Я остался в Америке со $100 – и попал в UFC
Интервью с Владимиром Матюшенко.
В 90-х Владимир Матюшенко выступал за сборную Беларуси по борьбе, но после ссоры с тренерами на сборе ушел из команды – прямо в США, оставшись в чужой стране со $100 в кармане.
Он год не виделся с семьей, валил лес и с трудом осваивал английский. А потом зашел в только зарождающиеся MMA: проводил по три боя за вечер, по ночам работал в порту на железной дороге и вдохновлялся Кеном Шемроком, чьи поединки увидел в баре.
Пиком стало появление в UFC, который тогда чуть не закрылся. Получилось ярко: титульный бой с Тито Ортисом, ссора с Даной Уайтом из-за гонорара, поединок с Джоном Джонсом, когда тот еще не был чемпионом.
Сейчас Матюшенко по-прежнему живет в США, работает тренером и ни о чем не жалеет. Его история – как резко поменять жизнь, несмотря на риски, и открыть для себя другой мир.
Матюшенко чуть не стал бандитом – его не взяли и давали денег, чтобы он уехал в США
– Вы родились в городе Речица в Беларуси. Как выглядела ваша жизнь в СССР?
– Скромно. Мои родители с деревни. В Речице у нас был дом на берегу Днепра – так он там и остался. Я делал все: колол дрова, потому что печное отопление, носил воду. Держали коров, свинок. У мамы до сих пор остались куры.
Летом играли с ребятами в футбол, рыбу ловили. А зимой – скучно. Поэтому ходил на любые тренировки: легкая атлетика, футбол. Но одноклассники влились в борьбу. А еще же нужно было ходить на пионерские собрания и всякую ерунду. Поэтому если идешь на тренировку, то это была хорошая отговорка, что я тренируюсь, занят в спорте.
У меня был выбор – носить мешки картошки или тренироваться. Но мне и то, и то нравилось. Я до сих пор люблю строить. Помню, как маленьким мешал бетон, куда-то заливал. До сих пор учусь, стал инспектором по заливке бетона. У меня и книжки есть. Занимаюсь как независимый подрядчик – несколько раз в месяц.
В СССР не то, что было трудно… Мне было хорошо, потому что в 15 лет я попал в спортивный интернат в Гомеле. Когда туда выбрался, за два года побывал везде: на Украине, в Молдавии, Казахстане, Москве, Питере, Калининграде. Мне нравилось путешествовать.
– Вы рассказывали, что подростком объездили пол-России, а после этого оказались в Европе. Сильно ощущался контраст?
– Очень сильно. Даже в самом Советском Союзе – например, если ты приезжал на Кавказ, в Москву или Беларусь. Если ты приезжаешь в ту же Польшу или Германию, то везде порядок, есть все. Хотелось, чтобы у нас просто были чистые улицы и никто не приставал: «Отдай деньги на обед».
Хотя условия везде были тяжелые. Однажды зимой проходили сбор во Львове, жили в общежитии, где сломалась котельная. А на улице -25-30°. Мы спали, надевая все что можно и закрывая шторами окна. Жили и тренировались в таких условиях три недели.
– В Речице много криминала?
– Тогда я уже уехал из Речицы в Гомель. Смотрели сериал «Слово пацана»? Вот такой херни было полно везде. У нас же была связь с Казанью: люди ездили, работали там, бандитские группировки перемешивались. Приходилось решать, идти туда или туда. Мне повезло со спортом, но видел и тех, и тех.
На моих глазах ребята травмировались на месяц – их брали к себе. Раз – и они уже на «Мерседесе». Были такие, как я: выживали, не травмировались, но приходили к этим, когда денег нет: «Возьмите к себе в бригаду». Но было обратное: «Когда ты в Америку в следующий раз? Возьми деньги, уезжай». А потом этих людей убивали.
Получается, меня по-дружески отшили. Они знали, чем это закончится – многие ребята довольно-таки умные. Но спортсмены всегда были при ком-то. Я же служил в «Динамо», а это КГБ, МВД и пограничники. Половина – в милиции. Некоторые так и остались в МВД и уже на пенсии с 45 лет.
Я бы тоже сейчас был на пенсии прапорщиком. Если бы окончил институт, стал бы лейтенантом и пошел дальше. А в баню-то все вместе ходили, друг другу пистолеты показывали. Два мира встречались в одной точке.
