Легенда спортивной журналистики: расследовал давку в «Лужниках», дружил с Уткиным, сыграл в Медиалиге в 61 год

ЖЗЛ Сергея Микулика.

27 июня в онлайн-кинотеатре PREMIER вышел документальный фильм «Давка-82. Тайная трагедия СССР» – о трагедии на стадионе «Лужники» после еврокубкового матча «Спартак» – «Хаарлем» 20 октября 1982 года. 

Один из главных спикеров фильма – журналист Сергей Микулик, который в 1989 году написал статью-расследование «Черная тайна «Лужников», в которой впервые рассказал о том, что советские власти пытались замолчать на протяжении 7 лет. 

Статья в «Советском спорте» запустила карьеру Микулика, которая продолжается до сих пор. Он начинал с отчетов о матчах в завтрашнюю газету, а не так давно сыграл за «Эгриси» в Медиалиге – туда его привела долгая дружба с Василием Уткиным.

Мы поговорили с Микуликом о том, как он вот уже почти полвека обожает футбол.

«Гораздо круче выиграть третье место, чем проиграть в финале». По эмоциям Медиалига убирает даже профессиональный футбол

– Медиафутбол всегда казался развлечением для более молодой аудитории. Зачем он вам?

– Медиафутбол – моя незаживающая рана. Я вышел в 61 год, за «Эгриси» сыграл. Больше года носил звание самого старого медиафутболиста. И тут мой хороший друг Владик Радимов выпустил Александра Ивановича Медведева. А он на 6 лет старше. И что? Я, конечно, могу и вернуться, но все равно эту фору не отбить.

Сейчас я немного набрал, а так у меня лыжи стоят, велосипед, собаки опять же не дают скучать. Поэтому я вышел и вроде мешком не был. Символически, но тем не менее. Я же когда-то играл. Не задохнулся, никто не показывал пальцем. 

Кстати, мы же играли с 2Drots. Я опоздал на разминку, потому что с футбола ехал. И Дима Кузнецов, их тренер, мой хороший приятель, выходит.

– Ну, – говорю, – как настрой?

– Боевой. А у вас как команда? 

– Сейчас я выйду, увидишь.

И когда я вышел на стартовый удар, Кузя там чуть не упал. Я к нему, кстати, приезжал, когда он был в «Эспаньоле». Тренировка закончилась, Дима говорит: пойдем, я тебя познакомлю со своими настоящими фанатами. У него какой-то бар рядом с домом, мы садимся, приходит один испанец и говорит: «Как сам, ####### [зашибись]?» Приходит следующий, говорит: «Дела ####### [отлично]?» Приходит третий, а там какая-то картина висит, он на нее показывает, и говорит: «########## [Красиво], правда?» И Дима сидит, улыбка до ушей. Причем они не просто тупо матерятся, а все к месту, все по делу. Говорит: «Ну все, давай, пошел я, #####, домой». Русскоязычная среда просто! 

– Как медиафутбол появился в вашей жизни?

– Конечно, через Васю. Мой друг Вася Уткин. Вася – он такой человек-наседка без семьи. То он молодых комментаторов вокруг себя собирал, то школу открывал, еще что-то. И когда он уже закончил с «Матчем», его попросили помочь футбольной команде «Эгриси», и он этим заболел. Он был патроном команды. Стоит на бровке, судья что-то косячит, а Вася со своим потрясающим экспромтом:

– Товарищ судья, после игры не уходите, ладно?

– А что такое?

– Да у меня в багажнике футбольные правила лежат, я вам дам, почитаете хоть.

– Так, если вы сейчас не закончите это, я вас удалю.

– А вы что, из милиции?

– Почему это из милиции? Я футбольный судья!

– А тогда вы не можете меня удалить. Я никто, меня нет в протоколе. Меня только милиционер может вывести, ну а я ничего такого не делаю.

Судья понимает, что он будет стоять и продолжать ####### [трындеть]. И все вокруг расцветают. С этими шутками-прибаутками все мы сжились.

Васин уход я до сих пор дико переживаю. Все говорили, что он толстый и больной, но он всегда был толстый, очень много лет. И как-то он сжился с этим лишним весом, ничем он там особо не болел. По больницам не валялся, были какие-то плановые проверки. Да и не запойный. Единственное, что он жил один, поэтому не стремился домой. После игры – еще куда-то... Такой нормальный образ жизни небедного холостяка. 

Случилось как случилось, но Бог дал, что Вася все-так увидел успех «Эгриси». Я ему сразу говорил, что идея «ребята с Бабушкинского района» не будет работать, если мы выйдем в первую лигу ЛФЛ. Нужны будут другие футболисты. Но в Медиалиге думали, что и до финала могли добраться. В полуфинале по пенальти проиграли. Когда третье взяли, не остались на награждение, сидим, выпиваем. Я говорю: «Вася, знаешь, как профессионалы говорят во время «Финала четырех»? В последний день гораздо круче выиграть третье место, чем ######## [проиграть] в финале». У нас был свой праздник. Кто ж знал, что это недолго продлится. 

– У «Эгриси» есть шансы играть дальше?

– Я боюсь, что наша история скоро закончится. Она держалась на Васе на 90%. Его рекламные бабки шли туда. Над гробом, конечно, все поклялись: Фонбет, Альфа-Банк и так далее, но это на этот год. Если бы мы вышли в плей-офф, то автоматом мы бесплатно вкатывались бы в следующий сезон. А сейчас... 

