Мик Коунфри. «Павший. Джордж Мэллори: Человек, миф и трагедия на Эвересте 1924 года» 10. Твой вечно любящий Джордж
Сказка о двух фотографиях
О человеке
…
10. Твой вечно любящий Джордж
Когда осенью 1913 года Джордж познакомился с Рут, ему было двадцать семь, а ей — двадцать один. Через девять месяцев они поженились. В 1915 году у них родился первый ребенок, дочь Клэр, через два года — Беридж, а в августе 1920 года — Джон, «огромный неуклюжий мальчик». По сегодняшним меркам домашняя жизнь не была сложной. У них была няня — неукротимая Вайолет Микин, или «Ви», — повар и горничная, а также роскошь из роскошей — автомобиль. По мере роста семьи Джордж все чаще отправлялся с друзьями в альпинистские походы по Британии, но они с Рут все еще могли иногда ездить в отпуск вдвоем, оставляя детей с Ви.
Больше всего их отношения напрягали долгие отлучки Джорджа и низкий доход. Будучи школьным учителем, он получал скромное жалованье, поэтому им требовалась большая поддержка со стороны отца Рут, чтобы поддерживать их для жизни в том стиле, на который они рассчитывали. Единственным способом дополнительного заработка для Мэллори было чтение лекций и написание статей о своих альпинистских подвигах; Эверест всегда требовал длительных отлучек.
Так Рут стала той, кого Джордж называл «бедной брошенкой», почти всегда отвечающей за их троих маленьких детей. Каждый поход на Эверест занимал около шести месяцев, а в перерывах между экспедициями он был звездным лектором комитета, которого посылали далеко и надолго проповедовать Евангелие Эвереста. Когда летом 1923 года он вернулся из Америки, на мгновение показалось, что все изменилось. Впервые за два года у него появилась постоянная работа, которая ему действительно нравилась, с приличным доходом и светлым будущим. Он был настолько убежден в том, что Кембридж им подходит, что уговорил Рут покинуть родной дом в Годалминге и переехать через пол-Англии.
Затем, в тот самый момент, когда переезд уже начался, его попросили вернуться на Эверест. Несколько месяцев совместной жизни Мэллори были нелегкими: Джордж часто был занят или уезжал на несколько дней, а Рут приходилось управлять новым домом, по которому требовалось много работы. Неизбежно возникали трения, но Рут сдюжила и к тому времени привыкла к тому, что ей приходится заботиться о домашнем хозяйстве. Она поселилась в Кембридже и занялась домашними делами.
К лету у Рут появилась надежда, что Джордж скоро вернется и они смогут начать новую совместную жизнь, но, как он сообщил ей в своем последнем письме 27 мая, она, скорее всего, узнает новости из «Таймс», чем непосредственно от него. Для Рут и всех членов ее семьи и друзей письма с Эвереста были нечастыми и нерегулярными. В начале экспедиции ее участники должны были предупредить свои семьи, что путь из Тибета в Англию займет около двадцати семи дней. Газета «Таймс» организовала специальных курьеров, чтобы как можно быстрее доставлять свои депеши из базового лагеря, но вся остальная почта отправлялась обычным бегуном.
В 1922 году Артур Хинкс, объединенный секретарь комитета Эвереста, вел случайную переписку с «женами экспедиции» — партнершей Чарльза Брюса, грозной леди Финеттой Маделин Джулией Брюс, и Рут — время от времени прося их передать лакомые кусочки новостей экспедиции, а иногда используя их для ругани или отправки не слишком деликатных сообщений их мужьям, но в 1924 году он был менее неистощим. Получив 8000 фунтов стерлингов от компании Ноэля «Эксплорер Филмс», он не испытывал прежних финансовых затруднений. Однако Хинкс не был полностью спокоен. Несмотря на то, что с января по июнь комитет Эвереста не собирался, он отправил Нортону и Брюсу целый поток писем с вопросами о ходе экспедиции. Ни на одно из них не было ответа. Нортон редко бывал в Базовом лагере и был настолько занят делами экспедиции и депешами для «Таймс», что у него не было времени ответить. У Брюса было много свободного времени, но Хинкс явно раздражал его.
К концу мая главным занятием Хинкса стала организация грандиозной встречи в Лондоне осенью, по возвращении экспедиции. План состоял в том, чтобы захватить «Альберт-холл», если они вернутся с триумфом, или чуть меньший «Вестминстер-холл», если они вернутся, не добравшись до вершины. «Я не думаю, что кто-то будет настроен на Четвертую экспедицию, — писал он Нортону 27 мая, — так что эта встреча в некотором смысле станет закрытием предприятия».
31 мая «Таймс» опубликовала третью депешу Нортона, в которой он рассказывал о проблемах с закреплением на леднике Ронгбук и о борьбе за Северное седло. 16 июня его следующее коммюнике поведало о том, что автор заголовка «Таймс» назвал «Второй проверкой» — спасении застрявших носильщиков из лагеря 4. Шансы на то, что Хинксу придется бронировать «Альберт-холл», были невелики.
Затем, днем в четверг 19 июня, на центральную станцию Восточной телеграфной компании в «Тауэр Чемберс» в Мургейт пришла закодированная телеграмма. Она была адресована Обтеррасу, телеграфная подпись Королевского географического общества. Придя в свой офис на следующее утро, Хинкс открыл ее.
МЭЛЛОРИ ИРВИН НОВЕ ОСТАТОК АЛЬСЕДО
Хинкс обратился к своей книге кодов, чтобы расшифровать ее. Его записка, написанная от руки, была длиннее, но не менее резкой:
Мэллори Ирвин погибли, оставшиеся в порядке.
Это было сообщение, которое никто не хотел слышать: самый известный альпинист и самый молодой участник экспедиции не вернутся.
Хинкс немедленно отправился к Норману Колли, президенту Альпийского клуба, чтобы обсудить, как сообщить новость. Прежде всего, решили они, семьи не должны читать о смерти своих близких в газетах, прежде чем получат прямые известия, поэтому Хинкс связался с Рут из Хершел-Хауса в Кембридже и с семьями Мэллори и Ирвина в Биркенхеде. На всякий случай, если телеграммы не дойдут, «Таймс» отправила репортеров в оба дома, чтобы сообщить им об этом лично.
