«С каждой зарплаты списывали 30% на пенсию». Евгений Левченко приехал в Нидерланды чужим молчуном, а стал боссом профсоюза футболистов
Рассказал Вадиму Кораблеву об особенностях карьеры в Европе.
Это новый текст сериала «Деньгам нужен ум», где мы обсуждаем проблемы финансовой грамотности в нашем футболе: почему игроки сходят с ума, получая огромные контракты, как теряют миллионы из-за доверчивости и недостатка знаний, что делать тем, кому не светят РПЛ и пышные бонусы.
Заходите на сайт каждый день, высказывайтесь и подписывайтесь на специальный блог «Сериалы Sports.ru», чтобы ничего не пропустить.
***
В середине 90-х полузащитник Евгений Левченко уехал из дубля ЦСКА в «Витесс» и остался в Нидерландах почти на 15 лет – особенно хорошо его помнят в «Гронингене», где с 2005-го по 2009-й он провел порядка 100 матчей и забил более 20 голов. Левченко всего дважды покидал страну: в 2009-м на полгода перешел в «Сатурн», а в 2011-м рванул в Австралию. Евгений мог вернуться работать в Россию или Украину, но все вышло иначе: он остался жить в Амстердаме и полтора года назад возглавил профсоюз футболистов Нидерландов.
Вадим Кораблев поговорил с Левченко о том, как обустроить жизнь, чтобы из украинского города Константиновка добраться до Амстердама, и избраться защищать интересы игроков в одной из самых продвинутых точек на планете.
В 18 учил английский, чтобы переехать из ЦСКА в Европу. В Голландии понял, насколько важно разговаривать с людьми – не только на поле
– Евгений, мы хотим исследовать ваш маршрут к должности главы профсоюза игроков Нидерландов – это очень нетипичное место для футболиста из стран СНГ. Вы сами это ощущаете, что ваша история – особенная?
– Ощущаю. Чего стесняться, я один из немногих, кто уехал в Европу, смог ассимилироваться, понять культуру страны, которая для нас совершенно чужда. Я всегда говорю: первое, что нужно понять и освоить – язык. Второе – юмор. Третье – учить историю.
Наших ребята, которые приезжают играть в другие страны, относятся к этим аспектам очень легкомысленно, и это большая проблема. У нас, людей из постсоветского пространства, изначально заложено: мы ого-го, мы самые лучшие, с нами должны считаться. Но на самом деле, когда приезжаешь в любой уголок Европы, ты должен понимать, принимать и адаптироваться к определенному смыслу и пониманию жизни. Этот переворот в сознании должен произойти абсолютно у каждого, кто переезжает в другую страну. К сожалению, со многими это происходит либо поздно, либо вообще никогда.
Возьмите успешного игрока из прошлого поколения – пусть это будет Карпин. Он понял, насколько важно учить испанский и ассимилироваться, чтобы чувствовать себя раскованно. Из последних примеров – конечно, Саша Зинченко. Даже когда в ПСВ он почти не играл, Филлип Коку (тренировал ПСВ в то время – Sports.ru) мне говорил, что Зинченко – самый веселый и открытый парень, которого он видел. И что открытость дает ему шанс заиграть дальше. А это 2016-й год – то есть Зинченко уже тогда показал, что он футболист новой формации.
– Когда вы начали понимать все эти вещи?
– Еще играя в дубле ЦСКА, готовил себя к переезду в европейскую команду. По вечерам учил английский язык.
Но все равно было сложно ломать себя первое время после перехода. По складу характера я интроверт. Вряд ли начну первым разговор. В России и Украине это легко проходит, но в Голландии интровертам намного сложнее, потому что она маленькая и окружена странами, которые на нее влияют – Германией, Бельгией. Здесь нужно общаться и уметь выразить свои чувства.
Мне не хватало знания голландского языка, на низком уровне был английский. Плюс от тебя требуют, чтобы ты был на голову выше голландских сверстников. Тебя ведь купили, потому что ты лучше – значит, нужно сразу показывать результат. А я был к этому не готов. В ЦСКА мне давали время: лелеяли, говорили, что все еще впереди. А здесь другой мир.
Через полтора года я понял, что так продолжаться не может. Понял, что отстаю в общении, но не предпринимаю никаких шагов. Пришлось раскрываться, пытаться разговаривать. Помню, как ко мне подошел тренер после очередного матча и сказал: «Слушай, Лев, ты тренируешься, стараешься, но почему после тренировок и игр не общаешься с другими футболистами?» Мне было странно это слышать. Если я не хочу общаться – значит, мне не надо общаться. Но для них это важная часть культуры: они хотят лучше понимать тебя как человека.
