35 лет без Гаэтано Ширеа
В спорте огромную роль играет то, каким образом складывается репутация того или иного спортсмена. Был ли он победителем по натуре, рекордсменом в своей области, умел ли бороться до последнего, или же мирился с тем, что удалось однажды сделать, почивая с тех пор на лаврах? И то, каким образом вся накопленная информация будет оформлена и доведена до общественности, в будущем определит общий ореол вокруг конкретной личности навсегда.
Про Гаэтано Ширеа не особо принято вспоминать в фанатских кулуарах. Зачастую нам куда интереснее обсудить голевой перфоманс очередного молодого воспитанника любимого клуба, борьбу в центре поля или феерию во вратарской. Успехи оборонительного тыла остаются за кадром, такова жертва тех, кто однажды выбирает для себя роль защитника, и с ней же проходит через всю карьеру. Каждое следующее поколение растет на своих кумирах, своих звездах, периодически читая о тех, чьи старинные рекорды в очередной раз оказались побиты новыми героями.
И это логичная последовательность событий, определяющих суть футбольного бытия – нет смысла держаться за старое, только прогресс, только вперед. Однако среди множества игроков, формировавших некогда фундаментальные основы привычного для нас футбола как спорта и как смысла жизни, есть те, кто выбивается из общего пула. Кто-то, воплощающий в себе идею настолько всеобъемлюще, что одно лишь имя даже спустя десятилетия заставляет дрогнуть сердца тех, кто его носителя никогда не видел. Гаэтано Ширеа был одним из тех, кто оставил о себе в итальянских хрониках вечную память, крепость которой определена самим временем. И после объявления очередной печальной годовщины со дня смерти великого защитника, хотелось бы вспомнить, каким оказался его путь. И какой конец его ожидал.
Подписывайтесь, устраивайтесь поудобнее, и мы начинаем:
ТЕЛЕГРАМ-КАНАЛ ЮВЕНТУС/HARRY HOLE
Возникновение позиции «либеро» в Италии.
Золотая эпоха «Кальчо» вызывает обширные дебаты среди представителей нескольких поколений, твердо убежденных в том, что именно они застали то истинное величие, являемое итальянским футболом в определенный промежуток времени. Будь то начало нулевых годов текущего века, рубеж 80-х и 90-х годов прошлого, или же вовсе мы должны приписывать сей термин к Серии А времен семидесятых, шестидесятых, пятидесятых, и так далее. Каждому времени свои герои, о чем выше уже было сказано.
Для любого болельщика, даже не особо вовлеченного в дела Италии и их особого утонченного отношения к спорту в общем и футболу в целом, «Кальчо» неизбежно вызывает ассоциации со стилем «катеначчо», что дословно переводится как «дверной засов». Стиль игры от обороны настолько глубоко укоренился в подсознании всего европейского сообщества, что даже сегодня трудно отойти от опостылевших стереотипов.
Но именно «катеначчо» и подарило нам легенд оборонительного цеха, послуживших примером для многих будущих поколений, возжелавших променять славу типичного голеодора на работу обыкновенного чистильщика, который тем самым голеодорам будет мешать выполнять их основной функционал. Тысячи мальчишек, насмотревшихся на Барези, Мальдини, Джентиле, Каннаваро, Костакурту и Несту, одевались в форму и неслись держать оборону пред собственными воротами, стремясь как можно чище сыграть в момент отбора, ликуя в те моменты, когда это почти удавалось выполнить столь же безупречно, как виделось ранее по телевизору.
Однако «Катеначчо» в первородном виде возник отнюдь не в Италии.
Сама суть игры с акцентом на оборону с отсутствием стремления навязывать впереди свою волю сопернику впервые была предложена на общественный суд Карлом Раппаном, тренировавшим сборную Швейцарии в конце 1930-х гг. Раппан опробовал схему, в которой рядом с вратарем всегда оставался защитник, вынужденный играть роль замыкающего – последний рубеж в случае прорыва основных линий обороны. Перед ним веером располагались футболисты центра обороны и фланговые защитники, обеспечивающие перевод мяча после перехвата вперед в кратчайшие сроки.
Схема гарантировала сохранность ворот в фазе игры без мяча, что позволяло добывать результат при минимальных усилиях в атаке. Забивая гол, сборная Швейцарии всем составом опускалась за линию мяча и не позволяла использовать свободные зоны для короткого паса, вынуждая соперника обходиться дальними забросами и риском потерять владение.
В Италии «катеначчо» нашел применение лишь спустя 15 лет. Первым революционером на поприще смелых и уверенных в себе стала «Падова» в 1950-е. Нерео Рокко, пребывая на посту главного тренера, решил внедрить идею обеспечения сохранности собственных ворот путем количественного изменения ответственных за это, сделав ее превалирующей над любыми структурными изменениями впереди.
Эленио Эррера, аргентинский специалист, возглавивший миланский «Интер» спустя 10 лет, модернизировал вполне себе работающую схему под свои собственные нужды, разбивая игру на отрезки, некоторые из которых были отданы под оборону, а некоторые – под атаку. В фазе игры с территориальным владением, Эррера методом проб и ошибок вычислил, что очень важно всегда оставлять позади остальной команды футболиста, который за счет универсальности функционала сумеет отрабатывать за остальных в линии защиты, если вдруг его команда потеряет мяч и не успеет вернуться назад.
Отличительной особенностью внедрения такого свободного от привязки к позиции защитника являлось то, что для него не существовало конкретной роли на тактической доске главного тренера. Так называемый «либеро» отрабатывал по всей ширине поля от фланга до фланга, мог подниматься к опорной зоне, даже к чужой штрафной, у него не было ярко выраженной опеки над конкретными футболистами или зонами – он должен был уметь абсолютно все.
Сложность внедрения «либеро» объяснялась тем, что футболистов, способных качественно выполнять подобный диапазон действий в рамках одного матча, было фактически невозможно найти. С переменным успехом по очереди в роли «либеро» оказывались центральные защитники разной степени класса и таланта. Остаться наедине с вратарем и соперником значило стать тем главным звеном между командой и тренером в степени высочайшего доверия, оказанного последним, ведь от работы «либеро» зависело то, насколько раскованной в итоге остальная часть состава окажется впереди.
Те, кому удавалось воплотить в себе истинную мощь пожалуй самой сложной позиции из всех существующих в футболе с момента его зарождения, навсегда оставались чуть выше в иерархии футболистов любого рода. Такими были Беккенбауэр и Барези, такими же феноменальными являлись Армандо Пикки и Гаэтано Ширеа. Именно Пикки и Ширеа стали воплощением идеи применения футболистов типажа «либеро» в полной мере без каких-либо ограничений, присущих другим позициям, поскольку любой тренер мог позволить себе снять с гениев подобного уровня «приземленные» обязательства и дать им возможность делать то, что они умеют лучше всего – защищать свою команду.
И вряд ли Италия вновь увидит такого футболиста, каким был Ширеа...
Элегантный хищник.
Итальянец родился в 1953 году в маленькой коммуне Чернуско-суль-Навильо в Ломбардии, и большую часть своего детства провел в пригороде Милана. Сицилиец по крови, но миланец по рождению. О футболе юный Гаэтано узнавал от друзей и родителей, поддерживающих основные клубы модной столицы – «Интер» и «Милан», но сам никогда особо не акцентировал внимание на конкретном пристрастии к той или иной футболке. Куда важнее была сама игра в футбол, как основа любви к данному виду спорта – лишь работа с мячом и взаимодействие с причастными к этому на газоне. Остальное – мелочи.
