32 мин.

Деревянный вкус детства

546

 

Никогда не мог понять, почему Джон Макинрой регулярно призывает вернуться к деревянной ракетке, приводя в качестве примера ситуацию в бейсболе, где профессиональная лига играет деревянными битами, а юниоры и любители – алюминиевыми. Нижеприведенная ностальгическая статья (перевод) проясняет ситуацию.

Перевод сделал cermatle. Очередное большое спасибо ему!

Оригинал статьи можно прочитать внизу.

 

Чувство дерева

Маршалл Джон Фишер

Июнь 1995, журнал “Атлантик”

 

В конеце июня 1994 года Сесьютский теннисный центр (Sesuit Tennis Center), находящийся на мысе Код(Cod) в Массачусетсе, выглядел как будто вернулся 1974 год. Белые рубашки, белые шорты и короткие белые теннисные юбки украшали зеленые хард корты, так же как и белые кепки и белые австралийские шляпы. Теннисные мячи были белыми тоже. Но больше всего поражали деревянные ракетки, выглядевшие в руках игроков изящными и хрупкими: Dunlop Maxply Fort, Wilson Jack Kramer Autograph, Chris Evert Autograph.

Направляясь подавать на заднюю линию, я оглянулся вокруг и почувствовал, что как будто вернулся на 20 лет назад в теннисный клуб Кендаллтауна в пригороде Майами. Отсутствовала только одна вещь - когда-то популярная Wilson T2000 – стальной скипетр короля-проказника Джимми Коннорса. Это был Первый ежегодный деревянный турнир Кейп Код, местная разновидность недавнего общенационального феномена. Никакой стали, алюминия, графита, титана или композита. Оставь дома все, что не связано с деревом.

Для некоторых замысел турнира мог показаться чем-то новым; мой соперник по первому раунду никогда не играл деревом. Для других это значило всего лишь освежить память, привлекательную своей стариной – “Ты можешь поверить, что мы действительно играли этими штуками?” Но для меня – и для многих других, как я вскоре выяснил – это было нечто намного большее.

За неделю до начала турнира я тренировался со своими старыми Крамерами (последний раз я пользовался ими в 1982 году, первый год игры в теннис в колледже) и меня посетило давно забытое приятное чувство: ощущение дерева. Конечно на маленькой головке было труднее найти sweet spot, и даже когда я его нашел, это было совсем не похоже на космическую мощь современных стартовых площадок. Потребовалось гораздо больше умения для выполнения обычных ударов. У сетки я действительно должен был выполнять удар с лета правильной техникой полузамаха. Я не мог выставить свой щит и надеяться на его природную мощь. Базовая техника, которую еще помнили мышцы, вновь стала критически важной.

Сама игра также была интересней.

В начале 1970-х, когда производители ракеток экспериментировали с новым металлическим дизайном, ежедневная рекламная компания бахвалилась “мощью металла с чувством дерева”. Каждый ребенок, начавший осваивать игру, быстро познал, что сталь для мощности, а дерево для контроля. Однако по общеему мнению, сила, которую вы получали с металлом, была недостаточна для компенсации потери чувства мяча. Коннорс присягнул на верность своей Т2000 (кастомизированной свинцовой лентой для увеличения тяжести головки), но для большинства дерево твердо стояло на ногах.

А потом в 1976 году пришел Говард Хед и изменил теннис навсегда. Подарив миру металлические лыжи и композитную ракетку, Хед ушел из компании, которой дал свое имя, и захотел придать мощи своей игре в теннис. В результате появилась первая большеголовая ракетка и новая компания, Принс (Prince). Вначале комичный зеленый гигант мира ракеток, это был прототип Принс, вызвал всеобщее сопротивление. Правда пожилые женщины на кортах стали выполнять удары с лета намного лучше, но основной реакцией на Принс Классик все же был смех. Следующая модель компании, элегантная черная Принс Про, помогла выигрывать некоторым теннисистам, но в течение нескольких лет ракетка с большим ободом оставалась предметом насмешек. Однако к 1981 году, большинство юниоров уже перешли на нее, хотя Бьерн Борг и Джон Макинрой продолжали выигрывать чемпионаты деревом. Мощность большеголовых ракеток была слишком большой, чтобы быть верным присяге. В 1982 году Крис Эверт выиграла ЮС Опен ракеткой обычного размера, но большинство теннисистов на Опен держали в руках большие ракетки, и первый раз более половины проданых ракеток были с большим размером головки.

Это был год, когда Мартина Навратилова сменила ракетку на Йонекс R-7(Yonex R-7) с большой эллиптической головкой всего за три недели до Френч Опен и впервые выиграла его. Навратилова стала первым игроком, который выиграл турнир Большого Шлема большеголовой ракеткой ( Матс Виландер стал вторым на следующий день), и помогла сделать 1982 год Годом Перехода. “Когда большие ракетки только появились”, сказала она тогда, “Я думала, что они будут запрещены. Но раз этого не случилось, почему бы мне тоже не использовать ее?”

