Игорь Уланов: «Первую шайбу в НХЛ забил бывшему парню своей девушки»
Денис Романцов встретился в Екатеринбурге с одним из самых жестких русских защитников.
Следующий день после победы над «Амуром» для тренера «Автомобилиста» Игоря Уланова полон событий. Утром тренировка на льду «Уральца», потом просмотр видео с игроками, совещание в кабинете Леонида Вайсфельда, нарезка видео с ошибками защитников, а после интервью мне – еще одно, для местного ТВ.
– Вы рассказывали, что все ваши сыновья играют в хоккей. Как успехи?
– Старший, 1996 года рождения, этим летом перестал играть. Зато успешно занимается семейным бизнесом, далеким от спорта. Хотя мое мнение – у него были хорошие перспективы. У Ильи, как только он на коньки встал, было хоккейное мышление: в шесть-семь лет играли организационный хоккей, пять на пять, у детей обычно так – где шайба, там и все десять игроков, а сын смотрел, куда шайба дальше пойдет, мыслил на шаг вперед.
Средний, Кирилл, начинал в обороне, сейчас его поставили в нападение и он один из лидеров у себя в команде из Торонто. Младший, Влад, играет в защите и тренерский состав им очень доволен, но ему одиннадцать лет, еще рано что-то говорить.
– Вы с ними общаетесь только как отец или как тренер тоже?
– Даже когда я был в Торонто, я ни слова не говорил их тренерам. Если ехали вместе с тренировок в машине, говорил сыновьям: «Будут вопросы – задавайте. Навязываться не буду». Во время локаута-2004 я не поехал в Россию, а остался с детьми, снимал лед специально для них – работали над катанием и бросками.
Сюда в Екатеринбург они пока не могут приехать. Старший недавно получил диплом, наладил бизнес и должен подъехать к концу года, а у среднего и младшего – летние лагеря, некогда.
– Ваши сыновья по-прежнему не говорят по-русски?
– Родной у них – английский, потому что моя бывшая супруга – канадка, плюс в школе учили французский. Когда были маленькие, Кирилл спросил меня: «Папа, почему ты нас русскому языку не учишь?» Я съездил в русский магазин в Торонто, их там очень много, купил сказки – «Колобок» и все такое. Начал читать детям и это превратилось в шутку: им непривычно было слышать меня на другом языке, и они начинали смеяться перед сном.
Взяли русскую нянечку, но у нее с английским было ниже среднего и два старших сына стали как-то сами по себе. Няня в основном занималась младшим и он уже начинал понимать по-русски – «убрать игрушки», «заправить кровать».
– Ваш старший сын ушел из хоккея, хотя вы были за то, чтобы он продолжал, а у вас ведь была обратная ситуация – вы хотели играть в хоккей, а отец был против.
– Получилось так. В 13 лет наш тренер повез меня и еще четверых из Краснокамска на просмотр в пермский «Молот». Мы тогда седьмой класс заканчивали. Ребята начали выпадать один за другим, ездить приходилось далеко, кто-то не вписывался в тренировочный процесс – в общем, остались мы вдвоем. Тем не менее, после восьмого класса я решил – чего я буду играть в третьем-четвертом звене, мотаться каждое утро в Пермь – и сдал документы в целлюлозно-бумажный техникум.
Тут приезжает тот второй парень, что был со мной в Перми, а он в «Молоте» был среди лидеров, во втором звене играл, и говорит: «Игорь, тренер хочет тебя вернуть. Настаивает». В итоге мы с мамой прехали в Пермь и я подал документы в девятый класс. Отец, когда узнал об этом, со мной довольно долго не разговаривал. Говорил, что хоккей – не профессия. Работа – это с восьми до пяти, постоянная зарплата. Обиделся на меня – несколько недель не общались. Потом школа началась и он более-менее обмяк. Тем более что меня поставили на ставку, пошли первые доходы.
– Сколько дорога в Пермь занимала?
– Пол-девятого начиналась учеба. Из Краснокамска был автобус в 6:55. Доезжал до Перми – там пересадка на трамвай. Доезжал до Мотовилихи, там садился на троллейбус и добирался до 97-й школы. Практически со звонком забегал в класс. Пять-шесть уроков проходило, потом там же в школе делали домашнее задание, обедали, тренировались, ужинали в восемь часов, а в 21:10 ехал на автобусе домой. Возвращался – уже когда гимн включали: и вставал с ним и засыпал. У нас был спецкласс, почти все хоккеисты, так что учителя отпускали нас в поездки – в пятницу-субботу мы не учились, потому что уезжали на поезде на игры. И так четыре года.