Посещая редкие тренировки с молодежными командами вышеозначенных миланских клубов, Ширеа за счет феноменального футбольного интеллекта, нашедшего выражение в контроле игры исключительно путем прочтения действий соперника еще до момента касания мяча, привлек внимание футбольного клуба «Аталанта». Это было несколько необычное предложение о сотрудничестве, поскольку «Милан» уже настраивался чуть позже забрать юношу в стан собственной академии, рассчитывая на его благосклонность – все же именно «Милан» позволял Гаэтано проводить вечера на своих полях рядом с собственными воспитанниками. Но, как уже было сказано, Ширеа не мыслил понятиями привязанности к футболке или клубу, ему было интересно играть. По крайней мере, пока не мыслил.
«Бергамаски» были настолько увлечены тем, как молодой вундеркинд стремительно перемещался по полю, что только спустя 30 минут наблюдения за ним скаут сумел определить, на какой позиции играет Гаэтано – он был номинальным форвардом! При этом Ширеа успевал начинать атаки от своей штрафной, успевал руководить товарищами, расставляя их по местам, успевал добегать до ворот соперника и забивать голы с обеих ног. И все это против ребят на несколько лет старше самого Ширеа.
Этим непониманием история недоразумений не ограничилась. После приглашения Гаэтано приехать к ним в академию на просмотр, сотрудник «Аталанты» отправился в офис «Милана», поскольку решил, что имеет дело с их футболистом. Там его встретил пресс-аташе команды, который сверился со списками и сообщил, что никакого Гаэтано Ширеа в их попечении нет. Однако сообщил, что у них чуть ранее уже был запрос от родителей Ширеа на посещение игр академии и попытку записи на прохождение осмотра для зачисления, но на этом все и застопорилось.
Известно то, что до «Милана» и «Аталанты» Гаэтано пробовал записаться в академии «Комо», «Варезе» и даже «Венеции». Ему везде давали шанс показать себя на повтором слушании, однако сам Ширеа отказывался приезжать второй раз. Сложно определить, что им двигало в момент отказа – то ли дело в природной скромности, ведь Ширеа считал, что раз его с первого раза не взяли в команду, значит он не достоин там быть, то ли дело в банальном стремлении продолжать расти над собой и устранять в своей игре то, что названные клубы посчитали недостатком – а уж потом возвращаться и показывать свой класс.
Как бы то ни было, «Аталанте» понравилось то, что Ширеа продемонстрировал в свой первый день. Его зачислили без проблем, а главный тренер молодежной академии U-16 приписал его к составу как полузащитника. Это было связано с тем, что все нападение уже было укомплектовано, в то время как центр поля оставался относительно свободным. Гаэтано поставили в опорную зону и стали обучать дирижировать игрой из глубины, позволяя периодически выбегать вперед – своеобразный компромисс, поскольку Ширеа очень любил бить по воротам соперника, недоумевая, почему его партнеры не используют многочисленные свободные зоны впереди для прорыва, которые видит он?
Огромную роль в ментальном определении собственной значимости на поле для Ширеа сыграл тренер Гвидо Капелло. Глава академии перевел Гаэтано в состав U-19, где Капелло продолжил ставить молодого опорника в центр поля, однако судьба распорядилась так, что о карьере полузащитника пришлось забыть. После череды травм игроков обороны Капелло рискнул и попробовал Ширеа на позиции «либеро» – помимо основной работы центрального защитника тренер заставил Гаэтано во время матча оставаться позади и подчищать за товарищами, и в то же время подключаться к атакам и пробовать забивать своими феноменальными по мощи и точности ударами.
Ширеа было безразлично, куда тренер его ставил – объем работы фактически оставался прежним, что весьма увлекало молодого футболиста. Ему нравилось быть везде, быть основой игры, двигателем стратегии Капелло навязывать сопернику тотальный футбол. И если для этого требовалось дополнительно отрабатывать сзади – быть посему. В природе Ширеа было подчиняться требованиям главного тренера и умирать за его идеи на газоне, он никогда бы не оспорил решение вышестоящего руководителя, поскольку считал себя исполнителем этих идей на поле, где только от него зависело, сможет ли команда в итоге победить. И если тренер сказал работать так – значит все будут работать именно так.
Феноменальный рост качества игры Гаэтано Ширеа убедил тренерский штаб основной команды «Аталанты» в том, что игрок готов для Серии А. Ему удалось дебютировать на самом высоком уровне уже в 19 лет, и Серия А будто оказалась не готова к такому футболисту. Ширеа на поле «съедал» соперников любого возраста и качества, его не пугали регалии и физические данные – он буквально «считывал» язык тела и предвосхищал события за мгновение до их возникновения.
Первым серьезным опытом стало противостоянии против «Кальяри». Это был первым матч Ширеа в основе «Аталанты», где на его плечи ложилось соперничество с Луиджи Ривой – возможно сильнейшим нападающим Италии за всю ее историю. Гаэтано на тот момент еще не исполнилось и 20-ти. Игра закончилась сухой ничьей: Рива неоднократно вспоминал тот матч как один из худших за всю свою карьеру – его откровенно раздражало и выводило из себя осознание того, что ему не удалось победить вчерашнего дебютанта, впервые надевшего футболку клуба Серии А. Ширеа был вездесущ, он отбирал у Джиджи мяч легкими касаниями, даже не утруждая себя толкать или валить соперника с ног, все происходило настолько быстро и изящно, что оставалось лишь злиться на себя и всех вокруг, но бежать назад и пробовать строить атаку с начала.
За два сезона в «Аталанте» Ширеа завоевал славу самого аккуратного защитника Серии А. Он умудрялся выполнять самую грязную работу, присущую собственному амплуа, без намека на грубость и нарушение правил. Его привязанность к принципу «не навреди» настолько глубоко въелся в сознание, что даже когда руководство команды едва ли не шантажом пыталось заставить игрока намеренно получить желтую карточку в конкретном матче по личным соображениям, Ширеа наотрез отказался.
Главный тренер «Аталанты» Джулио Корсини не позволял никому из состава даже приблизиться к основе на место Ширеа, если тот был здоров. Порой казалось, что Корсини заставит игрока выползти на поле даже в случае травмы, лишь бы Гаэтано играл. Зрело понимание того, что такой футболист явно не задержится в команде, которая уже на второй сезон при Ширеа не удержалась в элите и мигрировала во второй дивизион. Даже игры в Серии Б привлекали внимание скаутов сильнейших и богатейших команд страны. Но когда в поле зрения появились представители «Ювентуса», другим рассчитывать уже было не на что – о связях Аньелли и Рандаццо, президенте «бергамасков», было известно довольно давно.
Так, в 1974 году, спустя всего два сезона Ширеа в профессиональном футболе, его затребовал себе действующий чемпион Серии А. А когда в Италии кого-то хотел Аньелли, так или иначе он его получал.
Символ «Ювентуса».
Президент туринцев Джампьеро Бониперти очень скрупулезно относился к статье расходов, потому все предложения по усилению состава проходили через согласование с ним. Бониперти доподлинно изучал отчеты по футболистам и прямо спрашивал, почему именно он должен пополнить ряды «Ювентуса»? Потому никто не удивился, что Джампьеро лично посетил несколько игр команды из Серии Б – уж очень сильно ему расхваливали молодого защитника, действующего на позиции чистого «либеро». После очередного такого матча в мае 1974 года Ширеа мылся душе, не подозревая, что его контракт только что выкупил «Юве».