Фигуры, равной Васе, нет и не может быть. Наша контора «Симпл Спорт» рассчитывала на меня, но я никакие свои деньги вкладывать не собирался. Я там был начальником команды. На игры хожу. Ребята меня любят, уважают. Сказать любые слова могу в раздевалке, но Вася разговаривал по-другому. Он говорил: какого хрена я два раза в неделю снимаю это дорогое тренировочное поле, если вы в игру не можете перенести то, что вы наигрываете. Вы же не показываете свой максимум.

И все же эти ребята исполнили свою мечту: два раза сыграли в городах, где проходил чемпионат мира. Калининград и Волгоград. А завтра мы выйдем в Медведково, где бабушки бегают, готовятся к нормам ГТО, где похоронная посещаемость – в смысле, приходят только родные и близкие. 30 человек сидит, а здесь было 20 тысяч. Им уже неинтересна эта ЛФЛ после того, как они побывали там.

Так что перспективы у нас... Мы в Медиалигу не попали, а что происходит в других клубах, меня не особо интересует. Как говорил Игорек Ларионов: «Хоккей для меня заканчивается, когда я снимаю форму».

– ЛФЛ и Медиалига давали разные эмоции?

– 8 на 8 – это был свой прикол. Помню, приезжает Валера Карпин, которого тогда попросили с телевидения. На третьей минуте он у меня спрашивает: «А здесь с какого места офсайд фиксируется?» А тут вообще их нет. Он говорит: «Подожди, так зачем нападающие вообще куда-то отходят? Стой там, напрягай вратаря, любой вынос – голевой момент». По-тренерски он считал, что какой-то фигней занимались.

А так, разные, конечно. Во-первых, медийка – это смешно. Когда ты у себя в тележке пописываешь. Я разок Сане Мостовому говорю: «А как тебя по отчеству?» Владимирович, говорит. Отлично, теперь будем знакомы. Я Моста знаю сто лет, но мне его отчество нахрен было не нужно. А тут он тренер команды. Я же не могу подходить и говорить: здоров, Саня! При команде – Александр Владимирович, с соблюдением субординации. 

– Скептицизма насчет Медиалиги у вас не было? 

– Они, конечно, перебарщивают с трэштоком. Но мне нравится этот вариант с чистым временем. Никто не бегает за судьей, не говорит «вот там добавь, вот там он лежит». Опять же, с красным мячом прикольный вариант. Помню, мы как раз горели 3:1 «Матчу». Взяли красный. Чудак вышел, попал в штангу, в ответке нам забили. Вместо 3:3 получили 1:5, и все закончилось. Рисковали.

У Васи однажды спросил – какая конечная цель? Брать профиков ты не хочешь. Если платить им много, химия пострадает. «Аборигены» начинают ворчать, когда они места в составе лишаются. Многих уже и нет, потому что просто тренироваться и потом на бровке болельщика изображать им не так интересно. Так что я боюсь, что команда может опять вернуться в ЛФЛ и нигде больше не играть.

А профики либо через Медиалигу дальше пробиваются, либо зарабатывают. Вот почему у нас Вторая лига такая дохлая? Где-то там мотаться на автобусах, пять дней в неделю тренироваться за 30-50 тысяч. В Медиалиге ты больше поднимешь, просто приезжая на игры, как у нас Леха Медведев. Себя держишь в форме и все. 

Тем более, ты можешь в медийке быть заявлен за одну команду, в ЛФЛ – за другую, на кубок – за третью. Все классно. У тебя там сотка в месяц набегает в режиме «лайт». Никто на тебя не орет. Никакой там мэр-губернатор не вызывает и не вставляет. А уровень схож. 

Вот я смотрел в Иванове матч. Еле-еле они там по пенальти выиграли. Я Колыванову говорю: ты работаешь в «Текстильщике» для того, чтобы тебя один раз показали по телевизору за счет того, что ты вышел на медийщиков. Потому что если ты вышел на кого-то из соседей, то это местный канал. А так это хоть кто-то увидит, вспомнит, что есть такой Колыванов.

Давка в «Лужниках» в 1982 году – преступная халатность. Узнать правду о трагедии удалось только благодаря перестройке

– Как вы сами заинтересовались футболом?

– Папа привел меня на стадион пятилетнего, посадил на колени, и сказал: вот это вот «Динамо», а это Лев Иванович Яшин. Он лучший вратарь мира, который не пропускает голов. В первых моих матчах «Динамо» много забивало, но Лев Иванович иногда все же пропускал. Я очень злился по этому поводу, потому что я считал, что взрослые не должны обманывать детей, а меня обманули. Яшин, оказалось, не все ловит.

– О работе в футболе задумались уже в детстве?

– Как ни странно, да. Папе-инженеру я говорил, что буду сначала футболистом, а потом футбольным статистиком. Мне цифры всегда нравились. Всегда следил, кто лучший бомбардир, делал вырезки из журнала «Футбол-Хоккей». Наизусть легко мог сказать, сколько по сезонам забил Симонян, Блохин… Это было увлекательно.

Я пришел из армии. Начинался чемпионат мира 1982 года. Тогда писали рабочие, инженеры, как бы «статьи от народа». Я тоже написал какие-то свои размышления по чемпионату мира и пришел. А тогда можно было с улицы войти легко. Я хотел показать текст Льву Ивановичу Филатову, главреду «Футбол-Хоккей». Никуда не звонил, не писал, просто пришел. Человек же должен быть на работе? 