Во время этой ломки я даже думал вернуться обратно, но очень нужно себя перебороть и продолжить расти.
– Вы сказали, что в 18 лет по вечерам учили английский, чтобы уехать в другой чемпионат. Откуда это?
– В моей жизни было несколько ключевых моментов. Первый – у меня был очень хороший учитель английского в школе в городе Константиновка (Донецкая область, население – порядка 73 тысяч человек – Sports.ru). Помню, он как-то рассказывал про Англию и в один момент заговорил на чистом английском – это было настолько ошеломляюще для всего класса! Я не понял 90% того, что он сказал, но он меня сразил. Тогда я понял, что должен выучить язык, если хочу общаться и делать свой мир больше. Мне было 10-12 лет.
Еще один момент: я видел иностранные газеты и журналы, которые не мог, но очень хотел читать. Смотрел какие-то иностранные трансляции – и хотел понимать, что говорят. Встречал людей, которые говорили только на английском.
В спортинтернате в Донецке я понял, что сделаю все, чтобы уехать за рубеж и развиваться не только как футболист, но и как личность. Тогда уже понимал, что футбольный путь продлится до 32-35 лет. Плюс к 25 годам я четко понимал, что не буду великим футболистом. Был период, когда у меня ничего не получалось в «Витессе», я знал, что мне осталось активно играть 7-8 лет – значит, нужно развиваться в других направлениях. Это, например, сподвигло меня читать книги, учиться на маркетолога.
– Что вас смущало в России и Украине, что вы так сильно хотели переехать?
– Очень многие вещи. Начиная с 15 лет, когда я выступал за донецкий «Гарант» (полулюбительский клуб – Sports.ru), я видел, как покупаются и продаются матчи, как судьи убивают команды. Как решаются вопросы договорняков, как футболисты вырывают себе зарплаты, как платятся левые премиальные. Меня это очень раздражало, потому что у меня ярко выражено чувство ответственности и справедливости. И оно идет в одной плоскости с футболом.
Когда мне было 15-16 лет, в раздевалку заходил президент с криками «Я для вас всех судей купил, а вы забить не можете!» Я надеялся, что это происходит в каком-то сне. Но потом понимал, что это реалии нашего футбола – начиная с низов и заканчивая федерациями. И всю эту грязь залатали государственными бюджетами. Я хотел другого.
В Голландии стал другим человеком – открытым к новым знаниям. Но привыкал полтора года
– В 1996-м вы уехали в «Витесс». Что вас там удивило больше всего?
– Удивило, как тесно выстраивалась вертикаль общения: от президента до человека, который ухаживает за полем. Очень удивило отношение людей к команде. Это был не топовый клуб с точки зрения маркетинга, но я помню, как легко и быстро продавались футболки, как люди приходили на стадион и болели. Когда я выбирался в город, ко мне везде подходили прохожие и говорили: «Добро пожаловать в Арнем, мы гордимся, что ты здесь». В эти моменты я думал: «Откуда они меня знают? Это же не громкий трансфер».
В наших странах очень развита кастовая система. Есть президент – он наверху. Есть менеджмент – он тоже наверху. Есть тренер – он чуть ниже. Первое, что я помню в Голландии: президент пригласил всех домой. И мы все – футболисты, тренеры, президент – пили пиво, шутили, играли в какие-то игры. Это было настолько легко, без зажимов. И это 1996-й год, я приехал из страны, где покупка спортсменами пива приравнивалась чуть ли не к расстрелу. Даже в сборной люди пили пиво исподтишка.
Вне футбола – чистота, порядок, все миниатюрное, правильно сложенное.
– Запомнили первое ощущение?
– Едем из аэропорта в Арнем. Первые 25 километров я сидел, вцепившись в консоль, думая: «Когда же уже начнутся ямы?» И парень Роб, который меня вез, удивился: «Что такое?» Я ему на ломаном английском объяснил, что жду, когда мы будем объезжать эти самые ямы. Но их не было. Потом я расслабился и даже заснул.
– Не укачивала эта правильность? Тянуло назад?
– Было несколько таких периодов. Первый – когда я привыкал и не понимал, почему у нас было так, а у них по-другому. Это касалось даже каких-то банальных вещей: почему здесь 20 сортов йогурта, я-то хочу один – как раньше. А почему нет Бородинского хлеба?
