Игорь Ларионов – большой разговор о жизни. Как мыслить, меняться и делать вино
Терентьев и Пузырев постигали философию.
Игорь Ларионов – необычная легенда русского спорта.
Выиграл абсолютно все как игрок – две Олимпиады, четыре чемпионата мира и три Кубка Стэнли.
Во время карьеры увлекся вином и стал его производить под брендами Larionov и Triple Overtime. Другая его страсть – джаз и театры; даже сейчас, несмотря на напряженный график, Ларионов выбирается на репетиции спектаклей – находя там идеи для управления командой.
Несколько лет назад казалось, что наш хоккей упустил Ларионова навсегда: он занимался карьерой сына и агентским бизнесом. Но в 2020-м Ларионов неожиданно вернулся – тренировать: сначала молодежную сборную, а с 2022-го – нижегородское «Торпедо». Клуб с традициями, но без больших побед. И теперь в Нижнем аншлаги даже на летних выставочных матчах.
Еще удивительнее – Ларионов вернулся не с позиции легенды, перед которым все должны расступиться. Признает, что современным игрокам нужны не кнут и пряник, как было в его молодости, а любовь. И даже в 63 года продолжает учиться: стажируется в футбольных клубах, изучает опыт легенд НБА и НФЛ.
Мы съездили в Нижний Новгород на фестиваль ПАРИ ФЕСТ, где Ларионов был одним из амбассадоров бренда PARI, и поговорили с ним о жизни, философии и отношении к делу.
Ларионов вне работы: как питается, тренируется и чем увлекается вне спорта
– Вам – 63. Как устроен ваш день и как много в нем спорта?
– Спорт – хорош, но мы то, что мы едим.
День начинается с простого завтрака: допустим, органические яйца (пашот, яичница, скрэмбл), творог из козьего молока, орехи. Оливковое масло – обязательно высокого качества.
Ем два раза в день. Второй прием пищи – поздний обед или ранний ужин. Это большой зеленый салат, где могут быть рыба, курица, филе-миньон травяного откорма. Естественно, квашеная капуста без сахара, которая дает пребиотик и правильную атмосферу желудка.
Пасту ем раз в два месяца, чтобы избежать воспалений в организме. Потому что там глютен.
Работа в зале – 4-5 раз в неделю. До сих пор представляю, что играю в хоккей – всегда с собой скакалка. Прыгаю будто игровое время – 21 минута: три серии по семь нон-стоп. Вроде безобидная работа, но в процессе пульс зашкаливает.
Между сериями – упражнения с гирей (тяга или жим лежа). Велосипед, тренажер-гребля. По возможности прохожу 8-10 км пешком в день.
– Почему избегаете глютен? Читали о его вреде в книге «Кишечник и мозг» Дэвида Перлмуттера?
– Изначально это все пошло с доктора Стивена Гандри, потом уже появилась книга «Еда для гениев» и другие.
Сам глютен на меня не влияет (имеется в виду, что нет непереносимости – Спортс’‘), но понимаю, что он все равно создает небольшие воспаления в организме. Поэтому стараюсь избегать. Конечно, когда ты на выезде, чтобы не было привилегий, иногда приходится нарушать.
Но в принципе за два года мы поправили рацион в команде: в каждом городе, где играем, просим сделать наше меню. Специально разработанное.
Например, хотели вообще убрать из рациона картошку. Да, это традиционная русская еда, у нее есть свои плюсы, но, допустим, батат для игрока гораздо полезнее. Сделали так, чтобы у ребят был выбор: кто хочет – берет картошку, другие – батат. Просим во всех городах, чтобы был правильно наваренный говяжий бульон. Это коллаген.
Ребята постепенно стали уделять этому внимание, больше читать о питании.
В первый год, когда попросил добавить на стол больше зелени, многое оставалось. Сейчас только успевают подносить новые миски. Игроки понимают, что это одно из основных блюд – два раза в день это обязаловка.
– Вы как-то говорили, что выпиваете по три бокала вина в день. Сейчас так же?
– Не представляю, как еду хорошего качества запивать чем-то другим, кроме вина. Но когда находишься в марафонской гонке сезона, могу выпить один-два бокала – обычно после игры или за день. Но никак не три.
– Какое увлечение для вас важно помимо спорта?
– Театр. Это еще из сборной СССР пошло, когда нас командой вывозили на спектакли. Теперь это большая часть жизни.
Из последнего очень понравилась постановка Виктора Крамера во МХАТ имени Горького – пьеса Островского «Лес», где играл мой товарищ Андрей Мерзликин. Я сидел на третьем ряду – и передача эмоций, стиль вхождения в образ потрясающие.
После спектакля сказал Андрею: «Если бы ты говорил по-английски, был бы самым крутым актером Голливуда». Меня поразила его игра и отдача.
Понятно, под впечатлением от Кости Хабенского – например, в постановке «Враки». Стараюсь выбираться на работы [режиссера и актера Малого театра] Сергея Потапова, Виктора Низового – это ребята, которые делают работу так, что проникаешься действом на сцене.
Очень ценю классику – наш легендарный оперный певец Ильдар Абдразаков, наверное, сильнейший бас в мире на сегодня. Сергей Скороходов – солист Мариинского театра. С удовольствием прихожу к маэстро Игорю Бутману на Таганку – в его джаз-клуб. Всегда говорю: «Твой джаз напоминает хороший хоккей. Когда ты должен импровизировать и заставить публику влюбиться, вернуться снова, чтобы получить этот кайф».
Стараюсь таким образом переключаться от работы и рутины, которая бывает в хоккее, когда идет сезон.
Он ведь не бывает ровным – здесь очень важен баланс.
Ларионов даже в 63 продолжает учиться – у Бьелсы, легенд НБА. А еще хочет на стажировку в «Спортинг»
– Вы до сих пор ездите на стажировки, изучали опыт «Сан-Антонио» Грегга Поповича, «Лидса» Марсело Бьелсы. Зачем вам это?
– В жизни нельзя останавливаться. Для меня пример – Скотти Боумэн (экс-тренер «Детройта», рекордсмен по победам в Кубке Стэнли – девять титулов – Спортс’‘). Человек отработал четыре или пять декад тренером и консультантом. Сейчас ему 91 – и он наверняка опять будет консультировать.
