Враг у ворот
Текст изначально опубликован в рамках моей регулярной рубрики на последней странице журнала «PROcпорт» в номере №3(166) за 2011 год. Это оригинальная авторская версия, поэтому она может быть длиннее и хуже отредактирована; ну и, разумеется, здесь отсутствуют архивные фотографии и прочее, благодаря чему текст в журнале – это немного больше, чем просто текст. Материалы будут выкладываться здесь с задержкой минимум полтора месяца после выхода бумажного варианта.
Рио-де-Жанейро, 16 июля 1950 года. Финал чемпионата мира близится к концу.
Мяч пересекает линию ворот, словно ножницы Атропос – нить жизни. Моасир Барбоза прыгает слишком поздно – хотя вряд ли кто-то сумел бы прыгнуть вовремя, чтобы парировать удар с такого расстояния. Двести тысяч зрителей оглушительно молчат. Некоторые смотрят в небо, чтобы взглянуть в лицо богу, который их оставил. Некоторые, осознав, что случилось, прыгают вниз – с высоких стен «Мараканы» на бетонный пол гигантского футбольного капища, бездушного в своей монументальности Колизея двадцатого века. В безвестных деревнях, затонувших в удушливых джунглях Бразилии, у людей, приникших к радиоприемникам, треск которых сливается с пением цикад, останавливаются сердца.
Бразильцы в своем отношении к жизни и футболу все-таки немного дети. Иногда это прекрасно своей непосредственностью, иногда это восхищает жизнерадостностью – но никогда нельзя забывать: дети очень жестоки. Бразилия выиграла этот финал ЧМ-1950 в своих головах, дойдя в упоении собственным величием до совершенно отвратительной, развязной демонстрации самодовольства – и не смогла выиграть на поле. Были написаны песни о победе, заранее изготовлены золотые медали, сверстаны передовицы (некоторые газеты в итоге вышли вообще без рассказа о матче сборной). Губернатор де Мораеш перед началом игры выступил перед сборной так: «Вам нет равных. Я уже обращаюсь к вам, как к победителям». Даже президент ФИФА Риме подготовил речь только на португальском, не став рассматривать вариант победы Уругвая.
Вавилонская башня тщеславия, которую воздвигли бразильцы, рухнула после голов Скьяффино и и Гиджи — но виноватыми в глазах нации оказались вовсе не они. Все презрение принял на себя именно Барбоза. Он явно выделялся в этой сборной – своей эксцентричностью (Моасир всегда играл без перчаток), своей формой, своим цветом кожи – еще почти шестьдесят лет после него в сборной Бразилии не играли темнокожие вратари. И, в конце концов, именно он, как любой вратарь, оказался последним, кто мог спасти ворота от гола. Вратарь виноват в каждом пропущенном мяче, в этом весь смысл этого амплуа – вопрос лишь в том, каких пределов может достигать эта вина.
Сборную разогнали полностью, сменив навсегда даже цвета формы. Барбозе до конца жизни запрещали появляться в расположении национальной команды, а в девяностые президент федерации не разрешил ему комментировать матч сборной. Тем не менее, именно на «Маракане» для Моасира нашлась какая-то административная работа – и несколько десятков лет он каждый рабочий день должен был смотреть на место своего позора.
В 1963 году ему сделали подарок. Стадион в очередной раз обновляли, и старые деревянные ворота решено было заменить. Моасир собрал оставшихся друзей и устроил барбекю на костре из планок, которые когда-то отказались ему помогать. Черный дым поднимался к небу, пахло жареным мясом, но никто в небесах не откликнулся на это жертвоприношение.
Много, много мучительных лет еще прошло, но народ Бразилии не собирался прощать, возможно, лучшего вратаря 40-х. Однажды на рынке женщина показала на Моасира своему ребенку: «Смотри, сынок, этот человек заставил всю Бразилию плакать». Барбоза назвал это худшим подобным случаем в своей жизни – но таких моментов было очень и очень много.
«Если бы я не научился справляться с раздражением от того, что люди все время вспоминают финал, уже давно был бы в тюрьме или на кладбище, – рассказывал Моасир. – В истории нашего футбола были куда большие унижения – 1974, 1978, 1988 – но все говорят только о том финале, в котором играл я. Даже преступника прощают, когда он отбывает срок – но в Бразилии максимальный срок наказания составляет 30 лет, а меня не простили и через 50, хоть я ни в чем и не виноват».
Последние годы жизни он провел почти в совершенном одиночестве и нищете, отказываясь общаться даже с родственниками. Когда умерла его жена, единственным человеком, с которым вратарь поддерживал отношения, оказалась старая подруга семьи Тереза. Он иногда плакал на ее плече, старый и несчастный человек, раздавленный колоссом эгоизма бразильских болельщиков. До самого конца он повторял одно и то же: «Я не виноват. Нас было одиннадцать».
Текст написан специально для журнала «PROcпорт». Блог журнала на Sports.ru.
Красивый миф.
Оказалось не Барбоза а Замора и не 1950 а 1930 :)))