10 мин.

«Тьерри Анри поднимал кубок мира, а я смотрел на это с дивана у себя дома и жевал пиццу»

448

[Продолжение 2-й главы. Начало здесь]

Одако потом случилось чудо. Через пару дней позвонил Марк Вестерлопп из «Ле-Мана». Я даже никогда о нём не слыхал. И не знал ничего про «Ле-Ман», если говорить начистоту, кроме «24 часов Ле-Мана», известных соревнований автогонщиков. Мог ли я представить, что там есть футбольная команда? Да ни за что.

– У нас есть игрок схожего с тобой типажа, – начал он, – но он стареет, и нам нужно готовиться к его замене. Мы видим эту замену в твоём лице, хотим, чтобы ты играл за основную команду. Я никогда не видел, как ты играешь, но слышал немало восторженных отзывов, поэтому согласен тебя взять.

– Но я пока не могу играть, у меня травма, – ответил я.

– Это не проблема, можешь не переживать. Приезжай, хотя бы повидаемся для начала.

Потрясающе! Он говорил воодушевляюще, я пришел в восторг от услышанного и понял, что ему удалось расположить меня к себе.

– Хорошо, приеду. Завтра же сажусь в поезд.

Я отправился прямиком туда и взглянул на клуб, на всю их организацию. Марк взял на себя обязанность показать мне город, который на самом деле довольно мил, и с самого начала я влюбился и в клуб, и потенциальный образ жизни, который мне там светил. Местечко спокойное, без безумств, как в Париже. Ле-Ман находится в часе езды на поезде от столицы, что для меня было идеально: достаточно близко на случай, если захочется повидаться с друзьями и родными, но при этом так далеко, что у меня не будет искушения мотаться назад слишком часто. Я знал, что, тренируясь с ПСЖ, получил бы собственную квартиру, потом на меня бы свалились друзья из Антони, начались бы тусовки, посиделки, и это плохо бы сказалось на моей мечте стать футболистом. В «Ле-Мане» отвлекающих факторов было меньше. Плюс они предлагали столько же денег и тоже обеспечивали бутсами – правда, от «Адидаса». Контракт тоже заключался на один год, но такой же неопределенности не было, строгая зависимость дальнейшей судьбы от уровня моей игры, как в ПСЖ, не обсуждалась. Всё было прекрасно.

Вдобавок мне с самого начала пришелся по душе Марк Вестерлопп. Мы однозначно с ним сошлись. Он говорил очень спокойно и размеренно, так что мне нередко приходилось подходить вплотную, дабы расслышать. Но в нём чувствовались авторитет и мудрость, и я впитывал все, что он говорил.

Через пару лет мне довелось сыграть против молодого парня, которого ПСЖ взял на те же условия и в то же время, когда к ним приезжал я. К несчастью для него, из-за травмы с ним не стали продлевать контракт, и мечта о ПСЖ рассыпалась в прах. А ведь я запросто мог оказаться на его месте, и жизнь сложилась бы совсем по-другому.

Это была осень 1997-го, я, девятнадцатилетний, начал долгий путь от молодёжной до основной команды клуба Лиги 2. Я знал, что уже достаточно взрослый в сравнении с некоторыми ровесниками, но при этом отставал от них в футбольном развитии. Но всё происходящее захватывало, ведь я делал большой шаг на пути к достижению заветной цели.

Первые три месяца я жил в общежитии клубной академии рядом с тренировочным полем. Мне ещё предстояло закончить курсы бухгалтера, поэтому приходилось каждый день ходить в колледж и порой оставаться там до 4 или 5 часов, а после, нередко уже вечерами, ещё и тренироваться. Хотя на самом деле, посещая курсы, я не просто удовлетворял желание отца, но дополнительно получал возможность заниматься чем-то ещё, а не только играть днями напролёт в футбол. Те три месяца напоминали проживание в обычном студенческом общежитии, так как стажёры из школы мотогонщиков тоже жили там, и в этой атмосфере спортсменов из разных видов жилось довольно весело.