Затем Хинкс сел писать более длинные письма. Он рассказал Рут и отцу Мэллори, Герберту, о том, что особенно остро переживает потерю Мэллори, «потому что именно мне пришлось добиваться его отпуска после нового назначения в Кембридж, изо всех сил умоляя доктора Кранаджа за него и за экспедицию». Писать родителям Ирвина было сложнее, потому что, по его признанию, он встречался с их сыном всего один раз, но он был уверен, что Эндрю «суждено сыграть великую роль в покорении Эвереста».
Вечером в пятницу Рут была дома с детьми. Вскоре после 19:30 пришла телеграмма от Хинкса.
КОМИТЕТ ГЛУБОКО СОЖАЛЕЕТ О ПОЛУЧЕНИИ ПЛОХИХ НОВОСТЕЙ ИЗ ЭКСПЕДИЦИИ ЭВЕРЕСТ СЕГОДНЯ НОРТОН ТЕЛЕГРАФИРОВАЛ ЧТО ВАШ МУЖ И ИРВИН ПОГИБЛИ В ПРОШЕДШЕМ ВОСХОЖДЕНИИ ОСТАЛЬНЫЕ ВЕРНУЛИСЬ В ЦЕЛОСТИ И СОХРАННОСТИ ПРЕЗИДЕНТ И КОМИТЕТ ВЫРАЖАЮТ ВАМ И СЕМЬЕ ИСКРЕННИЕ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ
Рут решила не говорить детям сразу, а подождать до следующего утра, когда, собрав всех троих вокруг себя в постели, она объяснит, что их отец не вернется домой. Они плакали вместе.
Семья Ирвина была в не меньшем смятении. Как позже с большой прямотой и простотой написал его дед Джеймс Ирвин, «Эндрю был великолепным молодым парнем, и впереди его ждало большое будущее. У нас разбито сердце».
В субботу, 21 июня, газета «Таймс» сообщила об этом. На этом этапе не было никаких подробностей. Кроме содержания телеграммы, у них не было никакой информации о том, где и как погибли Мэллори и Ирвин, а также о точной дате их смерти. В редакционной статье цитируется недавняя депеша Мэллори: «Третий раз, когда мы поднимемся на ледник Восточный Ронгбук, он же будет и последним, на счастье или на беду». Эту фразу повторили несколько газет. В газете «Таймс» также были помещены краткие биографии: Мэллори назван «одним из лучших альпинистов, которых породило это или любое другое поколение», а Ирвина хвалят за его мастерство гребца и готовность идти на огромный риск, чтобы завершить «великое приключение, в которое он ввязался».
В 1924 году газета «Таймс» все еще была настолько решительно трезвой и нечувствительной, что помещала небольшие рекламные объявления на первой полосе и сводила заголовки к минимуму. Другие газеты были не столь сдержанны. Газета «Вестминстер Газетт» имела наглость украсть статью «Таймс» и даже послала репортера взять интервью у председателя комитета по Эвересту сэра Фрэнсиса Янгхазбенда в ночь на 20 июня. Их заголовок выкрикивал историю на протяжении четырех строк заглавного текста:
ТРИУМФ, УВЕНЧАННЫЙ СМЕРТЬЮ
ЭКСПЕДИЦИИ НА ЭВЕРЕСТ БУДУТ ПРЕКРАЩЕНЫ
ДВЕ ЖИЗНИ ПОТЕРЯНЫ
РЕКОРДНЫЕ ВЫСОТЫ, ДОСТИГНУТЫЕ ДО ТРАГЕДИИ
Янгхазбенд не сообщил больше никакой информации, кроме как прокомментировал сложные погодные условия, о которых сообщалось в предыдущей депеше.
В большинстве британских газет излагалась простая мысль: жестокий Эверест «снова победил», и хотя гибель Мэллори и Ирвина была «трагедией», экспедиция на Эверест воплотила в себе основные британские ценности — тот самый дух, который «привел к формированию самой империи». Они заплатили «цену за превосходство человека над природой», и хотя предполагалось, что они не достигли вершины, экспедиция, по мнению газеты «Стар», стала «победоносной катастрофой». Мэллори и Ирвин были возведены в ранг других погибших британских исследователей — Скотта, Франклина и Ливингстона — и прославлены как воплощение духа приключений.
Американские газеты придерживались аналогичной, но менее ура-патриотической позиции. Газета «Нью-Йорк Таймс» поместила статью «Эверест» на первой полосе с заголовком «Мэллори и Ирвин погибли при попытке покорить Эверест». В 1923 году газета освещала лекционный тур Мэллори по США более подробно, чем любая другая газета, и теперь она вернулась к этому освещению, процитировав то, что станет эпитетом Мэллори — «Потому что он там» — и даже напомнив читателям о маленькой рюмке бренди, которую он выпил по пути вниз после попытки в 1922 году.
Несколько американских газет также подхватили ноту фатализма, появившуюся в британской прессе: на второй день освещения событий, 22 июня, «Нью-Йорк Таймс» заявила, что «нет никаких сомнений в том, что Мэллори знал о том, что был ведом безнадежной надеждой». В Филадельфии, городе, где Мэллори собрал самую большую аудиторию во время своего американского лекционного турне, местная газета «Инкуайрер» придерживалась темы трагедии, а «Филадельфия Паблик Леджер» стремилась опровергнуть любую критику бесполезности альпинизма: «Не пристало «сидящим дома» бросать тень на безрассудство тех, кто чувствует и подчиняется соблазну неизведанных регионов. Куда идет исследователь, за тем однажды следует длинный, целенаправленный поезд цивилизации».