Умение работать тренером долго, понимая и принимая изменения эпох, поколений, методик, и при этом оставаться успешным – пример для меня. Потому что жить вчерашнем днем – «А мы вот делали так, и вы должны» – неправильно. Важно черпать новую информацию, потому что она каждый день обновляется.
Поэтому слежу за Гвардиолой, Клоппом, другими тренерами, хочу попасть на стажировку в «Спортинг». Изучаю, как работал [легендарный тренер «Лейкерс»] Фил Джексон, смотрю, что делает Грегг Попович в «Сан-Антонио». Я подписан на The Athletic – читаю про развитие игроков, отношения, психологию. Сейчас полно хороших передач на ютубе, полезных книг.
Только так можно развиваться и двигаться вперед.
Понятно, что в советские времена был успех, но сегодня нужен другой подход. Более человеческий – с нынешним поколением важно говорить по-другому. Не кнут и пряник, а любовь. Что ты веришь в игроков, что они могут больше, а ты просто хочешь им помочь. Отправить правильной дорогой.
Образование до сих пор очень важно. В мире много интересных людей из других сфер: актеров, режиссеров, музыкантов. Например, приходя на концерт маэстро Валерия Гергиева, просто поражаюсь его таланту. Спрашиваю: «У тебя 80 человек на сцене, и ты должен ими управлять. Как?»
Хожу на репетиции Малого театра – на постановки Виктора Крамера, Андрея Мерзликина, Константина Хабенского. Ищу детали педагогической мысли, отношений именно за кулисами, потому что спектакль – уже готовое творчество, а хочется понять: как это происходит внутри и что можно почерпнуть для себя?
– Какая стажировка вас особенно поразила?
– Чтобы пообщаться с тренером, нужно часа два-три. Обычно это сложно.
С Арсеном Венгером пообщались полчаса – мало, конечно. Было интересно понять его философию – еще до стажировки много читал о нем, смотрел. Говорили, по каким критериям он берет игроков, как адаптирует 8-9 иностранцев с разными языками в одной команде.
У Венгера больше акцент на импровизацию и свободу, но с чувством ответственности.
С Клоппом не получилось пообщаться (из-за подготовки к матчу Лиги чемпионов), но в «Ливерпуле» нам открыли все двери – говорил с аналитиками, тренером по ОФП, психологом.
Мне интересно изучать опыт других видов спорта. Сейчас стараюсь меньше смотреть хоккей и что происходит у других команд нашей лиги, чтобы не быть как остальные. Хочу, чтобы у нас был свой подход, своя дорога, свое понимание, что мы делаем.
– Вы сказали, что сейчас игрокам нужно давать любовь. В чем нынешнее поколение другое?
– Они росли в эпоху интернета – это другая жизнь. Поэтому важно понимать, чем они живут. Их интересы, общаться по поводу фильмов, музыки, дизайна, чтобы понимать, что у них в голове.
Не пытаюсь выпрашивать какие-то секреты – это их личная жизнь. Но хочу понять характеры парней, чтобы это помогло команде, а потом и им самим.
Прежде чем брать хоккеиста, стараюсь понять, кто он: поговорить с преподавателями в школе, узнать, чем занимаются родители. Допустим, Антон Силаев, который ушел в первом раунде драфта: в прошлом году я общался с директором школы, с преподавателем, чтобы понимать нюансы, о которых могу не знать, но они вывалятся в самый неподходящий момент.
Или Никита Артамонов: у него мама шеф-повар в Нижнекамске, папа – дальнобойщик. Узнавал это, чтобы понять, чем родители кормят парня, чтобы он был в полном порядке. Твой образ жизни – это твоя еда.
– А чему вы учитесь у молодых?
– У них хорошая энергетика – подпитываюсь. Для меня важно, чтобы человек был позитивным – искал не оправдания, а новые возможности. Чтобы давал энергетику команде, а не забирал.
– Готовы взять игрока, который может нарушить атмосферу в команде, но он особенный хоккеист?
– Особенных игроков очень мало. Можно по пальцам одной руки пересчитать. Кучеров – особенный, Василевский, который выиграл два Кубка Стэнли. Нэтан Маккиннон и Коннор Макдэвид.
У игрока может быть несладкий характер, но главное – что он может дать команде. Должны быть правильные человеческие отношения, чтобы особенный игрок помог и себе, и другим.
– В «Торпедо» есть жесткие запреты?
– Конечно. Например, нельзя с телефонами в раздевалку, в столовую. Чтобы игроки могли общаться, чтобы между ними была химия, связь. Для телефонов есть свободное время в отеле или дома. Это их территория.
Есть ограничения и по питанию: запрещены кока-кола, фастфуд, сахар.
– Если вы зайдете в ресторан, а там хоккеист с бокалом пива и фастфудом? Это нормально?
– Повторюсь, это их территория. Не хочу ни за кем следить – попахивает нашей советской системой.
Важно донести до игроков, что хоккейный век очень короток, но они могут сделать его продуктивнее во всем. О здоровье нужно думать смолоду. Это должен быть образ жизни, дисциплина, внутренний стержень, к которому ты идешь по жизни. Нельзя экономить на правильной еде, правильной литературе, на самообразовании.
Мы всегда стараемся помочь, подсказать, но уверен: знания не дают – их берут.
Ларионову нравится работать с командой-андердогом. Чтобы изменить психологию игроков, он показывает фильмы про спортсменов, в которых никто не верил
Это третий сезон Ларионова в «Торпедо» – два предыдущих оставили разные эмоции.
Сначала – удивление и вдохновение: непривычно яркий хоккей с отголосками советского атакующего стиля и повторение лучшего результата в российской истории клуба (1/4 плей-офф КХЛ). Затем непростой переходный период (прервавшийся на 1/8) – из андердогов в команду, от которой ждут не только праздника, но и прогресса.
Теперь момент, когда философия и стиль подвергаются главному вопросу-испытанию – как взрастить веру в игроках, что они могут не только временами красиво играть, но и добираться до больших побед?
Что они больше не андердоги.
