6 мин.

Пустой город со станциями «ЦСКА» и «Локомотив»

29

Моя покойная бабушка была простым и не сильно грамотным человеком. Как говорили одно время, от сохи. Страсть к познанию была в ней сильна: лет в 50 самостоятельно освоила грамоту и до конца дней своих всё свободное время, сколько помню её, проводила с книгой. Но это было уже потом, а вот в 1930-м, спасаясь от нищеты и голода в деревне, неграмотной девчонкой пришла пешком в Москву. Причём, шла из Рязанской области пешком вместе с козой. И когда я расспрашивал её о том времени – как жила, кем работала и каким мир видела вокруг себя – всё время удивлялся её восторгам от города того времени. В её восприятии «большое» уже означало «красивое». Большой город супротив маленькой деревни – красиво.

- А что было в ту пору на площади у Павелецкого вокзала? – спрашивал я у бабушки, в юности работавшей в цветочном питомнике и занимавшейся высаживанием цветов. Причём, таким образом, чтобы на клумбе образовывался из насаждений портрет Сталина.

- А ничего не было, - отвечала она, удивляясь. – Это ж площадь. Она большая и красивая.

В восприятии неграмотного человека из провинции большое и свободное пространство уже само по себе есть монументальная и впечатляющая красота. Это тебе не убранство деревенского двора, где хлев, огород, задний двор – всё близко и доступно. Потому и не впечатляет. А тут иное, большое, немного страшное (как любое иное), и потому сердце бьётся немного учащённо. Красота, внушающая страх и трепет.

Цветы, из которых лет десять назад стали «рисовать» на наклонных клумбах названия московских районов, наверное только для немногочисленных горожан были отзвуком страшного сталинского времени, каким-то образом рифмовались с эпохой подавления человеческой личности. В конце концов, буквы из цветов – это уже графическое разложение мифа, деградация. Это не природа, оформившаяся при помощи рук человека в виде портрета внушающего страх диктатора. Это уже пародия, перепевка, не более. Но недавняя «ночь длинных ковшей» рифмуется со сталинизмом как нельзя лучше и понятней. И я вовсе не о том, как у нас относятся к священному для цивилизованных стран понятию частной собственности – на эту тему в России уже никто не строит иллюзий. Я именно о том, что с точки зрения власти понятие «красиво» в городской архитектуре сродни взгляду запуганного провинциала из далёкого предвоенного времени.

Я сейчас не хочу рассуждать о позиции чиновника, о его взгляде. Потому что взгляд этот – из окна чиновничьего автомобиля. Едешь по очищенной от народа улице – и вроде как красивый город. Для банального сравнения: есть тропинка в лесу, которая утопает в зелени – и это хорошо. А если муравьи свой муравейник на тропинке построили, то муравьи вроде как мешают. Мы для чиновничьей массы – те же муравьи. Можно не переживать, разрушил ты их муравейник или нет. У нас разные точки отсчёта и разные углы зрения.

Чиновник едет мимо зачем-то расставленных вдоль Ленинского проспекта скамеек – и наверняка думает, как же хорошо он о людях позаботился: гуляй не хочу. А то, что гулять на газоне между потоками машин никто в здравом рассудке не будет – это уже детали. Газон есть? Есть! Скамейки есть? Есть. Значит, есть и забота о горожанах. Пика абсурда достигают скамейки, расставленные «спиной» к скверам, лицом к дороге. Вы можете представить себе горожанина, севшего полюбоваться на транспортные потоки? Вот и я не могу. Но ведь кто-то же проектирует это. Кто-то ставит… Наверное, на макете красиво на это смотреть. Эдакий отвлечённый взгляд сверху. Человек не мешает. Большое пространство. Город как макет идеальной жизни. Как велодорожка вдоль Большой Никитской. Логики нет в том, что оттяпали у дороги пару полос – зато широкий тротуар. Правда, и не по нему не разгуляешься: с прошлого лета нарисовали аж две (!) велосипедные дорожки.