– Страшно, когда приходили к криминальным кругам и просили у них денег?
– Страшнее было с голоду умереть и что другого выхода не было. Но страшно – это когда раз что-то прилетело. А если оно постоянно летает, то не особо. Страшно, что привыкаешь к дикости, что кого-то можно прижать, деньги забрать – и так жить.
– Самая жесткая история о том времени.
– До Олимпиады в Атланте мы встречались с ребятами, которые помогли мне уехать в США. Это боксеры, самбисты. Сказали, что ничего криминального уже нет: «Мы бизнесмены». А на обратном пути их расстреляли автоматами возле дома с ребенком на руках. Это мои знакомые, с которыми я играл в баскетбол, футбол, в армии вместе служил.
Американские борцы прозвали Матюшенко «уборщиком». Перед этим он чуть не убил человека на Спартакиаде
– Правильно понимаю, что из-за криминального фона вы пошли в борьбу?
– Да, но с ней получилось уже потом. Меня призвали в армию еще в СССР, а после распада я принимал присягу уже в Беларуси. Не понимал, чему присягать, было полное разбалтывание. Всем было пофиг, с кем воевать. Каждый сам за себя.
– До борьбы много дрались?
– Я неконфликтный человек, но дрался почти каждый день. Мне везло: когда попадал в милицию, динамовцы и мой начальник меня вытаскивали. Без этого блата посадили бы.
– Из-за чего дрались?
– Например, когда приставали к девушке. Приходишь в ресторан, а там уже сидят ребята. Они чувствовали преимущество – особенно когда вчетвером или впятером. Но мне тогда было с четырьмя подраться… Если еще и с пьяными. Раскидываешь всех.
Или когда деньги менял. Помню, получил в Минске военную зарплату. Через полчаса – поезд до Москвы, откуда летели до Красноярска. Хотел поменять белорусские рубли на российские. А там очередь человек 40 – не успевал.
Подошла женщина, которая только приехала из России: «Давайте поменяю». А потом за ней ребята: «Чук-чук, ты что здесь делаешь? Меняешь на нашей территории? Нужно заплатить». Женщина сразу: «Вася, идем отсюда. Это мой муж, вы не понимаете». Отошли в сторону, поменяли.
Но меня это задело. Посмотрел на часы – 40 минут до поезда. Пошел к этим ребятам, отвел в сторону и навалял. Конечно, если там с оружием, то опасно, но тогда в центре города никто не стрелял. Я им рамсу показал и ушел.
– Лучшая история о том времени – как американцы придумали вам прозвище «уборщик».
– Да. Я тогда служил, хотя в самой армии не находился. Появлялся там только из-за плохого поведения или выступления по борьбе. А я классно выступал. Было же так, что приезжаешь в армию, показываешь лицо, тебе дают три месяца отпуска и идешь дальше.
Помню, как поехали на Спартакиаду народов СССР в Донецк. Я уже прошел в четвертьфинал и думал: «Класс, дойду до финала, приеду в армию, получу отпуск». Тогда проходил парад, республики выставлялись, но там еще в холле ко мне пристали ребята из другой сборной: «Продай борцовки». А у меня были классные американские борцовки, только их выменял.
Дошло до оскорблений: «Мы придем и ###### [отымеем] тебя и твою маму». Меня еще ладно, я простил, но маму... Я врезал – человек упал, потерял сознание, ударившись головой о бетон. Прибежали врачи, но не могли его откачать: «Все, умирает».
Началась массовая драка. Белорусы с узбеками – и дальше поехало. Мне что-то рассекли. Кричат: «Мы придем в отель и тебя зарежем». Я сразу подумал, как оттуда драть, уже было пофиг на соревнования. Потом этого человека откачали – оказалось, он проглотил язык. Пришел старый тренер, засунул пальцы ему в рот и вытащил язык – тот задышал, но все равно пролежал неделю в больнице.
– А с вами что?
– Я даже не пошел в отель. Залез в номер по пожарной лестнице, схватил вещи, спустился, побежал на поезд – и сразу в часть. Даже не доехал до части, встретился с командиром. Он уже все знал и сказал: «Ну что, Матюшенко? Ты попал. В армии тебя закрываем. Объясняйся». Рассказал, что на меня наехали. Он ответил, что если бы был на моем месте, то поступил бы так же.