Его не было, но Валерий Винокуров увидел, как какой-то пацан здесь стоит и спросил: «Вы, молодой человек, вообще к кому?» Я рассказал, и он ответил, что посмотрит текст сам. Объяснил мне, что это не полный бред, но напечатано не будет. «Ты никто, звать тебя никак, и ничего дико оригинального в твоих размышлизмах нет». Он дал мне свой телефон и посоветовал поучиться. Я поступил на филфак.

Я продолжал писать для себя, а потом открылся футбольный клуб в журнале «Смена». Появилось окошко, куда можно было влезть. У них какая-то тема была по болельщикам. Я ей занялся. Например, как-то в лужниковском отделении милиции рассказали, что из Владимирской области будет нашествие хулиганья. Я ездил во Владимирскую область, город Петушки, известный всем по знаменитой поэме. Разговаривал с этими фанатами, с милицией. И что-то из этого получалось. 

Еще тогда все выписывали чешские, польские, венгерские журналы, потому что там были постеры с зарубежными командами. Мы стали делать то же самое в журнале «Смена». Дополняли постеры якобы «вопросами игрокам от читателей», которые придумывали сами. Потом красиво печатали разворот, и это пользовалось бешеной популярностью. Правда, бывая в гостях, часто видел на стенах наши постеры, а эти замечательные интервью с моей фамилией всегда были оторваны. Текст в понимании болельщиков был лишним.

Я со всеми перезнакомился, а вскоре меня уже пригласили в «Советский спорт». Довольно быстро все это произошло.

– В «Советском спорте» вы занялись темой трагедии на матче «Спартак» – «Харлем».

– Я пришел в 88-м, а весной 89-го мы этим занялись. Была та самая перестройка, когда стало можно это делать. Появились варианты, можно было посмотреть уголовное дело, дали зеленый свет на публикацию. ЦК рассекретил некоторые документы. Не было же ни одной статьи. Была единственная заметка где-то в «Вечерке», что «случилось происшествие, имеются пострадавшие». Все. Там даже слова «погибшие» не было. Тема замалчивалась, но все же знали, что была трагедия. 

– Как вообще подступиться к такой теме?

– Был актив из спартаковских болельщиков. Меня вывели на родительский комитет. Смысл пропаганды был в том, что это какое-то фанатье, хулиганье, они сами устроили эту давку. И кому-то «не повезло», а именно 66 людям, которые официально признаны погибшими. Они якобы кидали снежками в милицию, вступали в пререкания. И на этой почве произошла заварушка. И так им и надо. Тем более, в основном, ребята были молодые. Это был верх цинизма.

Я очень хорошо помню, как пришел первый раз встречаться с Александром Львовичем Шпеером, старшим следователем по особо важным делам в прокуратуре. Он меня сначала к себе приглашал, но я говорил, что тогда это будет не разговор, а допрос. Предложил встретиться на нейтральной территории. Он нехотя предложил встретиться в «кафе напротив». Я говорю: «А напротив – это где?» Повисла пауза, и он с удивлением: «Вы что, не знаете, где расположена генеральная прокуратура?» Да как-то нет, и не чувствую себя ущемленным по этому поводу. 

Он мне сразу сказал, мол, парень, а ты чего добиваешься? Пересмотра уголовного дела? Его не будет. Цель какая? А цель была просто до людей донести правду. 

Я иллюзий насчет пересмотра дела никаких не питал. У всех сотрудников «Лужников», которые могли быть причастны к этому, были госнаграды за замечательную организацию проведения Олимпиады в 80-м, и они уже заранее попадали под амнистию. Поэтому попал один несчастный комендант, молодой парень, вообще не по своей вине. Он работал там считанные месяцы, и в тот день он был просто болельщиком. У него был выходной, он пришел поболеть за «Спартак». Он не был на работе. В итоге получил полтора года и отсидел. 

Там замес был сначала, серьезно разбирались. Потом выяснилось, что все орденоносцы. Шпеер говорил, что, когда взялся за это дело, основным обвиняемым был начальник оцепления, майор Карякин, который вместо того, чтобы руководить, организовывать, стрелять в воздух, полез в эту толпу, тут же сломал руку. А все эти солдаты стояли и не знали, что им делать в оцеплении. Может быть, вот это геройство, ордена-медали и вдобавок увечье вывели его из-под статьи.

– Кто должен был понести ответственность?

– Это была преступная халатность. Конечно, никто не рассчитывал, что пойдет снег 20 октября. Поэтому было продано мало билетов, и всех решили согнать на одну трибуну. Но ее нужно было почистить, а не сгонять всех к одному выходу. И там действительно были какие-то подвыпившие ребята, один-два кинули снежки в милиционеров, сработал эффект толпы, а милиционеры обиделись. 

Потом толпа шла ровными рядами, а они там кого-то замечали и выдергивали оттуда. Это замедляло ход, и скопилось больше народу, чем физически могла пропустить лестница. Плюс, еще версия, что они начали выходить, на 90-й минуте Швецов забил гол, и из-за крика они остановились. Кто-то пытался повернуть назад, кто-то поскользнулся, кто-то упал, и вот этот трагический снежный ком и покатился.

