Cinema #2: Шапито-шоу
Мне очень понравился этот фильм. Он чудесно визуализировал тот не очень простой для понимания принцип, что каждая минута твоей собственной драмы, какая бы она у тебя ни была, таит в себе не только обязательное, идущее в комплекте, последующее очищение, но и резко ослабляет твою восприимчивость к окружающим драмам, которые, на самом деле, обычно не менее значимы.
В кино накладывается одна история на другую, ровно как картинка на картинку, фокусируется то на один слой, то на другой, но всё вместе это формирует композицию. Жизнь!
Английский футбол далеко не всегда про Англию, а вот русское кино всегда про Россию (будем считать, что "Фауста" Сокурова мы не смотрели): очень сложная конструкция фильма, не выглядящая такой уж выверенной, нивелирует свои "завалы" удивительной точностью образов, узнаваемостью архетипов и жизни вокруг нас, даже несмотря на ловко уведенные из кадра почти все намеки на время - телефоны, машины, антураж - всё будто намеренно лишено каких-либо указаний, от которых тошнит в массовом кинопрокате.
Фильм, с одной стороны, о молодёжи, сделанный с любовью к ней - вот, смотрите, каждый из них ваш друг, ваш сосед, ваш коллега или вы его просто видели в метро, про каждого из них вы всё знаете с первого же взгляда, а потом оказывается, что их мир не менее сложен, не менее многогранен и не менее полон драм, чем наш..
Это всё очень хорошо, ярко и понятно. Но, всё же, есть и другая сторона.
С другой стороны все эти люди, которых, оказывается, так легко понять, все более или менее симпатичные - они при этом настроены ровно на одну волну - свою. Каждый вращается только по своей орбите, а попытки сблизиться на самом деле происходят лишь внешне.
Мы выросли в понимании, что развитие личности, самосовершенство и индивидуальность - это первостепенно важно. Современные алгоритмы социальных сетей и вовсе закрывают наш "мир" от неинтересных людей, нерелевантных мнений - всё поставлено на поток подчеркивания нашей индивидуальности.
И тут случается парадоксальная вещь - индивидуализация без сближения, без пресловутой любви к ближнему ведёт к краху. Оказавшись рядом, все эти ребята не способны услышать, понять, почувствовать другого, каждый остаётся глух в собственной индивидуальности! Что-то они все чувствуют, отправляясь в путь, доверяя так или иначе друг другу, но этого решительно недостаточно, чтобы открываться и двигаться навстречу - каждый находится ровно на своей частоте волн, никакой интерференции.
Посмотрите на все четыре сцены финальных объяснений "липкая ложь", особенно показательна последняя, с Сережей и Цоем - каждый стоит все время в совершенно архетипичной для себя позе, в самый важный момент отношений. Сережа так же жеманно жестикулирует, как всегда, а Цой стоит Цоем. Даже в столь напряженной ситуации никто не выходит из своего "футляра" - удивительно, такая, казалось бы, яркая и со всех сторон положительная вещь, лишенная всего лишь одного христианского слагаемого - индвидуальность без "преодоления" индивидуальности других, рождает новый тип чеховского Беликова, который уже конечно не "как бы чего не вышло", но теперь по-своему красуется новым, современным футляром. Лишь перед стихией они оказываются равны, но никогда - в моменты взаимоотношений.
Вот где-то здесь, собственно, и происходит "водораздел мыслей".
Всё вышенаписанное может быть спорным, но лично мне кажется достаточно очевидным. Насчёт дальнейшего же я решительно не уверен: не является ли это домыслами, хотели ли авторы что-то подобное сказать, или просто эта мысль, пришедшая мне в голову с самого начала второго просмотра, никак не смогла выйти и просится быть высказанной.
