоны. Когда болельщики ушли, там было достаточно места, чтобы вынести людей через туннель в вестибюль. Это привело к слухам, что некоторые болельщики на самом деле погибли именно в туннеле.
Не имея никакой информации, болельщики «Форест» на трибуне «Спион-Коп», как и многие полицейские, думали, что они стали свидетелями вторжения на поле. Они неизбежно насмехались над болельщиками «Ливерпуля», которые, по их мнению, срывали матч агрессивным поведением. Вскоре, однако, мрачная реальность по всему стадиону начала проясняться: были серьезные потери, возможно, смертельные. Многие умирали буквально на глазах, сотни были ранены — некоторые серьезно. Это не было массовым насилием, но это были насильственные смерти.
В течение нескольких минут территория вокруг ворот, место столь многих радостных торжеств, была похожа на поле битвы. Тела, вытащенные из загонов, лежали на траве, большинство из них лежали на спине. Болельщики со сломанными конечностями, ушибленными ребрами или другими травмами сидели или полулежали среди тяжелораненых. Другие бежали среди растущего числа людей, отчаянно ища потерянных близких или друзей. Вокруг тех, кто не двигался, толпы болельщиков и полицейских стояли на коленях, пытаясь вдохнуть жизнь в безжизненных, запуская сердца, которые, по-видимому, остановились.
Мало кто знал, что надо делать. Каким бы утонченным ни было британское образование, оно плохо готовит своих граждан к спасению жизней, даже к оказанию элементарной первой помощи. Единственную медицинскую помощь, официально находившуюся на дежурстве, оказывали тридцать сотрудников Скорой помощи Святого Иоанна, пятеро из которых были молодыми кадетами. Примечательно, что на крупных спортивных и досуговых мероприятиях по всей Британии, которые посещали десятки тысяч зрителей, единственным медицинским обеспечением была добровольная организация, работающая на пожертвования от их же, зрителей, благотворительности. Дешевая цена за необходимую услугу.
Болельщики ополоумели: «Я пытался вспомнить, что делать. Парень был едва жив и нуждался в немедленном, надлежащем лечении. Я заткнул ему нос и стал делать искусственное дыхание рот в рот. Ему было плохо, но я старался. Он не реагировал. По мере того как он слабел, кто-то другой давил ему на грудь, пытаясь запустить сердце. Никто из нас не смог бы его спасти, но я уверен, что с кислородом и надлежащим лечением он бы выжил.
Полицейский в одном из загонов вспомнил, как он сражался за то, чтобы спасти молодого человека, который упал на ступеньки: «Я делал ему искусственное дыхание рот в рот и отчаянно желал, чтобы он жил. Его лицо смотрело на меня, и я была уверен, что он дышит. Частички чего-то сыпались на меня, как снег, и тогда я понял, что они пытаются согнуть ограду, чтобы попасть в загоны и помочь. Это была краска, отлетающая от ограды. Я так старался, но он умер».
Шок и разочарование неизбежно сказывались на хрупких характерах. Молодой болельщик, разлученный со своими друзьями, олицетворял эмоции и реакции многих: «Я был на поле. Я не знал, что делать. Я хотел помочь, но не видел, как это сделать… Меня трясло от ужаса. Потом я увидел этих трех полицаев, которые просто стояли там. Я уже видел одного из них у забора. Я потерял самообладание, показал на них пальцем: "Вы, гребаные ублюдки-убийцы!" Я сказал это, потому что действительно так думал… Я так думал, потому что так себя чувствовал. Это было ужасно».
По мере того как тела множились, на поле образовался затор. Тех, кого первыми вытащили из загона, положили рядом с забором, преграждая путь тем, кого еще вытаскивали. Машина скорой помощи Святого Иоанна проехала через промежуток между Северной трибуной и «Спион Копом» на поле. В ней было трое носилок, дополняя те шесть, что находились под Северной трибуной в комнате первой помощи клуба. А там нужны были носилки для более чем ста человек. Умирающие страдали от удушья и нуждались в надлежащей медицинской помощи. Чтобы доставить их в больницу, нужно было протащить их по всей длине поля к главной зоне наземного доступа с Пенистоун-роуд или обратно через туннель на Леппингс-лейн в надежде, что машины скорой помощи уже в пути.