Я видел массу слез родителей, но это были мои единственные союзники. Все остальные разговаривали на условиях анонимности, и у всех был в глазах страх. «А ты что, действительно хочешь меня посадить? Я сотрудник «Лужников», да, ну и что же мне теперь? Я чистый, у меня был суд». Более того, потом они узнали мой домашний телефон, звонили. Одно дело когда звонят матери погибших и говорят, какое замечательное дело я делаю, желали здоровья, смелости... А через пять минут тебе звонит жена какого-нибудь зама коменданта арены и говорит: «Ах ты последняя сволочь, у нас двое детей, ты хочешь мужа моего посадить, чтоб ты сдох». Вот так по этой синусоиде и шло.  

– Какие-то последствия у той публикации были?

– Наверное, мы добились того, чего можно было. Вернули добрую память. Ведь там потом разрешили открыть памятную доску, построили мемориал. Раньше была просто дичь. В первую годовщину «Лужники» были закрыты. Там ходили мрачные кгбшники. И несчастные родители, друзья, родственники просто кидали цветы через ограждение. Кгбшники их забирали и складывали в урны. Мы, в общем-то, сказали правду. 

Сейчас многие удивляются, как можно было такое замолчать. Но вы не жили в те годы, ребят. Несколько свидетелей сказали, что прибыл первый секретарь Гришин, по сути мэр Москвы. Спросил: сколько? Прямо у памятника было подсчитано, что здесь 66 трупов. И он сказал: «Все, это конечная цифра. Больше быть не должно». 

А как же можно было утаить? Да очень просто. В ближайших больницах мест не хватало, их разбрасывали по разным. Был уже поздний вечер, кого-то просто фиксировали следующим днем. И запрещено было упоминать слово «Лужники». «Ваш сын был найден без сознания на улице случайным прохожим. Вызвали скорую помощь, она не смогла спасти». И 21 октября он официально скончался. И все. Был один из родственников, который имел отношение к органам. Он сказал, что смертность именно 21 октября в Москве была какая-то невероятная. А никаких происшествий в тот день не было. 

Не думаю, что все начали по снегу скользить на улицах и ударяться головой. А диагноз «асфиксия» нигде не скроешь. Официально погибли 66 человек, но там было больше. Все равно это дикая трагедия. Ну, скажите правду. Которую сейчас узнать невозможно.

– Вы считаете эту работу важнейшей в карьере?

– Мне больше, в общем-то, ничего такого писать не приходилось. И потом, это столько крови и нервов стоило… К счастью, по масштабам ничего такого не происходило. Были и другие вещи, например, до этого была давка в Сокольниках, когда там погасили свет, потому что иностранцы детям начали бросать жвачку, они за ней кинулись, и пошла давка. Чтобы не было съемок иностранными корреспондентами, какой-то урод дал команду погасить свет, там тоже были жертвы. 

Вот в это я уже не полез, скажу честно. Дело тоже открывали. Не потому, что я что-то испугался, я просто цепочку для себя легко просчитал, что опять же, какие-то люди из прошлого, которые уже на пенсии, скажут, что за давностью лет они ни при чем. 

Опять же, не было цели кого-то посадить. Со многими из «Лужников» у меня установились отношения не скажу, что дружеско-приятельские, но рабочие. Мы много лет были знакомы, поскольку они там работали, а я ходил на футбол. Они поняли, что я не палач и не призываю задним числом все это вернуть. Просто люди должны знать правду, чтобы это не повторилось. Что если пошел снег в октябре, может, не надо ходить на футбол, потому что при нашей организации может еще раз такое случиться.

– Вы считаете, что такое может повториться? С замалчиванием жертв и запретом публикаций?

– Нет, с развитием интернета это невозможно вообще никак. И потом вот, например, наш знаменитый теннисист Андрей Чесноков, бывший тогда на матче, через очень много лет сказал, что для себя как бы забыл об этом. Чудом вышел чуть раньше, но понял, что это такое, когда уже давка началась. Говорил, что постарался выключить из памяти, так легче жить.

Микулик дружил со всеми – Уткиным, Семиным и Дасаевым. Но приходилось отвечать за оценки в газете

– Вернемся к Васе Уткину. Понятно, что его значение для нашей журналистики сложно переоценить, но из ваших уст все рассказы о нем звучат по-особенному.

– Ваське дико повезло. Мы с советских времен начали. Что такое работник телевидения в советских странах? Это обязательное спортивное прошлое. 

Возьми тот же футбол. Перетурин – мастер спорта. Орлов – мастер спорта. Маслаченко – заслуженный. Майоров Евгений – заслуженный. У тебя какой-то бэкграунд должен быть. Плюс, соответственно, еще и гуманитарное образование. Больше никак. Вся редакция была такой. Гимнастки все эти, там, Лидия Гавриловна Иванова… Минимум – много лет в командах мастеров. 

А Васька – он даже не болел ни за кого. Появился такой пухлый увалень, да его близко бы не подпустили. Он за водкой бы там бегал, пока не состарился. И вдруг, бах, Дмитриевой он понравился. Острый язык, незамыленный глаз. Плюс ни за кого не болеет. И он в 22 года сел вести «Футбольный клуб». 