Все разговоры о героизме и прогрессе «цивилизации» не исцелили ни Рут, ни друзей Мэллори. Через несколько дней после объявления они написали ей письма, в которых вспоминали о дружеском общении и харизме Джорджа. Некоторые из них повторили то ощущение неизбежности, о котором писалось в прессе. Роберт Грейвс вспоминал, как Джордж сказал ему однажды, когда он был на Сноудоне, что надеется, что умрет, занимаясь скалолазанием, а Мейнард Кейнс написал, несколько жестоко, как он давно знал, что это случится. Джеффри Уинтроп Янг стал одним из самых близких доверенных лиц Рут, обменявшись с ней несколькими письмами. Он был во Франции, когда стало известно о случившемся, и не связывался с ней до возвращения в Англию. Потеря друга была «невосполнимой», писал он, и хотя он испытывал огромную гордость, ее сдерживало «долгое оцепенение боли».
Один из самых интересных комментариев дал Джордж Финч. К большому огорчению Хинкса, в течение нескольких месяцев после того, как его выгнали из команды, он продолжал читать лекции и даже опубликовал свою автобиографию «Становление альпиниста». Финч написал очень подробный анализ альпинистских и физиологических проблем, связанных с попыткой покорения Эвереста, для «Дэйли Ньюс» 23 июня, разделив гору на три зоны: подъем по леднику Ронгбук, подъем по ледовому склону к Северному седлу и, наконец, подъем от Северного седла к вершине.
Изначально, когда было известно лишь содержание первого телеграфного сообщения Нортона, Финч предположил, что Мэллори и Ирвин, должно быть, погибли на пути к Северному седлу на лавиноопасных склонах, где в 1922 году погибли семь носильщиков. Он считал, что Мэллори был слишком хорошим альпинистом, чтобы погибнуть на вершине горы, и что альпинисты его уровня «не соскальзывают».
Когда через неделю, 26 июня, очередная депеша Нортона достигла Лондона, Финч был вынужден пересмотреть свое мнение. Большая часть, написанная в основном Говардом Сомервеллом, рассказывала о его и Нортона рекордной попытке покорения вершины, но в кратком приложении Нортон описал события до и после исчезновения Мэллори и Ирвина. Нортон написал ее 11 июня, за день до разговора с Оделлом, поэтому она была неполной, но в ней содержалась важная информация о том, что Мэллори и Ирвина в последний раз видели на высоте около 8534, «идущими к вершине». После этого, по его словам, от них не осталось и следа, хотя они пришли на Эверест, вооружившись магниевыми сигнальными ракетами. Оделл дважды посещал их лагерь на вершине, но из-за ухудшения погоды и отсутствия шансов на то, что они смогут пережить две ночи под открытым небом, Нортон был вынужден отказаться от поисков и приказать всем спуститься вниз.
Эта депеша вызвала еще один шквал статей в прессе и необычную официальную телеграмму от комитета Эвереста Нортону, которая также была передана Хинксом для публикации в «Таймс»: «Комитет от всей души поздравляет всю группу с опубликованными сегодня героическими достижениями. Они особенно ценят непревзойденное лидерство. Все мы глубоко тронуты славной гибелью пропавших альпинистов вблизи вершины и передаем наилучшие пожелания скорейшего восстановления здоровья всем выжившим членам группы».
Не все это одобрили. Дуглас Фрешфилд, видный член Альпийского клуба, написал Хинксу, жалуясь на триумфальный тон, но тот был невозмутим. Хинкс был впечатлен достижениями Нортона и его лидерскими качествами, но при этом не обошел стороной и управление новостями. Хинксу показалось, что предыдущие публикации в «Таймс», единственной газете, которая была ему небезразлична, были слишком негативными. Вместо того чтобы рассматривать события как «неискупимую катастрофу», он хотел подчеркнуть, что экспедиция была «героическим успехом, несмотря на трагедию, и что к ней нужно относиться именно в таком духе». Вместо того чтобы представить Мэллори жертвой Эвереста, он стал трагическим героем, погибшим в бою со своим юным подопечным Сэнди Ирвином. Теперь не было никаких сомнений: Хинкс должен был забронировать «Альберт-холл», а не в «Вестминстер».
Затем, 5 июля, более подробный отчет Оделла достиг Британии. Нортон снабдил его примечанием, в котором пересмотрел в сторону увеличения итоговую высоту Мэллори и Ирвина. Он писал, что теперь их последняя точка наблюдения была правильно установлена теодолитом, и это было не 8534 метра, а на 60 метров выше, 8604 метра — примерно на 30 метров выше высшей точки Нортона. Это был новый мировой рекорд, но Нортон избежал какого-либо триумфализма, написав, что «цена несоизмерима с результатами».
Статья Оделла была более обширной, чем его краткая запись в дневнике от 8 июня, в которой он просто записал: «В 12:50 видел М и И на гребне у основания последней пирамиды». Он написал:
Мой взгляд остановился на одной крошечной черной точке, силуэтом выделявшейся на небольшом снежном гребне под каменной ступенькой в хребте, и эта черная точка зашевелилась. Еще одна черная точка стала заметной и двинулась вверх по снегу, чтобы присоединиться к другой на гребне. Первая подошла к огромной скале и вскоре оказалась на ее вершине; вторая сделала то же самое. Затем все это завораживающее видение исчезло, вновь окутавшись облаками. Этому было только одно объяснение. Это были Мэллори и его спутник, двигавшиеся, как я мог видеть даже на таком большом расстоянии, с большой готовностью, понимая, несомненно, что у них осталось не так много часов дневного света, чтобы достичь вершины с их нынешней позиции и вернуться в лагерь VI в сумерках.
В конце он согласился с Нортоном, что вопрос о том, прошли ли они весь путь до вершины или повернули назад раньше, навсегда останется загадкой, но добавил: «Я лично придерживаюсь мнения, что Мэллори и Ирвин должны были достичь вершины».