Перенос был единственным вариантом для большинства умирающих и раненых, эвакуированных из загонов на поле. Понимая острую необходимость в неотложной медицинской помощи и госпитализации, спасатели, в основном из болельщиков, выбегали на обочину и срывали рекламные щиты, чтобы использовать их в качестве самодельных носилок. Тела были помещены на щиты, и болельщики бежали по всей длине поля в попытках спасти жизни. Это было огромное, спонтанное усилие, но оно подчеркивало недостаточность медицинской поддержки.
Полицейский в гуще эвакуации загона 3 помогал выносить болельщиков на поле и пытался подарить тем, кто был без сознания «поцелуй жизни»: «Первый пришел в себя, и кто-то забрал его. Затем я помог вытащить еще одного из ворот, уложил его на поле и снова провел искусственное дыхание рот в рот, но стало ясно, что этот человек не ответит на мои действия… Теперь-то я понял, что инцидент был гораздо серьезнее, чем кто-либо мог себе представить».
Вместе с группой болельщиков полицейский с помощью щита перенес одного из раненых в дальний конец поля и вышел между «Спион Копом» и Северной трибуной. Не зная, куда идти, они нашли скорую помощь и посадили человека в нее, немедленно вернувшись в загон 3, где сержант «кричал нам всем, чтобы мы работали усерднее и быстрее». Полицейский вошел в загон и помог эвакуировать тех, кого «передавали» через боковую ограду.
Молодой человек, по-видимому, эвакуированный через ворота периметра загона 3, был найден живым на поле двумя другими болельщиками и двумя полицейскими. Ему требовалась срочная медицинская помощь. Погрузив его на щит, они отправились на другой конец поля. На полпути они увидели, что он «уходит», и остановились, чтобы сделать искусственное дыхание рот в рот, а затем массаж сердца.
Пока они пытались сохранить ему жизнь, «неизвестный врач» посоветовал им продолжать реанимацию. Что они и сделали, но поняли, что молодой человек умирает, несмотря на все их усилия. Доктор вернулся и быстро осмотрел молодого человека. Затем «он дал понять, что мы больше ничего не можем сделать». Молодого человека отнесли в спортивный зал; на основании беглого осмотра неизвестным врачом он был признан мертвым.
На трибуне «Спион-Коп» полицейский увидел человека, «лежащего на поле», но «он не видел, чтобы кто-то его туда клал». Он услышал, как кто-то сказал: «Не беспокойся о нем, он мертв». Верхняя часть тела этого человека была покрыта черным плащом. Поняв, что он лежит на пути машины скорой помощи, покидающей поле, офицер отодвинул тело в сторону. Затем двое болельщиков закричали, чтобы им помогли реанимировать мальчика, и полицейский произвел «искусственное дыхание рот в рот». Он делал его примерно 15 минут, отмечая пульс и дыхание мальчика. «Затем я поместил этого юношу на рекламный щит и с помощью пожарного унес его с поля». В конце концов полицейский нашел машину скорой помощи и сопроводил мальчика в больницу, где тот скончался в реанимации.
Тем временем продолжалось серьезное отсутствие связи между полицейскими, а также с другими экстренными службами. Когда игра была остановлена, Дакенфилд приказал отправить в штаб-квартиру сообщение с просьбой об оперативной поддержке. Полицейский, дежуривший в полицейской автошколе, типично ответил на эту просьбу: «На том этапе предполагалось, что там драка или вторжение на поле». Однако на поле, Мюррей, посланный Дакенфилдом, чтобы выяснить, что происходит, связался по радио с диспетчерской для получения «флотилии машин скорой помощи».