– Как проявлялся армейский статус здешнего СКА, куда вы приехали из «Молота»?
– И присягу принимал, и форма была. В учебке я провел три недели – в химвойсках, в Камышлове. Бегали в противогазах по футбольному полю, мины искали. Я там был один хоккеист, остальных ребят из команды увезли в Елань – там были танковые войска, а я в них не прошел: то ли по росту, то ли еще почему. Базировался СКА Свердловск в Глазове, а в Свердловск приезжали раз в месяц – на встречу с командиром роты.
– Как в «Химик» попали?
– Из Свердловска меня звали в СКА Ленинград и Воскресенск. Перед дембелем приехал представитель «Химика», предложил переход – они тогда как раз серебро взяли, а СКА Ленинград пониже были. Мы ездили в Ленинград на просмотр, с Тертышным, Перегудовым, Алексюшиным, провели там конец сезона. Цыганков предлагал квартиру, чтоб я остался, но я ответил, что не могу – уже подписал договор с Воскресенском.
– Как вы узнали, что вас задрафтовал «Виннипег»?
– Мы были в отпуске. Ко мне из зала для бокса пришел тренер. Говорит: «Игорь, тебе письмо на английском». – «Давай». Прочитать я, конечно, ничего не смог. Стали по школам ездить – учителя английского искать. Нашли, она нам перевела: «Виннипег» поставил вас на драфт и заинтересован в вас». Это было летом 1991 года, а перед новым годом олимпийская сборная поехала играть против Канады Дэйва Кинга по провинции Альберта. Главный тренер – Владимир Филиппович Васильев, Юрзинов – помощник. После седьмой игры представитель «Джетс» сделал предложение: двухнедельный просмотр, во время которого я мог сыграть пять игр в НХЛ. Двух недель не прошло, как мне предложили контракт на четыре года. Двусторонний, но тем не менее.
– Из той олимпийской сборной в Северной Америке остались только вы?
– Да, один я. Когда сборная прилетела из Канады в Шереметьево, ребята, которые должны меня встречать, спрашивали: «Где Игорь-то?» – «Остался там». В те времена еще тяжело было поверить, что можно так взять и остаться в НХЛ. Мама в слезах была, звонила в Воскресенск, разговаривала с горничной на базе, где я жил. Горничная ее успокоила: «Да вы что, такая удача ему улыбнулась. Пусть там играет». Потом уже я сам позвонил родителям – отец понял, что я в хоккее я задержусь.
В «Виннипеге» были травмированы два ведущих защитника и в фарм-клубе некем было их заменить, поэтому я в том сезоне успел сыграть 27 игр, набрал 11 очков, в плей-офф вели в серии с «Ванкувером» 3:1, но проиграли 3:4.
– Как в «Джетс» собралась такая огромная русскоязычная компания?
– В 1991 году в двенадцати раундах «Виннипег» выбрал одиннадцать русских и всех вызвали на предсезонку. Многие воспользовались случаем – взяли подруг, жен. Нам выделили учителя английского языка, чтобы мы занимались с ним после тренировок. Одиннадцать хоккеистов плюс шесть-семь девушек: сидели, как пионеры – только не за партами, а за большим круглым столом. Сначала смешки были, но потом нахватались, начали общаться – Женя Давыдов, Леха Жамнов, Сергей Баутин, Миронов, Витолиньш, Гусманов, Карповцев-младший, Хабибулин, Микульчик, еще несколько человек. В такой компании учились до конца сентября, потом некоторые не пробились в состав и уехали.
А поначалу из-за незнания языка были проблемы. Как приехал, поселился в гостинице на Portage Avenu, недалеко от дворца спорта, а съездить перекусить не мог – не знал, как объяснить, поэтому ел на первом этаже гостиницы. Потом нашел рестранчик небольшой – если что-то нравилось в меню, на следующий день это же заказывал, потом что-то другое выбирал. Запоминал слова, которые слышал в ресторане, в раздевалке, выписывал их себе и учил. По 10 слов в день – вечером выучил, утром проснулся, повторил. Потом в общении корректировал.
Не зря на гербе провинции Манитоба написано Friendly – везде мне помогали, поправляли произношение. Фил Хаусли, которого незадолго до моего прихода обменяли из «Баффало» на Хаверчака, первым из игроков заехал в гостиницу, забрал меня, отвез к себе домой на ужин. Я к тому моменту всего три-четыре недели жил в Виннипеге, еще никакого английского не знал, а Хаусли уже купил себе дом и помогал мне освоиться.
– Правда, что вы самбо занимались?