Болельщики «Старой Синьоры» восприняли новость о переезде Ширеа неоднозначно. На пост главного тренера возвращался знаменитый Карло Пароло, покинувший этот пост 12 лет назад, и вместе с ним в команду помимо Ширеа был выкуплен Оскар Дамиани. Все это сопровождалось новостью о завершении карьеры Сандро Сальвадоре – так руководство «Ювентуса» освежало оборону молодежью, доверяя проводить процедуру обновления Пароло, весьма рискованный выбор. На Гаэтано ложилась ответственность не просто показать себя с лучшей стороны – ему требовалось стать основным футболистом после Сальвадоре, о функционале «либеро» тогда еще боялись думать всерьез на новом месте работы Гаэтано.
У Ширеа не было денег снимать себе квартиру в Турине, поскольку он еще не получал зарплату. Парола договорился с Лучано Спинози – партнером Гая по команде – что сперва они поживут вместе. Лучано спустя несколько лет признался, что остался шокирован манерами своего новоиспеченного соседа, а точнее его характером – пока остальные футболисты расслаблялись в городе после матчей или в свои выходные, Гаэтано просто смотрел по вечерам телевизор допоздна. Когда Спинози возвращался домой и включал другой канал, Ширеа не говорил ни слова, предпочитая смотреть то, что включил его сосед. Гаэтано очень редко разговаривал, ограничиваясь односложными предложениями ввиду крайней нужды – в раздевалке во время разъездов в другие города номера отелей, где оставался Ширеа, «за глаза» называли «маленькая Швейцария», потому что у него в комнате всегда было очень тихо и спокойно.
Сперва команда подшучивала над скромным новичком, но постепенно проникалась вовлечением Ширеа в события на поле, где в молчании рождался настоящий зверь. После первых тренировок в сторону Гаэтано еще можно было услышать дружеские замечания относительно его нежелания лишний раз что-либо говорить, но уже после первых туров в Серии А не шутил никто.
Ширеа был истинным примером профессионализма в части жертвы любимой профессии всех своих сил и времени. Глядя на то, как защитник после тренировок отрабатывает лишний час и затем идет домой смотреть телевизор, многие игроки «Юве» попросту стеснялись в его присутствии обсуждать свои планы на ночь, где фигурировали клубы и даже порой алкоголь. А затем большинство и вовсе отказалось от пагубных привычек, предпочитая выпускать пар во время игры.
Если в детстве Гаэтано Ширеа держался принципа «футболка ничто, игра – это все», то после перехода в «Ювентус» он полностью пересмотрел свои взгляды. Отныне он жил идеей ««Ювентус» – это все!» Преданность новому клубу замечалась во всем: когда родственники Гая подарили ему в честь перехода новый автомобиль марки BMW, Ширеа не уставал благодарить их за это, но за руль не сел ни разу, ведь «Ювентус» – это FIAT, а значит ездить следует именно на автомобиле этой марки. Когда команда побеждала, Ширеа первым уходил в раздевалку, а Дино Дзофф останавливал журналистов на пути к Гаэтано, начиная беседу с фразы «Если хотите спросить что-то у него, вам не нужно говорить с ним, спрашивайте у меня и не беспокойте Гая».
Первый же сезон Ширеа выдался триумфальным. Игра итальянского защитника заслужила похвалу на всех возможных уровнях СМИ, фанаты моментально забыли о Сальвадоре, а Пароло в очередной раз уверовал в то, что лучшая защита – это защита, иного не дано. После завоевания Скудетто вся команда отправилась праздновать в свой любимый ресторан – отдельной задачей для Дзоффа стояла обязанность убедить Ширеа не ехать как обычно домой, а провести ночь вместе с товарищами.
Впервые Гаэтано поступился принципами и позволил себе праздно отдохнуть, однако затем долгое время не мог отойти от стресса. Настолько, что на утро, вернувшись домой, Ширеа не сумел убедить себя выйти из квартиры и дойти до ближайшего газетного киоска, чтобы купить газету и прочесть о победе своей команды. Дело в том, что рядом с киоском была автобусная остановка, откуда рабочих отвозили на завод FIAT.
«Мне было стыдно за то, что меня могли увидеть празднующим всю ночь, в то время как остальные едут на работу»
Журналисты нередко использовали слово «элегантность», описывая игру молодого Ширеа. На мой взгляд, куда ближе будет эпитет «смирение». Те смиренность и преданность, которые демонстрировал Гаэтано при исполнении своих прямых обязанностей, подкупали даже возрастных чемпионов, у которых за плечами было множество трофеев и рекордов. Слово Ширеа в раздевалке копило вес, а с учетом того, что говорил игрок очень редко, это в прямом смысле становилось чем-то из ряда вон выходящим. Если что-то заставило Гаэтано говорить, или и того хуже – повышать голос – это требовало срочного обсуждения.
Однако в первые два сезона, несмотря на демонстрируемый Ширеа высокий класс игры, на совершенство это все еще не тянуло. Да, Гай все так же легко читал игру и обеспечивал поддержку своим партнерам в момент потери мяча вплоть до последнего рубежа перед самыми воротами. Да, при Ширеа команда чувствовала себе спокойнее в части игры без мяча, поскольку все понимали, что в момент потери у них всегда остается шанс на быстрый перехват. Но все равно чего-то не хватало – за строительство впереди отвечали Анастази и Беттега, а журналисты куда чаще писали о перфомансе Паоло Росси, нежели о кропотливой работе молодого защитника (хотя периодически о нем все равно вспоминали в хвалебном тоне). Но на лидера пока он явно не тянул.
Парола не был одержим скупыми догматами в части привязки игроков к их позициям, но даже он ограничивал Ширеа работой оборонительного характера. Ему позволялось подключаться к атакам, но основой игры оставалась позиция центрального защитника. Все изменилось с приходом Джованни Трапаттони в 1976 году, который буквально с нуля изобрел нового «либеро», которому была предоставлена лицензия на игру по всему полю вкупе с функционалом ключевого плеймейкера команды.
Ширеа работал тихо и хладнокровно. Его игра завораживала публику тем, с каким почтением Гаэтано следил за соперником, и как убийственно точно успевал обезоружить его в несколько касаний, не меняя выражение лица. Гая можно было назвать призраком, ибо многие порой не успевали заметить, как он материализовался перед мячом и столь же резко затем ускользал от взгляда, прихватывая круглого с собой.
Судьи очень редко свистели в сторону Гаэтано – для них подобное считалось нонсенсом, столь чисто работал Ширеа в плане противодействия и борьбы. Итальянский журналист Дарвин Пасторин в одном из репортажей не выдержал, и назвал игрока «Лучшим подметальщиком на свете с задатками истинного джентельмена». И это очень доподлинно описывало фактуру итальянского «либеро», который явно выбивался из числа стереотипных футболистов своего поколения – пока сборная Италии делала ставку на то, чтобы разрушать игру, Ширеа превращал ее в театрализованное представление в жанре «артхаус», где ты был вовлечен на все сто процентов, но не всегда успевал реагировать на происходящее.
