7 мин.

Борис Собкин: «В женском туре мало тренеров, в основном бойфренды»

358

- Борис Львович, как становятся теннисными тренерами, есть ли какая-нибудь стандартная, проторенная дорожка?

– Конечно, такая проторенная дорожка есть. Первое, что нужно обязательно – это научиться играть в теннис. И играть человек должен на довольно высоком, хорошем уровне. Чтобы стать тренером, надо всю эту систему понимать изнутри. Он должен не просто знать, что такое 40:15, он должен сам все это пережить. А потом можно пойти в институт физкультуры. Там на тренерский факультет каждый год набирают, по-моему, одну группу теннисистов.

- А как же Ник Боллетьери, который сам теннисистом не был, но считается одним из лучших теннисных специалистов?

– Вы должны понимать, что Боллетьери – он не совсем тренер. Он прекрасный менеджер, прекрасный пиарщик, прекрасный организатор, но я не побоюсь сказать, что тренер он очень средний. Я очень уважаю его деятельность как организатора, популяризатора спорта, но я видел, как он работает, как он тренирует – он просто стоит на корте и говорит «nice shot».

- А есть ли в теннисе какая-нибудь система лицензирования, аттестации тренеров, как в футболе, например?

– Нет, никакой системы, никаких лицензий нет, в этой сфере полный бардак. Есть одна организация, которая пытается этим заниматься, но пока что тренером называть себя может любой.

- То есть тех, кто называет себя тренерами, много. Что же тогда нужно, чтобы стать настоящим тренером, чтобы что-то привнести в игру теннисиста, суметь вывести его на новый уровень?

– Вы правильно сами все сказали – это должно быть что-то. Какие-то знания, какой-то опыт, при помощи которого он может вывести игрока на новый уровень. Тренером должен быть человек, который знает массу мелочей, деталей, нюансов, и чем выше уровень, чем выше класс, тем мельче становятся эти нюансы. Ведь любой из игроков тоже в теннисе не первый день, у каждого есть свой опыт. Никто не будет платить тебе деньги за то, чтобы ты говорил ему, что он и так сам знает. И настоящих тренеров высокого, мирового уровня, их очень мало. 10-15? Нет, я думаю даже меньше.

- Существует такая шутливая гипотеза, что топ-игроки нанимают тренеров, чтобы у них просто был человек, на которого можно поорать после неудачи.

– Нет, это глупость какая-то. Они не будут платить человеку деньги за то, чтобы просто на него орать. Им нужен результат.

- А профессионал высокого уровня может прогрессировать и развиваться сам, без тренера?

– Это очень сложный вопрос. Профессионал высокого класса может даже не расти и не развиваться. Он может вариться в собственном соку и все равно побеждать, потому что у него очень высокий уровень. Но могут возникнуть трудности, потому что то, как ты смотришь на ситуацию изнутри, и то, как ты видишь ее снаружи, отличается. Я вам приведу такой пример – игрок может выбрать себе план на игру, но по ходу матча становится ясно, что этот план не работает. И если во время матча или после игры его спросить: «Ну, ты что, не видел, что ничего не получается?», – он ответит: «Нет». Тренера для этого и нанимают, чтобы был взгляд со стороны, взгляд другого человека. Проблема в том, что не все ты чувствуешь и видишь изнутри – и во время матча, и во время тренировки. Поэтому теоретически возможно играть без тренера, но очень сложно. Это гораздо более сложный путь. Другое дело, может быть такое, что тренер не соответствует уровню игрока. Это тоже плохо, потому что он игроку будет мешать. Он может говорить какие-то глупости, а игрок будет их слушать, над ними задумываться. И это может разрушить даже то, что он имеет. Поэтому ведущие игроки очень серьезно подходят к выбору тренера.

- Как вы относитесь к тренерам-родственникам? В женском туре это, например, очень распространено.