– Я пошел тренировать только из-за того, что видел: игра [в России] стала более механистической, – объясняет Ларионов. – И для меня как человека, который был частью спектакля на двадцатитысячных аренах в Детройте и Сан-Хосе, было понятно, что пришло время что-то важное поменять. Вытащить из этих ребят, чтобы они не потеряли огонь, который всегда горит внутри хоккеиста, но потихоньку угасал.
Не хочу сказать, что делаю в Нижнем какие-то супердела, тем более не хочу принизить работу предшественников. Просто говорю, что все хотят увидеть игру, которая доставляет удовольствие. И я не исключение. Мне хочется стоять на скамейке, смотреть на лед и думать: «О, нифига себе, а ведь мы так же играли. А эти ребята играют еще лучше».
Вспоминаю, как люди в Детройте ходили на русскую пятерку (Russian Five – так в США и Канаде называли пятерку «Детройт Ред Уингз», полностью составленную из российских игроков: защитников Владимира Константинова и Вячеслава Фетисова, нападающих Сергея Федорова, Игоря Ларионова и Вячеслава Козлова. Russian Five в таком составе существовала с октября 1995-го по июнь 1997-го и принесла Кубок Стэнли – Спортс’‘). Мы переворачивали представление публики, как можно играть в хоккей. Когда шайба ходит в одно касание, все в движении, на вратаря могут вывалиться два наших защитника – Фетисов и Константинов, а – три нападающих – Федоров, Козлов и Ларионов в этот момент в обороне.
Это меняло сознание людей. Попасть на любую игру «Детройта» было нереально. И хочется, чтобы так было и здесь – в Нижнем. Чтобы люди говорили о наших матчах как о ярких спектаклях. Мы постепенно это делаем, но нет предела совершенству. Поэтому даже в хороших матчах «Торпедо» все равно нахожу много вещей, которые еще не дотягивают до той эстетики, которую хочу видеть как зритель и тренер.
– Вы говорили, что выбрали «Торпедо» в том числе и потому, что хотели работать в команде-андердоге. Почему?
– Это полезно – ты можешь двигаться только вверх. Ниже уже некуда. У меня был такой опыт в карьере игрока – и в Ванкувере, и в Сан-Хосе. Ситуация, когда я пришел в «Торпедо», напомнила опыт НХЛ.
Это подходит и для других сфер жизни. Акции всегда нужно покупать, когда они на дне – потому что есть куда расти. Брать их на пике – плохая идея. Тренер любой команды, выигравшей Кубок Стэнли, понимает, что ему предстоит марафон, в котором ставки максимально высоки, а все будут ждать только повторения успеха. Но когда ты играешь по 100 игр в состоянии постоянного напряжения и стресса, остается меньше времени на отдых, и ты начинаешь проваливаться.
Поэтому для меня приход в «Торпедо» – начать все с чистого листа. Попасть в команду, где есть глубокие традиции, но в то же время забыли, что такое успех.
– Как заставить игроков поверить, что титул реален и что они больше не середняки?
– Это очень медленный процесс, который требует постоянного общения. Надо поставить перед игроками цель и быть вожаком, дать понять, что нет ничего невозможного. Все это требует и личного примера. Необходимо использовать литературу, фильмы, чтобы показать и на своем опыте, и на опыте других, как этого достичь.
Не все готовы верить. Мне необходимо убедить игрока, что название именитого клуба, с которым играем, его звездный состав, финансовые возможности – просто картинка. Мы не должны бояться этого. И, выходя в сезон, должны шаг за шагом все больше ощущать веру в себя, поддержку внутри коллектива, веру тренеров и игроков, энергию от болельщиков на трибунах.
Когда все это есть, эти компоненты начинают работать так, что команда растет на глазах, взрослеет, становится более мастеровитой – и начинает играть в тот хоккей, которого ты хочешь.
– Какие фильмы вы показывали или рекомендовали игрокам «Торпедо»?
– Spurs Dynasty – историю великой баскетбольной команды «Сан-Антонио Сперс», которую собрал тренер Грегг Попович. Еще очень хорошая история про Стефа Карри, который играет в «Голден Стэйт»: когда никто не верит, а ты находишь возможности и мотивацию стать величайшим игроком современности.
Фильм про Майкла Джордана Last Dance. Джордан, когда начинал, тоже был недооценен. История Кобе Брайанта – о том же самом. История футбольного «Лестера» в Англии. Да и история серии СССР – Канада 1972 года, когда в наших ребят, впервые поехавших играть против профессионалов, мало кто верил. Эти вещи я ребятам доношу. Не все из них читают, не все знают историю мирового спорта. А это очень важно: видя примеры из реальной жизни, спортсмены начинают верить в себя и команду.
В «Торпедо» нет критики за то, что кто-то ошибается и что-то делает неправильно. Наоборот, мы пытаемся из каждого игрока вытащить те возможности, которые в него заложены, но по какой-то причине не реализованы. Чтобы они могли сыграть ярче и непредсказуемее.
Нижний Новгород похож на Детройт. Ларионов уверен, что это неслучайно
Нижний, как и Детройт, главный город в заокеанской карьере Ларионова, – крупнейший центр автомобилестроения. Более того, автозавод ГАЗ был построен в начале 1930-х по проекту Альберта Кана, которого называют архитектором Детройта. Поэтому сам завод и прилегающие к нему жилые кварталы Автозаводского района – практически клон окрестностей детройтских заводов Ford и General Motors. ГАЗ строили под контролем американских специалистов, а первые автомобили были лицензионными копиями американских Ford.
– Это не единственное совпадение, – улыбается Ларионов. – У меня мама из Нижегородской области, здесь есть небольшая деревня за городом Бор. Я вообще верю в судьбу и что такие совпадения неслучайны – город моторов там, город моторов здесь. Возможно, что я оказался именно в Нижнем Новгороде, было прописано где-то свыше.
– Есть еще что-то общее между Нижним и Детройтом?
– Во-первых, традиции. «Детройту» через два года будет 100 лет, а «Торпедо» – 80.
Любовь к игре. Нижний и Детройт – это не Москва или Питер, это города голубых воротничков (так в американской культуре называют работников физического труда, противопоставляя их «белым воротничкам», офисным сотрудникам – Спортс’‘). Людей, которые знают, что такое труд и отдача. Они могут оценить и нашу работу на площадке. В этих городах по-настоящему любят хоккей.