«Для меня было очень важно, чтобы команда и тренер продолжали доверять мне работать на позиции либеро, это было основой всей моей жизни в пределах стадиона. Либеро – значит ответственность, ты контролируешь не только игру, ты контролируешь свою команду за их спинами. Либеро обязан обладать потрясающей интуицией и чувствовать незримые нити игры на уровне подсознания. Порой случается так, что после перехвата у тебя остается несколько миллисекунд на то, чтобы разглядеть впереди зачатки рывка твоего товарища и успеть отдать ему передачу на ход. Именно от тебя зависит, будет ли тебе доверять твоя команда решение таких эпизодов. И если доверяет – значит ты достоин этой команды. Это первостепенно для меня, мои личные достижения меня никогда не волновали»
Тандем Трапаттони и Ширеа с первого же сезона выдался триумфальным. Джованни был молод и неопытен, но ему было довольно легко интегрировать свои наработки в раздевалку, где держали слово такие футболисты, как Дзофф, Кабрини, Каузио, а за исполнение отвечали Куккуредду, Джентиле и Ширеа – профессионализм и класс той команды буквально зашкаливал, но при этом «Ювентус» все еще не одерживал побед на международном уровне. Перевод Ширеа в зону «либеро» с функционалом разыгрывающего игрока подарил Трапаттони шанс обеспечить атакующее трио бесконечной чередой блестящих по исполнению передач, которые оставалось лишь реализовывать. Так в свой первый же сезон тренер из Милана покорил Серию А и одержал победу в Кубке УЕФА.
Ширеа накапливал опыт и трофеи, превращаясь из молчаливого исполнителя в вожака стаи. На поле футболисты следили за ним и ждали его распоряжений, его слово оставалось последним в череде споров, даже судьи в момент дискуссий с Ширеа уделяли дополнительные минуты на то, чтобы разъяснить защитнику то или иное свое решение. В 1982 году «Ювентус» стал первой командой Италии, добывшей двадцатую победу во внутреннем чемпионате – в раздевалке начертили мелом две звезды над входом, а в центре нарисовали цифру 6 – номер Ширеа. Сам игрок поспешил стереть шестерку, отдавая дань уважения всей команде и главному тренеру, но общий посыл не суждено было стереть – в Гаэтано видели будущего лидера команды, за которым все готовы были идти хоть на край света.
Из номинального лидера в официального Гай перешел уже спустя год. Во время предсезонной подготовки летом 1983 года на вилле Джанни Аньелли в Виллар-Перозо состоялась короткая, но очень эмоциональная процедура передачи регалий. Ширеа не знал об этом, он тренировался с остальной командой, как вдруг его позвали на площадку, где сидели Аньелли и Бониперти. Туда уже подошел Трапаттони, в руках которого была капитанская повязка. Без лишних слов, тренер натянул ее на рукав мокрой футболки Ширеа, после чего тот ее снял, решив, что это шутка. Все облегченно рассмеялись, поскольку никто не ожидал ничего другого – это было в стиле Ширеа, в этом был весь он.
В качестве капитана, Гаэтано окончательно утвердил в сознании болельщиков и самих футболистов идею того, что же такое «Ювентус». В нем читалось стремление не просто побеждать, а делать это с достоинством истинных чемпионов, чью силу и мощь можно было считывать еще до выхода на поле. При этом Ширеа всегда чествовал всех своих соперников, оказывая им уважение независимо от результата. После победы в Суперкубке УЕФА 1984 года, Гаэтано поднимал трофей, будучи одетым в футболку поверженного «Ливерпуля» – так он хотел показать, что прямое противостояние заканчивается свистком арбитра.
Всего раз Ширеа пришлось повысить голос на своих футболистов в присутствии соперника и болельщиков: во время матча против «Фиорентины» на поле завязалась потасовка, инициированная грубостью игроков «Юве». Гаэтано прибежал разнять смутьянов, громко крича на своих товарищей и показывая на трибуны: «Там же ваши жены, там ваши дети, не смейте позорить их, не смейте позорить эту футболку!». В шоке был даже судья, который вероятно впервые услышал голос знаменитого футболиста, по крайней мере в таком обрамлении.
О значимости капитана весьма красноречиво свидетельствует признание Мишеля Платини, который перешел в «Ювентус» на правах главной звезды сборной Франции. Мишель не сразу сумел показать себя во всей красе в Италии ввиду продолжительной реабилитации из-за последствий пубалгии, но интервью давать не переставал. И когда его называли новой звездой «Ювентуса», Платини снисходительно посмеивался: «Звезда «Ювентуса»? Вы видели, какие здесь играют футболисты? Вы считаете, что когда в раздевалке начинают говорить Ширеа и Бонек, я смею открывать рот? Здесь нет звезд, это команда-звезда».
Трагедия на стадионе в Эйзеле.
29 мая 1985 года Брюссель принимал у себя финал европейского турнира Кубок Европейских чемпионов. Две сильнейшие в мире команды того года должны были выяснить между собой, кто является лучшим здесь и сейчас. До этого года стадион Эйзель уже трижды принимал финалы турнира: 1958 год – «Реал» и «Милан», 1966 год – «Реал» и «Партизан», 1974 год – «Бавария» и «Атлетико». Уже сейчас можно сделать вывод о в его состоянии на момент игры «Ювентуса» и «Ливерпуля», исходя из его возраста. Но все таки это довольно стандартная практика, особенно, если такие стадионы подвергаются своевременному и тщательному обслуживанию, обновлению и подготовке перед турнирами. Эйзелю в тот год стукнуло 58 лет, и он находился в крайне плачевном состоянии. Ступени разваливались под ногами, штукатурка обсыпалась даже от ветра, а бетон крошился повсюду. Перед финалом подобного соревнования не учесть столь сильную ветхость стадиона казалось большой ошибкой. Ошибка оказалась роковой.
Во времена восьмидесятых годов такое явление, как околофутбол не был чем-то новым, особенно в Великобритании. Формирование фанатских группировок с целью творить беспредел именем футбола нашло свое распространение еще с шестидесятых, правда далеко не в нынешних масштабах. Участники могли подраться, поругаться, что-то сломать и разойтись, деля друг друга лишь по условному предпочтению определенной команды. Но с футболом на самом деле подобное не имело ничего общего. Но не будем углубляться в это явление, вернемся к событиям в Бельгии. Зная, что неизбежно на финалах такого рода бывают потасовки, УЕФА приняло решение продать билеты фанатам команд на противоположных трибунах, а центр заполнить нейтральными зрителями. Это стало еще одной роковой ошибкой. В Брюсселе проживала обширная итальянская диаспора, которая в большинстве своем и выкупила значительную часть этих билетов. Следовательно центр стадиона оказался также забит итальянскими поклонниками Ювентуса, которых от бешеных британских фанатов отделяла лишь хлипкая сетка.
Администрация Брюсселя решила, что двух тысяч сотрудников полиции хватит, чтобы держать под контролем ситуацию на улицах. Это неудивительно, поскольку до того дня еще не было громких прецедентов подобного масштаба, чтобы осознать – футбол может превратить людей в бесконтрольную толпу, если дать им для этого условия. А условий им дали хоть отбавляй. Помимо прочего полицейские не проверяли у многих билеты на входе, выпивка текла рекой даже в окрестностях стадиона, а повсюду валялись камни, отколовшиеся от старых ветхих трибун.
К чести стоит сразу вспомнить о том, что представители «Ливерпуля» ходатайствовали в пользу переноса игры, лишь бы не проводить ее на этом древнем памятнике архитектуры. Чтобы понять масштаб проблем с Эйзелем, достаточно знать, что многие фанаты попадали на стадион через дыры в стенах, лишь бы не стоять в очередях. В итоге на заполненных трибунах сидели фанаты, у которых с собой могли быть и были камни, ножи, цепи, что затем подтвердилось при просмотре с камер. Но никто не обращал внимания, городу нужно было поскорее провести этот матч и попрощаться с болельщиками.
Также, как выяснилось позже, в офис полиции Брюсселя пришел факс из Лондона. В нем был список фанатов, которые в Англии входят в зону риску и подвержены к хулиганству. В письме было сказано, что в прошлом году, когда «Ливерпуль» также играл в финале с «Ромой» и победил, удалось предотвратить большую часть столкновений и стычек именно благодаря рекомендациям своих британских коллег. Брюссель проигнорировал это письмо, посчитав его несущественным. Еще одна роковая ошибка.