В 1980 году Международная Теннисная Федерация развернула дескуссию по большеободным ракеткам и “спагетти-струнам”, другой инновации 1970-х, в которой слабо натянутые струны были обмотаны различными материалами для придания мячу небывалого вращения. Первый официальном норматив ITF на струны и ракетки запрещал спагетти-струны, но разрешал большеободные ракетки. А в 1987 году появились ракетки с большим сечением обода, по сравнению с которыми обычные большеголовые ракетки казались такими же слабыми, как в свое время деревянные по сравнению с ними. Сейчас у нас есть монструозы, такие как Принс Вортекс (Prince Vortex), в которых использован “упрочненный-графито-волокнами термопластичный вязкоупругий полимер” для создания изменяемой гибкости. Спустя 15 лет после вступления в силу анемичных предписаний ITF, большинство теннисных болельщиков стало ныть о состоянии дел в мужском профессиональном теннисе, в котором обычный розыгрыш мяча состоял из эйса, или возможно одного-двух пушечных ударов после подачи. Мощь, которую профессионалы получили от ракеток, сделанных по последнему слову техники, просто слишком велика, чтобы деликатная изящная игра былых времен могла бы хоть как-то выжить.

Время от времени всплывают ревизионистские предложения: сделать мячи более тяжелыми; увеличить размер корта, убрать вторую подачу. Но это все равно, что лечить галитоз (дурной запах изо рта), предлагая затычки для носа.

Но неужели решение проблемы так трудно увидеть? Верните дерево. Высшая лига бейсбола требует деревянные биты по подобной же причине – чтобы игроки не начали делать по сотне хоум-ранов за сезон, а 12-10 не стал бы обычным счетом. Но компании теннисных ракеток зарабатывают слишком много денег, чтобы позволить дереву вернуться без борьбы: в 1975 году Данлоп Максплай,лучшая из выпускавшихся тогда деревянных ракеток, стоила 25 долларов; к 1980 году приличная большеободная ракетка стоила как минимум 100 долларов, а сейчас много популярных моделей стоят больше 150 долларов. Если бы теннисисты с болельщиками оказали сопротивление в 1980 году, они смогли бы склонить ITF предписывать традиционный спортинвентарь для профессионалов, как в бейсболе. Фактически они могли бы сделать это сейчас, не покушаясь на доходы ракеточных компаний, потому что большинство любителей по прежднему покупали бы большеголовые ракетки, так же как игроки в софтбол и бейсболисты-любители (даже NCAA) используют алюминиевые биты. Но преодолеть пятнадцатилетие доходов от большеголовых ракеток в профессиональном теннисе будет трудно.

Мы с братом были среди последних защитников деревянных ракеток. В 1982 году как команда колледжа – он выпускник, я первокурсник, мы стояли со своими зубочистками одни против приближающейся армии большеголовых технологических диковин. В течении обычного сезона Рон справлялся с тем, чтобы оставаться непобежденными на первой позиции, с завидной скоростью и изяществом противостоя непрекращающемуся обстрелу научно-улучшенных пушечных подач. В Дивизионе 3 национального чемпионата в Каламазу (Kalamazoo) он был фактически единственным из 64 мужиков, кто пользовался обычной ракеткой. Он вспоминает об этом как об исключительно невыгодном психологическом (не говоря уже о физическом) положении – это как сражаться луком и стрелами против ружей. В первом раунде он в упорной борьбе проиграл матч игроку, посеянному вторым.

Той осенью я появился в колледже с двумя новенькими алюминиевыми мидсайзами Yonex R-1s. Вынужденный соревноваться с новыми ракетками, я решил, что нет смысла цепляться за дерево – это просто делало меня маленьким и слабым. Но на деревянном турнире прошлого года я вновь увидел, как деградировал теннис под неумолимым маршем технологии. В теннис лучше играть деревом.

В апреле 1991 года на арене профессионального тенниса после загадочного девятилетнего отсутствия вновь появился Бьерн Борг - загадочного, потому что когда он ушел, в конце 1981 года, ему было 26 лет, самый расцвет физической формы мужчины, и он выиграл к тому времени пять из шести последних Уимблдонов, не говоря уже о четырех Ролан Гарросах.

Борг сказал, что его просто тошнило от тенниса. Но возможно, что его также тошнило от того, что он видел каким становился теннис. Хотя они с Макинроем и сражались в исторических битвах деревянными ракетками, на горизонте уже были винды большеголовые Гунны. Как могли защитить свою землю эти стареющие мастера изящества и скорости?

Как и следовало ожидать, в 1983 году Макинрой уже орудовал своим графитовым мидсайз Данлопом. Коннорс все еще стоял со своей старой заначкой Т2000, но после того года он больше не выиграл ни одного одного ТБШ. Исчез и Борг, «унесенный деревом».