Эта гораздо более позитивная версия истории вызвала новые заголовки в британской прессе, в то время как идея о том, что Мэллори и Ирвин должны были добраться до вершины, стала набирать обороты. Норман Колли написал на странице писем газеты «Таймс», что «нет причин, по которым им не удалось бы достичь вершины». Лорд Мартин Конвей, бывший президент Альпийского клуба, был более категоричен, утверждая, что статью Оделла следовало бы озаглавить «Покорители Эвереста», и что, когда до вершины оставалось всего 300 метров, они просто не могли повернуть назад, когда были так близко. «Я представляю их где-то очень высоко, — заканчивал он свое письмо, — все еще сидящими на скалах, откуда улетели их души». Через несколько дней Джеффри Уинтроп Янг написал еще одно письмо в «Таймс», в котором согласился с мнением Конвея и заявил, что благодаря «исключительным альпинистским способностям и темпераменту лидера последней группы» они, скорее всего, добились успеха.
Когда Джорджа Финча во второй раз спросили, что он думает по этому поводу, он сосредоточил свое внимание на попытке Нортона и Сомервелла, похвалив их силу и упорство, а также скромность, с которой они описали свое рекордное восхождение. Что касается Мэллори и Ирвина, то, как он писал, об их кончине ничего не известно, но он по-прежнему выступает за использование кислорода на большой высоте.
Комитет Эвереста очень старался не раскрывать информацию о проблемах, возникших у команды с оборудованием. Когда в самом начале «Таймс» узнал о докладе Оделла из Кампа-Дзонга, в котором подробно описывалось плачевное состояние баллонов и утечки в их аппаратах, Хинкс передал его только после того, как они договорились не раскрывать его содержание. Финч, как и все остальные, даже не подозревал, что дела обстоят настолько плохо.
Сегодня трудно читать его статьи и не задаваться вопросом, что было бы, если бы они с Хинксом не оказались на пути такого столкновения. Финч не знал гору так хорошо, как Мэллори, но у него был наметанный глаз на восхождения и он лучше, чем кто-либо другой, разбирался в научных вопросах и оборудовании. Если бы он был главным, вряд ли кислородные аппараты были бы отправлены в таком состоянии.
Возможно, удивительно, что, учитывая то, как с ним обращались, Финч, похоже, поддержал риторику организаторов, восхваляя храбрость Мэллори и Ирвина и заявляя, что Британия обязана своим положением в мире «духу приключений, которым всегда были проникнуты ее сыновья», независимо от того, достигли они вершины или нет.
Для комитета этот вопрос был не просто теоретическим: на кону стояли большие деньги. Согласно договору с «Таймс», если экспедиция будет успешной и вершина будет достигнута, они получат вторую выплату; в противном случае они не получат больше никаких денег, кроме зарубежных гонораров. Через несколько дней после депеши Оделла Уильям Линтс Смит, менеджер «Таймс», который вел переговоры о сделке осенью 1923 года, написал Хинксу. По его словам, газета готова действовать «либерально» в этом вопросе и не потребует никаких дополнительных доказательств, кроме «окончательного решения» комитета. Если подтвердится, что Мэллори и Ирвин добились успеха, «Таймс» не только передаст обещанный «бонус достижения вершины» в размере £1 тыс., но и рассчитывает получить еще около £3 тыс. от зарубежных прав, зная, что более славная история, скорее всего, будет лучше продаваться за границей. «Мне лично очень хотелось бы иметь возможность придерживаться мнения, — писал Линтс Смит, — что два храбреца, пожертвовавшие своими жизнями, действительно достигли вершины».
На кону стояло до £4 тыс., что составляло треть стоимости экспедиции 1924 года, и это было заманчивое предложение, но комитет не поддался. Посоветовавшись с Сиднеем Спенсером, своим коллегой по Альпийскому клубу, Хинкс написал ответ, что, хотя большинство друзей Мэллори считают, что он добился успеха и «вероятно, лежит на вершине», комитет не может сказать этого определенно. «Что случилось с ним и Ирвином, насколько я могу судить, не будет известно в этом году, а возможно, и не будет вообще».
Пока по Лондону туда-сюда летали все письма, Нортон и остальные члены команды находились в долине Ронгшар, в пяти днях пути к северо-востоку от Эвереста, и пытались восстановиться после тяжелых испытаний предыдущих нескольких месяцев. Здесь было не так много зелени, как в долине Кхарта, куда они перебрались в 1922 году, но гораздо теплее и гостеприимнее, чем в базовом лагере Эвереста.
К тому времени Нортон полностью оправился от приступа снежной слепоты и в быстром темпе накатал для «Таймс» серию репортажей обо всем — от флоры и фауны Эвереста до работы и привычек шерпов. Он прекрасно понимал, что после гибели Мэллори и Ирвина драматургия экспедиции сошла на нет, но, подготовив лишь девять из обещанных шестнадцати депеш, ему предстояло заполнить еще много колонок. Однако Нортон знал, что вскоре им всем придется совершить долгое путешествие обратно к «цивилизации» и столкнуться со множеством вопросов.
Он встретил своего первого репортера, местного корреспондента, посланного «Таймс», в Ятунге, всего в нескольких километрах от границы Тибета и Сиккима. После всей этой активности на странице с письмами его вскоре спросили об окончательной высоте Мэллори и Ирвина. Нортон хранил молчание, ссылаясь на свою предыдущую депешу и утверждая, что все, что можно сказать наверняка, это то, что Мэллори и Ирвин достигли высоты 8604 метра — все остальное лишь предположения.
1 августа, более чем через четыре месяца после отъезда из города, британская команда вернулась в Дарджилинг, где их встретила большая и восторженная толпа во главе с их бывшим руководителем генералом Брюсом. Он полностью поправился и вернулся к своей обычной жизнерадостной форме, делая всем комплименты по поводу того, как хорошо они выглядят, и планируя «ответный матч», в котором, как он написал в «Таймс», «теперь почти наверняка будет завершено покорение Эвереста». Когда репортер поговорил с шерпами, они описали экспедицию как огромный пикник и сказали, что тоже будут очень рады вернуться.