– История такая. Когда я в шесть лет пришел в хоккей, у нас был такой тренер – бросал нам шайбу и уходил в тренерскую. Возвращался через полтора часа, забирал шайбу и распускал нас. Мне это неинтересно было – повозиться мы и без него могли. В общем, ушел я из хоккея. Параллельно, как и все дети, занимался плаванием – до и после уроков. Решил попробовать себя в лыжах – тоже неинтересно. Перешел в самбо – через три месяца меня поставили на спарринги с более возрастными ребятами. Там еще взносы собирали по несколько копеек. Но самбо тоже не по душе было. А в хоккей пришел новый тренер – Александр Сергеевич Вострецов. С ним больше занимались техникой, катанием. Каждая тренировка – что-то новое. Я пришел проситься обратно в хоккейную секцию. Он мне: «Говорят, ты ненадежный. Можешь в любой момент уйти». – «Нет, такого не будет». – «Ну, смотри. Если еще один раз уйдешь – лучше не возвращайся».
– В «Виннипеге» молодому Дерону Куинту побрили голову вместе с бровями. Как еще измывались над новичками в ваших командах?
– У Селиванова кепка была фартовая, он в ней постоянно перед игрой ходил. Пришел как-то в раздевалку, достал сверху шкафчика кепку, а козырек отрезан и рядом лежит. Он расстроился, закричал.
На выезде во время обедов кто-то из ветеранов подходит к молодому и начинает: «Как устроился? Нравится поездка? Как команда?» Вроде ты открываешь сердце, начинаешь рассказывать, а в это время под столом тебе на обувь льют кетчуп или сметану. По стакану стучат: «Проверка обуви!» Если ты попался – должен подняться и показать свои ботинки. А если ты заметил, что кто-то подкрадывается, можешь плеснуть под стол стакан воды. Так что тут и ветераны рисковали.
Подпиливали клюшки, чтоб ломались на льду. Прибивали кроссовки к полу. А Куинту оставили полоску волос на шее и на висках. Когда в шлеме – волосы вроде есть, а когда гимн начинает играть – получалось весело. Он в кепке ходил постоянно. Это Тай Доми и Кит Ткачак любили так пошутить.
– На ужине новичков вы с Теему Селянне пели гимны своих странах. Какие с ним отношения сложились?
– Мы подружились. У него тоже три сына. У нас с Селянне даже собаки одинаковые – из одного питомника. Знакомая женщина подсказала заводчика ротвейлеров в трех часах езды от Виннипега. Съездили туда вместе с Теему. Потом захотели второго. Там уже всех разобрали, остался один щенок – он был маленько больной, неполноценный, проблемы с прикусом. Но как-то сердце защемило и забрали его тоже. А Теему взял себе второго ротвейлера со следующего извода.
– Как вышло, что на Кубке мира-1996 вы сыграли нападающим?
– Первый период нападающим, а доигрывал в обороне. Может, Михайлов был в курсе, что в «Молоте» я начинал в нападении.В сборной перед последним матчем травмировались два игрока – нападающий и защитник. Мне позвонили вечером: «Будем решать на тренерском совете, кого звать». После совещания перезванивают: «Приезжай». Приехал ночью, днем отыграли и разъехались.
– А почему в Перми перестали играть в нападении?
– До четырнадцати лет был нападающим. Потом поехали на предсезонный турнир в Сибирь, один защитник травмировался, тренер Данилов перевел меня в оборону. Я ошибся, он мне: «Так нельзя». – «Так я ж не защитник». – «С сегодняшнего дня ты защитник». Потом уже и в молодежную сборную позвали как защитника.
– Как получилось, что мама Эрика Линдроса жаловалась на вас вашему агенту?
– Началось так. Я отдавал передачу у красной линии, а канадский стиль – он такой: просто так мимо не проедут. Линдрос в тело сыграл – и я летел до борта метра полтора. В этой же смене ситуация: шайбу забросили к нам в зону, Линдрос пошел на подбор, я только встал после его силового приема и сразу к нему. От обиды я тоже сыграл против него в тело: началась драка пять на пять. Во время этого столкновения он получил травму. Потом агент рассказывал: «Звонила мама Линдроса: «Почему ваш клиент моего сына травмирует?» Хотя за тот прием даже удаления не было. Спустя время стоим с Линдросом на вбрасывании, он мне: «Я тебя сейчас...». – «Что, опять маме будешь жаловаться?»
– Правда, что вы играли со сломанной стопой?
