5 мин.

Прощай, Энди Маррей, кумир моей юности

Павел Ниткин провожает любимого игрока.

Январь 2010-го. Энди Маррей проиграл Роджеру Федереру в финале Australian Open и выдал фразу, которая очень долго описывала всю его карьеру: «Я могу плакать, как Роджер. Жалко, что не могу так играть».

После этого на долгое время Маррей стал моим любимым теннисистом. Да и вообще спортсменом.

Не потому, что у него какой-то зрелищный теннис – наоборот, игра у него очень прагматичная, не шоуменская, не то чтобы очень эстетичная. В ней редко бывает блеск и лоск. Когда Маррей играет, ты понимаешь, что профессиональный теннис – это очень тяжело.  

В этом плане он отличается от Федерера – который пленил всех тем, что заставлял очень сложные вещи выглядеть простыми. Он отличается от Надаля – который вывел физуху на такой уровень, что она кажется магией. Отличается от по-инопланетному эластичного и пластичного Джоковича.

Маррей всегда выглядел обычным человеком. Нет, даже не так. Он выглядел обычным человеком, который постоянно мучается – по корту он всегда ходил, чуть заметно прихрамывая (из-за врожденных проблем с ногой). В тяжелые моменты он страшно матерился. Рывок за мячом он обязательно начинал со стона. И когда он сгибался от усталости, не было впечатления, что мы попали в мем «вызовите скорую… для тебя» – как это часто бывает с тем же Джоковичем.

И вот эта человечность Маррея меня всегда и привлекала. Потому что он всю карьеру был человеком в эпоху сверхлюдей – весь его пик пришелся на эпоху Федерера, Надаля и Джоковича. И очень долгое время разница между Марреем и великими была самым притягательным в образе британца.

Потому что истории неудач зачастую намного интереснее и привлекательнее историй побед. А у Маррея неудач было очень много. И они все настолько человеческие, что доходило до нелепого.

Вы можете себе представить, чтобы Федерер проиграл финал «Большого шлема», потому что надел на него слишком тугие велосипедки? А Маррей так делал.

Можете представить, чтобы Надаль потерял контроль над финалом «Шлема», потому что перед второй подачей его отвлекло перышко? С Марреем и такое случалось.

И для меня это все было настолько притягательно.

Переживал неудачи он тоже как-то по-человечески. Например, после поражения в финале Australian Open он однажды впал в реальную депрессию, из-за которой проигрывал давно забытым середнякам и несколько месяцев не стригся. А я примерно тогда же впервые расстался с девушкой – и решил, что больше никогда не буду бриться.

Вообще жизнь Маррея долгое время мало походила на жизнь профессионального спортсмена топ-уровня. Чего только стоит история, что от него уходила девушка, потому что он слишком много играл в приставку.

Боление за Маррея для меня никогда не было стремлением приобщиться к чему-то великому. Это скорее было желание поддержать человека, который попал в очень тяжелые обстоятельства – и ему нужен успех, чтобы он не сошел с ума и с собой ничего не сделал.

Поэтому я к нему немного остыл, когда в его жизни все начало складываться. Когда он начал выигрывать «Большие шлемы», побывал первой ракеткой мира, женился (как раз на той, которая уходила из-за приставки), стал отцом четырех детей. В общем, когда он стал великим теннисистом и безоговорочно успешным человеком.

Даже история с заменой тазобедренного сустава, после которой он вернулся в тур и стал первым человеком, выигравшим одиночный титул после такой операции, не заставила меня болеть за него так, как во времена, когда он считался грустным лузером. Потому что к тому моменту он грустным лузером уже не был. У него появилось наследие, которое он только героически укреплял.

Теперь Энди Маррей ушел из тенниса – после поражения в четвертьфинале парной Олимпиады, куда он вышел, отыграв с партнером семь матчболов в двух матчах. Ушел он большим чемпионом и легендой.

Но для меня он всегда будет в первую очередь тем парнем с копной кучерявых рыжих волос, которому я настолько желал успеха, что во время выезда на природу с девушкой думал только о том, как он там держится в финале Олимпиады-2012. За которого я так болел, что во время какого-то четвертьфинала Australian Open против Давида Феррера при каждой смене сторон делал подход к гантелям – просто чтобы выплеснуть адреналин.

И ради которого я не спал всю ночь в сентябре 2012-го – чтобы увидеть его первую победу на «Большом шлеме». В его коронном стиле – с мучениями, почти упущенными 2:0 по сетам и двумя отвалившимися от бега ногтями на ногах. Тот матч с Джоковичем он выиграл часов в пять утра – и мне стоило огромных усилий сдержаться и не закричать от радости на весь дом. Зато на пары я потом ехал с легкостью, заряда энергии хватило на весь день.

После той победы подобных эмоций уже не было – не могу вспомнить ни раза, чтобы я после US Open-2012 разочарованно кидал в пол расческу, когда Маррей ошибался.

Но за те эмоции Энди большое спасибо. Больше никогда и ни за кого я так не болел.

Фото: Gettyimages.ru/Matthew Stockman, Elsa, Julian Finney, Clive Brunskill