Он объявился десять лет спустя и был похож на одного из рыцарей короля Артура на задворках коннектикутского янки. На красной земле Монте-Карло юные мощные палладины сражались друг с другом своими широкопрофильными большеголовыми ракетками последнего поколения, выстреливая подачи как из бластера. И там был Борг, выходящий на грунт своей обычной косолапой походкой, с анахронизмом из черного дерева в правой руке, сделанного по заказу Греем из Кембриджа на замену своей старой модели Донней.

У него не было никаких шансов. Он все еще был в прекрасной физической форме, но его удары выглядели смехотворно мягкими, медленно перелетая через сетку перед тем, как быть убитыми большеободной ракеткой Джорди Арресе. 6-2, 6-3, и камбэк закончился. Не поднимая шума, Борг отменил свой план участвовать на Ролан Гарросе.

Следующим летом он опять вернулся, уже покорившись новым временам, и в руках у него была ярко-оранжевая большеголовая ракетка. Это было чемпионате ЮС Про, малозначимом турнире в лонгвудском крикетном клубе (Longwood Cricket Club) около Бостона, и он шагал сквозь туннель из своих обожателей как рок-звезда, скромно склонив голову с острыми чертами лица викинга. Ему почти удалось прорваться, выиграв первый матч, но потом он проиграл в полуфинале Александру Волкову, двадцать второй ракетке мира, 7-5 в решающем третьем сете. Это был как бы его последний вздох. Несколько месяцев спустя камбек закончился окончательно и Борг перешел на орбиту Мастерс вместе со своим вечным соперником Коннорсом, который также щеголял новенькой большеободной ракеткой.

После игры на турнире Кэп Код я помешался на деревянных ракетках. Мне снились беспокойные сны: скитания по магазинам спортивных товаров, нахождение Максплайев и Крамеров на полках продаж по цене в тысячи долларов. Или игра деревянными ракетками, которые разваливались на куски после удара по мячу. Мне снились деревяные ракетки как другим снятся сны о детстве – как принадежность к лучшему, более чистому миру, потерянному раю. Я выдал себе задание достать хотя бы один Данлоп Максплай игровых кондиций. Хотя мой Джек Крамер несомненно тоже был классической моделью, Максплай был моей фантазией узаконить брачные отношения с деревянной ракеткой. Средней жесткости, она хорошо подходила как для игры подача-выход к сетке, так и для игры на базовой линии. И ее спартанский дизайн подчеркивал происхождение от лесного духа – она действительно выглядела как кусок дерева.

Впервые появившись в 1931 году, в 1960-х и в начале 1970-х она стала наиболее популярной ракеткой в мире, в моей голове до сих пор стоят образы великих теннисистов, которые играли ею, от Лью Хоада и Рода Лейера до Макинроя.

Но где же я мог найти ее? Все лето я проверял ценники, и все без толку. Наверняка где-то в подвалах должны были быть деревянные ракетки, ожидая своей эксгумации и распродажи вместе с долгоиграющими грампластинками, восьмиканальными кассетами и пишущими машинками. Однако ближе всего к успеху мне удалось подойти на местных общественных теннисных кортах, где я высмотрел десятилетнего мальчишку, который стучал мячом о стенку самым настоящим Данлопом Максплай примерно 1976 года выпуска. Когда мальчик со своим отцом уходили с корта, я подошел и спросил, не хотят ли они продать пережиток. Но мне следовало бы поумерить свой пыл, потому что глаза отца сразу зажглись.”Эту крошку?” переспросил он, “Простите, но мне нравятся эти старые ракетки”. Вероятно из-за моего энтузиазма он подумал, что держит в руках коллекционная ценность. Но насколько мне было известно, единственным рынком сбыта старых Максплаев был я, и я мог предложить за них всего несколько долларов.

Но однако выяснилось, что я был не один такой. До меня дошли слухи о других деревянных турнирах, проводимых по всей стране. “Они возникают где угодно,” сообщил мне менеджер по продажам Данлопа. Клуб ракеток из Валтхэма (Waltham Racket Club) с закрытыми кортами, находящийся за Бостоном, провел один из таких турниров прошлой зимой. Представитель Данлопа по продажам, с которым я связывался, играл прошлым летом на турнире в штате Мэн. Осенью в Лос Анжелесе прошел турнир с входом по приглашениям.