– В «Эдмонтоне». Шайба попала в ногу в первом периоде. Матч доиграл на обезболивающих таблетках, сделали снимок – трещина в ноге. Ходить не мог – так больно. Врач сказал: «Игру доиграл – значит, и следующие сможешь». Я провел еще игру, вторую, а когда играешь с трещиной – заживление усложняется. Я перебрал с обезболивающими и маленько улетел от них – вот тогда пришлось пропустить матч.
– Почему среди своих бывших команд вы всегда выделяли «Эдмонтон»?
– От капитанов Даги Уэйта и Джейсона Смита до сервисмена Спарки – все какие-то очень душевные, гостеприимные были. Придешь с детьми – Спарки клюшку обрежет и даст ребенку, шарики им какие-то завяжет. Обменяли кого-то – так вся команда собирается у этого игрока дома. Не провожали даже, а сидели по-семейному. Плотнее всех я подружился со своим партнером Джейсоном Смитом. Мы и семьями дружили, и сейчас переписываемся. Он теперь скаут в «Оттаве».
– В чем проявлялось помешательство Монреаля на хоккее?
– Там люди просыпаются – и первым дело изучают новости хоккея. Ложатся спать тоже с хоккеем. Куда ни придешь, магазин, ресторан – везде узнают, во всем пойдут навстречу.
Журналисты в Монреале очень влиятельные. У меня была неприятная ситуация. Не получилось с новым тренером Ален Виньо – игровое время уменьшилось. Поговорил с тренером, он мне: «Ничего не могу поделать». Я пошел к генеральному менеджеру: «Поменяйте. Хочу играть». Дней пять-шесть проходит, он мне: «Игорь, подожди немного – может, все образуется». Я подошел к монреальскому журналисту Реду Фишеру – он еще с Харламовым был знаком. Ред спросил: «Точно хочешь уйти из «Монреаля»?» – «Да». И через два дня после его статьи меня обменяли.
– Еще в «Монреале» вы чуть не набросились на тренера защитников Дэйва Кинга, когда он накричал на вас на скамейке.
– Была моя ошибка на льду – а его занесло. В пылу страсти, адреналина высказал ему. Но мы быстро все уладили – в той же поездке. Проехали через Финикс в Даллас и там уже отношения были в порядке. Когда Дэйв приезжал в Екатеринбург с Ярославлем, мы пообщались с улыбкой, пожали руки.
– Во «Флориде» вы шумно ссорились с Майком Кинэном. Что сегодня про него скажете?
– Майк не оратор, а именно мотиватор. Не столько тактик, сколько психолог. Однажды на собрании сравнил хоккей с музыкой, а команду с оркестром. Когда узнал, что он вскочил перед русскими хоккеистами на стол перед финалом Кубка Стэнли, я вообще не удивился. Он такой. Я смотрел раскатку «Магнитки» перед игрой с нами – то же самое, что и во «Флориде» при мне.
– Однажды вы вырубили Криса Саймона одним ударом, а он потом сказал, что специально упал, чтобы вы получили удаление. Верите?
– Смотрите. Я правша, а бил с левой. Еще и доктор к нему подбежал. Тем более у тафгаев вообще не принято лежать и притворяться.
Вообще, как только приехал в Канаду, сразу начал заступался за партнеров – лишь потом узнавал, с какими тафгаями я дрался. Нас-то здесь не учили этому.
– Как вы в дебютном матче в НХЛ умудрились получить матч-штраф?
– В первом периоде игры с «Ванкувером» начал подбивать клюшку, а Ганье руки убрал. За высоко поднятую клюшку удалили на десять минут и до конца матча. Я расстроился, подвел команду, осталось-то только пять защитников. Тренер подошел: «Не переживай, все нормально». Ребята тоже по плечу похлопали.
– Много денег потеряли на штрафах за дисквалификации?
– Прилично. Ну, ушло – и ладно. Зарплата начислялась с первого дня регулярного чемпионата и до последнего. 194 рабочих дня. Делят твою зарплату на 194, умножают на количество дней, которое пропускаешь (допустим, пять игр – это десять дней) – и не выплачивают тебе эти деньги. Мой рекорд – семь игр в «Рейнджерс». Нас с Дэйвом Пуринтоном одновременно дисквалифицировали.
– Самый необычный тафгай?