Збигнев Бонек вспоминает утро рокового дня в своей книге с болью, в том числе и зубной:
«День для меня начался ужасно: я проснулся с сильнейшей зубной болью. Не стану объяснять, что это такое да еще в такой важный день. Пошел на поиски дантиста. Оказалось, что он принимает в кабинете рядом с отелем. Полчаса – и я чувствовал себя родившимся на свет заново. После завтрака мы поехали автобусом на прогулку по центру Брюсселя. И первые же увиденные английские болельщики вызвали у меня беспокойство. Большинство из них были пьяны, причем все пили в основном пиво. Это трудно объяснить рационально, но я что-то предчувствовал. В центре на каждом шагу нам встречались сидящие и стоящие фаны с острова и пустые бутылки рядом с ними. Я не собираюсь защищать итальянцев, знаю их хорошо и не раз наблюдал акты вандализма на итальянских стадионах, но они отличаются от англичан хотя бы тем, что не напиваются вусмерть. Я не враг алкоголя, сам могу выпить бокал-другой, но ведь пьяный не думает. А именно так и выглядели англичане уже в полдень среды. На их хамское и провоцирующее поведение власти не реагировали. Пресса и официальные лица предупреждали, что слишком мало полицейских следит за порядком. Хозяева отвечали, что у них наготове достаточное количество сил. К сожалению, они отнеслись к ситуации легкомысленно, а когда спохватились, оказалось уже поздно – катастрофа состоялась. Из утренних впечатлений самым сильным было такое: группа англичан в масках с физиономией Гитлера приветствовала всех прохожих фашистским жестом. По возвращении в гостиницу я позвонил отцу в Быдгощ поговорить о предстоящей игре. Уже тогда я ему сказал – не дошло бы до трагедии, это чувствуется со всех сторон. Отец беспокоился за меня. Это и понятно – ведь за 24 часа можно проиграть все, годы труда могут быть перечеркнуты. Думаю, он был прав. Если бы мы проиграли оба матча...»
Было известно о нескольких случаях вмешательства полицейских в барах Брюсселя, например пара разбитых витрин дали о себе знать, но не более того. Разумеется грубое поведение было не только со стороны англичан – итальянцы тоже далеко не святые в вопросе околофутбола. Но пока все было относительно спокойно. На стадионе же, куда прибывало все больше болельщиков, ситуация начинала накаляться. Итальянцы успели закидать британские сектора бутылками и спеть несколько ругательных песен. На трибуне со стороны фанатов «Юве» был вывешен оскорбительный баннер. Их соперники не преминули ответить тем же, развесив рядом с флагами и вымпелами «Ливерпуля» большое количество своих баннеров. И тут полицейские, администрация и все, кто был на стадионе увидели наконец страшное – обычных болельщиков «Ювентуса», которые пришли на стадион в большинстве своем с семьями, с детьми, отделяло от бешеных выпивших и крайне агрессивно настроенных британцев всего лишь две железные разделительные сетки.
Первыми полетели камни. Кроме них в сторону итальянцев обрушился град из выломанных прутьев, деревянных ножек от стульев, и даже залпов из сигнальных ракетниц. Болельщики «Ювентуса» в страхе и неимоверном шоке стали толпиться у стены трибуны Z, так как им некуда было бежать, выходы с трибуны проходили как раз между их сектором и сектором англичан. Те успели в ярости выломать наконец заграждения и ринуться прямо в гущу своих соперников, в ход шло все – ножи, палки, цепи, кулаки. Полиция, в ужасе и страхе от такого масштабного акта насилия, стояло в стороне, боясь привлечь к себе внимание, ведь их было гораздо меньше, чем британцев. Некоторые напуганные люди стали прыгать с высоты стадиона вниз, чтобы хоть как-то избежать побоев. Но на секторе все равно скопилось слишком много людей, и стена, не выдержав веса толпы испуганных итальянцев, рухнула прямо на них. Это усилило панику, и множество людей в этой толпе просто оказалось раздавленными, растоптанными, задавленными... Но никто еще не осознавал масштабов случившегося по-настоящему.
Один из очевидцев со стороны болельщиков «Ливерпуля» посвятил небольшой репортаж по итогу своей поездки в Брюссель, где постарался передать тот ужас, который испытали и некоторые англичане:
«Где-то в половине четвертого мы по полуразрушенным ступеням попали на нашу ветхую трибуну – как раз за одними из ворот. Жара стояла неимоверная, а до начала матча было еще три часа. Особых занятий у меня не было, кроме как глазеть на все, что происходит вокруг. Я сразу заметил, что на нашей трибуне много болельщиков «Юве», но помню, как поймал себя на мысли – ничего страшного, ведь самые отъявленные тифози-хулиганы из группировки Ultra Force развесили свои полотнища за противоположными воротами. Мы самозабвенно пели наши гимны, когда атмосфера неожиданно изменилась. В нас полетели ракеты. Рядом со мной стояла типичная ливерпульская бабуся: в вязаной шапочке с кисточкой, с хозяйственной сумкой, в которой лежала фляга с чаем, с лентой из цветов команды на груди. Когда началась паника, плохонькие барьеры стали рушиться, и народ кубарем покатился вниз. Я хотел защитить бабульку, но не смог – ее сбили с ног. А тифози еще и затянули что-то издевательское в наш адрес.
Потом полетели бутылки и камни. Наши болельщики, подогретые пивом, виски и наглым поведением итальянцев, легко преодолели смешное заграждение и пошли врукопашную. Полиция бездействовала. Недалеко от меня стоял мой знакомый – переодетый «бобби» из Ливерпуля. Я окликнул его, и он грязно выругался в адрес своих бельгийских коллег: «Да что же они делают? Шесть мерсисайдских полицейских сдержали бы эту толпу со связанными руками!» Вместо этого стражи порядка, находившиеся ближе других к эпицентру драки, предпочли удрать! В полном обмундировании – с щитами, шлемами, дубинками... Да что это за полиция такая? Никто не хотел убивать итальянцев. Тогда почему, Господи, это случилось? События разворачивались, будто в ужастиках Стивена Кинга. Будто какой-то невидимый киномеханик прокручивал трагедию в замедленных кадрах. Только кровь и боль, в отличие от фильма, были реальны. В Ливерпуле моя супруга смотрела трансляцию, но по традиции слушала звук моей радиостанции. Мои друзья, радиокомментаторы, сообщили, что на трибуне находится их коллега, то есть я, но с ним нет никакой связи. Мое оборудование вышло из строя в толчее, а сам я в тот момент не думал о журналистском долге. Вместе с другими фанами «Ливерпуля» я пытался спасти раздавленных людей. Мы руками разгребали кирпичные завалы, вместе с медбратьями вытаскивали оттуда людей. Я действовал, словно робот, не зная усталости и не обращая внимания на ужасы.
Помню, как пытался удержать и привести в чувство бившуюся в истерике итальянку, рядом с которой лежал задавленный возлюбленный. Я пришел в себя только за пределами стадиона. Мы брели по дороге, на которой играли в футбол и плясали вместе с болельщиками «Ювентуса» всего лишь несколько часов назад. Внезапно на нас налетела полиция и принялась метелить, не спрашивая, без разбору, больно, со злобой и остервенением. У меня до сих пор шрамы на ногах. Я повалился на дорогу и получил несколько ударов ногами.Затем появились те самые хулиганы из Ultra Force. В масках. С велосипедными цепями. Мы пустились наутек. Добежали до железнодорожной станции. По-моему, она называлась Йетта. Впрыгнули в электричку, как оказалось, до Остенде. Все молчали. Я не помню, как я добрался в Ливерпуль. Я только помню бар в Остенде и чьи-то слова о том, что «Ювентус» выиграл 1:0. Мне было наплевать...»