Потом был период, когда я отрицал многие вещи. Отрицал, что я выходец из Советского Союза. Когда начал разговаривать на голландском и английском, подумал, что больше не хочу общаться с русскими или украинцами. Это, конечно, очень глупо, но такая стадия тоже была.
Дальше наступает лучший период, когда тебе уже не важно, кто ты и откуда.
– Вы еще давно сказали: если в Голландии футболист хорошо тренируется, так потом и играет. Как объяснить это?
– Это закладывается с детства. Мне понравилось, что это сразу заметил Слуцкий. Сказал мне: «Не понимаю. Почему, когда у нас ставишь футболиста на матч, тебе нужно по звездам определить, в какой он форме? То, что он вчера был лучшим на тренировке, не означает, что он хорошо сыграет».
А голландцев просто так воспитывают, тренер всегда знает, чего ждать. На тренировке и в игре футболисты не испытывают такого давления ни со стороны тренера, ни со стороны публики, ни со стороны старших игроков. На поле им все разрешено, в детских командах они часто меняют амплуа, чтобы привыкнуть не только нападать, но и защищаться. Это большое подспорье. Если игрок талантлив и показывает это на тренировках, то же самое он покажет и на поле. Конечно, бывают какие-то отклонения, но это работает в 90% случаев.
– Евгений Левченко до Голландии и после переезда – это два разных человека?
– Абсолютно. В Голландии я стал намного более открытым к новой информации. Перестал бояться своих слабостей. Я знаю свои слабости – и в этом как раз не слабость, а сила.
Я стал много учиться, проходить разные курсы. Мне кажется, что люди, которые тебя окружают, – это важное зеркало, в которое нужно смотреть.
– То есть вы захотели тянуться к ним?
– Я бы не сказал, что тянулся за кем-то. В Голландии тоже есть футболисты, которые валяют дурака и ничем не занимаются, пытаются жить за счет таланта.
У меня не было четкого понимания, кем я хочу быть после футбола, потому что это очень сложный процесс. Но я знал, что если ничего не буду предпринимать, у меня ничего не получится – и я буду неразвитым бывшим футболистом. Среда в Голландии помогла мне это осознать.
Когда я пошел учиться на маркетолога, я не думал, что обязательно стану маркетологом – мне просто было интересно понять какие-то вещи. По этой же причине я учился на спортивного психолога – было интересно, как мыслят молодые футболисты, тренеры, как формируется их психология.
Вообще, учеба и развитие – это разные вещи. Ты можешь выучиться, получить кучу дипломов, но это не значит, что ты обретешь реальные навыки. Почему-то люди до сих пор думают, что если у них есть диплом, они ко всему готовы. Но потом они сталкиваются с реальностью.
Если человек получил управленческое образование, это не значит, что он будет хорошо управлять клубом. Только через практику набиваешь шишки и учишься правильно применять навыки. К сожалению, в России и Украине у руля многих клубов стоят люди, которые мало что понимают в управлении. Но формально они получили образование.
– В 2009-м, после 13 лет в Голландии, вы поехали играть в «Сатурн». Зачем?
– Я тогда играл в «Гронингене», мы не смогли договориться по зарплате. Даже не по зарплате, а по длительности контракта. Клуб предлагал мне 1+1, а я очень хотел остаться, тем более постоянно говорили, как меня ценят. И я хотел уверенности, что через год не буду искать новую команду – был готов пойти на снижение зарплаты, но остаться в клубе на два года. Мы на повышенных тонах поговорили с президентом клуба, я злился: «Ханс, блин, мы вместе четыре года, так многого добились вместе. И ты предлагаешь мне такой контракт».
Не договорились, и я дал своему агенту задание искать новый клуб. Думал, очень быстро найдем команду, но на самом деле был непростой период: в Голландии два клуба предлагали контракт, но у меня они не вызывали позитивного чувства. Всплыл «Сатурн», и я подумал: чем черт не шутит, поеду играть в Россию, давно там не был.
Если честно, даже не представлял, как выглядит чемпионат. Я, конечно, немного следил, но не знал, что происходит внутри. На тот момент я даже не знал, что это за клуб – по отмыванию денег или команда с какими-то задачами. Даже не поговорил с тренером, чего себе никогда не прощу. Если бы поговорил с ним, понял бы, что это абсолютно не мой вариант.
Дальше вы все знаете – не сыграл даже 10 матчей (если точнее – семь – Sports.ru).