В 15 часов 13 минут через полицейское управление поступил запрос на гидравлическое режущее оборудование пожарной службы. Когда была совершен этот запрос, болельщики были плотно прижаты к ограждению периметра по крайней мере в течение 15 минут. Не прошло и десяти минут, как техника прибыла на задворки «Леппингс-лейн». Полицейские за пределами стадиона, не подозревая о давке в загонах, сначала сказали пожарным, что они не нужны. И только когда на место происшествия прибыл еще один полицейский в поисках приборов для реанимации, была осознана чудовищность того, что происходило внутри.
Опять же, из-за путаных сообщений, аварийно-спасательный автомобиль прибыл на стадион со стороны «Спион-Копа». Затем из-за своей высоты он не смог проехать по частной дороге Южной трибуны. Выезжая задним ходом и объезжая Леппингс-лейн, он прибавил ко времени прибытия почти десять минут. К тому времени, как режущее оборудование прибыло к ограждению периметра, из загона были вынесены последние тела.
Служба скорой помощи Южного Йоркшира (ССПЮЙ) минимально и несколько двусмысленно присутствовала на «Хиллсборо». Два сотрудника ССПЮЙ, одна машина скорой помощи и экипаж находились на стадионе, а другая машина скорой помощи была наготове. У сотрудников, размещенных на Южной трибуне для клубных матчей, не было определенных мест на стадионе и они стояли у наземного доступа между Северной трибуной и «Спион-Копом». Поняв, что на трибуне «Леппингс-лейн» возникли проблемы, сотрудники бросились на помощь.
Несколькими минутами ранее старший офицер полиции по персональной рации услышал сообщение о возможных травмах на «Леппингс-лейн». Он немедленно запросил полицейское управление, чтобы установить, нужны ли машины скорой помощи. В ответ из диспетчерской сообщили, что никаких травм не было, но нужно продолжать «быть наготове». Только после того, как игра прекратилась, в 15:07, штаб сообщил в ССПЮЙ о возможной потребности в машинах скорой помощи. Затем пришел запрос от Мюррея с периметра дорожек на «флотилию машин скорой помощи». Первые машины скорой помощи прибыли в 15:13 к Лепингс-лейн и в 15:17 на двор на Пенистоун-роуд, примыкающую к спортзалу.
Между 15:06, когда игра была остановлена, и 15:45 вечера, когда Кенни Далглиш, главный тренер «Ливерпуля», транслировал по громкой связи призыв к спокойствию, никто на стадионе, кроме тех, кто попал в давку, полностью не знал о том, что происходит. Хотя вызов врачей был сделан по системе громкой связи, Дакенфилд решил отказаться от информационного объявления, чтобы избежать «ситуации с общественным порядком» из-за потенциального «гнева» болельщиков из-за отсрочки игры. Толпа осталась в неведении, полагая, что это болельщики за воротами вызвали неприятности. По иронии судьбы, когда было сделано все же полное объявление около 16 часов вечера, оно вызвало широкое одобрение, болельщики «Форест» на «Спион-Копе» энергично аплодировали усилиям ливерпульских болельщиков по спасению жизней.
По мере того, как разворачивалась катастрофа, доктор, находившийся на Западной трибуне, поднялся со своего места и, откликнувшись на призыв о медицинской помощи, направился в вестибюль за пределами туннеля. Он «пытался найти кого-нибудь из начальства, чтобы ему сказали, кому докладывать», спрашивал нескольких полицейских, но безрезультатно. «Во дворе между стойкой и турникетами повсюду лежали люди». Старший офицер не мог сказать ему, куда ему докладывать: «Я понял, что организованного ответа не будет, и разозлился». Полицейский, который вынес тело с трибуны согласился: «его [доктора] замечания относительно жертв были отчасти оправданы. Конечно, в это время здесь не было старших офицеров».
Туннель, по словам полицейского, «все еще был очень оживленным. Многие просто стояли у его стен, и им велели выйти и освободить место для выноса людей. Вернувшись в загон 3, этот полицейский увидел большое количество полицейских, пытающихся освободить болельщиков от груды тел. Вместе с другими он отнес молодого человека туда, где прежде положил другого, умершего. Они попробовали делать искусственное дыхание рот в рот и массаж сердца, но в конце концов накрыли мертвеца полицейской курткой. Появилась женщина-медсестра. «Я сказал ей, что они оба мертвы, и она пощупала у обоих мужчин пульс и сказала, что они оба кажутся мертвыми».