Эйзель в этот момент представлял из себя настоящий кошмар. Кругом лежали окровавленные люди, толпа из нескольких тысяч человек бесновалась, крики, паника, драки. Полиция наконец начала вмешиваться, но было слишком поздно. И тут ужас сменился яростью. Фанаты «Ювентуса», отойдя от страха, развернулись и подгоняемые жаждой мести за погибших понеслись на англичан. Полиция наконец пришла в себя и смогла предпринять хоть какие-то меры, которые предотвратили неминуемую кровавую баню, добеги итальянцы до англичан. Пик конфликта был пройден, пришло время для осознания и принятия последствий. Всех англичан под конвоем вывезли в аэропорт сразу же, их автобусы доезжали сразу до самолета в сопровождении правоохранительных органов. Итальянцы и бельгийцы помогали вытаскивать тела и разбирать обломки, но ситуация легко могла накалиться вновь, ведь нельзя было сразу вывезти всех британских ультрас. И тут организаторы приняли свое самое противоречивое решение – они заявили, что игра все равно состоится прямо сейчас. Это было вызвано желанием предотвратить отмщение и отвлечь фанатов обеих сторон, пока полиция будет заниматься телами и обломками. Игроки «Ювентуса» вышли к трибунам и долго говорили с людьми. Те кричали своим любимцам о трагедии, о том, что игру надо отменить и что англичане никуда сегодня не уедут живыми.
Из воспоминаний Мишеля Платини:
«Пораженный масштабами кровавой драки, отряд бельгийских полицейских, всего из двадцати человек, которому было поручено покончить с насилием, допустил серьезную ошибку в оценке происходящего. Силы наведения порядка, считая, что они имеют дело с недисциплинированными болельщиками, стремящимися завладеть футбольным полем, поспешили блокировать все входы и выходы, вместо того чтобы открыть их как можно шире и не препятствовать эвакуации болельщиков с трибун. И вот толпа болельщиков оказывается зажатой между небольшой бетонной стеной и решеткой, которые отделяют трибуну от поля. Первые ряды падают, и их затаптывают напирающие сверху. Вдруг все приходит в движение. Стена разваливается под давлением этого гигантского людского слепого тарана. В тот же момент ломаются решетки и начинают разрывать тела прижатых к ним людей. Трагедия достигает апогея, но никому на стадионе не приходит в голову, что эта стычка между болельщиками на самом деле уже превратилась в кровавую, не поддающуюся контролю бойню. Полицейские направлены для регулирования прохода болельщиков на стадион. Ловушка захлопывается! Обезумевшие люди, стремясь вырваться из района драки, топчут упавших, тела которых нагромождаются друг на друга. Их десятки. У некоторых оторваны руки или ноги. Остальные толпой нахлынули на решетки, которые несут смерть. В этом скопище людей, охваченных ужасом и безумием, каждый ведет борьбу за выживание, рассыпая удары кулаками и ногами, чтобы выбраться из этого бушующего на трибуне вулкана. За несколько секунд тридцать восемь человек лишились жизни. Футбольный праздник превратился в ужасную бойню. Здесь свирепствует пьяный террор, терpop слепой, неорганизованный, который уничтожает все на своем пути»
Джеральд Маккинли, поклонник «Ливерпуля», присутствовавший на «Эйзеле», но не принимавший участия в беспорядках:
«Трагедию на «Эйзеле» просто невозможно было предотвратить, потому что не было той силы, которая могла остановить насилие. Беспорядки на матчах были повсюду – и в Англии, и в Европе, и не обязательно с участием наших клубов. Это напоминало ситуацию, когда пытаются остановить поезд, в котором нет машиниста. Когда-нибудь это должно было прекратиться. И после «Эйзеля» таких происшествий стало гораздо меньше, но какой ценой!»
Одному из итальянских болельщиков, Алессио Де Гранди, на тот момент было всего 14 лет.
«...Как только мы пришли на стадион мы поняли, что он не соответствовал никаким стандартам. Вход в наш сектор был малюсеньким. Сетка, которая отделяла нас от англичан, была крайне хрупкая и уже полная дырок, хрупкие ступеньки: удар ногой и они рассыпались... Первые хаотические камни посыпались на нас практически сразу. Кое-где завязались драки, потому что они пытались украсть у нас один плакат. Иногда бельгийские полицейские уводили кого-нибудь из англичан, но абсурдным образом они моментально оказывались опять на секторе, да еще и с пивом для себя и товарищей: они все были пьяные, но настоящая ответственность за произошедшее лежит на силах правопорядка, и на тех, кто выбрал этот проклятый стадион. Ад разверзнулся внезапно. Пошел дикий град камней и народ стал убегать. Хулиганы начали наступать. Мой кузен почуял опасность и кричал всем, чтобы те не убегали, но удержать эту волну было невозможно. Я потерял ботинок, наклонился чтобы поднять его, упал и не смог больше двигаться. Помню людей, которые бежали по мне, ступеньки, которые раскалывали мне спину. И помню... руку кого-то, кто упал рядом со мной и к кому я прицепился изо всех сил. Помню голос мужчины, который говорил мне чтобы я держался. Потом пришли хулиганы, я был уже практически без сознания, они стали бить и пинать меня ногами, потом сняли с меня часы и украли кошелек. Потом темнота... Я открыл глаза через несколько часов позже в госпитале «Бруггмана»: я видел только тени, нога была вся порезанная, и я не мог ходить. Медсестра рассказала мне о пенальти Платини, я спросил есть ли здесь телевизор, хотел посмотреть последние минуты. Я был один, без денег и без документов. Кузен нашел меня только на следующий день...»
За час до матча обе команды по очереди успели выйти на поле и опробовать траву и грунт. Трибуны шумят, кричат и свистят, но это довольно обычное дело. Игроки ушли в свои раздевалки. Оттуда не слышно ничего, атмосфера накалена исключительно в разрезе предстоящей игры. Тренер дает последние указания, как вдруг в комнату забегает Франческо Морини в ужасе, говоря о драках на трибуне и нарастающей панике. Игроки в замешательстве, нервная обстановка перерастает в тревожную. Затем входит врач «Ювентуса» в слезах. Именно он сообщает о рухнувшей стене, погибших, раненных. В коридоре слышно оживление, туда сюда бегают врачи и санитары с носилками.
В восемь вечера, когда должен был начаться этот кровавый финал, в раздевалку входит представитель УЕФА Ротенбюллер. Он сообщает об экстренном совещании футбольного союза для вынесения решения о возможности проведения матча. Затем, уже в дверях, обернувшись говорит: «Если вы откажетесь играть, то будет уже не тридцать, а сто мертвецов». Игроки подавлены, играть не собирается никто. Выходить из раздевалки им запретили, пока не удастся остановить происходящее, но игроки не выдерживают и выходят на стадион.
