Вайцеховская о Дмитриевой: «Единственная, кому можно было рассказать все-все-все. И так сейчас больно…»

«Анечка Дмитриева… Удивительно: при разнице в возрасте почти в 20 лет, я никогда не называла её по имени-отчеству. Да и какое могло быть отчество в тогдашнем Останкино, где я оказалась под крылом Дмитриевой в 1980-м, а самой Ане не было и сорока?

Она не то, чтобы учила, скорее, опекала. Подсказывала там, где появлялась вероятность накосячить, походя делала какие-то незначительные замечания, которые, несмотря на их мимолетность, прочно ложились в голову.

Работала я очень быстро. Это касалось выборки и подготовки новостей и «упаковки» их в новостной выпуск, а их по тем временам было шесть за смену: три на Москву и три на «Орбиту». Однажды, чтобы чем-то занять себя в свободных промежутках, принесла в офис вязание, насмотревшись на Нину Еремину. Та тоже постоянно вязала. 

Дмитриева зашла в нашу крошечную, на два сдвинутых стола, комнатушку, в секунду оценила обстановку, поманила меня в коридор, сказала какие-то хорошие слова по рабочим материалам и добавила — опять же, словно невзначай: «Ерёминой позволительно вязать на работе. Тебе — нет».

И тут же придумала мне дополнительную и очень интересную работу в монтажной.

Почему-то ещё много лет было неловко перед ней, после того, как я ушла в газету, устав ежедневно отмывать холодной водой (горячей в Останкино не было) тяжёлый и липкий телевизионный грим. Но ее: «Я тебя всегда читаю», заставляло внутренне держать планку.

В последний раз мы виделись на бегу — пересеклись в супермаркете, благо жили совсем рядом. Пара-тройка ничего не значащих фраз, взмах руки на прощание, и слегка позабытое ощущение, что тебя крепко обняли, защитив от всех проблем. 

Не было роднее человека в кругу коллег. Единственная, кому можно было рассказать все-все-все. И так сейчас больно…»