– Как в Нижнем и в Детройте эта любовь проявляется в обычной жизни?
– Если в Москве или в Лос-Анджелесе выходишь в публичное место, тебя, конечно, так не узнают, как в Детройте или Нижнем. И в принципе в этих городах отношение к команде, любовь к хоккею более трепетные. Это проявляется в мелочах – куда бы ты ни пошел, везде увидишь атрибутику, клубные логотипы: там – крылатое колесо, здесь – олень.
И здесь, и там болельщики активны на выездах. Когда мы играли в плей-офф против «Динамо», в Москву приехали шесть тысяч болельщиков «Торпедо». В Детройте было так же. Попасть на хоккей в Детройте непросто, поэтому болельщики «Ред Уингз» массово собирались на выездные игры в ближайшие города. Например, в Нэшвилл.
– В Детройте вы застали период упадка, когда автомобильная промышленность погрузилась в кризис, а небоскребы даунтауна опустели. Каково жить в таком месте?
– С точки зрения безопасности проблем не было. Мы жили за городом, в получасе езды от центра. Если сравнивать с Москвой, это район типа Барвихи – только без заборов, охраны и мигалок. В город выбираться не было надобности – [рядом] есть вся инфраструктура: школы, медицина, магазины в радиусе 5-10 минут. Плюс к этому 8-10 хоккейных катков, где можно тренироваться.
Мы прожили в Детройте до 2005-го, потом на три года уехали в Лос-Анджелес и вернулись только в 2008-м, потому что сыну было уже 10 лет. Ему нужен был правильный хоккей, правильное количество льда, правильные турниры. И это был пик кризиса автомобильной промышленности – за три года все пришло в очень сильный упадок.
Но знаете, что было самым поразительным?
Город пережил серьезнейший кризис, все было очень плохо, но люди не сломались. Город прогнулся, но возродился. Во власти тогда процветала коррупция. Мэр города – такой крутой чувак-афроамериканец – украл из бюджета огромную сумму денег и попал за это в тюрьму (Ларионов имеет в виду Кваме Килпатрика, мэра Детройта до 2008 года, осужденного на 28 лет – Спортс’‘). Когда вместо него поставили другого человека, город стал подниматься. И это было круто видеть.
Рад пройти сложный период вместе с городом, который для меня много значил. Восстановление шло на глазах: заброшенные здания в даунтауне, который выглядел как место после артиллерийского обстрела, начали заполняться новыми офисами. И спорт сыграл не последнюю роль.
В даунтауне построили арену, где теперь играют «Ред Уингз» и баскетбольные «Пистонс». Там же открыли 80-тысячный футбольный стадион для клуба НФЛ «Детройт Лайонс» и 40-тысячную арену для бейсбольного клуба «Детройт Тайгерс». То есть в центре города появились огромные арены для клубов четырех самых главных спортивных лиг США. А вокруг этих стадионов выросла инфраструктура — отели, сетевые магазины, рестораны.
Как и зачем искать свободу в несвободной атмосфере СССР
14-летний Ларионов, живя в 1974-м в маленьком Воскресенске, еще не знал, что двух его дедов отправляли в советские лагеря; что через несколько лет вынужденно получит офицерское звание (поддельную подпись поставят за него); что столкнется с советской действительностью при попытке уехать играть в НХЛ.
Но именно тогда зародилась тяга к свободе — через заглушаемые волны радио, далекие музыкальные группы и отрывки книг Александра Солженицына. Все это сформировало одного из двух главных борцов с советской системой (вместе с Вячеславом Фетисовым) в нашем хоккее.
– Ваш дед прошел сталинские лагеря. Как это произошло?
– Дедушка был контужен в первые дни войны [ВОВ], был в плену в Норвегии. Потом вернулся. Как обычно, тех, кто возвращался, отправляли за 100-й километр от Москвы.
Я родился в 1960-м, поэтому мне, ребенку, такие вещи никто не рассказывал – то поколение росло в страхе и атмосфере репрессий. Узнал о ссылке уже в зрелом возрасте.
Это история деда по маме. А деда по папе забрали в 37-м: семья, пятеро мальчишек, старшему 12, моему отцу – 10. Дед стал врагом народа – чей-то донос. Потом была реабилитация после смерти Сталина. Он вернулся в 54-м. Умер в 58-м.
Бабушка воспитывала пятерых одна.
– На протяжении 17 лет.
– В такие моменты важно положить себя в те ботинки, которые носил, допустим, папа. Понимать, через что они прошли, живя в страхе, без отца, но с пониманием, что надо каким-то образом становиться человеком.
И эти качества – честность, порядочность, ответственность, уважение – все идет от семьи. Несмотря на суровое детство папа не сломался и не согнулся. Продолжал жить – и дожил до 94.
– Советский хоккей – это тоже зона несвободы: людей запирали на базах, призывали в армию, чтобы перехватить у другого клуба, и влияли не только на спортивную жизнь. Но при этом советский хоккей давал очень много творцов и нестандартных игроков. Почему так?
– Это не система создавала творцов. Те, кого на несколько месяцев отправляли на сборы, были уже законченным продуктом. Вся свобода шла с детства.
Вспоминаю свой двор в Воскресенске. Не было интернета и гаджетов – один черно-белый телевизор. После уроков – улица, футбол и хоккей против старших и младших. И там не было тренеров, никто не кричал, не говорил, куда бежать и что делать. Спонтанная игра, полная импровизаций, преодоления нестандартных моментов.
Здесь и происходило творчество. Его шлифовка.
Уже потом, попадая в ЦСКА или сборную, оказывался в группе людей, которые мыслили так же. Росли в таких же дворах, где не было скриптов – как правильно играть, а как нет. Просто теперь вы оказывались на большой сцене, с другими партнерами, но и на этой большой сцене нужно делать те же вещи, которые были заложены в детстве. Именно на тех хоккейных и футбольных коробках. Сама игра заставляла творить, потому что вы пришли со двора. Это ваше.