Из воспоминаний Мишеля Платини:
«Вместе с Бонини, Ширеа и несколькими другими игроками мы бежим к трибуне, ставшей ареной смерти для стольких мучеников. «Эйзель» напоминает извергающийся вулкан. Звуки праздника и предсмертные вопли слились там в один невообразимый адский гул. Наконец мы в середине толпы болельщиков, которым удалось спастись с трибуны «Z». Вокруг раненые, люди, еще не вышедшие из шокового состояния. «Отмщение! „Красные» убили женщин, детей! Отмщение!» Болельщики окружают нас, они кричат нам о своей боли. У меня в глазах стоят слезы. И я понимаю, что утешительные слова о спокойствии, выдержке, братстве звучат смешно, когда я вижу, какие страдания испытывают эти люди. Они хотят прорвать хилый полицейский кордон, который отделяет их от «красных», и отомстить за все. Опасаясь, как бы они не последовали примеру английских хулиганов, я пытаюсь спокойно объяснить им, что их действия нам помешают, так как мы должны играть этот матч. Это – единственный способ избежать еще больших жертв. Мы отомстим за всех на поле, так как из-за нас, футболистов, наши болельщики приняли смерть. Единственный вопрос, стоящий перед нами: как же играть такой матч? «Эйзель» все еще остается чудовищной пороховой бочкой, где полыхают ненависть и желание отомстить. Я говорю себе: только игра может охладить эти накаленные страсти. Но я слышу отчаянные крики тех, кто заглянул смерти в лицо: «Ради бога, умоляем вас, не играйте! Какой стыд! Ведь погибли люди! Не играйте!»»
Гаэтано Ширеа на правах капитана взял на себя ответственность поговорить с публикой. Он проследовал в комментаторскую будку, откуда через микрофон призвал людей к спокойствию и благоразумию. Столь непривычно громкий голос молчаливого лидера пронесся по стадиону, отрезвляя людей, напоминая, что это все еще футбольный вечер.
Джанни Аньелли в гневе долго кричал на присутствовавших сотрудников УЕФА на стадионе, после чего покинул его и улетел сразу в Турин. Необходимо было принять решение по итогу кровавого вечера и погибших людях. Игроки же остались в раздевалке в тишине, убитые горечью трагедии. Тренер Траппатони старался расшевелить их, призывая сыграть эту игру хотя бы для успокоения безумцев и предотвращению новой катастрофы. И вот по громкоговорителю объявили, что матч несмотря ни на что начнется.
Збигнев Бонек в биографии вспоминал момент выхода играть как один из сложнейших в своей жизни:
«Наша задача состояла в успокаивании нескольких тысяч болельщиков, сидящих на противоположной трибуне. Выход из раздевалки требовал определенной смелости. При этом я не имею в виду обычный человеческий страх перед пьяной толпой. Нет. Мы отдавали себе отчет в том, что столкнемся сейчас лицом к лицу с трагедией. Мы уже знали, что погибших очень много, не менее тридцати, что более ста человек отправлены в больницы. Я сразу оказался в очень горькой ситуации. По выходе из раздевалки ко мне подбежала девочка лет 12. Плача, она рассказала, что на той трибуне был ее отец. Она была в шоке, спрашивала, что делать. Мы подошли ближе к итальянской трибуне. Увидели группы строящихся людей, готовящихся к вендетте. Все это превосходило воображение даже опытного человека. Но какое отношение к спорту имеет все это? Я впервые тогда задумался о сути дела, которым я занимаюсь. Вернувшись в раздевалку, мы единодушно решили: матч не играем. Дело было очевидным. Однако все хорошо помнят, что игра состоялась. Позже было много дискуссий на эту тему. По-моему, все споры сейчас беспредметны. Мы сыграли, потому что организаторы просили об этом, аргументируя необходимостью выиграть время для прибытия больших сил полиции. Сказали просто – если сейчас объявить об отмене матча, то это может вызвать беспорядки еще большие, остановить которые будет уже невозможно. Кто в этой ситуации взял бы на себя ответственность за отмену игры и, тем самым, за реальную угрозу жизни тысяч людей? Несмотря на это, мы долго не могли заставить себя выйти на поле. Англичане и судьи уже были там, когда мы пришли к выводу, что надо играть. Мы сделали это только ради болельщиков «Ювентуса». В такой ситуации матч, которого все так долго ждали, потерял спортивный смысл. Конечно, как профессионалы мы быстро приспособились к условиям, но ни о каком выдающемся зрелище речь уже не шла. Каждый играл так, как позволяло ему психологическое состояние. Одни лучше, другие хуже. Ни у кого к другим претензий не было. Позднее я слышал мнения, что мы забыли о том, что случилось двумя часами ранее. Это неправда. Достаточно было взглянуть на игрока, которому надо было вводить мяч из-за боковой или выполнять угловой, особенно если мяч далеко улетел. Вокруг множество собак, коней, полицейских. И эта страшная, разрушенная трибуна. После матча ни в раздевалке, ни во время награждения никто не радовался. Этот Кубок, о котором столько лет мечтали, померк в тени трагедии. Естественно, не было и речи о шампанском и вообще о каком-то праздновании»
Матч состоялся. Игра была очень серой и лишенной всякого смысла. На 58 минуте Мишель Платини забил единственный гол с пенальти. Победителя в этой игре все равно не было. Были только проигравшие. На пресс-конференции журналисты были в смятении, вопросов фактически не было, только стандартные фразы. Все старались как можно скорее уехать домой. Кубок и медали были вручены в раздевалке в торжественной обстановке. Разумеется, никто и не думал праздновать. После победы игроки «Ювентуса» преклонили колени перед обрушившейся трибуной. Кубок был посвящен им. Первый Кубок Европейских чемпионов, завоеванный «Ювентусом», был завоеван на стадионе, рядом с которым лежали еще не остывшие тела...
39 человек навсегда остались на Эйзеле.
Окончание карьеры и гибель великого защитника.
Сложно поверить, что в момент описанных выше событий самому Ширеа оставалось жить всего несколько лет... Надломленный произошедшим в Бельгии, Гаэтано продолжил работать на поле с прежней энергией, но при этом все глубже замыкался в себе.
Будучи капитаном команды, взявшей наконец трофей главного европейского первенства, Ширеа добился того, что «Ювентус» стал первым клубом мира, завоевавшим все существующие трофеи, представленные футбольной федерацией УЕФА. На пороге своего четырнадцатого по счету сезона в клубе Гаэтано Ширеа объявил о том, что желает закончить свою карьеру именно здесь, в Турине.
Ему было 35 лет, когда Гай последний раз вышел на газон в качестве профессионального футболиста, а за его плечами числилось 552 игры в футболке «Ювентуса», 7 Скудетто, 2 Кубка Италии, Кубок УЕФА, Суперкубок УЕФА, Лига чемпионов УЕФА, Кубок кубков УЕФА, Межконтинентальный Кубок УЕФА, а также золото чемпионата мира 1982 года. При этом Ширеа не получил ни одной красной карточки за всю свою карьеру, закрепляя свое величие лишь победами.
Но прощание выдалось преждевременным и весьма непродолжительным. Будто бы «Юве» не мог жить без Ширеа, равно как и Ширеа без «Юве». Спустя пару недель Джампьеро Бониперти позвонил Гаэтано и предложил стать помощником Дино Дзоффа, возглавившего основную команду. Ширеа попросил повременить с ответом, но не из-за того, что сомневался в выборе. Ему хотелось пережить день и ночь с чувством того, что он возвращается в свою родную команду, и в разговоре с президентом не выдать столь сильных эмоций, или хотя бы не пустить слезу – проявление слабости для Гаэтано считалось неприемлемым, по крайней мере на публике.
На дворе стоял 1989 год. «Ювентус» по итогам жеребьевки получил в соперники польский «Гурник» в рамках первого раунда Кубка УЕФА. Соперник был знаком команде, досье так же было составлено ранее, Ширеа очень не хотел лететь на просмотр в Польшу, уповая на то, что имеющейся информации с лихвой хватит для подготовки. Однако Бониперти был щепетилен в отношении деталей, посему с целью добиться преимущества за счет актуализации досье принял решение повторно послать помощника главного тренера на просмотр матча «Гурника».