Но все равно наказали, всунув в армию. Выступления на соревнованиях меня мотивировали, потому что я не хотел возвращаться в часть. Тогда была жесть, хотя я закаленный, из деревни, мог любую работу выполнять. Подумал, что если меня не отпустят, то сам свалю. План такой: украсть автомат или два (один – на продажу, один – себе).
Но через две недели меня выпустили и отправили на соревнования в Красноярск. До сих пор это важный турнир, отбор на чемпионат мира, куда приезжали американцы. Я поехал – было пофиг, с кем бороться. А там тренировались по часам: допустим, с двух до трех – американцы, с трех до четырех – белорусы.
Получилось, что после тренировки американцев весь ковер был мокрый от пота. Я взял швабру и протер. А у меня одежда еще такая, как роба, другой не было. На следующий день боролся с их элитой – всех разбомбил, выиграл турнир. После этого американские тренеры говорили своим борцам: «Вы проиграли уборщику! Он только вчера приехал на соревнования».
Матюшенко остался в США со $100, когда его выгнали из сборной. Год не видел семью, валил лес и учил английский в кафетерии
– В США вы оказались, когда в 90-х приезжали туда с белорусской сборной. Какой тогда показалась Америка?
– Я остался там, когда приехал уже в третий раз. Мы же до этого тренировались с американцами, они постоянно приезжали к нам. В первый раз оказался в США, когда еще служил в армии. Меня спрашивали: «Владимир, останешься?» Говорю: «Может, когда-нибудь, но не сейчас».
Там спокойно. Улицы чистые, люди получают нормальные деньги. Мне это нравилось. Мой отец был киномехаником и показывал кино с ковбоями. Плюс я читал Марка Твена, Джека Лондона. Когда приехал в Америку, то она такой и была – как в книгах, а не газетах.
– Что за конфликт случился в команде, что вы остались в США?
– Попались не совсем добропорядочные тренеры. Не то, чтобы нам не хватало денег. У меня был бизнес: с армии привозил звезды, кокарды, продавал военную форму, поэтому деньги водились. Но тогда нам не выдавали суточные, хотя мы находились в Америке уже вторую неделю. Так же было, когда ездили в Иран или Турцию. Тренеры смотрели, боремся мы или нет. Если все нормально, потом отдавали.
Мы сказали: «Нам суточные нужны сейчас». За это проголосовала вся возмущенная команда. Устроили забастовку: «Если завтра нам не дадут денег, то никто не борется». Меня выбрали говорящим, хотя я не лидер и с деньгами. Тренер спросил: «Кто не борется?» Я обернулся – там только Владимир Аношенко поднял руку, а все остальные уставились в пол. Испугались.
Нам сказали: «Вы вдвоем можете не бороться, собирать вещи, а остальным – спать». Получается, уволили. У меня всегда были мысли, остаться или не остаться в США. Но та ситуация все решила.
Команда уезжала, мы c Аношенко, с которым дружим уже 30 лет, остались в Нью-Йорке. На руках – по $100. Буквально на автобус, а не на самолет. На них купили билет в город Рино в Неваде. Поехать туда посоветовал мой американский друг, с которым мы боролись. Он сказал: «Езжайте, там в колледже работает мой друг».
Три дня ехали на автобусе. По-моему, пять тысяч километров. Приехали в Рино, сидим, нас никто не встречает. Оказалось, тренеры ждали нас в аэропорту, а мы сидели на автобусной станции. Прошло два часа: «Все, попали». Но потом все разрешилось.
Оттуда поехали в деревню, похожую на Речицу. Русских не было, работы не было. Нас поселили к бабушке: дрова наколоть, снег почистить. Но нам повезло, что мы ездили на соревнования, посмотрели Америку, изучили образовательную систему.
– Погодите, у вас же тогда были жена и ребенок.
– Да, семью нужно было кормить. Шел на большой риск. Жена с ребенком приехали только год спустя, пока я занимался сборкой денег и документов. Помогали американцы, с которыми тренировался. Был колледж: учили английский, боролись. Борьба спасала.