Как заботятся об игроках в Голландии: есть отдельный пенсионный фонд, профсоюз создал команду для свободных агентов и учит другим профессиям
– Тяжело заканчивать карьеру? Есть страх перед неизвестностью?
– Я помню этот момент. Понимаешь, что нужно или вешать бутсы на гвоздь, или начинать деградировать на поле. Понимаешь, что не хочешь быть пятым колесом.
После двух лет в Австралии и «Виллем 2» я понял: серьезных команд больше не будет. Будут только команды второй лиги, где надо много бегать и прыгать, играть не за такие финансы, видеть на трибунах всего 5-6 тысяч человек и гробить свое здоровье.
Меня звали команды, которые играли на искусственных газонах – я сразу отказался. Подождал два месяца – и объявил о завершении карьеры.
Сначала живешь в тумане: понимаешь, что не надо рано вставать, не надо никуда нестись, соблюдать режим. Можно отсыпаться, смотреть телевизор по ночам. Тебя быстро забывают, что для многих – очень больная точка. Я к этому готовился.
Забывают футболистов очень быстро – на следующий день. Пресса начинает писать о других вещах, появляются другие новости, другие герои. Сначала люди, которые встречают тебя на улицах, говорят так: «А, Левченко! Ты круто играл, помню твои голы!» Спустя время так: «Левченко! Помню, ты играл в «Гронингене!» Дальше: «Лее… Лев… Левченко! Ты ведь за кого-то играл?» В конце концов: «Парень, ты же в футбол играл?» За год ты скатываешься от сильной узнаваемости резко вниз. Я себя к этому готовил, поэтому пережил этот этап безболезненно. Но все равно неприятно, когда тебя с кем-то путают. От этого не уйти. Я знаю многих футболистов в Голландии, которым больно, что их забыли.
Я отсыпался и гулял по городу. Спустя три-четыре месяца дуракаваляния решил: хватит. Вернул режим, легкие тренировки, взял себя в руки. Дал установку не распускаться и выстроить жизнь заново.
Этот момент я в полной мере называю перерождением.
Есть красивые фразы, что нужно убить в себе футболиста – я с этим не согласен. По сути, ты должен сам делать то, что раньше приносили на блюдечке.
– Например?
– Предстояло понять, как работает налоговая система, что делать со счетами и так далее. Если раньше выбрасывал какие-то квитанции и справки – теперь все смотрел и разбирался в устройстве.
– Недавно Александр Кержаков рассказывал нашему автору Саше Головину, что после карьеры остался почти без денег. У вас была подушка безопасности?
– В Голландии работает очень крутая вещь под названием CFK – это пенсионный фонд для футболистов, который стоит отдельно от других пенсионных фондов. Такого очень не хватает нашим лигам.
В течение карьеры у тебя снимают со счета определенную сумму. Для иностранцев этот фонд не обязателен, и я помню свою первую реакцию: «Никаких пенсионных фондов в Голландии не будет, все равно вернусь обратно, платите деньги!» Это было связано с двумя вещами. Первая – я думал, что вернусь в Украину. Вторая – я жил с установкой, что если в России или Украине куда-то вкладываешь деньги, это значит, что ты их потерял. И я думал: на потом оставлять деньги не буду, давайте лучше сейчас, я сам их сберегу.
Изменил решение спустя 5-6 лет, когда поговорил с ребятами. Понял, что нужно думать о будущем, потому что деньги, которые ты получаешь, расходуются очень быстро. Я подал заявление в фонд, с каждой зарплаты списывали порядка 30%.
Это обязательно для каждого голландца – и это очень правильно. Помню, например, игрока Ульриха Вон Гоббеля, который играл в «Фейеноорде». В какой-то момент он пришел в фонд и сказал: «У меня нет денег, выплачивайте мне все, что накопилось».
– Но так нельзя?
– Суть фонда в том, чтобы после карьеры выплачивать деньги постепенно. Сумма размазана на 5-7 лет – в зависимости от накопления. Смысл в том, чтобы поддержать игрока в период, когда он закончил играть. Это страхует его от глупых вещей.
– Есть ли возраст выхода на эту пенсию?
– Нет, выплаты начинаются сразу, когда ты заканчиваешь. А процент забирают, когда получаешь первый профессиональный контракт – будет сниматься определенная сумма, даже если зарабатываешь две тысячи евро.
Если я не ошибаюсь, можно выбрать два-три варианта выплат: получать в месяц минимальную сумму, среднюю или максимальную – есть порог. От этого зависит продолжительность выплат.