Болельщик, потерявший сознание в загоне 3, был вынесен через туннель и уложен в устойчивое боковое положение в вестибюле в ряду прочих погибших. По мере того как он приходил в себя, зрение его становилось все ярче и ярче, и возвращался слух. Он смотрел, как мертвецу на лицо натягивали куртку. «Мысль, которая постоянно крутилась у меня в голове, была: "Я здесь, я здесь". Я был просто благодарен, глядя на этого парня... боль была невероятной… я не чувствовал ног». Оставленный умирать, он без реанимации пришел в сознание и был доставлен в больницу.
По словам доктора, «Вокруг были люди либо мертвые, либо без сознания, либо серьезно пострадавшие. Болельщики были просто сказочными... помогали друг другу и пытались реанимировать людей. Отдельные полицейские тоже делали все, что могли... кому-то нужно было произвести обзор ситуации… мне стало известно, что некоторые пострадавшие были вынесены на Леппингс-лейн, и я отправился туда. Там была одна скорая».
Затем полицейским было приказано отвести тела «в район, находящийся за пределами основной части речного района, который проходит позади трибуны "Леппингс-Лейн"». Офицер передвигал двух человек: «Когда другие тела прибыли в это место, констеблям было поручено выстроиться в линию между телами и болельщиками, покидающими стадион». Он продолжал: «Машины скорой помощи теперь прибывали в колоннах и врач из Ливерпуля… был хорош, он осматривал людей и организовал их очередность для отправки с машинами скорой помощи».
Понимая необходимость сортировки раненых по степени тяжести их состояния, врач ходил между людьми, пытаясь установить, кто нуждается в самом срочном лечении. «Там были... другие медицинские работники, которые оценивали состояние и делали все, что могли. Оказалось, что здесь не было ни медицинского, ни аварийного оборудования. Мертвых отнесли в одну сторону, а остальных я распределил в первую или вторую категорию. Я сказал полицейским, кого следует отправить на скорой, а кто может подождать. Полицейские в основном были очень послушные. Они приняли мои инструкции и немедленно их выполнили».
Тем временем на стадионе продолжалась эвакуация загонов; мертвых, умирающих и раненых переносили в спортивный зал. Было жизненно важно не терять времени на доставку пострадавших сначала в машины скорой помощи, а затем в больницу. «Мы подобрали этого парня. Он был очень тяжелый. Я крикнул другим, чтобы они помогли, и к нам по полю подбежало около восьми человек. Мы ожидали увидеть множество машин скорой помощи, но они [полиция] отправили нас в спортивный зал [спортзал]». Было около 15:20, и машины скорой помощи как раз подъезжали по Пенистоун-роуд.
Одна из первых бригад скорой помощи, откликнувшаяся на экстренный вызов, проехала полтора километра от своей станции до «Хиллсборо». Первоначально экипажу было поручено отправиться на Леппингс-лейн, а затем его перенаправили ко входу в спортивный зал на Пенистоун-роуд. «Высокопоставленный полицейский» попросил водителя развернуть машину скорой помощи в медпункт. Три женщины-сотрудники скорой помощи Святого Иоанна вместе с двумя или тремя курсантами направили сотрудника скорой помощи в комнату первой помощи, где находились трое пострадавших. Двое других с травмами, полученными в результате давки, прибыли, в то время как сотрудник скорой помощи отправился за своим оборудованием.
Через несколько минут «полиция и болельщики бежали туда, неся мертвых и раненых на досках...» Его коллега был «с мобильным реанимационным блоком, помогая кому-то, кто перестал дышать». «Потом я взял сумку, маску и около дюжины дыхательных трубок. Я переходил от одного пострадавшего к другому, проверяя пульс, дыхание и вставляя дыхательные пути в бессознательных пациентов. Вскоре после этого я увидел, как в этот район въезжает первая бригада скорой помощи».