Тренеры мне сказали: «Ты хороший борец, обучай наших ребят. Ты побил нашего Кевина Джексона, поэтому рассказывай, как это сделал». Ну я и учил. Помню, как клеил на стены плакаты с надписями большими буквами – «рука», «нога», «голова». Так и английский подтягивал.
Много всего тогда делал – например, валил лес. Было тяжело, но весело. Потом мы устроились в кафетерий, где я научился готовить, хотя начинал с уборки. Так и прилипло прозвище «уборщик». Зато нас бесплатно кормили. Мы не знали, где находимся, как дальше жить. Понимали, что такие деньги, которые мы зарабатывали колкой дров, – мало. А учиться не хотелось.
Сейчас я тренирую многих ребят. Есть парень с Сахалина – он мой герой, учится в университете. А другие ребята приезжают таксовать, мебель грузить. Я им говорю: «Дураки, идите учиться. Берите пример». Потому что если ты выучишься, то попадешь в нужную сферу. Ты общаешься с умными и богатыми людьми, которые тебя даже через 20 лет притянут.
А мы учиться не хотели, но пришлось. До сих пор же учусь. Увидел в этом пользу: если ты учишься, то потом получаешь больше денег. Если кайлом машешь – получаешь $10-20 в час, а если все организовываешь – $120.
– А вы сколько получали?
– Начинали с $5 в час. Через год – $10. Когда работал дровосеком, ездил на траке в лес, работал по 10 часов – получал $100. Нормально. В Беларуси я получал $100 за месяц, а тут – за день.
В Америке сварщик или тракторист – приличная профессия, если ты квалифицированный специалист. Если неквалифицированный, то получаешь меньше и, допустим, строить мост или дом ты не сможешь.
– Как жена и близкие отреагировали на переезд?
– Я часто уезжал, им было трудно. Мы попали в неизвестность, в то время же не было телефонов. Помню, писали письма, которые шли месяц, а через две недели приходил ответ. Получается, все новости, которые я им рассказывал, были месячной давности.
Иногда звонил и думал: «Хер бы на эти деньги». Покупал карточку за $20, по ней можно было говорить две или три минуты. Созванивался по 40 минут. И все – вся зарплата уходила только на один телефонный разговор.
Сейчас ко мне приезжают ребята из Кыргызстана, Казахстана, Грузии. Важно не закрываться у себя в голове и открыть эту дверцу, тогда ты не ограничен. Когда эта дверца закрыта, тогда думаешь о материальном. Купить машину, классные часы – и думать, что король.
– Если находиться в Беларуси или в России, эта дверца закрыта?
– У некоторых открыта, но у большинства закрыта. В том-то и дело. В Америке у большинства населения она открыта. Это к вопросу, как управлять людьми. Карл Маркс писал, что государство – сила, которая удерживает народ в повиновении. Это сила, которая заставляет платить налоги.
На Западе, особенно в Америке, наверху просчитали, что если людей, как коров, выпустить и дать им пастись на улице, то они принесут больше молока. А потом их доят. В другом государстве, допустим, этих коров закрывают, чтобы их не украли волки.
Конечно, это что-то дает, коровы сохранены, но стоят в хлеву и приносят меньше молока. Коровы, которые прожили десятилетия или прошли через поколения в закрытом хлеву, уже боятся выходить дальше.
Я даже вешал на стену плакат, что птицы, прожившие жизнь в клетке, думают, что умение летать – болезнь. Как это, ты куда-то поедешь, что там будешь делать? Там волки съедят. А кто кормить будет? Но там открытый лес, ешь что хочешь, никаких волков нет. Если даже волки, то хозяева защитят, потому что ты же им приносишь золотые яйца. Поэтому американское правительство защищает граждан – не потому что они такие хорошие, а потому что я плачу налоги.
Есть ребята, которые открыты. У них нет такого понятия, что нужен такой-то телефон, такая-то машина, такие-то штаны, чтобы быть вхожим в разные общества. Здесь это не нужно. Это ерунда. Особенно в Калифорнии. Миллиардеры ходят в тапках, им пофиг, на какой машине ездить. Если ты покажешь, какой ты человек, то тебя все поддержат.