– Вы не хотели стать тренером? Это, кажется, самое популярное направление для футболистов.
– Я закончил тренерские курсы, получил категорию C – это вроде низшая категория. Но меня абсолютно не тянет. Знаю, что многие по течению идут в тренеры, но у меня не было желания.
– В итоге вы работали экспертом на голландском ТВ. Что привлекло?
– Это был период поиска, мне нравится объяснять свое видение игры. Я до сих пор работаю экспертом на канале «Футбол» в Украине. Мне нравится смотреть на вещи со своей колокольни и объяснять, как их вижу я.
Это всегда субъективная оценка, предвзятая. Но мне нравится анализировать матчи, смотреть на развитие футболистов. Люблю высказываться, не заходя в дебри предвзятости к определенным клубам. Мне кажется, за это меня уважают и ценят люди, с которыми я работаю. И люди, которые меня слышат.
Мне нравится, что у меня репутация человека, который ни к чему не привязан. Если я почувствую давление, то не буду работать.
– В 2018-м вас звали на «Матч ТВ». Вы объясняли, что отказались, потому что Россия и Украина пока не наладили отношения. А можете сравнить наше спортивное ТВ и голландское?
– Большая разница в том, что на голландском телевидении все происходит намного быстрее. В Голландии у тебя нет времени на раскачку – очень дорогой эфир. Нет времени на объемный обзор, надо быстро реагировать и принимать решения. Ты должен быть очень эрудирован, быстро мыслить и делать неординарные ходы. В России и Украине у тебя очень много времени, ты можешь долго разговаривать. С одной стороны, мне это нравится. С другой – теряется темп.
А картинка сейчас одинаковая, серьезных отличий нет.
– В 2019-м вы возглавили Профсоюз футболистов Нидерландов. Как это вышло?
– Предыстория такая. Когда я переезжал в Голландию, покойный Костя Сарсания забрал за мой трансфер определенную сумму денег, пообещал мне подъемные, но не выплатил их – забрал себе. Это было для меня шоком. Сумма не очень большая для Европы – 40 тысяч долларов. Но мне было 18 лет, на нее можно было купить родителям крутую квартиру. Тогда я понял, что футболисты не защищены от агентов и других внешних факторов.
Я состою в профсоюзе уже лет 15. Сначала меня приняли как просто члена профсоюза. Я высказывал свою точку зрения, мне было интересно участвовать в дискуссиях, конференциях. В конечном счете я вошел в число 12 человек, которые находились в правлении. Лет пять был в совете правления, куда входят или бывшие, или действующие футболисты. В какой-то момент предыдущий президент профсоюза сказал, что больше работать не будет – из-за здоровья. И ребята выдвинули меня. Для меня это было честью – все-таки я иностранец, пусть и ассимилировавшийся. Сразу засомневался: смогу ли я, достаточно ли квалифицирован?
На общем собрании, которое проходит дважды в год, за меня проголосовали единогласно.
– Кто голосует?
– Не только 12 человек из правления. Избирают главу еще все активные футболисты, которые входят в профсоюз – их более тысячи. Им рассылают формы для голосования – и они делятся мнением.
– Какие у вас главные задачи?
– Главная – мы голос футболистов первой и высшей лиги, защищаем их права – и в общении с федерациями, и в общении с агентами, и в общении с другими структурами. Например, если игрок переходит из одного клуба в другой и у него возникают проблемы, наши юристы помогают добиться справедливости.
Придумали много вещей. Например, создали свою команду, которая помогает безработным игрокам поддерживать форму. У нас работает шикарная академия, где футболисты могут учиться – я горжусь ей. Там они осваивают разные направления: начиная от менеджерских и заканчивая учебой на персонального тренера.
Сейчас мы создали нетворк из капитанов – их 38 человек. Я постоянно в контакте с ними, это очень упрощает понимание происходящего в голландском футболе, в клубах.
– Ваша цитата: «Профсоюз занимается реинтеграцией, то есть переходом игрока к нормальной жизни после завершения футбольной карьеры». Вы как раз имели в виду академию?
– Академия – это даже не реинтеграция. Это чтобы игроки могли учиться в течение карьеры. Чтобы непростой переходный период был для них не таким болезненным.
Реинтеграция скорее для тех, кто уже закончил карьеру и не знает, чего хочет. Мы консультируем их, даем рычаги, чтобы они поняли, чего хотят в жизни и в каком направлении двигаться. Этим занимаются два специальных человека.