– В женском туре, поверьте мне, очень мало тренеров – там, в основном, бойфренды, который выполняют и дневные, и ночные функции. В основном – не все, но в основном. Настоящих тренеров очень мало. Не буду уточнять, но со мной не так давно в Пекине разговаривал отец одной очень известной теннисистки, и он мне сам говорил, что не может найти тренера – хочет, но их очень мало. В основном, это все бойфренды. Поэтому он ищет в мужском туре. В женском туре – это отдельная история, о которой я не очень хочу разговаривать. Понятно, что родители не хотят девочек отпускать, знают, что там всюду ходят эти бойфренды, поэтому сами и тренируют. Как отец той теннисистки мне сказал – зачем ему платить свои деньги, вернее, деньги своей дочери кому-то за то, чтобы он с ней спал. Вот потому родители и охраняют их от этих людей.

- А в мужском туре?

– Теперь что касается тренеров-родственников у мужчин. Я на собственной шкуре испытал все это, я тренировал своего сына, так что я знаю, что это такое. И я считаю, что это плохо для обоих. И для того, кто тренирует, и для того, кого тренируют. Хотя бывают исключения. Не могу сказать, что Надаль – это исключение, потому что его не отец тренирует, а дядька – это немножко разные вещи. Но и то, если вы хорошо знакомы с тем, как все происходит у Надаля, то дядя там, конечно, главный, но не единственный. Есть еще ребята, которые с ним работают – это, например, Франсиско Ройх, который много делает, и другие. Дядя – он стратег, но есть еще люди, которые занимаются другими вещами.

- Как вам кажется, почему в обоих турах почти нет женщин-тренеров?

– Я не против женщин. Я знаю потрясающего, просто блестящего тренера, тренера от бога – Татьяну Федоровну Наумко. Женщина, которая тренировала Чеснокова – блестящий тренер. Тут даже говорить не о чем. Была еще Наталья Рогова, которая тренировала Черкасова. Здесь вопрос не в половой принадлежности, а в том, что ты можешь или чего не можешь. Я не против тренеров-женщин, может быть, они в чем-то будут даже получше мужчин.

- Почему женщины чаще работают в детском спорте?

– Тут все индивидуально. Наумко тренировала Чеснокова, и он стабильно был в «двадцатке», даже в «десятке». Это не определяется полом, это определяется квалификацией, знаниями и умениями. Другое дело – женщины более привязаны к дому, к детям, поэтому им тяжелее путешествовать – вот какие проблемы, а не то, что они меньше знают или меньше умеют. Поэтому они, может, и стараются работать с детьми, чтобы далеко от дома не быть, потому что у них могут быть свои дети.

- А вам нравится эта кочевая жизнь?

– Знаете, с кем ни поговоришь, всем нравится первые год-два, потом это надоедает, и от этого устаешь. Сказать, что мне нравится, я не могу, но и сказать, что поперек горла, я тоже не могу. Это нормальная работа.

- Бывает ли так, что игроки переманивают друг у друга тренеров?

– Не переманивают, но бывает – могут ко мне подойти, спросить, какие у меня планы, сколько я еще собираюсь работать с Мишей.

- А к нему подходят другие тренеры, говорят, что могут, например, за три недели поставить ему суперподачу?

– Конечно, и к нему приходят. Говорят, что с этим ты ничего не добьешься, что он в сотню тебя вывел, а дальше уже ничего не получится. Таких людей очень много, но по большей части это люди, у которых за душой нет ничего, кроме наглости.

- Как вы считаете, может ли даже топ-специалист, например, один из лучших в мире, поменять теннисисту игру в лучшую сторону за очень короткое время?

– Понимаете, этот процесс изменения состоит из нескольких этапов. Если тренер не дурак и не начнет сразу ломать и рубить с плеча топором – а такое тоже случается, и примеров таких очень много – то первые несколько недель у игрока начинается некоторый психологический подъем. В его жизни появляется что-то новое, ситуация изменяется, и на этом подъеме он часто начинает давать результаты. Но реальные результаты работы можно увидеть только через несколько месяцев. Неделя, две недели, месяц – это чистая психология. За это время сделать ничего нельзя. Весь прогресс – это мелкие изменения, прибавки, это очень кропотливая работа. И реально результаты можно оценить месяцев через 5-6. Если через 5-6 месяцев результатов нет, то их нет. И это может быть даже не потому, что были сделаны какие-то ошибки, просто что-то не пошло, и все.