Я это понял, когда мне было 14-15 лет. Помню, однажды мы ехали из Ирана. Получилось так, что буквально на границе Азербайджана и Ирана встретили бандитов с автоматами. И нам помогли, ребята увидели по ушам, что мы борцы. Нас не ограбили, а посадили на автобус и отправили в Баку.
Люди помогают друг другу, люди – братья. У меня ребята из Палестины и Израиля вместе борются на тренировках. Да, жмут руки, пьют пиво и идут домой. Если эта штука в голове открыта, то можно жить в мире нормально.
– Как у вас шло с английским? Вы рассказывали, что в школе с трудом вытягивали тройку.
– Очень трудно. Я пытался, что-то учил: слушал радио, смотрел телевизор, а потом раз – все получилось. У меня английский сейчас такой же, как и русский. Некоторые вещи понимаю только по-английски. Допустим, дома я не ремонтировал машины, а здесь ремонтирую. И я понимаю по машинам или по бетону по-английски.
Это все чистый опыт. Но требовалось учиться, ходил с учебниками, чтобы нам открыли визу для легального нахождения в Америке, что нашим тренерам было выгодно. Нужно было набирать сколько-то часов в неделю по математике, английскому, истории.
Чтобы окончить колледж, требовалось освоить основные предметы, а потом сдать их на оценку. Если не получаешь тройку, то все аннулируется. Хочешь не хочешь, но нужно было вытянуть хотя бы на тройку. Еле вытягивал, но все получилось – я окончил колледж. Даже повесил диплом на стену.
– А как с борьбой? Если сравнивать по условиям и конкуренции, насколько ощущалась разница между уровнем в СССР и США?
– Здесь как с языком. Есть арт, есть искусство борьбы, а есть спорт. Просто разные правила: греко-римская борьба, вольная борьба, американская борьба. При этом здесь очень популярны соревнования. Допустим, по университетам – как чемпионат мира. Туда даже Дональд Трамп приезжал.
В США совсем другая система подготовки. Здесь борьба по сезону, который длится с ноября по февраль, когда из тебя все выжимают. После этого ты свободен и ничего не делаешь, борешься в хай-скуле. Для тренера ты ничего. У нас же первый тренер получает за тебя зарплату, пока ты не умрешь.
В Америке ты поступаешь в университет, отборолся четыре года, а потом уходишь. Можешь идти бороться дальше. Но 90%, с кем ты тренировался, станут адвокатами и докторами. Если ты спортсмен, то спортсмен. Они готовят тебя с маленьких лет в таких же школах, в каких я был.
Здесь, в Америке, ты на 2-3 года – и тренеры набирает новых, чтобы выиграть соревнования. Так появляются самородки – борцов валом. Допустим, соревнования среди школьников: лежат 32 ковра, а если у нас проходят турниры, то только три.
– Был вау-эффект?
– Мне кажется, сейчас эта разница нивелируется. Все берут лучшее от всех. В мое время разница, конечно, ощущалась. Сейчас же Россия берет много хорошего. Просто в Америке сама организация лучше: то же питание, проживание.
Помню, приезжал в Дагестан, а там в зале на тренировках висел дым. Все тренеры курили внутри и ходили прямо в сапогах. Сейчас, конечно, все чисто, аккуратно, есть ковры. Они увидели и переняли лучшее. На это есть деньги, поэтому все нормально. Но сохранили дагестанские принципы тренировок. Это тоже хорошо.
Матюшенко приходил в молодой UFC – после его боя лига могла закрыться, хотя присылала лимузин
– Что такое быть пионером MMA?
– Помню, на первом турнире я провел три боя за ночь. Я не знал, с кем подерусь дальше. Сейчас все знают, выбирают. Правила часто менялись: можно было бить ногой в голову, когда соперник лежал. И это было нормально, хотя сейчас такого нет.
Или отношения с промоутерами. Последний раз я приезжал на Dana White’s Contender Series, там дрался парень из Беларуси, я встречался с Даной Уайтом. За мной приехал лимузин с моим именем, отвез в отель. А когда мы только приехали, то даже не знали, получим чек или нет. Получил – быстренько побежал менять, чтобы забрать деньги. Оказывалось, что у промоутеров их могло просто не быть. Поэтому сначала дрался в клетке, а потом – с промоутером за деньги.