Это было немыслимо. И он не боялся. Свежие мысли, свежие идеи, и всем зашло. Потом уже он стал придумывать, что он болел за «Локомотив». Просто Черкизово – это близкий к его Балашихе район. Но я так поспрашивал, никто из немногочисленных болельщиков «Локомотива» тех времен Васю не видел, не помнит, не встречал. А Вася, извините, запоминающийся типаж. Если бы он там тусовался, то это бы запомнилось. 

Вообще Вася был очень сложным человеком. Сейчас, понятно, о покойнике все говорят, человек какой был, какой воспитатель, помогал, и друг хороший, и так далее. Но вот с ним сидишь за столом, «Эгриси» выиграл, к нему подходят люди сфоткаться. Если это женщина с ребенком, то, конечно, да, только, пожалуйста, быстро, тут важный разговор. 

Но мужики трезвые, совершенно, нормальные, вежливые: «Василий Вячеславович, можно сфотографироваться?» Выбор из трех: можно сказать «да, только быстро», можно сказать «вы вообще как смеете, видите, мы тут заняты, мы с вами не знакомы, я же к вам не подхожу», все такое. А если кто-то поддатый, такой болельщик, то там он просто пошлет. Он еще со временем придумал себе фишку: если на столе что-то стоит спиртное, он говорил: «Извините, я когда выпиваю, то не фотографируюсь и не общаюсь». Вежливый отказ.

– Он так и не привык к такому вниманию?

– В какой-то момент его перло от этого, ему очень нравилось. Когда Герман Ткаченко рулил в «Крыльях», мы на серьезные матчи летали туда. Лето, Самара, а там развлечение какое? Когда совсем жарко, надо уехать, уплыть на острова, и там можно весело провести время, в прохладе. Но лодки-то как таковой нет у клуба «Крылья Советов». Поэтому надо с кем-то договориться, дать ему половину денег, а вторую – когда он тебя оттуда заберет. Иначе, мало ли, если он получит все сразу, может и забыть за тобой приехать. 

И вот мы что-то проспали, ходим, а на островах же ничего нет, надо с собой везти. Пива нет нигде. Тогда со «Спартаком», что ли, играли, фанаты выпили все. Кто-то подсказал, что вон, там есть склад, там могут помочь. 

Заходим, стучимся. Сидит такой классический типаж в майке-алкоголичке с татуировками. Вася говорит: мол, здрасьте, извините, нет у вас? «Вообще-то нет, но для Василия Уткина найдем. Сколько вам?» Нам надо было ящичек. 

Распорядился, чтоб грузили, назвал цену. Вася с барского плеча дает вдвое больше. Этот невозмутимо отсчитывает сдачу – мол, не надо. И Вася говорит: «Ну, отдельное трудовое спасибо, мы вас век не забудем, удачно вам день провести». Мы доходим уже до двери, и мужик вслед: «Хотя лично мне ваша передача категорически не нравится!» Я ржал потом… 

Мы еще там два дня были, я говорю: «Вася, он зачем-то это сказал? Он отказался от денег. Он просто вот для этих там пяти грузчиков разыграл сцену. Кто его за язык тянул?» 

– У вас много друзей и приятелей среди спортсменов. Как завязывается такая дружба?

– Когда ровесники, когда одна музыка в голове звучит, то очень просто устанавливаются отношения. Тогда еще не было всех этих пресс-атташе, не надо было никому показывать, визировать. Сел, написал, ему самому показал интервью. Ни разу не помню, чтобы потом был звонок откуда-то сверху. Чтобы тренер обиделся или кто-то из клубного руководства. Что человек говорил, то я и записывал. Главное – интересные вопросы придумать. 

Вот потом, когда мы открыли «Спорт-Экспресс» и слизали у иностранных товарищей оценки после матчей, у меня начались проблемы в отношениях с друзьями-приятелями из футбольного мира. Человек мог сказать: слушай, мы же друзья, за что ты мне поставил 6,5? Я говорю, старик, ну ты там пропустил, здесь не добежал. «Ладно, я не добежал, но меня же сначала Вася не подстраховал, а потом Петя ошибся». Говорю, ну началось с тебя, а положительного ты, старик, ничего не сделал, извини. 

Правда, я отличал и в положительную сторону. Помню, один раз поставил за игру во Владикавказе вратарю Зауру Хапову 8,5. Он сам из Нальчика. А во Владикавказе была нелетная погода, меня отвезли в Нальчик, но непогода добралась и туда. Там меня узнал дядя Заура Хапова и сказал: «Как хорошо, что самолет не скоро полетит». Поехали мы в гости. И эти 8,5 мы отмечали. За очередным тостом за меня, я сказал: «Ребят, если бы я вас раньше знал, я бы и 11 поставил». А что, говорят, так можно было? Ну а для хороших людей жалко этих баллов, что ли? 

Это до сих пор лучшая оценка вратарю. Заур сейчас тренер в «Локомотиве», до сих пор смеемся над этой историей, когда видимся.

– Давайте вспомним, как начинался «Спорт-Экспресс».

– Была, по сути, единственная газета «Советский спорт». Четырехполосная. Очереди за ней стояли, она освещала спортивные события во всей стране. Почему не сделать там шесть полос, восемь? Стоила бы она не три копейки, а пять, семь, десять. Для меня это – загадка из загадок. Ну, чего проще? Тираж увеличить, объем. Там работали лучшие журналисты страны. Там была такая толкотня за места на полосе! И так обидно было, когда текст сокращали.