Поэтому наша пятерка в ЦСКА -- возможно, будет грубо сказано -- это как «Побег из Шоушенка». Мы проводили по 10-11 месяцев в году в живописных условиях [спортивной базы в поселке] Архангельское. Из года в год. Никакой необходимой пищи для саморазвития, кроме хоккея, только стены базы.
А потом ты выходишь из клетки [на лед] и делаешь глоток свежего воздуха.
– Как и когда вы ощутили эту тягу к свободе?
– Мне нравилась музыка. Слушал «Голос Америки» (признан иностранным агентом -- Спортс’‘), BBC – музыкальные программы. Это 70-е: Three Dog Night, Beatles, естественно, Rolling Stones, Nazareth (начало их пути), Род Стюарт, Deep Purple. Позже пошли другие группы – АС/DC, Genesis, Фил Коллинз (это уже 80-е). Dire Straits – моя любимая группа.
Слушал отрывки из книги Александра Солженицына (хотя их глушили).
Это давало возможность понять, что происходит на самом деле. Видишь: есть другая музыка, другой мир, который хотел бы понять – что там происходит и какие люди. Не по чьим-то словам, а сам.
Ты не хотел жить в тоннеле, в вакууме: черно-белый телевизор, один-два канала. Поэтому тянулся к чему-то другому.
Когда первый раз выехал за границу (9-10 класс – с юношеской сборной в Польшу и Финляндию), увидел, что такое на самом деле Запад. Самый простой пример: на полках в магазинах лежали ананасы, апельсины, бананы. Для молодого сознания это было интересно. Родители прошли Вторую мировую войну, они всего этого не видели и не знали. И когда ты приезжаешь, рассказываешь, увиденное оставляет отпечаток.
Но я не мечтал уехать. Хотел прикоснуться.
Когда стал старше, обращал внимание на человеческие отношения – уважение к личности. И свободу, которую хотел получить. Хоккей – это работа, а после нее есть другая жизнь. Театр, кино, общение с интересными людьми.
Появилось понимание, что мы [в советском хоккее] этого не получаем.
– Когда уже стали звездой в Америке, получилось познакомиться с кем-то из кумиров?
– Как-то провел час с Марком Нопфлером (фронтмен Dire Straits – Спортс’‘) перед его концертом в Детройте. Рассказал ему, как в 19 лет на турнире в Швеции в номере отеля увидел их видеоклип. Даже не зная, кто это. Мы выиграли турнир, а на призовые 40 крон я купил большую пластинку Dire Straits – и отвез к себе в Воскресенск.
Был за кулисами на концертах Эрика Клэптона и Фила Коллинза. С U2 – сложнее. Когда заканчивается последняя мелодия, автобус ждет буквально рядом со сценой – они спрыгивают и уезжают в следующий город.
Музыка была со мной все эти годы. Я подключал к ней мозг, когда еще совсем молодым слушал «Голос Америки» (признан иностранным агентом -- Спортс’‘), узнавал, что помимо хоккея есть что-то еще.
Сейчас не представляю ни дня без музыки – когда сам тренируюсь, когда завтракаю, ужинаю. Это классика, джаз.
– Как ощущался диссонанс: с одной стороны – Rolling Stones, Солженицын, ВВС, а с другой – комсомольские собрания в ЦСКА?
– А я на них не ходил. Предлагали вступить в партию, но отказался. И офицерское звание не хотел получать.
– Почему?
– Чтобы стать офицером, люди обучаются, мечтают стать капитаном, майором, генералом – у меня такого не было. Моя профессия – хоккей.
Смысл офицерского звания для спортсмена – чтобы ты оказался под чьим-то влиянием. Стал подчиненным и выполнял приказы. Я не хотел терять чувство свободы, чувство голоса.
Но за меня подписали письмо на звание офицера. Оно было подделано. Просто вручили погоны, сказали: «Когда нужно будет, можешь уйти. Отпустим». Естественно, потом никто не отпускал.
Но ни грамма сожаления по моей армейской карьере нет. Мы опередили время, подняли хоккей на высочайшую планку, но хотелось, чтобы все было честно.
– Учитывая ваши регалии, до полковника дослужили?
– Закончил капитаном. Потом меня разжаловали, когда уезжал в Ванкувер (после критического письма в журнале «Огонек» о системе в ЦСКА и методах Виктора Тихонова – Спортс’‘).
– Жесткие рамки могут быть полезны? Мы видим, как ломаются судьбы, но верующие в СССР скажут: «Там было великое искусство, большое кино, мощный спорт».
– У всех свое понимание свободы, которую хочешь дать или получить, но я не сторонник рамок и контроля чьей-то жизни. Должно быть воспитание, ценности, уважение, если говорим про ребенка, но я не хочу забирать свободу.
Могу направить, подсказать, уберечь, но должен быть свой выбор.
Для меня система, которая сложилась в Северной Америке, когда ты девять месяцев играешь в хоккей, но находишься в семье и видишь, как растут дети, – это более приемлемо, чем быть под контролем и взаперти. Когда ты отпрашиваешься, чтобы поехать домой, увидеть родителей, жену.
А успех – он был бы и без рамок, и с ними.
– Уточнение о природе успеха. Вы пришли в «Химик» после ухода местной легенды – тренера Николая Эпштейна, который никогда не работал в больших клубах. При этом вы всегда отмечали его важную роль в карьере. Почему?
– Он был неординарен – и в хоккее, и в жизни. Например, пригласил в «Химик» доктора Юрия Яковлевича Корнеева – йога и специалиста по восточной медицине. Эпштейн позже ушел, а Корнеев остался. Мне тогда было 16 лет – я проникся восточными медитациями, питанием, йогой, вопросами сна.
Открытие, которое повлияло на всю карьеру.
Николай Семенович всегда искал новое: на себе применял голодание, пробовал свежие идеи даже на исходе тренерской карьеры, помогал молодым. У него было свое видение хоккея и личностей. Да, он не работал в топ-команде, но умел делать из людей, которых оставили за бортом, хороших игроков.
Я не застал его в команде, но мы с ним довольно плотно общались. Именно он дал мне важный совет по карьере.