Были реальные бои без правил. Никакой регуляции, никакого контроля за допингом. Конечно, умные люди использовали допинг во время тренировок, чтобы выдержать нагрузки, а не чтобы победить на соревнованиях. Но для меня это риск, что могли не допустить до боя или забрать деньги.
Поэтому я не использовал. Мне нужно было платить за квартиру. Моя жена тогда уехала, я остался с маленьким сыном, нужно было платить за квартиру. Но для других бойцов эта тема была актуальна. Просто кто-то делал правильно, а кто-то – нет.
– Контроль вообще был?
– Не было. Но никто не знал, будет он или нет. Помню, в 2001 году разговаривали с Андреем Орловским, обсуждали контроль. И он так испуганно посмотрел: «А что, проверять будут?»
Все началось в 2000-х. Хотя помню, как еще в начале 90-х, когда я боролся на чемпионате мира или Европы, ко мне приходили после соревнований: «Нужно пописать». Шел в туалет, а потом думал: «Зачем эта фигня?»
То есть это появилось до того, как UFC взял и адаптировал правила. Когда Дана Уайт покупал лигу и занимался легализацией боев, одним из условий был допинг-контроль.
– Когда стали бойцом MMA, не думали: «Во что я ввязался?»
– Нет, наоборот. Мы смотрели по видику «Кровавый спорт», а потом выходили и дрались. Поэтому думали: «В клетке хотя бы не холодно. Еще и деньги получаешь».
Когда я только приехал в США, оказалось, что Кен Шемрок [член Зала славы UFC] родом из того же городка, где мы поселились. И все ходили в бар на него смотреть. Думал: «Наверное, фигня, кино какое-то». Мне отвечают: «Нет, все по-настоящему».
Я встретился с ребятами, которые тренировались с Шемроком. А он уже оттуда уехал. Тогда я тоже загорелся желанием драться, если еще и платят нормальные деньги. Лучше, чем лопатой копать за $5 в час. Помню, получил в начале карьеры $5 тысяч сразу. Так обрадовался.
– Когда начинали профессиональную карьеру, где-то еще работали?
– Делал и то, и то. Это же было частью моей подготовки. Мне и самому нравилось валить деревья по 10 часов. Я такой здоровый был, такие огромные руки. Я шел, бомбил, а меня спрашивали: «Откуда ты такой сильный, Владимир?»
Параллельно можно многим заниматься. Вот у меня сейчас занимается много молодых ребят-финансистов, которые окончили Гарвард. Это кикбоксеры, которые бьют по голове, тренируются, а потом идут в банки и получают $10 тысяч, зарабатывая больше, чем в боях.
– Как совмещали тренировки и работу?
– Помню, работал на железной дороге в порту. Там был ночной график – я работал с часа ночи до трех. Потом спал, а днем тренировался. В Америке ты можешь выбирать, когда работаешь, а когда – нет. Многие полицейские тренируются и служат – например, по 12 часов два дня в неделю, а все остальное время в зале.
– То есть вы работали, тренировались, параллельно выступали. Откуда здесь взялся UFC?
– Я не пришел в UFC, я пришел в MMA. Когда есть менеджер, то можешь драться где угодно. Мой менеджер Рико Чапарелли сказал, что я буду драться в IFC. Я дрался там, побеждал, шел на рекорде 6-1. Рико пришел к Дане Уайту и сказал, что есть вот такой Владимир. И меня взяли.
Я был не очень дружелюбным с Уайтом. У меня действовал контракт на 3-4 боя. Когда появилась возможность провести титульный бой с Тито Ортисом, Уайт хотел, чтобы я подрался за те же деньги, на которые подписывался – вроде бы $20 тысяч, когда Тито получал по миллиону.
Мой менеджер сказал: «Ни хера, он не будет драться». А UFC в то время были новичками. Дана ответил: «У него контракт, он должен подраться». Рико отказывался: «Он может подвернуть ногу и вообще не выйти». В общем, Уайт нехотя заплатил мне больше.
Я проиграл и ждал, когда придут новые бои. Рико сказал: «Уайт обиделся. Давай ты извинишься и скажешь, что выгнал своего менеджера». Уже потом [во второй приход в UFC в 2009 году] я пришел к Дане в офис, как к крестному отцу. Он это любит.