В течение следующих нескольких дней Нортон и Брюс занимались оставшейся администрацией экспедиции, расплачивались с носильщиками и завершали все оставшиеся дела. В феврале 1924 года, незадолго до их отъезда в Индию, Олимпийский комитет принял решение наградить золотыми медалями команду 1922 года, несколько человек из которой к тому времени уже были отправлены в Дарджилинг. На небольшой церемонии леди Литтон, жена губернатора Бенгалии, вручила награды Теджбиру Буре, сержанту гуркхов, который сопровождал Финча и Джеффри Брюса два года назад, и шерпам, совершившим высочайшее восхождение в 1924 году. Один из гуркхов, Хурке, получил памятные часы за свою безупречную службу, а несколько шерпов, которые хорошо проявили себя в 1924 году, получили дополнительный бакшиш.
Неделю спустя Нортон добрался до Калькутты и сел за стол для более длинного и подробного интервью с «Таймс». Он повторил, что, кроме Оделла, большинство членов команды не думали, что Мэллори и Ирвин достигли вершины и, скорее всего, погибли в результате «обычного альпинистского несчастного случая». На вопрос, почему он не думает, что они дошли до вершины, он ответил, что, хотя Мэллори, вероятно, был самым целеустремленным человеком из всех, кого он встречал, он также был осторожным и ответственным лидером, который не стал бы рисковать жизнью своего молодого напарника. В ближайшие недели, по его словам, он рассчитывал на короткий отпуск в Альпах перед возвращением в Англию, но, заглядывая дальше, он уже задумывался о четвертой экспедиции, чтобы «укусить самый кончик носа Эвереста» в отместку за смерть Мэллори и Ирвина.
Когда интервью было опубликовано, вердикт Нортона в отношении Мэллори и Ирвина вызвал в Англии небольшой переполох. Джеффри Уинтроп Янг был очень зол. Он написал Дугласу Фрешфилду, что Нортоном двигало желание «вернуться к наступлению», поэтому ему нужно было «думать, что вершина еще не покорена». С другой стороны, он был уверен, что Мэллори удалось добиться успеха. «После почти двадцати лет знакомства с Мэллори как с альпинистом я могу сказать... что как бы ни было трудно для любого альпиниста повернуть назад с единственной пройденной трудностью — для Мэллори это было бы невозможно... вершина была взята, потому что Мэллори был Мэллори».
Рут не принимала участия ни в каких дебатах. Как она рассказала Янгу: «Достиг ли он вершины горы или нет, жил или умер, не имеет никакого значения для моего восхищения им». Несмотря на комментарии нескольких его друзей, она отрицала, что Джордж был одержим Эверестом или что он намеревался рискнуть всем. «Я не думаю, что его смерть заставляет меня гордиться им. Именно его жизнь я любила и люблю» Однако она верила в загробную жизнь и чувствовала, что Джордж по-прежнему близок ей.
Что касается наследия Мэллори, то Рут уже думала о потенциальном биографе. Очевидным кандидатом был Янг, написавший пять книг и хорошо знавший Джорджа, но он не захотел. Он был одним из самых близких друзей Мэллори; возможно, он просто был слишком близок к нему, чтобы тратить месяцы на то, чтобы думать и писать о чем-то другом.
Однако Янг написал очень трогательный панегирик в «Нейшн», либеральном журнале, который был предшественником «Нью Стейтмэн», воспевая своего юного друга как «олицетворение волшебного и авантюрного духа молодости». Он изобразил Мэллори как ученого и идеалиста, но прежде всего как непревзойденного альпиниста: «С детства он принадлежал горам, как пламя — огню. Он жил их романтикой, их простотой, их открытой силой, их неизменной прелестью».
Друг и наставник Джорджа Мэллори, Джеффри Уинтроп Янг.
Хотя Янг и не хотел быть его биографом, он был ответственен за создание одного из самых сильных мифов о Мэллори: рыцарского перевоплощения ушедшей эпохи. «Джордж Мэллори — «сэр Галахад» для своих первых друзей, — пишет он в своей статье для «Нэйнш», — вернул холмам их жизнь, наполненную вдохновением и содержанием. Величайшая гора на земле — это памятник его чистому и бескорыстному использованию своей редкой мужской силы». В конце концов Рут смогла убедить одного из друзей Джорджа, Дэвида Пая, написать книгу и передала ему пачки писем. Книга была опубликована в 1927 году, но два крупных события, посвященных памяти двух погибших альпинистов, произошли гораздо раньше.
Первым была поминальная служба в соборе Святого Павла 17 октября — значимое общественное событие, на котором были представлены как семьи, так и британский истеблишмент. Георг V уже направил свои соболезнования комитету Эвереста. Он не явился лично, поскольку в это время находился за пределами Лондона, но он и несколько других членов королевской семьи прислали своих представителей, чтобы те сидели вместе с послами, руководством Королевского географического общества и Альпийского клуба.
Епископ Честера уже председательствовал на меньшей службе в Биркенхеде, но его попросили возглавить это богослужение, поскольку оба погибших были из его епархии. В своей проповеди он представил Ирвина как мягкого гиганта, который был счастлив использовать свою силу, чтобы помочь другим. Мэллори, по его словам, был одновременно скромным и блестящим, а все предприятие имело духовный аспект — альпинисты объединились ради общей цели, демонстрируя то, что он назвал «великолепными вершинами мужества, бескорыстия и жизнерадостности». В конечном итоге, сказал он в завершение своей проповеди, успех или неудача — это не единственный вопрос: «Безжалостная гора не ответит. Но это последнее восхождение с прекрасной тайной его великой загадки означает нечто большее, чем героическая попытка взобраться на гору, пусть даже самую высокую в мире. Sic itur ad astra [таков путь к звездам]».
Позже вечером те же члены семьи, а также альпинисты из Альпийского клуба и члены КГО собрались в «Альберт-холле» на грандиозную встречу, которая стала одновременно и восхвалением Мэллори и Ирвина, и празднованием успехов экспедиции. Нортон выступил вместе с Оделлом и Чарльзом Брюсом, который со свойственной ему щедростью оценил лидерство Нортона и его рекордное восхождение с Сомервеллом. «Кто бы мог подумать четыре года назад, что люди смогут подняться без кислорода на высоту более 8500 метра?» — прогремел он.