Еще одна машина скорой помощи полицией была направлена во двор, но была вынуждена остановиться, «из-за большого количества машин и людей в этом месте». Человека, которого вынесли с поля на щите, немедленно положили в машину скорой помощи, и фельдшер на борту осмотрел его, решив, что он мертв. В то же время еще одного пострадавшего, в тяжелом состоянии, тоже положили в машину скорой помощи. Попытки поместить третьего пострадавшего в машину скорой помощи были отклонены, так как это помешало бы работе с тем, кто был жив. Скорая помощь отправилась в путь с мертвецом на борту.
Прибыв ко входу на стадион у Пенистоун-роуд, еще одна бригада скорой помощи направилась к спортзалу. Впереди стояли две машины скорой помощи, еще одна — сзади. Помощник главного санитарного врача велел водителю, которого он хорошо знал, выехать на поле. Было уже около 15:35. «Мы не очень далеко проехали. У входа на поле... выстроилась шеренга из полицейских. Полицейский подошел к машине скорой помощи и сказал: «Вы не можете туда проехать, они все еще сражаются».
Водитель позвонил своему старшему коллеге, который велел им продолжать движение независимо от того, что сказал полицейский. Он «протянул руку и включил наши двухцветные клаксоны... вот тогда-то мы и начали кое-как продвигаться через полицейский кордон». Выехав на траву, они осознали всю серьезность ситуации. Молодые болельщики несли тела через поле. «Я заметил, что пожарный довольно эффективно производит реанимацию. Люди стучали в борт скорой помощи».
Когда они подъехали к воротам, сотрудник скорой помощи покинул машину и ее водителя. Это была невыполнимая задача. Болельщики были рады, что приехала скорая помощь, но «в некотором смысле мы становились отвлекающим маневром». Очевидным фактом было то, что одна бригада скорой помощи не могла справиться с таким количеством людей, и все обращались к сотруднику за помощью.
Не сумев найти коллег, сотрудник скорой помощи попытался организовать сортировку и быстро установить, кто больше всего нуждается в уходе и внимании: «Я со всем этим просто не справлялся. Если бы я увидел, как подъезжает еще одна скорая, то мне бы полегчало». Они решили двигаться с открытыми дверями скорой помощи и людьми, укладывающими тела: «Люди кричали, требуя кислорода. "У вас есть дефибрилляторы?" Люди пытались проводить реанимацию». Скорая вскоре была набита битком: три или четыре трупа, отец, медсестра и двое полицейских. «Я велел шоферу убираться отсюда к чертовой матери».
Въезд на стоянку возле спортзала был затруднен. По словам старшего сотрудника скорой помощи, там было место для «максимум четырех машин скорой помощи». С тремя каретами скорой помощи «пространство было тесным», и сотрудник «приказывал каретам скорой помощи двигаться задним ходом, потому что там не было места развернуться». Когда прибыло еще несколько машин скорой помощи, им было приказано выстроиться в очередь на дороге.
Неизбежно, что в таком ограниченном пространстве перегрузка замедлила работу: «Во дворе все еще стояли три машины скорой помощи, две из которых были припаркованы бок о бок спиной к пандусу, ведущему на поле, а третья была припаркована между ними и воротами... в машине скорой помощи перед воротами не ни было экипажа, ни ключей и она блокировала выезд, так что одна из машин скорой помощи за ней не могла выйти… Это было очень необычно, что водитель оставил свой автомобиль, потому что План серьезных происшествий требует, чтобы каждый водитель оставался в своей машине скорой помощи...
Это было не так просто. Прибывший во двор сотрудник скорой помощи признал ситуацию хаотичной. Полиция регулировала движение, и его попросили отодвинуть машину скорой помощи, чтобы выпустить другую. Полицейские машины были «припаркованы рядом со спортзалом, что я считал препятствием для операции по развозу пострадавших... доступ и выход со стадиона [был] очень затруднен». Пока он помогал раненым, «многие люди кричали, требуя внимания… Все пространство… было полно болельщиками, многие в шоке, и многие люди двигались в ограниченном пространстве». Он помогал снабжать их необходимыми медикаментами, в частности дыхательными трубками, причем приоритетными были «сильно пострадавшие». Вместе с другим сотрудником скорой помощи он поднялся на борт скорой, пытаясь сохранить жизнь молодому пострадавшему. Полицейский вел машину скорой помощи по трудному пути в Северную больницу Шеффилда.