Дана спросил: «Владимир, сколько раз после этого ты был в Лас-Вегасе?» – «Пару раз, но не хотел отнимать время» – «И ты ни разу ко мне не пришел? Мы все заодно, мы семья». Я извинился, и он сразу дал мне бой. Больше проблем не было, мы остались друзьями, до сих пор встречаемся.
Мне даже помогли. Когда я в следующий раз приехал в Лас-Вегас, то жил в отеле Лоренцо Фертитты [бывший владелец UFC]. Так получилось, что моя вторая жена из Бразилии, у нее заканчивалась виза. Нужно было уезжать или заключать брак. Подумал: «Давай поженимся в Лас-Вегасе. Это классно, как в кино». Только в отеле не было церкви.
В Америке такого нет, что кто-то хозяин казино, а ты на его фоне никто. Поэтому я подошел к Дане и Лоренцо, которые сидели за баром: «Классный отель, но нет церкви». Лоренцо посмеялся: «А ты что, женишься? Уверен?» И дал бумажку с номером женщины, которая до сих пор работает в UFC. Мне организовали свадьбу всего за два дня. Хотя кто я такой? Буквально из ничего все организовали: торт, платье и все остальное.
– Каким UFC был в начале нулевых?
– Дана Уайт, конечно, такого бы не сказал, но с разговоров организаторов второго и третьего уровня – они не знали, что делают. Даже думали, что если после моего боя с Тито Ортисом что-то не выйдет и они не заработают, то уйдут. Потому что они тоже брали большие риски. Их же не хотели пускать.
– Но на бой с Ортисом за вами приезжал лимузин. Офигели от этого?
– Да, офигел. Мне кажется, это не очень помогло. Физически я был нормально готов и мог победить. Но психологически – сложно. На тебя постоянно направлен свет, внимание. Это мешало. Но это часть шоу-бизнеса, к которой нужно подготовиться. Тренироваться в зале – одно, а быть на виду – другое.
– Тот бой за пояс – самый прибыльный для вас в UFC?
– На тот момент – да. Но за карьеру – нет. Потом побольше платили. Я даже радовался, что за проигрыш получил больше, чем за все контракты вместе. Вроде бы $100 тысяч. Для меня, бедного студента, это нормально. Деньги быстро ушли, потому что заплатил налоги, часть отдал менеджеру. Половины нет. Купил машину – ничего не осталось.
Кстати, пока я дрался, можно было рекламировать спонсоров и попутно зарабатывать, наклеивая на шорты всякую ерунду. Иногда это приносило больше, чем платили в UFC.
– Вы же дважды заходили в UFC – вернулись в 2009 году. Что изменилось в лиге за шесть лет?
– Они научились все организовывать, и эта планка до сих пор на высоком уровне. При этом они делают все для себя достаточно дешево. Это бизнес. Дана Уайт нанял квалифицированных работников, которые банально вовремя забирают тебя из аэропорта. Были такие случаи, когда меня просто не забирали. Приезжал в Бразилию, а там никакой организации. Тут же все четко.
– Чем занимались, когда второй раз заходили в UFC?
– Тренировал ребят. Сейчас у меня много квалификаций, по которым я могу работать. Тренировки даже приносят больше денег, чем во времена UFC. Можно нормально зарабатывать. Я всегда был где-то посередине, не звезда из-за моего отношения к этому. Думал, что это не шоу-бизнес, а спорт, где нужно быть скромным.
– Зато подрались с Джоном Джонсом. Каким вспоминаете тот бой?
– Это был обычный бой. Хотя нам сказали, что победитель подерется за чемпионский титул, которым владел Маурисио Руа. Но я уже уходил на пенсию, а Джонс был начинающим и очень талантливым бойцом. Он смотрел видео моих поединков и сделал то же самое, что и другие – проход в ноги.
Самое классное, что я думал, что Джонс – напыщенная всезнайка. А он пришел ко мне до боя с Лиото Мачидой и спросил: «Владимир, ты с ним дрался. Что посоветуешь?» Это значит, что Джонс не стесняется спрашивать, учится у всех. Это показатель, что он знает и любит свою работу.
Для меня все выглядело просто – получил деньги, пошел дальше. Да, был шанс, но я его не использовал. Или не так: Джонс не дал мне его использовать. Это очень важно в ММА – не давать другому сопернику использовать шанс. Можно справиться с чем угодно. Даже с борьбой Джонса. Но он не дает.