Затем в марте я получил факс с объявлением, на котором была подпись отправителя : «From: WOODY H.Q. Wood is Good!». Ниже была картинка теннисиста 20-х годов в длинных белых брюках. Вычурность объявления наполнила мой рот слюной. «Чемпионат по деревянному теннису», прочитал я. «Соревнование для джентльменов на травяных кортах». Травяные корты! Один из ингредиентов, отсутвующих на турнире мыса Код. Трава по отношению к асфальту – то же самое, что и дерево к графиту. Одна - натуральная, буколическая, напоминающая о происхождении игры на густых загородных лужайках, другой – синтетический, современный, с бездушностью торгового ряда. И хотя теннис на Уимблдоне (единственном турнире Большого Шлема, проводимом на траве) как полагают усугубляет проблемы с нынешними мощными ударами, которые отскакивают еще быстрее, снижая потенциал для длинных ралли, это идеальное покрытие для тенниса с деревянными ракетками. Нет необходимости подавать со скоростью 120 миль в час, чтобы получить свой шанс; быстрота травы позволяет выполнять подачу, которая при должной точности подготовит виннер ударом с лета. Однако сила и темп остаются достаточно медленными, что дает возможность выполнять все удары как по нотам. Прием укороченным ударом, слайс с выходом к сетке, резаная защитная свеча, в стратегическом рисунке для всего этого найдется место. И ощущение травы под ногами завершит ощущение деревы в руке: именно для этого и была создана игра. Хотя я вырос, играя в основном на харде, теннис с большими ракетками на асфальте иногда казался неким кощунством, как бейсбол в зале AstroTurf.

Эта точка зрения – не просто ностальгия. Вы не найдете ограничений на деревянные лыжи в соревнованиях по скоростному спуску, или недовольства, если футболист будет играть в кожаном шлеме без маски. Деревянные турниры быстро набирают популярность, потому что растет уверенность, что теннис лучше, когда в него играют обычными ракетками. Недавно, влиятельные теннисные особы, такие как Бад Коллинз(Bud Collins) и Мартина Навратилова (наконец-то) убедительно попросили ITF рассмотреть вопрос о возвращении дерева. Если компании, производящие ракетки, смогут оглянуться назад, к временам теннисного бума начала 70-х и господства деревянной ракетки, и если деревянные турниры продолжат развитие, тогда – кто знает?

Такие мечты и надежды возникли у меня при виде травяных кортов клуба Западного тенниса (PGA West Tennis Club) в Ла Кинте, Калифорния. Четыре прямоугольника, размеченных мелом на элегантной лужайке, обрамленой снежными вершинами пустынных гор.

В моей сумке покоится пара постаревших Максплаев (Maxplys), вызволенных из бостонских комиссионок.

Гранвилл Своп (Granville Swope), человек, приславший мне факс Woody H.Q, один из директоров Деревянных теннисных турниров (Woody Tennis Championships), пригласил меня приехать и сыграть в турнире. Я не мог отказаться. С десятилетнего возраста я видел видеть сны, в которых играл на траве, и во всех этих снах, даже недавних, ракетки были сделаны из дерева.

Реальность на разочаровала меня. Трава, изысканно декорированная для удовольствия богачей, била наверняка. Боль моей голени растворилась на поверхности мягкой лужайки. Впечатляющий сбор игроков: профессиональных тренеров, бывших университетских игроков 1 Дивизиона, нескольких ветеранов профессиональных турниров. Они бродили вокруг белых мячей с деревянными ракетками, с которыми они выросли, показывая, что нет трудностей с переходом. Хотя некоторые теннисисты по-прежднему подавали за 100 миль в час, большинство подач можно было принять, а длинные ралли были обычным делом. Мягкие удары с лета выигрывали там, где грубые смеши, погашенные травой, часто легко возвращались свечой.

В день финалов ( в которых я не участвовал) я тренировался на дальнем корте босиком. Я бежал по полю с деревянной ракеткой в руке , пытаясь достать белый мяч.

В те дни, когда я играю в теннис, почти всегда в компании нескольких друзей, которые намного менее опытны меня на корте, я пользуюсь деревянным Максплайем. На таком уровне у дерева даже нет недостатков – у меня не возникает желания использовать всю мощь большой ракетки. Мы играем просто для удовольствия, и от дерева удовольствия больше: при выполнении удара я могу чувствовать мяч своими мышцами, и я могу положить его в определенное место, а не бить куда попало. Когда я играю на соревнованиях, я возвращаюсь к своей современной большеободной ракетке – удовольствие от дерева теряется, если приходится все время сражаться из последних сил с превосходящей силой противника. Однако наибольшее удовольствие я получаю тогда, когда у нас с братом находится время выйти на безлюдный общественный корт, который мы нашли за пределами клуба. Мы берем деревянные ракетки. Длинные ралли на задней линии, тщательно выверенные выходы к сетке и удары с лета, которые надо выполнять четко и точно, чтобы выиграть очко: мы почти наяву представляем, что большеголовые ракетки ушли туда же, куда и струны спагетти, и теннис все еще та игра, которой ему и положено быть.»