* * *
Поскольку стало очевидно, что ужасное сжатие в центральных загонах не было ни насилием, исходящим от болельщиков, ни вторжением на поле, была очевидна необходимость скоординированного, быстрого и адекватного ответа. Ответственность за приведение в действие Плана серьезных инцидентов лежала на Дакенфилде как на командире матча. Согласно руководству по операциям «Общий контроль и координация усилий всех [аварийных] служб, участвующих в ликвидации крупного инцидента, является обязанностью полиции». Дакенфилд теперь стал «командиром участка». Тем не менее, он не дал никаких конкретных инструкций по подготовке спортзала в качестве обозначенной зоны расчистки от крупного инцидента или по удалению транспортных средств из его окрестностей. Когда прибыл заместитель главного врача Cкорой помощи, «Я отправился в условленное место встречи [обозначенное в плане экстренной помощи], но там кроме меня никого не было».
На первых этапах все упиралось в инициативу отдельных полицейских. Детектив-суперинтендант находился возле «Спион-Копа», когда заметил волнение на другом конце стадиона. Он пошел в спортивный зал, где ему сказали, что есть травмированные. Вернувшись на поле, он обнаружил, что в центральном загоне около 20 погибших. Он немедленно отправился в полицейскую комнату под Северной трибуной, связавшись со штаб-квартирой главного суперинтенданта Аддисом, главой отдела уголовного розыска Южного Йоркшира: «Мы обсуждали создание временного штаба и активизацию реанимационного бюро». Еще один звонок, инициированный помощником главного констебля, был позже передан Аддису из полицейского диспетчерского пункта, вызывая его на «Хиллсборо».
В спортзале старший инспектор крикнул: «Мы устроим здесь временный морг, очистите те столы». Другой старший офицер, который «помогал в оказании медицинской помощи и выводил машины скорой помощи на дорожки», понял, что «десятки» тел следовали за теми первыми, которых несли через поле. Он помогал убирать столы и стулья, расставленные ранее для офицерской трапезы. Полицейский, уже находившийся там, «помогал очистить спортзал, сам не зная для чего».
Детектив-суперинтендант заявил: «Первой жертвой, прибывшей сюда, был молодой человек... очевидно, мертвый, и я дотронулся до одного из полицейских, представился и объяснил ему, что тело находится под его ответственностью... ни при каких обстоятельствах он не должен был оставлять это тело», гарантируя, «что никто другой не имел бы никаких дел с имуществом, одеждой или документами... Инструкции, которые я должен был повторить десятки раз в тот день».
Раненых направляли «в дальний конец спортзала», за перегородку. «Мертвые прибывали в таком количестве, что было невозможно установить, действительно ли они были мертвы, но я должен сказать, что каждое тело, которое я видел, имело, по моему признанию, классические признаки асфиксии, и я удовлетворен тем, что каждое тело, которое я видел и направлял в область, обозначенную как временный морг, было фактически мертвым».
Невозможно было, чтобы старшие офицеры всегда «давали указания до того, как полицейские, доставившие тела, уходили». По словам другого старшего офицера, «тела продолжали быстро поступать, и я попросил у врача проконтролировать и убедиться, что они мертвы. Ничто не указывало на то, что кто-то из них был жив, но я сознавал, что они не были признаны мертвыми. Тела были накрыты скатертями, заранее приготовленными для столов».
Несколько полицейских были «сбиты с толку, а некоторые плакали». Друзья тех, кого выкладывали, «впадали в истерику», еще несколько человек были злы и агрессивны по отношению к полицейским. По мере того, как болельщики, которые сами пережили давку, вносили тела, некоторые «были расстроены, открыто плакали, кричали, проявляли агрессию, и я видел, как несколько драк и стычек вспыхивали в районе рядом, между и перед телами, которые приносили сюда».