Затем Нортон наглядно рассказал о своем восхождении с Сомервеллом, показав, как на последних этапах он поставил перед собой цель сделать двадцать шагов без остановки, но не всегда ее достигал. Он рассказал о том моменте, когда Мэллори объявил, что намерен предпринять новую попытку, и хотя позже в книге об экспедиции он признался, что предпочел бы Оделла в качестве напарника Мэллори, он сказал, что «полностью поддерживал план, который теперь представлял собой их последний шанс на успех».
Затем слово взял Оделл, чтобы повторить свой рассказ о последней встрече с Мэллори и Ирвином, которые «двигались быстро, как будто наверстывали упущенное время». Перед собравшимися он был немного осторожнее, чем в «Таймс», признавшись, что не совсем уверен, успел ли второй альпинист добраться до вершины скальной ступени, прежде чем надвинулся туман и две крошечные точки исчезли навсегда.
Оделл не повторил своего мнения о том, что Мэллори, вероятно, достиг вершины, но, возможно, это и неудивительно, учитывая вступительную речь, которую произнес лорд Рональдшей, президент Королевского географического общества. Он провозгласил ставшую уже привычной фразу о «духе человека» и настаивал на идеалистической ценности экспедиции. Но это было еще не все. «Бой окончен? — спросил Рональдшей. — Неужели возможность восхождения на Эверест должна оставаться под вопросом? Ни члены экспедиции, ни комитет Эвереста не намерены оставлять этот вопрос без внимания, и мы намерены немедленно обратиться через правительство Индии за разрешением тибетского правительства предпринять еще одну попытку в 1926 году».
Под спонтанные аплодисменты и одобрительные возгласы, раздававшиеся по всему залу, комитет Эвереста мог с понятной гордостью осознать, чего они добились. За три года они нанесли на карту большую часть Эвереста и отправили две полномасштабные экспедиции, обе из которых оказались на редкость успешными. Оставалось только совершить неоспоримое восхождение на вершину. 5 ноября Хинкс сел за составление довольно помпезного письма заместителю государственного секретаря по делам Индии: «Имею честь сообщить вам, что на своем последнем заседании комитет Эвереста получил отчеты от вернувшихся членов экспедиции 1924 года и единогласно решил, что нельзя позволить предприятию восхождения на Эверест оставаться в его нынешнем почти успешном, но все еще неполном состоянии, и что следует немедленно обратиться через правительство Индии к Далай-ламе за разрешением отправить четвертую экспедицию».
Пока его просьба проделывала путь от Кенсингтон-Гора до Уайтхолла, а затем и по воде — сначала в Дели, затем в Гангток и, наконец, в Лхасу, — был один человек, которому предстояло еще много работы, прежде чем экспедиция 1924 года будет окончательно завершена: капитан Джон Ноэль, фотограф и режиссер официального фильма об экспедиции, который теперь называется «Эпос Эвереста». Возможно, он уже давно отказался от собственных амбиций взойти на Эверест, но он, как никто другой, ставил на успешный исход экспедиции 1924 года.
За несколько месяцев до начала экспедиции Ноэль разослал членам команды записку, в которой подробно описал свои планы. «Запись, которую я надеюсь привезти с собой, будет чистой и хорошо рассказанной историей о том, что, как мы надеемся, станет величайшим подвигом британских альпинистов и британских исследователей». Он заверил, что их не будут просить «позировать» перед камерой или фотографироваться, когда они этого не хотят, и что фотограф никогда не будет мешать основной работе.
Поначалу, как рассказал Ноэль в интервью 1969 года, Мэллори не был заинтересован в этом, говоря ему, что он хочет взойти на Эверест, а не быть актером в фильме, но он полюбил Ноэля и к концу экспедиции был настолько заинтересован в том, чтобы его подвиги были увековечены на пленке, что одна из его последних записок на горе была адресована Ноэлю, где он указывал, куда направить камеру в день покорения вершины.
У Ноэля все пошло не по плану. 8 июня было слишком облачно, чтобы сделать какие-либо снимки Мэллори и Ирвина на пути по Северо-Восточному гребню, и хотя Ноэль дал Ирвину карманную кинокамеру для съемки, она так и не была использована и позже была найдена Хазардом в лагере 4. Тем не менее, у Ноэля были мощные кадры того момента, когда Хазард подал сигнал Нортону из спальных мешков с Северного седла, объявив, что Оделл отказался от поисков, а также множество экспедиционных кадров и закадровых сцен о жизни Тибета, которые, как он был уверен, очаруют зрителей. После того как исчезновение Мэллори и Ирвина получило широкую огласку, Ноэль надеялся, что «Эпос Эвереста» станет хитом.
Прирожденный шоумен, Ноэль сделал все возможное, чтобы вызвать интерес публики и максимально повысить рекламную ценность экспедиции. Его самым амбициозным трюком было организовать сопровождение экспедиции в Тибет на тракторе «Ситроен Кегресс», последнем слове автомобильной техники. По плану он должен был совершить первый моторизованный переход через Джелеп-Ла, перевал высотой 4400 метров, обозначающий границу между Сиккимом и Тибетом, а затем подняться на Чомолхари, поразительно красивую гору за пределами Пхари. Трактор и его водители, майор Виктор Хэддик и два британских солдата, прибыли в Дарджилинг в конце марта, вскоре после того, как альпинисты покинули город, и вызвали много шума в местных СМИ, перевозя жену губернатора, леди Литтон, и ее дочерей на близлежащие холмы. К сожалению, дальше «Ситроену» проехать не удалось: грунтовые дороги Сиккима оказались неподъемными даже для самых прочных тракторов. Хинкс и комитет Эвереста были смущены тем, что считали трюком, и постарались максимально дистанцироваться.
Другой «побочный заработок» Ноэля был чуть более успешным, и его наследие сохранилось до сих пор. За несколько месяцев до начала экспедиции он объявил, что планирует выпустить специальную памятную марку и что каждый, кто пришлет свой адрес и несколько обычных почтовых марок для покрытия расходов, получит открытку, отправленную ему из базового лагеря. В итоге тысячи людей написали свои письма, что заставило Ноэля провезти тысячи фотографий в багаже.