 

cermatle:

Если отвлечься от романтических и ностальгических нот, то из статьи можно сделать один любопытный вывод - деревянная рекетка нравится тем, кто учился играть в теннис именно ею. Та базовая техника, сама по себе очень консервативная в теннисе, которую привили в детстве и дает ощущение радости от игры именно такой ракеткой. Это как вкус еды, привитый в детстве и сохраняющийся на всю жизнь.

Но этот же вкус из детства ( моторные навыки, мышечная память,) наверно не позволил поколению Борга-Макинроя освоить графитовые ракетки с большим ободом в полной мере. В какой-то степени следующее поколение Сампраса пошло дальше, но не до конца. И только поколение Федерера и Надаля, вероятно никогда в детстве не державшее деревянных ракеток, смогло освоить главное преимущество ракеток с большой головкой – способность закручивать мяч гораздо сильнее (Федерер и Надаль закручивают мяч в полтора раза сильнее, чем в свое время могли Сампрас и Агасси).

Dunlop Maxply Fort, эталонная деревянная ракетка.

Wilson Jack Kramer Autograph

Weight: 413 g / 14.57 oz, SW: 387, Flex: 34, Balance: 33.25 cm

В статье есть некоторые неточности.

В 1983 году Макинрой стал играть не графитовой ракеткой с большим ободом в обычном смысле этого слова, а знаменитой «графиловой» Dunlop Мах 200G, которая по свойствам была ближе к деревянным ракеткам. Правда площадь головки была больше, 85 кв. дюймов. Ею же играла и Штеффи Граф, когда выиграла Большой Шлем.

The Original 200g Specs: Weight: 12.5 ounces/355.4g, Balance: 8 points (1 inch) Head-light, Flex (RDC): 40, Swingweight: 337, Head size: 85 sq.in

Рама ракетки изготавливалась литьем под давлением расплава нейлона с наполнителем из нашинкованного углеволокна. Материал назывался «графил» (Grafil), и был разработан как аналог дерева. Изготовленные из него ракетки по своим игровым качествам были промежуточными между деревянными и композитными графитовыми. По мягкости игры, чувству мяча и контролю приближались к деревянным ракеткам, но были менее мощные, чем жесткие графитовые. Отличительной особенностью графила была так называемая «динамическая жесткость»: при статических испытаниях (маленькая скорость нагружения, например, на баболатовской установке RDC) величина жесткости была маленькой, 35-40 единиц, почти как у деревянных ракеток, но когда скорость нагружения возрастала (например при замахе и при ударе), жесткость ракеток увеличивалась и соответственно повышалась скорость отскока мяча. Ракетки, сделанные из этого материала также отличались очень хорошим вибропоглощением, долговечностью и прочностью. Около десяти лет назад Данлоп пытался реинкарнировать графиловые ракетки, но отказался по экономическим соображениям – оснастка (пресс-форма для литья) стоила очень дорого, не говоря уже о литьевой машине, что не годилось для производства партий небольшого объема для ограниченного рынка ракеток.

Многие из теннисистов, которым довелось играть графиловыми ракетками, до сих пор считают их одними из лучших из когда-либо выпускавшихся с непревзойденным контролем и ощущением мяча. Сейчас эти ракетки уже являются коллекционной ценностью. Не исключено, что лет через 10 может появиться статья о «чувстве графила».

Монструоз Prince Vortex 90-х, правда «термопластичного вязкоупругого полимера» в нем не было.

 

В 2007 году некоторых ведущих теннисистов попросили сыграть деревянными ракетками. Вот некоторые из отзывов.

«Ты получаешь только 50%-60% от своей нормальной мощности». Боб Брайен.

«Ты не можешь закручивать мяч так же, как современной ракеткой». Вания Кинг.

«Для мягкой игры – несомненно хорошо». Даниела Хантукова.

«У тебя должна быть очень хорошая техника, чтобы играть этим». Светлана Кузнецова, единственный игрок, который сумел быстро приспособиться к деревянной ракетке.

Ричард Пальяро, один из самых известных журналистов – испытателей ракеток:

«Ударить глубоко - не проблема. У ракетки значительная масса (13.5 унций), поэтому если сделать нормальный замах и найти ударную зону, то мяч пойдет хорошо.

Однако бить с силой – уже другое дело. Когда я попытался бить интенсивно, мячи разлетались во все стороны. Я играл как Дмитрий Турсунов, когда он не в духе. Плюс к этому, из-за гибкости головки при ускорении ракетки создавалось ощущение, как будто я делал замах мухобойкой. Если контакт мяча приходился не по центру, результаты были просто ужасные».

А как же деревянные и алюминиевые бейсбольные биты?

Здесь, имхо, типичный случай ложной аналогии. У теннисной ракетки и бейсбольной биты есть мало общего, несмотря на то, что в обоих случаях по мячу бьют сабжем.

Главное отличие – струны.

