Бейсбольный понтифик

ПОВСЮДУ ГРЯЗНО. В ТЕЛЕ БОЛЬ…

Июньским днём должно быть чисто, светло. Но в тот день было грязно и темно. Солнце спряталось за антрацитовыми тучами. Спустился холодный туман. Низкое небо бросало на землю колючий дождь.

По газонной траве стадиона скользили шиповки. Он не смел надеть туфли и дорогой костюм, поэтому пришёл в игровой форме. Все попытки оставить бейсбол были тщетны. Он всегда возвращался в этот мир. Он был спортивным чиновником, тренером молодёжи, в фильмах играл бейсболистов. Не важно, как, но главное — не покидать игру, которой он отдал профессионально больше двадцати лет жизни. Её одну он считал настоящей игрой. Остальные были подделками.

Сквозь тонкую подошву шиповок просачивалась влага. Носки промокли. Томительная дрожь в пальцах ног была приятна. Она напоминала ему, что он всё ещё жив. Она воскрешала в памяти десятилетие, проведённое им на этой арене. «Он построил её» — так говорили болельщики. Не в буквальном смысле, конечно. Он выстроил бейсбольный дом «Янкиз» своей игрой. Множеством рекордов, большая часть которых вылетела из его головы, положил газон и «базы». Любовью болельщиков обустроил трибуны.

Он стоял, опираясь на биту. Она никогда не подводила его прежде. И сейчас не подвела. Была с ним рядом в радости выигрышей. Осталась и теперь — в горести, когда каждый шаг сопровождался острой болью во всём теле.

Правда, эта боль не была поражением. Это было горьким плодом победы в битве с раком. Болезнь играла не по правилам. Не захотела драться один на один. Они навалились втроём. Он дал оплеуху первому — тут же подлетел второй. Свалил второго — из ниоткуда взялся третий. Одолел его — очнулся кто-то из предыдущих. Но всё-таки он выстоял. Он не мог ответить, почему не сдался. Возможно, это было противно его натуре.

Он шёл согнувшись. Медленно. Намного медленнее, чем бегал по полю. Там он был неудержим. Всё видел, до всего доставал, всё ловил. Не думал он в те юные годы, что когда-то бита из устрашающего оружия превратится в трость.

Он пытался не показывать слабость. Напрягая все силы, спотыкающимся шагом он двигался вперёд.

НО ВДРУГ ОН ПОНЯЛ ИСТИННУЮ РОЛЬ…

Гремели аплодисменты. Пятьдесят тысяч людей взирали на него с благоговением и били в раскрасневшиеся ладони. Они все стояли. Он тоже остановился. Его охватило лёгкое возбуждение, которое он не испытывал уже много лет — с момента последней игры. В животе порхали бабочки. Их крылья ласково щекотали внутренности и призывали улыбаться. Застенчивая улыбка большого ребёнка расползлась по его измученному, одутловатому лицу.

Взгляд его блуждал по трибунам. Он выхватывал отдельные лица. Мужчины, женщины, дети. Детей было очень много. Они не застали годы его игры, но слышали восторженные истории отцов или старших братьев. В картонных и деревянных коробочках, которые они прятали под кровать, лежали его фотографии и вырезки из газет, доставшиеся по наследству. Он вспомнил, как навещал таких же мальчишек в больницах и детских домах. Вспомнил, как светились счастьем их глаза, когда он бросал с ними мяч или давал автограф.

Все достижения вдруг показались ему такими пустыми. Семь чемпионств внезапно потеряли свою привлекательность. Может, родился он не для рекордов и громких побед, а чтобы пробуждать радость в обречённых и потерявшихся сердцах?

Эти мысли заставили боль утихнуть. Он думал о бренности спортивных триумфов и безжизненности цифр. По сравнению с вечным мгновением восторга и надежды, горевших в глазах детей, всё виделось мелочным и пустым. Силы вернулись к нему. Перед ним на тонкой ножке жался микрофон. Прозрачные капли дождя стекали по серебристой поверхности. Он приблизил губы к микрофону и ощутил легкий металлический привкус.

В последнее время он старался говорить мало. Предпочитал молчать. В горле постоянно скребли кошки.

Воцарилась тишина. Всё стихло. Слышалось лишь его лёгкое покашливание в микрофон. Наконец он заговорил. Его голос был низким, хрипящим, скрипящим, поцарапанным железными когтями болезни. Голос обрывался. Лопался, как тонкая верёвка.

Он говорил о том, как рад встретиться со старыми партнёрами по команде, пусть и на один день. Он благодарил собравшихся и клуб, в составе которого он так многого достиг. Он признался, что счастлив. Он и вправду был счастлив. Наверное, ему не давало покоя единственное желание. Он рассказывал о нём раньше и лелеял его до конца жизни. Он мечтал, чтобы все дети в возрасте от шести до шестнадцати лет играли с мячом и ловушкой.

Он знал, что бейсбол не решение всех проблем. Но вместе с тем он знал, что бейсбол сделал счастливым его и тысячи детей, которым за короткую жизнь было уготовано предостаточно разочарований и ужасов.

…Два месяца спустя он вернулся на стадион «Янкиз». Вновь его приветствовали десятки тысяч благодарных людей.

В этот раз он не произносил речей. Он не опирался на биту и не разглядывал болельщиков. Он лежал, и глаза его были закрыты. К его ногам клали букеты и венки. Дождь перестал, зато лились слёзы. Ньюйоркцы прощались с великим Бэйбом Рутом. Его провожал целый город. Как понтифика.