Тем не менее, «офицеры и гражданские лица пытались реанимировать некоторых из жертв, и я видел, как две группы пытались оживить тех, кто, очевидно, были для меня уже трупами». В спортзале вскоре воцарился такой же хаос, как и на поле несколькими минутами ранее: «На месте происшествия царила всеобщая неразбериха, тела клали как попало». За пределами спортзала были «многочисленные тела и раненые, лежащие на земле». Старший офицер видел «около шести сотрудников скорой Святого Иоанна… все в возрасте до 14 или 15 лет, которые были очень утомлены». Он поручил полицейскому «присмотреть за ними».
Один офицер вспоминал, как «отодвигал кашляющих, потрясенных мальчиков с дороги», когда тела помещали «напротив спортзала и рядом с автозаком». Он сделал «массаж сердца и искусственное дыхание, все безрезультатно, а мертвые и раненые продолжали прибывать». Болельщики копировали его действия, спрашивая: «Мы все делаем правильно?» Я продолжал кричать: «Пять толчков, один вдох»… Паника и расстройство были невообразимы, и многие старшие офицеры были в состоянии шока. В ведомстве «глубоко сожалеют, что детям пришлось увидеть эту бойню».
Медсестра, которая была на Западной трибуне и помогала с реанимацией на поле, отправилась с врачом в спортивный зал. «На полу возле машин скорой помощи лежали люди, и врач производил реанимацию… он попросил меня сменить его... но тот человек умер. Мне сказали, что за пределами спортзала не было людей, ни на носилках, ни на полу... но это было не так».
В спортзале она, еще одна медсестра и врач осматривали «ходячих раненых». Она пошла в конец спортзала, чтобы найти ножницы, и ей сказали, что оборудование для оказания первой помощи находится в другой части стадиона. Полицейский протянул ей свой перочинный нож. Возникла потребность в кислороде, потому что свободные резервуары были пусты. Медсестра подняла мальчика на носилки, врач подумал, что ему может понадобиться трахеотомия. Мужчина, у которого, казалось, была сломана нога, то приходил в сознание, то выходил из него; «Он все время говорил: "Не волнуйтесь, пожалуйста, присмотрите за моим мальчиком". Шин не было, поэтому его усадили на стул: «Это был тот случай, когда надо наклонить стул и затянуть».
Она спросила у полицейских, не следует ли им оградить место, где лежали мертвые. Два офицера осматривали тела в поисках возможных опознавательных знаков в карманах. Она хотела помочь, но, потрясенная тем, что ей пришлось пережить, сказала: «Я не могу это делать», — и вышла из спортзала.
Примерно в 15:45 пополудни старший офицер полиции попросил врача, который оказывал медицинскую помощь людям на поле, пойти в спортивный зал, чтобы осмотреть тела и констатировать смерть. Придя в спортивный зал, он обнаружил четыре или пять рядов тел, и вместе с врачом общей практики они осмотрели каждый ряд: «Нас сопровождал полицейский, который записывал каждое тело, которое я осматривал, и к каждому телу был приставлен полицейский… Я произвел обычное обследование каждого тела и по очереди объявил, что их жизнь угасла». Примерно за 25 минут он осмотрел и удостоверил 20 смертей.
Неспособность выявить и отреагировать на затянувшуюся давку в загонах вкупе с отсутствием немедленной медицинской помощи для умирающих поднимала серьезные вопросы о том, можно ли было спасти еще больше жизней. То, что в некоторых случаях реанимация была успешной, что некоторые помещенные вместе с умершими действительно поправлялись, оставляло сомнения в адекватности большей части спонтанно оказанной помощи.
Вдобавок к этому, поверхностные осмотры, часто не более чем нащупывание пульса, проводились в пылу момента неопытными людьми без медицинского образования. С уверенностью в смерти, которую часто так трудно установить у задыхающихся жертв, оставалась глубоко тревожащая возможность: некоторых людей приносили в спортивный зал, укладывали на пол, закрывая их лица одеждой и мусорными пакетами, исключительно из-за предположения их смерти. Из 96 человек, которые в конечном итоге умерли, лишь 14 попали в больницу, и из них 12 были объявлены «мертвыми по прибытии». Однако ожидалось, что, когда в конечном итоге будут проведены расследования — будут полностью изучены точные обстоятельства каждой смерти, включая попытки реанимации и качество получаемой медицинской помощи.