И в том, и в другом случае есть sweet spots и более жесткая ракетка или бита позволяют отбивать мяч сильнее. Но в бейсболе нет крученых ударов битой, разве что случайно. Использование жесткого алюминия и стали не изменяет существенно размер sweet spot ни бейсбольных бит, ни ракеток, поэтому у Рода Лейвера не было проблем играть против стальной ракетки с маленьким ободом. Большой размер головки ракетки меняет sweet spot значительно. И еще позволяет делать замах снизу-вверх по углом 30 градусов и придавать мячу сильное вращение насколько хватит сил.

Все дело именно в этом.

 

The Feel of Wood

As a growing number of players are rediscovering, tennis is at its best when the racket is the traditional size-and made of wood

By Marshall Jon Fisher

In late June of 1994 the Sesuit Tennis Center, on Cape Cod, looked like 1974. White shirts, white shorts, and short white tennis dresses adorned the green hard courts, along with white caps and floppy white "Aussie" hats. The tennis balls were white too. Most striking of all, looking thin and frail hanging from the arms of the players, were the wood rackets: Dunlop Maxply Fort, Wilson Jack Kramer Autograph, Chris Evert Autograph.

Looking around as I walked to the base line to serve, I felt as if I were back at the Kendalltown Tennis Club, in suburban Miami, twenty years earlier. The only thing missing was the once popular Wilson T2000-steel scepter of the brat king, Jimmy Connors. For this was the First Annual Woody Tournament of Cape Cod, the local exemplar of a recent nationwide phenomenon. No steel, aluminum, graphite, titanium, or composite need apply. If it didn′t come from a tree, leave it at home.

To some, the premise of the tournament may have been a novelty; my firstround opponent had never before played with wood. To others, it meant merely the resurfacing of a quaint memory--"Can you believe we actually played with these things?" But to me--and to many others, I soon discovered--it was something much more.

In the week before the tournament, as I practiced with my old Kramers (last used in 1982, my first year of college tennis), I was visited by a long-forgotten pleasure: the feel of wood. Sure, it was harder to find the sweet spot on the smaller head; and even when I did, there was none of the space-age power of today′s launch pads. It required a lot more skill to hit any particular shot. At the net I really had to volley, with the correct half-swing form; I couldn′t just stick out my shield and rely on its innate power. Fundamental technique, remembered deep in the muscles, became critical again.

The game was also more fun.

In the early 1970s, when racket manufacturers were experimenting with new metal designs, a bread-and-butter advertising campaign bragged of "the power of metal, with the feel of wood." Every kid learning the game quickly came to know that steel was for power and wood for control. The consensus, though, was that the strength you got with metal was not enough to make up for the loss of touch. Connors swore by his T2000 (customized with lead tape to weight the head), but for the most part wood held its ground.

Then, in 1976, Howard Head stepped in and changed tennis forever. Having given the world the metal ski and the composite tennis racket, Head had retired from his namesake company and was wishing that he could get more power into his tennis game. The result was the first big-head racket, and a new company, Prince. At first the comical green giant of a racket that was the Prince prototype met with general resistance. Older women on the courts were suddenly volleying much better, but the main reaction to the Prince Classic was laughter. The company′s next model, the sleek black Prince Pro, helped win over some male players, but for a few years the oversized racket remained an object of scorn. However, by 1981, although Bjorn Borg and John McEnroe were still winning championships with wood, most junior players had made the switch. The power of the big rackets was too much to forswear. In 1982 Chris Evert won the U.S. Open with a conventional-sized racket, but the majority of players at the Open wielded big rackets, and for the first time more than half of all rackets sold were oversized. That was the year Martina Navratilova switched to the big elliptical head of the Yonex R-7 just three weeks before the French Open and won it for the first time. Navratilova became the first player to win a major tournament with a big-head racket (Mats Wilander became the second the following day), and helped to make 1982 the Year of the Switch. "When big rackets first came out," she said at the time, "I thought they should have been outlawed. But since they weren′t, why shouldn′t I use one too?"

In 1980 the International Tennis Federation had convened to discuss its options regarding oversized rackets and "spaghetti strings," another 1970s innovation, in which the strings were kept loose and wrapped with coils of various materials to produce unprecedented spin on the ball. The ITF passed tennis′s first official specifications for strings and rackets, outlawing spaghetti strings but allowing oversized rackets. This enabled the introduction, in 1987, of wide-body rackets that made the normal oversized rackets relatively as weak as wood ones had been. And now we have monstrosities like the new Prince Vortex, which uses "a graphite-fiber-reinforced thermoplastic viscoelastic polymer" to create variable flexibility. Fifteen years after the ITF′ s anemic regulations were enacted, most tennis fans lament the state of the professional men′s game, in which a typical point consists of an ace, or perhaps one or two cannonball shots after the serve. The power that professionals can summon from state-of-the-art rackets is simply too much for the delicate touch game of yore to survive. A player like Goran Ivanesevich, who has a Herculean serve and not much more (by professional standards), can reach the finals at Wimbledon.