«Советский спорт» был газетой «вчерашнего дня» применительно к футболу. Идет тур, на первую полосу выносится один или два суперматча. Условия такие: 100 строк, из которых 75 надо прислать после первого тайма. Остальные уже потом добивались бегом из-за срока сдачи. Это был совершенно идиотский вариант, и я несколько раз попадал на него. То есть, первый тайм, допустим, 0:0, а второй – 3:2. И в объеме для второго тайма ты не успевал авторов голов перечислить. А потом читатель получал все это утром в киоске. Не идиот какой-то писал? 0:0, а он расписывает комбинации... А потом: забил Иванов, Петров, Федоров, 3:2, победил ЦСКА. И ничего совершенно не менялось.

Там был и «большой спорт», и массовость. На второй полосе три раза в неделю выходила рубрика ЗОЖ. Ее вел замечательный мужик Анатолий Михайлович Коршунов, который сам – бывший пятиборец. Он просто письма читателей публиковал и разбавлял своими колонками. «Ребята, выходите на улицу, бегайте вокруг дома, заполняйте стадионы». Но это съедало одну из четырех полос – четверть газеты. И когда все говорили, мол, зачем нам этот ЗОЖ, Анатолий Михайлович доставал из заднего кармана джинсов огромную пачку писем и отвечал: «Вот, это только за сегодня пришло. Из вас кому-нибудь пришло столько?» 

А письма мне приходили, когда я работал в журнале «Смена». Был дикий письмооборот, но 90% писем, как правило, писали девушки, и они просили или телефон Игоря Ларионова, или адрес Рината Дасаева. У меня был такой штамп, как у Полыхаева в «Золотом теленке»: «Спасибо, дорогая Лариса, за внимание, к сожалению, редакция не располагает адресом Ларионова и телефоном Дасаева». На что приходило ответное письмо Ларисы: ах ты сволочь последняя, ведь в номере от 20 мая ты рассказываешь, как вы сидите в новой квартире у Дасаева, какой у него вид из окна и так далее. И после этого ты говоришь, что адреса не знаешь.

– Получается, возникла необходимость создавать что-то новое.

– Да. Как минимум в плане оперативности. Идея-то была простая. В «Совспорте» надо было охватывать весь спорт. 10 человек ушло, а «массовку» оставили там. У нас был футбол, хоккей, баскет, теннис, шахматы, остальное уже по ситуации. Если это лыжи, то чемпионат мира, и так далее. Интервью со звездами. Это не могло не найти отклика у читателей. 

Сейчас люди плечами пожимают, а что в этом революционного? Но тогда это был бешеный прорыв. Главный редактор Владимир Михайлович Кучмий сразу нам сказал: мол, ребят, если нет пяти строчек с места событий, хоть с одного матча тура, значит, весь тур не состоялся. И мы вот этим брали. 

Были смешные ситуации. Например, хоккей с мячом какой-нибудь. В Караганде местная команда «Литейщик» сыграла, а нет связи. Собкора нет, условный тассовец обещал и пропал, не дозвониться. И я лично звонил в отделение милиции города Караганды. Здрасьте, это Москва. У вас матч состоялся? Да. Задержанные есть после игры? Полно! И я прошу счет узнать и подробности. В КПЗ люди быстро оживлялись и рассказывали. Понимали, что сходили не зря, передали аж в Москву!

– Насколько сложно настраивать процессы в новой редакции? Приходилось все делать с нуля?

– 14 августа 1991 года мы открылись, очень быстро все за лето сформировалось. Засада была в другом. В «Совспорте» ответственные редакторы расписались, что ошибок нет, и назавтра многомиллионный тираж ушел по стране. А как это делалось, мы понятия не имели. Как с новой газетой влезть в Роспечать, по каким каналам, сколько это стоит. Мы прилично просели. Невозможно было так сразу в масштабах всей страны делать газету. Там и деньги начали скакать. Помню, подписка стоила 63 рубля. Мы ее объявили, и снова скачок цен. Выяснилось, что 63 рубля по рентабельности выходит не на месяц, а на неделю. Мы извинились и вернули людям деньги

Потом появились люди, которые этим занимались, предложили свои услуги. Более-менее пошло, но все равно, из-за расстояний на следующий день мы доходили далеко не во все города. А главной идеей все-таки было не качество литературы, а оперативность.

Потом и это наладилось. По сравнению с «Советским спортом» мы были «газетой завтрашнего дня». А «Совспорт» долго не перестраивался, они со своей «массовкой» и ЗОЖем сразу отстали.

Еще смешно было, когда оценки начали ставить. Пошел первый чемпионат России по футболу. Это было что-то ужасное. Вместо киевского и тбилисского «Динамо» появилось ставропольское и тюменское. У нас решили сделать вид, что распад Союза никак не ударил по футболу и заявили две зоны по 10 команд. То, что было вчера отстойной второй лигой, стало Высшей. 

Я помню, играют «Локомотив» с «Тюменью». «Локо» выигрывает 3:0, и я ставлю своему хорошему приятелю Сергею Овчинникову оценку 6.0. На следующий день звонок в редакцию. Юрий Палыч Семин. Серега, говорит, ну что за дела, какую ошибку Овчинников допустил, ты же смотрел, ты оценку поставил, расскажи. Я говорю: «Палыч, он не мог ни одной ошибки совершить, потому что ему три раза ударили по воротам, и все мимо. У него шанса не было, понимаешь. Что, мне 10 надо было ему ставить?».