Когда возник вопрос: «Спартак» или ЦСКА?», – к нам в Воскресенск приехал [тренер «Спартака»] Борис Павлович Кулагин – уговаривал перейти к ним. До сих пор помню тот момент: «Волга», открывается багажник, а там большая коробка – югославская ветчина, сервелат, разные деликатесы. Родители такого никогда не видели: «Сынок, переходи в «Спартак». Это потрясающие люди, смотри, что они привезли».
Тогда попросил взять паузу, не форсировать.
Потом поехал в сборную перед ЧМ – будучи игроком «Химика», провел там несколько дней. Тихонов первый раз поставил в звено к Владимиру Крутову, Сергею Макарову, Вячеславу Фетисову и Алексею Касатонову. В первом матче победили финнов 5:2 – наша пятерка забила два или три гола.
Посмотрел на атмосферу – и пошел за советом к Николай Семеновичу. Мне 20, а тут такое решение. Крутая команда с крутыми именами: Владимир Петров, Борис Михайлов, Валерий Харламов, за которыми я следил мальчишкой. Или – ребята, с которыми пересекался в молодежке и юношеской сборной – Крутов и Касатонов.
Николай Семенович сказал: «Наверное, ЦСКА лучше. Там твои ровесники, будет более долгая совместная карьера, чем в «Спартаке» с [Сергеем] Капустиным и [Виктором] Шалимовым, которые на 10 лет старше».
Я прислушался.
– Завершая про советскую эпоху: как вы относитесь к романтизации того периода в новых фильмах – «Легенда №17», «Движение вверх»?
– Я сыграл с Харламовым последние шесть матчей перед его смертью и был в одной команде два месяца. Но не могу говорить о временах, когда он был молодым. Мне фильм понравился, хотя и читал, что многие остались недовольны. Но это ведь кино.
Какие-то вещи приукрашены, да. Главное – что мы показали выдающегося хоккеиста и его жизнь.
«Движение вверх» – то же самое. Мне было 11, когда случился матч, но люди до сих пор помнят те секунды. Мы не должны забывать истоки нашей игры, наших людей, героические моменты. Чтобы вернуть то воспитание, ту любовь к Родине, к болельщикам, к профессии.
Не хочу сказать, что [в СССР] все было плохо. Такие истории должны сегодня показываться.
Знаете, я как-то смотрел фильм «Чудо» (в американской версии – Miracle, про победу сборной США по хоккею над СССР на Играх-1980 – Спортс’‘) в кинозале под Нью-Йорком, где был одним русским. На титрах начались аплодисменты, а мне – не по себе, потому что понимал: мы проиграли ту Олимпиаду по глупости из-за своих ошибок. Но сама история, великолепная игра Курта Рассела (исполнителя роли тренера сборной США Херба Брукса – Спортс’‘) – просто фантастика.
Ларионов-отец: отказался от тренерства в НХЛ ради детей, главное в воспитании – личный пример и доверие
– Ваш сын Игорь Ларионов-младший – хоккеист, который сейчас играет за «Торпедо». Как воспитывать ребенка, чтобы на него не давила тень отца?
– Главное для ребенка – когда ты даешь свое время. Всегда будут сравнивать, оценивать – это вне нашего контроля. Ребенку важно дать любовь, право выбора профессии, ощущение доверия. Находясь рядом, ты не контролируешь, а поддерживаешь.
Многие говорят: «Природа отдыхает на детях». Это наше российское высказывание. Но это не природа – это мы отдыхаем. Не даем ребенку что-то важное, находясь далеко.
Почему я плавно ушел из хоккея [после игровой карьеры] и отказался от пары предложений возглавить команду НХЛ? Только из-за того, что провел в хоккее 27 лет, и опять спускаться на скамейку и отвечать за команду, значит снова быть вне семьи. Посчитал, что мне важно, чтобы я был рядом с детьми, был опорой, помогал.
Я не тренировал [детские и юношеские] команды, где играл сын, но помогал с летней подготовкой. Набирал 12-13 мальчишек на два месяца в тренировочный лагерь, чтобы сын рос как игрок в этой атмосфере. Но дальше – его личное стремление быть там, где он сейчас находится.
Самое важное – не давить, что нужно делать только так и никак иначе. Это его жизнь. Наша задача, как любого родителя, – поддерживать ребенка до конца, как бы там ни получилось.
– Он делился переживаниями: «Пап, мне нужно соответствовать тебе, но это тяжело»?
– Несправедливо сравнивать разные поколения – игра поменялась, время поменялось. Ребенку важно не ставить пример: ты должен быть хуже или лучше, должен соответствовать.
Считаю, у него достаточно таланта и трудолюбия, огромная любовь к игре. В этом плане он идет правильной дорогой, преодолевая большие сложности: фамилия, масса травм.
Вижу, что он порядочный, честный парень, чтобы не попадать в паутину сравнений. Поймите: кто сейчас смотрит хоккей, они не видели, как я играю. Только в ютубе. Советский хоккей умер в 1991 году, когда страна развалилась. Об этом важно помнить, когда захочется кого-то сравнивать.
– Что чувствует отец, когда в первый же день сына в «Торпедо» говорит ему: «Окажешься слабым, поедешь домой»? Отец, который знает, что сын прошел через две тяжелые операции на бедре, ломал ключицу и ради шанса выдержал большие испытания.
– Когда мне было 43, а ему пять, я еще играл. И после того как закончил, я не перестал делать работу вне льда – в зале, в плане питания и образа жизни, – которую делал всегда.
Сын все это видел. Я никого никогда не заставлял, но он впитал эту рабочую этику.
Другой момент: отец моей супруги [Борис Батанов] был игроком футбольного «Торпедо» – того самого, с Эдуардом Стрельцовым, Славой Метревели, Валерием Ворониным, Валентином Ивановым. Моя жена сама спортсменка – фигуристка.
Естественно, гены и трудолюбие у сына в крови. Поэтому ему не нужно говорить: он и без слов понимает – надо быть сильным.
Что мне важно: он многое читает, смотрит, хочет становиться лучше.
– Ларионов-младший даже занимается с ментальным коучем.
– Да. Плюс он знает практически все о командах и игроках НБА и НФЛ.