Revisionist proposals for improving the game have surfaced from time to time: make the balls heavier; make the court larger; take away the second serve. But this is like curing halitosis by distributing nose plugs.

Is the solution too simple to see? Bring back wood. Major-league baseball requires wood bats for a similar reason--so that players don′t start hitting a hundred homers a season, and 12-10 doesn′t become a routine score. But tennis-racket companies are making too much money to let wood return without a fight: in 1975 the Dunlop Maxply--as good a wood racket as then existed--cost $25; by 1980 a decent oversized racket cost at least $100, and now many popular models cost more than $150. If the players and fans had made a stand in 1980, they could have persuaded the ITF to require conventional equipment for the pros, as in baseball. In fact, they could do it now without impinging on the racket companies′ wealth, because most amateurs would still buy oversized rackets, just as softball players and amateur baseball players (even in the NCAA) use aluminum bats. But fifteen years′ worth of big-head professional tennis will be difficult to overcome.

My brother and I were among the last defenders of wood rackets. As college teammates--his senior year, 1982, was my freshman year--we stood alone with our toothpicks against an approaching army of oversized technological wonders. Through the regular season Ron, with his enviable speed and touch, managed to remain undefeated in the No. 1 position, against a barrage of scientifically enhanced cannonball serves. At the Division 3 national championships in Kalamazoo he was virtually the only player in the sixty-four-man draw using a conventional racket. He remembers it as an immense psychological (not to mention physical) disadvantage--like fighting against rifles with bows and arrows. In the first round he lost a close match to the No. 2 seed.

That fall I showed up at school with two new midsized aluminum Yonex R-1s. Having to compete against the new rackets, I decided there was no point in clinging to wood--it just made me feel weak and small. But at the woody tournament last year, I saw all over again how the ineluctable march of technology had degraded tennis. It′s a better sport with wood.

In April of 1991 Bjorn Borg reappeared on the professional tennis circuit after a mysterious nine-year absence--mysterious because when he retired, at the end of 1981, he was twenty-six years old, in the best physical shape a human being can be in, and had won five of the past six Wimbledons, not to mention the past four French Opens.

Borg had said he was simply sick of tennis. But perhaps he was also sick of what he saw tennis becoming. Although he and McEnroe fought their historic battles with wood in their hands, big-head Huns were visible on the horizon. How were these aging touch-and-speed players supposed to hold their ground?

Sure enough, by 1983 McEnroe was wielding a midsized graphite Dunlop. Connors was still standing by his stash of old T2000s, but after that year he would never win another major tournament. And Borg was gone with the wood.

When he resurfaced after ten years, he looked like one of King Arthur′s knights on a Connecticut Yankee′s backyard court. Young, powerful paladins battled one another on the red clay of Monte Carlo, blasting serves with the latest generation of oversized, widebody rackets. And there was Borg stepping onto the clay, pigeon-toed as ever, dangling from his right hand a black wood anachronism, custom-made by Gray′s of Cambridge to replicate his old Donnay model.

He never had a chance. Although he was still in top physical condition, his shots looked ludicrously soft, floating lazily across the net before taking a beating from Jordi Arrese′s oversized racket. Six-two, six-three, and the comeback was over for now. Borg quietly canceled his plans to enter the French Open.

The next summer he was back, resigned to the times, swinging a bright-orange big-head racket. At the U.S. Pro Championships, a nontour event at the Longwood Cricket Club, near Boston, he strode to the court through a tunnel of admirers befitting a rock star, his sharp Viking features humbly tilted to the ground. And he almost pulled it off, winning his first match before losing in the quarter finals to Alexander Volkov, the twenty-second-ranked player in the world, 7-5 in the deciding third set. It would be his last gasp. A few months later the comeback was over for good, and Borg moved to the Master′s circuit with his old nemesis Connors, who now also sported a flashy new oversized racket.

After playing in the Cape Cod tournament I became obsessed with wood rackets. I had feverish dreams: wandering through sporting-goods stores, finding Maxplys and Kramers on the racks selling for thousands of dollars. Or playing matches with wood rackets that fell to pieces as I hit the ball. I dreamed of wood rackets the way others dream of childhood--as belonging to a better, more innocent world, a paradise lost. I set out on a mission: to acquire at least one Dunlop Maxply in playing condition. Although my Jack Kramer was certainly a classic model, the Maxply was my idea of the consummate wood racket. Of medium stiffness, it was just right for a balanced mixture of serve-and-volley and base-line play. And its spartan design emphasized its sylvan origins: it really looked like a piece of wood.

Introduced in 1931, by the 1960s and early 1970s it had become the most popular racket in the world, and it still brought to my mind images of the great players who had used it, from Lew Hoad to Rod Layer to McEnroe.