Семин говорил, что я прикалываюсь, но, если бы я хотел приколоться, я бы поставил б/о, без оценки. Но я Серегу люблю и уважаю.

Байки о российском футболе в 90-е: Мостовой кинул «Байер», Юран хотел миллион от «Арсенала»

– Какие эмоции вызывал российский футбол в 90-е?

– Все пришло постепенно. Команд стало меньше. 20 – это был совсем перебор. Сборная СНГ в «Спартаке». Я спрашивал Романцева не так давно о том, как он отпускал футболистов в Европу. Спросил, были ли те, по кому были предложения, но они не уехали? Романцев назвал Пятницкого с Кечиновым. 

Особенно много предложений было по Пятницкому. А что же он не уехал в Европу? Романцев ответил: «Он уже уехал из Ташкента и приехал в Москву, в свою Европу. Он не хотел никуда дальше». В «Спартаке» тогда были все сливки: Онопко, Никифоров, Цымбаларь, тот же Пятницкий. И футбол тогда при Романцеве был потрясающий.

Или возьмем ЦСКА, последний чемпион Союза в 91-м году. Там практически вся команда уехала. Прямо за копейки куда-то побежали. Потому что в любой Венгрии, Австрии платили больше. А первые российские медали у них появились в 1998 году. 

Была история с Саней Мостовым. Ему пришло приглашение из «Байера». «Спартак» договорился, он улетел подписывать контракт. А после этого уже клубы должны были организовать все по финансам. Примерно в это же время в «Бенфику» уехал Юран. 

Мостовой приехал в этот скучный город Леверкузен. Ему там не особо понравилось, и они созвонились с Юраном. Юран говорит, слушай, да тебя тут хотят, я о тебе рассказывал, нам бы такого игрока. У нас Лиссабон, здесь океан, пляжи, здесь классно. И Мост решил, что он ничего этому «Байеру» не должен, раз ничего не подписывал. И умотал в «Бенфику». Из «Спартака» его выпустили в «Байер», а он… Романцев с ним несколько лет не разговаривал. В итоге он бесплатно достался «Бенфике». 

– Вы много поездили вместе со сборными России. Какой был первый турнир? 

– До образования РФ, как государства, советский человек не хранил загранпаспорт дома, если он не дипломат и не политик правительства. Люди выезжали в составе делегаций или тургрупп, а мой паспорт лежал в сейфе спорткомитета. 

Как-то раз великому волейбольному тренеру Николаю Васильевичу Карполю понравилось что-то из того, что я написал, и он пригласил меня с командой на чемпионат Европы в 1989 году. Я проходил все эти дурацкие собеседования на тему «Как должен себя вести советский человек за границей». Иллюстрация того, что из себя представлял Советский союз. 

В самом начале сентября 1989 года я вернулся из Германии с Карполем, и баскетбольный «Жальгирис» решил меня тоже позвать в составе делегации на какую-то там предвариловку. 30 сентября надо было выезжать. И я бегу отдавать паспорт начальнику делегации и говорю, мол, отлично, уже пора оформляться в Швецию. Ответ: «Молодой человек, вы что, издеваетесь? В течение месяца две поездки, вы с ума сошли?» 

«Нельзя, понимаете, есть такое слово. Вы уже съездили, потерпите». Они считали это каким-то преступлением! Как вообще мысль такая в голову пришла, что вы можете два раза в месяц выехать за рубеж нашей замечательной страны? Со мной разговаривали, как с врагом народа. А пасть раскроешь – попадешь в список невыездных и привет.

– А с футбольной сборной какая поездка самая памятная?

– 1994 год. Чемпионат мира, я поселился напротив базы. Открытые ворота. приходи, разговаривай. Я когда-то приезжал в школу «Смена» в Ленинграде, а «Зенит» тогда стал чемпионом с 9 воспитанниками этой школы в составе. Директором там был Дмитрий Николаевич Бесов. Я спрашиваю у него – есть какая-нибудь звезда? Так я увидел Олега Саленко. 

Бесов сказал замечательные слова. «Я очень надеюсь, что мы будем гордиться им, как нашим воспитанником, игроком. И я совершенно уверен, что мы будем краснеть за него, как за человека».

И вот проходит 10 лет, и он забивает пять мячей Камеруну. Мы с ним тогда сделали смешное интервью. 

– Олег, сосредотачивайся, я тебе буду задавать самые тупые вопросы, но ты должен на них ответственно отвечать. 

– Серега, на хрена? Что с тобой? 

– Понимаешь, вот завтра выйдет газета, и любое твое слово – это слово мирового рекордсмена, единственного человека, который за всю историю чемпионатов мира забил пять мячей в одном матче, прикинь. 

– Слушай, а в самом деле!

Я спросил у него, что такое голевой момент. «Голевой момент – это когда мяч у тебя на ноге, и ты можешь одним ударом все решить. Вот если ты открылся на пустые ворота, тебе не отдали пас, это не голевой момент. Ты не мог решить. А у меня был матч мечты. Пенальти и четыре удара в касание из штрафной». 

Всю ночь мы с Саленко трепались. А еще в ту же ночь 25 лет Цымбаларя отмечали. Я вышел с утра, прыгнул в бассейн, посидел в холодной воде и пошел писать. И сколько я ни ездил, это был самый запоминающийся матч.