– Профсоюз – независимый?
– Это очень важный момент. Некоторые профсоюзы зависимы от федераций и внешних влияний, а мы – нет. Мы зависим только от международного профсоюза FIFPro. Финансы получаем от них: расходы идут на юристов, академию, обучение, аренду офиса и так далее.
– Футболисты платят взносы?
– Да. Для первой лиги – 4 с половиной евро в месяц. Для высшей – 10 евро. Конечно, на такие деньги мы прожить не сможем. Но это дает понимание футболистам, что они платят деньги за спектр услуг, который им предоставляют. И они должны получать эти услуги на определенном уровне.
Например, чтобы обратиться в CAS (спортивный арбитражный суд в Лозанне – Sports.ru), нужно заплатить от 20 до 40 тысяч долларов. Чтобы помогать, нам нужны деньги.
– У вас есть частные спонсоры?
– Нет, основные поступления – от FIFPro. Плюс взносы от футболистов.
– Почему в Нидерландах заботятся об игроках, а у нас нет?
– Когда у нас футболист заканчивает карьеру, он становится ненужной вещью. Реально вещью, я это вижу, потому что играю с украинскими ветеранами – они забыты людьми, для которых они играли, забыты чиновниками. Это очень сильно бьет по самолюбию. Ладно я – не играл в Лиге чемпионов. Но там есть игроки, которые прошли огонь и воду со сборной и украинскими топ-клубами. Когда ты не востребован и никому не нужен – это худшее, что с тобой может случиться.
Почему так? Мне сложно ответить. Это скорее общий вопрос, почему у нас не заботятся о своих людях. Та же плоскость.
– Молодые футболисты в Голландии и у нас по-разному относятся к карьере?
– Это сложный вопрос. Мне кажется, разница в отношении тренера, в окружении. Большая разница в том, что у нас до сих пор на первом месте результат. Мои голландские коллеги, которые работали в «Шахтере», говорили, что от них изначально требовали результата. А они сказали: «Результата сразу не будет, мы начнем выстраивать отношения с футболистами так, чтобы они нам доверяли».
И им пришлось сломать систему. Зато появились талантливые ребята: Зинченко, Матвиенко, Коваленко, Ордец. Это все выходцы из «Шахтера», их тренировали голландцы.
В Голландии все работает через призму, что важно быть с мячом. Поощряется принятие самостоятельных решений. У нас же до сих пор во многих клубах говорят: «Тебе же сказали как сделать – так и делай», «Ты не думай, ты делай». В Голландии тебе так не скажут, только зададут вопрос: «Объясни, почему ты сделал именно так».
– Вы допускаете, что можете поработать в России или Украине, и попробовать изменить ситуацию?
– Допускаю. Многие процессы, которые происходят в России и Украине, мне не нравятся, их можно выстраивать по-другому. Но, понимаете, чтобы менять систему, нужны правильные люди, правильная команда. А еще желание людей меняться.
Когда многих людей все устраивает, ничего не изменится. Вот в наших странах есть футбол, пара неплохих команд, но как такового продукта нет. Топтание на месте. Колоссальная зависимость от бюджетов: в Украине от олигархата, в России – от государства. Эта зависимость никогда не дает уверенности в завтрашнем дне – ни футболистам, ни ни людям, которые работают в клубах. Ты не можешь выстраивать долгосрочную политику.
Хотя есть пример той же Польши. То есть реформы – не утопия, это возможно.
Некоторые реформы в Польше описывались в тексте Влада Воронина про ошибки РПЛ
– Вам сейчас 43 года. Чем будете заниматься в 50?
– Вик, чем мы будем в 50 заниматься? – Левченко обращается к жене.
– Наверное, ты выучишься в Business School для бывших футболистов? – отвечает Виктория.
– Действительно, я сейчас хочу пойти учиться в UEFA MIP – это такой MBA для футболистов. Можно сказать, мой следующий большой проект. Долго думал – и все-таки пойду. Это будет серьезное подспорье, чтобы переходить на более серьезную должность. При всем уважении к профсоюзу, сейчас я приношу пользу только футболистам.
А хочется помогать на более глобальном уровне.
Сериалы Sports.ru – главный блог сайта в феврале и марте. Подписывайтесь
Фото: instagram.com/elevchenko; instagram.com/fcgroningen; РИА Новости/Илья Питалев; Gettyimages.ru/Shaun Botterill, Christof Koepsel/Bongarts, Graham Chadwick/Allsport