Братья Карамазовы - роман о России, породившей четыре типа детей, четыре, если угодно, типа новых людей: есть человек живущий страстями, человек живущий умом (этическим), человек, а приори принявший Б-га, Алёша, и есть лакей. И главный парадокс романа, главная особенность заключается в том, что убить Россию с равной вероятностью могли святость, интеллект, страсти, но убило её лакейство. Её убьет страшная рациональность мысли, мысли, которая не приемлет Б-га, и предъявляет Ему перечень обид, мысли, которая в подполье наслаждается собственным унижением, и витиеватый, рациональный, причудливый ум. Вот эта знаменитая рациональность, которая для Достоевского тождественна инквизиции и иезуитству, эта попытка софистикой заменить живого Б-га, она-то и есть на самом деле смерть - новый догматизм, насаждаемый вместо христианства, это тоже извод карамазовщины, разумеется. Россию убьет именно этот извод Карамазовщины - ни Иван, ни Алеша, ни даже Дмитрий не опасны, опасен Смердюков. Происхождение Смердюкова: зародился от юродивой и сладострастника - вот это сладостраствие юродства, наслаждение унижением - эта та черта, которая в конечном счете окажется для русского сознания губительной. Сладострастники - ключевая глава романа, в которой именно сладострастие становится главной чертой карамазовской натуры. Есть сладострастие мысли, есть даже сладострастие святости, и Алеша испытывает некоторый надрыв в этом, но ничего нет страшнее, ничего нет гибельней, чем сладострастное смакование низостью.
(из лекции Дмитрия Быкова )
Ни создатели фильма ничем не похожи на Фёдора Михайловича, ни Шапито ни в коем случае не Россия, "сладострастного смакования низостью" и в помине нет - меня зацепил лишь ход мысли, чётко расставленный акцент, и вот очень хочется поймать режиссеров на этот крючок: нет-нет, да помимо многослойности, еще и проскакивает замах на высший масштаб.
Рискну предположить, что всё же важно, кто именно поджог это Шапито. Вот у всех ребят, если и не было прямой причины, то была необходимая амплитуда зашкаливающих эмоций, чтобы выкинуть что-нибудь эдакое. И киберстранник, и глухонемые, и сын Мамонова - все они не опасны, а поджог это колоритное, абсурдное Шапито, диско-коктейль из космической одиссеи, гомункула, мэрилин монро и цоя, поджог его всё-таки Серёжа. Вот как-то так вышло, что каждый из них со всем своей симпатичностью и ограниченностью собственной частотой волны, более или менее трагичен, но не переходит некоторую черту. А Сережа единственный, кто играет с индивидуальностью на грани допустимого, и грань эту в итоге переходит.
Манифест неоригинальности, "Зачем быть собой, если где-то есть кто-то, кто является мной больше, чем я сам?", "храм является копией взорванного храма, но оттого не менее святым", а "человек - эрзац Б-га" - вот именно это безграничное вольнодумство, необоснованное хоть каким-нибудь официальным институтом вечных ценностей, этот мэшап из идей поп-арта с pure russian модусом операнди (сколько раз мы проходили эти вселенские трактовки западных идей!) - именно оно убило Шапито. Здесь абсурд перелился через край, который всё же в этом мире обязательно есть, и Шапито-шоу сгорело. "Сережа, не шути так, это плохо кончится" - и кончилось действительно плохо.
Конечно, жизнь продолжается. Мамонов с сыном едут в поезде назад, и вроде стали чуточку ближе, Киберстранник с Верой пережили вместе что-то, похожее на зарождение любви, а дружба, может быть, стала крепче. Всё слишком сложно, чтобы даже ясно сформулировать проблемы, не говоря уж о "разложить по полочкам", поэтому пока что можно принять всё, что происходит, как данность, и с этим как-то жить, ведь вроде как сгорело только Шапито - оно было обречено, но это еще далеко не вся жизнь. Поэтому, по крайней мере, кино учит быть более чуткими и открытыми друг к другу, ведь на самом деле, это не так сложно - а вот уже идя по этому пути, можно подумать и обо всём остальном.