Мне удалось быстро обзавестись друзьями из числа других футболистов-стажёров, включая Кадера Сейди, чья комната располагалась прямо напротив моей. У него могла получиться отличная карьера, но все надежды разрушила тяжёлая травма колена, продемонстрировавшая мне, насколько жестоким бывает спорт. Мы оба начали общаться с некоторыми игроками-профессионалами из основы: это было круто, словно ты в школе попал в компанию ребят, которые на несколько лет тебя старше. У них были машины, красивая одежда, и они показывали, как хорошо проводить время в городе. Для меня этот мир был абсолютно новым, и я должен сказать, что во всю силу наслаждался новоприобретённой свободой, независимостью и той небольшой суммой денег, какую теперь имел в собственном распоряжении. 

В «Ле-Мане» я ощутил, что в действительности требуется от футболиста. У меня был потенциал, имелись определённые навыки – насчёт этого я не сомневался. А вот чего не хватало, так это «физики», особенно после нехватки движения в течение нескольких месяцев из-за недавней травмы. Моё тело было полностью неготовым к шоку от ежедневных тренировок. Раньше я мог спокойно есть какую попало еду перед занятием или даже игрой, и это никак не отражалось на моём выступлении. Позднее пришло понимание, что больше так продолжаться не может, поскольку к организму теперь предъявляется совсем иной спрос. Так что в один день я мог быть хорош, а в другой уже совершенно опустошен, обессилен и ничего не в состоянии сделать правильно. На первой беговой тренировке мне пришлось остановиться и смотреть, как все остальные меня оббегают. Пульс зашкаливал, я истекал потом, и на длинной дистанции было видно, что моя форма гораздо хуже, чем у всех остальных.

Впрочем, Вестерлопп сохранял веру в мои способности, постоянно подбадривал и давал ценные советы. Вскоре я встретился с Аленом Паскалю, который работал тренером по физподоготовке первой команды. Раньше наши пути уже пересекались, но при сложных обстоятельствах, о чем он никогда не давал мне забыть. За пару лет до того он выбрал меня в команду U-17, собранную из ребят с департамента, где я жил (О-де-Сен, примыкающий к Парижу), но из-за проблем с учёбой отец не подписал для меня разрешение на выступления за эту сборную. Я плакал, умолял, но тщетно, так что из уважения к отцу и его авторитету просто не явился на игру.

Несмотря на то, что Паскалю был осведомлён о проблемах, помешавших мне тогда явиться, он решил в этот раз не давать мне никаких поблажек. Со мной он был крайне суров, постоянно орал, объясняя, как он хотел заставить меня работать без отдохновения и подгоняя на занятиях. «Ха, я смотрю, ты не собираешься становиться профессиональным футболистом? Будь осторожней, в школе ты был не так уж хорош, не хочется провалиться ещё и здесь, не так ли? Ты станешь намного лучше, а иначе ни за что не достигнешь этого». Типа такого. Постоянно. Эта вербальная агрессия была для меня в диковинку, и я не мог её терпеть. Плюс я считал, что он меня ненавидит, и не мог взять в толк, что такого я ему сделал, чтобы так со мной обращаться.

Постепенно пришло понимание, что он ведёт себя так же со всеми. Он изучал спортивную науку в университете, и пусть мы все его побаивались, зато видели, что он знает, о чем говорит, когда речь заходила о фитнесе, правильном питании, уходе за собой и выжимания максимума из своего тела.

В любой ситуации Марк Вестерлопп и Ален Паскалю придерживались психологии «хороший коп, плохой коп» (психологическая тактика, в которой два исполнителя осуществляют противоположные подходы – один ведёт себя агрессивно, второй словно бы защищает субъект от «плохого копа»; часто используется в полицейской практике во время допросов – прим.), и это оказало на меня ошеломительный эффект. В обоих случаях по разным причинам это мотивировало меня работать для них изо всех сил, демонстрируя, на что я способен. Первому хотелось отплатить за оказанное доверие; второму я просто желал доказать, что он ошибается на мой счёт и я на самом деле могу преуспеть в футболе!