Южное Бутово, когда снесли свинарники и коровники, рисовали сначала на бумаге. Казалось бы, спроектируй идеальные транспортные потоки, дворы, перекрёстки. Так нет же: красиво изгибающиеся улицы изящны лишь при виде сверху. Спросите у бутовчанина про жизнь с четырёхполосными односторонними улицами, когда для того чтобы преодолеть иные триста метров, надо проехать километра полтора кругами через пять светофоров – мало не покажется. Четыре полосы с движением в одну сторону (я про улицу Адмирала Лазарева, вливающуюся в Венёвскую улицу) в спальном районе – до такого мало кто мог додуматься!

И это опять рифмуется с градостроительной логикой Сталина: тот тоже занимался выпрямлением улиц, которые при этом расширял, не всегда считаясь с логикой, и при этом, словно большие кнопки на карте, «прикнопливал» к городу свои высотки. И тут опять большое – значит красивое. Нет уютных маленьких улочек, по краям которых стоят небольшие домики. Гуляет ветер – и вроде как хорошо и величественно!

Сегодня власть снова хочет нас осчастливить, жертвуя нашими же интересами. При этом если в советские времена политик не пытался однозначно противопоставлять себя массам (знаем, как иные партийные бонзы специально говорили неграмотно, чтобы вроде как быть ближе к народу, к той самой сохе), то сегодня этой близостью можно даже и жертвовать. Можно даже свысока поучать тех, кто позволил себе вспомнить о культурном бэкграунде. Возмутились любящие историю москвичи о том, что строящуюся станцию метро «Ходынское поле» переименовывают в нелепое «ЦСКА» - так их начали стыдить, что они вроде как против родимой армии-защитницы, против спорта и что хотят оставить на карте столицы названия, несущие негативный оттенок. Хочется спросить у этих «аргументаторов», отчего ж тогда вернули на карту метро название «Лубянка» - оно не ассоциируется ни у кого со страшным периодом отечественной истории, с подвалами одной небезызвестной организации, преступно воевавшей против собственного народа?

Прикнопили к карте «ЦСКА» - вроде как решили поддержать массовый спорт. Всерьёз заговорили теперь о том, что есть станции «Динамо», «Спартак», будет «ЦСКА», надо теперь и «Локомотивом» обзавестись. И в итоге мы получили парад неучей на марше. Один депутат (думец Андрей Созин) всерьёз рассуждает: «Я вот не знаю, что такое Ходынское поле. Разумеется, историки Москвы мне смогут рассказать. Но ЦСКА – это бренд…» (http://www.championat.com/football/news-2403440-sozin-stancija-cska-dolzhna-byt-i-nikogo-sprashivat-ob-jetom-ne-nuzhno.html).

Другой чиновник (глава МКЖД Владимир Машкин) идёт в своём антиисторизме ещё дальше: «Может быть, у кого-то станция «Черкизово» связана со знакомством с любимым человеком. Если изменится название, у человека исчезнет часть его жизни. Хотя болельщиков тоже понять можно. Мне название «Черкизово» ни о чем не говорит. Это только местоположение» (http://tass.ru/sport/2749965).

Это не люди от сохи, это хуже. Это воинственный люмпен, который дорвался теперь ещё и до карты. Более того, он не стыдится показаться безграмотным. Ему не стыдно выйти на площадь и заявить urbi et orbi: «Я неуч, для меня история города с его много веков складывавшейся системой названий не значит ничего». И ведь полная убеждённость, что он опять же ради нас старается, нам же делает лучше…

Ветер гуляет не только в головах этих людей, которые, наверное, даже не побоятся называть себя москвичами – ветер эхом отзывается в пустых пространствах заново образованных площадей. Площадей, призванных если и не задавить нас своей бессмысленной помпезностью, но уж точно вселить нас новую порцию страха.