У него всегда с собой кроссовки и мешок в зал. Допустим, когда был в Лос-Анджелесе летом, арендовал квартиру, каток, зал. Бегал по песку, играл в волейбол. То есть все лето проводил активно – и его не надо этому заставлять. Это его решение.
Он понимает всю ответственность, которая лежит на нем. Иногда даже слишком много взваливает на себя, но так мы его воспитали. Правильный парень, без алкоголя и других плохих привычек.
– Даже вино не пьет?
– Удивительно, да? Я ведь плохое вино никогда не порекомендую.
Ларионов и вино – это про эстетику и образ жизни
Ларионов как-то признался: «Хоккей – моя жизнь, а вино – моя страсть». Напитком он заинтересовался еще во время сезона-1992/93 в Швейцарии, а по окончании карьеры игрока начал производить вино под собственным именем. Его до сих пор можно найти в специализированных магазинах в России. Но в последнее время есть проблема: вино производится в США, а поставки американских вин в Россию запрещены.
– Я познакомился с вином в 32 года, когда приехал в Швейцарию после Ванкувера. И когда понял, что эта тема мне интересна, углубился в вопрос.
Этот подход можно сравнить с хоккеем: ты выстраиваешь карьеру с глубоким пониманием игры – как она должна смотреться со стороны, как ты должен играть, чтобы сделать ее лучше и красивее. По вину такая же история. Нужно понять, что это не просто напиток, который хочется, когда у тебя горит. Ты должен понять его глубину и качества, с чем сочетается.
Я прошел долгий период ознакомления, который включил поездки в разные регионы: по Калифорнии, в Австралию, во Францию и Италию. В процессе понял важные вещи – приобщился к глубочайшим традициям, заложенным в Европе тысячелетия назад.
Именно при таком погружении осознаешь всю красоту винной культуры: правильные бокалы, правильная атмосфера, правильная температура. Так ты получаешь колоссальное удовольствие. Потому что, во-первых, делишь этот напиток с близкими и друзьями. Чистая эстетика. То, что для меня было самым важным в хоккее – не просто игра на результат, а эстетика игры.
Вино – то, от чего ты получаешь удовольствие. В этом смысл. Если не уверен в конкретном вине, я его даже не буду пробовать. Лучше выпью воды. Или даже выпью, может быть, полбокала пива, потому что с пивом сложнее ошибиться в ожиданиях.
– В 2002-м вы превратили хобби в бизнес, начав производство негоциантских вин (вина, производитель которых не выращивает виноград сам, а закупает его у виноградарских хозяйств или оптовых поставщиков – Спортс’‘). Вина под брендами Larionov и Triple Overtime (название отсылает к голу, который Ларионов забил в третьем овертайме финальной серии Кубка Стэнли-2002 против «Каролины». Сам Ларионов называл тот гол важнейшим в карьере – Спортс’‘) производились в США и Австралии, теперь из-за санкций есть запрет на поставки в Россию. Означает ли это, что ваш винный бизнес подошел к концу?
– Всегда можно найти ходы, которые позволят обойти действующие запреты. Но в последние три года мой бизнес действительно встал на паузу. Ребята из Калифорнии, с которыми работал последние 20 лет, в принципе могли бы найти обходные пути для поставок. Но пока мы притормозили, потому что никто не хочет, чтобы они оказались под давлением из-за того, что их вино ушло в Россию.
– Но вряд ли сами калифорнийские виноделы поддерживают антироссийские санкции.
– Да, все так и есть. Но тут существует риск. Если речь идет о большом калифорнийском бренде. Допустим, Opus One (одна из самых знаменитых виноделен долины Напа, созданная Робертом Мондави и бароном Филиппом де Ротшильдом – Спортс’‘) поставляется в десятки стран – например, в Турцию. И если оно затем окажется в России, то к производителю не будет вопросов – мало ли куда его могли оттуда продать. Но с вином Larionov другая история. Его не поставляют в Турцию или Сербию. И если оно окажется в России, то у производителей возникнут проблемы.
Мне это совершенно непонятно. Потому что вино – просто ферментированный виноградный сок. Это не оружие или боеприпасы – просто продукт, который дает наслаждение. К сожалению, пока вот такая история.
Я месяц назад (разговор состоялся 24 августа – Спортс’‘) был в Лос-Анджелесе. У меня большая коллекция вин, и я до нее наконец добрался. Приятно, когда в течение года не получал удовольствия от хорошего калифорнийского вина, а потом опять прикоснулся и вспомнил, насколько крутые вина в Калифорнии. И в Австралии тоже.
– А не думали изменить бизнес-схему и перенести производство, например, в Тоскану или Бордо? Страны ЕС не вводили запретов на поставки вин в Россию дешевле 300 евро за бутылку.
– Теоретически это возможно. Но дело в том, что я производил вина в Калифорнии и Австралии, потому что на российском рынке сегмент этих вин не был заполнен так плотно. Хорошие вина из Тосканы, регионов Франции есть в любом российском ресторане и магазине. А с качественным калифорнийским виноделием российский потребитель был знаком не так хорошо.
Качество для меня превыше всего – ведь на этих винах стоит мое имя. С самого начала сказал: пусть будет меньше вин, но все хорошие. Сейчас есть мысли сделать совместный проект в России. Но мне бы хотелось, чтобы я понимал историю того винодела или винодельни, с которой мог бы работать. Понимать, насколько высоко у него поднята планка качества. Чтобы не получилось, что вы начали работать, а потом качество падает.
– В США многие спортсмены с именем после окончания карьеры инвестируют в проекты, связанные с производством алкоголя. В последние годы особенно много проектов с текилой. Почему звезды отечественного спорта не идут в такой бизнес?
– В моем случае вряд ли можно говорить о большом бизнесе. Я не конкурирую с серьезными компаниями. Для меня было важно сделать продукт, который доступен по цене и, конечно, отличается высоким качеством. Много хорошего вина не бывает, понимаете. Гнаться за длинным рублем никогда не было желания. Это все же в большей степени хобби.
Если говорить о прибыли, то я получал 15 тысяч долларов в год. Понимаете, о чем речь? Это не 150 или 250 тысяч долларов. Это вино приходит сюда, идет растаможка. Практически отдаешь все права дистрибьютору, который дальше продает. И все – дальше не влияешь никак. Но сама история, что можно делать крутые вина, которые нравятся людям, – то, ради чего я этим занимаюсь.