– Жорж Ларак в «Эдмонтоне». Большой такой афроамериканец. Весит 240 фунтов. Смотрел календарь – выбирал себе самого сильного тяжеловеса и дрался с ним, чтоб быть первым в лиге. Вне хоккея – сама наивность. У нас был тренер по фитнессу, у него черный пояс по каратэ. Жорж его вызвал на дуэль. Тот отказывался – его когда-то ударили сзади, он получил черепно-мозговую травму и ушел из спорта. Но Жорж его все-таки уговорил. Мы расселись в раздевалке, Жорж с тренером по фитнессу встали в стойку. Было только два удара. Они махали-махали руками, уворачивались, а в один прекрасный момент ударили друг друга по разу и – как в «Рокки Бальбоа» – сразу упали. У Жоржа – сотрясение, несколько игр пропустил. Когда вернулся, сделал хет-трик в Лос-Анджелесе. Ему даже Гретцки позвонил, поздравил – Жорж-то обычно по 5-7 очков за сезон набирал. Мы говорили Лараку: «Может, тебе опять встряхнуть чего-нибудь».
– Видели когда-нибудь, как хоккеисты перед игрой договариваются о драке?
– Вот случай. В «Эдмонтоне» у нас играл Билл Герин, но его обменяли в «Даллас». Мы собрались у него, посидели. Через полторы недели Билл приехал с «Далласом» в Эдмонтон. Накануне игры мы с Джейсоном Смитом забрали Герина из гостиницы, сделали шашлыки, поужинали. Джейсон спрашивает: «Билл, завтра будем драться?» – «Давай посмотрим по счету». И на следующий день они действительно подрались во втором периоде. После игры мы вместе пошли в ресторан. Герин – Смиту: «Чего так сильно ударил?»- «А ты чего руку опустил?»
– Кто из партнеров положительно удивлял вне льда?
– В первый год в «Виннипеге» я жил с Майком Иглсом. Он очень верующий, часто про Всевышнего говорил. Приводил в раздевалку священника – взбодрить, духом поднять. Майк постоянно за собой следил – отбой, подъем, велосипед, разминки. Потом меня вместе с Иглсом обменяли в «Вашингтон». Меня на третий раунд драфта, его – на четвертый. Это самый трудный обмен в моей карьере – только освоился, с ребятами подружился.
– Как у знали об обмене?
– У меня был перелом – на тренировке шайбой попали. Я восстанавливался в кислородной колбе – это ускоряет процесс заживления. Выхожу из нее, мне говорят: «Поднимись к генеральному менеджеру». От него услышал об обмене. Со сломанной ногой поехал в Вашингтон. Восстановился, набрал очко в первой игре, но в плей-офф проиграли «Питсбургу».
– Сколько раз за пятнадцать лет в НХЛ вы бывали в России?
– После первого сезона приехал в отпуск, а потом, в 1998-м, во время чемпионата прилетел на три дня – к отцу на похороны. В Канаде – жена и дети, родственники часто приезжали, так что срываться сюда не хотелось.
– Какую свою шайбу в НХЛ помните до сих пор?
– Первую. Свою девятую игру я проводил с «Айлендерс», а у них был вратарь Марк Фитцпатрик. Через какое-то время я встречался с девушкой, а она оказалась бывшей подругой Фитцпатрика. Чисто случайно так вышло – она сама мне потом сказала. Шайбу, кстати, сохранил – она у меня дома в Торонто среди игрушек валяется.
– Джоффри Лупул в Екатеринбурге каким запомнился?
– Я был и. о. главного тренера и очень надеялся на него, но для него игра в КХЛ была как туристическая поездка, приключение. Мы шли на последнем месте, а он ради интереса приехал посмотреть, что тут за хоккей. К роли в команде он очень несерьезно отнесся – вроде и работал, и старался, но – одна шайба в девяти играх.
– Удивились, когда он рассказал, что пил водку с болельщиком в поезде Екатеринбург – Омск?
– Он не был замечен в какой-то тяге к алкоголю. Для него, может, 200 грамм водки – смертельная доза, а для болельщика – разминка. Но на тренировку и на игру он потом в нормальном состоянии вышел.
– А вы как отдыхаете в Екатеринбурге?
– С супругой езжу за грибами, хожу на рыбалку. В пределах Свердловской области. У меня с Екатеринбургом многое связано – сестра с мамой здесь живут, в армии тут служил, первые поездки с «Молотом» были в Свердловск. Мне Екатеринбург немного напоминает Торонто. Погода в Канаде – это типичный Урал. Те же леса, озера, реки.
Фото: Fotobank/Getty Images/Bruce Bennett Studios, Robert Laberge/Allsport, Bruce Bennett Studios, vk.com/legends77
Сергей Пряхин: «На часть моей канадской зарплаты «Крылья» купили автобус и заливочную машину»
Это он в переносном смысле?
А Смит с Герином нормально так руками помахали. И не скажешь, что друзья )
https://www.youtube.com/watch?v=fVSNlSzvPek