* * *
Главный суперинтендант Аддис прибыл на «Хиллсборо» незадолго до четырех часов дня, сначала в диспетчерской он встретился с помощником главного констебля, «который был занят с другими старшими офицерами». Через несколько минут прибыл детектив-суперинтендант, который звонил ему из полицейского участка. Вместе они отправились в спортивный зал, где Аддис «руководил необходимыми приготовлениями». Когда они вышли из диспетчерской, Кенни Далглиш, главный тренер «Ливерпуля», обращался к болельщикам на стадионе.
В спортзале Аддиса представили заместителю главного санитарного врача. Затем он «взял на себя управление и через несколько минут... оценив ситуацию, встал на стул и рассказал полиции, что он намерен делать. Пол спортзала был усеян телами». И суперинтендант вспомнил: «кто-то говорил мне … "Семьдесят с лишним в Северной больнице". Большинство… были задрапированы чем-то вроде белых саванов... На самом деле это были бумажные скатерти...»
В 17 часов Аддису сообщили, что коронер, доктор Стефан Поппер, «распорядился, чтобы тела не перемещались из временного морга [спортивного зала] до тех пор, пока… они не будут сфотографированы на месте происшествия и их личности не будут подтверждены». Понимая, что это займет некоторое время, он приказал полицейскому организовать транспортировку родственников и друзей, ожидающих снаружи спортзала, в полицейский участок Хаммертон-роуд, «где для них можно найти подходящие удобства».
Аддис приступил к «привитию некоторой дисциплины» и установлению некоторого «подобия порядка». Один полицейским вспомнил, что Аддис дважды обращался к ним в спортзале. В первый раз он сообщил им, что «все тела останутся в спортзале». Позже он объяснил всем полицейским, имеющим дело с трупами, что «лицо каждого трупа будет сфотографировано, и галерея фотографий будет выставлена для друзей и родственников». После того, как будет произведено фотографическое опознание, «тело будет доставлено для официального опознания», а затем отдел уголовного розыска завершит оформление документов.
Когда в 18:45 прибыл коронер, процедура опознания была завершена. Полароидные фотографии лиц умерших должны были использоваться в качестве «метода первого эшелона» опознания с последующим осмотром тела. Фотографии будут выставлены на щитах у входа в спортивный зал, где их будут ждать родственники и близкие друзья. Номера на фотографиях соответствовали номерам тел на полу спортзала.
После фотографического опознания будет назван номер, и тело доставят ко входу в спортзал для физического опознания. «В случае положительного опознания сотрудник полиции должен сопровождать человека, опознавшего тело, в ближайшее место, где к ним присоединится детектив, и детали опознания, медицинские данные... и подробности инцидента, связанного со смертью, если они известны, будут получены в форме показаний». После опознания тела должны были быть доставлены в Судебно–медицинский центр Шеффилда в сопровождении назначенного полицейского.
Спортивный зал был разделен на три зоны с помощью простыней, подвешенных к сеткам, чтобы обеспечить подобие прикрытия. В передней части зала тела, полностью одетые, укладывали в мешки и рядами раскладывали на полу спортзала. К каждому пронумерованному телу был приставлен полицейский. Каждому полицейскому давали тряпку или губку, чтобы вытереть лицо. Каждое лицо было сфотографировано с помощью камеры «Полароид». Средняя часть спортзала служила столовой для полицейских. А ближайшая к двери зона была уставлена «столами для допросов». «Соответствующая подготовка… [была] завершена к 21:15 вечера». Коронер «осмотрел соответствующую область район и выразил свое удовлетворение...» В 21:30 вечера, через шесть часов после эвакуации загонов, начался медленный и болезненный процесс опознания погибших.
