4 мин.

Компьютерная жизнь шахмат

Матчи человека с компьютером в последнее время превратились в некое подобие балагана, который разъезжает по свету и веселит людей интригой: «А выстоит ли наш на этот раз?». Другие вопросы сейчас уже и не задают. Можно сказать, что сомнений не осталось: шансов у человека никаких. Слаб он: то мат в один ход зевнет, то не заметит простенькую комбинацию ходов эдак в десять-двадцать. Компьютерные программы обнаглели настолько, что успешно дают гроссмейстерам фору в любую пешку. Не за горами начало издевательств в партиях без фигуры, а там и до «без ферзя» недалеко.

Как мне представляется, соревнование с железякой в шахматы абсолютно надуманно. Почему бы не посоревноваться с машиной в беге или с краном в поднятии тяжестей? Или почему не выяснить, кто больше решает математических задачек в секунду? Вопрос победы компьютера в шахматной партии – исключительно вопрос времени: когда-то и краны мало поднимали и калькуляторы медленно считали. Прелесть нынешнего момента как раз во временной сравнимости силы игры, не более. Чугуноид не только не устает и играет ровно на протяжении всей партии, так он еще и в принципе не допускает элементарных ошибок типа зевков фигуры в один ход, что периодически проскакивает в партиях смертных. И дальше будет еще хуже! Если пока тупой машине трудно втолковать, что в характеристике бетонно-ничейного окончания «король против короля и восьми чернопольных слонов» главное слово – «чернопольных», а не «восьми», то вскоре для шахматного искусственного интеллекта совсем не останется белых пятен.

Началось это «восстание машин» давно: еще советский чемпион мира Михаил Ботвинник грезил о вовлечении мясорубок в шахматную борьбу, пытаясь создать шахматный компьютер. Работа шла тяжело, результат грозил вылиться в монстра, набитого гигантскими лампами, и размером как минимум в пару средних залов. Постепенно железяки стали уменьшаться в объемах, а качество их игры, соответственно, увеличиваться. В настоящее время шахматные движки характеризуются небольшим размером, а их сила определяется мощностью и количеством процессоров на компьютере. Вопрос о сравнительной силе современных программ и их истории противостояния с человеческой расой слишком велик, и я как-нибудь напишу о нем отдельно. Но, например, матч гроссмейстера Адамса с шахматной программой «Гидра», подкрепленной баснословным числом мощнейших процессоров одной известной фирмы, превратился в форменное избиение и закончился с красноречивым счетом 5,5:0,5 в пользу понятно кого. Единственный вопрос: «Как Адамс набрал свои пол-очка?» до сих пор занимает умы шахматных аналитиков.

Подключившись к мировому шахматному процессу, сковородки сразу занялись вредительством, а именно поиском идеального алгоритма игры, уже найденного в столь несовершенных играх, как шашки, пятнашки и перетягивание каната. Алгоритм пока не найден (строго вопрос времени), но бесследно поиск не прошел – появились эндшпильные базы, которые просчитываются силиконовыми мозгами до конечного результата. Кроме того, современные дебюты в некоторых вариантах просчитаны на двадцать ходов вперед, что превращает начало партии в мелькание рук до тех пор, пока кто-то из соперников не забудет «верную» последовательность ходов или не применит «новинку», до которой по чистой случайности еще не добрались кремниевые щупальца.

Как вы понимаете, коренным образом изменился и механизм подготовки шахматистов: все больше съедается морковок для тренировки памяти и все больше компьютеров разрабатывают дебюты, которые играет данный конкретный шахматист. Все это приводит к тому, что некоторые партии решаются еще до своего начала. Те же, кто пробуют хоть немного сопротивляться матрице и «творить за доской», часто показывают соответствующие результаты на дне турнирных таблиц.

Однако есть и те, кто не только не думают бороться с этой чумой, но и вполне уживаются вместе с ней. Раз машинка играет очень сильно, то почему бы не использовать ее в качестве помощника? Эту простую и доступную для понимания идею взяли на вооружение многие шахматисты. Особенно она популярна на тех турнирах, где трудно осуществлять контроль над передачей ходов в обоих направлениях. Способов множество: и выйти «погулять», и иметь в ухе тайный наушник для связи с товарищем за монитором. Правда, компьютерный стиль легко узнать на доске, но и это не проблема: если из тебя буквально не вывалился процессор, то доказать факт использования железного чудища практически невозможно. Практически единственный существующий сейчас способ – сравнение сделанных ходов с ходами, которые бы сделал компьютер – не выдерживает никакой критики. Например, в партиях Капабланки можно найти длиннющие совпадения с современными программами, хотя верхом совершенства для компьютеров того времени, по моему, было телеграфировать слово «шахматы» на пару километров.

На элитном уровне факт использования подсказок все-таки событие редкое. История супергроссмейстеров пока, слава Богу, не знает случаев, когда преступление было доказано, но вот из обвинений шумиха развивалась нешуточная. Естественно, главный скандал случился в одном из унитазов Элисты, тщательно обследованном гроссмейстером Топаловым. Я не буду в сотый раз описывать те удивительные события, но есть подозрение, что Виши Ананда, если он дойдет в своем цикле до матча с болгарином, ждут приблизительно подобные прелести. Еще из громких событий можно вспомнить обвинения, выпавшие на долю вдруг «подозрительно сильно заигравшего» гроссмейстера Станислава Новикова. Тут трудно, не владея информацией, высказать однозначное мнение, но примечательно, что один из главных обвинителей отличный комментатор гроссмейстер Коротылев потом, после всей шумихи и уже в стерильных условиях, был просто в одну калитку обыгран Новиковым. Так может проблема, как всегда, была в консерватории, а не в соперниках?

В настоящее время компьютер стал неотъемлемой частью шахмат. Можно говорить, что от него веет ближайшей их смертью, подсказками, истеричными обвинениями, но очевидно и другое – машина очень продвинула современные знания шахматистов, позволила открыть потрясающие ходы, до которых человеческий разум вряд ли бы додумался. Поэтому воспринимать этих «железных дровосеков», мне кажется, нужно, как снег в лыжном спорте: он ни хороший, ни плохой, он просто есть и все.