У Ноэля, конечно, был скрытый мотив, ведь каждая открытка — помимо изображения Эвереста — была рекламной листовкой для предстоящего документального фильма. Первый показ был запланирован на начало декабря в кинотеатре «Скала» рядом с вокзалом Кингс-Кросс в Лондоне. Однако Ноэль не ограничился только показом фильма: чтобы дать зрителям почувствовать настоящий вкус Тибета и привлечь еще больше внимания, он решил пригласить группу тибетских лам, чтобы они исполнили на сцене свою ритуальную музыку и танцы, прежде чем погаснет свет и начнется показ фильма.
В XIX и начале XX века подобные этнографические «человеческие зоопарки» были не редкостью. В течение долгого времени мужчины и женщины из числа коренных народов — от инуитов в высоких широтах Арктики до ботокудо в тропических лесах Бразилии — перевозились в Европу для демонстрации на выставках и в музеях. Пока британская команда пыталась покорить Эверест, в лондонском «Уэмбли» открылась огромная выставка «Империя», на которой были представлены стенды пятидесяти шести из пятидесяти восьми колониальных территорий Великобритании. Там была увеличенная копия Эвереста и многочисленные живые экспонаты, в том числе группа тибетских танцоров.
Несмотря на весь «шум», поднятый выставкой «Империя», группа Ноэля из восьми лам сумела привлечь к себе внимание. Они прибыли в Британию 1 декабря, за восемь дней до премьеры фильма, после того как их тайно вывезли из Индии под видом пучков меха, чтобы избежать обнаружения тибетскими властями, которые могли это не одобрить. Когда они прибыли в Лондон в сопровождении Лхакпа Церинга, одного из шерпов, который был с Мэллори и Брюсом во время их первой попытки, и Джона Макдональда, сына торгового агента в Ятунге, их перевезли через всю столицу в их временный дом на Шарлотт-стрит в Фицровии. По свидетельствам современников, во время поездки по центру Лондона они неистово размахивали павлиньими перьями, дабы отогнать злых духов. В течение следующих нескольких недель ламы посетили Лондонский зоопарк, здание парламента и различные универмаги, вызвав множество улыбок и сообщений в прессе, где бы они ни появлялись.
Ламы даже сопровождали Ноэля в недавно открывшуюся радиостудию 2LO в Маркони-Хаус для специальной передачи. После того как они сыграли на своих инструментах, Ноэль выступил с докладом об Эвересте, предсказывая, что однажды тела Мэллори и Ирвина будут найдены.
Когда ламы наконец появились на сцене театра «Скала» 9 декабря в качестве пролога к фильму, репортеры были не в восторге, большинство из них записали, как их ошеломила «странная и удивительная» музыка, исполняемая на огромных трубах и рогах, сделанных из человеческих костей. По словам одного из рецензентов, это напоминало звук «тысячи страдающих лунных львов, зовущих своих матерей, на фоне сотни береговых рожков».
Когда дело дошло до самого фильма, рецензенты были гораздо более позитивны, хваля его за операторскую работу и ощущение масштаба. Принц Гарри, по словам одного из сыновей Георга V, присутствовал вместе с различными представителями высшего общества и всеми обычными высокопоставленными лицами из Альпийского клуба и КГО. Первый вечер показа был очень странным и не очень приятным. Лондон был окутан плотным туманом, настолько всеобъемлющим, что он даже пробрался в сам кинотеатр, нарушив проекцию.
После этого туман был еще настолько плотным, что когда Джон Ноэль и его жена Сибилла поймали такси, водитель так нервничал из-за густого тумана, что отказался везти их дальше Пикадилли, оставив их идти пешком последние пять километров до их квартиры в Эрлс-Корте. Когда они дошли, Сибилла решила принять ванну и пошла на кухню, чтобы зажечь погружной нагреватель. Она не заметила запаха газа. Через несколько минут Ноэль обнаружил ее распростертой на полу. Он оттащил ее к входной двери, вызвал врача и тут же потерял сознание. Когда прибыл медик, он обнаружил не одного, а двух пострадавших. Ноэль быстро пришел в себя, но Сибилла оставалась без сознания в течение следующих шести часов. Позже он рассказал «Вечерним новостям», что она сидела на месте №13 в театре «Скала».
При всей веселости и браваде его фильма и цирка вокруг него, «Эпос Эвереста» имел одно совершенно непредвиденное и очень пагубное последствие, которое повлияло на экспедиции на Эверест на долгие годы вперед. Проблемы начались в ноябре, когда Хинкс получил телеграмму от майора Фредерика Бейли, британского политического офицера в Сиккиме, отвечавшего за связь с Далай-ламой. Он попросил Ноэля вырезать из фильма сцену, в которой пожилой тибетец выковыривает вшей из волос ребенка и ест их. До выхода фильма на экраны отрывки из него появлялись в кинохронике «Пате»; сцена вылавливания была плохо воспринята тибетскими чиновниками. В прежние годы майор Бейли был в некотором роде авантюристом и прославился своей «миссией в Ташкент» в 1918 году, чтобы шпионить за большевистским правительством, но в 1924 году его основное внимание было направлено на поддержание хороших отношений с правительством Лхасы.
Хинкс передал сообщение, но, хотя Ноэль и отредактировал его, он не стал удалять сцену сбора вшей полностью, аргументируя это тем, что старик убивает вшей зубами, а не ест их. Это было «тонкое различие для широкой публики», как признал Хинкс в своем ответе Бейли, но комитет Эвереста, по его словам, не был ответственным за фильм и не мог осуществлять редакторский контроль над Ноэлем.