– И что теперь будет с вашей винной коллекцией?
– Она сейчас едет из Америки. Мы закрыли нашу американскую историю длиной в 35 лет. Все продали и полностью перебрались в Россию. Буквально месяц назад (разговор состоялся 24 августа – Спортс’‘). Дочери остались в Европе, сын здесь. А вино, которое я собирал эти годы, через пару месяцев приплывет в Россию.
– У вас в России был и ресторанный бизнес: с 2017-го открывали в Москве гриль-бары под брендом Larionov. Как им удалось пережить локдаун, когда все было закрыто?
– Непросто. Ситуация с локдауном коснулась всех. Все рестораны пострадали. Поэтому говорить, что этот бизнес успешный, я бы не стал. Сказать, что он на плаву – да, на плаву. Но назвать его прибыльным язык не повернется.
– Какова сейчас ваша роль там? По данным из реестра юрлиц, владельцы – другие люди.
– Да, я не собственник. Но используется мое имя, стараюсь где-то раза три-четыре в год появляться на мероприятиях. Когда мы приезжаем с «Торпедо» в Москву, то обычно получаем очень хороший сервис в одном из ресторанов сети – правильное качественное питание.
Это часть моего вовлечения в этот бизнес.
– Вы сказали, что окончательно вернулись в Россию и продали недвижимость в США. Сейчас перевозите сюда винную коллекцию. Что стало главной причиной переезда?
– Не хочу касаться геополитики. Когда я жил в Америке, было трудно оценить изменения, которые происходили в России. Но сейчас, при работе здесь – три года в федерации, молодежке, два года в «Торпедо», приходит понимание, что времена меняются к лучшему, несмотря на все сложности. Сегодня Россия это более безопасное и экономически интересное государство, нежели то, что происходит в Америке. И это одна из причин, почему я вернулся.
– По вашим ощущениям, из тех российских игроков, кто играл в НХЛ, большинство возвращаются или остаются в Штатах?
– Не думаю, что кто-то остается.
Из нашего поколения я был последним, кто вернулся. Получается так, что последним пришел в пятерку ЦСКА, последним пришел в русскую пятерку «Детройта», последним вернулся в Россию.
Повторюсь: не хочу касаться политики, это совсем другая история. За эти годы я познакомился со многими прекрасными людьми из Северной Америки, с которыми мы поддерживаем отношения.
Но мы приняли решение. Хотим быть здесь, хотим наслаждаться тем воздухом, языком, людьми, друзьями, театрами, общением, которые можем получить в России. Хотим развиваться вместе с нашей страной.
Финал – о счастье, ошибках и любви
– Когда вы в последний раз ощущали счастье?
– Я ощущаю его каждый день. Когда просыпаешься, видишь голубое небо, улыбки людей, твои дети живы-здоровы, все у них хорошо. Это и есть счастье.
– Чем гордитесь?
– Тем, что стараюсь помочь людям и сделать их лучше. Это, наверное, первое. Второе: мы вырастили троих детей – чистых, порядочных и трудолюбивых. Этим [горжусь] особенно, потому что воспитание – отдать часть себя. И очень сложный труд.
– За что вам стыдно?
– Не нужно жить вчерашними сожалениями. Это было – и этого не вернешь. Запоминаешь урок, который дан тебе жизнью, и идешь дальше – в настоящее. Смотришь в будущее с оптимизмом. Сожалеть о чем-то нет смысла.
– С кем из известных людей – необязательно современников – хотели бы пообщаться?
– Меня поражает судьба Мика Джаггера – настолько интересная личность, что до сих пор собирает полные стадионы.
– Вы почти 40 лет в браке. В чем для вас секрет долгих отношений?
– У каждого свое видение – быта и отношений. Но когда что-то не нравится, ты должен понять другого человека, оставить эго в стороне, принять правила игры. Не потому, что хочешь пустить все на самотек – просто нужен диалог.
И ты делаешь так, как будет лучше для семьи.
Женщина – хрупкая, поэтому важно понять, войти в положение, выслушать, перетерпеть вместе и двигаться дальше.
– Что нового вы открыли для себя после возвращения в хоккей – в качестве тренера?
– Невозможно стоять на месте – всегда нужно открывать новое, экспериментировать, не бояться ошибиться. Нельзя шарахаться и поддаваться панике – необходимы терпение и вера в ребят.
И очень важно понять внутренний мир игрока – войти в его ботинки. В такие моменты меняешься вместе с ребятами. Например, сейчас к нам пришли два игрока, которым за 30, – Слава Войнов и Дмитрий Кагарлицкий. В то же время рядом есть ребята, кому по 17 лет – в два раза моложе.
Ты должен понимать, как склеить коллектив, где бы каждый друг другу помогал. Это необратимый процесс, который влияет на всех в команде. Например, ты узнаешь, кто и какую музыку поставил в раздевалке, у кого какой плейлист – чтобы видеть интересы ребят.
Это меняет и тебя самого.
– У вас есть мечта?
– Мечты всегда должны быть – без этого нельзя жить.
Сейчас это – сделать то, чего не было в нижегородском хоккее со дня основания, с декабря 1946 года. Команду, которая может подняться на вершину. Чтобы миллионный город почувствовал то наслаждение, которое получил Детройт, когда мы выиграли Кубок Стэнли спустя 42 года. Это было незабываемо.
Ты понимаешь, для чего играешь и работаешь. Этот успех не только твой, но и людей вокруг, которые были с командой в плохие и хорошие времена.
Телеграм-канал Артема Терентьева
Фото: vk.com/torpedonn; instagram.com/igorlarionovofficial; instagram.com/larionovpro; instagram.com/igorlarionov_ll; РИА Новости/Морено, Григорий Сысоев, Владимир Астапкович, Дмитрий Донской, Сергей Гунеев, Екатерина Чеснокова; Gettyimages.ru/Albert Dickson/Sporting News; East News/AP Photo/Mikhail Metzel, AP Photo/Wilfredo Lee, AP Photo/Ryan Remiorz
