Мой Павел Садырин
Садырин ушел десять лет назад отнюдь не старцем, и, не настигни его непобедимая болезнь, он, вполне возможно, был бы востребован и сейчас. Что там, Господи, – 68 лет?
Мне очень интересно, стал бы он меняться. А если нет, отторгла бы его нынешняя система?.. Вот, кстати, сказал слово «система», а – чего? Жизни? Футбола? Просто время изменилось? Знаете, когда мы делали для «Футбольного клуба» материал в память Садырина, у нас получился совершенно феерический выпуск: благодаря его интервью в программе дважды прозвучало слово «г…о» и однажды слово «ж…а». Ну, вот так он говорил. И из его высказываний складывался вовсе не паноптикум, это не выглядело так, как если бы «ж…а» сказал Ж…й.
Просто Садырин не скруглял углы.
По-моему, есть один человек, которому живой Садырин был бы сейчас просто необходим. Это Евгений Гинер. Гинер ведь заложник своей харизмы, с ним ведь никто никогда ни о чем не спорит в том, что касается ЦСКА.
Я очень хорошо себе представляю, как Пал Федыч приходил бы к нему иногда попить чая, Евгений Леннорович открывал бы окно, чтобы сигара не выглядела скрытым знаком «уходи поскорей», и – слушал бы. Слушал. Не истину; истиной в последней инстанции Садырин не являлся. Но и свою точку зрения под чужую он никогда не подгонял. «Евгений Леннорыч, ну, какой Зико» – что-то бы в этом роде. Или про игроков: «Хорошие они ребята, но слишком спокойные уже давно. Черт его разберет, то ли выгнать кого-то пора, то ли еще как взбаламутить…»
О его болезни, которую он встретил в качестве действующего тренера, легко было догадаться хотя бы потому, что он выглядел уставшим. Из него уходила энергия, а может, он сам стал ее приберегать или перед лицом неизбежного просто переоценивал, что суета ради пользы, а что уже – суета сует. Может, в этом было вообще всего понемножку.
Он поскользнулся на крыльце старой базы в Архангельском на несколотом декабрьском льду, упал и сломал шейку бедра. Конечно, многие знают, что с этой тяжелой травмой, которая полвека назад оставляла человека пожизненным инвалидом, по современной методике оперируют немедленно и ставят человека в вертикальное положение, чтоб ходил, чуть ли не на следующий день. Но Садырина ж не просто поставили. Он же на сборы поехал. Ну, вот он такой был человек – не собьешь его с пути. Причем, вполне возможно, пути не совсем верного. Уж чем-чем, а той поездкой на сборы на одной ноге он точно у себя отобрал кусок жизни.
Не хочу вспоминать о скандале в сборной в 94‑м. Знаете, почему? Это было не на моих глазах. А самое главное, что изменилось с тех пор, между прочим, – это то, что тем летом я, 22‑летний дылда с камерой, спокойно ждал окончания какого-то совета в РФС, в коридоре подходил к незнакомому мне Садырину, тренеру сборной, и он давал мне получасовое интервью. Кстати, в чудовищном бордовом пиджаке – впрочем, форменном, такой тогда всей сборной то ли пошили, то ли получили в качестве гуманитарной помощи.
Среди прочего это было время, когда ты был постоянно в центре событий, тебя не отгораживали от тренеров и игроков пресс-службы, разросшиеся теперь до полной бессмысленности. Я говорил что-то в пятницу в «Клубе», а в субботу я встречал того же Садырина на футболе, и он мне тоже высказывал. Всякое. И про футбол рассказывал, как сам его понимал. И не только он. И Романцев…
Вспомните, как развивался образ Романцева в текстах и воспоминаниях: сперва вроде был такой открытый, потом – отчужденный… А сейчас этого бы просто никто не заметил. Ведь чтобы в этом разобраться, надо видеть человека постоянно. И не только на пресс-конференциях, на которые Романцев, кстати, не ходил и платил штрафы (или клуб за него); а вот Павел Федорович, прижимистый, как настоящий советский человек, когда обиделся на прессу – продолжал ходить, но не говорил ни слова. Говорил его помощник Костылев. А штрафы были только за неприход, за молчание штрафов не было…
Как ни странно, при всей садыринской прямоте его мало кто не любил. Не знаю, был бы он востребован сейчас или раздавал бы комментарии по телефону всякому праздному интересующемуся, но его место не занято. Там пусто.
P.S. Эта заметка – моя колонка для «Советского Спорта». Читайте по вторникам и пятницам!
Незадолго до ЧМ-94 (уже после этого мерзкого письма), где-то в апреле или мае, играл Зенит на заводском стадионе «Кировец» матч чемпионата страны в 1-ой лиге (тогда это было в порядке вещей, не нужен был никому вот и играл на заводских стадионах, на Обуховце, Турбостроителе и Кировце). Матч уже начался, мужики футбол смотрят, и вдруг появляется Садырин (с кем-то вдвоём, не помню с кем), проходит вдоль поля и садится на скамеечку в первом ряду. Народ на стадионе, встаёт с мест и начинает овацию. На поле ничего существенного не происходит, а единственная трибуна, небольшая тысячи на 2-3, стоя аплодирует. А в перерыве к нему очередь за автографами, и я грешный, в эту очередь. Всем подписал, кому программку, кому билет, кому газету, на все рукопожатия ответил, все пожелания выслушал! Вот такой эпизод память сохранила о Садырине и болельщицкой любви к нему.