У Саленко еще спросил, есть ли у него какая-нибудь примета. «Есть, конечно. Жена была на первой игре. Она пришла, я ни хрена не забил. Я сказал, чтобы больше не приезжала. Забил шведам. Она хотела на Камерун прийти, но я сказал, что в гостинице есть телевизор, пусть там сидит. Ни в коем случае не пускайте ее на стадион».

А на день рождения Цымбаларя еще история была. Юран тогда приехал из «Бенфики». Серега, конечно, та еще оторва, но его хотел «Арсенал». А Серега у себя в башке придумал, что должен делать миллион в год. 

«Арсенал» выдает ему 800 тысяч. Контракт на четыре года, еще до чемпионата мира. Юран говорит, мол, я сейчас сыграю на ЧМ, дадите миллион, и я подписываюсь. Ему говорят, старик, это же чистая зарплата. Мы же «Арсенал». Мы будем выигрывать, будут премиальные. Добьешь. Юран: «А если не будем?» 

И была великая сцена. Выхожу я от Саленко под утро. Если играть в плей-офф, то не скоро, и поэтому Павел Федорович Садырин разрешил всем оторваться. У колонны в коридоре с одной стороны стоит хорошо пьяный Садырин, а с другой на нее опирается почти никакущий Юран. И говорит: «Федорович, я тут приехал еще помимо всего продаться. А вы меня перестали ставить. А мне «Арсенал» предлагал три лимона! Федорович, ##### [блин], вы понимаете, что такое три лимона?» 

А Садырин смотрит мимо Юрана полустеклянными глазами: «А я в Федерации 500 долларов в месяц получал. А теперь, боюсь, и этих денег не будет – из-за таких, как ты. Три лимона, три лимона, тьфу, ###, фраера». И в разные стороны разошлись. 

Это моя любимая сцена.

– Вы наверняка невольно сравниваете футбол того времени с современным.

– Конечно. Сейчас так много внимания уделяется тактике, всяким подсчетам. xG, явные моменты, неявные. Ну не бывает 0,8 гола. Мяч либо пересек линию ворот, либо нет. Игра забылась, результат остался. Я по-своему завидую тактическим гикам, которые, зная счет, могут ставить на рапид, пересматривать какой-нибудь матч, который 0:0 закончился, и потом говорить: «Нет, вы ничего не понимаете, вам голы нужны, а здесь…» 

Нет, я очень рад за ребят, что они нашли свою нишу. У них сегодня есть читатели, аудитория. Или вот сейчас целое поколение инсайдеров. У них стычки, кто кого на 10 секунд с информацией опередил. Средний игрок из «Нижнего Новгорода» перешел в воронежский «Факел». Ну, дай Бог ему здоровья.

Но если брать по условиям, то сейчас шикарные стадионы. Раньше на тех же старых «Лужниках», когда журналисты в возрасте в ложу прессы садились, то из-за беговых дорожек видели только схему. Спрашивали у более молодых и зрячих, кто подал, а кто забил – настолько было далеко и неудобно. А когда я приезжал за границу, попадал на какой-нибудь «Сан-Сиро», где ты сидишь на 45-м ряду, и у тебя все как на ладони… Это было небо и земля. 

А раньше люди были… Сейчас понятно, профессионалы, а до этого был такой переходный период, когда футболисты не пили, но и не играли. А еще раньше люди веселились ого-го. Вот они как раз и пили, и играли. 

Как говорил Николай Петрович Старостин, который сам был трезвенником: «Сережа, понимаете, пьяницы, они же очень совестливые люди. Если он где-то напился, залетел, он же сам завтра на поле за троих отработает. Иначе его выгнать могут». 

А футболист трагической судьбы Эдуард Анатольевич Стрельцов? Отсидел, вышел. Ему долго пробивали разрешение на выезд. И вот мне рассказывает легендарный доктор Мышалов: ему звонят, говорят, все, Стрельцова выпускают, пробили выезд в Бразилию. Срочно надо его привить от золотой лихорадки. 

А Стрельцов уже где-то «оттренировался». Мышалов его хватает, говорит: Эдик, все, спишь на базе, под моим присмотром. Завтра утром прививка от лихорадки. Приходят они прививаться, Стрельцов кладет свою медицинскую карту. 

– Вы же были, извините, в местах не столь отдаленных? 

– Угу.

– И получили там лучевую дозу? 

– Угу.

– Тогда слушайте. Я вам сейчас кольну, и вы должны две недели не то, чтобы спиртного не лизать, а даже не нюхать. Бегите от тех мест, где будут наливать. Вплоть до летального исхода. 

– Угу. 

Стрельцов выходит, тренировка вечером. 

– Эдик, ты сейчас куда?

– Доктор, а что такое летальный исход? 

– Это смерть. 

– Да? Ну что, тренировка только вечером, пойдем пообедаем! Шампусику накатим, проверим эту теорию.

Эти футболисты могли не помнить, как они матч сыграли. Но когда какая-то пьянка, и они не попались, обошли правила, тренера обманули, это – на всю жизнь. Вот как с такими не сравнивать?

Фото: ФК «Спартак»; Gettyimages.ru/Shaun Botterill, Tobias Heyer; РИА Новости/Владимир Родионов, Валерий Левитин, Наталья Селиверстова, Юрий Сомов