К сожалению, с непривычки к такому физическому режиму и из-за большой нагрузки на организм я регулярно получал травмы. Причём дело не ограничивалась банальными растяжениями и болевыми ощущениями – доходило до таких повреждений, из-за которых приходится пропускать три или даже шесть месяцев. Я приехал в клуб с повреждением плюсневой кости на левой ноге, а уже конце лета  приступил к тренировкам. В октябре – бах – плюсневая ломается вновь, во многом из-за того, что у кости не было достаточного времени для восстановления. Я начал тренироваться вновь, но лишь до того момента, когда опять повредил ту же кость, только уже на правой ступне. Теперь врачи решили скрепить её винтом, чтобы дать нормально срастись. Это означало очередные два месяца без игры.

Самой страшной травмой для меня оказался перелом лодыжки и малой берцовой кости в конце первого года в клубе. Не только потому, что не было уверенности в полном восстановлении. Дело в том, что каждый год в начале мая все в команде получали специальное извещение, где говорилось, собирается ли клуб продлевать их контракт. Я ещё оставался на контракте стажёра и отчаянно надеялся, что меня оставят. Наступил май, ничего не пришло, я начал всерьёз переживать. И именно в этот момент ломается моя лодыжка.

Отчётливо помню, как я плакал, когда меня уносили с поля. Не из-за боли – из-за страха: я не получил этого жизненно важного письма от клуба. Спрашивать у кого-то было страшно, так что во мне укрепилась мысль о том, что это может быть концом моих мечтаний, несмотря на уверения ставшего тренером первой команды Вестерлоппа, что он собирался меня сохранить. Когда я получил травму, закрались большие сомнения. Я представлял, как он сидит с другими тренерами, включая Паскалю, и они обсуждают мою кандидатуру: «А, этот парень, да он вечно травмирован, мы не можем позволить себе держать его в составе». Для меня это было время тяжёлой неопределенности по поводу дальнейшей судьбы.

Родители приехали справиться о моем состоянии и помочь, поскольку тогда я жил сам, снимая квартиру в городе. Я видел, как мама переживала, как она суетилась, убираясь в моём доме, пополняя запасы в холодильнике и выбрасывая мусор. Я сидел на кровати с загипсованной ногой и костылями за спиной, не зная, что ждёт меня в будущем. Неужели придётся после всего этого возвращаться в «Леваллуа»? Возвращаться в Антони? Я не мог даже вообразить всего этого. Я намеревался показать родителям, что мне по силам стать футболистом, что я был прав в своей настойчивости и не ошибался, когда утверждал, что добьюсь успеха. Мне хотелось доказать отцу его неправоту – я смог кое-что сделать в своей жизни, пусть и пойдя не по тому пути, на который он мне указывал. И вдобавок у меня не было желания возвращаться на улицы Антони, так как я видел, какая жизнь меня там ожидает и знал, что это точно не для меня. Я видел, какими становились окружающие. Они теряли все надежды, и было невыносимо представлять, что однажды меня ждёт то же самое.

На следующий день я дохромал до почтового ящика внизу, чтобы проверить, не пришло чего для меня. Одно письмо было. Наверняка от клуба. Я разорвал его, внутренне опасаясь заглядывать. Они решили оставить меня. Контракт продлен. Неописуемое облегчение. Я спасен. Мне просто нужно стать лучше, а для того вернуться к работе с удвоенной силой.

Лето 1998-го, мне 20 лет, и я смотрю, как мой ровесник Тьерри Анри ликует вместе со всеми в момент, когда сборная Франции поднимает над головой кубок чемпионов мира на обновлённом «Стад-де-Франс», прямо в центре охватившей страну футбольной лихорадки невиданных масштабов. Анри стал футбольной суперзвездой, и мировое признание было гарантировано. В это же время я находился на диване дома с перевязанной ногой и жевал пиццу. О чём я думал в тот момент, учитывая пропасть в наших достижениях? Не что-то типа «вот ублюдок», как некоторые могут подумать. Нет, моей главной мыслью было: «Я бы хотел тоже оказаться там! И однажды я это сделаю!» Я никогда не терял этой непоколебимой веры в себя, этой слепой уверенности в том, что непременно добьюсь успеха. 

ОГЛАВЛЕНИЕ

Фото: REUTERS; Gettyimages.ru/Lutz Bongarts/Bongarts

logoДидье Дрогба
logoЛе-Ман