Ранним утром 3 сентября 1989 года машина Гаэтано Ширеа попала в ДТП на трассе между Варшавой и Катовице.
Следователи потратили более тринадцати часов на то, чтобы опознать пассажиров: тела полностью сгорели после столкновения вместе с автомобилем. Вместе с Гаэтано в авто находились водитель – Генрик Паяк, а на заднем сидении располагались переводчика Барбара Янушкевич и представитель «Гурника» Анжей Исдебески. Согласно протоколу, ведомый Паяком FIAT модели 125 попробовал обогнать медленно идущий тандем фур, после чего не справился с маневром и врезался на встречной полосе с другим автомобилем на высокой скорости. Из-за того, что в багажнике находились четыре канистры с бензином, последовали взрыв и сопряженный с этим продолжительный пожар. Все пассажиры сгорели, следствие не сумело определить – до или после гибели...
В Италии о произошедшем узнали только под вечер. «Ювентус» обыграл в гостях «Верону» со счетом 1:4, вечерний репортаж новостей был посвящен как раз этому событию, состав возвращался в Турин и все еще находился в пути, когда ведущий прервался на полуслове, около минуты молчал, слушая что-то со стороны подошедшего коллеги, после чего дрожащим голосом сообщил о трагической гибели Ширеа по дороге в Варшаву в аэропорт.
Сын Гаэтано – Риккардо – узнал о смерти отца как раз во время просмотра передачи «Domenica Sportiva», вернувшись домой после прогулки на пляж.
«Дело было в воскресение, если я верно помню... У меня заканчивались летние каникулы, которые я проводил у бабушки с дедушкой, так что каждую свободную минутку я старался проводить как можно дальше от дома. Придя домой после отдыха на море с друзьями, мне захотелось посмотреть, как сегодня сыграл «Юве». Вместо этого мое детство кончилось, а жизнь изменилась навсегда...»
Команде о произошедшем сообщили только по приезду в Турин. Невозможно передать словами тот шок, заставший футболистов «Ювентуса» после известия о гибели Ширеа. Журналисты стремились как можно скорее подготовить репортаж о великом итальянском футболисте, и как следствие телефоны игроков и руководства «Ювентуса» разрывались от бесконечной череды звонков. Понимая, что рано или поздно это придется сделать, Бониперти и Дзофф первыми согласились пообщаться с телевидением, позволяя тем задавать море интересующих вопросов о Гаэтано.
Бросалось в глаза то, что всегда спокойный и выдержанный Бониперти при каждом вопросе о Ширеа не мог устоять на месте и сохранить хладнокровие на своем лице – президент, очевидно ощущая частично и свою вину в случившемся, едва сдерживал слезы и не находил слов, чтобы описать доподлинно собственные эмоции, ограничиваясь лишь короткими банальными фразами в надежде на то, что беседа как можно скорее прекратится. Дзофф был более сдержан в плане самообладания, но при этом и более лаконичен. Когда его спросили, что именно сейчас на душе у Дино, он остался краток:
«Ширеа был тишиной в мире, полном невообразимого шума»
Признание.
В честь Гаэтано Ширеа была учреждена премия за вклад в обеспечение принципов честной игры. Таким образом федерации намеревались продемонстрировать желание принять за эталон игру Ширеа в части отношения к сопернику и футболу в целом, а также передать память о необходимости следовать этим принципам следующим поколениям.
Каждый год в городе Матера проводится небольшой товарищеский турнир имени Ширеа для студенческих команд. Нередко на него заявляются и коллективы из соседних муниципалитетов.
В 2005 году тренер Энцо Беарзот лоббировал идею о выводе номера 6 из сборной и «Ювентуса» в память о Ширеа, однако к сожалению эту идею не приняли.
В 2008 году муниципалитет Турина назвал улицу именем Ширеа в районе Мирафьори-Суд. Также в честь Ширеа названы улицы в Лориене ди Борелло и Чинсьелло Бальсамо.
В 90-е годы болельщики «Ювентуса» назвали южную трибуну стадиона Делле Альпи в Турине именем Гаэтано Ширеа. Именно на этой трибуне всегда восседали группы ультрас на всех домашних встречах команды.
На стадионе Альянц расположена звезда славы Гаэтано Ширеа, одна из пятидесяти звезд самых главных людей в истории команды на Аллее славы. Также в честь Ширеа был назван проспект, ведущий к главному входу на стадион.
В Виллар-Перозо на вилле, принадлежащей семейству Аньелли, спортивное поле, на котором исторически собирались команды «Юве» перед каждым следующим сезоном, было переименовано в поле имени Ширеа – память о вечной связи семьи Аньелли и носителя подлинного ДНК «Ювентуса».
К моему сожалению, по воле возраста мне не удалось застать Гаэтано Ширеа. Потому я попросил своего коллегу и родственника по клубу и духу поделиться своими личными эмоциями, сопряженными с тем, что ему удалось увидеть лично за все годы фанатской карьеры – на связи Михаил Вигнанский из Тбилиси, 57 лет, старший корреспондент Испанского информационного агентства EFE на Южном Кавказе:
«Никита попросил меня поделиться воспоминаниями о Гаэтано Ширеа. Или, скажем так, личными ощущениями. Это, безусловно, честь для человека, страстно болеющего за сборную Италии и «Ювентус» с 1978 года. Но... Как получается, что можешь рассказать о Росси и Кабрини, Платини или Дзоффе и не вспомнить такого же массива о Гаэтано? Кроме комка в горле после сообщения о его трагической гибели? Разве дело только в том, что тогда за Серией А и за любимым клубом удавалось следить в основном по сообщениям в «Советском спорте» или – если получалось купить «из-под прилавка» (да, был и такой неотъемлемый «дефицитно-подприлавочный» штрих нашего советского прошлого) – в еженедельнике «Футбол-Хоккей»? Стало стыдно. Но я подумал, что может именно это тоже верный показатель – ведь сколько чего потом прочитал о скромности Гаэтано при всех его чудесных футбольных и капитанских качествах! И именно поэтому фамилия Ширеа стала нарицательной для того и последующих поколений итальянских защитников, да и не только защитников? «Ювентус» – это стиль и образ жизни, это идея, которой невозможно изменить или которую невозможно подменить. Гаэтано Ширеа был настоящим. Настоящим «ювентино» и остался таким для всех поклонников великого глуба навсегда. Вне зависимости от каких-либо дат. На сто процентов «черно-белым»
Вряд ли можно закончить более емко в плане личностных ощущений от соприкосновения с легендой. Ширеа был олицетворением самой сути «Ювентуса» и футбола, он менял само представление о сущности этой игры, о поведении всех причастных к ней, о достоинстве и преданности. С того самого дня от 3 сентября щепотка души «Ювентуса» умерла навсегда.
Спасибо большое!!
Очень жду статью про Кабрини, не припомню у Ювентуса приличных левых защитников со времен как Дзамбротта перешел на левый фланг))
Да, понимаю, о чем Вы - также еще можно было бы в плане сборной упомянуть про его взаимоотношения с Беарзотом... Тут я ввиду своей ярой нелюбви к самому феномену "существование игр сборных" периодически грешу тем, что не упоминаю о них в своих материалах. Маленькая слабость, назову это так....
Согласен, столь сложная позиция и столь малое количество тех, кто способен отыгрывать на высочайшем уровне....
Большое Вам спасибо за отзыв!