Когда тибетское правительство также узнало, что восемь монахов были похищены из монастыря в Гьянце и направлялись в Лондон на премьеру, оно было потрясено еще больше. Им не понравилось включение тибетских танцоров в программу выставки «Империя» в Уэмбли, и были особенно обеспокоены тем, что не будет предпринято ничего, что могло бы поставить под сомнение их религию. Бейли снова написал Хинксу в Лондон, требуя, чтобы не было никаких предположений о том, что ламы исполняют религиозные танцы. Однако к тому времени, как письмо попало в Лондон, занавес уже поднялся, и стало известно, что монахи исполняют тибетские «танцы дьявола», надевают религиозные маски и играют на священных инструментах.
Фильм прошел хорошо, показ продолжался до Рождества, и на него собирались большие толпы зрителей, но из Тибета ничего не было слышно о просьбе комитета Эвереста организовать еще одну экспедицию в 1926 году. Затем, в апреле 1927 года, Л. Д. Уэйкли, заместитель государственного секретаря по делам Индии, связался с Хинксом и сообщил ему, что тибетское правительство отказало в разрешении. Хинкс сразу же перешел в наступление, заявив, что во всем виноват Бейли и что он проявил «преувеличенное почтение к более реакционной стороне тибетских чувств». Он сказал Уэйкли, что принять отказ тибетского правительства было бы «серьезным ударом по престижу Британии», но все было безрезультатно.
За несколько месяцев длительной переписки выяснилось, что у тибетского правительства есть целый список претензий к британской команде. Прежде всего, как бы ни утверждал Ноэль, ламы никогда не получали официального разрешения покинуть свой монастырь, а на одном из этапов индийское правительство отказало им в выдаче паспортов. Бывшего настоятеля монастыря Гьянце, сказали Хинксу, вызвали в Лхасу, чтобы наказать, и если ламы вернутся в Тибет, их тоже ждет та же участь.
После окончания первого лондонского проката ранней весной 1925 года тибетские монахи отправились с фильмом в турне, посетив Уэльс и Мидлендс, и даже добравшись до Белфаста и Берлина. В том же году они были освобождены от своих обязанностей и отправлены обратно в Индию, но оказались в Коломбо, когда компания «Эксплорер Филмс» обанкротилась после того, как «Эпоc Эвереста» не получил кинопроката в США. «Я сам потерял все, — жалобно писал Ноэль Хинксу в декабре, — из-за этой злосчастной компании и общих дел экспедиции». Несмотря на то, что ранее они отказывались брать на себя ответственность за что-либо, связанное с фильмом, комитет Эвереста был вынужден выслать деньги в Коломбо, чтобы оплатить дальнейший путь незадачливых монахов в Индию и Сикким.
Помимо претензий к ламам и содержанию фильма, тибетское правительство было недовольно несанкционированной, по его мнению, экспедицией в Лхадзе к северу от Эвереста, предпринятой Джоном де Варсом Хазардом в конце экспедиции. Будучи одиночкой, он не отправился в долину Ронгшар, чтобы восстановить силы вместе с остальными членами команды, а вернулся в долину Ронгбук, чтобы возглавить исследовательскую группу, а затем совершил вторую исследовательскую поездку Лхадзе, поселение на реке Цангпо.
Хазард и Нортон ответили, что действительно получили разрешение от губернатора Шекар-Дзонга, но тибетские власти утверждали, что экскурсия нарушает условия их официального паспорта. В целом, как писал Бейли Хинксу в июне 1925 года, тибетское правительство отказалось от своего первоначального разрешения, заявив, что разрешило британским командам войти в Тибет только в качестве акта доброты и не желает новых экспедиций, считая себя «в какой-то степени ответственными за гибель людей, погибших на Эвересте».
К еще большему огорчению Хинкса, ходили упорные слухи о том, что альпинисты из Германии и Америки собираются подать заявку на получение разрешения, и, что ужаснее всего, его старый враг Джордж Финч, возможно, даже планирует вернуться на Эверест во главе швейцарской команды! Ни один из слухов не оказался правдой, но Хинкс попросил своего собеседника в «Таймс» особенно внимательно следить за любой дополнительной информацией о «члене экспедиции 1922 года, которого не взяли в 1924 году, и который сам разработал проект, чтобы вклиниться в экспедицию».
Пока Хинкс строил планы и интриги в своем офисе в Кенсингтон-Гор, семьи Мэллори и Ирвина пытались приспособиться к жизни без своих близких. К концу 1924 года оба их поместья были ликвидированы: Мэллори оставил £1706, Ирвин — значительно больше, £3598. Рут съехала из Хершел-Хауса и вернулась домой в Годалминг. Сначала она рассматривала это как временный переезд, но так и не вернулась, и вскоре дом был продан.
В начале 1925 года появились сообщения о том, что британский авиатор Алан Кобэм планирует провести аэрофотосъемку Эвереста, но он не успел подняться выше 4900 метров, как его фотограф заболел высотной болезнью. Поскольку в ближайшее время не предвиделось никакой другой экспедиции, казалось маловероятным, что кто-нибудь разгадает тайну того, как высоко Мэллори и Ирвин оказались на горе и где они теперь лежат.
Не то чтобы Рут хотела, чтобы место последнего упокоения ее мужа было нарушено. Когда бывший офицер индийской армии по фамилии Барвелл предложил ей отправиться на Эверест и вернуть его тело, она решительно отвергла это предложение: «Я бы предпочла, чтобы тело моего мужа лежало там, где оно лежит, хотя я и не знаю, где именно, но я знаю, что оно лежит в чистом снегу и так близко к Богу, как только он мог оказаться на этой земле. Я не сомневаюсь, что он хотел бы, чтобы оно оставалось там нетронутым». Это было искреннее и сердечное желание, но мысль о том, что тело ее мужа никогда не будет потревожено, оказалась напрасной надеждой.
Желание разгадать тайну и выяснить, действительно ли Мэллори и Ирвин были первыми людьми, достигшими самой высокой точки на Земле, не пропало и влекло многих последующих альпинистов к склонам Эвереста. Однако следующая попытка решить этот вопрос была предпринята совсем в другом месте: в небольшом парижском доме, который на короткое время стал порталом в мир духов.
Приглашаю вас в свой телеграм-канал, где переводы книг о футболе, спорте и не только...