Но опять же: ему больше нечем заниматься. Он не зубной врач и не адвокат, а боец и тренер. Я потом встречался с ним в баре в Москве и разговаривал на эту тему. Джонс любит и знает боевое искусство. Это его отличает. Он тот, кто есть. Поэтому не думаю, что он пошел бы работать тем же пожарным, как Миочич.
«Я уехал от одного во все. Быть гражданином мира – привилегия»
– Никогда не жалели, что остались в США?
– Нет. Я переехал не из Советского Союза, Беларуси или России. Я переехал просто в мир, во весь мир. Сейчас могу сесть на самолет – и я в другой стране. Открылась дверь в новый мир: ты можешь выбирать и делать что угодно. И ведь как все получилось…
Когда я ездил по Советскому Союзу, мы приезжали на Кавказ, там говорили на своем. Сначала чувствовал себя чужим, но потом это стало родным. На Кавказе – одно, в Молдавии – другое. До сих пор оно так и осталось, что я не шугаюсь, понимаю я разговор или нет. Научись, возьми книжку, сейчас с телефонами это вообще легко. Научился – и едешь в другой мир.
Америка же тоже неоднородная. Тот же Лос-Анджелес: там есть целый японский город, места, где ковбои ездят на лошадях, рыбаки. Каждый занимается тем, что нравится. Поэтому нет такого, что я уехал от одного к другому. Я уехал от одного во все.
– Что поняли за 30 лет жизни в США?
– Я живу не только в США. Весь мир наш. Просто политики его разделили. Не считаю себя прикованным к чему-то, хотя у моего дома висит флаг США, я голосовал за Трампа. Но я гражданин мира. Моя жена из Бразилии, у нас там большое ранчо, 200 коров. И мы приезжаем туда, я как гражданин Бразилии.
Мир один. Самое главное – заниматься духовным ростом. Да, чтобы им заниматься, сначала нужны материальные возможности: крыша над головой, покушать, машина, чтобы передвигаться. Мне важно, чтобы было на что путешествовать, чтобы я мог сесть на самолет и улететь в Австралию.
Что изменилось во мне за 30 лет, так это то, что я больше не работаю из-за денег. Когда я приехал в Америку, думал, что буду зарабатывать, была цель. Сейчас такого нет. Если брать того же Дану Уайту, это тоже его работа. Но мне кажется, что он делает это, не чтобы быть богатым, а из азарта, как в карты играет.
– Не было желания вернуться в Беларусь или Россию?
– Мы с женой думаем, когда уйдем на пенсию, построить на месте нашего дома пятиэтажное здание, которое можно сдавать в аренду, а жить половину времени в Бразилии, половину – в Беларуси. Там классно, можно рыбу ловить.
Если изменится политическая ситуация, если не нужно будет выбирать, с кем ты, если я смогу из Беларуси уезжать в ту же Италию или Испанию… Нет, этот вопрос я никогда не закрывал. Поэтому быть гражданином мира – привилегия. Возможность летать туда-обратно, чтобы хватало денег – здесь это реальность, а не богатство. А в России – привилегия.
Здесь нормально пообедать в ресторане. Не нужно копить деньги, если я хочу поесть в Санта-Монике. Или позвать кого-то на ужин. Это не жест, а нормальная данность. Остаться в Беларуси, конечно, можно. Верю, что так и получится.
Надеюсь, через 10 лет ситуация в мире изменится и люди станут намного добрее друг к другу. Всего лишь нужно быть немного добрее. Денег всем хватит.
Я дрался с Фьюри, а теперь живу в Норвегии и занимаюсь рыбой
Фото: Gettyimages.ru/Rob Tringali, Jon Kopaloff, Nick Laham; РИА Новости/В. Киселев; личный архив Владимира Матюшенко
Стоить попробовать каждому, начинать с ближних стран, поехать посмотреть, как живут такие же люди как и ты, но с другим языком и традициями.
И Матюшенко такой, объездил страны СНГ по юношеству, поехал в США, оттуда катается по разным странам, но свой дом всегда помнит, не забывает и хочет вернуться на постоянку однажды
"Всего лишь нужно быть немного добрее. Денег всем хватит..." (с)