But where would I find one? All summer I scoured tag sales in vain. Surely there had to be some wood rackets in a basement somewhere, waiting to be exhumed and sold off with the LPs, eight-tracks, and typewriters. The closest I came to success, however, was at the local public courts, where I spotted a ten-year-old boy knocking a ball against the battered backboard with an actual Dunlop Maxply, circa 1976. As the boy and his father walked off the court, I approached and asked if they were interested in selling the relic. But I must have betrayed my zeal, for the father′s eyes lit up. "This baby?" he said. "Sorry, I love these old rackets." He probably thought from my enthusiasm that he had a collector′s item on his hands. But as far as I knew, I was the only market for old Maxplys, and I had just a few dollars to offer.

As it turned out, though, I was not alone. I began to hear about other woody tournaments around the country. "They′re cropping up everywhere," a Dunlop product manager told me. The Waltham Racket Club, an indoor club outside Boston, had had one the previous winter. A Dunlop sales representative I got in touch with had played in one in Maine the previous summer. An invitation-only tournament took place in Los Angeles in the fall.

And then, this March, I received a faxed announcement with the automated sender information "From: WOODY H.Q. Wood is Good!" A drawing underneath depicted a 1920s tennis player in long white pants. The ornate announcement made my mouth water. "The Woody Tennis Championships," it read. "A Gentlemen′s Grass Court Event." Grass courts!--the one ingredient missing from the Cape Cod tournament. What wood is to graphite, grass is to asphalt. One is natural, bucolic, reminiscent of the game′s origins on lush country lawns; the other is synthetic, modern, with the ambiance of a strip mall. And although the play at Wimbledon (the only major tournament still played on grass) might suggest that grass exacerbates the trouble with today′s game-power shots skid away even faster, lessening the potential for long rallies--it is the perfect surface for woodracket tennis. One needn′t hit a 120 mph serve to have a chance; the quickness of grass allows a serve that is well placed to set up a winning volley. Yet the pace remains slow enough with wood that one needs, and has a chance to use, every shot in the book. The chip return, the slice approach shot, the defensive underspin lob, all find their strategic moment. And the feel of grass underfoot complements the feel of wood in the hand: these are the conditions for which the game was designed. Although I grew up playing mainly on hard courts, tennis with big rackets on asphalt sometimes seems as much an abomination as baseball indoors on AstroTurf.

This attitude is not just nostalgia. You′ll never find a downhill race restricted to wood skis, or a rage for tackle football played with leather helmets and no facemasks. Woody tournaments are burgeoning because of a growing conviction that tennis is a better sport when played with conventional rackets. Recently, influential tennis personalities such as Bud Collins and Martina Navratilova (finally) have urged the ITF to consider returning to wood. If the racket companies look back to the great tennis boom of the early 1970s, when the wood racket reigned, and if woody tournaments continue to spread, then who knows?

Such hopeful visions resurfaced as I gazed at the grass courts of the PGA West Tennis Club, in La Quinta, California. Four rectangles of chalk embroidered a level green basin carved out of an elegant lawn and framed by a 180-degree vista of snow-peaked desert mountains.

In my bag rested two aged Maxplys, rescued from Boston thrift shops.

Granville Swope, the man behind the Woody H.Q. fax and a codirector of the Woody Tennis Championships, had invited me to come out and play in the tournament. I could hardly decline. Since the age of ten I have dreamed of playing on grass, and in these dreams, even in recent years, the rackets have always been made of wood.

The reality was no disappointment. The grass, fastidiously manicured for the pleasure of the wealthy, played true. My painful shin splints dissolved on the soft putting-green surface. An impressive gathering of players--teaching pros, former Division 1 college players, some veterans of pro tournaments--knocked around white balls with the wood rackets they′d grown up with, showing little difficulty in the transition. Although some players still served at speeds over 100 mph, most serves were returnable, and long rallies were common. Touch volleys won out where brutal overhead smashes, deadened by the grass, were often lobbed back with ease.

On the day of the finals (which I was not in) I practiced on a back court in bare feet. I was running along a field with a stick in my hand, chasing a flash of white.

These days, when I play tennis, it′s almost always with one friend or another who has far less experience than I have on a tennis court, and I use a wood Maxply. At that level wood isn′t even a disadvantage--I wouldn′t want to utilize the full power of a big racket. We′re playing just for fun, and it′s more fun with the wood: I can feel the ball with my muscles as I hit, and I can place it instead of pulverizing it. When I play a competitive match, I resort to my modern oversized racket--the joy of wood is lost if I spend the whole match fighting uphill against superior power. The most fun, however, is when my brother and I find time to go to the deserted public clay courts we discovered out in the country. We bring our wood rackets. Long base-line rallies, carefully planned approach shots, and volleys that need to be crisp and angled to win the point: we can almost imagine that big-head rackets went the way of spaghetti strings, and that tennis is still the game it should be.

logoATP
logoWTA